Финское солнце Абузяров Ильдар

– «Дзь, дзь!» – уточняет Бенники.

– Эти крики пугают других детей!

– И ладно бы только пугал. Но недавно он начал обижать других ребятишек из группы. Мальчика Тайми он толкнул так, что тот упал на косяк. А потом прищемил ему палец дверью.

– А маленькую Кайсу, дочку Малле, он умудрился заплевать через несколько кроватей!

– Мы как воспитатели очень устали от него и вынуждены были написать заключение, что ваш ребенок не адаптирован к детскому садику.

– И если вы не примете срочных мер, нам придется потребовать, чтобы вашего ребенка исключили из группы.

От всего этого Пиркке становится так больно за своего ребенка, что она готова порвать Энники и Бенники на мелкие сочные вареники. Но Пиркка собирает нервы в пучок и так сжимает кулаки, что слезы на глазах выступают.

– Хорошо, хорошо… – говорит она тихо. – Я поговорю с сыном.

– Думаю, что разговоры уже не помогут, – со значением замечает Бенники и удаляется.

– Слишком поздно говорить, – поддакивает Энники и уже на ходу добавляет: – Я бы на вашем месте забирала его домой до тихого часа.

Слушая всё это, Пиркка бросала на малыша сердитые взгляды, а тот рисовал что-то на клочке бумаги.

– Ну что у тебя на этот раз стряслось, малыш? – устало спрашивает Пиркка, присев на корточки. – Зачем ты обижаешь ребятишек? Если тебя исключат из садика, как я деньги буду зарабатывать? Куда я тебя дену, когда пойду на работу?

– Я не обижаю, я защищаю… – тараторит Иллки с детской непосредственностью. – Маленькой Кайсе сказали, что у нее сердце болит. А ребята обзываются. Особенно часто обзывается Тайми.

– Неужели? – искренне удивляется молодая женщина. – И что он говорит?

– Он время говорит, что у нее сердце неровно бьется. И что ее дни сочтены. Вот, смотри, мама, что я нарисовал! Это сердце… – Мальчик показывает рисунок, на котором бактерии атакуют красное маленькое девичье сердце, а сам Иллки – в шлеме и с мечом – защищает его, разя микробов.

– Если ты защищаешь сердце маленькой Кайсы, то зачем в нее плюешь? Ведь плеваться в девочек – последнее дело.

– Я хотел ее поцеловать перед сном, – объясняет Иллки, – но в тихий час между нами лежал Тайми. Тогда я решил поцеловать ее на расстоянии… несколько раз.

– А ты не хитришь? – спрашивает Пиркка, сдерживая и улыбку, и слезы. – Ты правда плюнул в нее, потому что любишь?

– Да. Потому что маленькая Кайса – сердцевина моей души.

А пока маленький Иллки делился с мамой своими любовными переживаниями, корифей местных любовных романов Оверьмне пришел в главную городскую библиотеку Нижнего Хутора. В этой библиотеке, построенной гениальным архитектором Алвароо Алто, ему нравилась атмосфера неколебимого спокойствия, а если говорить проще – гробовая тишина. А еще Оверь-мне нравилось убегать в «крепость Алвароо» от своей сварливой, вечно чем-то недовольной жены Онервы и мечтать здесь, за толстыми стенами, о будущем. Библиотека его успокаивала, а тишина и вовсе убаюкивала. С тех пор как Оверьмне открыл для себя этот храм знаний и красоты, он заходил туда каждый день, благо библиотека обреталась в трех трамвайных остановках от дома. В залах с подшивками газет «Нижний Хутор Индепендент» и «Красный хуторянин» Оверьмне словно бы оказывался вне времени и пространства.

Однажды он вычитал в «Индепенденте», что поволжские финны – мировые лидеры по числу самоубийц. Это связано как с менталитетом поволжских финнов, так и с климатом страны тысячи рек и речушек. Мол, недостаток солнечных дней способствует депрессиям. Чтобы как-то совладать с этой бедой, многие помещения общественного пользования, и библиотеки тоже, велено было ярко освещать, чтобы лампы отчасти заменяли скудное финское солнце.

Минувшей ночью Оверьмне, писавший алкогольный роман о финнах Поволжья, как раз хотел покончить жизнь самоубийством. Первоначально роман назывался «Финский залив», но в процессе название дрейфовало к «Финской наливке». И чем больше роман удрейфовывал от берегов реальности, тем больше Оверьмне дрейфил за конечный результат, тем больше страшился потеряться в алкогольных парах. Жизнь всё не складывалась… И вообще, он давно уже собирался удавиться во дворе своего соседа.

Но писателя остановила мысль: «А не сходить ли в библиотеку? Может, там настроение переменится?» И вот Оверьмне, надев свой лучший и единственный костюм, нахлобучив охотничью шляпу с писательским пером, направился к памятнику современной цивилизации – в библиотеку с сауной. Бери любую книгу – и отправляйся на полок греть кости и парить мозги.

В тот день, набирая книги и пролистывая их, Оверь-мне больше всего хотел, чтобы однажды в библиотеке появилась хотя бы одна его книга, и решил для себя: пока этого не случилось, он не имеет права уходить из жизни. Оверьмне тут же представил себе, как однажды допишет свой алкогольный роман, как издатели будут драться за право его напечатать, но он, Оверьмне, – не дурак, он выберет самое выгодное предложение. Чтобы и тираж побольше, и гонорар покруче. Когда же книга выйдет и Оверьмне прославится, его роман непременно переведут на многие языки, а автора обязательно пригласят в Париж на ярмарку-выставку лучших вин. Там он получит массу призов, заработает кучу денег и останется жить. Если этот городишко, конечно, понравится его сварливой жене Онерве… Может, хоть тогда она успокоится и признает, что Оверьме не такой уж олух царя небесного и не зря выбрал такую нудную и алкогольно-затратную профессию.

А еще писателю Оверьмне нравилось в библиотеке потому, что недавно библиотекари установили вдоль коридора тантамарески – картонные куклы известных финских писателей. Были здесь и Алексис Киви, и Волтер Килпи, и Юхани Ахо, чье имя по-русски означает «поле». А рядом с тантамаресками знаменитостей – картонки типичных горожан с дырами под лица. Захотел, например, сфотографироваться с Алексисом Киви – просунь физиономию в дырочку – и на тебе фото: Киви и Папайя, Киви и Авокадо, Киви и Гуафа. Как будто вы курите папироски на одной завалинке с властителем дум.

Писателю Оверьмне нравилось прогуливаться меж стеллажей, заложив руки за спину и снисходительно поглядывая на фотографирующихся библиотечных прихожан. Себя он уже представлял в ряду классиков. «Скоро, – думал он, – рядом с Киви будет стоять и образ Харитона Хурмы, а какие-нибудь Папайя, Авокадо и Гуафа Сельдереевич будут фоткаться рядом с ним. И тогда всем в Нижнем Хуторе станет ясно, кто из них настоящий писатель, а кто дурилка картонная».

Прохаживаясь по прохладным коридорам, Оверь-мне представлял себе, как у него берет интервью для «Индепендента» культовый журналист Эса. А фотограф Фотти делает снимки для первой полосы. Для этого интервью и фотосессии Оверьмне уже придумал целую кучу эффектных фраз и выразительных поз. Вот он сидит на лавочке, и голова его отягощена думами о поволжских финнах, а вот он уже смотрит вдаль, прислонившись к березке, размышляя о будущем своего народа. Вот он за дубовым письменным столом ваяет очередной свой шедевр, – пиши еще, автор, пиши! – а вот он лежит в траве, заложив руки за голову, а в зубах у него не толстый карандаш, а тонюсенькая травинка, по которой ползет божья коровка. Вот (на групповой фотографии) он сидит на высоком стуле в самом центре, а вот он в одиночестве (в глубоком кресле) гладит роскошного кота. Фантазируя так и наглаживая одной ладонью другую ладонь, Оверьмне протянул библиотекарше Викки формуляр с запросом на книгу Туве Янссон. При этом Оверьмне старался придать лицу выражение величественное и многозначительное, соответствующее высокому статусу писателя.

– Опять Туве Янссон, – поморщилась Викки. – Вы уже полгода берете одну и ту же книгу.

– Не изучив ее, я не могу перейти к другой, – с достоинством ответил Оверьмне.

На самом деле писатель возился с одной книжкой так долго, потому что больше мечтал, чем читал и писал.

– У меня эту книжку дети за день проглатывают, – заметила Викки.

– Вот именно «проглатывают». А если бы каждый изучил по-настоящему хоть одну книгу великого писателя, какими бы образованными мы все стали, – сказал Оверьмне, ради внушительности воздев палец к люминесцентному финскому солнцу.

– Ага… понятно… – вздохнула Викки, доставая книгу из-под библиотечной полки. Туве Янссон она далеко не убирала, зная, что Оверьмне придет за ней если не завтра, так послезавтра.

Следует сказать, что библиотекарь Викки была той еще выдумщицей. Она всеми фибрами мозга ратовала за научный прогресс и предшествующее ему просвещение. Своим долгом она считала просветить как можно больше темных жителей Усикаупунки (Нижнего Хутора) и для этого проводила со школьниками игры по самым различным научным дисциплинам. Например, терпеливо объясняла, как были открыты разные химические элементы и откуда взялись их названия. «Название «аргон» происходит от греческого «аргос» – бездельник. А название брома произошло от древнегреческого слова, означающего зловоние. «Осмий» – от слова «осмос», то есть запах. А «йод» – от названия фиолетового цвета», – рассказывала она балбесам, которым все вокруг было, по большому счету, фиолетово.

Стараясь разнообразить культурную жизнь Нижнего Хутора, Викки устраивала тематические экспозиции. Однажды она решила устроить выставку в честь великого финского химика Юхана Гадолина и ради такого дела отправилась в Швецию, в заповедник близ Иттербю, где Юхан когда-то нашел камень, который назвал иттербенитом. Позже этот минерал переименовали в гадолинит. А примечателен этот камушек был тем, что при исследовании его Юхан обнаружил неизвестную до тех пор смесь окисей редкоземельных металлов. Из этой смеси Юхан выделил новый элемент, вошедший в таблицу Менделеева под названием «иттрий». А спустя несколько лет французский химик Жан де Мариньяк в этой же окиси нашел другой металл и назвал его в честь великого Юхана гадолинием. Хотя поэтичнее было бы «юханий».

И вот Викки, ступая по следам местных великих химиков, отправилась в те же самые редкие земли и надыбала в заповеднике точно такой же камень. Она уговорила хранителей заповедника выдать разрешение на его вывоз. Камень она выставила в библиотеке в рамках специальной экспозиции для детей. Так Викки хотела популяризировать химию, к которой, похоже, сама была неравнодушна. И вдруг к рыжему замшелому камню выстроилась очередь из хуторян, решивших, что он священный и чудодейственный. Поволжские финны издревле поклонялись не только животным, птицам и рыбам, но и деревьям. Особенно ценили ель-праматерь, липу-мать, дуба-отца и березу-невесту. Что уж говорить про покрытый мхом камень! К тому же по городу ужом пополз слух, что булыжник взят из священного заповедника, со дна озера, в котором прячется Хутор Верхний. И что этот камень сделал счастливыми, известными и богатыми уже многих людей. Так, например, один бедный химик мучался-мучался, химичил-химичил, а потом благодаря этому камню взял и переехал в Париж, в тамошнюю Академию наук.

«Все люди как люди, везут шмотки, а я перла через границу в чемодане увесистый камень, – с юморком рассказывала Викки всем желающим. – И что в итоге? А ведь я всю жизнь мечтала избавить поволжских финнов Усикаупунки от языческих предрассудков!»

Но писателю Оверьмне было не до чужих историй. Он сам придумывал истории. Взяв толстую и тяжелую, как камень, книгу Туве Янссон, он уселся у окна и принялся за чтение. Через несколько абзацев он наткнулся на фразу, от которой сердце застучало чаще.

«Ужасно, как подумаешь, что все великие люди умерли! Александр Македонский, Наполеон и все остальные… Да и мне что-то нездоровится», – прочитал Оверьмне и почувствовал легкий приступ клаустрофобии.

«А ведь действительно! – разволновался он. – Даже великие умирают. И я когда-нибудь умру в череде этих великих. Смерть неизбежна для всех, и единственное, что нас ждет в будущем, это тяжелый могильный камень, который будет давить на крышку гроба, пока мы будем распадаться на химические элементы».

