Любовь и другие иностранные слова Маккэн Эрин
– На работе затишье, что ли?
– Просто интересуюсь своими девочками, – он записывает что-то в блокнот. – Фиксирую твою реакцию на непредвиденные изменения в окружающей среде.
– Ненавижу непредвиденные изменения в окружающей меня среде. Мог бы просто записать это и не мучиться.
– Самостоятельно предоставленные сведения обычно неточны. А еще мне очень нравится ставить опыты.
– А для Кейт ты какой опыт задумал?
– Свадьба и так уже станет отличным экспериментом. Если бы я мог устроить ее в пробирке, то так бы и сделал.
– Если бы я проводила опыты касательно свадьбы, я бы написала в своем блокноте, что Кейт изменилась к худшему, и свернула бы лавочку ради ее же блага. Отменила свадьбу, пока никто не пострадал.
– Согласен, что Кейт сейчас не в себе, но по большей части это просто следствие стресса. После свадьбы она снова придет в норму.
– Не могу согласиться, что именно свадьба изменила Кейт и что эти изменения временны. Я заметила упадок сестричества задолго до того, как была объявлена дата, но после помолвки. Следовательно, Джофф, как единственная новая переменная в наших отношениях как сестер, является причиной ее падения.
– И как же проявился этот упадок сестричества?
– Нарушенные обещания, а также прямая и косвенная критика моей внешности, – я поднимаю три пальца один за другим. – Вчера мы отлично поболтали. Она была похожа на прежнюю Кейт, но, естественно, все поменялось, когда разговор зашел о Джоффе. Между нами словно стена выросла. Кейт, услышав его имя, просто встала и ушла. – Я вздыхаю. – Ага, и еще она делает то, что он говорит, просто потому, что это он ей сказал.
Я думаю о молчании, что длилось несколько недель, и о жесте дорожного патрульного.
– Знаешь, а ведь вполне может быть, что он хитрый манипулятор, и Кейт лишь пешка в его руках. Может, он задумал совершить какое-нибудь преступление. Зря вы с мамой так спокойны на его счет.
Папа закрывает блокнот и кладет ручку на стол.
– Что в нем тебе нравится меньше всего?
– У меня есть список из восемнадцати пунктов, в число которых входит то, как он произносит фамилию «Ренуар». А можно сделать так, чтобы он мне не подмигивал? Дикость какая-то.
– И какой пункт из списка самый важный?
– Кейт из-за него поменялась. Теперь она его невеста, а не моя сестра. Росс такого с Мэгги не проделывал.
– Кейт не стала тебе меньше сестрой просто оттого, что выходит замуж.
– Еще как стала. И, похоже, я одна это замечаю. Он встает между нами.
Мы с папой обмениваемся долгим серьезным взглядом. В его глазах я читаю, что он воспринимает мои слова всерьез. А мои, как я надеюсь, говорят ему, как я страдаю. Гораздо сильнее, чем если бы дело касалось только произношения французских фамилий.
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с Кейт?
– Я хочу, чтобы ты отменил свадьбу. Я серьезно.
– Я не собираюсь отменять свадьбу, но применю свои профессиональные навыки, – он ставит руки в боки.
– Как?
– Постараюсь наблюдать за происходящим непредвзято. Насколько смогу.
– А если я права? Если ты увидишь, что Джофф и правда встает между мной и Кейт, что ты будешь делать?
– Наверное, поговорю с Джоффом, – подумав, отвечает он. – Очень серьезно поговорю. Обещаю тебе.
– Хорошо. Потому что если он джентльмен, то сам отменит свадьбу, чтобы восстановить гармонию в нашей семье. У нас была гармония, пока не появился он. Ты должен это признать.
– Признаю, – говорит папа.
– Спасибо, – благодарю я, чмокаю его в щеку и собираюсь уходить.
Но стоит мне повернуться, как он берет меня за руку и приглашает сесть обратно в кресло:
– Я сделаю, что смогу, Джозефина. Но и ты тоже сделай.
– А что я смогу?
– То же, что и я. Я рассчитываю, что ты понаблюдаешь за Кейт и Джоффом и постараешься быть непредвзятой, и…
– Но я…
– И, – говорит он погромче, – у тебя получится, если ты постараешься.
– Но я уже знаю, что он ей не подходит.
– Правда?
– Да, и я жду, когда вы тоже это заметите.
– Ха! – Он наклоняет голову назад, а потом возвращается к своему блокноту.
Я бреду в комнату, принюхиваясь к запаху чужих ног. «Ха» никогда, никогда не значит просто «ха». Уж точно не на языке доктора Шеридана. У него ужасно много значений, о которых надо догадываться самой. В этом, собственно, и смысл этого слова.
Если позвонить Джен Ауэрбах, то сразу услышишь ответ на еще не заданный вопрос. В моем случае она угадывает, зачем я звоню, в шестидесяти шести процентах случаев. Но сегодня она ошиблась, ответив: «Начало в шесть».
– Я не приду.
Сегодня вечером она собирает у себя всех волейболисток на ежегодную встречу команды. В прошлом году я весь вечер продремала и проснулась, когда девочки сооружали для меня шляпу из фольги. Я дождалась, пока они закончат. Мы смастерили головные уборы для всех игроков и пофотографировались в смешных позах. А еще мы обнимались, смеялись, перекрикивали громкую музыку и ели холодную пиццу. Очень утомительно.
Эмми напилась и отключилась; придя в себя, она обнаружила, что превратилась в мумию из фольги. Насколько я знаю, она распсиховалась, наорала на нас и целую неделю не разговаривала с Джен. Я-то сама к тому времени уже ушла: отправилась домой в половине одиннадцатого. Трезвая и в шляпе.
– Ну, Джооооози, – говорит Джен. – Почему нет?
Я отвечаю, что у нас опять семейный ужин, и она расспрашивает меня про свадьбу Кейт. Я сдержанно отвечаю.
А потом она говорит:
– А Стью придет?
– Нет. А что?
– Просто интересно.
– Нет, сегодня будет только наша семья и временный жених.
– А, ясно. Круто. Хорошо. Позвони мне потом.
– Договорились. Хорошего вам вечера!
А почему она спросила про Стью? Я знаю, что он все еще ей нравится. А теперь мне интересно: вдруг она знает, что ее чувство взаимно?
Вечером я прихожу на кухню, и Джофф уже тут как тут. Мэгги с Россом тоже приехали. Джофф стоит рядом с Кейт, утюжа ей спину рукой, а она распространяется о том, какого потрясающего фотографа они нашли и какие у него удачные ракурсы. И вот Джофф снова берется за свое: он мне подмигивает.
Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел моего раздраженного взгляда, и сразу за этим закатываю глаза. Уверена, это выглядело впечатляюще. И почему родители не засняли меня на видео?
– Его фото – это произведения искусства, – сообщает Джофф родителям. – Если у вас есть хоть какой-то вкус, вы сразу их оцените. Если не поручить свадебные фотографии мастеру своего дела, то, давайте уж признаем, – он издает напыщенный смешок, – смысл делать альбом вообще пропадает. Лучше уж сэкономить и доверить это дело какой-нибудь тете или бабушке.
– Восхитительно, – говорит отец. – Восхитительно! Пойду позвоню тете Тут и попрошу ее привезти свой полароид.
– Ну, папа, – хихикает Кейт.
– Ты вообще видела, как она снимает? Тетя Тут – гений. Никто и не догадается, что она хотела сфотографировать. Вот что я называю искусством.
– Ну, тут все зависит от определений. – Он принужденно фыркает.
Тете Тут, папиной сестре и жене дяди Вика, семьдесят восемь лет. Она отказывается носить очки на людях, потому что, по ее мнению, они придают ей неряшливый вид. Все ее фотографии до единой получаются размытыми.
– О, кстати. Я кое-что принес к сегодняшнему ужину, – говорит Джофф и осторожно вытаскивает из сумки бутылку вина и протягивает ее сначала папе, а потом Россу.
Похоже, женщинам на вино смотреть необязательно.
– Хм-м-м, – абсолютно незаинтересованным тоном говорит папа, глядя на бутылку.
То же делает и Росс.
Хм-м – как и ха! – это одна из тех восхитительных реплик, которые могут значить что угодно, и если бы Джофф говорил на языке Шериданов, он бы понял, что папа на самом деле сказал: «Я слежу за тобой».
– Это вино, – вещает Джофф, разливая его по бокалам, – родом из Мальборо, Новая Зеландия.
Я пристально разглядываю листья салата, а остальные ждут, пока Джофф раздаст всем бокалы.
– Сначала принюхайтесь, – говорит он, демонстрируя редкий и невероятный талант нюхача.
Он оставляет бутылку на столе рядом со мной. Я склоняюсь и принюхиваюсь так, словно в последний раз в жизни втягиваю воздух в легкие.
– Пахнет вином, – говорю я, но никто не обращает на меня внимания. Кроме мамы, которая пускает в ход свой фирменный взгляд.
– А теперь сделайте маленький глоток, – говорит Джофф. – Чувствуете нотки персика и мускатной дыни?
Все кивают. Я рву листья салата, словно именно в них содержится вся суть тирады Джеффри Стивена Брилла.
– А теперь еще глоток. На сей раз обратите внимание на послевкусие.
– Лимон? – пытается угадать Кейт. Джофф улыбается и качает головой.
– Нет. Грейпфрут. Это очень ароматное вино с ярким вкусом. Лично мне особенно нравится его тягучее цитрусовое послевкусие.
– Насладитесь этим ароматным и ярким вином сорта Совиньон Блан с нотками мускатной дыни и персика, почувствуйте его тягучее цитрусовое послевкусие, – в полной тишине говорю я. Теперь все смотрят прямо на меня. – Это написано на этикетке.
– Хм-м-м, – Джофф отворачивается от меня. – Ну что ж. Значит, я прав.
– Это просто поразительно. Какая, с позволения сказать, удивительная точность формулировок, – говорю я с деланым энтузиазмом, и мама тихонько одергивает меня: «Джозефина!»
– Я немного увлекаюсь сортами вина, – объясняет Джофф и щурится на бутылку, словно впервые ее видит. – Редко читаю этикетки.
Делая вид, что читает, он издает торжествующее «Ха!», а потом возвращает бутылку на стол и склоняется надо мной, чтобы зарезать. Но вокруг слишком много свидетелей, поэтому ему приходится просто прошептать с кривой улыбкой:
– Знаешь, Джози, мухи лучше слетаются на мед, чем на уксус.
– А с чего бы мне вообще ловить мух?
И – сам напросился! – теперь подмигиваю уже я.
Почти весь ужин он молчит. Сегодня у нас спагетти, поэтому Джофф не спускает с меня глаз. Когда наступает одна из неизбежных пауз в разговоре, я пугаю всех до смерти, шлепая ладонью по столу. ШМЯК!
– Прошу прощения, – говорю я, после того как мама просит меня объясниться.
Я улыбаюсь Джоффу:
– Мне показалось, что это муха.
Пристальный взгляд папиных чернильно-синих глаз, а также его поза (он сидит неподвижно, слишком неподвижно, и это неудобно и невежливо) говорят мне: «Дорогая моя, на сегодня твоих выходок уже хватит».
На кухне после ужина, когда воздух гудит от разговоров и звона посуды, папа строго шепчет мне:
– Принуждать объект к желаемой реакции – значит утверждаться в своем предубеждении. Твои наблюдения теряют в таком случае всякий смысл.
– Прости, – шепчу я в ответ и понимаю, что настал мой черед помолчать. Особенно после того, как папа завершает наш разговор серьезным «Ха».
Глава 22
7. Стью Вейгмейкер
Написано идеальным почерком Джен.
Мы выгибаем шеи или склоняемся поближе к ней и Эмми, пока они сравнивают свои списки. Десять выпускников, с которыми я бы отожгла. Сегодня пятница, двадцать шестое сентября. Через тридцать пять минут у нас начнется матч, но, естественно, есть дела и поважнее.
В данный момент наш тренер находится в раздевалке, читает нотации команде из Джефферсон Вилладж (вчера они влипли в какую-то глупую историю) и напоминает им, что участницы команды должны быть лучшими подружками. Она говорит об этом и нам. Каждый год.
Лично я не понимаю, почему членство в спортивной команде должно тут же придавать статус лучших друзей всем игрокам, независимо от совместимости характеров. Но раз уж так принято в субкультуре, к которой я принадлежу (и которая обычно вполне меня устраивает), я смиряюсь.
В команде принято много обниматься: странные объятия в форме буквы Х: натягиваешь рукава на пальцы, склоняешь голову набок, скрещиваешь руки вокруг шеи подружки ладонями кверху. Похоже на начало танца болельщиц, только между помпонами находится чужая голова. В прошлом году, когда я прошла в школьную команду и обнаружила, что все девочки здесь обнимаются именно так, мне пришлось учиться этому искусству.
Это, опять же, вопрос культуры. Наверное, как поклоны для японцев. Я практиковалась дома, и теперь поговаривают, что я лучший обниматель в команде. Девочки даже говорят: «Обними меня, как Джози», и мне приходится им уступать – всем своим «лучшим подружкам» и еще паре девочек из Джефферсон Вилладж. Никто не знает, каким диким это мне кажется. Наверное, окажись я в Японии, так же относилась бы к поклонам. Я, конечно, вряд ли там окажусь, но, если доведется, я заранее потренируюсь перед поездкой, и все мои новые японские друзья будут говорить: «Поклонись мне, как Джози». Естественно, на японском.
И, вернувшись, я почувствую то же облегчение, что часто испытываю после тренировок. Без обид, волейбольная команда! И ты, японский народ, тоже не обижайся. Просто подолгу жить среди чужаков бывает сложно.
Итак, мы продолжаем гнуть шеи и склоняться ниже, пока Джен и Эмми сравнивают свои списки. Восемь пунктов у них совпадают (пусть и не в одинаковом порядке), но у обеих под первым номером значится Джош Брандстеттер. Эмми широко улыбается и говорит: «Надо же, как иронично!»
– А еще это совпадение, – добавляю я, и она шутливо шлепает меня по ноге, одновременно улыбаясь мне стервозной улыбкой (ну, знаете, такая, с прищуренными глазами). Я знаю, что ей не понравилась моя поправка и что игривость ее лишь притворна.
По правде говоря, эти списки нужны не для того, чтобы вычеркивать из них пункты. Ни Джен, ни Эмми не борются за звание главной потаскушки класса. В данный момент этот титул носит Кэсси Райерсон – та самая, от которой противоестественно пахнет блинчиками. Но я не думаю, что тут есть какая-то связь с ее моральными качествами.
Меня слегка удивляет, как легкомысленно Джен и Эмми относятся к возможности «замутить». Я бы ни за что не согласилась составить такой список независимо от того, в какую культурную среду была бы погружена. А еще я не могу определиться: то ли я рада за Стью, что Джен упомянула его в своем списке, то ли расстроена, что он занял лишь седьмую строку.
Теперь я даже не вполне уверена, что Джен ему подходит, и к концу матча (который мы, кстати, выигрываем) сомнения совсем меня одолевают. Я сажусь рядом с Джен на полу в спортзале, и мы вместе растягиваем мышцы после игры.
– Можно тебя спросить?
– Да, конечно.
– Почему ты добавила Стью в свой список?
– А ты разве не согласна, что за лето он стал такиим красавчиком?
– Ну, может быть, – я быстро сравниваю нынешнего Стью и такого, каким он был в мае. Я заметила перемены, но не подумала, что они повлияли на его красоту. Мне-то казалось, это обычные для подростков изменения. Хм-м-м, думаю я про себя, а потом снова сосредотачиваю внимание на Джен.
– Нуууу, – растягивает она слово. – Вот насчет его бороды у меня есть сомнения. То есть клево, что она у него растет, но не знаю, как целоваться с бородатым парнем.
– Ага. А можно еще спросить? Что именно значит этот ваш список?
– Что значит, то и значит. Я буду не против, если между нами что-то случится.
– Слушай, я все равно не понимаю.
– Джози, ты просто прелесть. Такая смешная.
– Я серьезно. Я не знаю, значит ли это, что тебе нравятся конкретно эти парни. В смысле, насколько серьезно ты настроена в отношении них. Скажи, это все просто про «замутить», или ты не против серьезных отношений с ними?
– А что? Стью что-то обо мне говорил? – Она начинает улыбаться открытым ртом.
– Да нет, мне просто интересно, – говорю я и поднимаюсь на ноги.
Джен тоже встает.
– Ну, Джози.
– Нет. Он ничего не говорил. Я просто спрашиваю тебя про список. Стью – один из моих лучших друзей, дело в этом.
– После нас, – чуть ли не нараспев говорит Джен и тут же ловит меня в крестообразное объятие.
– Ты же помнишь, что я говорила тебе? Что он не подходит для серьезных отношений?
– Он просто еще не встретил правильного человека. Или встретил, но они пока не встречаются. Боже мой, Джози, а что, если это я? Что, если это из-за меня он станет верным и преданным? Потому что ты же знаешь, что говорят. Надо просто встретить своего человека.
– И что тогда?
– Надо просто встретить своего человека, и перестанешь смотреть на других.
Она болтает всю дорогу до раздевалки, и я хочу перебить ее, но не нахожу нужного момента.
Мне хочется спросить: Но разве это не всегда так? Что встречаешь не своих людей, пока не найдешь своего супруга?
И даже тогда… Как понять, что это он?
Глава 23
Понедельник, двадцать девятое сентября. Я начинаю свой тайный и волнующий отсчет до пятницы, моего шестнадцатого дня рождения. Вот тогда и закончится ничтожная жизнь пятнадцатилетней. И тогда же официально начнется великий роман Софи и Джоша Брандстеттера. Полили дожди, подступили ночные заморозки, и листья на всех деревьях в городе окрасились в осеннюю палитру, призывая Софи вытянуть из Джоша признание в любви.
Он объяснился в прошлую пятницу, когда был у нее в гостях, и Софи ответила ему так, как только одна она может:
– Я знаю.
Она работает над коллажем, подбирая для него цвета разных драгоценных камней. Хочет подарить картину Джошу в пятницу утром, перед школой. И вместо подписи начертать «Я тебя люблю» в нижнем углу. Каждый год она подписывает открытки на мой день рождения теми же самыми словами.
Просто удивительно, как по-разному можно понять одни и те же слова, даже в написанном виде.
Я только что присела рядом со Стью за наш обычный столик в Фэйр-Граундс. Если считать с начала месяца, то Итан сопровождал меня сюда не реже двух раз в неделю. Иногда он сидит несколько минут со мной и Стью. Иногда берет кофе и уходит. Но разговоры наши всегда проходят просто потрясающе. Он знает, какие вопросы задать и о чем: «Расскажи, что ты подумала, впервые увидев клип на «Mr. Roboto»? Можешь ли ты одновременно учиться и слушать музыку? Как тебе мой стиль преподавания?»
Именно это он спросил у меня сегодня утром, буквально пару минут назад.
– Джози, только честно… – начал он.
– То есть я могу говорить нечестно? – шутливо спросила я. Ну, почти шутливо. Ладно, я не шутила, но постаралась, чтобы это прозвучало как шутка.
– Ага, – он одарил меня улыбкой. – Ага, можно было этого и не говорить, ты права. Но мне правда интересно, что ты думаешь по поводу наших занятий.
– О, все отлично! Мне очень нравится.
– А вот… А мой стиль преподавания тебе как? Может, я слишком много говорю? Вам интересно меня слушать? Понятно?
– Я думаю, – я хотела добавить «что ты идеален», но вместо этого сказала: – Вы прекрасно справляетесь, и менять ничего не нужно.
Он кивнул. Довольно. Облегченно. И мне стало приятно, что это именно я сумела его успокоить.
Я – Кейт, 11:52
Если Итан просит меня высказать мнение о себе, о своем стиле, что это может значить?
Кейт – мне, 11:53
Что ему важно, что ты думаешь!!!!!
Я ставлю телефон на блокировку и поднимаю глаза. И встречаюсь взглядом с Итаном: он уходит, держа в руке свою огромную синюю термокружку с кофе. Он машет мне свободной рукой. Я машу в ответ и поворачиваюсь к Стью. Он нелепо улыбается мне с набитым ртом, прожевывая огромный кусок бутерброда.
– Что? – спрашиваю я.
Он изображает, как я машу рукой. В его исполнении получается очень по-девчачьи.
– Он мне помахал. Я помахала в ответ. Простая вежливость.
Стью глотает, ограничивается мычанием и с довольным видом приканчивает бутерброд.
– Просто посиди в тишине и пожуй, – прошу я Стью.
– А йшт длй.
А я что делаю?
– Поверить не могу, что Джен Ауэрбах считает тебя красавчиком.
Он улыбается еще шире, и я демонстративно прихлебываю чай, не глядя в его сторону. Но размышляю при этом о его бороде и длинных волосах и крайне изумленной улыбке, и потому у меня вырывается:
– Ей не нравится твоя борода.
– Может, ради нее я и побреюсь.
Я ворчу: «Отлично». Как же меня все достало! Особенно этот непонятно откуда взявшийся запах чужих носков.
– Джози! – радостно приветствует меня Кейт, когда я вхожу через черный ход.
– Кейт! – отвечаю я ей в том же духе.
Они с мамой сидят за кухонным столом. Перед ними разложена целая гора бумаги: списки гостей, план рассадки, ответы на приглашения, которые были высланы две недели назад, планы насильственного переворота в Клубе округа Колумбус, где будет происходить торжество.
– Я уже решила, что подарю тебе на день рождения, – объявляет Кейт.
– Вот и хорошо, потому что сегодня уже пятница.
– Линзы. Контактные линзы! – Она поворачивается к маме. – Вот и решение проблемы. Она наденет линзы на мою свадьбу.
– Какой такой проблемы? – Я кладу рюкзак на пол и наливаю себе огромный стакан воды.
– Больше никого в очках на фотографиях не будет, – отвечает Кейт. – Ты бы ужасно выделялась.
– Когда будут фотографировать, я сниму очки.
– М-м, Джози. Вряд ли ты сможешь остановиться на полпути к алтарю, снять очки, сфоткаться и надеть их обратно.
– Ну, вообще-то, – я делаю глоток, – вполне смогу.
– У тебя руки будут заняты цветами, – Кейт чуть ли не канючит.
– Обе руки?
– Джози, ну давай я куплю тебе на день рождения линзы.
Я сажусь на табурет рядом с папиным мини-баром и начинаю медленно крутиться.
– Я бы предпочла козу.
– Что-что?
– Козу. Я каждый год ее выпрашиваю, и, если подумать, это значит, – я останавливаюсь и смотрю на маму, – что я никогда не получаю того, что хочу.
– Ты переносишь лишения с удивительным мужеством, – отвечает она, и я, абсолютно довольная ответом, снова принимаюсь кружиться.
– Ты правда хочешь козу? – спрашивает Кейт.
– Да, и все, кто знает меня, знают, что я хочу козу. Интересно, а ты почему не в курсе?
– Но зачем тебе коза?
– Хочу научиться делать козий сыр.
– Зачем?
– Потому что не умею.
– Можно просто купить козьего молока.
– Если у меня будет коза, покупать не придется.
– А если у тебя будет корова, то и коровье не придется.
– Кейт, не глупи. У нас для коровы слишком маленький двор.
– Джози, это я глуплю? Ну ладно, неважно. Перестань вращаться. У меня от тебя голова кружится.
– Проверь вестибулярный аппарат.
– Ну, козу ты не получишь, поэтому остаются линзы.
– А тебе не кажется, что это несколько странное противопоставление? – Я останавливаюсь. – Речь не о том, чтобы подарить мне или козу, или линзы. Ты можешь купить мне что угодно. И, кстати, почему еще не купила? У меня день рождения уже через четыре дня.
Она пытается применить жест полицейского, но я с нарочитой драматичностью повторяю ее движение.
– И что дальше? – вопрошаю я. Она опускает руку.
Читать бесплатно другие книги:
