Анекдоты и тосты от Раневской Раневская Фаина
— Как прошел спектакль?
— На ура.
— Неужели? — сомневается приятельница, зная, что спектакль не очень удачный.
— Зрители кричали «ура!», когда все закончилось.
На репетициях с Фаиной Георгиевной иногда бывало невыносимо сложно. Полностью выкладываясь, она требовала этого же и от окружающих, даже от новичков, и имея привычку не сдерживать эмоции, нередко оскорбляла тех, с кем работала. Кто-то привык и не обращал внимания, кто-то просто молчал, не желая ввязываться в скандал, кто-то испытывал трепет перед властной актрисой, но были и те, кто обижался, и вполне справедливо.
После одного из таких выпадов Завадский потребовал:
— Фаина Георгиевна! Немедленно принесите извинения!
Раневская, еще не остыв от возмущения, фыркнула:
— Примите мои оскорбления…
После очередной стычки на сцене во время репетиции, одна из «сочувствующих» успокаивала актрису:
— Фаина Георгиевна, не нервничайте. Нервные клетки не восстанавливаются.
Раневская усмехнулась:
— Это ваши не восстанавливаются, а мои так очень даже. А потом еще и мстят тем, кто их погубил! И это стоило бы учитывать некоторым несознательным режиссерам и актерам.
Раньше в театре была окружена творцами, а сейчас — натворившими…
Решался вопрос, как быть с молодым актером, который вовсе ничего не может:
— За год ничему не научился, ничего не добился…
Раневская решила заступиться:
— Зато самостоятельно!
Среди молодых актеров половина по-русски не говорит, вторая — не понимает.
Пока Генка Бортников будет отвлекать автографами поклонниц у служебного входа, можно с комфортом уйти через главный.
Как бы плохо ни играли в этом сезоне, в следующем обязательно найдется кто-нибудь, кто сыграет еще хуже.
О посредственной актрисе:
«Недостаток ума и таланта компенсирует бешеной активностью. Ей бы лучше в профсоюзе, а не на сцене».
У нас в театре сумасшедшая конкуренция среди дураков и бездарностей. Думаю, не только у нас и не только в театре.
Какие-то несчастные 99 процентов отвратительно играющих актеров портят репутацию целого театра!
Не признаю слово «играть». Играть можно в шашки, в карты, на скачках. На сцене жить нужно.
В театр хожу, как в мусоропровод: фальшь, жестокость, лицемерие, ни одного честного слова, ни одного честного глаза! Карьеризм, подлость. Алчные старухи!
«Я сегодня играла очень плохо, — сетовала Фаина Раневская. — Огорчилась перед спектаклем, вот и не могла играть: мне вдруг сказали, что специально для меня вымыли сцену. Думали порадовать, а я расстроена потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле».
Очень тяжело быть гением среди козявок (об Эйзенштейне).
Талант — это неуверенность в себе и мучительное недовольство собой и своими недостатками, чего я никогда не встречала у посредственности.
— Я дожила до такого возраста, когда исчезли все домработницы, — сокрушалась Раневская. — И знаете почему? Все домработницы ушли в актрисы.
В апреле 1976 года в гримерной Фаины Раневской яблоку некуда было упасть. Восьмидесятилетнюю актрису наградили орденом Ленина.
— У меня такое чувство, — заявила Фаина Георгиевна, — будто я голая стала мыться в ванной и тут пришла экскурсия.
Это случилось на гастролях, в одном из украинских городов. Вечером Фаина Георгиевна решила подышать перед сном свежим воздухом. Актриса вышла на балкон своего гостиничного номера и с ужасом обнаружила на крыше стоящего напротив здания светящееся неоновыми буквами огромного размера неприличное слово на букву «Е». Только лишь на рассвете Раневская поняла, что в названии магазина «Мебля» первая буква погасла из-за неисправности.
В Московском театре имени Моссовета Николай Павлович Охлопков[27] ставил «Преступление и наказание». Как раз в это время актеру Геннадию Бортникову посчастливилось съездить во Францию и встретиться там с дочерью Федора Михайловича Достоевского. Вернувшись на родину и обедая в буфете с коллегами, Бортников с восторгом рассказывал коллегам о том, как поразительно дочь писателя похожа на своего отца.
— Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство. Одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская отложила ложку и поинтересовалась:
— Что и борода есть?
Фаине Раневской прислали пьесу Жана Ануя[28] «Ужин в Санлисе», где была крохотная роль старой актрисы. Недолго думая, Фаина Георгиевна позвонила Марине Нееловой:
— Представьте себе, что голодному человеку предложили монпансье. Вы меня поняли? Привет!
Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.
Терпеть не могу юбилеев и чествований. Актер сидит как истукан, как болван, а вокруг него льют елей и бьют поклоны. Это никому не нужно. Актер должен играть. Что может быть отвратительнее сидящей в кресле старухи, которой курят фимиам по поводу ее болезней. Такой юбилей — триумф во славу подагры. Хороший спектакль — вот лучший юбилей.
Моя слава ограничивается «улицей», а начальство не признает. Все, как полагается в таких случаях.
Когда Фаину Раневскую спросили, почему у Веры Марецкой больше наград и званий, чем у самой Раневской, актриса ответила:
— Милочка моя! Чтобы получить все это, мне нужно как минимум сыграть Чапаева.
Ненавижу бездарную сволочь, не могу с ней ужиться, и вся моя долгая жизнь в театре — Голгофа.
«Для меня всегда было загадкой, — писала Фаина Раневская, — как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком».
(Отказываясь от предложения написать о себе) — Срывать с себя одежды в моем возрасте может только сумасшедшая!
Однажды Фаине Георгиевне предложили выступить на телевидении.
— Только мне и лезть на телевидение, — возмутилась актриса. — Только представьте: мать укладывает ребенка спать, а тут я своей мордой из телевизора: «Добрый вечер!» Ребенок на всю жизнь заикой останется.
Или жена с мужем выясняют отношения, и только он решит простить её — тут я влезаю в их квартиру. «Боже, до чего отвратительны женщины!» — понимает он, и примирение разваливается. Нет уж, я скорее соглашусь станцевать Жизель, чем выступить по телевидению.
Три года писала книгу воспоминаний, польстившись на аванс две тысячи рублей и с целью приобрести теплое пальто. Книгу писала три года, прочитав, порвала.
Герой и героиня кричали так, будто их оперируют без анестезии.
Художник без самоотдачи для меня — нуль. Да это и не художник, а так — продажная блядь на зарплате.
Раневская познакомилась и подружилась с теткой режиссера Львовича, которая жила в Риге, но довольно часто приезжала в Москву. Тетку эту тоже звали Фаина, что невероятно умиляло Раневскую, которая считала свое имя достаточно редким. «Мы с вами две Феньки, — любила при встрече повторять Раневская. — Это два чрезвычайно редких и экзотических имени». Однажды, сразу после выхода фильма «Осторожно, бабушка!», Фаина Раневская позвонила в Ригу своей тезке и спросила, видела ли та фильм.
— Еще не видела, но сегодня же пойду и посмотрю.
— Так-так, — сказала Раневская. — Я, собственно, зачем звоню… Звоню, чтобы предупредить — ни в коем случае не ходите, не тратьте деньги на билет, фильм — редкое говно!
Вчера любимый директор сделал мне изуверское предложение: просил на гастролях сыграть за месяц десять спектаклей! При этом, был так ласков и любезен, что я, старая шлюха, не смогла отказать ему.
«Эта «Плять» Славка даже воскликнул: «Блистательно!». Славку Плятта хлебом не корми — дай только подсюсюкнуть руководству.» (О Ростиславе Плятте)[29].
Я никогда не заведу учеников. Чему их учить, если у меня все не как у людей?
Беседуя с Фаиной Георгиевной, Василий Катанян сказал, что смотрел «Гамлета» у Охлопкова.
— И как вы нашли Бабанову[30] в Офелии? — спросила Раневская.
— Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний…
— Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это болонка в климаксе, — иронично заявила актриса.
Я — выкидыш Станиславского.
Когда мне не дают роли в театре, чувствую себя пианистом, которому отрубили руки.
После очередной ссоры с главным режиссером Мосфильма Иваном Пырьевым[31], Фаина Раневская заявила, что она лучше будет принимать «антипырьин» три раза в день, чем согласится вновь на совместную работу.
Режиссеры меня не любили. Я платила им взаимностью.
Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости — рвать зубы.
…Сняли на телевидении. Я в ужасе: хлопочу мордой. Надо теперь учиться заново, как не надо.
Когда нужно пойти на собрание труппы, такое ощущение, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.
…Мне осталось жить всего сорок пять минут. Когда же мне все-таки дадут интересную роль?
Актер театра и кино Олег Даль[32], которому довелось работать с Фаиной Раневской вспоминал о коллеге:
«Снималась сцена в чистом поле. Когда съемка была прервана, Фаина Георгиевна отделилась от группы, направилась к какому-то зеленому домику и…исчезла. Нет ее и нет. Несколько раз отправляли за ней ассистентку. Раневская сидела в домике, за запертой дверью и успокаивала: мол, все в порядке, повода для волнений нет, у нее лишь немного болит живот.
Через какое-то время артистка, наконец появилась и во всеуслышание заявила: «Господи. Кто бы мог подумать, что в человеке столько говна!»
Чтобы получить признание — надо, даже необходимо умереть.
Ну и лица мне попадаются — не лица, а личное оскорбление.
Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.
Нас приучили к одноклеточным словам, куцым мыслям, играй после этого Островского.
Театр катится в пропасть по коммерческим рельсам.
После спектакля, в котором я играю, я не могу ночью уснуть от волнения. Но если я долго не играю, то совсем перестаю спать.
— Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите свою подпись под этой пьесой? Ведь вы почти переписали ее заново.
— А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу.
— Говорят, что этот спектакль не имеет успеха у зрителей…
— Ну, это еще мягко сказано, — заметила Раневская. — Вчера я позвонила в кассу и спросила, когда начало представления.
— И что?
— Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»
Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.
Когда Фаина Раневская узнала, что ее не утвердили на роль в фильме «Иван Грозный», она расстроилась и в сердцах крикнула кому-то из коллег:
— Лучше я буду торговать кожей с жопы, чем сниматься у Эйзенштейна!
Создателю «Броненосца» не преминули эти слова передать. Через некоторое время Фаина Георгиевна получила телеграмму.
«Как идет торговля?» — интересовался Эйзенштейн.
Сняться в плохом фильме все равно, что плюнуть в вечность!
О своих ролях, сыгранных в кино: «Деньги проедены, позор остался».
— Жаль, Фаина Георгиевна, что вы не были на премьере моей новой пьесы, — сказал Раневской Виктор Розов[33]. — Люди у касс устроили форменное побоище!
— И как? Удалось им получить деньги обратно?
Критикессы — амазонки в климаксе.
Из разговора Фаины Раневской с композитором Вано Ильичом Мурадели:[34]
— А ведь вы, Вано, совсем не композитор.
— Это почему же?
— Потому, что фамилия у вас такая. Вместо «ми» у вас «му», вместо «ре» — «ра», вместо «до» — «де», вместо «ля» — «ли». Вы же, Вано, в ноты не попадаете!
У меня склероз: забываю вовремя проснуться на репетицию.
Раневская сообщает знакомой по телефону: — У нас сегодня премьера. Не приходите — не пожалеете.
Раневская начинающему композитору:
— Уважаемый, даже колыбельную нужно писать так, чтобы люди не засыпали от скуки.
Вот бывают же такие люди, которым язык так и чешется задать вопрос: «Сложно ли вам живется без мозгов?»
Кино — заведение босяцкое.
Ростиславу Плятту.
— Опять эти ваши пляттские шутки?!
— Ну-с, Фаина Георгиевна, и чем же вам не понравился финал моей последней пьесы?
— Он находится слишком далеко от начала.
Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» — ничего о себе не знаю.
— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актеры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил ее, то публика очень долго аплодировала.
— Вы слышали, как не повезло писателю N? — спросили у Раневской.
— Нет, а что с ним случилось?
— Он упал и сломал правую ногу.
— Действительно, не повезло. Чем же он теперь будет писать? — посочувствовала Фаина Георгиевна.
Однажды председатель Комитета по телевидению и радиовещанию С.Г. Лапин[35] зашел в гримуборную Раневской после спектакля и начал восхищаться игрой актрисы.
— В чем я могу вас еще увидеть, Фаина Георгиевна? — спросил большой начальник, собираясь уходить.
— В гробу, — ответила Раневская.
Маша Голикова, внучатая племянница Любови Орловой, подрабатывала корреспондентом на радио. После записи интервью она пришла к Фаине Георгиевне и сказала:
— Все хорошо, но в одном месте нужно переписать слово «феномен». Я проверила, современное звучание должно быть с ударением в середине слова — «феномен». Раневская переписала весь кусок, но дойдя до слова «феномен», заявила в микрофон:
— Феномен, феномен, и еще раз феномен, а кто говорит «феномен», пусть идет в жопу.
Узнав, что ее знакомые идут сегодня в театр посмотреть ее на сцене, Раневская пыталась их отговорить:
— Не стоит ходить: и пьеса скучная, и постановка слабая… Но раз уж все равно идете, я вам советую уходить после второго акта.
— Почему после второго?
— После первого очень уж большая давка в гардеробе.
В «Шторме» Билль-Белоцерковского Раневская с удовольствием исполняла роль «спекулянтки». Это был сочиненный ею текст — автор разрешил. После сцены Раневской — овация, и публика сразу уходила. «Шторм» имел долгую жизнь в разных вариантах, а Завадский ее «спекулянтку» из спектакля убрал. Раневская спросила у него:
— Почему?
Завадский ответил:
— Вы слишком хорошо играете свою роль спекулянтки, и от этого она запоминается чуть ли не как главная фигура спектакля… Раневская предложила:
— Если нужно для дела, я буду играть свою роль хуже.
— Фаина Георгиевна, я решила там заняться режиссурой. Хочу поставить пьесу «Миллион за улыбку» Софронова, которая идет у нас в театре, — сообщила Фаине Георгиевне коллега.
— Да зачем вам эта гадость? Поставьте лучше «Отелло». Их там много.
Фаина Раневская и публика
На публике Фаина Георгиевна Раневская чувствовала себя неуверенно, стеснялась и даже раздражалась, но к похвалам всегда относилась с благодарностью. Чистосердечное признание актриса всегда отличала от ненавистной ей лести.
В 80-е годы страна готовилась к Олимпиаде, и в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать.
В один из московских магазинов зашел мужчина и поинтересовался у продавца:
— Не будет ли у вас перчаток?
— Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
— Хотелось бы кожаные…
— Светлые или темные?
— Черные.
— Под пальто или под плащ?
Под плащ.
— Хорошо…Принесите нам, пожалуйста, ваш плащ и мы подберем к нему подходящие перчатки.
Стоявшая рядом и наблюдавшая за происходящим, Фаина Раневская наклонилась к мужчине и театральным шепотом сказала:
— Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги все равно нет.
Меня иногда спрашивают: «Как вы думаете, идти мне на сцену или в архитектурный институт?»
— Я часто так устаю от людей, — говорила Фаина Раневская. — Они плетут столько ерунды, а пустословие всегда утомительно.
Однажды Раневская отправилась в магазин за папиросами и оказалась там в тот момент, когда магазин закрывался на обед. Увидев Раневскую, уборщица отбросила метелку и побежала открывать дверь.
— А я вас, конечно же, узнала, — обрадованно заговорила уборщица. — Как же можно не впустить вас в магазин, мы ведь все вас очень любим. Поглядишь на вас, на ваши роли и неприятности забываются. Конечно, для богатых людей можно найти и более шикарных артисток, а вот для бедного класса вы как раз то, что надо!
Такая оценка ее творчества очень понравилась Раневской, и она часто вспоминала эту уборщицу и её комплименты.
«Неистовая любовь ко мне зрителей, — писала Фаина Раневская, — вызывает во мне чувство неловкости, будто я их в чем-то обманула».
Акустика в Оперном театре, где играли артисты, была не блестяща.
Раневская, учитывая это, старалась говорить несколько громче, чем обычно.
После спектакля за кулисы пришел старый, заслуженный актер — коренной екатеринбуржец.
— Ну как, скажите? — спросила Фаина Георгиевна — Я не очень плохо играла?
— Превосходно обворожительная! — рассыпался в комплиментах актер.
— А слышно было?
— Слышно? — замялся актер. — Не очень. Я сидел в седьмом ряду и многое не расслышал.
— Боже! В седьмом! А что же тогда на галерке?
— Да, да, дорогая, — сочувственно закивал актер, — вы уж постарайтесь в следующий раз погромче. Я приду опять — посмотрю и послушаю.
— В следующий раз — рассказывала Фаина Георгиевна — я орала так, что у меня заболел пупок от напряжения.
После спектакля в уборной снова появился улыбающийся старик.
— Ну как? Говорите быстрее! — попросила Фаина Георгиевна.
— Лучше, лучше, дорогая. Но… половину текста я так и не расслышал. Хорошо бы погромче.
— Громче?
Фаина Георгиевна была в отчаянии. Наблюдавшая эту сцену костюмерша шепнула ей:
— Не расстраивайтесь, Фаина Георгиевна. Зачем вы его слушаете — он же совсем глухой! Его из-за глухоты и из театра попросили. Он уже пять лет как на пенсии.
На улице:
— Как-то этот человек подозрительно на меня посмотрел…
— Ну, что вы, Фаина Георгиевна, что ему может быть от вас нужно?
— Вот это и подозрительно…
— Тощие люди лучше толстых.
— Это почему?
— Меньше загораживают солнце.
У Раневской с утра перевязана полотенцем голова. В ответ на сочувствующий вопрос: «Голова болит?», машет рукой:
— Меня преследует маньяк. Всегда. Всю жизнь.
— Но каким образом?
— Где бы ни жила, наверху обязательно живет этот сосед, у которого что-то падает на пол, громыхает и катится.
Раневская с изумлением обнаружила, что домработница Лиза собирает за ней пепел по квартире.
— Ты боишься, что я что-то спалю или испорчу?
— Ни… Просто нужно пеплу с ваших папирос.
Оказалось, Лиза услышала о ценности всего, что связано с великими людьми, а кто-то из гостей пошутил, мол, когда-нибудь и пепел от папирос Раневской будет на вес золота. Вот предприимчивая домработница и принялась собирать дорогой пепел.
— Вы плохая актриска, што ли? Или старая уже? Так, чем другим займитесь. Вон на рынке торговать как умеете, так и не ходите в тот театр, — тараторила домработница Лиза.
Раневская обомлела:
— Кто тебе сказал, что я на рынке торговать умею? Никогда я этим не занималась.
— А чего же вас арестовывали и в Чеку сажали?
Раневская поняла, что домработница имеет в виду роль Маньки-спекулянтки в спектакле «Шторм», рассмеялась:
— Так это роль у меня такая. Роль, понимаешь? Играла я спекулянтку, а не была ею.
Домработница подозрительно поджала губы, потом посоветовала:
— А вы б все же попробовали, вдруг получится… роль эта…
— Вы бы просили, чтоб вам вместо ентих букетов, от которых только голова болит, лучше деньгами давали или продуктами дефицитными, — ворчала Лиза.
— О чем ты говоришь?! Цветы и аплодисменты — выражение зрительских симпатий.
— Нужны вам их выражения… Лучше бы гречки принесли или тех же яблок.
— Почему яблок?
— Можно картошки, тоже сгодится.
Аплодисменты пусть себе, но ведь еще и советы дают!
— Шо ж вы, народная актриска, — возмущалась домработница Лиза, — не можете себе хоромы выбить? Вы ж с самим Иосифом Виссарионычем разговаривали!