Верность Гришин Леонид

Туфли

В тот год мы решили с женой провести отпуск на юге, но по пути заехать к её родителям. Чтобы добраться до родителей, нам необходимо было сделать пересадку в Ростове.

Собираться мы начали заранее. Нужно было кое-что ещё достать. Многие помнят, что в то дефицитное время говорили не «купить», а «достать». Нам нужно было достать купальные принадлежности и, соответственно, подарки для родственников. А чтобы всё это раздобыть, необходимо было часто ходить по магазинам, надеясь попасть тогда, когда будут «выбрасывать». В то время говорили не «продают», а «выбрасывают».

В один из таких «выбросов» жена купила себе шикарные, как она выразилась, туфли. Я ей тогда сказал, что на юг лучше ехать в босоножках, а не в туфлях. Но я не знаю такого мужчину, который смог бы переубедить женщину в этом вопросе.

Билеты мы тоже достали заранее, в купейный вагон. Нашими попутчицами оказались две женщины. Но они ехали не «дикарями», как мы, а по путёвкам в дом отдыха. Наш поезд должен был прибыть в Ростов ночью, в три часа. Это было неудобно. На второй день пути, перед тем как лечь спать, я собрал все вещи и даже остатки продуктов, чтобы, когда поезд подойдет к Ростову, не шуметь, а спокойно выйти, не мешая попутчицам. Когда поезд начал прибывать к Ростову, я вышел к проводнику, взял билеты и сказал, что мы уже поднялись. А жене я решил дать ещё поспать и разбудить её после того, как поезд прибудет на станцию.

Поезд остановился, я стал будить жену. Не скажу, что это мне быстро удалось. Я сказал, что если мы сейчас в Ростове не выйдем, то со следующей станции нам будет намного сложнее добраться до родственников.

Она поднялась, переоделась. Я пока убирал вещи. Она надела кофточку, обулась, я подал ей пакет с остатками продуктов, её сумочку, а сам взял чемодан и сумку с вещами. Я пошёл вперёд, она за мной. Когда вышёл из вагона, поставил вещи на перрон, чтобы помочь ей выйти. Посмотрел на неё – она стоит с закрытыми глазами.

– Пошли на вокзал, закомпостируем билеты.

Она кивнула мне, мы пошли. Поезд тронулся и повёз наших попутчиц к Чёрному морю. Когда мы вышли на перрон, где было больше света, жена остановилась. Я прошёл шагов десять, обернулся и позвал её. Она не реагировала. Я позвал громче. Она снова молчит. Я поставил вещи и подошёл к ней.

– В чём дело? Чего ты остановилась? Смотришь вниз, как будто кошелёк нашла.

Она посмотрела на меня. А у неё глаза полные слёз…

– Что случилось? Что с тобой?

– Посмотри.

– Куда?

– На ноги.

Я посмотрел на её ноги и, чтобы не было у неё истерики, попытался подавить смех, повернулся и пошёл к вещам доставать тапочки. У неё на одной ноге была её шикарная белая туфля, а на второй – чёрная туфля одной из попутчиц.

Однокурсники

В институт я поступил во времена перестройки, поэтому по окончании не столь обязательным было ехать по распределению. Так что большинство ленинградцев и те, кто женился на ленинградках, – все остались в Ленинграде, и только такие как я, иногородние, и те, у кого жёны не коренные жительницы, поехали на великие стройки коммунизма. А там дальше эти дикие, страшные 90-е годы. И за это время я раза два всего был в Питере, но так – на денёк-другой заскочил. Иногда перезванивался с однокурсниками и одногруппниками, в основном с Виктором, с которым мы жили в общаге в одной комнате. На последнем курсе он женился на ленинградке и остался в городе.

А вот сейчас он в начале месяца позвонил мне и сказал, что так, мол, и так, 20-го числа собираются однокурсники и одногруппники отметить пятнадцатилетие окончания института.

– Все хотят видеть тебя. Особенно хочет видеть Свечка.

Я не задумываясь сказал:

– Буду, – и положил трубку.

Свечка хочет видеть меня. Почему Свечка? Это Светка. На первом курсе она была худенькой, стройной девочкой с большой копной рыжих волос. Сразу после зачисления в институт нас всех послали в колхоз на картошку. И где-то к вечеру, когда мы выбирали картошку, Свечка (тогда её звали Света, конечно) стала поправлять косынку, и в лучах заходящего солнца её рыжие волосы так светились, что кто-то сказал: «Смотрите, Света как свечка горит!» С тех пор к ней и прилипло слово «свечка». Она не обижалась и даже откликалась на это прозвище.

А у нас со Свечкой на последнем курсе даже любовь была. И вот, когда она пригласила меня познакомиться с родителями, её мама, узнав, что я иногородний и живу в общаге, сразу сказала: «Не надейся, что я своей дочурке разрешу поехать в тмутаракань по назначению. Не получишь ты этого!» Так наша любовь и угасла. По окончании института я поехал в «тмутаракань» строить коммунизм…

Я взял билет, позвонил Виктору и сказал, что 19-го вылетаю. В Пулково он меня встретил на своём автомобиле. Нам пришлось долго пробираться по питерским пробкам. Приехали к нему домой. Поужинали тем, что было. У него все были на даче. А утром за завтраком он сообщил, что у него сегодня очень важные переговоры, но он приедет к Вась-Вась к четырём часам, как и было намечено. Вась-Вась – это Васильев Вася. Виктор сказал, что он живёт в Ольгино и что у него дом в 42 окна. Его жена часто шутила, что если мыть окна, начиная с первого, то пока дойдешь до 42-го – можно заново начинать. Поэтому решили встречаться у него, чтобы ни в кафе, ни в ресторане не мешала современная музыка, которая и не музыка, а попросту шум. Все поддержали эту идею.

– А тебе, – говорит, – я заказал такси, городское такси.

– Что такое городское такси?

– Да вот, ты понимаешь, здесь один… ты сам вчера убедился, какие пробки. И вот один молодой компьютерщик… Кажется, его зовут Денис Карасёв… Так вот, он предложил городу такую программу: диспетчер принимает заказ и спрашивает, сколько человек поедет, узнает маршрут и уточняет: не возражает ли заказчик, если машина будет подана на пять минут раньше или на пять минут позже. При этом за пять минут до подачи диспетчер сообщит, что уже можно ждать у парадной. Если клиент, или заказчик, соглашается на такие условия, он спрашивает: не возражает ли клиент, если вместо легкового автомобиля подадут микроавтобус, в котором будут другие пассажиры, но у которых такой же маршрут. Если вы даёте согласие, то тогда ваша поездка обойдется в три, а то и в пять раз дешевле. Обычно все клиенты на это соглашаются. Это выгодно как для них, так и для города, поскольку бывали случаи, что по одному маршруту могут двигаться одновременно три, а то и пять машин. А здесь вместо этих трёх-пяти такси движется один автомобиль. Это в какой-то мере разгружает улицы, пробок меньше, к тому же экология не так страдает. Поэтому новый мэр поддержал эту инициативу, и теперь это внедряется. Так что ты не удивляйся, если вместо легкового автомобиля придёт микроавтобус.

– Да мне-то что? Мне всё равно.

И действительно: без пяти минут три позвонил диспетчер, сказал, что номер автомобиля такой-то. «Будьте любезны, – очень вежливо попросил он подождать у парадной, – чтобы не задерживалось такси».

Я вышел. Перед парадной стоял интересный автобусик, шофёр указал мне место. Пока я к нему проходил, я нечаянно зацепил ногу какого-то пассажира. Я извинился, но в ответ услышал то, что меня несколько поразило! Он обращался не ко мне, а, скорее, к пассажирам:

– Вы посмотрите на этого хама, наглеца, он наступил мне на ногу!

– Извините, пожалуйста, я не заметил, – попросил я вновь прощения.

– Он извиняется! Вы посмотрите на это хамло! Он наступил мне на ногу! Он не знал, что у меня там мозоль, которую я уже десять лет не могу вывести. И она теперь болит! И потом посмотрите, чем он наступил! Да его штиблеты в таком виде! Кирзовый солдатский сапог элегантнее выглядит! А он наступил на мой лакированный туфель! Итальянский, из чистой кожи, за который я заплатил три тысячи баксов!

И вдруг со всех сторон посыпалось:

– Да, да! Вот это хам! Вы посмотрите, что он делает!

– Я знаю таких – это алкаш! Он нажрался пьяным и залез сюда!

– Да нет, это не алкаш – это наркоман!

– Почему он наркоман?

– Да потому что у алкашей носы красные, а у него синий! Это же наркоман!

– Нет, нет, нет – это не наркоман! Это маньяк! Я видел, в школе висел фоторобот. Это точно он, вылитый!

– Это точно – он наркотиками там торговал.

И со всех сторон сыпалось… Ужас какой! Думаю: «Вот устроил мне Виктор поездочку. Я лучше пойду такси поймаю, или на частнике…»

– Будьте любезны, остановите, я выйду, – обратился я к шофёру.

И тут опять:

– Посмотрите, он оскорбил здесь, нахамил всем, человеку ногу поломал! И он хочет смыться! Понял, что попался! Его надо задержать!

Я не успел ничего сделать, как у меня на левой руке щёлкнул наручник. Я хотел возмутиться, толкнуть того, который меня защёлкнул, но не успел. Правая рука у меня тоже оказалась защёлкнута. И так я стоял в проходе: одна рука у меня пристегнута к одному креслу, а вторая к другому справа, будто распят.

– Его надо проверить! Что у него в карманах!

– Это точно, у него, наверное, там и взрывчатка есть!

Начали меня обыскивать. Я попытался возражать:

– Вы не имеете права!.. – и прочее…

Но вокруг меня орали, шумели, а потом вдруг показывают:

– Вот, пожалуйста! Наркотики, белый пакет.

– Да, да, да, наркотики! Я по запаху чувствую! – затараторил один пассажир, который склонился над моими карманами.

– Да, да, да, вот такими наркотиками он – детей! Приносила дочка из школы и показывала! Да, вот такой вот белый пакетик наркотиков нюхают! Мне показывали, как надо нюхать! Давайте его заставим, пусть он понюхает! – заголосила какая-то лахудра.

И вдруг мужчина из левого моего кармана вытаскивает пистолет.

– Вы посмотрите, у него и пистолет здесь! Чего только нет! Документы проверьте, проверьте документы, кто он такой?

Залезли во внутренний карман, достали паспорт. А я ничего не могу сделать – я прикованный стою. Достали паспорт, стали читать.

– Да он фальшивый!

– Да вы посмотрите, он откуда-то…

– Гастролёр! Вот так вот появляются здесь гастролёры, ходят, топчут, плюются!

– Правильно делали в застойные времена, что на сто первый километр! Нечего сюда пускать!

– Ходят, топчут, плюют, по Питеру уже невозможно пройти: грязь кругом, мусорные кучи валяются, а они ещё в такси лезут!

– Эй, шофёр, останови, мы сейчас милицию вызовем, сдадим его!

– Ну что, в конце концов, товарищи… – не выдерживаю я.

– Нашёл товарищей! Товарищ! Ты наркоман, маньяк, алкоголик! Товарищей ещё он себе здесь ищет, гастролёр, понимаешь ли, карманник!

– Да, да, да! Вчера, нет, на прошлой неделе, точно! Он сел со мной рядом и утащил кошелёк. Там было пять тысяч рублей – все по пятьсот рублей, точно! Отдай кошёлек, дай сюда кошелёк, отдай мои деньги, ты утащил у меня!

Мужчина справа:

– Точно! Я в прошлом месяце ехал в автобусе, он подсел ко мне, а потом у меня зонтик пропал. Где мой зонтик? Отдай мне мой зонтик!

Так и сыпались на меня обвинения со всех сторон. А я стою, не знаю, что и делать. Вдруг к автобусу подъехала машина, оттуда вышли два гражданина, зашли. Один из них представляется:

– Я майор по сверхважным вопросам. Что здесь такое?

– Вот, задержали, – все хором говорят, – задержали маньяка, алкоголика, террориста.

– Извините, я… – я попытался оправдаться.

– Нет, ты потом поговоришь, сейчас свидетелей буду опрашивать. Кто хочет сказать?

– Я, я, я! – подскочила та лахудра, которая первая заговорила про наркотики.

– Вы откуда?

Рыжие волосы свисали ей на очки, почти что их заслоняя, широченный нос (по-моему, на носу тоже торчали рыжие волосы) и рот до ушей, с такими губищами красными намазанными, противная такая морда!

– Я свидетельница! Я видела, как он человеку ногу ломал!

Она встала в проходе, подняла юбку и показала свою на удивление стройную и красивую ножку. Я ещё удивился, что такая неприятная морда, такая внешность, но такая красивая стройная ножка в модных босоножках, с педикюром, с накрашенными пальчиками…

– Вот так он, вот так вот, – начала она своей ножкой вращать, – вот так он наступил на ногу этому гражданину! И пытался его мозоль раздавить!

Мне показалось, что она не столько хочет продемонстрировать, как я пытался, а сколько показать свою элегантную ножку. Я, надо сказать, залюбовался.

– Так, хорошо. Следующий! – приказал майор.

– Вот! Мы у него, пожалуйста, нашли наркотики, – передали пакет, – и пистолет!

Этот, представившийся майором, взял пистолет и понюхал.

– Так. Стреляли не позже, чем полтора часа назад. Точно. Вы где его подобрали? А? Здесь?

– Да.

– Полтора часа назад был убит на четвёртой линии гражданин бизнесмен. А-а-а, значит, это киллер, значит, он убил… Понятно… Всё. Значит, так, не будем откладывать в долгий ящик. Вот судья. Давай, принимай решение.

