Вопрос на десять баллов Николс Дэвид
Они разделены резинками на две стопки: одна с начальными вопросами, вторая – с бонусными. Я срезаю колоду карт с начальными вопросами, примерно две верхние трети с пачки, и кладу обе образовавшиеся стопки на стол лицом вниз, чтобы сложить все обратно в конверт именно в том порядке, в котором они лежали, крепко зажмуриваюсь и снимаю верхнюю карточку, держа ее примерно в трех футах от закрытых глаз.
Кровь стучит в моих веках.
Я открываю глаза и вижу аккуратный печатный шрифт:
В о п р о с: Герой Диккенса Филипп Пиррип больше известен под именем?..
И я чувствую легкое раздражение, потому что этот вопрос я знаю, это же просто, это Пип из «Больших надежд». Зачем мне нужно было устраивать такие страдания из-за этической дилеммы, если я и так знаю ответ? И хотя я заключил четкую сделку между мной и Богом, или кем бы то ни было, что я посмотрю только одну карточку, я хватаю следующую и переворачиваю ее. Вот теперь получше…
В о п р о с: Штат Калифорния граничит с тремя штатами США и одним мексиканским штатом. Назовите их.
О т в е т: Орегон, Невада, Аризона и мексиканский штат Нижняя (Южная) Калифорния.
Орегон, Невада, Аризона, Нижняя Калифорния. Отлично – достаточно сложно, чтобы выглядело впечатляюще, но и недостаточно сложно, чтобы я выглядел ученым монстром. Орегон, Невада, Аризона, Нижняя Калифорния. Кстати, как все-таки лучше сказать, Нижняя или Южная? Неважно, как скажу, так и будет. Для тренировки я говорю это вслух, как можно более естественно: Орегон, э… Невада, хм… Аризона и Нижняя (небольшая улыбка, потому что я не спец по географии Мексики), или все-таки Южная, Калифорния.
А что, если Люси тоже знает ответ? Бьюсь об заклад, что знает. Неважно, лишь бы один из нас ответил раньше другой команды. На самом деле будет даже лучше, если ответит Люси, тогда у меня будет совесть чиста. Орегон, Невада, Аризона, Нижняя Калифорния. А теперь быстренько сложим карточки обратно в стопку, постучим по столу, чтобы лежали ровно, обернем их резинкой, один раз, потом второй, сложим обе стопки в конверт, лизнем его, но не слишком сильно, только по бокам от того места, где я распечатал конверт, закрепим его снова под зажим, положим папку обратно туда, где я ее брал, и еще раз потренируемся вслух: Орегон, э… Невада, хм… Аризона и Нижняя Калифорния?..
Я подхожу к окну, смотрю на крыши и дымоходы Манчестера и думаю о том, что мне сейчас делать. В первую очередь – извиниться перед Патриком, искренне, но не пресмыкаясь, признать, что мы оба немного погорячились, сохраняя при этом гордость и достоинство. Затем заключить временное перемирие с Алисой, показать ей, что да, она меня расстроила, но она совершила ужасную ошибку с этим придурком Нилом, и это ее потеря. Затем мне останется только показать ей, что она потеряла, – с изяществом, грацией и скромностью, и плечом к плечу с Алисой я собираюсь победить в этой игре. Орегон, Невада, Аризона, Нижняя Калифорния…
Раздается стук в дверь, и входит Патрик – у него серьезный вид, но по флангам его окружают Люси и Алиса, и они обе пытаются скрыть улыбку.
– Патрик.
– Брайан.
– Мои извинения за случившееся.
– Извинения принимаются. – Затем он прочищает горло, и Люси подбадривает его легким толчком под ребра. – Послушай, мы тут, кхм, поговорили с Люси и Алисой и решили, мы немного погорячились, немного перевозбудились из-за всех этих огней в студии и все такое, и… как бы то ни было, мы все решили, что очень хотим, чтобы ты остался в команде.
– Спасибо, Патрик, – говорю я, с важным видом кивая.
– Спасибо, Брайан, – ответный кивок.
Люси подмигивает мне и смеется и тайком показывает поднятый вверх большой палец на уровне пояса, а Алиса протягивает мне мою чистую, свежевыглаженную рубашку и папин коричневый вельветовый пиджак.
– Ну что ж, – говорю я. – Пойдемте надерем им задницы!
42
В о п р о с: В результате какого несчастного случая погибает герой романа Э. М. Форстера «Говардс-Энд» Леонард Баст?
О т в е т: На него падает книжная полка, и он умирает от разрыва сердца.
Но перед тем как надрать им задницу, мы выпиваем по чашке чая с пресным печеньем, затем я иду в туалет, мою подмышки жидким мылом и начинаю чувствовать себя немного легче. Затем мы идем в разные гримерные. Когда у вас такая плохая кожа, как у меня, встреча с гримером может стать весьма неприятным опытом, но милая девушка по имени Джанет гримирует меня по принципу «сведем повреждения к минимуму» – немного тонального крема и пудры, только для того, чтобы маслянистые капельки в моих сальных железах не блестели под ярким освещением студии. На троих из нас много времени не уходит: Патрик погладил свою университетскую рубашку, а его волосы надежно скреплены невидимым панцирем из лака; Люси переоделась – теперь она в очень чистой, нарядной, застегнутой на все пуговицы рубашке, губы ее слегка накрашены, а волосы собраны в хвост заколкой. Мы стоим в коридоре и ведем дружескую беседу, и вдруг я замечаю, насколько красива Люси. Я даже придумываю формулировку, как сказать ей это, чтобы не звучало льстиво, но тут из гримерной выходит Алиса.
Она в длинном облегающем черном платье, закрывающем грудь и шею и зауженном внизу; в колготках сеточкой и черных туфлях на высоком каблуке, хотя ее ног под столом точно не будет видно. Алиса похожа на кинозвезду, сияющую и блистательную, и я вдруг снова чувствую недомогание.
– Думаете, это слишком? – спрашивает она.
– Вовсе нет. Алиса, ты выглядишь великолепно, – говорит Люси.
Джулиан приходит забрать нас, держа в руках свою печально знаменитую папку с зажимом, и на секунду замирает, когда видит Алису.
– Что ж, леди и джентльмены, вы готовы?
И мы следуем за ним по коридорам в студию.
Я пристраиваюсь в кильватер Алисе, чтобы посмотреть на ее походку.
Когда мы приходим в студию, вторая команда как раз занимает свои места, и пока стоим в проходе, мы слышим аплодисменты и восторженные крики их болельщиков. Затем Джулиан кивает нам, и настает наше время выходить на арену гладиаторов. Я иду вслед за Алисой и слышу коллективный вздох зрителей, вижу, как все замирают и пялятся на нее, операторы и вся съемочная команда что-то бормочут друг другу в микрофоны, затем на фоне аплодисментов, криков и восклицаний слышится гул восхищения. Усаживаясь за стол, Алиса немного приподнимает платье, словно ныряет в лимузин, и кто-то из зрителей издает громкий свист – я эту выходку не совсем одобряю с политической точки зрения, но она вызывает взрыв смеха в студии. Алиса смеется и демонстрирует публике наш талисман, мишку Тедди, подняв его на уровень лица, – все именно так, как говорит мама: «красивая и знает это»…
Мы садимся и улыбаемся друг другу, пока замирает волнение на трибунах.
– Мир? – говорит Алиса.
– Мир, – отвечаю я, и мы оба вглядываемся в зрителей. Здесь Роза и Майкл Харбинсон, и Роза гордо и величаво машет мне ручкой.
– Как я рад снова видеть их одетыми! – говорю я, за что Алиса наказывает меня шлепком по руке.
Моя мама, сидящая во втором ряду, сразу же за Ребеккой, машет мне одними пальцами и показывает оба поднятых вверх больших пальца. Я машу ей в ответ.
– Это твоя мама? – спрашивает Алиса.
– Угу.
– На вид – очень приятная женщина. Я хотела бы с ней встретиться.
– Не сомневаюсь, что встретишься. Когда-нибудь.
– А кто этот мужчина с усами Тома Селлека?
– Дядя Дес. Он мне не дядя, мы просто так его называем. На самом деле он скоро женится на маме.
– Так твоя мама снова выходит замуж?
– Угу.
– Это прекрасная новость! Ты мне этого не рассказывал!
– Вообще-то, я собирался, вчера вечером, но…
– Ах. Да. Да, конечно же. Послушай, Брайан, все, что произошло с Нилом, на самом деле ничего не значит…
– Алиса…
– Это небольшая интрижка, и она не означает, что мы с тобой… – Но ей не удается закончить, потому что в студии появляется Бамбер.
Зрители аплодируют, приветствуя его, а Алиса берет меня за руку и крепко сжимает. Мое сердце начинает биться быстрее, и настает время покончить с этим раз и навсегда.
