Цветом света Ярев Антон
– Проблемы, – потянулся шофер.
– Что? – не поняла она.
– Я говорю, – кашлянул шофер, отворачивая свои красные глазки, – не меньше месяца вы все восстанавливать будете… если, конечно, знакомств никаких нет…
– У нас все есть, – обреченно и сердито выпалила Женя.
Таксист включил радио и зашуршал пачкой чипсов. На одной волне никак не могла рассосаться очередная югославская опухоль, на другой – пел безоблачный французский мертвец Джо Дасен, на третьей – хрипатый и затянутый дымом, наш – Высоцкий.
Женя выбралась на свежий воздух. Прислонилась к желтому заду «Волги» и снова закурила. Неприятно першило в горле. Знобило. Что же это получается? Все? Приехали? Каким бы ни был поезд, остановка всегда одна? Сколько еще бороться с этой нищей и преступной страной, со своей зависимостью, с ненавистным порочным кругом, со стыдом и слабостью? По всей земле живут люди. По-разному живут. Но нельзя поверить, будто у всех у них тот же гнойник в душе, что у нее. Невозможно, чтобы каждый из них клеймил себя и тащил за волосы на плаху. Она хочет к ним, к этим счастливым людям, хочет забыть свое имя, свое лицо, свои – вот эти – мысли… Если сейчас это не сделать, то не сделать никогда. А после – точно уж плаха… Прятаться? Ждать и прятаться? Бежать!..
Но она не двигалась, ждала и чувствовала, как с каждой минутой старится кожа. Порывало склониться к боковому зеркалу автомобиля, проверить свои ощущения. Не сдержалась – хорошего ничего не увидела, но и ничего нового тоже…
К ней подскакала какая-то девочка: лет четырех, солнечное личико, два орешка глаз, длиннющие пушистые ресницы, веснушки, темные волосы стянуты цветной резинкой на макушке в «пальму». Женя смутилась и отбросила недокуренную сигарету под поребрик тротуара.
– Миля! – услышала она тонкий голосок. – Ты почему такая непослушная?
Материализовалось воздушное создание, точь-в-точь та самая девочка, те же черты, хрупкие, слоновой кости конечности, острые локотки и коленки, только чуть повзрослее, лет на двадцать, и вместо «пальмы» роскошная завитая грива.
– Извините, – взглянуло создание на незнакомку и схватило девочку за руку: – Идем.
Тяжелый снежный пласт съехал, поплыл, сорвался с горной вершины – что-то повернулось в Женином мозгу:
– Вы Дина?
Взрослая девочка оглянулась:
– Да.
Женя больше ничего не говорила, стояла как вкопанная, лишь непричесанные запущенные волосы ее волновались под июньским, небывалым для Питера горячим ветром. Дина очень внимательно и с любопытством разглядывала незнакомку и чем больше смотрела, тем больше пугалась ее неподвижных блестящих глаз, сложенных на груди окаменелых рук и схожести с мистическим чудищем Гизы.
– Что вам угодно? – замирая сердцем, спросила Дина.
Но незнакомка только покачала головой и неожиданно светло улыбнулась:
– У вас замечательная девочка.
Дина совсем струхнула, смешалась, достала из сумочки ключ и попятилась:
– Иди домой, Миля!
Миля поскакала на одной ножке к подъезду.
– Подождите, – Женя сунула руку в карман пиджака, сжала ладонью янтарное сердечко, но передумала. – Подождите.
Открыла дверцу машины, вытащила свой портрет, укутанный в гардину, и вручила Дине:
– Передайте это Евгению.
– Евгению? – несколько успокоилась Дина. – Но… его нет…
– Он есть. Правда, есть.
Взрослая девочка растерялась:
– Вы извините… Это так странно… А что здесь?
– Картина, – Женя садилась в машину. – И будьте поласковей с мужем…
– А от кого передать? Кто вы?
– Никто… Теперь – никто…
Дверца захлопнулась. По радио задушевно кривлялось, со сведенной ногой: «…платочки белые, платочки белые, платочки белые…»
– Уезжаем! – крикнула Женя.
Таксист, едва не подавившись картофельной трухой, завел мотор. Машина рванула по проспекту в сторону канала Грибоедова. Они уносились все дальше от запыленного желтого дома, от оставленной в полном замешательстве и нелепой позе жены художника, и становилось так просто и легко, вот только почему-то темно в глазах и тело словно вросло в обшивку сидения.
«Ничего. Теперь все будет. Все будет! – ворошила себя Женя. – Каждый возьмет свое. И это справедливо. Да – справедливо… Он… он… Почему он не сказал правду?! Потому что боялся… Дура! А отчего ты бежишь? Оттого, что не хочешь прятаться? Оттого, что столкнулась лицом к лицу с этими девочками? Оттого, что никогда не почувствуешь необыкновенное, необъяснимое в своем вовеки плоском животе, никогда не станешь матерью?.. Отчего бежишь? Ты от неверия бежишь!.. Да, ты права. Это самое страшное – не верить. Не верить никому. Но самое надежное. Теперь ты все знаешь. Знаешь, что делать, и знаешь, как будет. Он… Он художник, ему полезны переживания. Эта фантомная Диночка – не такое уж она и дитя… – Женя вспомнила, что о ней рассказывали ребята из ансамбля Вальки-Гомера – тот случай, когда Дина напилась – попыталась представить ее пьяной, но ничего не получилось. – Видать, ей очень хреново было. Но теперь все позади. Они простят друг друга, утешат… У них есть замечательная Миля… Да, птахи, это без меня. Цветочки, бабочки… – она усмехнулась. – Я получила свободу… и власть… Я сделаю… Я построю себе замок. Крепкий. Вечный. Неприступный. Я никого не пущу к себе. Я одна. Я спокойна. Я заслужила это. У меня есть все… У меня будет все! Я, черт возьми, буду танцевать!.. Я выучу английский! Я буду читать Шекспира в оригинале! Уайлда!.. Моэма!..»
– Я буду читать Моэма, – сказала она сквозь слезы.
– А я люблю Веллера, – невозмутимо вставил таксист.
– Что? – опомнилась Женя.
– Я говорю: Веллер мне нравится.
– Кто это?
– Писатель, наш…
Лесков открыл дверь из квартиры и чуть не сшиб с ног девочку:
– Милька? – отшатнулся он. – А где мама?
Миля задрала кверху голову и, шепелявя, отрапортовала:
– Мама в Кииве! Длаштуте, дядя Жея!
– То есть, тебя бортанули. В сотый раз.
Девочка утвердительно кивнула:
– Болтанули.
– Ну, проходи, – усмехнулся Лесков. – Где ж тогда тетя Дина?
– На улише ш длугой тетей…
– С тетей?..
Евгений обернулся на звонкий кашель натягиваемой пружины парадной двери. В подъезд вошла Дина. Подняла глаза, прислонилась к стене, и губы ее задрожали:
– Женька…
Евгений открыл было рот, но увидел в ее руках знакомый сверток и забыл, что хотел сказать:
– О, нет… – ни слова не кинув жене, пробежал мимо и выскочил на улицу.
Желтая машина была далеко, подкатывала к Декабристов. Лесков, не раздумывая, помчался за ней. Такси остановилось у светофора. Задыхаясь от пыли, он добежал до машины и увидел, что в ней едут другие люди. Светофор открыл зеленый глаз. Художник по инерции пролетел дальше и чуть не угодил под колеса, когда таксист поворачивал направо.
– Придурок! – крикнул незнакомый шофер через открытое стекло.
Лесков дышал как запущенный дифтеритик, голова разрывалась от колотящегося в ней сердца. А где-то там, у площади Тургенева, поворачивала еще одна желтая точка, в направлении Вознесенского проспекта мелькала третья…
– Женя!.. – услышал он за спиной далекий истошный крик.
Но что он мог сказать? Что устал не доказывать ей свою любовь, а убеждать себя в том, что ее любит?..
Евгений медленно побрел домой.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Тихие лесенки,
Теплые печки;
Без куролесинки
Тут человечки
Слабо мяучат и
Медленно тают,
И не летают…
Увы, не летают
Вечером того же дня. «…Из далека-а-до-о-лга течет ре-ка-а Во-о-лга-а…» Горючая смесь: покер и Зыкина. Играли на квартире некоего Ефима Королевича. Ставки обычные. Играющих пятеро: естественно, сам Королевич, Александр Сергеевич – наша надёжа на то, что Двуликий Янус культуры и бизнеса все-таки презреет свою аномалию и переродится в единое полноценное (культуризнес, что ли?), а также были Грек, небезызвестный Вымпел, и человек, имя которого по ряду соображений упоминать не будем. «…Среди хлебо-ов спе-э-лы-ых, среди снего-ов бе-э-лы-ых…» Греку до неприличия везло, карта сама шла в руки. За полтора часа он всего три раза сбросил, но вовремя и не прогадал. Тем не менее, музыка раздражала.
– Котик, сделай потише! – крикнул Королевич в соседнюю комнату через закрытую дверь.
Невидимый котик послушался.
– Откроемся.
– Стрит, старшая – дама, – объявил Гречишников.
Партнеры покидали карты рубашками кверху.
– Постный день, – философично заметил Александр Сергеевич.
– Кому как.
Заверещала трубка Гречишникова. Квадратноголовый Пашок, сидевший все это время здесь же, в углу, с красочно оформленной Воронинской книжкой, поднес трубку хозяину.
Грек довольно кивнул:
– Да, я слушаю.
– Привет, – услышал он знакомый голос, но не поверил.
– Кто это?
– Женя. Перчик, если угодно.
– Не понимаю… Тебе делать нечего? Я отключаю трубку!
– Не спеши, Грек. Неужели не ясно: если я звоню, то не все ладно в Датском королевстве.
В этом действительно было что-то странное.
– Ты откуда?
– Тебе без разницы. Главное в другом. И постарайся понять меня правильно и отнестись к этому очень серьезно.
– Подожди минутку, – Грек отвлекся на остальных игроков: – Не возражаете?
– Небольшой перерыв на пользу, – улыбнулся Королевич, затягиваясь сигарой.
Грек поднялся и отошел к окну, подальше от игрового стола, и стал так, чтобы лицо его загораживал фикус:
– Что еще?
– Мне одиноко, Грек…
– Твои шутки уже осточертели!
– А я не шучу, я говорю чистую правду. И мне нужна помощь. За соответствующее вознаграждение, естественно.
– Значит так – звонка этого не было! Теперь скажи мне спасибо, и баиньки!
– Спасибо, дорогой, ты мне скажешь! – неожиданно рявкнула Женя. – Кретин! Недоносок! Я тебя из могилы тащу!.. «Спасибо»!..
– Я ничего не слышу, – флегматично проронил Александр.
– Деньги Ташана.
«Бензиновый король» насторожился.
– Прочистил уши?
– Подожди. Я перезвоню.
– Куда ты перезвонишь? – захохотала Женя.
– Так ты… – поперхнулся мыслью Грек.
– Да, как обычно. Бегать – мое хобби! Хотя, честно говоря, я устала. Ну, ты понимаешь…
– Что тебе известно?
– Достаточно, чтобы прикрыть твой зад.
– Ну, я слушаю.
– Э-э, нет! У любой сделки есть обоюдные условия.
– И мне стоит тратить на это время? – окрысился Александр.
– Откуда я знаю? Миллион долларов – ведь это пустячок… А двенадцать с половиной миллионов? – двенадцать с половиной пустячков?.. Я не ошибаюсь в расчетах?
– Что ты мелешь?
– Деньги, деньги, милый! Твои плачущие деньги! Если я до сих пор тебя не убедила, давай поиграем в другую игру: у тебя ведь есть бухгалтерия?.. Я о твоей «внутренней» бухгалтерии. Е-эсть, дорогой, – засмеялась Женя, слыша, как он молчит. – Запиши себе на бумажку, чтобы в спешке не забыть: «эй», «би», один, ноль, семь, три, два, два, шесть, пять, «эф». Ну и, конечно же – «би» два, что соответствует, если не ошибаюсь, банку Нью-Йорка. На досуге проверь, не было ли у тебя такой купюрки с физиономией Франклина.
– Подожди, на что ты намекаешь? – всерьез заволновался Грек.
– Я подросла, Саша. Я больше не намекаю. Насчет денег не беспокойся: вскрыла всего одну пачку – расплатиться за сервис. Великодушно приму в счет своих будущих законных. Итак, сколько времени тебе нужно?
– Десять минут.
– Всегда верила в твою деловую порядочность и последовательность.
Голос Жени пропал. Грек тут же перезвонил в офис:
– Кто это? Ворохов? А где Гревин? Черт!.. – вскричал он, но вспомнил, что не один в комнате и зашептался. – Это Александр Эмильевич говорит. Да, здравствуй. Слушай, Ворохов, включай «матушку». Можешь, я разрешаю. «Невидимку» запустил? Вот, молодец! Командной, конечно, черт возьми! «Алекс». Да, – Гречишников нервничал, по ту сторону трубки долго ничего не было слышно, потом Ворохов заматерился, опять тишина. – Что? Попал? Умница. Слушай код: «мама мыла раму»… Да, просто и со вкусом. Получилось? Теперь проверь следующее… – он продиктовал номер банкноты, который наговорила ему Женя, и минуты через три услышал ответ. – Есть? Блядь!.. Так, Ворохов, компьютерный ты мой гений, убивай «маму». Да убивай, убивай! Все в порядке. Сколько у тебя оклад? Не возражаешь, если я повышу ставку вдвое? Бывай!
Грек взглянул на часы – оставалась минута сорок. Он перевел дух, попробовал что-нибудь сообразить по возникшему поводу, но ничего не получилось. Королевич отсутствовал, остальные игроки мирно беседовали, никакого внимания к персоне Гречишникова не проявляли. Ровно через одну минуту и сорок секунд трубка зачирикала.
– Да! – гавкнул Александр и услышал сочувствующий голос Жени:
– Проблемы?
– Рассказывай.
– Так вот, об условиях: с твоей стороны одно – ты его поставил, с моей стороны их очень много, перечислять не буду, а то запутаюсь. Приезжай – поговорим.
– Куда?
– Ты пересечешь мост Александра Невского, а с правого берега пойдешь пешком обратно, аж до Лаврского моста. Представляешь, где это? Вот, батенька! Это тебе за то, что ты слишком мелко меня ценишь! Кстати, забыла сказать: придешь совершенно один…
– Как один?
– Ты знаешь, что такое «совершенно»? Вот так и придешь.
– Я не могу один!
– Боязно? Ничем помочь не могу. Никому из твоих мордоворотов я не доверяю… как и тебе…
– Да пойми ты!..
– Понимаю, но извини – вешаю трубку…
– Стой!..
– Впрочем, – вдруг сжалилась девушка, – возьми с собой Майка.
– Майк в отпуске.
– Твои проблемы, Грек.
– Мне нужно время.
– Так попроси. Подсказать волшебное слово?
– Пожалуйста, – слипшимися губами забубнил Гречишников, – дай мне часа четыре.
– Ух ты! Ну ладно, в полночь. И если – вот это вот задолби в свою голову – если тебе дорога жизнь, то не разболтай о нашей маленькой тайне кому ни попадя, тем более – ублюдку Хеллеру. До встречи.
Александр присел на стульчик возле окна, секунду подумал, набрал номер Майка.
– Ну, где же ты, родимый? – и облегченно вздохнул, когда услышал сухое: «алло».
– Грек?
– Извини, Майк. Ты мне срочно нужен.
– Обойтись нельзя?
– Одна важная встреча. Мне вообще сказали одному приходить.
– О-о, серьезно?
– Да потом разрешили с тобой. Представляешь, какое доверие?
– Кто это такой бурый?
– Ну-у… – протянул Грек и, приложив ладонь к трубке, шепнул. – Женька…
– Кто?!
– Кто, кто… Глухой?
– Перчик?
– Да.
Майк замолчал.
– Ну, где ты там? – не выдержал Грек.
– Я буду… Через два часа.
– Порядок. Встреча в двенадцать.
– Где?
– Ты заедешь за мной к Королевичу.
– Хорошо. Уже в пути.
Гречишников отдал трубку Пашку, потом передумал, отобрал и положил в карман своего пиджака, отдыхающего от хозяина на спинке стула.
– Еще раз извиняюсь, – вернулся Александр к прерванной партии.
Тот, чью фамилию мы не называем, милостиво развел руками:
– Ждем Ефима.
Но Королевич не заставил себя долго ждать. Игра возобновилась. Греку везло по-прежнему, только он этого не замечал…
Майк появился в двадцать два двадцать восемь. Капитан не пробыл в своем домике на Вуоксе и трех часов, только успел расслабиться – и вызов с «большой горы», поэтому был он ужасно злым: ничего не спрашивал, односложно отвечал и казался намного холоднее и спокойнее обычного.
Грек все четко выполнял по инструкциям, данным ему Женей. Без двух двенадцать они с Майком были на Лаврском мосту. Чертыхаясь и матерясь, простояли на нем, как два барана, минут сорок. Потом поплелись обратно к машине. На площади им перекрыло дорогу такси. Выскочил небольшого роста с усиками и кроличьими глазками человек, пихнул в руку Гречишникова клочок бумаги и отгазовал в неизвестном направлении.
– Какого дьявола? – вспылил Грек.
– Наша Женя очень даже не дура, – без настроения сказал Майк. – Нас все это время выгуливали.
Гречишников обернулся: от них очень шустро, хромым метром Пола Дэзмонда из «Take Five» [13] , удалялся какой-то обормот.
– Что на бумажке? – спросил капитан.
– Евгения Ромашенкова. Невский, 177, квартира 3. Записку… съесть… Она развлекается! Идем.
В названную квартиру они проникли под той же аурой конспирации. Молодой мужской голос спросил из-за двери: «Кто такие и к кому пришли?» Им пришлось назвать свои имена и, соответственно, указанное в записке. Высокий, грузный, едва ли совершеннолетний, но блекло и цинично ко всему относящийся парнишка проводил их в одну из комнат. Ничего лишнего: скромный растительный дизайн, несколько дискусов и скалярий в аквариуме, зашторенное окно, столик. На столике, конечно же, «Мартини», «Уокер», две бутылочки черниговского «Талера», несколько сэндвичей с черной икрой на бутерброднице, наливная тара всевозможных емкостей и дымящаяся сигарета в пепельнице. Вокруг столика три кресла. В одном сидела Женя, прекрасная, как никогда. Что делает с людьми фактор свободы!
– Доброй ночи, джентльмены, – приветствовала их девушка. – Извините за некоторую театральность: проверка. Прошу к столу. По части напитков здесь самообслуживание. Кстати, фуршет, Грек, за твой счет.
– Наглость из тебя так и прет, – процедил Александр, усаживаясь в кресло.
Майк же раздольно плюхнулся, нога на ногу, откупорил бутылку пива и – прямо из горлышка, одним ухом готовясь слушать.
– Ты только не гунди, Грек, – попросила Женя. – У меня с утра голова болит, я все еще проветриться не могу.
– Я звонил Москиту и Владику. Они не отвечают, – Гречишников открыл виски.
– Ну, это уж не моя вина. Обо всем надо было заранее думать.
– Что ты имеешь ввиду?
– То, что нельзя было меня трогать.
– Не понимаю. Они что же?..
– Москита и Карлика замочил Владик.
– Как? – опешил Грек.
– В подробностях?
– Почему?
– Наверное, совесть взыграла.
– Совесть? – он так и не налил себе виски, поставил бутылку на место. – А где Владик?
– Это так важно? – пожала плечами Женя. – Ну, допустим, несчастный случай на дороге. Возможно такое? Бывает?..
– Ну и в положеньице ты меня ставишь, – посерел Грек.
– Пошлешь его тамбовской маме рождественскую открытку… Я спасаю тебя, придурок.
Майк усмехнулся. Женя перехватила его взгляд, и оба они успокоились.
– Что ты хотела мне предложить? – Александр напустил на себя благосклонный вид и откинулся в кресле.
– Вы невежа, мистер. Никаких одолжений от вас мне не надо, – девушка широко улыбнулась. – Сделка, она и есть – сделка. Если что-то не устраивает, можешь убираться.
– Ну, извини, извини. Я на самом деле внимательно слушаю.
– Вынуждена напомнить: поставлены не все условия моей стороны, а посему – вопросы задаю я. Расскажи мне о Ташане.
– Черт! Я думал, ты мне скажешь!..