Я удивился, как это так можно, прямо здесь судья, здесь же решение… Этот мужчина начал говорить:

– Я, пользуясь доверием, которое мне оказано, на основании статьи 722/275 пунктов «а», «б» и «с» Гражданского кодекса, а также согласно статьи 127/1000875 пунктов «d» и «c» уголовного кодекса, признаю гражданина виновным по пунктам «а», «в», «с», «d» статьи 2000775 «Незаконное хранение и ношение оружия», по статье 2000721 пунктам «а», «б», «с», «d» «Незаконное хранение и распространение наркотиков», по статье 172/3 пункту «d» «Умышленное нанесение увечья гражданину», по статье 142/1 пункту «с» «Оскорбление граждан»…

Я вновь попробовал сказать что-нибудь в своё оправдание…

– Помолчите! На основании статьи 177/2000875 суд постановил: признать гражданина виновным и назначить ему наказание: материальное и моральное. Материальное в виде… – тут он помолчал, обвел всех взглядом, все замерли, слушали, – в виде покупки в ближайшем цветочном магазине роз в количестве пятнадцати штук. И моральное: вручить Свечке эти розы!

Я своим ушам не верю, не могу понять, что такое случилось? И вдруг эта вот лахудра, которая рыжая, которая напомнила мне болонку (правда, я не знал, бывают ли болонки рыжего цвета), снимает свои ужасные очки, вместе с ними нос, на котором торчат рыжие волосы, отклеивает вывороченные губы и превращается в Свечку! Она подбегает, прыгает мне на шею и целует. А я стою, как распятый, привязанный к спинкам кресел. Все вокруг тоже принялись снимать парики, очки, наклеенные брови. И только сейчас я догадался, что это они меня так разыграли!

Футболист

Вторая половина сентября. Погода установилась тихая, тёплая… В Питере, в Ленинградской области это время называют «бабьим летом», а здесь, на Кубани, это продолжение лета. Правда, зори уже стали прохладными. Но всё равно здесь, на побережье, это время называют «бархатный сезон». Мне особенно нравится это время, потому что на Кубани вода становится чистая, река входит в русло, уже нет разливов, уровень воды становится стабильным, некоторые протоки, которые всегда мешали весной или летом подъехать к хорошему месту, пересыхают. В это момент рыба начинает хорошо брать: и сом, и сазан, и голавль, да и всё «население» кубанских рек старается схватить наживку, а заодно волбер, блесну – всё что угодно, чтобы накопить энергии на зиму.

Сегодня я отправился под Красную. У брата свои дела, он не поехал, поэтому я собрался один. Выехал рано. Еду и смотрю: на перекрестке стоит мужчина с поднятой рукой – просится. Я глянул, рядом с ним лежит рюкзак и чехол со снастями. Как-то сразу на ум: «Рыбак рыбака…».

Я остановился, открыл окно и узнал этого мужчину. Три дня назад я также рыбачил под Красной, а он проезжал мимо меня на велосипеде, остановился, поздоровался, посмотрел, как я ловлю, и поехал дальше вниз по течению.

– Не подбросите до Ковалёвки? – обратился он ко мне, когда я остановился.

– А может, сразу до Красной?

Он немного отпрянул от окна, но потом, узнав меня, поздоровался.

– А, это вы. А вы что, под Красную?

– Да.

– Ну, значит, мне повезло.

Я открыл багажник, он уложил свои снасти, затем сел в машину и представился Андреем. Я тоже назвался. Он стал объяснять, что ловил вчера под Красной, что сейчас там хорошо идут сом, сазан и другие.

– Я в основном сейчас сазана и сома беру, иногда так побросаю спиннинг – жереха. А вчера приехал с рыбалки и начал готовиться к сегодняшней. Я вообще на велосипеде обычно езжу на рыбалку, так у меня немножко заднее колесо спустило, но я его вечером подкачал. А сегодня подхожу, смотрю – а оно опять спущенное. Я взял насос, стал качать и вижу, что не закачивается. Я разбортировал, а там, оказывается, не проколото, а трещина, причём такая, что не заклеить никак. А запасной камеры нет, магазин открывается сами знаете когда. А я там поставил вчера и на сома и макушанки. Решил на попутных доехать, добраться до места. И вот мне так повезло.

Едем мы так, разговариваем, у Пригородного я хотел свернуть, но он сказал ехать дальше, чтобы перед Ковалёвкой свернуть на Кубань.

– Но там же протоки, как мы проедем?

– Нет, там уже протоки пересохли, проехать можно будет.

Раз человек знает, я поехал. Не доезжая до Ковалёвки, он мне показывает, где спуск, предлагает съехать на грунтовую дорогу. С одной стороны кукурузное поле, а с другой уже начинается прикубанский лес. Мы ехали вдоль кукурузного поля. Там уже к тому времени созревает высокая кукуруза. Выше двух метров. Я присмотрелся: там на каждом стебле или бодылке, как её называют у нас, по три початка, которые у нас, в свою очередь, называли кочаном. А я помню, что в детстве, начиная с седьмого класса, мы практически в сентябре не учились. Нас отправляли на сельхозработы. К школе приходила в назначенный час машина. Машины в то время были бортовые, ГАЗ-51, например. Там от борта до борта лежали доски, на эти доски мы усаживались и ехали в поле. Чаще всего приходилось убирать кукурузу. Мы вручную выламывали початки. Тогда то ли не было комбайнов, то ли колхозы были бедные, и техника не закупалась. И вот мы, школьники, собирали кочаны, початки выламывали руками. У нас были специальные мешки, мы пытались их верёвкой привязать на шею. Складывали туда, сколько можно донести, а потом вываливали в кучу. К этому времени, ко второй половине сентября, кукуруза уже созревшая, высохшая. Листья у неё становятся сухие. Железом или фольгой не назовешь, но довольно неприятные. Края такие, что можно было и обрезаться. Мы, конечно, царапались, обрезались… Весело было в то время. Также иногда убирали подсолнухи. Но подсолнухи, я почему-то помню, убирали комбайны, после которого на поле оставалось много шляпок. И вот нас, школьников, выстраивали в цепочку, и мы двигались вместе с учителем по полю, собирая шляпки от подсолнухов, естественно, с семечками, складывали также в мешки, а потом где-нибудь в одном месте ссыпали.

И вот сейчас, любуясь этой кукурузой, мы подъехали к высохшим протокам. Андрей предупредил, что сразу после того, как переедем протоку, нужно будет взять резко влево. Я так и сделал. Там такая дорожка между кустов шла. И метров через пятьдесят мы выехали на красивую поляну – небольшая, обрамлённая громадными деревьями, названия которых я не знал. Мы в детстве как прозвали такие белолисткой, так я их и зову – белолистка. У них листья с одной стороны белые. Чем-то отдаленно напоминает лист мать-и-мачехи. Они вырастают довольно большие. Ствол иногда бывает в два обхвата.

Андрей сказал, что здесь можно остановиться. Он вышел, посмотрел и сказал, чтобы я устраивался здесь, а он пойдёт вниз – там у него стоят сомятницы и макушанки. Я стал осматриваться. У одной из белолисток сделаны были стол на хороших столбиках, скамейки и навес. Навес опирается на белолистку и покрыт карбонатом. Я сначала подумал, что это плёнка, а как поближе подошёл, так это оказался карбонат. Рядом ещё был орешник, а там вроде как стояла теплица. Я ещё удивился, как это так, зачем в тени строить теплицу. А потом я присмотрелся и понял, что это не теплица вовсе, а такой оригинальный шалаш. Мне даже интересно стало подойти посмотреть, как он сделан. А сделан он был довольно оригинально: орешник не такое уж большое дерево, но у него достаточно гибкие стволы. Так вот эти гибкие стволы от орешника были связаны вверху, и получались как бы дуги. Несколько таких дуг оказывались связаны и обтянуты плёнкой. Торцевая сторона также была затянута в плёнку. А передняя стенка была завешена так, что они края перекрывали друг друга, образуя вход и выход. Внутри тоже очень оригинально было устроено: везде положены поддоны – такие, которые сейчас применяются для транспортировки товаров. Эти плотные деревянные поддоны использовались в шалаше в качестве спальных мест. Если положить надувной матрас, то вполне можно спать. Внутри шалаша росло дерево, ветки которого использовались как вешалки. Набиты там были крючки и висели несколько плечиков. Был также небольшой столик здесь же около дерева. Вспоминаю, как у Сабанеева, у Никитина описываются рыбацкие шалаши. Помню, Сабанеев описывал, как правильно строить шалаш, чтобы он был непромокаемым, как ветки нужно класть. А сейчас как просто: обтянул плёнкой ветки – вот тебе и шалаш. У Никитина так описано рыбацкое утро: «Рыбаки в шалаше пробудились, сняли сети с шестов, вёсла к лодкам несут…». Да, хорошее дело, когда человек рыбалкой занимается, когда он близко к природе…

Я стал оглядывать эту поляну, заметил пресный ручеёк, и рядом лежат какие-то ёмкости. Я попробовал – вода очень холодная, аж зубы ломит.

Я облюбовал хорошее место, решил рыбачить там. Поставил макушанки и решил пойти посмотреть, что там дальше расположено. Наткнулся на старицу – глубокую вымоину, в которой ещё вода осталась. Везде пересохло, а здесь осталось. Я вспомнил, как мы в детстве такие старицы находили. После войны ещё оставались воронки, и весной, а иногда летом, случались наводнения – всё затапливалось кубанской водой, и, когда вода спадала, в ямах, в воронках оставалась рыба. К концу сентября вода испарялась, но в глубоких местах оставалось немного воды, а в ней рыба. Деваться ей было некуда, по берегу она ходить не может. То, что цапля не смогла выловить, то мы, пацаны, приходили к таким старицам, раздевались и начинали воду мутить. Поднимался ил, у рыбы забивались жабры, внизу она не могла уже дышать, поэтому поднималась на поверхность и пыталась ртом чистую воду с кислородом прогнать через жабры. Но мы, конечно, это видели, брали её руками и ловили таким образом.

Я посмотрел на эту старицу, припомнил всё. Конечно, мутить воду мне не захотелось, и я вернулся опять на своё место. Поставил закидные, а немного погодя всё-таки решил проверить эту старицу.

Взял удочку, леска у меня была где-то 0,2, и поплавочек, пошёл к этой старице. Ловил на червячка. Как только я забросил, поплавок ещё не коснулся воды, как у меня сразу что-то попалось. Я подсёк – оказался карась, где-то грамм 400. Я поправил наживку и забросил снова. И опять: не успел только поплавок коснуться воды, как на крючок попался сомёнок. Тоже где-то грамм 400. Я взял садок и начал складывать туда рыбу. Так и ловилось: то карасик, то сазанчик, то ещё какая-нибудь рыба, которая осталась после наводнения. Чувствовалось, что старица рыбой перенаселена.

И вот я вновь забросил удочку, а поплавок остался стоять. Очевидно, подошла какая-то крупная рыба. Стал ждать – и правда поклёвка. Поплавок сделал несколько колебаний и плавно пошёл под воду. Я дал ему немножко отойти и подсёк. Почувствовал, что там приличное что-то. По поклёвке я определил, что это сом. Но поскольку у меня лесочка 0,2, то я особо не удерживал. Дал ему поплавать, но при этом подводя к себе. Немножко помучил таким образом и, подведя ближе к берегу, стал замечать, что сом этот около двух килограмм весом. Я его вынул, также положил в садок и посмотрел, что у меня в садке уже достаточно рыбы. Решил, что мне сегодня рыбы много не надо. Достаточно будет на уху. Домой рыбу везти нет смысла. Родственники и соседи уже вежливо отказываются. Значит, пришло время переходить к стилю «поймал-отпустил». Может, сазанчика, карпа ещё отпущу, а вот хищника у меня как-то не поднимается рука отпускать. Помню, как-то с зятем в Ленобласти ловили. У него так: он хищников до килограмма, а щук вообще до двух килограмм – всех отпускает. А у меня как-то не поднимается рука отпускать. Он мне сказал, что я неправильно поступаю, раз не отпускаю молодых. Я ему ответил, что не знаю, кто больше вреда природе приносит – я, который хищников поймал, или ты, который хищника отпустил. Чтобы щуке нарастить вес до килограмма, ей надо не меньше 20 килограммов хорошей рыбы съесть: плотвы, подлещиков, уклейки, карасей и прочих. Поэтому спорный вопрос, надо ли хищников отпускать. Хоть и говорят, что хищники являются «ассенизаторами», потому что они очищают водоем от больных рыб, но, тем не менее, мне кажется, что большое количество хищников ни к чему. Поэтому и сейчас сома мне не очень хотелось отпускать.

Я пришёл на своё место, тем более услышал, как сработал сигнализатор. Сигнализатор сработал на сомятнице. Я подсёк и почувствовал, что там большая рыба. Здесь-то я уже, конечно, не опасался. Здесь у меня стояли и шнур, и крючки, и мультипликатор – всё надежное. Стал подводить. Где-то четыре с небольшим килограмма попался сом. Посадил на кукан, а та рыба у меня в садке.

Сработал сигнализатор на макушанке. Я подсёк, попался сазан тоже где-то около двух килограмм. Время как раз такое, что рыба хорошо берётся. В это время она жирует, запасается, предвидя скорую зиму. Я не стал забрасывать макушанку, решил, что пусть так постоит. Рыбу было девать уже некуда. А сомятницу всё-таки поставил.

Я достал стульчик, сел в тени. Смотрю: идёт Андрей. У него на плечах что-то похожее на коромысло. Помню, в детстве мы тоже на коромыслах носили воду, потому что тогда были общественные колонки с водой. У нас были колонки с кубанской водой – эта вода как техническая считалась, так как была мутная. Также была питьевая, чистая, которая шла с артезианских колонок. Воду в вёдрах на этих коромыслах носили. Андрей приспособил палку так, что на одной стороне сом, наверное, килограммов пятнадцать был, а с другой стороны палки три сазана. Наверное, тоже общий вес был примерно равный. Принёс, положил.

– Смотрите, сколько у меня попалось, – сказал он и предложил сделать уху.

– Давайте, а из чего? Я вот тоже наловил.

Он предложил вариант, чтобы он занялся рыбой, а я казаном и костром. Я согласился и пошёл доставать казан. Он посмотрел на принесённый мною казан и сказал, что он слишком маленький, предложил взять побольше. Я посмотрел, а у него там под кручей целый склад был вроде шкафа. И на одной из полок лежал приличный казан. Он дал мне этот казан и указал, что брать воду нужно из родника. Я это знал, так как уже пил оттуда. Я у него спросил про ёмкость в ручейке.

– А-а-а, это холодильник! Сюда мы кладём продукты на хранение. Пойманную рыбу чистим и там же складываем. Двое суток она замечательно хранится даже в летние жаркие дни.

Я набрал воды в казан, подцепил на треногу, развёл костёр. Андрей в это время разделывал рыбу. Он отсёк от сазана голову так, что передние плавники остались нетронутыми, предварительно счистил чешую миллиметров на 50–80 от головы и под плавниками. Также снял с хвоста чешую, вырвал жабры, отсёк хвост – всё это он сложил в ведро с водой. Разрезать он стал не по брюху, а по спине. Оттуда вынул внутренности и промыл. Рядом с ним стоял тазик, куда он и положил рыбу. Так же он поступил с остальными. Я смотрю и думаю: куда столько рыбы? Голова и хвосты сазанов, да ещё и соминая голова. Я решил промолчать, видно было – человек знает, что делает. Все головы он тщательно промыл, тщательно вырезал жабры. А я всё это время наблюдал за ним. Подал мне тазик и сказал, что когда вода закипит, запустить головы и хвосты. Я спросил, поместится ли столько, на что он утвердительно кивнул головой.

Дальше он достал какой-то мешок из рюкзака. Я понял, что это соль. Он разложил холщовую тряпочку, положил туда тушку сазана, посыпал солью. Затем достал укроп, порезал и положил вовнутрь. Сложил, завернул в тряпочку и убрал в полиэтиленовый пакет. Так он проделал со всеми сазанами. Уложив всё в пакет, он унёс это в тот «холодильник».

Затем принялся разделывать сома. Здесь он поступил по-другому: выделил хребет, стал разрезать на куски, сделав, таким образом, филе. Так же, как и в прошлый раз, он засолил кусочки, но теперь не свежим укропом, а семенами укропа. И так же всё уложил в холщовые тряпочки и пакетики, которые он сложил в большой кулёк, после чего отнёс в холодильник. Хребты он разрезал на несколько частей и передал мне, сказав, чтобы это я тоже положил в уху.

Вода закипела, и я опустил туда рыбу. Пока варилась рыба, я снимал с воды пену, также добавил ингредиенты, какие обычно клал брат. Когда уха, на мой взгляд, была уже готова, я пошёл к машине и достал бутылку водки. Андрей странно посмотрел на меня. Мы на тот момент перешли уже на ты, а тут он вдруг обратился ко мне на вы, по имени-отчеству.

– Можно вас попросить не добавлять водку в уху, – извинившись, сказал он.

Я удивился, мне казалось, что все так уже давно готовят. Но раз Андрей не хочет, я поставил её на стол. Настаивать не стал. Уха готова, начал разливать. Стал открывать водку, а он опять извиняется и просит ему не наливать. Я удивился ещё больше – на вид здоровый мужчина, на больного не похож.

– А что так?

– Да вы знаете, я не употребляю её.

– Что, совсем?

– Когда-то много употреблял, а сейчас даже видеть её не могу. Отвращение вызывает.

Делать нечего: раз человек не может видеть, я убрал её обратно в машину. Однажды я такое слышал от попутчика в поезде. Он тоже рассказывал, как в его колхозе появился человек, который двумя-тремя фразами отучил его от водки.

Он попросил не обижаться из-за отказа.

– Дело всё в том, что когда я в школе учился, я очень хорошо играл в футбол…

…Уже в 10 классе меня взяли в хорошую команду. Я прочитал как-то, что Стрельцов, игравший в «Торпедо», сломал себе карьеру, попав в тюрьму. И говорят, что он так владел мячом, что мог запросто в форточку попасть. Мне эта фраза очень понравилась, и я стал отрабатывать удары на меткость. У меня это получалось, я с одиннадцатиметрового в ворота в девятку бил. Практически не брались мои мячи. Ни один вратарь, не знаю, смог бы Яшин взять… Но никто из знакомых вратарей не мог отразить мой удар, потому что я прямо впритирку попадал всегда. Футбол – игра такая… Короче, связку порвал, травму получил. Один раз, второй раз. Два-три месяца каждый раз приходилось ногу лечить. А потом, не скажу, что выгнали, но смысла в команде меня держать уже не было. Поскольку футболист, который не может бегать, – не футболист. Списали меня. В футбол я перестал играть, пошёл на курсы шофёров. И в это время немного пристрастился выпивать. То пивка, то водочки. Получил удостоверение шофёра третьего класса, устроился на работу. Тогда я окончательно пристрастился к алкоголю… Что для шофёра водка? Это штрафы… А через некоторое время у меня и вовсе отобрали права.

Это сейчас говорят «бомжи». А тогда их называли тунеядцами. В парке у нас было одно кафе – «Голубой Дунай». И вот мы, алкаши, лодыри, будем говорить, там и собирались компанией. Иногда где-то удавалось подработать, мы и шли пропивать. Были у нас и такие, которые умудрялись красть, кому-то в карман залезть или выпросить у работающих людей, которые приходили туда с получки. Иногда давали, иногда нет. И драки были. К этому времени у меня мама умерла. Я продал её дом, а деньги все пропил. В карты играл. У меня даже неплохо получалось. Мог в очко передернуть, умел определять, когда человек блефует. Когда начали уже руки трястись, пару раз передернул так, что было заметно. Побили меня тогда за жульничество. А потом с трясущимися руками уже не в карты играть… Пропил я дом. И как-то раз, когда я опять околачивался возле этого «Дуная», хотелось хотя бы кружку пива выпить – опохмелиться. Смотрю: по аллее идёт мужчина с тростью в чистеньком костюме, белой рубашке и галстуке. Он зашёл в «Голубой Дунай», попросил минеральной воды. Достал кошелёк, а там денег очень много было. Я подумал: раз богатый человек, то, может, угостит пивком. Я попросил его, а он так на меня посмотрел… И со словами: «Нет, не угощу» – взял бутылку минеральной воды и отошёл к столику. «Ах ты, гад такой, – думаю. – Интеллигент тоже! Полный кошелёк денег, и пожалел на кружку пива…». Такая злость меня взяла! Думаю, сейчас бы дать тебе по голове и забрать все деньги. И так в меня эта мысль врезалась! Думаю: «А что? Сейчас я так и сделаю!»

Я вышел из кафе, а там неподалёку валялись кирпичи. Я взял полкирпича и думаю: «Вот он сейчас выйдет, я ему шмякну и заберу его кошелёк», – спрятался за дерево и стал ждать. Он тем временем вышел и спокойно пошёл по дорожке. Я глянул – никого. Я пошёл быстрее, нагнал его, поднял кирпич и замахнулся…

Не знаю, то ли у него глаза были на затылке, то ли ещё что-то, но он, не оборачиваясь, раз – и мне подставил свою трость, а на конце трости у него лезвие. Упёр он мне его прямо в грудь – в сердце, и я вдохнуть не могу. Вдыхаю, а оно меня колет.

– Ты что-то хотел сказать?

А что я скажу, когда у меня рука над головой с кирпичом. Я стою и не могу дышать. Только вдыхаю, а лезвие мне прямо в грудь колет.

– Ну, опусти кирпич, что ты его держишь.

Я бросил кирпич. Руки трясутся, ещё бы, чуть человека не ударил. Мог и убить…

А он так на меня посмотрел и говорит:

– Пьёшь?

– Пью.

– Больше пить не будешь.

Опустил трость, что-то щёлкнуло, лезвие спряталось. Он достал кошелёк, оттуда взял деньги, не дал мне, а бросил.

– На, иди, выпей!

Повернулся и пошёл не оглядываясь.

А меня такое зло опять взяло! Надо всё-таки его было кирпичом! Ведь не дал в руки, а швырнул, как собаке.

Я подхватил эти деньги, посчитал. Здесь хватит на две бутылки, ещё и на пиво. Я половину спрятал в карман, а половину зажал в кулаке и побежал в «Голубой Дунай».

И тут что-то такое со мной случилось… До этого меня трясло прямо – так пива хотелось, хотя бы глоточек маленький. А тут – раз! И деньги в руках, а выпить не хочется. Думаю, перенапряжение после того, что пережил. Я зашёл, попросил маленькую чекушку и кружку пива. Думаю: «Вылью я эту чекушку в пиво, такой кайф будет».

Я взял, а меня аж мутит. И до того сильно! И это меня, который за бутылку водки чуть человека не убил. А тут вообще не хочется.

Думаю, ладно. Я уж отдельно тогда. Взял стакан, открыл водку. Ну, прямо не хочется – и всё! Нужно быстрее, чтобы никто не появился, а то ведь выпросят. Подношу ко рту, а у меня сама рука назад, рот не открывается. Один запах, а меня уже тошнит.