Естественно, через восемнадцать минут мы уже продули.
Ну, или почти продули, если вам так больше нравится. Счет 45:90, но Партридж, персиколикое лысеющее дитя, оказался генетическим мутантом – уродцем с гипертрофированными мозгами, созданным в секретных лабораториях, потому что он просто выплевывает правильные ответы, по всем мыслимым и немыслимым темам, один за другим: папа Пий XIII, Разлом Сан-Андреас, Геродот, нитрат калия, хромат калия, сульфат калия… И все это звучит из уст человека, который должен учить современную историю и который выглядит на шесть лет. Это даже нечестно называть общими знаниями, это просто знание, чистое и концентрированное знание, и я прихожу к выводу, что где-то у Партриджа на затылке есть маленькая секретная кнопка – если нажать на нее, его лицо отъедет в сторону, обнажив ряды транзисторов, микрочипов и мигающих светодиодов. Тем временем их капитану, Нортону из Кентербери, изучающему античную литературу, практически ничего и не нужно делать, только озвучивать перед Бамбером правильные ответы своим милым, тихим, хорошо модулированным голосом, затем откидываться назад и потягиваться, играть своими прекрасными шелковистыми волосами и бросать выразительные, словно говорящие «встретимся позже» взгляды на Алису.
Патрик начинает паниковать. На воротничке его красной рубашки расплывается пятно пота, и он начинает жать на кнопку когда надо и не надо, и делать ошибки, ужасные ошибки, и снова и снова звучит сигнал, что Патрик нажал на кнопку, пытаясь хоть что-то изменить.
Сигнал.
– Джордж Стивенсон? – говорит Патрик.
– Нет, извините, это минус пять баллов.
– Бруней? – говорит Партридж.
– Верно! Это десять баллов…
Сигнал.
– «Права человека» Томаса Пейна? – умоляет Патрик.
– Нет, извините, это минус пять баллов.
– «Здравый смысл» Томаса Пейна? – говорит Партридж.
– Верно! Еще десять баллов на вашем счету…
И так далее в том же духе. Мы с Алисой вообще бесполезны для команды, и даже хуже. Она ответила на один вопрос неправильно, сказав «Дама Марго Фонтейн» вместо «Дама Алисия Маркова» [99], а я практически не раскрываю рта, а только бешено киваю, одобряя все, что говорит Люси во время наших командных совещаний. Если бы не удивительная доктор Люси Чан, мы бы уже давно были в минусе, потому что на каждый неверный ответ Патрика приходится один ее ответ – тихий, скромный и верный.
– Изучение пчел. – Верно. – Я мыслю, следовательно, существую? – Верно. – «Волшебник Задок» Генделя. – Верно.
В какой-то момент я наклоняюсь и смотрю на Люси – она убирает свои блестящие черные волосы за ухо и скромно смотрит в пол, пока зрители аплодируют ей, – и я задумываюсь о том, что сказала Ребекка: может, мне и в самом деле надо было пригласить ее на свидание? И как это мне в голову не пришло? Может, это и будет для меня выходом. Может, если у нас с Алисой так ничего и не получится…
Но о чем я думаю? Мы проигрываем 65:100, и этот уродец Партридж отвечает подряд на три вопроса о математических теориях Эвариста Галуа или еще о чем-то совершенно непостижимом, а я просто сижу и тупо пялюсь на затылок нашего медвежонка, и мы проигрываем, проигрываем, проигрываем, и я понимаю, что даже с Орегоном, Невадой, Аризоной и Южной Калифорнией у меня в рукаве для нашей команды остается только один шанс победить: если кто-нибудь из зрителей, скажем Ребекка Эпштейн, снимет Партриджа из снайперской винтовки.
И тут происходит нечто изумительное: звучит вопрос, на который я знаю ответ.
– Какой поэт Викторианской эпохи написал повествовательную поэму «Любовник Порфирии», в которой главный герой душит свою возлюбленную ее же косой?
И никто не жмет на кнопку. Никто, кроме меня. Я жму на кнопку, затем открываю рот, который словно набит тестом, и с трудом произношу слова:
– Роберт Браунинг?
– Верно!
Звучат аплодисменты, настоящие аплодисменты, начатые моей мамой, должен признаться, но тем не менее это аплодисменты, и мы получаем право на несколько бонусных вопросов…
– …входящие в структуру растительной клетки!
Мы с Алисой стонем вслух и безвольно откидываемся на спинки сидений. Но наши переживания напрасны, потому что доктор Люси Чан здесь, а то, что доктор Люси Чан не знает о строении растительной клетки, вообще не стоит знать никому. Она отвечает на эти вопросы, даже не вспотев:
– …паренхима… колленхима… может, склеренхима?
– Да не может, а точно склеренхима!
И зрители снова награждают нас хлопками, потому что мы снова в игре, и счет уже 90:115, и я снова проснулся, потому что я знаю, что я – нет, не я, а мы, команда, все-таки можем победить.
– Еще один начальный вопрос. Герой Диккенса Филипп Пиррип больше…
Знаю.
Жму на кнопку.
– Пип из «Больших надежд», – отвечаю я, четко и уверенно.
– Вы отлично предвосхитили вопрос, – говорит Бамбер, и в студии раздаются аплодисменты, даже свист – наверное, это Ребекка, которая сидит в переднем ряду и вся светится от радости, и я понимаю, что чувствует футболист, забивший гол. И все же я стараюсь не улыбаться. Я сижу с серьезным и уверенным видом, и все мои мысли только о том, что будет дальше – Орегон, э… Невада, хм… Аризона, и Нижняя… или Южная Калифорния? Но нужно сохранять спокойствие, сохранять спокойствие, сначала бонусные вопросы, а это потенциальные пятнадцать баллов, плюс те десять, которые я только что принес команде, и в сумме мы можем сравняться с противником, счет будет равным, но все зависит от того, на какую тему будут бонусные вопросы…
– И тема всех ваших бонусных вопросов – первые и последние строчки пьес Уильяма Шекспира.
«Ура!» – мысленно кричу я, но ничего не говорю вслух и не подаю вида. Я справлюсь с этим, готов поспорить, что я знаю все это.
Наши противники, естественно, фыркают и разочарованно откидываются на спинки кресел, потому что уверены, что тоже могли бы ответить на эти вопросы, а Нортон, изучающий античную литературу, уныло треплет свои локоны, но что делать, ребята, теперь эти вопросы наши. Алиса, видимо, тоже поверила в наши силы, потому что она смотрит на меня, кивает и улыбается, словно говоря: «Давай, Бамбер, задавай самые каверзные вопросы, это не имеет значения, потому что мы с Брайаном – друзья и единомышленники и вместе мы справимся со всем, что ты нам приготовил», и вот он, наш первый бонусный вопрос…
– Какая пьеса начинается со слов «Прочь! Расходитесь по домам, лентяи. / Иль нынче праздник?» [100]
Знаю.
– «Юлий Цезарь», – шепчу я Патрику.
– Уверен? – спрашивает Патрик.
– На все сто. У меня этот вопрос был на экзаменах в предпоследнем классе.
– «Юлий Цезарь», – отвечает Патрик решительно.
– Верно! – говорит Бамбер, и раздаются редкие аплодисменты, не долгие, а как раз до следующего вопроса.
– Какая пьеса заканчивается словами «Так с тяжким сердцем я плыву назад, / О тяжком деле известить сенат»? [101]
Знаю.
– «Отелло».
– А не «Гамлет»? – шепчет Алиса Патрику.
– Нет, я думаю, это «Отелло», – мягко, но решительно говорю я.
– Люси? – спрашивает Патрик.
– Извини. Понятия не имею.
– А я на девяносто пять процентов уверена, что это «Гамлет», – снова говорит Алиса.
– Брайан?
– Мне кажется, «Гамлет» заканчивается тем, что уносят тела и звучат выстрелы. «Тяжкое дело» – это смерть Дездемоны и Отелло, поэтому я более чем уверен, что это «Отелло», но если тебе, Патрик, хочется ответить «Гамлет», то валяй, говори «Гамлет».
Патрик смотрит на нас обоих, на Алису и меня, делает свой выбор, поворачивается к микрофону и говорит:
– Это… «Отелло»?
– Это «Отелло»!
И трибуны взрываются аплодисментами. Патрик под столом дотягивается до меня и по-дружески гладит мою руку, и Люси подмигивает мне, а Алиса смотрит на меня глазами, полными благодарности, умиления и искренней нежности; такого я в ее глазах еще не видел. Рука Алисы под столом касается меня – сначала пробегает по бедру, потом находит мою руку и сжимает ее, большой палец трет мою влажную ладонь, затем Алиса просовывает черную туфлю между моими большими и толстыми ногами и гладит мою лодыжку, и мы смотрит друг на друга около секунды, которая кажется вечностью, а зрители все хлопают и хлопают, а я улыбаюсь, но Бамбер снова задает вопрос, на этот раз…
– Наконец, ваш последний бонусный вопрос: какая пьеса завершается словами песни: «Все те же комедии ставит он, / публике нужно одно и то ж»? [102]
Знаю.
