Разгадай меня (сборник) Мафи Тахира
Потому что этого не должно было случиться. Никогда.
Это было ошибкой.
— Ты выбираешь его? — чуть дыша, спрашивает Уорнер. Он выглядит так, словно ему тяжело стоять и он в любой момент может рухнуть на пол. — Именно это сейчас и произошло? Ты выбираешь Кента, а не меня? Дело в том, что я не понял, что сейчас случилось, и мне нужно, чтобы ты мне ответила. Черт возьми, ты должна мне сказать, что со мной происходит…
— Нет, — задыхаясь, отвечаю я. — Нет, я никого не выбираю… я не… я не…
Но выбор сделан. Хотя я сама не понимаю, как это все получилось.
— Почему? — спрашивает он. — Потому что он для тебя более безопасен? Потому что ты считаешь, что ты ему чем-то обязана? Ты совершаешь ошибку, — говорит он теперь уже несколько громче. — Ты напугана. Тебе сложно сделать выбор, и поэтому ты убегаешь от меня.
— М-может быть, я просто не хочу быть с тобой.
— Я знаю, что хочешь! — взрывается он.
— Неправда.
О-Боже-что-же-такое-я-говорю! Откуда только я беру эти слова, где я их нахожу, с какого неведомого дерева я их срываю… Они будто сами собой вырастают у меня во рту, и иногда, когда я слишком сильно нажимаю на них зубами, на глагол или местоимение, они становятся то горькими, то сладкими, но вот теперь они на вкус как нежность-и-сожаление-и-врешь-врешь-не-проведешь-и-все-они-застревают-у-меня-прямо-в-горле.
Уорнер не сводит с меня глаз.
— Неужели? — Он старается справиться с собой и успокоиться. Он делает шаг вперед, но становится настолько близко ко мне, что я хорошо вижу его лицо, я вижу его губы, я вижу гнев и нежелание верить, впаянные в черты его лица. Мне кажется, что я больше не выстою. Ноги меня дольше уже не удержат.
— Д-да. — Я срываю еще одно слово с дерева лжи у себя во рту. Это ложь-ложь-ложь на моих губах.
— Значит, я ошибаюсь. — Он произносит это тихо, очень тихо. — Я не прав, когда говорю, что ты хочешь меня. Что ты хочешь быть со мной. — Его пальцы гладят мои плечи, мои руки. Они скользят по моим бокам. Он ощущает каждый сантиметр меня самой, и я крепче сжимаю зубы, чтобы правда не выпала у меня изо рта, но мне это очень трудно делать, очень-очень-очень трудно, потому что единственная правда, которая мне известна, — это то, что буквально через пару секунд я просто сойду с ума.
— Скажи мне что-нибудь, любовь моя. — Он шепчет эти слова, и его губы почти касаются моей щеки. — Неужели я еще и слепой?
Я, наверное, сейчас должна умереть.
— Я не буду твоим шутом! — Он резко отстраняется от меня. — Я не позволю тебе делать посмешище из моих чувств к тебе! Я мог бы уважать тебя за решение пристрелить меня, Джульетта, но поступать так… так, как ты только что поступила… — Ему трудно говорить. Он проводит рукой по лицу, потом обе руки запускает себе в волосы. У него такой вид, будто он готов закричать, будто ему хочется что-то разбить, будто он тоже вот-вот потеряет рассудок. Теперь его голос больше похож на хриплый шепот, и он говорит:
— Это игра настоящего труса. Я считал, что ты не способна на подобное малодушие.
— Но я не трус…
— Тогда будь честна перед самой собой! — требует он. — Будь честна и передо мной! Скажи мне правду!
Моя голова катится по полу, она крутится, как юла, крутится и крутится, и я никак не могу ее остановить. Я не могу остановить и весь мир, который крутится вместе с ней, и мое смущение, истекая кровью, превращается в самое настоящее чувство вины, и уже оно разрастается до гнева, и неожиданно оно-встает-на-дыбы-и-пузырями-выходит-на-поверхность, и теперь я открыто смотрю на него. Я сжимаю свои трясущиеся руки в кулаки.
— Правда, — говорю я, — заключается в том, что я не знаю, что о тебе думать! Твои действия, твое поведение — ты не можешь быть последовательным. Ты совершаешь жуткие поступки в отношении меня, а потом становишься таким добрым и даже говоришь, будто любишь меня, и одновременно делаешь больно тем, кто для меня сейчас дороже всего на свете! И еще ты настоящий лжец! — огрызаюсь я, отступая от него на пару шагов. — Ты говоришь, что тебе наплевать на то, что ты делаешь, ты говоришь, что тебе наплевать на остальных людей и на то, что ты с ними творишь, но я тебе не верю. Мне кажется, что ты сам прячешься. Мне кажется, что настоящий ты прячется под всем тем разрушением, которое происходит сейчас, и я думаю, что ты лучше, чем та жизнь, которую ты выбрал для себя. Я думаю, что ты можешь измениться. Я думаю, что ты можешь стать другим. И мне тебя искренне жаль!
Эти-слова-эти-глупые-слова-они-льются-и-льются-без-остановки-у-меня-изо-рта.
— Мне жалко тебя, потому что у тебя было ужасное, отвратительное детство. Мне жаль, что у тебя такой никчемный отец, и жаль, что тобой никто не занимался. Мне жалко тебя, потому что ты принимал страшные решения. Жаль, потому что из-за них ты сам попал в ловушку и теперь считаешь себя чудовищем, которого уже не изменить. Но больше всего, — говорю я, — больше всего мне жалко тебя за то, что ты сам не имеешь к себе ни капли жалости.
Уорнер вздрагивает так, будто я ударила его по лицу.
Тишина, повисшая между нами, убила тысячу невинных секунд, и, когда он наконец решает заговорить, его голос мне еле слышен, как будто он до сих пор не может поверить в то, что я только что ему сказала.
— Значит, тебе меня жалко.
Я перестаю дышать. Моя решительность колеблется.
— Ты полагаешь, что я представляю собой некий испорченный проект, который тебе под силу починить.
— Нет… я не…
— Да ты и представить себе не можешь, что я делал! — яростно выкрикивает он, делая шаг навстречу мне. — Ты не можешь себе представить, что я видел и частью чего мне приходилось становиться. Ты не знаешь, на что я способен и сколько жалости я заслуживаю. Но я знаю свое собственное сердце, — выпаливает он. — И я знаю, кто я такой. Так что даже не смей жалеть меня!
Да, мои ноги явно начинают мне отказывать.
— Я подумал, что ты можешь полюбить меня из-за того, кто я есть, — продолжает он. — Я думал, что ты станешь единственным человеком в этом забытом Богом мире, который станет воспринимать меня именно таким, какой я есть! Я думал, что уж ты-то, конечно, в отличие от всех остальных сумеешь понять меня! — Теперь его лицо находится напротив моего, и он говорит: — Я оказался не прав. Я страшно, я чудовищно ошибался.
Он отходит от меня. Подхватывает с пола свою рубашку и собирается уходить. И я должна позволить ему сделать это, спокойно позволить ему выйти из двери и из моей жизни тоже, но я не могу это сделать. Я хватаю его за руку, тяну его назад и говорю:
— Прошу тебя… я совсем не то имела в виду…
Он резко поворачивается ко мне и произносит:
— В твоем сочувствии я тоже не нуждаюсь!
— Я не пыталась обидеть тебя…
— Правда, — говорит он, всякий раз болезненно напоминая мне, почему я все же предпочитаю жить среди лжи.
Я не могу вынести этот взгляд, полный боли и переживаний, которые ему не удается скрыть. Я не знаю, какие слова я сейчас должна произнести. И не знаю, как забрать те, что я уже успела ему высказать.
И я знаю, что мне очень не хочется его отпускать.
Во всяком случае, не вот так.
Он смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать, но потом меняет свое решение. Он шумно выдыхает, потом крепко сжимает губы, как будто для того, чтобы слова не вылетели сами у него изо рта, и теперь я уже собираюсь что-то сказать ему, я уже готовлюсь что-то произнести, но тут он так же неровно втягивает в легкие воздух, и я слышу:
— Прощай, Джульетта.
Я не знаю, почему эти слова убивают меня, я не понимаю, почему я сразу начинаю так сильно волноваться, а мне важно кое-что узнать, и теперь я просто обязана произнести это вслух, я должна задать этот вопрос, который, в общем-то, и не вопрос вовсе, и я произношу:
— Я больше тебя не увижу.
Я понимаю, как тяжело ему сейчас подыскать нужные слова. Я вижу, как он поворачивается ко мне, потом снова к двери, и на какую-то долю секунды я вдруг замечаю, что произошло. Я вижу разницу в его взгляде, сияние эмоций, о которых я и не подозревала, я не думала, что он способен испытывать нечто подобное. Я понимаю, почему он не смотрит сейчас на меня, и я не могу в это поверить. Мне хочется упасть на пол, пока он борется сам с собой, раздумывая, говорить ли ему со мной дальше или нет, пока он нервно сглатывает, чтобы голос у него больше не дрожал, и тут он говорит:
— Я искренне надеюсь, что так оно и будет.
Вот и все.
Он выходит из комнаты.
Я раскалываюсь пополам, и его больше нет.
И никогда не будет.
Глава 63
Завтрак стал серьезным испытанием для всех нас.
Уорнер бесследно исчез, оставив после себя самый настоящий хаос.
Никто не знает, как именно он сбежал, как ему вообще удалось выбраться из своей комнаты и найти путь к выходу наружу. В случившемся все винят Касла. Все твердят, что это именно он сглупил и доверился Уорнеру, дал ему шанс, наивно посчитал, что тот сможет измениться.
Если охарактеризовать уровень агрессии среди обитателей «Омеги пойнт» такими словами, как «рассердились» или даже «разозлились», — это значит не сказать ничего.
Но я даже не собираюсь никому рассказывать о том, что Уорнера не было в его комнате вчера ночью. И я не буду уточнять, что он скорее всего довольно быстро обнаружил выход. Не стоит им объяснять и то, что Уорнер далеко не идиот.
Я уверена, что он довольно быстро выяснил для себя все, что ему было нужно. И уж конечно, сумел разработать свой план относительно того, как проскочить незаметным мимо охраны.
Сейчас не все уже готовы идти сражаться, правда. Причины у них неправильные. Они хотят убить Уорнера. Во-первых, за то, что он успел сделать, и, во-вторых, за то, что не оправдал их доверия. Самое страшное, они все переживают из-за того, что он выдаст всю важную информацию о нас и нашем месте обитания. Правда, я сама не знаю, что он мог узнать за время пребывания у нас, но ничего хорошего теперь от него ожидать не приходится.
К завтраку никто даже не притронулся.
Мы все одеты, вооружены и готовы предстать лицом к лицу с тем, что может для многих из нас оказаться мгновенной смертью. Я чувствую себя полностью отупевшей. Прошлой ночью мне так и не удалось поспать ни минуты, сердце и мозг у меня продолжают конфликтовать. Что касается моих конечностей, то я их попросту почти не чувствую. Я не ощущаю вкуса еды, которую я, правда, и не ем, и вдобавок что-то случилось у меня со зрением и слухом. Я не могу сосредоточиться на том, что я должна видеть или слышать. Я думаю теперь только о возможных предстоящих потерях и еще о губах Уорнера на своей шее, о его руках на моем теле, о боли и страсти в его взгляде и о тех бесчисленных способах, как я могу сегодня умереть. Я думаю только о том, что Уорнер прикасается ко мне, как он целует меня и терзает меня при помощи своего сердца Адам сейчас сидит рядом со мной и даже не подозревает о том, что я натворила.
Правда, после того как сегодняшний день закончится, это, наверное, уже не будет иметь никакого значения.
Может быть, меня убьют, и, возможно, вся эта агония прошедших семнадцати лет продолжалась напрасно. Может быть, я просто исчезну с лица земли, исчезну навсегда, все мои юношеские страхи станут смешными и нелепыми воспоминаниями.
Но возможно, что я выживу.
Может быть, я выживу, и мне придется встретиться лицом к лицу с последствиями своих поступков. Мне придется прекратить врать самой себе и по-настоящему прийти к какому-то решению.
Мне нужно будет смириться с фактом, что я испытываю противоречивые чувства по отношению к человеку, который безо всяких колебаний способен прострелить голову другому человеку. Я должна буду рассмотреть и возможность того, что я на самом деле превращаюсь в чудовище. В жуткое, эгоистичное существо, которой есть дело только до себя самой.
Может быть, Уорнер все время был прав.
Может быть, мы с ним действительно идеально подходим друг другу.
Почти все уже вышли из столовой. Люди в последнюю минуту прощаются со стариками и детьми, которые остаются здесь. Джеймс и Адам долго прощались утром. Адам и я должны выйти отсюда через десять минут.
— Черт! Кто помер-то?
Я резко поворачиваюсь, услышав знакомый голос. Кенджи встал с кровати. Он здесь с нами. Он стоит рядом с нашим столиком, и хотя выглядит так, что в любой момент может рухнуть на пол, все же он пришел в себя! И он живой.
Он дышит.
— Вот это да! — Адам изумленно смотрит на него. — Не может быть!
— Я тоже рад тебя видеть, Кент, — криво ухмыляется Кенджи и кивает мне: — А ты готова сегодня надрать им задницы?
Я делаю шутливый выпад в его сторону.
— Ух ты! Эй… ну… то есть… — Он прокашливается. Пытается отделаться от меня, и я отступаю. У меня закрыто все тело, кроме лица. На руках у меня перчатки с моими кастетами, а костюм застегнут на молнию до самого подбородка. Кенджи раньше никогда не пытался увернуться от меня.
— Эй, послушай, давай-ка ты временно перестанешь пытаться дотронуться до меня, ладно? — Кенджи хочет улыбнуться, пытается превратить все это в шутку, но я чувствую неловкую тяжесть в его словах, напряжение и даже чуточку страха, которые он тщетно старается спрятать. — Я еще на ногах-то нетвердо стою.
Я чувствую, как кровь бросается мне в лицо, у меня дрожат колени, и я понимаю, что сейчас мне лучше присесть.
— Она тут ни при чем, — говорит Адам. — Ты ведь сам знаешь, что она даже не притронулась к тебе.
— Как раз это мне и неизвестно, — говорит Кенджи. — Но я не собираюсь обвинять ее, я просто предположил, что, может быть, она начала проецировать свой дар и просто еще сама не знает об этом? Потому что я еще раз все обдумал и другого объяснения случившемуся найти не могу. Ну, это, конечно, был не ты, — говорит он Адаму. — Черт побери, то, что Уорнер может дотрагиваться до Джульетты, как мы решили, — это просто счастливая для него случайность. Кстати, о нем нам вообще еще ничего не известно. — Пауза. Он оглядывается по сторонам. — Верно? Может быть, конечно, Уорнер достал из своей задницы какого-нибудь волшебного кролика, пока я усердно занимался тем, что находился на грани жизни и смерти.
Адам хмурится. Я молчу.
— Верно, — продолжает Кенджи. — Так я думал. Поэтому, я полагаю, будет лучше пока мне держаться подальше, если, конечно, не возникнет другая крайняя необходимость. — Он поворачивается ко мне. — Хорошо? Только без обид. Я ведь чуть не умер. Поэтому не будьте ко мне слишком строги.
— Да, конечно, — говорю я и не узнаю собственного голоса — я его едва слышу. Я пытаюсь рассмеяться. И теперь мне уже самой становится интересно, почему я ничего не рассказываю им про Уорнера. Почему получается так, что сейчас я его в каком-то смысле защищаю. Наверное, потому, что я виновата ровно настолько же, насколько он сам.
— Ну и ладно, — отмахивается Кенджи. — Когда мы выступаем?
— Ты с ума сошел, — обращается к нему Адам. — Ты никуда не пойдешь.
— Еще чего!
— Да ты на ногах еле стоишь! — констатирует Адам.
И он не ошибается. Кенджи придерживается за столешницу, чтобы выглядеть увереннее.
— Да я лучше погибну там, наверху, чем буду сидеть здесь, как последний идиот.
— Кенджи…
— Хватит, — прерывает он меня. — Между прочим, одна очень говорливая сорока принесла на хвосте весточку о том, что Уорнер все же унес свою задницу подальше отсюда. Как же это вышло?
Адам издает какой-то странный звук, отдаленно напоминающий смешок, но ему совсем не весело.
— Да кто ж его знает? Я вообще с самого начала был против того, чтобы его держали здесь заложником. Но еще глупее было доверять ему.
— То есть сначала ты высмеял мою идею, а потом Касла, да? — Кенджи удивленно-насмешливо приподнимает брови.
— Это были плохие идеи, — кивает Адам. — Причем обе в равной степени. Теперь мы за них расплачиваемся.
— Ну откуда же я мог знать, что Андерсон согласится на то, чтобы его сыночек сгнил заживо в аду?
Адам вздрагивает, и Кенджи отступает.
— Ой… Прости, парень… Я совсем не то хотел сказать…
— Ладно, забудь, — обрывает его Адам. Лицо его становится серьезным, холодным и отстраненным. — Может быть, тебе сейчас лучше вернуться в медицинский отсек? Мы скоро все уходим.
— Нет, я никуда отсюда не пойду.
— Кенджи, ну пожалуйста…
— Ни за что.
— Ты ведешь себя безрассудно. Это не шутки, — говорю я. — Сегодня многие погибнут.
Но он отвечает мне громким смехом. Смотрит на меня так, будто я произнесла нечто забавное.
— Прости, мне показалось, что ты пытаешься объяснить мне что-то насчет ужасов войны. — Он укоризненно качает головой. — Ты не забыла, что я был солдатом в армии у Уорнера? Ты представляешь себе, чего я успел там насмотреться?! — Он указывает на себя и Адама. — Мы знаем, что можно ожидать там сегодня. Уорнер был безумен. И если Андерсон вдвое хуже своего сына, значит, нам предстоит искупаться в кровавой бане. И я не могу вас пустить туда одних, ребята.
Одна его фраза сильно задела меня. Даже всего одно слово. Мне хочется спросить его:
— Неужели он был настолько жестоким…
— Кто? — Кенджи смотрит на меня.
— Уорнер. Неужели он такой безжалостный?
Кенджи снова громко хохочет. И не останавливается. Он сгибается пополам. Когда он начинает говорить, то практически хрипит:
— Безжалостный? Джульетта, этот парень болен на всю голову. Он самое настоящее животное. Мне кажется, он не представляет себе, что это значит — быть человеком. Если ад где-то действительно существует, мне кажется, он был изобретен специально для него.
Как трудно вынимать меч, который только что вонзился мне в живот.
Я слышу топот ног.
И оборачиваюсь.
Люди должны идти гуськом, чтобы поддерживать строгий порядок, покидая наш подземный мир. Кенджи, Адам и я — единственный бойцы, которые не успели присоединиться к основной группе.
Мы все поднимаемся со своих мест.
— Послушай-ка, а Касл вообще в курсе того, что ты задумал? — обращается к другу Адам. — Мне кажется, он вряд ли одобрит твой план участвовать в сегодняшней операции.
— Касл всегда хотел, чтобы я был счастливым, — как бы между прочим замечает Кенджи. — А если я останусь здесь, то счастливым точно не стану. Мне надо многое сделать. Спасти людей. Произвести впечатление на дам. Он проникнется ко мне уважением.
— А как же остальные? — спрашиваю я. — Все за тебя так переживали — ты видел их? Ты успел рассказать о том, что тебе лучше?
— Не-а, — спокойно отвечает Кенджи. — Они бы сразу обделались, наверное, если б узнали, что я собрался наверх. Я подумал, будет спокойнее, если я не стану шуметь. Я не хочу никого ни пугать, ни расстраивать. Что касается Сони и Сары — бедняжки! — они вырубились. Из-за моей персоны они здорово вымотались, но все равно сами-то они собираются выступить. Им хочется сражаться наравне с остальными, хотя им будет немало работы потом, когда мы разделаемся с армией Андерсона. Я пытался убедить их остаться тут, но они слишком упрямые. Им надо бы поберечь свои силы, — говорит он. — Они и без того много их растратили на меня.
— Это важные растраты… — пытаюсь вставить я.
— Ну, все равно, — парирует Кенджи. — А теперь давайте пойдем, а? Я знаю, что вы все нацелились на Андерсона. — Он поворачивается к Адаму: — Но что касается личных желаний, мне бы хотелось выследить Уорнера. Я бы выпустил пулю в этого урода, чтобы навсегда покончить с ним и закрыть эту тему.
В тот же момент мне кажется, будто кто-то изо всех сил ударяет меня в живот, и мне становится реально плохо. Перед глазами плывут какие-то пятна, я стараюсь сохранять равновесие и гоню от себя прочь образ убитого окровавленного Уорнера.
— Эй! С тобой все в порядке? — Адам отводит меня в сторону. Внимательно изучает мое лицо. В его сосредоточенном взгляде искреннее беспокойство.
— Все хорошо, — вру я. И киваю несколько раз в знак подтверждения своих слов. Трясу головой. — Просто я мало спала ночью, но скоро все пройдет.
Он еще колеблется:
— Точно?
— Абсолютно, — снова вру ему я. Пауза. Хватаю его за рубашку. — Послушай… будь там, наверху, осторожнее, ладно?
Он шумно выдыхает. Кивает мне:
— Хорошо. И ты тоже.
— Пошли-пошли-пошли! — перебивает нас Кенджи. — Сегодня наш день, чтобы достойно умереть, дамочки.
Адам в шутку пихает его в бок. Чуть-чуть.
— Ах вот как? Ты нападаешь на маленького несчастного калеку, да? — Кенджи удерживает равновесие и сам в отместку бьет Адама по руке. — Прибереги свои нервишки для боя, брат. Тебе они еще пригодятся.
Вдали слышен резкий свисток.
Нам пора идти.
Глава 64
Наверху идет дождь.
Мир как будто плачет нам под ноги, предчувствуя, что мы собираемся с ним сделать.
Мы должны разбиться на небольшие группы и сражаться звеньями, чтобы нас не убили сразу всех. У нас нет достаточно людей, чтобы вести постоянное наступление, поэтому нам приходится действовать тайно, быть осторожными и лишний раз не высовываться. И хотя мне неловко в этом признаваться, но я рада, что Кенджи решил выступить вместе с нами. Без него мы были бы гораздо слабее и куда более уязвимы.
Но нам надо где-то спрятаться от дождя.
Мы уже промокли насквозь, и если мы с Кенджи одеты довольно прилично и наше обмундирование хоть как-то защищает нас от влаги, на Адаме одежда из хлопка, и я беспокоюсь за него. Он долго так не выдержит. Все члены «Омеги пойнт» уже рассеялись на местности. Территория, расположенная непосредственно над нашим подземельем, является неконтролируемой — это пустые участки земли, и мы на выходе становимся отличной мишенью для противника.
К счастью, у нас есть Кенджи. И мы трое становимся невидимыми.
Солдаты Андерсона находятся где-то неподалеку.
Нам известно, что с тех пор как сюда прибыл Андерсон, он сделал все возможное, чтобы доказать свою силу и власть, а также продемонстрировать железную хватку Оздоровления. Любое проявление недовольства, выступления оппозиции, не важно, насколько они были слабы, и неубедительны, и в принципе безвредны, жестоко подавлялись. Он недоволен тем, что мы вдохновляем мятежников, и теперь он хочет доказать свою решимость действовать и довести задуманное до конца. То есть, другими словами, уничтожить нас всех. Именно нас.
Несчастные гражданские просто попали под его горячую руку.
Слышны ружейные выстрелы.
Мы, естественно, продолжаем двигаться на этот звук. Мы не произносим ни единого слова. Все понимают, что нужно будет делать и как именно. Наша задача — подобраться к месту бойни как можно ближе и уничтожить максимальное число солдат противника. Мы защищаем невинных. И оказываем поддержку своим товарищам из «Омеги пойнт».
И изо всех сил стараемся при этом не погибнуть.
Я вижу, как вдали начинают вырисовываться жилые кварталы контролируемой территории, хотя дождь мешает хорошо рассмотреть их. Все краски как будто сливаются, смешиваются у горизонта, и мне приходится напрягать зрение, чтобы определить, что же находится там, впереди. Я инстинктивно дотрагиваюсь до пистолетов в кобурах у себя за спиной, и мне тут же вспоминается наша последняя встреча с Андерсоном — наша единственная встреча с этим жутким мерзким человеком, — и мне становится интересно: а что же с ним тогда произошло? Не исключено, что Адам был прав, когда говорил, что Андерсон скорее всего серьезно ранен и теперь, наверное, занимается своим здоровьем. Интересно, появится ли он сегодня на поле боя или нет? Или же он вдобавок ко всему и трус и не выйдет сражаться в своей собственной войне?
Крики людей подсказывают нам, что мы подходим ближе к цели.
Мир вокруг сливается в размытый пейзаж серо-синего цвета с пестрыми вкраплениями в виде деревьев, протянувших вверх к небесам свои руки-ветви словно в молитве, словно они умоляют о пощаде, об облегчении. Они хотят избавиться от той трагедии, в которую были вовлечены помимо своей воли. Этого достаточно, чтобы я мысленно пожалела все растения и всех животных, которые вынуждены созерцать все то, что мы натворили с природой.
Они об этом никого не просили.
Кенджи ведет нас к границе контролируемой территории, и мы дружно прижимаемся к стене одного из стандартных квадратных домиков. Мы прячемся под выступающей крышей. Хотя ненадолго, но все же мы спасаемся от бесконечных сжатых кулаков, которые сыплются на нас с неба в виде дождя.
Ветер вгрызается в оконные рамы, тщетно пытается пробить стены дома. Капли дождя барабанят по крыше, как готовящийся попкорн по стеклу автомата.
Послание с небес вполне понятно: мы сильно разозлились.
Мы в гневе, и мы вас накажем. Вы заплатите за пролитую кровь сполна. Мы не будем просто так пассивно наблюдать за вами, хватит. Мы вас разгромим. Вот что говорят сегодня небеса.
«Как вы могли так с нами поступить?» — шепчут они вместе с ветром.
«Мы ведь дали вам все, буквально все», — говорят нам небеса.
— Ничто больше не будет таким, как было раньше.
Странно, почему я до сих пор не вижу никаких признаков находящейся совсем рядом с нами армии. Впрочем, я не вижу никого и из «Омеги пойнт» тоже. Я вообще никого не вижу. И мне начинает казаться, что этот участок земли выглядит подозрительно мирно.
Я хочу открыть рот и сказать, что нам пора двигаться дальше, как вдруг дверь в домик распахивается.
— Это последняя! — кричит кто-то. — Пряталась вон там. — Со стороны жилых кварталов к дому, где мы прячемся, подходит солдат. Он тащит за собой рыдающую женщину. Она что-то кричит, молит о пощаде, спрашивает про своего мужа, но солдат злобно рычит на нее и требует немедленно заткнуться.
Мне нужно сдерживать себя, иначе эмоции хлынут у меня из глаз и вырвутся из горла.
Я молчу.
Я не дышу.
Откуда-то, откуда именно, я не вижу, выбегает второй солдат. Он что-то одобрительно кричит первому и делает какие-то непонятные для меня движения руками. Я чувствую, как напрягся Кенджи, стоящий возле меня.
Что-то случилось.
— Отправим ее к остальным, — кричит второй солдат, — и можно считать, что эту зону мы очистили полностью.
У женщины снова начинается истерика. Она визжит, пытается царапаться. Она хочет объяснить солдату, что не сделала ничего плохого, она ничего не понимает, не знает, куда подевался ее муж, она просто искала здесь свою дочь. Она вопит во весь голос и размахивает руками, стараясь отделаться от солдата, который обращается с ней как с животным.
Тогда он просто начинает тыкать ей в шею стволом своей винтовки и угрожать:
— Если ты сейчас же не заткнешься, я тебя пристрелю!
Она тихо скулит, а потом просто падает в обморок. Она лишается чувств прямо в руках у солдата, и он, не скрывая своего отвращения, тащит ее куда-то, видимо, туда, где они уже собрали много таких несчастных. Я никак не могу понять, что же тут происходит. Я этого не понимаю.
Мы следуем за ними.
Ветер завывает, дождь по-прежнему хлещет и не собирается заканчиваться. В воздухе слышны и какие-то другие звуки, доносящиеся до нас издалека. Другими словами, здесь довольно шумно, вот почему я считаю, что будет безопасно для меня подать голос. Я сжимаю руку Кенджи. Он все это время продолжает проецировать свою силу на меня и Адама, делая нас невидимыми.
— Как ты думаешь, что здесь происходит? — спрашиваю я.
Он не сразу решает ответить мне.
— Они собирают гражданских в группы, — говорит он через несколько секунд. — Потом их будут убивать.
— И эта женщина…
— Да. — Я слышу, как он прокашливается. — Да. И ее тоже расстреляют, как и всех тех, кто, по их мнению, начинает протестовать против их режима или хоть каким-то образом связан с мятежниками. Они теперь убивают не только самых рьяных подстрекателей, — вносит ясность Кенджи. — Казнят и членов их семей, и друзей тоже. Так легче всего держать народ в повиновении. В результате те, кто остается в живых, как правило, предельно напуганы.
Мне приходится несколько раз сглотнуть, потому что тошнота подступает уже к самому горлу.
— Мы должны каким-то образом выручить их, — говорит Адам. — Может быть, нам удастся уничтожить солдат.
— Не исключено, только, ребята, в этом случае мне придется отпустить вас, верно? Я уже теряю силу, энергия убывает с удвоенной скоростью. И вы станете видимыми. Вы превратитесь в прекрасные мишени.
— Но у нас не остается выбора, так ведь? — спрашиваю я.
— Можно попробовать снять их снайперским методом, — предлагает Кенджи. — Совсем не обязательно вступать с ними в открытый бой. Такой вариант никто не запрещает. — Он замолкает, но тут же добавляет: — Джульетта, тебе раньше не приходилось оказываться в подобной ситуации. Пойми, я с радостью приму твое решение оставаться вне линии огня. Не все смогут выдержать то зрелище, которое очень скоро откроется нам, если мы все же решим следовать за этими солдатами. И я тебя не стану в этом винить. Тут нет ничего постыдного, пойми.
Я чувствую привкус металла во рту, но все же нагло вру ему:
— Со мной все будет в полном порядке.
Он выжидает всего пару секунд, потом говорит:
— Просто… ну хорошо… в таком случае прошу тебя, не бойся использовать свои способности, чтобы защищаться. Я понимаю, что тебе не нравится причинять людям боль и так далее, но эти ребята сюда тоже не прогуляться вышли. Уж они-то обязательно воспользуются своим шансом убить тебя.
Я киваю, хотя при этом знаю, что он этого все равно не увидит.
— Хорошо, — говорю я. — Да, я все понимаю.
Но при этом я чувствую, что начинаю паниковать.
— Пошли, — шепчу я.
Глава 65
Я не чувствую своих ног.
Двадцать семь человек выстроили в шеренгу. Они стоят бок о бок посреди большого пустого поля. Здесь мужчины, женщины и дети, все самого разного возраста. Большие и маленькие, высокие и низкие. Они стоят перед отделением из шести вооруженных солдат, готовящихся казнить их всех. Дождь не перестает лить. Он как будто стал злее и жестче. Вода обрушивается на нас сверху, отчаянно колотит всех и вся своими слезами, твердыми, как мои кости. Ветер — тот вообще, похоже, сошел с ума.
Солдаты еще что-то обсуждают. А именно как лучше убить несчастных. Как избавиться от двадцати семи пар глаз, уставившихся вперед. Кто-то тихо плачет, кто-то трясется от горя и ужаса, остальные держатся стоически, без страха глядя в лицо смерти.
Один из солдат стреляет.
Первый мужчина в шеренге оседает на землю, и мне кажется, будто кто-то хлестнул мне по спине кнутом. Самые разные эмоции пробегают по мне с огромной скоростью, и я боюсь сейчас лишиться чувств. Я цепляюсь за сознание с животным отчаянием, я пытаюсь сглотнуть слезы, заставить их убраться прочь с глаз, я пытаюсь не обращать внимания на боль, разрывающую меня изнутри пополам.
Я не понимаю, почему никто не шевелится, почему они продолжают стоять на месте, почему никто из гражданских не пытается убежать, спастись, и только потом до меня доходит, меня осеняет: бежать или сопротивляться тут бесполезно. Это не вариант. Они обречены. У них даже нет оружия. Никакого.
Читать бесплатно другие книги:
