Финское солнце Абузяров Ильдар

– Да! – всхлипнула Тертту. – Люди в белых халатах и в черных плащах с чемоданчиками.

– Зачем они пришли? – выдохнул Ахтти. – Кто-то серьезно заболел?

– Малышу стало гораздо хуже, – в голос разрыдалась Тертту.

– Я понял! – Ахтти аж затрясся. – Я сейчас приду к тебе. Мне всё равно уже нечего терять.

– Тебе нельзя. – Ахтти показалось, будто дрожащие от рыданий руки Тертту гладят его по голове. – Они убьют тебя и Антти… и других. Или сунут в подвал и будут пытать. А ты нужен нашей организации.

– Но я должен! – уперся Ахтти. – Должен…

– Хаппонены обещали закатать всех экотеррористов в асфальт. Всех, кто посягнет на их собственность. А они привыкли держать слово.

– Это из-за машины Пентти они на Антти окрысились! – Ахтти вспомнил, что деятельность боевого крыла «Зеленых санитаров» началась как раз с поджога понтовой машины Пентти.

– Не-ет… – еле слышно всхлипнула Тертту.

– Значит, из-за гипермаркета в парке «Дубки»? Из-за фундамента, что после взрыва ушел под воду?..

– Хуже. Это из-за Кайсы, которую Суммо Хаппонен тоже считал своей собственностью.

– А что с Кайсой? – испугался Ахтти.

– Ее задушили. Пойми, мне очень плохо, я задыхаюсь и не могу говорить. – Тертту снова зарыдала в трубку. – Но мне будет еще хуже, если ты не сделаешь того, что я тебе советую…

– А что я должен сделать? – спросил Ахтти.

– Ты должен найти Ювенале и поговорить с ней. Ты должен довершить начатое, потому что Антти уже не может.

После этих слов Тертту бросила трубку. Или кто-то заставил ее отключиться. Но эта тишина лишь усугубила состояние Ахтти. Она обволакивала Ахтти глухим мешком. Одна мысль, что сейчас в квартире его хрупкой беззащитной Тертту сидят чужие здоровенные мужики, ходят по чистому полу в уличных ботинках, пугают ее своими рожами и руганью, – не давала Ахтти покоя.

Он пытался перезвонить, но трубку никто не брал.

«Что там? – Ахтти заметался по комнате. – Что с моими боевыми товарищами Тертту и Антти, что с ними? И что мне теперь делать? Я должен идти, – решил он наконец. – Я должен знать, чего они хотят! Неведенье – хуже смерти, хуже пыток!»

– Что случилось, сынок? Пенсия? – Мама Ахтти доковыляла на толстых ногах до двери.

– Нет! – рявкнул он. – Рано еще для пенсии!

– А что ты так кричишь, сынок? – мама от удивления даже рот открыла.

– Сорвался… – виновато буркнул Ахтти.

– Давай, давай груби дальше! – уже завелась бедная женщина. – Забыл, негодный, что я тебя в животе девять месяцев таскала, стараясь уберечь от резких звуков. Что ближе матери у тебя никого нет.

– Нервы ни к черту, – попытался оправдаться Ахтти.

– Какой кошмар-то! – не унималась мать. – Такой молодой, а уже нервы! Бесстыжий! Разве так я тебя воспитывала? Вот поживи с мое, воспитай двух детей, тогда будут тебе нервы.

– Мне надо будет уехать, – уже совершенно спокойно сказал Ахтти. – Нервы подлечить.

– Куда еще? – Мама выглядела не столько расстроенной, сколько разозленной.

– В санаторий, за город, – на ходу придумал Ахтти.

– Что ж это получается? Младший в лагерь, на сборы. А ты по санаториям намылился? Где твоя совесть? Где к матери уважение? Одну меня, больную, оставить хочешь?

– Мама, мне и вправду надо уехать. А то нервы совсем ни к черту стали.

– Не можешь ты сейчас ехать, вот и всё! – веско сказала мама, давая понять, что возражения не принимаются. – Даже не думай. Либо Сатти едет, либо ты.

– Ладно… – согласился Ахтти. – Пусть он едет.

– Но ты его сегодня должен проводить до вокзала.

Ахтти не посмел ослушаться мать и поспешил как можно скорее выполнить ее просьбу. Всё же на шумной улице лучше, чем ждать дома «воронок». Через полчаса с небольшим они с братом Сатти уже шли от спортивной школы к трамвайной остановке.

Учился Сатти плохо, сделать карьеру в науке или бизнесе вряд ли бы смог, и занятия водным поло были единственным шансом стать хоть кем-то и заработать денег. На улице Сатти по привычке стал считать ворон, а Ахтти поддернул на плече его сумку с вещами.

– Ты все запомнил, что тебе мама сказала, Сатти? – спросил Ахтти.

– Да-а.

– А ну, повтори?

Сатти повторил.

– Ты, главное, тренируйся лучше. Мы последние деньги положили на эти твои сборы.

Трамвай подошел быстро. Усевшись, Ахтти еще раз взглянул на окна своего дома. Они светились. «Должно быть, мама сейчас плачет над фотографией Сатти, – подумалось ему. – Просто слезами обливается». От яркого света в глазах у Ахтти вдруг потемнело и он на секунду провалился во вневременье.

И тут, снова взглянув на окна своей квартиры, в которых отражались косые закатные лучи, Ахтти вспомнил, какой ему сегодня снился сон. А снилось ему, будто он, как вот сегодня, провожая брата на поезд, говорит напутственные слова: «Запоминай хорошо, братишка. Как только провод ница пойдет проверять билеты, ты пройдешь в тамбур, а когда она уйдет, запрешься в туалете и ждешь там всю ночь».

«Там же воняет!» – возмутился было Сатти.

«Потерпишь, не умрешь!» – отрезал Ахтти.

С вокзала Ахтти шел пешком, и тут – о чудо! – как раз по той самой канаве, что вырыли от его дома до вокзала, плыл рыбак Вялле. Канава шла параллельно трамвайным путям.

«Вялле, дружище! – Ахтти замахал руками. – Постой, постой! Ты куда плывешь?»

«Не кричи, рыбу спугнешь», – зашипел Вялле. – Или не видишь, что у меня удочки. Надо же разведать новый водоем.

«Не в сторону ли Мещеры идет твоя разведка?»

«Если эта канава выведет туда, то, значит, и я туда. Черт возьми этот город: каждый день то новое озеро, то новый канал. Никакого нет покоя честному рыбаку».

«Захвати меня с собой, Вялле, – попросил тогда Ахтти. – А то у меня нет денег даже на трамвай».

«Ладно, только не вздумай шуметь».

Довольный Ахтти прыгнул в лодку к Вялле. Плыли медленно: Вялле то и дело менял снасти, закидывая удочки то слева, то справа.

«Хорошая сегодня ночь, звездная, – попытался завести разговор Ахтти. – Только вот тоскливо что-то на душе».

«Тс-с-с…» – Вялле прижал палец к губам.

Какое-то время плыли молча.

«Слушай, Ахтти, – заговорил вдруг Вялле, – ты не знаешь, что за животные идут за нами следом?»

«Какие животные?» – Ахтти огляделся по сторонам.

«Вон там, в темноте… Я их давно приметил. Идут, зверюги, не отстают».

«Какие зверюги?» – Ахтти присмотрелся. А потом опустил руку в канаву, чтобы зачерпнуть воды и протереть глаза.

«Смотри, Вялле, я что-то поймал. Кажется, это детский сапожок».

«А какого он цвета?»

«Зеленый!» – испуганно воскликнул Ахтти и бросил сапожок в воду.

– Ух – х… – Ахтти проснулся от паровозного гудка. – Приснится же такое!

Он сел, свесил ноги с полки. Когда до него дошел перестук колес и покачивание поезда, он замер от напряжения.

– Вот это кошмар! Аж во рту пересохло… и взмок весь…

– И правда, очень душно, – сказала женщина, лежавшая, поджав колени, на соседней полке головой к проходу. Это, как догадался Ахтти, была Хяйме, объявившая целибат.

– А вы-то куда едете? – спросил он. – Вы же только недавно квартиру в «Доме» купили. Еще и обжиться-то толком не успели.

– А-а, неудачная покупка была, – отмахнулась Хяйме. – Сыро там очень. То и дело то протеки, то подтеки. И главное, невозможно выяснить, кто заливает. А тут на днях дождь прошел, так соседи с первого этажа чуть не утонули: за какую-то минуту вода поднялась выше окон. А там были дети маленькие, а на окнах – решетки. Если б соседи не подоспели, беда бы была. Каакко нырял и тянул за прутья снаружи, а Исскри выбивал решетку изнутри. К тому же электричество и газ не были отключены. А это дополнительная угроза.

– А высоко вода осталась стоять? – спросила девушка, свесившая голову сверху.

– Высоко! – ответила Хяйме.

– Будет еще хуже, – уверенно сказала девушка. Она, похоже, специально выбрала верхнюю полку, чтобы оказаться подальше от воды и от греха. – Скоро пойдут дожди, река будет только прибывать, а потом хлынет и размоет фундаменты многих и многих домов. Подточит стены. Многие захлебнутся или задохнутся, как Ванни и Кайса. Подвалы тюрьмы, в которой сейчас Антти, тоже уйдут под воду. Ратуша с башней, где заседает мэр Мерве, обвалится. А мой розовый домик смоет со склона в овраг.

Ахтти не видел ее лица, но по голосу понял, что это Ювенале. Она убегала из города с единственным цветком в горшке и одним чемоданом.

– Неужели никто не спасется? – Ахтти в ужасе схватился за голову. – Ведь в Нижнем Хуторе так много прекрасных людей!

– Мало кто спасется из пошлых, чудовищных и прекрасных жителей Нижнего Хутора! – печально проговорила Ювенале. – Мне вот удалось спасти лишь цветок из «Спасательной шлюпки». Пошлый фикус, который несчастный Рокси, напившись, поливал слезами… с которым он так любил разговаривать.

– Но почему? – потерянно спросил Ахтти. – Почему на наш город свалились такие беды?

– Это все потому, что я объявила целибат, – вдруг сказала Хяйме. – Ведь если где-то что-то прибывает, то где-то что-то и убывает. Я решила никого больше не любить, а от этого и все беды.

– Многие решили жить только для себя… – вздохнул Ахтти. Еще минуту назад он провожал своего братца Сатти, а теперь сам как-то оказался на полке поезда.

И только тогда проклюнулась смутная догадка: время в Нижнем Хуторе начало стремительно схлопываться. Так, кажется, было написано в пророчествах древних поволжских финнов о гибели Нижнего Ху то – ра, который в конце времен целиком уйдет под воду. Спрячется, как Китеж.

В вагоне было жарко, кто-то на верхней полке храпел, в соседнем купе распивали дорогой французский коньяк толстяки Хаппонены. А в прокуренном тамбуре, матерясь и подкалывая друг друга, резались в подкидного Урко и Упсо.

– «С одесского кичмана рванули два уркана…» – загнусавил Упсо блатную песенку.

И тогда Ахтти вспомнил, о чем просила перед арестом его возлюбленная Тертту. Она умоляла его, Ахтти, довершить начатое «Зелеными санитарами» и убить прекрасную Ювенале. Ведь вот она, Ювенале, здесь, едет с ним в одном поезде. И ему стоит только дождаться, когда она слезет со своей верхней полки и пойдет в туалет. Он увяжется за ней и…

Но убить человека восторженный Ахтти просто не мог. Не хватало ни сил, ни смелости. Зато были любовь и нежность к людям. К ужасным и прекрасным жителям Нижнего Хутора.

«И кто только мог такое придумать, чтобы я родного слабоумного брата отправил без билета на сборы? – Ахтти вытер со лба испарину. – Ясно, я оставил его на вокзале. А сам спрятался в переполненном вагоне».

Ахтти взял стакан с остывшим чаем, отхлебнул. На вкус чай показался ему похожим на канализационную воду, что, конечно, совсем не порадовало. А когда Ахтти взял стакан, его мама Матти в темноте нащупала на тумбочке портрет старшего сына, кормильца и защитника.

«Ничего, – подумал Ахтти. – Если мама узнает, какая опасность мне грозила, она поймет, почему я убежал по билету Сатти».

Так он думал, пока поезд уносил его все дальше от Нижнего Хутора со всеми его обитателями. А еще Ахтти подумал, что у этой истории нет разумного продолжения, как нет ни начала, ни конца. И что он вовремя успел спастись, успел свалить из проклятого места. Уехать от своих арестованных боевых товарищей, от друзей и любимой девушки, от дорогой мамы и ненаглядного братишки Сатти… Словом, прочь из тонущего Нижнего Хутора. Города, который наверняка уже накрылся медным тазом тусклого финского солнца.