Все еще держа друг друга за руки под столом, мы с Алисой шепчем в унисон:
– «Двенадцатая ночь»!
– «Двенадцатая ночь»? – отвечает Патрик.
– Верно, это «Двенадцатая ночь»! – говорит Бамбер, и зрители аплодируют.
Не отпуская руки Алисы, я высматриваю среди зрителей Ребекку: она сидит на своем месте, улюлюкает и свистит, засунув пальцы в рот, потом хлопает в ладоши, подняв руки над головой. Мама, сидящая в следующем ряду, показывает мне два поднятых больших пальца, и Дес тоже хлопает, наклоняется к ней и говорит ей на ухо: «И откуда он это все знает? Ты должна гордиться им» – или что-нибудь в этом роде, и сквозь шум аплодисментов я слышу, как Алиса шепчет что-то вроде «ты просто восхитительный», а Бамбер тем временем продолжает:
– Отлично! Теперь обе команды идут вровень, и на часах еще четыре минуты, поэтому у обеих команд есть еще достаточно времени. Итак, продолжим. Пальцы на кнопки, и звучит следующий начальный вопрос ценою в десять баллов: штат…
Знаю.
По-прежнему держа руку Алисы под столом, я правой рукой дотягиваюсь до кнопки, жму на нее и говорю с абсолютной четкостью:
– Орегон, Невада, Аризона и Нижняя, или Южная, Калифорния?
Я откидываюсь в кресле и жду аплодисментов.
Но их не слышно.
Ничего.
Нет аплодисментов, только зловещая тишина.
Я.
Я не.
Я не понимаю.
Я смотрю на Алису, ища объяснения, но вижу ее ошарашенный взгляд, застывший на мне, и странную изумленную полуулыбку на лице, которая изначально должна была выражать благоговение и трепет перед моими блистательными способностями, но которая на глазах превращается в нечто намного, намного худшее. Я обвожу взглядом свою команду и вижу такое же выражение на лице Патрика и Люси – какое-то испуганное… презрение. Я смотрю на зрителей и вижу множество немых темных дыр: у всех открытые рты и озадаченно нахмуренные брови, кроме Ребекки, которая наклонилась в своем кресле вперед, обхватив голову руками. Среди зрителей растет недовольный гул, затем кто-то начинает смеяться, громко и истерично, и с неожиданным спазмом боли и сожаления, который похож на ощущение при падении в пропасть, я понимаю, что я наделал.
Я ответил на вопрос правильно до того, как он был произнесен.
Бамбер Гаскойн первым нарушает тишину.
– Что ж, весьма примечательно, это и есть верный ответ, так что… – Он прикладывает руку к микрофону в ухе, совещаясь с режиссером, затем говорит: – Так что не могли бы мы… прервать… запись… на пару минут?
И Алиса отпускает мою руку.
Эпилог
И полузнайство ложь в себе таит;
Струею упивайся пиерид:
Один глоток пьянит рассудок твой,
Пьешь много – снова с трезвой головой.
Александр Поп. Опыт о критике. Перевод А. Субботина
Знаю: что-то хорошее должно произойти.
Не знаю, когда именно,
Но это может произойти лишь оттого,
что я так сказала.
Кейт Буш. Альбом «Cloudbusting», песня «The Hounds of Love»
43
П о с л е д н и й в о п р о с: Длиной 160 миль с запада на восток, самый большой из греческих островов с административным центром в Гераклионе, этот средиземноморский остров был колыбелью первой истинно европейской цивилизации, минойцев.
О т в е т: Крит.
12 августа 1986 г.
Преветик, мой далекий незнакомый друг! (Приветик?! – орф.)
Как оно ничего? Готов поспорить, для тебя большой сюрприз получить это письмо сейчас, после такого перерыва. Да, почтовый штемпель на письме не врет – я действительно за границей, первый раз в жизни. И в жарком климате тоже! Я даже загорел вроде как, или загорю, когда облезет кожа. Естественно, я перестарался в первый день, и сначала было немного больно, и мне даже пришлось есть стоя, но теперь мне уже лучше. (Моя кожа, кстати, очистилась, но это тебе знать необязательно!!!) А еще я научился плавать с маской и трубкой, несмотря на приступы паники. Еда великолепна– много подгоревшего мяса, абсолютно никаких овощей. Сегодня я впервые попробовал сыр фета. Мммм– немного похоже на соленый упаковочный материал. Помнишь тот вечер, когда мы пошли в ресторан «У Луиджи» и на тебе было бальное платье?
Ну да ладно.
Твоя открытка пришла как раз перед нашим отъездом, и это был для меня приятный сюрприз, а также облегчение. После нашего небольшого, хм, приключения я думал, что ты, скорее всего, немного злишься на меня. Ты больше не видела Патрика? Он уже поправился или мое имя до сих пор – дерьмо? Передай ему мой привет, отойди назад и посмотри, как у него изменится цвет лица.
Мне кажется, это прекрасная новость, что в следующем семестре ты сыграешь роль Хелен Келлер [103] . Представляю, что для тебя это будет настоящим вызовом. И все-таки не надо слова учить! Что там сказал Ноэль Коуард о том, что в этой роли главное – не натыкаться на мебель? Ха-ха! Извини!!! Не смешно. А если серьезно, то очень, очень рад за тебя. Ты будешь классной Хелен. Может, я приеду и посмотрю на тебя в этой роли, тем более что Гедду в твоем исполнении я пропустил. Будет так приятно увидеть тебя снова, после такого перерыва. Я должен тебе так много рассказать…
…И мне приходится остановиться на этом месте, потому что я слышу ее шаги на лестнице – вернулась с вечернего купания, поэтому я быстро засовываю конверт в книгу, падаю на кровать и делаю вид, что читаю «Сто лет одиночества».
В конце концов, мне больше всего совестно перед Джулианом, милым молодым ассистентом. Ведь для того, чтобы моя история звучала хоть сколько-нибудь правдоподобно, пришлось немного замешать в нее его.
В общих чертах мои объяснения были такими: пока я лежал на столе, я случайно сбил на пол папку, его папку, ту самую, которую он забыл в кабинете, когда принес меня сюда, и конверт раскрылся, и из него высыпались карточки. Естественно, как только я понял, что это за карточки, я тут же собрал их обратно в конверт, но при этом, очевидно, заметил, что было написано на одной из них, до того, как убрал ее из виду. Знаете, так получилось, подсознательно.
И к этому нормально отнеслись, решив, что надо стереть запись и отпустить всех домой. То есть они не стали устраивать гестапо, ничего подобного: никто не светил мне лампой в глаза, никто не обращался со мной грубо, потому что, как мне кажется, формально я не сделал ничего дурного.
Естественно, им пришлось дисквалифицировать всю команду, потому что, хотя я настаивал, что в это замешан только я, и все это была исключительно моя вина, и все такое, никто не захотел брать на себя такой риск. Вот и все. Так мы попрощались с «Вызовом». Все мы.
И я должен признаться, что мне было очень стыдно. Настолько, что я не смог поехать домой с остальной командой, потому что не был уверен, что они позволят мне сесть в одну машину с ними, и более чем не уверен, что меня ждал теплый прием в микроавтобусе болельщиков. Поэтому я вернулся домой вместе с мамой в фургоне дяди Деса, едва втиснувшись на переднее сиденье. Вы наверняка видели в новостях, как из полицейского участка выводят преступников, накрытых серыми одеялами? Так вот, со мной было нечто подобное. Пока мы выезжали с парковки, я видел, как мои товарищи по команде стояли у машины Алисы и Патрик что-то кричал и пинал колеса, Люси пыталась его успокоить, а Алиса просто стояла, облокотившись на машину, все в том же прекрасном черном платье, с медвежонком в руке, такая грустная и красивая. Я встретился с ней взглядом, когда мы проезжали мимо, и она, должно быть, сказала: «Посмотрите, вон он» – или что-то в этом роде, потому что они все обернулись, и я, не зная, что следует предпринять в такой ситуации и какое выражение придать своему лицу, только отчетливо произнес губами «извините» сквозь лобовое стекло.
Не уверен, что они увидели это.
Патрик начал что-то кричать (я не разобрал слов) и искать, чем бы швырнуть в меня, а Алиса только очень медленно покачала головой.
Но я заметил, что Люси помахала мне рукой, и это было очень мило с ее стороны.
Когда она крепко уснула – традиционный вечерний тихий час, – я выхожу на веранду, с которой открывается вид на море, сажусь за деревянный стол и продолжаю писать.
Извини. Меня прервали. На чем я остановился? Ах да. Наверное, я мог бы приехать и посмотреть, как ты сыграешь эту Хелен Келлер, хотя путь мне предстоит неблизкий. Я, видишь ли, переезжаю в Данди. Для меня там есть место начиная со следующего октября. Снова англ. лит., только там они говорят просто «литература», и я думаю, это решительно меняет дело. Так хорошо начать все сначала после всего, что было. Я с надеждой смотрю в будущее и надеюсь в этот раз больше внимания уделять занятиям…
Маме я рассказал ту же самую историю, что и организаторам «Вызова», и мне показалось, что она поверила мне, хотя она не очень-то много говорила в тот момент. Но рано утром следующего дня, когда мы наконец приехали в Саутенд и я пошел наверх, в свою старую спальню, мама сказала, что все это неважно и что она все равно гордится мной, и мне было приятно услышать от нее такие слова, пусть я и не был уверен, что она говорит правду.
Вечером того же дня я позвонил на свой факультет и сказал им, что не вернусь к занятиям в ближайшую неделю по причине внезапной болезни. Но новость, наверное, уже достигла университета, потому что профессор Моррисон даже не спросил, что со мной. Он только сказал, что вполне понимает меня, и что это очень хорошая идея, и что я могу посидеть дома столько, сколько сочту нужным. Так я и провел большую часть той недели в кровати: в основном спал, читал, не пил и все ждал, когда развеется дым.
Но дым, знаете, никогда не может развеяться полностью. Когда минули две недели, а я все еще толком не вышел из спальни, я решил, что лучшим выходом для меня будет не возвращаться в универ вообще. Так что мы с Десом сели как-то вечером в его фургон, забрали мои вещи, пока Маркус с Джошем были на занятиях, и вернулись домой тем же вечером. Затем я завалился в кровать и долго оставался там, пока мама не настояла, чтобы я сходил к врачу, и после этого я стал смотреть на мир немного веселее.
Остаток года я провел на своей старой работе в «Эшворт электрикалз», на фабрике по производству тостеров. Мне кажется, они были рады моему возвращению. Маме с Десом пришлось отложить открытие своей империи пансионов на шесть месяцев, но они нормально отнеслись к этому. Дес оказался в общем-то неплохим мужиком. Спенсер полностью поправился и встал на ноги к апрелю, получил срок условно и неслабый штраф. Но мне удалось уговорить его устроиться на работу в «Эшворт электрикалз» вместе со мной, так что я проводил с ним много времени, а это не могло не радовать. Я не стал рассказывать ему всего, что произошло со мной, да он, слава богу, и не спрашивал. Несколько раз я встречался с Тони, но не слишком часто, потому что он вечно пропадал на «секретных учениях» в долине Солсбери.
Что еще? Я много читаю. Написал несколько стихов, по большей части – полная ерунда, несколько рассказов и пьесу для постановки на радио: от первого лица, внутренний монолог, такой поток сознания, на основе «Робинзона Крузо», но под новым углом – с точки зрения Пятницы. Снова и снова слушал «The Hounds of Love» и понял, что это лучший альбом Кейт.
А потом, в июне, совершенно неожиданно мне позвонил один человек.
Ну ладно, буду заканчивать. До меня донесся запах подгорающего мяса, значит скоро будет ужин!!!
Оглядываясь назад, могу сказать, что это было веселое время, а, Алиса? То есть странное. Мне в голову постоянно приходит такая метафора (или «сравнение»???): когда я был маленьким, папа покупал мне модели самолетов. Я садился за столом на кухне и перед тем, как раскрыть коробку, проверял, что у меня есть все необходимые инструменты, нужный клей и все нужные краски, матовые и глянцевые, и очень, очень острый нож; я обещал себе, что буду следовать инструкции вплоть до каждой буквы и не буду спешить, не буду забегать вперед, не буду торопиться, а буду работать неспешно, сосредоточусь, очень-очень сосредоточусь, чтобы в конце концов у меня получилась идеальная модель самолета, платонический идеал того, каким должен быть самолет. Но рано или поздно что-то начинало идти не так – то я терял детальку под столом, то размазывал краску, или пропеллер, который должен был вращаться, приклеивался намертво, или я закрашивал стекло кабины, или переводные картинки рвались, когда я пытался приклеить их, – так что, когда я показывал папе свой самолет, в нем что-нибудь обязательно было… не таким идеальным, как я надеялся в самом начале.
Я попытался положить эту развернутую метафору в основу поэмы, но пока руки не дошли.
Оно и к лучшему: сохраню все силы для нового учебного года. Я черкану тебе пару строк, как только устроюсь на новом месте, и, может быть, мы сможем…
– Ты кому пишешь? – спрашивает она, сонно моргая в лучах вечернего солнца.
– Да так, маме, – говорю я. – Как искупалась?
– Очень освежает. Только в волосах что-то запуталось.
– Хочешь, я вытащу?
– Давай. – И, не одеваясь, в одних трусиках, она выходит на веранду и садится на пол между моими коленями.
– А ты не хочешь сначала одеться? – спрашиваю я.
– А ты не хочешь получить в зубы?
– Тебя могут увидеть!
– Ну и что! Боже, Джексон, клянусь, у меня такое впечатление, будто я поехала на каникулы с чертовой Мэри Поппинс…
– Знаешь, ты очень много ругаешься.
– Да заткнись ты наконец, просто смотри. Видишь что-нибудь?
– Угу. Похоже на нефть, или смолу, или что-то в этом роде.
– Оттирается?
– Да не очень.
– Может, в дше это можно будет сделать легче?
– Да, наверное.
– Так что, ты идешь?
– Ага, иду.
Вот мы и вместе. Конечно же, это только начало. Изначально, когда мы обсуждали все по телефону, планировалось, что мы будем путешествовать вместе, но обязательно будем спать в разных спальнях, ну, в крайнем случае – в одном номере с двумя кроватями, но этот план оказался очень дорогим и сам собой отпал на третью ночь, после очень длительного, откровенного разговора и выпитой под него бутылки бренди «Метакса».
Но как бы то ни было, мы здесь вместе. Я не совсем там, где ожидал оказаться или где я непременно хотел оказаться, но кто из нас способен осуществить свои мечты? И если честно, я не ожидал, что она поедет сюда со мной. Она, естественно, по-прежнему много ругается, но и постоянно смешит меня. Это не бог весть что, но несколько месяцев назад мне это казалось просто невозможным. Так что все в порядке.
Дела у меня идут очень, очень хорошо.
У всех молодых людей есть повод для волнений – это естественная и неотъемлемая часть процесса взросления. У меня в возрасте шестнадцати лет все переживания были связан с тем, что в моей жизни не будет ничего более достойного, чистого, благородного и правильного, чем оценки за экзамены в предпоследнем классе средней школы. Наверное, и не будет. Но все это было давным-давно. Теперь мне уже девятнадцать, и мне нравится думать, что я намного мудрее и спокойнее смотрю на эти вещи.
Благодарности
Хочу поблагодарить следующих людей за их вклад, поддержку и шутки: всех сотрудников издательства «Hodder» за их энтузиазм, в частности Мэри Эванс за ее прекрасную редактуру; Джонни Геллера и всех сотрудников «Curtis Brown». Особая благодарность Ханне Макдоналд за ее бесценные советы и Роане Бенн за ее всегдашний энтузиазм. Также спасибо Дугласу Кину, Майклу Маккою, Джошу Варни, Николя Догерти, Эмме Лонгхерст, Джастину Сэлинджеру, Тамсин Пайк, Кристин Лэнган, Камилле Кэмпбелл, Николасу Уилсон-Джонсу, Оливии Тренч, Сьюзи Филлипс, Криспиану Балмеру, Софи Картер, Ив Клакстон, Мэттью Варкусу и Нелл Дентон (за то, что носила то платье). Для большего драматического эффекта в правила «Университетского вызова» и в процедуру записи этой передачи было внесено несколько преднамеренных изменений – приношу извинения догматикам.
Я в долгу перед бесчисленными справочниками, но особенно – перед энциклопедией «Британника» и книгой Питера Гуина «„Университетский вызов“: Первые 40 лет». Я считаю, что обе эти книги должны быть в каждом доме. Кроме того, мне хотелось бы искренне поблагодарить Бамбера Гаскойна, Кейт Буш, Джереми Паксмана и чемпионов 2002 года – колледж Соммервиль, Оксфорд – за то, что они, сами того не зная, вдохновили меня.
И самая большая благодарность – Ханне Уивер, которая присутствует здесь на каждой странице, знает она об этом или нет.
Читать бесплатно другие книги:
