Вопрос на десять баллов Николс Дэвид
Вскоре после того, как я случайно дыхнул перегаром в лицо Бамберу Гаскойну, он удаляется в свой кабинет, чтобы просмотреть вопросы, оставив нас в распоряжении Джулиана, своего юного помощника, и тот впервые называет нам нашего противника. Как мы и боялись. Одно слоо. Оксбридж. Патрик заставляет себя широко улыбнуться, но скрип его зубов эхом отдается от стен студии.
Вот они – неспешно шагают по студии нам навстречу, выстроившись вчетвером в ряд, как гангстеры. Они все одеты в одинаковые пиджаки и галстуки, у всех университетские шарфы и очки – сделали все, чтобы еще больше унизить нас. Их команда полностью мужская и полностью белая, так что мы можем, по крайней мере, поздравить себя с тем, что нанесли им удар в области равенства полов, ведь у нас в команде две женщины, даже если одна из них – порочная, коварная, плетущая интриги двуликая ведьма.
Естественно, наши противники не видели истинное лицо Алисы Харбинсон, поэтому они направляются прямо к ней и окружают ее, словно собираются попросить автограф, а Патрик бестолково мечется около этого круга, безнадежно пытаясь пожать хоть кому-нибудь руку. Их капитан, Нортон, изучающий античную литературу, самодовольно красивый, широкоплечий, пышноволосый тип, этакий привлекательный ублюдок, который ведет себя так, словно он круче всех, бесконечно долго пожимает руку Алисе и никак не хочет отпускать ее.
– Наверное, ты талисман команды, – развязно заявляет он, и эта ремарка кажется мне оскорбительной и шовинистической.
Меня охватывает порыв феминистского гнева (от имени Алисы), но затем я вспоминаю вчерашнюю ночь и шкаф. Кроме того, Алиса, похоже, вовсе не против, потому что она тоже смеется, и прикусывает губу, и строит глазки, и откидывает свои свежевымытые волосы, и Нортон откидывает свои прекрасные шелковистые волосы, и она в ответ откидывает свои, и он откидывает свои, и она откидывает свои, и все это напоминает брачный ритуал из программы про жизнь животных. К стыду своему, должен признать, что в памяти у меня всплывает слово «динамщица», но, поскольку этот термин женоненавистнический, я изгоняю его из головы и просто стою вне группы и смотрю, никому не пожимая руки. Люси Чан замечает это, подходит ко мне, берет за локоть и представляет меня Партриджу, лысеющему девятнадцатилетнему парню с персиковой кожей. Он из Саффрон-Уолдена, изучает новую историю. Мы улыбаемся друг другу, болтаем, и мне приходит в голову мысль уйти куда-нибудь и отдохнуть хоть немного.
Но времени на это не остается, потому что Джулиан подводит нас к нашим местам и устраивает небольшую тренировку, просто так, веселья ради, с ним в роли ведущего вместо Бамбера. Конечно же, Патрик уже продумал план нашей рассадки, да такой, что я оказался в самом-самом конце, как можно дальше от него и Люси, практически в другой студии. Алиса садится между нами, что было бы весело еще сутки назад, но сейчас это просто причиняет мне боль, и мы сидим рядом, молча и тупо глядя перед собой, а Джулиан вновь напоминает нам, что это всего лишь развлечение, просто игра и самое важное – чтобы мы получили удовольствие. Столы и кнопки выглядят удивительно дешевыми и кустарными, словно их смастерили ребятишки на уроках труда, и я вижу, как светится мое имя, сложенное из голых лампочек на передней панели. При желании я мог бы по окончании съемок выкрутить одну лампочку себе на память, такая вот студенческая шутка. Я собираюсь поделиться своим планом с Алисой, но потом вспоминаю, что, вообще-то, мы не должны разговаривать друг с другом, и мне опять становится грустно. Джулиан тем временем просит нас понажимать на кнопки, просто чтобы привыкнуть к ним. Мы все так и делаем, а я перегибаюсь через край стола и вижу, как вспыхивает и гаснет мое имя. Джексон, Джексон, Джексон…
– Наконец-то! Мое имя в огнях! – восклицает Алиса. Естественно, я не смотрю в ее сторону, но по голосу понимаю, что сейчас на ее лице улыбка от уха до уха. – А то мне уже стало казаться, что единственный шанс для меня увидеть мое имя в огнях – это сменить его на Пожарный Выход, – продолжает она, но я не улыбаюсь, а просто выстукиваю морзянку на кнопке: точка-точка-точка, тире-тире-тире… – А все-таки странно, что мы все здесь оказались! После всего, что произошло!.. – Но я храню молчание, поэтому Алиса хватает мою руку и стаскивает ее с кнопки. – Брайан, поговори со мной, пожалуйста, – говорит она уже без улыбки, затем шепчет: – Послушай, извини меня за то, что произошло вчера вечером, мне очень жаль, если я обманула твои ожидания, но я ведь ничего не обещала тебе, Брайан. Я всегда была откровенна с тобой и всегда очень, очень, очень честно рассказывала тебе о своих чувствах. Ну пожалуйста, Брайан, поговори со мной. Я ненавижу, когда ты молчишь…
Я поворачиваюсь к ней и вижу, что она грустная и красивая, с уставшими глазами.
– Мне жаль, Алиса, но мне кажется, я не смогу заговорить с тобой.
Она кивает, словно поняла меня, и не успеваем мы сказать что-нибудь еще, как Джулиан прочищает горло и объявляет о начале тренировки.
– В каком году произошло окончательное разделение христианской Церкви на Восточную и Западную, иногда называемое «Великий раскол христианской Церкви»?
Мне кажется, что я знаю ответ на этот вопрос, поэтому нажимаю на кнопку.
– В тысяча пятьсот семнадцатом?
– Нет. Мне жаль, но вы, должно быть, думали о Реформации. Боюсь, вы заработали штраф в пять баллов.
– В тысяча пятьдесят четвертом? – говорит Нортон-Шелковистые-Волосы, изучающий античную литературу.
– Верно, – говорит Джулиан, и Нортон улыбается и победно откидывает свои прекрасные волосы. – Итак, Нортон, это десять баллов, и ваша команда получает право ответить на три бонусных вопроса о римских богах…
По иронии судьбы, конечно же, я знаю ответы на все эти вопросы.
К концу пятнадцатиминутной разминки, которая проводилась просто ради забавы, просто чтобы мы расслабились, ведь это, помните, всего лишь игра, мы проиграли 115:15. Стоящий за перегородкой декораций Патрик настолько разозлен, что не может говорить. Он просто ходит небольшими кругами, сжимая и разжимая кулаки, и стонет. Натурально стонет.
– Хороши они, правда? – говорит Алиса.
– Они нормальные, – отвечает Люси, – просто им повезло, вот и все. За Партриджем нужно присматривать…
– Три года я ждал этого, три года, – бормочет Патрик, наворачивая круги.
– …Просто мы немного напряжены, вот и все, – продолжает Люси, – нам нужно немного успокоиться. Начать веселиться, расслабиться!
Я вдруг чувствую, что мне надо выпить. Интересно, в этом здании есть где-нибудь бар?
– А может, нам пойти всем в бар, опрокинуть по кружечке-другой пивка, чтобы немного языки развязались, – предлагаю я.
Патрик останавливается.
– Что? – шепчет он.
– Значит, тебе не понравилась эта идея?
– Брайан, ты ответил на восемь начальных вопросов во время репетиции, и на шесть из них неверно. А это значит – минус тридцать баллов…
– Не может быть… – возражаю я.
Или может? Я смотрю на Люси, ища в ее глазах поддержки, но она рассматривает свои ботинки.
Патрик поворачивается к ней:
– Lucia, dimmi, parli Italiano?
– Si, un pochino,– отвечает ошарашенная Люси.
Затем к Алисе:
– E tu Alice, dimmi, parli anche tu l’italiano?
– Si, parlo l’italiano, ma solo come una turista…– вздыхает Алиса.
– Он спрашивает, говорим ли мы по-италья… – шепчет Люси.
– Я знаю, что он спрашивает, Люси! – обрываю ее я.
– Значит, ты говоришь по-итальянски? – интересуется Патрик.
– Нет! Ну, не то чтобы…
– А вот Люси говорит, и Алиса говорит, и я говорю, но все же только ты, Брайан Джексон, единственный не знающий итальянского в команде, почувствовал себя компетентным отвечать на начальный вопрос по итальянским музыкальным терминам…
– Никто не жал на кнопку, вот я и подумал, почему бы мне не сунуться в драку…
– Может, в этом и есть твоя проблема, Брайан? Ты просто суешься, тычешься, тычешься на ощупь и каждый раз ошибаешься, но ты продолжаешь тыкаться, снова и снова, и каждый раз неверно, неверно, неверно, неверно, неверно, и ты уже проигрываешь игру, и нас тащишь за собой…
Мое лицо и его, ярко-красное, как университетская рубашка, разделяет не больше дюйма…
– Да ладно вам, парни, это была всего лишь репетиция, – говорит Люси, пытаясь втиснуться между нами, в то время как Алиса стоит чуть поодаль, закрыв руками лицо, и разглядывает нас сквозь пальцы.
– И вообще, я не знаю, зачем взял тебя в команду! Заявился сюда пьяным, с перегаром, и ведешь себя так, словно знаешь все на свете, хотя на самом деле не знаешь ничего. Если говорить о нашей команде, то ты – балласт… – Его руки с растопыренными пальцами лежат у меня на груди, мои щеки орошают мелкие брызги слюны. – Лучше бы мы взяли первого попавшегося парня с улицы, хоть даже этого твоего дебильного дружка Спенсера, вы оба друг друга стоите, оба одинаковые свиньи невежественные. Как говорится, можно взять мальчика из Эссекса, но нельзя… [97]
Полагаю, после этого он еще продолжает говорить, потому что его рот по-прежнему открывается и закрывается, но я не слышу его, потому что все, к чему приковано мое внимание, – это его руки, которые тащат меня за лацканы папиного коричневого вельветового пиджака, вынуждая подняться на цыпочки. И тут я принимаю решение, тут что-то щелкает, ну, может, и не щелкает, а растягивается – наверное, упоминание о Спенсере или остатки вчерашнего хмеля, но именно в этот момент я решаю ударить Патрика Уоттса головой. Я немного подпрыгиваю в воздух, но не так, как прыгает баскетболист, а просто подпрыгиваю на носках и как можно сильнее опускаю свою голову в самый центр пунцового верещащего лица Патрика. И тут, к стыду своему, вынужден признать, что я испытываю мимолетное, но всепоглощающее чувство наслаждения, удовлетворения и праведного отмщения, после чего боль достигает моего мозга и мрак окутывает все вокруг.
40
В о п р о с: В своей «Любовной песне Альфреда Пруфрока» Т. С. Элиот сравнивает вечер…
О т в е т: …с усыпленным эфиром пациентом на операционном столе.
– Я родилась и выросла в Глазго, поэтому имею полное право сказать, что в данном случае мы наблюдаем совершенно классический случай непонимания основного принципа удара головой, – говорит Ребекка Эпштейн. – Вся суть удара головой состоит в том, чтобы как можно сильнее нанести удар твердой частью своего лба по мягкой части носа противника. А то, что ты сейчас сотворил, Брайан, это долбанулся мягкой частью своего носа в твердую часть его лба. Отсюда и кровь, и потеря сознания.
Я открываю глаза и вижу, что лежу на спине на двух офисных столах, составленных вместе. Люси Чан, склонившись надо мной, откидывает мою челку с глаза, показывает три пальца и спрашивает:
– Сколько пальцев видишь?
– Если я отвечу неправильно, мы не потеряем пять баллов?
– Нет, сейчас не потеряем, – улыбается Люси.
– Тогда ответ – три пальца.
– А столица Венесуэлы – это?..
– Каракас?
– Молодчина, мистер Джексон, – хвалит меня Люси. – Думаю, ты очень скоро поправишься.
Похоже, мы парой этажей выше телевизионной студии, в офисе программы «Университетский вызов»: повсюду справочники, стены увешаны фотографиями прошлых победителей. Я поворачиваюсь в сторону и вижу Ребекку, которая сидит на столе напротив меня. Она красивая – нет, не красивая, потому что слово «красивая» реакционное и применяется, как правило, к женскому полу, но привлекательная: в длинном простом облегающем платье под черной джинсовой курткой, покачивает «Доктором Мартенсом» вперед-назад.
– Значит, ты приехала.
– Ага, как видишь. Этого я никак не могла пропустить. Вот села я в микроавтобус с толпой бухих молодых консерваторов, все из себя, в университетских шарфах и с ироничными плюшевыми мишками, заплатила трешку за бензин, а это, хочу добавить, форменная обдираловка, если ты хоть что-то сечешь в арифметике, и подумала: «Господи, что я здесь делаю? Это просто ад какой-то!» Короче, приезжаю я в эту долбаную студию, нас ведут на экскурсию, и что я вижу! Ты лежишь на полу без сознания в луже собственной крови, и мне приходит в голову мысль, что такое зрелище всяко стоит трешки.
Я опускаю взгляд и вижу, что одет только в брюки и майку, которую я не снимал последние тридцать шесть часов, с пятнами крови на груди и немного пахнущую джином. От меня уже не пахнет, а скорее разит. От меня начало разить.
– Что случилось с моей одеждой?
– Мы с Люси надругались над тобой, пока ты был в отключке. Надеюсь, ты ничего не имеешь против?
Люси краснеет:
– Алиса стирает твою рубашку в дамской комнате и пытается высушить ее под сушилкой для рук…
– Пиджак в порядке?
– С ним все нормально…
– …Просто это пиджак моего папы…
– Да все с ним нормально, не волнуйся…
Я осторожно сажусь на край стола, и мне кажется, что я чувствую, как мой мозг тоже изменяет свое положение, ударяясь при этом о череп. Люси достает из косметички свое зеркальце, я делаю глубокий вдох и смотрюсь в него. Наверное, могло быть и хуже: такой же бесформенный нос картошкой, как и обычно, хотя вокруг каждой ноздри у меня по темному восковому пятну, похожему на красный мелок.
– А как Патрик? – спрашиваю я у Люси.
– На нем ни царапины, – отвечает она.
– Жалко, – вздыхаю я.
– Эй, хватит тебе уже, – говорит она, заговорщицки улыбаясь. – У нас проблема.
– Какая?
– Ну… Похоже, тебе не дадут выступить в шоу.
– Что? Ты шутишь!
– Боюсь, что нет.
– Но почему?
– Потому что ты избил капитана своей команды.
– Я не избивал его! Я его ударил один раз! И он спровоцировал меня, ты же сама видела, он схватил меня за пиджак! И в конечном счете пострадал-то я. Как я мог избить его, если сам при этом пострадал?..
– Ваша честь, защита закончила изложение дела, – подытоживает Ребекка.
– Я понимаю, Брайан, но Патрик все еще не успокоился. У него здесь приятель с экономического факультета, который готов в последнюю минуту занять твое место…
– Ты шутишь…
– Брайан, его нельзя в этом обвинять. Ты заявился сюда с перегаром, ответил на кучу вопросов неверно, потом пытался сломать ему нос…
– Но здесь моя мама, и вообще!
– Это всего лишь дурацкая викторина, Брайан, – говорит Ребекка, по-прежнему покачивая ногой.
– Но ведь она приехала сюда из Саутенда!
Я слышу, что мой голос при этом немного ломается – да, я знаю, это весьма патетично в исполнении девятнадцатилетнего парня, но мне так хотелось попасть в это шоу. Перед глазами у меня проносится картина того, как я буду объяснять маме, почему в конце концов не попал в команду. Наверное, ощущения будут такие же, словно меня выгнали из школы, а это такое стеснение и стыд, что я и думать об этом не хочу.
– А что Джулиан говорит?
– Джулиан говорит, что все зависит от Патрика. Они сейчас как раз все обсуждают…
– А ты что думаешь?
Люси на секунду задумывается и говорит:
– Мне кажется, если вы оба пообещаете играть нормально, и перестанете вести себя как дети, и согласитесь работать вместе как одна команда, и не психовать, нажимая на кнопку, тогда тебе действительно можно выступить…
– Люси, а ты не могла бы сказать все это Патрику, от моего имени? Ну пожалуйста…
Люси со вздохом смотрит на часы, потом на дверь:
– Посмотрим, что я смогу сделать. – И покидает комнату, оставив нас с Ребеккой в офисе программы «Университетский вызов».
Мы сидим на краях противоположных столов, футах в пятнадцати друг от друга, оба болтаем ногами и пытаемся игнорировать так называемую атмосферу между нами. Когда молчание становится невыносимым, Ребекка кивает в сторону двери:
– Она хорошенькая.
– Кто?
– Люси.
– Да-да, хорошенькая. Очень милая.
– Тогда почему бы тебе не встречаться с ней? – спрашивает Ребекка.
– Что?!
– …Мне просто кажется, что она милая, вот и все…
– …потому что я не хочу!..
– …многих людей можно назвать милыми…
– …что, недостаточно красивая для тебя, а?..
– …я ведь такого не говорил…
– …недостаточно сексуальна?..
– …Ребекк…
– …потому что, уж поверь мне, ты сам не красавец…
– …да, я знаю…
– …сидишь тут в окровавленной майке…
– …да ладно…
– …причем не очень свежей, должна добавить, даже отсюда…
– …спасибо, Ребекка…
– …так почему бы и нет?..
– …потому что я ей наверняка не нравлюсь!..
– …а ты откуда знаешь? Ты ж не спрашивал! Просто ты не видел, как она смотрела на тебя, пока ты был в отключке…
– …чушь…
– …гладила тебя по лбу, чтобы волосы не лезли в глаза, такая трогательная была сцена…
– …чушь!..
– …любовно заталкивала тебе в ноздри туалетную бумагу, это так эротично смотрелось…
– …Ребекка!..
– …нет, правда! Не будь меня здесь, она бы с тебя наверняка штаны стащила, да и ты не намного умнее…
– …чушь!..
– …тогда почему ты покраснел?..
– …я не покраснел!..
– …а почему бы тебе не пригласить ее?..
– …пригласить куда?..
– …пригласить на свидание…
– …потому что я не…
– …что?..
– …я не…
– …продолжай…
– …не… люблю ее…
– …так же, как не любишь меня?..
– …что?..
– …что слышал…
– …Ребекка, мы могли бы?..
– …что?..
– …поговорить об этом позже?
– …а почему не сейчас?
– Потому что… – Я делаю глубокий вдох, первый за весь этот диалог. – Потому что у меня голова занята другими вещами. Понятно?
– Понятно, – отвечает Ребекка. – Твой ответ принимается. – И она сползает с высокого стола, поправляя свое длинное платье, словно еще не вполне свыклась с ним, подходит к моему столу и присаживается на краешек.
– Это что на тебе за сарафан? – спрашиваю я.
– Пошел ты на хрен! Это не сарафан, это вечернее платье. Как твоя голова?
– Немного побаливает, сама понимаешь.
Ребекка лезет в карман пальто и вытаскивает четвертьлитровую бутылочку виски.
– Подлечиться не хочешь?
– Лучше не буду.
– Ну давай, прими лекарство.
– Мне нужно другое лекарство – джин.
– Боже, это просто отвратительно. Ты ведь знаешь, что джин – это депрессант, правда?
– Думаю, именно поэтому я пил его.
– Хмммм, жалость и ненависть по отношению к себе – выигрышное сочетание. Неудивительно, что женщины находят тебя неотразимым. Ты прям вылитый Трэвис Бикл [98]. – Она отхлебывает виски из горла и предлагает бутылку мне: – Поверь мне, скотч тебя поставит на ноги.
– Они же наверняка засекут запах, – говорю я, но Ребекка достает из другого кармана упаковку мятных леденцов со сверхсильным ароматом. – Ну, раз такое дело, тогда давай.
Ребекка протягивает мне бутылку, и я делаю большой глоток, затем забрасываю в рот леденец, дав двум вкусам соединиться, затем мы с Ребеккой сидим на краю стола, болтая ногами, смотрим друг на друга и улыбаемся, как школьники.
– Ты же наверняка знала, что Алиса встречается еще с одним парнем? – спрашиваю я.
– Угу.
– С этим Нилом, который играл Ричарда Третьего в прошлом семестре, вечно ковылял по бару…
– Да, этот хрен на костылях…
– Да, это он. Не сомневаюсь, что ты знала.
– Ну, я видела, как он пару раз улепетывал из ее комнаты, и я подозревала…
– Или лепила горбатого? – (Ребекка смотрит на меня с удивлением.) – Знаешь, как горбун, как Ричард Третий?.. Так почему ты не сказала?
– Наверное, потому, что это не мое дело. Твои любовные похождения.
– Наверное, не твое.
И тут, должен признаться, несмотря на то, что произошло между мной и Алисой, несмотря на то, что я ударился головой, у меня появляется такая мысль: а что, если взять и поцеловать Ребекку, вот прямо сейчас убрать мятный леденец за щеку, обнять ее, поцеловать и посмотреть, что будет дальше.
Но проходит мгновение, а я вместо поцелуя просто смотрю на часы:
– Не спешат они.
– Кто?
– Судьи.
– Хочешь, чтобы я сходила посмотрела?
– Ага, это было бы прекрасно. – (Ребекка спрыгивает с края стола и направляется к двери.) – Замолви за меня словечко, – добавляю я.
– Посмотрим, что можно сделать, – отвечает она, поправляет платье и выходит, оставив меня одного.
Я всегда чувствовал себя немного неловко, если я один и мне нечего читать, особенно если я сижу в майке, но этот кабинет, слава богу, набит книгами – в основном справочниками, но все же книгами, – поэтому я беру «Оксфордский словарь цитат», который мне подложили под голову вместо подушки, и тут я вижу ее.
На столе.
Синюю папку с зажимом.
В этой папке лежит несколько размноженных на ксероксе листов формата А4. Сверху написано имя Джулиана, поэтому я полагаю, что это его копия сценария программы. Наверное, принес с собой, когда меня тащили сюда, а потом просто забыл на столе. На отксеренных листках ничего интересного – только имена игроков, план рассадки, список имен вспомогательного персонала и все такое прочее. Но сверху лежит конверт из манильской бумаги, в котором, судя по внешнему виду, лежат две колоды игральных карт. Я вынимаю конверт из-под зажима.
Конверт не запечатан. Или запечатан, но едва-едва: всего полдюйма клея не дают ему открыться. Все, что мне нужно сделать, – это провести большим пальцем вдоль по…
Я швыряю конверт обратно на стол, словно он вдруг раскалился докрасна.
Потом отталкиваю его подальше от себя кончиком пальца.
Потом еще раз осторожно прикасаюсь к нему, как прикасаются к мертвецу, чтобы убедиться, что он действительно умер.
Потом хватаю его за уголок и подтягиваю поближе к себе.
Потом я беру обеими руками, взвешиваю на ладони, смотрю на него.
Потом снова запускаю его по столешнице, так далеко от себя, как только могу.
Потом я думаю: «Ну и пошло оно все в жопу», беру конверт в руки и открываю его.
41
В о п р о с: Джеймс Хогг, святой Августин, Жан-Жак Руссо, Томас де Квинси – какой литературный жанр объединяет всех этих людей?
О т в е т: Все они писали «Исповеди».
Когда я сдавал экзамены в предпоследнем классе школы, как раз перед тестами по химии у меня случилось расстройство желудка средней тяжести. По крайней мере, я называл это именно так, а поскольку эта болезнь заразна и у меня был жар… – ну ладно, не жар, просто слегка повысилась температура, – мне позволили сдавать экзамен без надсмотра в небольшом кабинете рядом с учительской, потому что именно таким ребенком я был: целиком и полностью благонадежным.
А я списал.
Ну, понимаете, не так чтобы скатал все подряд. Я просто проверил, что никто не идет, достал свой справочник и быстренько заглянул в Периодическую таблицу, чтобы проверить валентность калия, магния или еще чего-то, затем убрал книжку, вот и все.
А еще, когда я играл с Алисой в скребл при свечах в Суффолке сразу же после Рождества, я вытащил «а» и «е» и втихаря поменял их на «я» и «у», чтобы у меня получились слова «опьянение» и «изумление» на клетках, утраивающих счет.
Вот и все мои случаи жульничества. Ни один из этих случаев не дает мне повода гордиться собой, но, помимо стыда и того чувства, которое, по-моему, Сартр назвал дурной верой, я никак не могу отделаться от куда более неприятного чувства, а именно: что это жульничество не было необходимым. Я бы и так выиграл, и все, чего я добился своим жульничеством, – это притупил ощущение победы. И мама, и Сартр наверняка сказали бы: «Ты обманул сам себя».
Но здесь у нас не скребл и не экзамен по химии, здесь все куда важнее. Это «Вызов», и у меня есть по крайней мере восемь поводов сжульничать. 1) Начнем с того, что игру показывают по телику. Все, кого я знаю, будут ее смотреть: Спенс, Тони, Джанет Паркс, все мои бывшие учителя, и профессор Моррисон, и этот ублюдок Нил Макинтайр, а есть еще и 2) зрители в студии: моя мама, и Дес, мой будущий отчим, и Ребекка, и Крис-Хиппи, и эта корова Эрин. А есть еще 3) мои товарищи по команде Патрик и Люси, в особенности Люси, которую я так подвел и которая так заслуживает победы в этой игре, и еще 4) Алиса, конечно же, которая считает меня идиотом, пьяницей, обузой и дураком и которую, по-моему, я все еще люблю, и, кроме того, 5) я еще могу и не попасть в команду, так что все эти мои этические страдания могут вообще не иметь смысла, и 6) в каком-то смысле эта ситуация – даже не моя вина, а вина Джулиана, который подвергает меня такому искушению, и 7) любой поступил бы так, окажись он на моем месте, любой, и, наконец, 8) я всего лишь человек.
И поэтому я решаю сделать то, что я сейчас делаю, что формально является жульничеством, но я привношу сильный элемент случайности: я позволю себе взглянуть на одну карточку, только на одну, клянусь. Но мне нужно действовать быстро. Я бегу к двери, приоткрываю ее и выглядываю сквозь щель в коридор, убеждаюсь, что там никого нет, бегу обратно к столу и вытаскиваю карточки из конверта.
Читать бесплатно другие книги:
