Любовь и другие иностранные слова Маккэн Эрин

Глава 20

Утро пятницы. Не успела я поставить рюкзак на пол, как ко мне подходит Итан и спрашивает с той восхитительной интонацией, которая бывает только тогда, когда близкие друзья говорят о чем-то личном:

– Сегодня у тебя урок кулинарии с миссис Истердей?

– Сегодня я торчу у него дома, – указываю на Стью.

– Повеселитесь там, – говорит Итан и идет к парте в первом ряду, а Стью спрашивает:

– Что, правда?

– Ага. Нам с Софи надо кое-что проанализировать.

– Что именно? Только не говори, что Джоша.

– Ладно. Мы обсудим обычай обезьян вычесывать блох. Является ли пускинг врожденным или появляется в результате социального давления, – я строю гримасу. – Ну, конечно, мы будем обсуждать Джоша.

– Пускинг?

– Ага. Ловля блох среди…

– Я знаю, что значит это слово.

– Твоя осведомленность о гигиене приматов – это как раз то, что мне в тебе нравится больше всего.

– Я думал, ты намекаешь на мою бороду, – он тянется ко мне подбородком. – Хочешь погладить?

– Сколько еще ты намерен с ней ходить?

– Собирался сбрить завтра, но теперь придется оставить, а то еще подумаешь, что я побрился ради тебя.

– Я тебя не просила от нее избавляться. Я спросила, сколько ты еще намерен с ней ходить.

– И подразумевала, что рано и поздно я от нее избавлюсь.

– Да я даже не понимаю, зачем она тебе.

– А просто чтоб была. – Он морщит лоб и показывает пальцем в другой конец аудитории, где Итан готовится к занятиям: – Слушай, а откуда он узнал про миссис Истердей?

В ответ я молча улыбаюсь. Мне нравится, что у нас с Итаном есть общий секрет. Похоже на шутку для своих: объединяет и придает отношениям личный оттенок.

Неплохо для начала.

Позже я возвращаюсь домой вместе с Софи. В этом году ее выбрали главным художником для ежегодного альбома выпускников. Ее подчиненные собираются каждый день после занятий, как раз во время моей тренировки по волейболу. Если кто-то из нас заканчивает пораньше, то просто тусуется с друзьями (примечание для Джоффа: да, у меня все еще есть друзья!) и ждет. Стью бы тоже ждал нас после своего футбола, если бы Софи снова не влюбилась. Говорит, у него уши вянут от ее щебетания о Джоше: ему больше нравятся жалобы после расставания.

Всю дорогу до дома Софи описывает, как идеально флиртует Джош Брандстеттер. Но она пока не хочет с ним встречаться. Прошло всего две недели с начала учебного года, и, по мнению Софи, пока еще слишком тепло и зелено для идеального сезона любви.

– Лучше всего влюбляться осенью, – говорит Софи. – Когда ночами начинает холодать и листья становятся разноцветными. Обожаю это время, – она быстро поворачивается ко мне. – Но я не тороплю события. Он знает, что нравится мне. Просто не знает насколько.

– Понимаю. Ты просто продлеваешь начальную стадию.

– Продлеваю начальную стадию… Да, именно!

– Я слышала, что сегодня он назвал тебя горячей штучкой.

– Да заткнись ты! Кому он это сказал?

Я перечисляю пару его друзей.

– Заткнись! – повторяет она. В ответ я улыбаюсь.

«Заткнись» – это слово, которое я выбрала для проекта по вариативности языка. В зависимости от контекста оно переводится как:

1. Перестань говорить.

2. Спасибо.

3. Неправда.

4. Ты шутишь.

5. Ты прав, и мне нечего ответить.

Со среды у меня уже набралось четыре примера, и папа купил мне в магазине канцтоваров специально для этого проекта тетрадь в твердой черной обложке. Нам пришлось обойти три магазина, прежде чем найти нужную. А еще папа купил маленькую тетрадь в коричневой обложке и с закладкой из красного шелка. Я спросила, для чего ему такая, и он ответил: «Интересно, да?»

Когда я возвращаюсь, машина Кейт стоит у дома, а на кухонном столе лежит адресованный сестре сверток из Victoria’s Secret. К нему прилагается записка:

Дорогая Джози,

Я купила это тебе на свадьбу, но отдаю раньше. Крайне фривольно для искупительной жертвы!

XO,

Кейт

Поднявшись к себе, я включаю на компьютере Lorelei, стягиваю футболку, швыряю ее на кровать и наспех надеваю новый лифчик: «с подкладками для экстремального эффекта пуш-ап», а потом щурюсь, словно старушка, на собственное отражение в зеркале. Наконец мне приходит в голову надеть очки.

Хм-м.

Я похожа на саму себя. Только с сиськами. Мне казалось, что я буду выглядеть… иначе. Задуманное Кейт превращение в прекрасного лебедя явно не удалось.

Джозефина, давай жить вместе. Там-пам-пам. Сиять, как звезды, еще лет двести.

Я листаю каталог, который был вложен в коробку с лифчиком: пытаюсь понять, что я делаю не так. Встаю, скрючившись: зад вперед, колени чуть согнуты, руки обвиваются вокруг тела. Так, еще кое-что. Нужно распустить волосы. Взъерошить как следует. Стараясь не менять позы, я зову Кейт.

– Да? – Она входит в комнату, чуть не прыская со смеху.

– Вот кто так вообще стоит? – вопрошаю я.

Мы перекрикиваем музыку:

– Джози!

– А ты так вставала перед Джоффом?

– Не буду я тебе рассказывать.

– Значит, да! – Я хихикаю и принимаю другие позы. – И вот так ведь тоже, да? – Я торжествующе вскидываю руку, а другой перекидываю волосы через плечо. – И так!

– Джози, – смеется Кейт и выключает музыку. – Мама!

– Не зови маму! – визжу я и быстро надеваю футболку, натягивая ее на свой новый бюст.

– Ее нет дома. Так как тебе обновка?

– Ну, не знаю, – я тычу пальцем в чашечки. Похоже, пуленепробиваемые. – А на вид как? – Выпячиваю грудь. – Как думаешь, Деннис ДеЯнг захочет теперь со мной спать? Надеюсь, что нет. Не хочу, чтобы он ради меня бросал жену.

– А он для тебя не староват?

– Еще как староват, но мне не нравится думать, что у него есть какие-то недостатки. Поэтому для меня он вне времени. Как и его божественный голос.

– Поняла. Так что, я прощена?

– Из-за этого твоего подарка? Нет. Ты прощена, потому что я люблю тебя. – Она крепко меня обнимает, а я говорю: – Но я не смогу это носить. Нелепость какая-то.

– Конечно, сможешь. У него отстегиваются лямки, и он отлично подойдет к твоему платью на свадьбу.

– И все же он выглядит нелепо.

– Под платьем будет смотреться просто блеск, уж поверь.

– Когда следующая примерка?

– Одиннадцатого октября.

– Это уже последняя?

– Я надеюсь, что да. Две уже было.

– Может, всего будет четыре.

– Четыре примерки?!

– Ага. Садись.

Я сажусь на край кровати, и она берется за расческу.

– И что, все подружки невесты опять придут? – спрашиваю я.

– Да.

– Тогда я не пойду.

– Пойдешь.

– Они меня бесят.

– Знаю, – говорит она, не давая мне огласить список жалоб. – Но будь с ними полюбезней. Они от тебя в восторге, особенно Мэдисон.

– Ты с ней дружишь, чтобы меня позлить? – Это я о ее лучшей подруге детства, Мэдисон Орр.

– Возможно, это тебя шокирует, но моя дружба с другими людьми тебя касается мало.

– Но их поведение очень даже меня касается.

– Мэдисон любит тебя.

– Мэдисон говорит обо мне в третьем лице, когда я стою прямо у нее перед носом.

– Да, так и есть. – Кейт слегка морщит нос. – Но это она не со зла.

– А еще тебя разве не раздражает, как она держит ручку? Берется за нее всеми пальцами и давит как ненормальная, – я пытаюсь неловко изобразить ее манеру письма.

– А ты расскажешь мне что-нибудь о том парне из Кэпа?

– Одно я могу сказать совершенно точно: если он так же держит ручку, то наши отношения обречены с самого начала. Но я знаю, что это не так.

– Огоо. То есть у вас уже отношения?

– Не знаю. Нет. То есть, конечно, мы состоим в некоторых отношениях. Учебных, – я поворачиваюсь, чтобы взглянуть ей в лицо, и она садится. – Но мне, правда, кажется, что между нами есть связь.

И я подробно рассказываю ей обо всем-всем-всем, что касается его. Обо всем, кроме фамилии: каждую восхитительную мелочь, особенно те из них, что подчеркивают наше сходство. Когда я заканчиваю свою восторженную речь (и даже во время нее я не забываю о знаках препинания), Кейт спрашивает: «Сколько ему лет?» Я словно на полной скорости врезаюсь в стену. И ведь видела ее, но решила не обращать внимания.

Бах! Ой!

Эммм.

– Он старше, – отвечаю я и валюсь обратно на кровать.

Туше.

– Джози, что такое? Сядь.

– Не могу. Лифчик меня перевешивает.

Я почти ничего из-за него не вижу. Хорошо, что Кейт ложится рядом и утыкается в меня плечом.

– Старшекурсник?

– Нет, но он старше, и я… – Даже выговорить ничего не могу, поэтому просто шумно выдыхаю и закрываю глаза.

– Тебе почти шестнадцать, то есть почти тридцать. Иногда. А в другие времена – двенадцать.

– Как-то не очень утешительно звучит.

– Знаю, что нет. Но просто знай: ты не похожа на обычных шестнадцатилетних девочек. И я уверена, что Итан это видит.

– Он видит, что мне шестнадцать. И я вижу. И ты. И весь мир.

– Но тебе же не вечно будет шестнадцать

– Знаю. Кейт, я правда знаю, и я твержу себе, что, возможно, когда-нибудь мы узнаем друг друга получше, и я, может, ему понравлюсь. Очень понравлюсь. Но до этого еще так далеко, а мне-то он уже нравится. Очень. И я не знаю, что делать с этими чувствами. Я даже не знаю, что это за чувства. Их много, и они настоящие, и я совсем запуталась.

– Просто не пугайся этих чувств, – говорит она, снова садясь. – Любовь – это очень серьезная штука.

– Ты думаешь, это любовь?

– Может быть. И если это так, то она продлится долго. И тебе нужно просто смириться. Любовь нельзя решить, как уравнение по математике.

– Я все могу решить, как уравнение по математике. Ну, почти все.

– Но не это. А какая у Итана фамилия?

– У него нет фамилии. Он как Стинг, Мадонна, Боно. Просто Итан.

– Я не буду гуглить его.

– Еще как будешь. – Я приподнимаюсь на локте.

– Да, наверно, буду, – она хихикает.

– И что, твое чувство к Джоффу тоже серьезное и огромное?

– Мое чувство к Джоффу очень настоящее и очень сильное. И я знаю, как ты к нему относишься, поэтому лучше пойду.

Она уже стоит в дверях, когда я спрашиваю ее:

– То есть ты правда его любишь? Его?!

– Джози, – она вздыхает. – Мы мило поболтали, и мне нравится говорить с тобой об Итане, но ты хочешь все испортить и заводишь разговор про Джоффа, чтобы можно было его оскорблять…

– Нет, не поэтому! Это просто приятное дополнение.

– Ну вот, началось. Все, я ухожу.

Она закрывает за собой дверь, и я остаюсь в комнате одна, вся в расстроенных чувствах и в лифчике, который, что бы там ни говорила Кейт, чрезвычайно нелеп. Чтобы заполнить эти чашечки, мне придется напихать их носками, хомяками или чем-нибудь еще.

Через пару минут я собираю волосы в хвост и пытаюсь освободиться от лифчика. И тут меня осеняет. Так вот что он символизирует! И этот лифчик, и контактные линзы, и проколотые уши – все это изменения и улучшения, которые предстоят мне в будущем. Я швыряю бюстгальтер в ящик комода, закрываю его и в бессилье валюсь на кровать. Какое тупое слово.

Когда?

Глава 21

В субботу утром, когда я спускаюсь к завтраку, папа сидит за столом. Что-то поменялось. Что-то совсем, совсем неправильно. Упаковка хлопьев стоит не на той полке. Молоко – не в том углу холодильника, а миски сушатся над раковиной.

Я быстро оцениваю ситуацию. Миски. ВСЕ миски. Молоко. Хлопья. Все? Вот вообще все?

Я смотрю на отца. Он сидит за столом, по лицу расплылась маниакальная улыбка. Он наблюдает за мной с ручкой в руке, и перед ним раскрыт его новый блокнот в кожаной обложке.

– Очень смешно, – говорю я.

– Не обращай на меня внимания. Я просто наблюдаю.

Я вытираю миску и приступаю к приготовлениям, сначала убрав все на свои места. И сразу пришлось все вынимать обратно.

Спустя двадцать минут я кричу папе из туалета на нижнем этаже:

– И опять очень смешно!

Он вынул туалетную бумагу из держателя и положил на унитаз два рулона от конкурирующих производителей. Несколько секунд уходит у меня на то, чтобы пощупать бумагу и понять, какой же пользоваться. Вернувшись, я сообщаю об этом папе и добавляю: