Город холодных руин Ньютон Марк
Взгляд влево, вправо, вверх, вперед и вниз.
Тут, бесшумно ступая по снегу, к ним подошли с другой стороны улицы еще гвардейцы.
Пользуясь своим обостренным слухом, Бринд приложил ухо к стене: какая-то возня – может, крысы, – а затем стон, похожий на жалобу боли.
Что это, они?
Прямо перед ним пробежал паук и легко взобрался на стену. Солдаты, вытаращив глаза, смотрели, как он карабкается наверх и перешагивает через карниз на крышу.
Новый сигнал рукой, новое изменение позиции, на этот раз дальше у той же стены, в поисках предполагаемого входа. Сзади потянулись по снегу ополченцы-румели. Джерид стоял посреди дороги с арбалетом наготове, вытянув одну руку, словно прося их не шуметь. Их тихим шагам отвечало жуткое безмолвие растерзанного войной ночного города.
Найдя вход, Бринд дал знак ближайшим к нему солдатам следовать за ним, остальных, растянувшихся вдоль стены, оповестил резким свистом. Рывком отворив металлическую дверь, группа Бринда начала по одному просачиваться внутрь. Люпус с луком на изготовку уже почти нырнул в дверной проем, как вдруг на главной улице показался небольшой отряд краснокожих румелей. Они не заметили ночных гвардейцев, прятавшихся в тени, зато сразу увидели румелей-ополченцев, которые, беспорядочно крича, бросились им навстречу. Враги стали обстреливать их из луков, ополченцы ответили из арбалетов. Два румеля упали – по одному с каждой стороны, – прежде чем Люпус снял троих, стремительно выпуская стрелу за стрелой. Краснокожие отошли раньше, чем стычка успела перерасти в рукопашную.
Бринд знаком велел Смоку разобраться с краснокожими, пока те не скрылись и не привели помощь.
Быстрая перебежка назад – узнать о потерях.
Четверо ополченцев окружили Джерида, лежавшего на спине: две стрелы воткнулись ему в лицо, одна – в грудь.
Черт возьми, и ты туда же, Джерид. После всего, что ты для нас сделал.
– Вот, блин, старикан-то помер, – сказал один, подтверждая очевидное.
– Он вам не старикан, – перебил его Бринд, – а следователь инквизиции, много лет верно служивший империи. Позаботьтесь о том, чтобы его тело положили на подобающий ему погребальный костер и освободили его душу как полагается.
Раздался пронзительный писк, и на них, будто с неба, свалился паук. С невероятной скоростью промчавшись по глубокому снегу, он распугал всех, кто стоял у тела Джерида. Одной конечностью тварь приподняла простертое тело. Какими-то выделениями пыталась остановить кровь. «До чего странно, – подумал Бринд. – Ведь это он засадил ее за решетку».
Смок подошел к ним и коротким кивком дал понять, что не дал краснокожим уйти.
– Отлично, – шепнул Бринд.
Солдаты рысью пустились назад через улицу, с оружием наготове, но Бринд то и дело оглядывался через плечо, вдруг еще что-нибудь случится. Затем, выставив перед собой щиты, оба по очереди нырнули в темный дверной проем.
Проверь стены, двери, любые входы и выходы. Обостренные чувства Бринда позволяли ему отчетливо воспринимать направления коридоров, а также холодную сырость и запах тления, стоявшие внутри здания, однако где именно находятся заложники, он не знал.
Еще некоторое время они шли вперед, в тишине слышались лишь легкие шаги и дыхание его солдат. Оказавшись в открытом пространстве наподобие зала, Бринд сориентировался и выбрал новый коридор. Люпус держал наготове лук, Смок и Тиенди сжимали в руках небольшие арбалеты и мечи.
Идущий впереди Бринд замер и предостерегающе вытянул руку: в нескольких шагах от них характер освещения изменялся.
Что-то мелькнуло?
В дальнем конце коридора стоял, опираясь на меч, и говорил с кем-то на чужеродном языке краснокожий румель. Бринд сделал Смоку и Тиенди знак снять его, а Люпусу – того, кто за ним.
Щелк, щелк, фр-р.
Враги повалились друг на друга. Бринд рванулся вперед и, остановившись рядом с телами, огляделся. Если мыслительные процессы окунов и в самом деле взаимосвязаны, сейчас сюда набегут другие. Он отволок трупы в тень, а Люпус вытащил из них стрелы.
Наверняка они уже близко.
Ступая как можно тише, они подобрались к полуоткрытой двери. Бринд, прижавшись спиной к стене, острием меча толкнул дверь. Внутри оказались трое: все краснокожие, ни одного окуна. Бринд сделал знак своим, потом нарочно кашлянул.
Два румеля выскочили в коридор, где им тут же перерезали глотки. Бринд, держа перед собой щит, ворвался в комнату и сразу схватился с третьим. С легкостью блокировав его вялые удары, он быстро прижал противника к стене. Вонзив меч ему в живот по самую рукоятку, он так рванул его вверх, что распорол торс до шеи. На пол хлынула густая кровь. Тварь рухнула на бок и издохла.
Группа Бринда ввалилась следом за командующим. Бринд понадеялся, что остальные гвардейцы тоже уже в здании.
За следующей дверью оказалось что-то вроде умывальника с текущими трубами и щербатой плиткой на стенах. Пол покрывал такой толстый слой льда, что им пришлось встать на четвереньки и так продвигаться к следующей двери.
Бринд распахнул ее, и их глазам предстало видение ада.
Прямо перед ним лежали останки десятков людей. Прошла минута, прежде чем он понял, что это все старики и дети. Их трупы устилали пол, были сложены в углах наподобие поленниц. Фрагменты костей валялись на полу вперемешку с лужами загустевшей крови. Многие трупы были вскрыты, из них начали доставать кости, но потом бросили. Непонятно почему. Может быть, это отбросы, человеческие отходы? Те, кого не погрузили на корабли и не вывезли из города?
Забирать эти тела сейчас было бессмысленно, и Бринд жестом скомандовал своим идти дальше. Он не винил гвардейцев за то, что они стояли разинув рты и в полном недоумении глядели на открывшуюся им картину.
«Идем дальше», – просигналил он.
«Слишком поздно?» – спросил Люпус.
«Нет. Этих бросили. Молодые и старые. Может быть, дальше есть живые».
Тиенди первой опомнилась от шока, подошла к Бринду и встала рядом, ожидая.
В следующую комнату…
Где на полу лежали сотни заложников – живых.
Вдруг они все зашевелились. Заметили прибытие элитного отряда: гвардейцы группами вошли одновременно через несколько разных входов.
«Не говорите, не говорите». Бринд самыми простыми знаками показывал им, что надо молчать, но тщетно. Звуки, выдававшие их присутствие, разлетелись по пустому складу, и уже через несколько секунд начали сбегаться вражеские солдаты.
Черт.
Бринд отдал своим людям приказ готовиться к бою.
Гвардейцы насколько возможно плотно сомкнули ряды, а Люпус непрерывно стрелял из лука, отвлекая внимание врагов, которые сбегались в огромный склад отовсюду. Стрелы – длинные и короткие, арбалетные болты ударялись в стены, наконечниками высекая из них искры.
Но едва ужасные окуны успели в достаточном количестве набиться в зал, как сверху на них скинула целый ворох своей паутины Нандзи. Враги остановились, запутавшись в липкой массе. Люпус, точно безумный, вихрем пронесся мимо них, пока они барахтались в тенетах, выпуская в их слабые места по две стрелы за раз, – и те один за другим начали падать.
Заложники между тем вопили и визжали, отчего и без того отчаянное положение становилось только хуже.
Нандзи спустилась на пол и вскинулась на задние лапы, оттесняя заложников прочь, к заднему выходу, подальше от поля боя и навстречу свободе. Затем она обернулась и наткнулась на отряд краснокожих. Бринд велел Тиенди и Смоку прикрывать ее.
Краснокожие сначала стояли перед ней, явно не зная, что им делать, но вдруг один из их лучников выпустил не меньше дюжины стрел ей в грудь и в брюхо. Раздался оглушительный писк, ее лапы подогнулись, и она упала. Несколько других подскочили к ней и стали рубить ей лапы. Она отбивалась от неприятелей острыми крючьями своих конечностей, снося головы и руки одним ударом.
Но их набежало еще больше, их клинки продолжали вгрызаться в мохнатую паучью плоть.
Она завизжала. Закашлялась. Воздух в помещении внезапно стал другим.
Когда она упала плашмя, не вынеся пытки, волна фиолетового света вырвалась из ее нутра и горизонтально распространилась по всему залу.
Ударная сила волны швырнула всех на пол, вырвав из рук Бринда щит. Он пополз за ним.
Битва закипела всерьез, когда все гражданские отползли к дальней стене и гвардейцы получили возможность выстроить живую преграду между ними и врагом. Неприятелей набралось уже не менее семидесяти, и все новые продолжали вваливаться в комнату десятками. Их оказалось больше, чем предполагал Бринд, но не то чтобы слишком уж много.
Он прокричал приказ. Ночные гвардейцы сошлись и сомкнули щиты перед собой и над головами, удачно пользуясь формой гоплона для формирования фаланги. Стрелы застучали по ним неумолимым железным дождем.
Под прикрытием металлического панциря гвардейцы двинулись вперед.
Воланд пришел в отчаяние при виде новой партии раненых. Им и так уже давно владело чувство, будто он латает живых мертвецов.
За последние два дня он спал в общей сложности часов восемь, не больше. Неблагодарная работа, бесцельное существование. Стоило освободить кровать от одного тела, как на ней уже оказывались два новых. Он то и дело притрагивался рукой к своему взрывающемуся ошейнику, но, похоже, его действительно невозможно было снять.
И вот наконец-то спокойная минута: можно попить воды и отдышаться. Он сидел в комнате для персонала временного госпиталя, крохотном закутке, где при свете одной-единственной лампы можно было разглядеть на столе несколько чашек и сухих корок хлеба.
«Где она сейчас?» – подумал он.
Лампа внезапно погасла, точно ее задули; оставшись в темноте, он устало вздохнул. Вдруг подул ласковый ветерок, знакомый, точно старый друг. Или друзья.
– Воланд, – зазвенели их голоса.
– Мы снова нашли тебя.
– Мы хотим помочь, но у нас плохие новости.
– Очень плохие.
– Очень печальные.
– О, такие печальные.
Воланд встал, различая в темноте расплывчатые очертания их призрачных форм. Итак, маленькие дьяволята снова здесь.
– В чем дело?
– Нандзи оставила нас, Воланд.
– Умерла.
– Мы почувствовали ее смерть, так грустно.
– О, как же грустно.
Новость поразила его, как стрела, попавшая в сердце. Ошеломленный, он сел. Попытался переварить то, что сказали фонои, вертевшиеся у него над головой. От них все поплыло у него перед глазами. Ему стало плохо.
– Что случилось?
Они рассказали ему все.
Он сполз на пол. Вся его жизнь мгновенно утратила смысл, ничего больше не имело значения, и скоро его растерянность сменилась гневом, а затем яростью.
Нандзи. Женщина, которую он обожал, которой однажды уже спас жизнь, которую воссоздал заново, она давно стала его продолжением, частью его самого.
Ее больше нет…
Пропасть внезапно разверзлась в его душе, столь страшная и огромная, что он не знал, как в нее заглянуть. В удушливой тьме не хватало воздуха.
Она умерла из-за этих людей, там, наверху, из-за их свары. Ей не было никакого дела до их жизней, но они заставили ее делать то, что она делала, в наказание за преступление, которое не должно было считаться таковым. Это они виноваты в том, что ее больше нет со мной… Нет моей Нандзи.
– Нам так жаль, Воланд.
– Пожалуйста, позволь нам помочь.
– Ты был так добр к нам.
– Мы хотим, чтобы тебе стало легче.
Стоя на коленях, он сквозь слезы выдавил «спасибо». Потом заплакал, не стесняясь фоноев, и плакал довольно долго – он не знал сколько. Время начало утрачивать для него всякий смысл, но постепенно гнев помог ему обрести ясность мысли.
Успокоившись, Воланд встал и, пошатываясь, подошел к двери. Распахнув ее, он увидел море раненых, будущих мертвецов.
Это все их вина.
Глава пятидесятая
На рассвете пятого утра Малум курил самокрутку, стоя у разбитого окна и наслаждаясь контрастом между горячим пеплом, который он время от времени стряхивал, и холодным ветром. Он следил за действиями имперских солдат, перешедших в наступление на границе Альтинга и Старого квартала, буферной зоны к востоку от центра города. Дикие крики войны казались такими далекими и нереальными. Серые облака неслись над горизонтом, над вздыбленными сивогривыми волнами. Дым от погребальных костров на окраинах косыми хвостами несло над Виллиреном.
Половицы зашептались под чьими-то шагами, и к нему подошел Джей-Си.
– Босс, к вам тут пришли.
Выходя, он, уже не стесняясь, хрустел битой штукатуркой.
После недолгой паузы он услышал:
– Малум…
Беами. Он сделал еще одну затяжку, спокойно выдохнул. Она его больше не волновала.
– Как ты меня нашла?
– Мне это несложно, – ответила она. – Куда бы ты ни пошел, ты везде оставляешь след.
– И он виден даже сейчас, когда город в таком состоянии? – Он слабо взмахнул рукой в сторону окна, но она промолчала. Именно ее молчание заставило его спросить: – Так какого хрена тебе нужно от меня, Беами?
– Я никогда не отдавала себе отчета в том, как велика на самом деле твоя власть. То есть я, конечно, знала про твои деловые интересы, про отдельные бои, но что столько вооруженных людей…
– Чего тебе надо? – Он не хотел на нее смотреть, чтобы не дать ей ни одного шанса вновь оказать на него влияние.
– Ты не снимешь маску?
Подумав, он ответил:
– Нет.
– Ладно. Видишь ли, я тут сходила в наш дом – я там забыла кое-что, – но он совсем пуст. Куда ты перенес все наши вещи?
– Не наши, а мои.
– Да ладно тебе…
– Какое отношение к тебе имеет моя собственность? – Ему все-таки пришлось повернуться к ней лицом, и он увидел черный капюшон, под которым угадывались лишь очертания ее лица. Вся ее одежда была черной и плотно прилегала к телу, и, судя по состоянию ее костюма, эта женщина побывала на войне. Он не знал, что и думать.
За ее спиной в дверях стояли его люди, но он жестом отослал их прочь.
– Ты имеешь право ненавидеть меня, – сказала Беами.
Это было так и не так. По большей части ему было просто все равно, и он так ей и сказал.
– Что ж, очень хорошо, и я на тебя тоже не сержусь. Я хочу, чтобы ты это знал.
– Странно, что ты осталась в городе.
– Я тоже сражалась за империю, – заявила Беами. – Уничтожила несколько сот окунов в самом начале вторжения. – И добавила: – Кажется, это было давным-давно.
– Впечатляет, – буркнул он, ревнуя ее больше к этому достижению, чем к ее новому мужчине.
– Послушай, Малум, мне нужна одна реликвия, которую мне пришлось оставить в твоем доме. Ты можешь сказать мне, где она сейчас? Я пойму, если ты не захочешь помочь…
– В подземелье, наверное, вместе со всем нашим добром, моим и моей банды.
– Значит, ты их не уничтожил?
Молчание послужило ей ответом. И что ему было говорить ей, кроме того, что он как-никак любил ее и потому не мог просто взять и выбросить ее пожитки на улицу? Но произнести это вслух он тоже не мог, боясь, как бы не пострадало его с таким трудом сбалансированное эго. Его маска – все, что осталось в нем нормального.
– Ты покажешь мне, где оно, это подземелье? – попросила Беами. – Мне очень нужно, Малум. Это срочно.
– Нет, – ответил он и услышал, как она коротко выдохнула, точно от удара. – Но я пошлю с тобой кое-кого.
– Спасибо тебе, Малум. Огромное спасибо.
Надо же, как трогательно.
– Не за что. Смотри только не прихвати там то, что тебе не принадлежит. – Он пытался пошутить.
Она подбежала к нему, обняла его порывисто и прошептала:
– Прости меня за все, что было. – И она тут же сделала шаг назад, но он продолжал чувствовать ее пристальный взгляд.
– Ты стал совсем другим человеком, – сказала она наконец. – Тебе безразлична теперь даже собственная смерть, да?
– Береги себя, Беами. – Малум щелчком отправил окурок в разбитое окно. И она ушла, забрав с собой все, что в нем еще было человеческого. Спрятаться от этого было невозможно. Прими себя таким, какой ты есть.
Парнишке было лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы он носил прилизанными по последней моде, его лицо скрывала маска пародийного гнева. Он стал провожатым Беами в подземном мире, где правил Малум и где их обступали какие-то конструкции из литого железа, едва различимые во тьме. Беами догадалась, что это опоры, поддерживающие кровлю. А еще у нее возникло подозрение, что все эти подземные ходы-выходы построил кто угодно, но только не люди. Пробираясь по замысловатому лабиринту, они сворачивали то в одну, то в другую сторону под самыми неожиданными углами, так что Беами испугалась, уж не идут ли они назад, туда, откуда пришли. Время от времени они проходили какими-то подземными поселками – об этом свидетельствовали скопления полуразрушенных баров и магазинов, сломанных стульев, в изобилии усеивавших землю вокруг них; хотя иными из них, вполне целыми, казалось, пользовались совсем недавно. С начала войны эти места, как и почти все остальные кварталы города, превратились в призраки самих себя.
Так вот, значит, где проходила настоящая жизнь Малума. А все его контракты, многочисленные торговые связи и важные деловые операции, о которых он не мог с ней говорить, служили всего лишь прикрытием. Он всегда водился со странными типами, но она никогда не подозревала истинного размаха его подпольной жизни.
Мальчик молчал всю дорогу, только отрывисто буркал иногда, указывая на очередной поворот. В руках он держал фонарь, от которого по тропинке впереди нее плясали резкие тени. Она стала задавать ему вопросы, пытаясь постичь всю глубину другой жизни Малума.
– Кто ты такой? Откуда? Сколько тебе лет?
На один из них: «Где твоя семья?» – парнишка наконец ответил:
– Банда «Кровь» моя семья, ты, женщина.
В другой руке он держал короткий кинжал, явно опасаясь этой культистки, которую ему приказали сопровождать. Так, шагая впереди и то и дело тревожно оглядываясь на нее через плечо, он и довел Беами до нужного подвала.
– Что это за ящики?
Деревянная тара громоздилась вдоль стен тоннелей до самого потолка.
– Наркотики разные. Алкоголь. Ничего интересного. – Это было его самое многословное высказывание за всю дорогу.
– А это что, тело? – Беами показала на полуоткрытый ящик, из которого свешивалось что-то похожее на человеческую руку.
– Просто голем – для секса и все такое. Вот твой подвал. – Вход в подобие подземной пещеры преграждала массивная деревянная дверь. Парнишка отпер ее и с неожиданной силой толкнул внутрь.
Сделав шаг в сторону, он передал ей фонарь, чтобы она вошла туда одна. Помещение оказалось ничем не примечательным, заполненным остатками их прошлой совместной жизни. Надо же, и когда она успела обрасти таким количеством барахла, в ее-то возрасте? Вазы, коврики, бронзовые статуэтки, картины – все это пробуждало множество воспоминаний, но Беами, решительно оттолкнув их в сторону, больше часа искала нечто совсем другое, а парнишка за дверью вздыхал и нетерпеливо цыкал.
– Ну, долго там еще? – не выдержал он наконец.
– Почти закончила.
Все ее реликвии лежали в одной коробке, в дальнем углу, целые и невредимые. Она почему-то думала, что в припадке гнева Малум их разобьет.
Как только она нашла реликвию бротна, тот самый конус, над которым она работала когда-то много дней, ей сразу стало легче. Больше в коробке не было ничего нужного, так что она взяла конус и вышла.
– Ну, блин, наконец-то, – буркнул подросток.
В свою маленькую комнатку в цитадели Беами внесла реликвию уже ночью. Из-за близости боевых действий ей пришлось долго пробираться кружным путем. На какую улицу она ни сунулась бы, всюду ей рано или поздно преграждали путь драгуны или пехота и ее направляли в обход. Интервенты вторглись глубоко в город, фактически захватив его половину, но на этой стороне было еще относительно безопасно.
Имперских солдат осталось менее десяти тысяч. Сколько погибло, страшно было даже подумать. Измученные мужчины и женщины раз за разом выстраивались в шеренги, отбивая все новые и новые атаки, их лица выражали страх и решимость одновременно. Ополченцы встречались теперь совсем редко, и Беами невольно задумалась о том, что с ними стало: то ли их перебили, то ли разместили где-то еще. Некоторые улицы стали практически непроходимы из-за заполнявших их человеческих и румельских трупов, а в одном месте она видела тела нескольких драгун, которых выстроили вдоль стены и обезглавили. Беами заставляла себя не отводить взгляда, чтобы запомнить все, что тут происходило.
Вернувшись в цитадель, она устало опустилась на стул у камина и, превозмогая умственное истощение, заставила себя думать, что Люпус еще жив, что их секретная миссия не провалилась. «Ведь он же ночной гвардеец, Бора ради, причем один из лучших», – твердила она себе, но это не уменьшало ее страха. Она пообещала себе, что, как только он вернется, они вдвоем сразу унесут отсюда ноги куда-нибудь подальше. Конечно, работа для него – самое главное, но если на этот раз он выживет, то они отправятся куда-нибудь в поисках мира.
В дверь постучали, и вошел солдат.
Беами резко выпрямилась:
– Ночные гвардейцы вернулись?
– Нет, мисс, их пока нет, – отвечал молодой человек. – Тут одна культистка, она только что пришла и кого-то ищет. Остальные все спят, может быть, вы ей поможете?
– Кто она? – спросила Беами, чувствуя, как у нее тяжелеет на сердце.
– Говорит, что ее зовут Беллис, она совсем старая.
– Скажи ей, что я сейчас выйду.
Стоя в полутемном коридоре, где мимо них то и дело проносились солдаты, Беллис толково объяснила, кто она и что ей нужно.
– Я ищу двух парней, Рамона и Абариса, прошло уже несколько дней с тех пор, как я видела их в последний раз.
– Я их помню. – Беами старалась говорить как можно спокойнее. – Они сами пришли и предложили свои услуги, но, мне кажется, их считают погибшими в бою. Они соорудили невероятно мощный голем из частей мертвых тел и смогли задержать нашествие на некоторое время… Они были очень смелыми…
– Старые дурни, – прошептала Беллис, изо всех сил сдерживая слезы.
Беами подошла к ней, обняла за плечи:
– Мне так жаль. Они были вашими друзьями?
– Как мне объяснить, какие именно узы связывали нас в этом мире, где все считали нас бесполезной обузой? – На глазах у женщины показались слезы, и она крепко зажмурилась.
– Идемте, – предложила Беами. – Найдем вам местечко потеплее.
Они вернулись в комнату Беами, где она налила им обеим по стаканчику виски.
– Беды оно не отменит, но боль смягчит. Расскажите, а что вы трое делали здесь?
Беллис подробно и обстоятельно объяснила ей все об ордене Седых Волос, и о том, чем они занимались в Виллирене, что искали и какая помощь требуется ей сейчас, чтобы вызвать к жизни то, что они нашли. Заинтригованная ее рассказом, Беами неожиданно для самой себя, нисколько не колеблясь, предложила ей помощь.
– Но ты понимаешь, что оно будет большое? – предостерегла ее Беллис. – И наверняка причинит огромные разрушения.
– Если ты полагаешь, что оно сможет склонить чашу весов в нашу пользу, то попробовать, несомненно, стоит. Хотя я, конечно, не совсем уверена, что представляю себе его масштаб.
Беллис кивнула:
– Ничего, дорогая, я тебе его покажу.
Две культистки двигались сквозь город, сквозь ночь, скользя мимо солдатских постов, караулов и плакальщиков у погребальных костров. Достигнув первой цели, они окутали себя тьмой.
Беллис достала откуда-то лом и повернулась к Беами:
– Спина у меня уже не та, что прежде. Помоги-ка мне поднять вот эту плиту.
И она указала на мостовую, где на одной из плит был нарисован необычный знак, незнакомый Беами. Может быть, ведьмовской? Вместе они всунули конец лома в щель между камнями, поддели край плиты и сдвинули ее вбок. Под ней, утопленная в землю, лежала реликвия. Сверху виднелся только шар.
– Хефья, – пояснила Беллис.
Судя по тому, как посмотрела на нее пожилая женщина, Беами должна была понять, что это значит. Она решила, что это древнее слово со значением «поднимать» или «вызывать», и так и сказала.
– Абсолютно верно, в самом прямом смысле. Красивая и умная – какое чудо!
И тут Беами поняла, как это работает, как они все работают. Беллис уже объясняла ей, что таких символов по всему городу несколько и что Седые Волосы, не щадя трудов и времени, отследили их все по лей-линиям.
– Расположены с точностью до дюйма, – добавила Беллис. – Если активировать их разом, этого должно хватить.
– Откуда ты знаешь, сработают они или нет? – спросила Беами. – Ведь ты не можешь быть во всех местах сразу, когда активируется последняя?
– Их всего десять, остается лишь надеяться на лучшее. Понимаешь, я же не в первый раз… – И Беллис улыбнулась так, что ее лицо все пошло сеткой морщинок.
Уверенность женщины воодушевила Беами, к тому же, надо признать, это маленькое задание развлекло ее. Лучше уж заниматься делом в городе, чем сидеть одной и без конца думать о Люпусе.
Она проследила за тем, как Беллис активировала механизм, подкручивая ручки настройки, а затем приложила руку к сферической поверхности. Когда старуха убрала ее, Беами увидела на сфере призрачный отпечаток ее ладони.
– Этот готов, – объявила Беллис с довольным вздохом.
– Отлично, идем искать следующий.
Они миновали несколько районов темного города, шагая где по пустынным переулкам, а где пробираясь через настоящие завалы трупов, пока вдалеке ухали взрывы и гаруды то и дело пролетали над головами.
К счастью, восемь из десяти устройств продолжали еще находиться на джамурской территории или, на худой конец, на ничейной земле. Беами помогала старухе ворочать камни, для чего иногда приходилось сначала оттаскивать трупы. Чтобы добраться до двух механизмов на вражеской территории, пришлось задействовать реликвии, помогающие перемещаться между временны`ми пластами. Культистки скользили туда-сюда, с точностью до секунды стараясь достичь своей цели в реальном времени, незадолго до того, как они активировали первый механизм. Разумеется, все дело было в синхронизации.
Беллис все сильнее поражала Беами. Казалось невозможным, чтобы один человек был наделен таким запасом мудрости, таланта и воображения, какими обладала эта женщина, которая к тому же оказалась еще удивительно сильной и проворной. Каждый раз, когда они останавливались передохнуть, старуха вынимала из-под полы фляжку с шерри, и по ее лицу расплывалась довольная ухмылка, словно все тяготы жизни оставались позади.
На горизонте забрезжила заря, и Беами почувствовала, как нарастает опасность, ведь едва совсем рассветет, боевые действия возобновятся.
– Не беспокойся, милая, – сказала Беллис. – Мы уже почти готовы.
Последний механизм ждал их в центре Дипинга, района на окраине города и, к счастью, в самой глубине территории, подконтрольной Джамурской империи.
– А ты хотя бы знаешь, что оно будет делать, когда встанет? – поинтересовалась Беами.
– Ну, этого никогда нельзя знать наверняка, – сказала Беллис, в общем-то уходя от ответа.
Вместе они взобрались на плоскую крышу, откуда открывался вид на весь район Шантиз. Позади них вздымалось Ониксово Крыло, чуть дальше – цитадель, так что ничто не загораживало им обзора.
– А джамурские военные знают, чем ты занята? – спросила старуху Беами.
– Не имеют ни малейшего представления.
– А что, если там остались люди и кто-нибудь попадется ему на пути?
Взгляд Беллис погрустнел, и она громко вздохнула:
– Будем надеяться, что там никого уже нет. Ведь все, что нам остается, – это надежда, не так ли?
Не успела Беами ответить, как Беллис уже извлекла откуда-то сферу поменьше, размером с яблоко, и стала возиться с ней, бормоча что-то себе под нос.
– А-га! И вот так. Три… два…