Ища спасения от клаустрофобии, Оверьмне глянул в окно на еловый сквер и увидел Антти, сидящего под елью-прародительницей. «Удивительно, что Антти не на работе», – подумал Оверьмне. Но еще удивительнее было, что Антти уже несколько часов сидел на лавочке в еловом сквере. И что он там только высиживал?

А пока Оверьмне, прижавшись лбом к стеклу, внимательно разглядывал Антти, сам Антти, сидя на лавочке, прижимался спиной к священной ели, прося праматерь всех поволжских финнов о заступничестве и помощи. Сидя вот так и черпая силы от старой ели, Антти вспоминал, как его мать все мечтала и мечтала о лучшей доле. Рвала жилы, работая с утра до ночи, да так ничего и не нажила, кроме неизлечимых болезней и преждевременной старости.

Думая про покойную мать, вспоминая, как она гладила его по голове, когда он болел, Антти вдруг ощутил озарение. Словно невидимая молния прошла через ствол к его позвоночнику. Он вдруг ясно понял, что от его затеи не будет никакого толка: экологию поволжские финны уважают, но зеленой партии вовек не получить большинства в городском парламенте, поскольку, выбирая между экологией и тривиальными удобствами, поволжские финны всегда предпочтут последние. А всё потому, что финны, как и другие народы мира, движимы ложной мечтой.

Каждый поволжский финн в глубине души надеется, что он какой-то особенный, какой-то избранный. Что он не такой, как все, и уж его-то жизнь сложится как-то по-другому. Что ему обязательно улыбнется удача и сбудутся сокровенные желания. Что он непременно уедет жить в Париж, например, оставив этот захудалый край с блеклой унылой природой, с сумрачными елями, дряхлыми липами и невыразительными березками. Нужно только еще немножко потерпеть, еще чуть-чуть постараться и в очереди постоять. Потому что в самом конце череды трудностей и препятствий мерцает хоть какая-то мечта. А мечта суть отраженное «эго». И каждым финном движет именно собственное «эго», а не чувство единства с природой и братьями своими меньшими, не ощущение связанности всего со всем, от еловой иголки до беличьего ушка.

Человек никогда не откажется от машины, как хотелось бы Антти, потому что машина позволяет ему жить ловчее, перемещаться быстрее и потреблять больше. А его сослуживцы никогда не откажутся от работы, несмотря на кризисы, потому что кризис капитализму не помеха. Капитализм постоянно пребывает в кризисах и столь же постоянно, как Иван-дурак какой-нибудь, выходит из них добрым молодцем.

Империя Хаппоненов пребудет вечно, их капитал будет умножаться и распространяться, чтобы приблизить мечту каждого обывателя Нижнего Хутора. Здешние жители рождены быть потребителями. А потребительство – самая эффективная идеология. Точнее, единственная эффективная из оставшихся на планете. За это, за неприкрытое потребительство, человек и был изгнан из рая, или, как говорят финские старики, из Верхнего Хутора со священными деревьями.

«И с тех пор как нас изгнали из рая с его молочными реками, кисельными берегами и сочными наливными яблоками, – рассуждал дальше Антти, – мы все подсознательно стремимся туда вернуться. Рай – всеобщая наша мечта. Но стремимся мы туда странным путем: через потребительство и эгоизм. Да и я, работая на Хаппоненов, способствую росту и процветанию потребительства и эгоизма. Я – одно из звеньев в безнадежно замкнутой цепи хаппоненовской империи».

Антти вспомнил самодовольную и алчную Кайсу, из-за которой погиб его друг Рокси. Кайсу, которую желают все мужчины и которой достается все самое лучшее. Кайсу, которая взыскует, жаждет, алчет всего, что только есть в подлунном мире, но, даже получив вожделенное, не успокаивается. Ибо есть удовольствие, но нет удовлетворения. Удовлетворил ее раз, удовлетворил два, выбился из сил и ушел с головой в бездну – в утиль. Сколько мужчин так вот сгинуло?

А потом Антти вспомнил фею Ювенале, о которой тоже мечтают многие и которая являет на земле ангельский образ. Они вдвоем и поддерживают в напряжении это поле, это движение людей от витальности «эго» к мерцающей надежде. А кроме этого самого «эго», состоящего из алчущей энергии, взятой от земли, и призрачной мечты, данной от неба, у человека ничего и нет. Но чем дальше человек от мечты, тем больше он ее желает и тем больше начинает производить и потреблять, одновременно разрушая райскую природу.

«Хаппонены не случайно назвали свою торговую сеть «Детский мир и рыбки». Именно золотые рыбки осуществляют любое желание человека, по-детски не знающего меры», – осенило Антти, хотя сидел он не под яблоней, а под старой елью, да и звался не Ньютоном. И тогда Антти понял, что бороться с капитализмом, построенном на буржуазной революции и этике протестантизма, языческий мир не сможет. И свалка за городом, растущая как на дрожжах, – лучшее тому подтверждение.

«Но как одолеть эту чуму? – спросил Антти великую праматерь. – Как уберечь землю от этой нечисти? От смрадной свалки, которая поглощает все живое, а?»

В ответ ель, зажатая автомобильными трассами, лишь сронила несколько сухих иголок, которые легко раскрошились в руках.

«Единственный способ разрушить эту систему – взорвать все к чертовой матери, раскрошить на куски, расщепить на мелкие осколки! – пришел он к неизбежному выводу. – Только так можно спасти священные деревья. А для того чтобы уничтожить этот поганый мир, нужно всего лишь убрать Ювенале, мечту всех поволжских финнов, и уничтожить Кайсу, воплощение алчности и похоти, пожирающее мужчин и все сущее».

На тематической лекции библиотекарши Викки, посвященной физике и магнитным полюсам, Антти услышал, что если уничтожить полюса с помощью магнитной бури, земля перевернется и волной стряхнет с себя всё живое. Всё без исключения. Начиная от Хаппоненов и заканчивая нечестивым мэром Мерве. А вот деревья, оставившие семена в земле, потом возродятся. И птицы, отложившие яйца, и рыбы, метнувшие икру.

«Что ж, вот настал и мой черед. – Антти стряхнул с себя сухие иголки и пыль. – Пришла пора действовать, создавать террористическую зеленую группировку. Ювенале я смогу убрать во время одного из ее чаепитий. А вот к Кайсе пойду прямо сейчас…»

В ту самую минуту, когда Антти подумал, что пора уже ему действовать, пора уничтожить капиталистов Хаппоненов, в кабинете мэра Мерве началось очень важное совещание. Дело в том, что в тот самый момент, когда Оверьмне положил формуляр перед Викки, на стол Мерве легла служебная записка о том, что уровень воды в реке Ра, разделяющей Нижний Хутор на две половинки, поднялся на тридцать сантиметров. А это уже грозит городу серьезным подтоплением. И самое тревожное: если вода будет прибывать такими же темпами хотя бы несколько дней, нижняя часть города неизбежно уйдет под воду, а верхняя будет подмыта и оползет с обрыва. Так доходчиво объяснил мэру глава местного МЧС. К тому же не исключено и обрушение плотины водохранилища.

И вот по этому до поры секретному поводу на совещании у мэра Мерве собрался специальный совет, состоящий из начальника полиции, командующего округом, руководителя пожарной службы и главных налогоплательщиков, то есть семейства Хаппоненов. Предстояло решить, как спасти город, а заодно и свое имущество.

– Надо строить дамбы из песка, по этой линии, – рисовал пальцем на карте Вессо Хаппонен. – Это позволит уберечь наш холодильник и склады. Без продовольствия народ взбунтуется, и вся политика пойдет псу под хвост.

– Мы же в свою очередь готовы продать для спасательных служб лопаты, спас-жилеты и резиновые сапоги, – говорил Тряссо, Хаппонен-средний. – У нас на складах их полно, а о цене мы, уверен, договоримся. А еще есть моторные лодки и катера, – сообщил он начальнику МЧС.

Это все внимательно слушал, суммируя в мозгу все сказанное и всю прибыль, Суммо Хаппонен. Он прекрасно знал, что им из любого кризиса можно и нужно извлекать пользу и выгоду, чтобы всегда оставаться на плаву. А иначе какие они капиталисты?

Суммо уже понял, что река взбунтовалась против произвола людей и если этот бунт продолжится, город нипочем не уберечь. Прикрыв глаза, он представил, как гниль будет убивать все живое, как зловонные потоки вырвутся из люков и унитазов, затапливая улицы и квартиры. Как ил потом осядет на мебели и испортит всю бытовую технику. Как старики, оставшись без помощи, будут задыхаться на своих кроватях. Как погибнет вся живность, начиная от кошек и собак и заканчивая курами и домашними канарейками.

«Это сколько ж можно будет потом заработать на поставках продовольствия, лекарств, а также печек, конфорок, холодильников и телевизоров?! – восхитился Суммо. – Сколько можно будет заработать на бытовой экологии?!»

Заседание было тяжелым, шло с трудом, потому что Хаппонены старались по максимуму минимизировать свои потери и компенсировать их будущей прибылью от поставок пострадавшим строительных материалов, продуктов и одеял. А силовики отвечали, что в середине года у них просто нет средств на такие закупки. Утомившийся защищать имущество своих компаньонов и городской бюджет (то есть, в некотором роде, тоже свое имущество) мэр решил взять паузу и объявил перерыв.

Ощущая некоторое беспокойство, Суммо Хаппонен позвонил Кайсе и спросил, всё ли у нее в порядке.

Потом позвонил в головной офис, чтобы узнать, всё ли в порядке у него самого.

– Ничего особенного, – доложила секретарша Тахтти. – Только вот Антти опять не вышел на работу.

– Как это «не вышел»? – Какое-то шестое чувство, подсказало Суммо: вот она, главная угроза. – А он объяснил, почему?

– Нет. Не звонил и не сказал.

– А ну-ка, соедини меня с ним. Поскорее! – Суммо чувствовал, что с Антти нужно поговорить сейчас же. – Здравствуй, Антти, – сказал он через полминуты. – Ну что у тебя стряслось на этот раз?

– Хочу попрощаться навеки, – не без ехидства ответил Антти.

– Что, уходишь? – спросил Суммо с какой-то даже грустью.

– Ухожу! – твердо ответил Антти.

– А почему?

– А надоело гробить жизнь на вас, капиталистов. – Антти без стеснения зевнул в трубку. – Бывай здоров.

– Подожди, Антти, – остановил его Суммо. – А что там с девушкой? Нашел ее? А то мне эта история покоя не дает?

– А-а, с девушкой… – Антти удивился, что Суммо еще помнит его историю. – С нею ничего особенного. Точнее, все нормально.

– Так что с ней? – не отставал Суммо.

– Я ее расчленил, – снова зевнул Антти.

– Как расчленил? – не понял Суммо.

– Просто. Вытащил на балкон и расчленил, – просто ответил Антти.

– Ну, раз ты расчленил жену, – попытался пошутить Суммо, – то придется лишить тебя выходного пособия.

– Тогда я подожгу твой большой черный джип, – шуткой на шутку ответил Антти. Хотя, как известно, в каждой шутке есть лишь доля шутки. – Тот самый джип, на котором ты по ночам подвозишь Кайсу. Так что посчитай, что выгоднее.

– Так это ты по городу машины поджигаешь? Ты и есть тот маньяк-пироман?

– Пока поджигаю, а в планах кое-что посущественнее, – рассмеялся Антти и дал отбой, весьма довольный тем, что напугал бывшего босса. А еще тем, что не сказал, чью девушку он расчленил. Жены-то ведь у него не было.

Пока Антти пугал своего бывшего шефа, Сантиммики стояла в очереди в гипермаркете «Детский мир и рыбки». Всю жизнь Сантиммики провела в очередях, от очереди к очереди отяжеляясь сумками и годами. В очереди Сантиммики познакомилась со своим мужем, от которого отяжелилась беременностью и принесла ему несколько килограммов «золотых яблок». Так местный поэт Авокадо назвал детишек в одном из своих стишков.

Кажется, что, стоя в очереди, Сантиммики, как и все женщины Хутора, мечтает о лучшей доле, но она вдруг ловит себя на мысли, что очередь – это своего рода вспоминание-перечисление. То есть идешь по магазину и думаешь: надо то, еще вот это, ах да, еще вот это… Кажется, я еще что-то хотела купить, но забыла… То ли что-то важное, то ли, наоборот, ничего особенного.

И вот так вся жизнь: вроде бы что-то важное, а на поверку – ничего особенного. Иногда, правда, хочется еще попробовать вон той вкусняшки, но денег нет. И тогда думаешь: ничего, будет еще праздник на нашей улице, Новый год или Рождество. Тогда я себя побалую и куплю-таки вкусненького… Словом, вся жизнь в ожидании праздника, в ожидании чего-то хорошего…

Потому что вон того пирога тоже охота, но уже много будет всего и не донести будет сумки до дома. Сантиммики начинает судорожно вспоминать, есть ли дома хлеб насущный, есть ли помидоры пахучие, лук репчатый, и осталась ли капуста для щей, старая или молодая. Ведь вся жизнь от молодости до старости – лишь добывание насущного и простого на ужин, на обед, на завтрак. И если на секунду оглянуться на прожитые годы…

«Надо из прекрасного прошлого возвращаться к настоящему. Итак, есть или нет хлеб насущный, – думает Сантиммики, морща лоб, и никак не может вспомнить. Может, яблок купить и пригласить холостого соседа на чай с пирогами? – Ну ладно, – решает она наконец. – Обойдемся. И потом, нынче яблоки что-то больно уж дорогие. И растительное масло, и сахар – всё подорожало. Но сахар-то все равно нужно: сахар закончился, соль закончилась, макароны закончились, молоко закончилось, еще мяса надо, хотя бы чуток, масла тоже нет… Ой, как много всего надо! Ладно, сейчас возьму только это и вон то, а остальное завтра, а то не до несу…»

Часто Сантиммики, отправляясь в магазин «Детский мир и рыбки» за двумя-тремя необходимыми продуктами (к примеру, хлеб, молоко, кефир), бродя по магазину, вспоминала, чего еще дома нет, и набирала много. Тогда, подходя к кассе, она думала: «Ну вот, как всегда… Хотела только самое необходимое, а набрала полную корзину. Ой, хватит ли денег? А как понесу?» А ведь хотелось когда-то быть легкой и воздушной, хотелось ездить на море с собачкой и в шляпке, встречаться с любовником в ресторанах и на лазурных побережьях, кататься в кабриолете в развевающемся длинном шелковом шарфе и больших темных очках… Но настоящая правда жизни – вот она. Сантиммики движется в длинной очереди навстречу будущему степ-бай-степ, сантиметр за сантиметром может прочувствовать каждый такой шажок всем своим естеством.

И в то время, когда Сантиммики стояла в затяжной очереди и подсчитывала свои сантимы, а Суммо вынужден был сидеть на второй части важного заседания, Антти зашел в «Детский мир и рыбки», присмотрел большой пылесос и даже оформил гарантийный талон. Теперь ему оставалось только оплатить покупку. Что он и попытался сделать, заодно перегородив выход огроменным коробом на тележке.

Но все оказалось не так просто и быстро, как ему хотелось бы.

– У тебя не будет денежки помельче? – замешкалась Кассе. – А то я сегодня совсем без сдачи сижу.

– Нет, не будет, – ухмыльнулся Антти. – Да ты меньшего и не достойна!

– Что? – не поняла Кассе, разворачивая и разглаживая купюру.

– Говорю, что ты прекрасна сегодня, как никогда, – вновь ухмыльнулся Антти.

– А вот ты, – возмутилась Кассе, которая никак не могла разгладить купюру, – плохо обращаешься с деньгами. Не уважаешь ни себя, ни свою работу и свой заработок, ни тех, кто постоянно имеет дело с деньгами. То есть нас, кассиров.

– Я не стал бы как-то соотносить тебя с деньгами, – съязвил Антти, и сзади кто-то прыснул. Все в Нижнем Хуторе знали, сколько получают кассиры и продавцы торговой империи Хаппоненов. – А что до работы и работодателей, а также денег, которые они мне платят, то я их и вправду не уважаю.

– Ясно. Так вот, значит, почему ты частенько покупаешь на ужин пиво без рыбы и прочей закуски! – напомнила она Антти о его собственных доходах.

Несмотря на юный возраст Кассе была девкой дерзкой и нахрапистой. Она уже собиралась отправить Антти восвояси, как за него вступился проходивший мимо мужичок в потертом синем халате. Наверное, местный грузчик.

– Что, Кассе, сдачи нет? – влез он в разговор. – Так давай я разменяю!

– Симо, ты, видать, разбогател! – засмеялась Кассе.

– Разбогатеешь тут… – с некоторой даже обидой ответил грузчик. – Просто получку получил!

– И какая же у тебя зарплата? – переключилась Кассе на Симо, над которым, похоже, можно было подтрунивать сколько угодно.

– Тринадцать тысяч, как всегда!

Сморщенное лицо озарила гордая улыбка. Симо открыл беззубый рот, лизнул пальцы и отсчитал пять тысячных купюр.

– Магическое число, – заметил Антти с горькой усмешкой, пряча тысячную купюру в портмоне из искусственной кожи. – Понятно, почему именно столько Хаппонены тебе выплачивают год за годом.

Ему стало безумно жалко старого грузчика, который каждый день разгружает машины на складе и развозит товар по магазину, а получает в три раза меньше, чем он. Хотя в обязанности входит лишь следить, чтобы полки на пустели, и говорить продавцам, какой товар куда переложить.

Когда Антти рассчитался наконец за пылесос, Симо – распускаются плешивые пни, золотятся кривые зубы – еще полюбезничал с кассиршей, приглашая её вместе гульнуть на его зарплату. Дерябнуть в грядущие выходные пивка как следует. И, придя в хорошее расположение духа, успел кинуть несколько гордых взглядов на скопившуюся очередь.

Антти, уходя, тоже окинул ее взглядом. «Вот ведь стадо баранье! И ведь даже не догадываются, какая катастрофа их ожидает».

А в очереди и впрямь не думали ни о чем таком. Вернее сказать, о чем-то думали, как и положено людям, но о своем, насущном. Атти и Батти разглядывали красивых девушек впереди и сзади и мечтали, чтобы поскорее настал месяц май, когда женщины раскапустятся и снимут с себя лишнюю одежку. Тогда очередь станет короче и будет на что посмотреть. А Хельми думала, что это, наверное, сморчок-старичок в халате задерживает всю очередь, считая свои медяки и отнимая у нее случай лишний раз позаниматься с дочерью Хельви.

Тапко думал, как бы поскорее дойти домой и плюхнуться на диван перед телевизором. А Пиркка думала, где ей теперь найти такую работу или как договориться с начальством, чтобы и Илкку забирать в обед, и за покупками поспевать.

Оверьмне думал: «Еще немного постою и, если очередь так же медленно будет двигаться, уйду на фиг опять в библиотеку. Во-первых, там очереди нет. А во-вторых, глупо торчать в очереди, когда можно писать великий роман».

Урко тоже не любил простаивать в очередях. Он думал, хорошо бы перестрелять тут всех на хер, потому что все его жутко бесили. А Упсо, сохраняя хладнокровие, присматривался к кошелькам и портмоне покупателей, запоминая, у кого какой доход и у кого сколько наличности. Пентти тоже не переходил на личности, матеря про себя всех подряд и сразу на чем свет стоит.

Культовый журналист Эса сокрушался из-за того, что многие заворачивали зелень и рыбу в «Нижний Хутор Индепендент» с его коронной статьей, а сыщик Калле этому только радовался, потому что полиэтиленовые пакеты поганят природу и увеличивают свалку за городом.

Минна корчила недовольную мину от всего вокруг, а стоявший сразу за нею астматик Осмо вдыхал-вдыхал, впитывал-впитывал ее волшебный аромат, но не выдержал и закашлялся. Да с такой силой, что его грудная клетка готова была взорваться.

Папайя, стоя в очереди и слыша знакомый кашель, подумала, что слишком уж много знакомых за спиной и неудобно при них покупать лекарства от венерической болезни. Впрочем, чего не сделаешь ради литературной карьеры. И еще она решала, чей диск купить: своей настырной подражательницы Ланы дель Рей или местной звезды Рокси Аутти. Севшие на диету Сырники и Вареники прикидывали, не слишком ли много высококалорийной сметаны и пирожных они взяли. И не поправятся ли они за ночь на несколько килограммов, как на дрожжах. А Хилья и Вилья думали о планах на вечер, о том, в какой ночной клуб направиться, выйдя из очереди с двумя купленными банками энергетика.

Старушка Тююнни прикидывала, хватит ли ее денег на сто грамм колбасы с перцем. А вот Пертти думал: «Если вот прямо сейчас испортить воздух, может, очередь сама рассосется?»

Когда Пертти думал, не расшугать ли очередь зловонными ветрами, Антти уже стучался в роскошную квартиру Кайсы.

– Кто там? – раздался из-за массивной двери недовольный голосок.

– Привет, Кайса! Это Антти, мерчендайзер! Я хотел предложить тебе крутой пылесос. При нем – очиститель воды и воздуха в подарок!

– Очиститель воды?

– Ты же знаешь, воду хлорируют. И фторируют. А от фтора чернеют зубы.

– А очиститель воздуха?

– Это пылесос класса «супер». Он не только чистит ковры, но и воздух фильтрует.

– Одну минуту… – Кайса отворила засовы и, не снимая цепочки, выглянула из-за двери. Даже в тонкую щель Антти увидел, что на Кайсе махровый халат, а на голове тюрбан из полотенца. В таком прикиде и без косметики, Кайса походила на простую обывательницу и с обывательской же подозрительностью смотрела на Антти, не зная, впустить ли настойчивого коммивояжера, или гнать к чертовой матери. Но даже так ее красота манила неодолимо.

– Вот посмотри… – Антти улыбнулся как можно приветливее и шире, выставляя перед собой коробку и размахивая рекламным буклетом. – Мощный моющий пылесос. Самая свежая разработка известнейшей немецкой фирмы. Могу рассказать подробнее, если хочешь.

– Ладно… попробуй. – Кайса всё-таки решилась впустить Антти в квартиру.

Антти удивился: войти в неприступную крепость – квартиру Кайсы – оказалось куда проще, чем он предполагал. А разве не об этом мечтали все мужчины Нижнего Хутора, которые хоть раз видели Кайсу?

– Фирма «Хаппонены и компания», которую я представляю, уже более восьми лет продает самую лучшую бытовую технику. Впрочем, ты это и без меня знаешь, – затараторил Антти, чтобы не выдать ненароком свой умысел. – Мы предлагаем отборные модели – американские, английские, французские, китайские. Любые модели на любой вкус и цвет – и на любой кошелек! Но я хочу порекомендовать именно эту модель. Потому что этот пылесос превосходит все ожидания. Он не только чистит в несколько раз быстрее. У него есть турбощетка, тринадцать дополнительных насадок, в том числе для мягкой мебели и недоступных углов, моющийся контейнер, обрезиненные колеса. Но главная его особенность не в мощной компрессии, а в специальных фильтрах, которые убивают паразитов, что недоступно для других моделей.

– Каких еще паразитов? – насторожилась Кайса. Она сама в какой-то мере ощущала себя паразитом.

– Ты, конечно, знаешь, что в наших квартирах живут всякие там стафилококки и другие вредители. Они проникают в наши легкие и медленно нас убивают. А этот пылесос убивает их. У него аж три фильтра: один бумажный, другой водный, а третий – из ионизированных волокон…

По какой-то причине Антти вошел в роль. Он старался произвести впечатление на человека, которого в принципе нельзя было впечатлить ничем в этом мире. Не дворцами, в которых кайфуют шейхи, ни панорамами заснеженных вершин, ни бескрайними просторами океанов.

А еще Антти поймал себя на мысли, что очень хочет понравиться девушке, которую собирается убить. «Вот ведь парадокс: хочу нравиться человеку, которого следует уничтожить, стереть с лица земли как паразита. Что же это за дикая природа человеческая, а? Нравится быть эффектным, даже в роли убийцы…»

«Это подсознательное желание понравиться Кайсе, – анализировал Антти, – идет от того, что уж больно она эффектна и соблазнительна. Вот она стоит в махровом халатике, сверкая загорелыми коленками, и взгляд поневоле притягивается к ней».

Однако Антти понимал, что простой коммивояжер, чью роль он играет, априори не может понравиться Кайсе. Это было видно по ее скептической улыбке, которая иногда разбавляла плохо скрываемое равнодушие.

– Решайся, Кайса, – не сдавался Антти. – Я вот сейчас покажу тебе, как работает этот пылесос, немного приберусь у тебя. И ты сама всё увидишь.

– Зачем прибираться? У меня и так чисто, – отстраненно усмехнулась Кайса.

– Вот именно, – подхватил Антти, – у тебя, на первый взгляд, чисто, а я сейчас пройдусь по этой чистоте пылесосом, и ты увидишь, сколько грязи соберется в контейнере. Вот… смотри… – Не дожидаясь ответа замешкавшейся Кайсы, Антти нацепил на свои новые штиблеты бахилы и быстро собрал пылесос. – Сейчас я всё продемонстрирую. Я приберу по-новому, и у тебя станет так чисто, что ты удивишься. Ты уверена, что у тебя в квартире идеальная чистота, но вскоре увидишь, сколько микрочастиц будет на фильтре и сколько грязи появится в контейнере.

И Антти, не давая Кайсе опомниться, присоединил к корпусу шланг.

– Да ты, Антти, настоящий «зеленый», – иронично улыбнулась Кайса. – Я смотрю, ты не только на словах борешься за экологию в Нижнем Хуторе, но и делом.

– Вот именно! – Антти широко улыбнулся, присоединяя к шлангу турбощетку.

– Кстати, – продолжала подтрунивать Кайса, – я слышала, будто ты создал зеленую партию и пытаешься пролезть в городской парламент? Чтобы уже на политическом уровне бороться за чистый воздух и чистую воду.

– Точно! – снова улыбнулся Антти. – Ты, я вижу, хорошо осведомлена.

– А это, похоже, входит в твою предвыборную кампанию? – Кайса уже не скрывала сарказма. – Решил лично обойти с пылесосом каждый дом и каждую семью, да?

– Не просто обойти, а еще и подкупить избирателей, – Антти попытался перевести всё в шутку. – Хотя, если честно, мэр Мерве всячески препятствует нашей регистрации.

– Бедный Антти! – иронично вздохнула Кайса, закатив глазки. – Все-то ему не дают! Все-то ему мешают!

– Это точно! – С трудом подавив гнев, Антти воткнул вилку в розетку. – Мне многие вставляют палки в колеса. Но я верю в конечный результат. – вдруг, сам не зная зачем, Антти попытался сговориться с Кайсой. – Вот если б договориться с кем-нибудь из больших чиновников или крупных бизнесменов! Например, с кем-нибудь из Хаппоненов. Если б они поверили в наш проект, взяли под свое крыло и помогли немного с финансированием…

– А им-то это зачем? – удивилась Кайса.

– Ну-у… чтобы всем нам жилось лучше. Чтобы город стал чище, – наивно объяснил Антти. – А жители Усикаупонки стали здоровее и счастливее.

– А если они к тебе не прислушаются? – не уловив намека, рассмеялась Кайса. – Тогда ты так и останешься в уборщицах? Будешь бороться за чистоту своими, так сказать, руками?

– Возможно. Это все лучше, чем идти на панель или к кому-то на содержание, – огрызнулся Антти, а себе попенял, что зря попытался убедить Кайсу. Она – часть этой проклятой системы и ярчайший ее представитель-потребитель. Ей хочется вобрать в себя, хочется пожрать всё на свете.

– Ну, раз ты такой убежденный, тогда тебе и тряпка в руки! Давай, шуруй, поработай здесь уборщицей!

– О’кей, сейчас я примусь чистить наш город.

Антти включил пылесос, понимая уже, что внутрисистемными методами систему не разрушишь и что ему никогда не договориться с этими буржуинами и эксплуататорами. Только потеряет попусту время и силы. И что теперь ему точно ничего не остается, как разрушить весь этот мир. Потому и следует убить Кайсу.

– Да, и не забудь вытереть все за собой, – распорядилась Кайса.

– Непременно всё подотру. Все следы уберу, – заверил Антти.

– А когда уберешь – доложишь! – Кайсе хотелось, чтобы последнее слово осталось за ней.

Повернувшись и не давая Антти шанса продолжить перепалку, она быстро ушла в дальнюю часть огромной комнаты, плюхнулась на диван и закинула ногу на ногу. Со своего места Антти видел, что она взяла глянцевый журнальчик и принялась листать.

Кое-как подавляя ярость, Антти принялся за работу. Пылесос ему нужен был, чтобы операция прошла чисто. Шум мотора поможет ему незаметно подкрасться к Кайсе и заглушит ее крики. Впрочем, он еще не знал наверняка, решится ли ее убить. Антти специально купил самый мощный и шумный пылесос, чтобы никто из соседей ничего не услышал.

И вот, пылесося ковровое покрытие в шикарной квартире, Антти вдруг поймал себя на мысли, что он даже эту мнимую работу старается делать добросовестно, чтобы угодить Кайсе. И что он так унижается, потому что на самом деле всегда мечтал жить вместе с Кайсой. Жить в такой роскошной квартире, в самом высоком доме Нижнего Хутора с большими окнами-эркерами.

Он всегда мечтал о такой девушке, как Кайса, и подсознательно вожделел ее. Он хотел бы быть ее законным мужем. Да что там мужем, он мог бы для такой девушки стать даже домработницей или «мужем на час», лишь бы она взглянула на него доброжелательно и похвалила работу.

Он и друга своего так ревновал к Кайсе и так сокрушался после гибели Рокси, потому что частенько ставил себя на его место и жутко ревновал их друг к другу. А когда она отвергла Рокси, расстроился и переживал, наверное, больше, чем Рокси. Но у Рокси хотя бы был шанс. А эта девка свела его лучшего друга и кумира в могилу.

А Суммо Хаппонен? Антти манкировал своими служебными обязанностями и саботажничал, потому что жутко ревновал Кайсу к Суммо и злился на него. Злился из-за того, что он обладает Кайсой, когда захочет, и подносит такие подарки, о которых он сам даже подумать не может. И тачки он ненавидел и поджигал их вовсе не экологии ради, а из-за того, что Хаппонен подвозил Кайсу на своем черном «джипе-чероки» и купил ей красный «порше-кайен».

«Да, – наконец признался себе Антти, – Кайса была и моей мечтой. Ложной мечтой, ради которой я готов был претерпеть многое. Стоять вот как сейчас, согнувшись в три погибели, горбатиться на Хаппоненов в надежде сделать карьеру и когда-нибудь подняться… И эта ложная мечта полностью завладела мной. И управляла мной. Но чтобы ее осуществить, не обязательно работать. Можно просто подойти к Кайсе и…»

Накручивая и распаляя себя, Антти посмотрел, чем занята Кайса. Та по-прежнему лежала на диване, закинув ножки на спинку, и листала журнал. Полы халата задрались чуть выше приличествующего.

«Что за дрянь она читает перед смертью! – подумалось Антти. – Глупо, что это не Библия и не Шекспир, а тупой модный журнальчик».

Антти вспомнил, как мать читала Библию. И молила перед сном финских богов, чтобы они помогли в жизни ей и Антти. Ей – избавиться от чахотки, а Антти – получить достойную профессию и найти хорошую жену. Она молилась, но не получила даже хорошего пылесоса с тремя фильтрами и умерла от чахотки, осложненной воспалением легких. Надышалась всякой дрянью, работая в цехе уборщицей.

А пылесос Антти сразу не понравился. Слишком громоздкий и неповоротливый. Пусть и мощный, но слишком шумный. Ну и прощелыги же эти Хаппонены! Чего только не напишут, чтобы втюхать людям залежалый товар! Впрочем, шум сейчас был только на руку. Единственное, что Антти понравилось в пылесосе, так это гибкий силиконовый шланг. Если таким придушить, то и следов не останется. Не то что от шнура или веревки.

Думая так, Антти сделал несколько шагов по направлению к Кайсе. Он уже пропылесосил дальние углы и большую часть комнаты, а теперь ему не терпелось подойти и посмотреть, что там у Кайсы под полами халатика. Сделав несколько осторожных шагов, Антти увидел, как Кайса разглядывает страницу с ажурным нижним бельем.

– Что-то не так? – Кайса заметила его похотливый взгляд.

– Красивый у тебя педикюр, Кайса, – сказал Антти. – Небось, в салоне каком-нибудь сделали.

– В салоне, – растерянно кивнула Кайса.

– А моя мама никогда не могла себе этого позволить. Но тебе, наверное, Хаппонен дает денег на все эти штучки.

– Ты пришел пылесос демонстрировать или на ноги мои пялиться? – Кайса нутром почувствовала неладное.

– Пылесос демонстрировать, – подтвердил Антти.

– Тогда давай всё показывай и убирайся ко всем чертям! – В гневе Кайса могла быть страшна, но сейчас Антти это не пугало.

– Да не стоит он таких эмоций, Кайса, – успокоил девушку Антти. – Я уже и сам убедился, что пылесос этот – сущая дрянь, а реклама просто врет. Вечно эти Хаппонены втюхивают нам полное дерьмо ради своей наживы.

– Почему дерьмо? – Кайса спустила ноги со спинки дивана и села, на миг приоткрыв кружевные трусики.

– Посмотри, как мало грязи я насобирал на твоем полу. А тут, вот еще незадача, авария небольшая произошла: вода из опрыскивателя пролилась на паркет.

– Где? – заволновалась Кайса.

– Вот здесь… И в контейнер попала, видишь? – Антти держал шланг в руках и турбощеткой показывал, куда нужно смотреть.

– Где вода? – не могла разглядеть Кайса.

– Да вот же… Ты нагнись пониже.

Кайса нагнулась, и тогда Антти накинул ей на шею шланг и принялся душить, получая от этого, как ни странно, неописуемое удовольствие. Он душил Кайсу до тех пор, пока та не перестала двигаться и дергаться, пока не замерла вовсе, распластавшись на полу в неестественно прекрасной позе.

Потом Антти запихнул ее обмякшее, но еще теплое тело в огромную коробку из-под пылесоса и заклеил скотчем. Кайса была стройняшкой и в короб поместилась без труда. Затем Антти тем же пылесосом тщательно пропылесосил диван и вокруг, а пол протер еще и тряпкой. Все это он делал в перчатках, а на ногах были бахилы.

Только потом Антти поднял отлетевший в угол журнал, который открылся на странице со статей культового журналиста Эсы о рок-кумире Рокси Аутти. На Антти страдальческим взглядом смотрел его лучший друг.

– Вот я за тебя и отомстил, дружище, – сказал Антти. – Мне пяти минут хватило, чтобы упаковать эту суку. А ты с ней годами барабался.

Поговорив с другом, Антти перенес к себе в квартиру пылесос, потом коробку с Кайсой. Все это он постарался провернуть незаметно для соседей. Раздев тело, он положил его в ванну и пустил горячую воду. Это для того, чтобы тело Кайсы подольше сохраняло приятное для пальцев тепло. Чтобы тело не окоченело окончательно и его было удобней разделывать.

Затем Антти очистил короб и вновь упаковал пылесос. Тут же и вернул в магазин, сказав, что протестировал и остался недоволен. Это было разумно, это было запланировано. Это было частью стратегии: спрятать инструмент убийства в безбрежном море потребительских товаров. Как иголку в стоге сена.

Ради алиби Антти зашел в «Спасательную шлюпку» и заказал маленькую стопку перцовки.

– Может быть, сто грамм? – спросил бармен, зная обычную порцию Антти.

– Нет, – ответил Антти. – Сейчас только пять часов, так что для ста грамм слишком рано. Пятьдесят – самое то для пяти часов. А попозже закажу и сто, если захочется.

Антти специально акцентировал время, чтобы официант запомнил, во сколько он спустился в бар.

– Что-нибудь еще? – спросил официант Барри.

– Можно, – кивнул Антти. – Стаканчик минеральной воды. Если, конечно, вода нам что-нибудь даст.

– А что может дать простая минеральная вода? – с улыбкой спросил Барри.

Антти вспомнил протекшую воду. И то, как опускал тело Кайсы в горячую ванну.

– А закуску не желаете? – спросил официант.

– Нет, – поморщился Антти, вспомнив, что сегодня ему еще предстоит разделывать Кайсу.