Город холодных руин Ньютон Марк
– Просто я думала, что ты Рандур Эстеву, а ты, оказывается, Капп. Так какое из этих имен твое?
– Мое настоящее имя не Рандур. – Он бросил взгляд на Эйр, которая уже знала всю историю. Улыбка змейкой скользнула по ее губам, и она кивнула, словно скомандовав: «Продолжай».
– Ты не любишь говорить о своем прошлом, – заметила Рика. – Похоже, не без причины.
Он очень старался показать себя неотесанным деревенским пареньком, впервые пришедшим в город и неопытным в городской жизни. Незачем Рике было знать, все и так сложно, однако пришла пора покаяться во лжи.
– Я пришел в Виллджамур с бумагами, украденными у трупа. Настоящий Рандур был молодым человеком одного возраста со мной, и когда его нашли убитым в доках, мой пронырливый дядюшка с Й’ирена ухитрился присвоить документы, по которым этот Рандур допускался в Виллджамур. По-настоящему меня зовут Капп, но я присвоил себе его имя, стал Рандуром. У меня были свои планы. Мне надо было поговорить с великими культистами города, чтобы спасти жизнь матери. Но это уже другая история, и я не буду ее сейчас повторять. Разве так уж плохо, что я пошел на обман?
Подробности вроде тех, что в великом городе он спал с богатыми дамами, которых обворовывал, чтобы расплатиться с культистами, лучше пока, пожалуй, опустить.
– Ну вот, теперь вы все знаете. Капп – мое настоящее имя, – сдержанно сказал он. – Но, Рандур или Капп, задницы ваши я все же спас.
Рика глядела в окно, на серое полуденное небо, которое уже начинал заполнять снег.
– Это верно, и твои мотивы были вполне чисты, даже если методы не вполне заслуживали моего одобрения. Капп, говоришь? Что ж, по-моему, это более достойное имя. Рандур звучит как-то приторно.
– Что, и это все? – переспросил он. – Никаких нотаций, никаких нравоучений и угроз, что мой грешный зад будет гореть в каком-нибудь аду за все, что я натворил?
Тут Рика засмеялась, впервые за все время, и он сразу подумал, что, наверное, сморозил какую-нибудь глупость.
– Это все, Капп. Моя религия не всегда такая сложная. Твои намерения были чисты. Как иначе мы можем судить других?
– А я думал, у вас там миллион правил о том, что делать и чего не делать.
– Правила, конечно, существуют, но лишь для того, чтобы помочь совершенствоваться духовно, а не для того, чтобы судить других. Хотя встречаются жрецы, толкующие некоторые аспекты нашей веры в ключе, который я назвала бы негативным, все же в целом мы – каждый человек – есть лишь сумма наших деяний. Неужели я и впрямь кажусь такой… жестокой?
– Ну, немного… Поучать вы любите, – буркнул молодой человек. И добавил: – Только без обид, леди.
– Наверное, мне многое пришлось пережить… Сначала возвращение в Виллджамур, потом… внезапное изгнание. Нам всем выпало большое испытание.
– Как скажете, – кивнул Рандур, забывая, как часто с ним случалось, кто эта женщина перед ним.
По правде говоря, Рике и впрямь досталось: сначала ее вырвали из места, которое она считала своим духовным убежищем, и привезли в столицу, где она в одночасье сделалась повелительницей миллионов жизней, и почти тут же ее советники устроили против нее заговор, обвинив ее в намерении истребить тысячи своих подданных.
– Слушайте, нам надо выбрать: либо сидеть здесь и перебирать свои несчастья, либо взбодриться, – продолжал он. – Лично я иду вниз есть. Кто со мной?
Девушки тут же вскочили на ноги.
Эйр и Рика, ссутулившись, насколько могли, – они ведь были особами королевской крови, и их с рождения учили высоко держать голову, – жались к стене полутемного трактира. Рандур готов был в любую минуту пустить в дело тонкий меч, висевший у него на боку. Шелестели игральные карты, донце стакана стукало о стол, тикали часы – обычные дневные звуки в трактире. Все переменилось к вечеру, когда небогатого народу прибыло: беднякам не терпелось вложить свои жалкие заработки в знакомства, которые вряд ли когда-нибудь принесут им пользу.
То и дело появлялись молодые женщины, не все одинаково привлекательные, но все же. Они садились у барной стойки и ждали, когда кто-нибудь купит им выпить, и желающие неизменно находились. Обычно это были неотесанные деревенские мужланы, хотя, к удивлению Рандура, попадались и вполне приличные. Он поневоле спрашивал себя: «Неужели это все, что есть у этих людей в жизни?»
Его собственная жизнь переменилась до неузнаваемости. Теперь важнее всего на свете для него было делать дело.
Втроем они сидели и вели легкий, ни к чему не обязывающий разговор, который мог состояться в любое время и в любом месте. Эйр забавлялась, поддразнивая Рандура, пока Рика расспрашивала его о воспитании, полученном им здесь, на Фолке. Интерес, который она выказывала к другим людям и к их делам, был просто поразителен для женщины столь высокого происхождения.
Беседа в темном углу заштатного трактира сделала их ближе.
Вдруг в круг света, который фонари отбрасывали в центр заведения, нетвердой походкой вступил вошедший с улицы мужчина в плаще с навощенным капюшоном и до смешного пестрых штанах. Его черная рубашка с рюшами не опозорила бы и гардероб Рандура. Стройный от природы, он тем не менее отпустил брюхо, которое в народе принято называть пивным, а его неопрятную физиономию с массивной нижней челюстью украшала седая щетина.
Не может быть.
– Выпить, разрази меня гром, сэр! – провозгласил он, обращаясь к стойке, и промокнул рукавом нос. – В этой Бором забытой дыре человеку нечем утолить жажду.
По всему было видно, что так оно и есть: пил он весь день. Покачиваясь, мужчина нерешительно сунул руку в карман, нашарил там несколько монет и шлепнул их на прилавок. Наклонился вперед, отсчитал три, отодвинул.
– Пива – пинту, бармен.
– Вернулся, стало быть, – проворчал хозяин. – А я уж думал, мое заведение для тебя не годится после того, что ты наговорил тут вчера. Помнишь свои слова? Гостеприимное, как монашкина норка, – так ты сказал, кажется.
– Хочу напомнить вам, сэр, что подобный вздор я несу ежевечерне.
Эйр, заметив, как напрягся Рандур, ткнула его локтем в бок:
– В чем дело?
– По-моему, я его знаю, – прошептал Рандур.
Он встал, убрал волосы с лица. И громко, на всю комнату, произнес:
– Мунио Портамис.
Человек замер, не донеся кружку до рта. По его лицу скользнуло некое выражение, тень недовольства тем, что кто-то здесь знает его по имени, а не как обычного пьянчужку. Неужели роль анонима его устраивала?
Он все же сделал глоток, видимо решив не обращать внимания на досадную помеху.
Рандур подошел к нему нарочито медленно, словно не замечая устремленных на него любопытных взглядов. К черту безопасность!
– Мунио Портамис. Так вот она, слава, к которой ты стремился? На это ушли все деньги?
– Не знаю, о чем ты, незнакомец. – Мужчина решительно уставился в стойку.
Под толстым плащом пьяницы, на его боку, Рандур заметил все ту же старую рапиру.
– «Первое правило витасси», – процитировал Рандур. – «Воспринимай все в целом и ничего в отдельности, только так можно узнать всякую вещь и всякого человека в этом мире».
Глубокий свистящий вдох и косой взгляд. Толстые грязные пальцы потерли бок кружки. Но глаза Мунио выдали его. Они были остры, как прежде, и в них светилась прежняя душа.
– Я тебя знаю, парень?
Рандур вытащил из ножен свой меч – медленно, без угрозы, отчетливо осознавая, сколько взглядов устремлено на него. Клинок блеснул в свете ламп. Стало тихо. Острием своего меча Рандур аккуратно постучал по старой рапире Мунио, которая оставалась в ножнах. Золотые украшения на рукоятке потускнели с тех пор, как он видел их в последний раз.
– Думаю, нам стоит поговорить на их языке.
– Я-то хорошо им владею, – проворчал Мунио. – Настолько хорошо, что здесь мне словом не с кем перемолвиться.
– Подозреваю, что сегодня я смогу исправить пару-тройку грамматических ошибок в твоей речи, – не растерялся Рандур.
Мунио отодвинул табурет, скинул плащ, и его меч мгновенно оказался у него в руке. От прежней неуклюжести не осталось и следа.
– Рандур! – вскрикнула Эйр.
Но он успокоил ее коротким:
– Все в порядке, правда.
Двое мужчин закружили один вокруг другого, подаваясь вперед и отклоняясь назад, оценивая противника, и Рандур вспомнил, как именно будет реагировать Мунио: мгновенный удар мечом влево и вниз. Остальной ритуал он знал наизусть. Он парировал, делал выпады, а потом сам нанес целую серию ударов, которыми припер старика к стойке. По лицу Мунио скользнула улыбка.
С грохотом уронив меч на пол, Мунио отвернулся, взял кружку и продолжил пить.
Сделав три больших глотка, он сказал:
– Громом клянусь, Капп Бримир, ты вырос. И так и не постригся.
– Ты и сам вырос, – ответил Рандур, показывая на брюхо Мунио. Он испытывал смешанные чувства, встретив своего старого учителя в этом убогом трактире, пьяного среди бела дня.
Место, куда мечты уходят умирать…
– Я еще могу драться, даже в таком состоянии, – заявил Мунио.
– Что, злишься?
– Вообще-то, некоторые говорят, что таким, как сейчас, я дерусь даже лучше. А ты, вижу, все никак не расстанешься со своими маскарадными костюмами. – И он показал на черную рубашку с широкими рукавами, узкие штаны и сапожки на высоком каблуке, из тонкой кожи виллджамурской выделки, которые носил Рандур.
– Да, каблуки мне слегка мешают. – Рандур улыбнулся, откинувшись на стойку. – А где я, по-твоему, научился так одеваться? Всегда одевайся так, как будто и понятия не имеешь о том, как нужно драться, – твой совет. Так легче гонять противника по комнате.
– Да, я и в самом деле так говорил. – Мунио потер подбородок. – Чушь собачья, правда?
– Хочешь посидеть с нами? – Рандур мотнул головой в сторону углового стола, за которым сидели Эйр и Рика.
– Неужели одной женщины недостаточно, Капп Бримир? Сколько я помню, ты и раньше был охоч до юбок.
– Не всегда. Ради твоих уроков я бросал и их.
– Только потому, что я тебя заставил. Я говорил тебе, у тебя талант, но ты не слушал. Тогда я драл тебя за уши – и ты оставался на урок. Все просто.
С четырех до четырнадцати лет Рандур посещал частные уроки Мунио Портамиса. Способности у мальчика были необыкновенные, почему его матери даже не приходилось платить за занятия, – впрочем, этого она все равно не могла бы себе позволить. В бедно обставленной комнате с окнами на реку они проводили часы, отрабатывая позы, движения и приемы на голом полу из струганных досок. Пузыри выступали на ладонях и проходили. Сначала дважды в неделю, потом чаще, между классами фехтования разучивая танцевальные вариации. Так продолжалось десять лет, пока однажды вечером Мунио не исчез, а через неделю от него пришло письмо с известием о том, что, унаследовав крупную сумму денег от своего дяди, он больше не будет преподавать. Целый вечер тогда Рандур просидел на полу, глядя на звезды и размышляя о том, как один человек может бросить другого ради денег.
– Ладно, я принимаю твое предложение. Только предупреждаю, я нынче плохая компания. – Мунио выпрямился и сжал лицо Рандура в ладонях. – Дай-ка я на тебя посмотрю. Красивый парень, хотя хорошего куска мяса, пожалуй, давно не видел. Да и подстричься не мешало бы. Как можно драться, когда патлы перед глазами болтаются?
Двух своих спутниц Рандур представил вымышленными именами. Позже, когда Мунио пошел к бару взять еще бутылку вина, он извинился перед молодыми женщинами, но, по его мнению, Мунио было глубоко плевать на изменения политического климата империи, и это их успокоило.
– В большом городе вроде Виллджамура вы, может, и важные персоны, – сказал Рандур, – но отсюда до Атриума Совета так далеко, что люди здесь не могут даже приблизительно оценить те решения, которые влияют на их жизнь. Политика делается где-то далеко, а здесь людей интересуют только местные проблемы.
– Ты хочешь сказать, – переспросила Рика, – что эти люди не доверяют центральному правительству?
– Разве способен кто-нибудь в Виллджамуре понять нужды и заботы тех, кто живет здесь? Вот почему Мунио вряд ли даже знает, кто такие Эйр и Рика.
Старый учитель фехтования вернулся.
– Должен сказать, что здешнее вино не так хорошо, как то, что в моих погребах, но и оно сойдет, – объявил он. – Кроме того, на третьей бутылке все равно уже перестаешь что-либо чувствовать. – Мунио поставил на стол бутылку красного и после недолгого размышления, пока разговор поддерживался преимущественно взглядами, наполнил свои и их стаканы. – Мой мальчик Капп говорит, что вы девушки городские, из Виллджамура. Как случилось, что две красотки с Джокулла оказались в такой глуши?
– Мы здесь проездом, направляемся в Виллирен, кое с кем повидаться, – поведала Рика.
– Дорогая леди, – сказал Мунио, – много, очень много времени прошло с тех пор, как я в последний раз говорил с такой воспитанной, приятной дамой, как вы. В свое время я обучил немало богатых землевладельцев, так вот у каждого из них всегда была какая-нибудь воспитанная леди с приятным голосом. Многие из них на меня западали. Давно это было.
Рика бросила взгляд на Рандура:
– Он обучал тебя не только искусству владения мечом, как вижу.
– Витасси, – заметил Мунио, – это не просто бой на мечах. Это образ жизни. Так что же, дамы, Капп, вы остановились в этой дыре, которая именует себя трактиром?
– Да, – сказала Эйр.
– Утонченным леди вроде вас здесь совсем не место. Пойдемте со мной, у меня есть небольшой особнячок в часе пути отсюда. Отправимся туда, где вас ожидает роскошь, равной которой вы никогда не видели!
«Сильно сомневаюсь», – подумал Рандур.
– Немного внимания ему, конечно, не помешало бы. – Мунио расхаживал по обширному холлу, зажигая разноцветные фонари на столах и комодах. Полная темнота сменилась полумраком, тот – ослепительным светом, и они увидели все. Снаружи дом представлял собой типичный особняк мелкого землевладельца, хотя и не столь привлекательный, как иные. Никаких укреплений на случай войны предусмотрено не было, хотя вряд ли какая вражеская армия задержалась бы здесь надолго. В его симметрии наблюдалось что-то классическое, несмотря на отсутствие колонн и природных мотивов на простом каменном фасаде.
– Понятия не имею, сколько ему лет, – шепнул Мунио, – но, купив его, я все здесь переделал. Вот эти ковры и портьеры – виллиренская ткань. Таких не найдешь и в Виллджамуре. Правда, я тут давно не убирался. – С выражением оптимизма на лице он качнулся в сторону Рики. – Это такая морока, когда живешь один. К несчастью, у меня нет ни жены, ни слуг, так что помочь мне некому.
Возможно, когда-то эта просторная комната действительно отличалась роскошным убранством. Но ныне все гобелены проела плесень, а узоры ковров стерла пыль. Картины потемнели от копоти, незнакомые лица, глядевшие из рам, выцвели до того, что казались лицами призраков. Украшения, предназначения которых Рандур не понимал, грудами серебра высились на каминной полке и на комодах, словно купленные случайно. Почти вся мебель была из темного дуба и нуждалась в полировке. Кожаные кресла почти правильным полукругом обступали камин, у которого трудился Мунио, стараясь получить хоть немного тепла.
– Наверху у меня несколько спален, – жизнерадостно продолжал он. – Надеюсь, вы сочтете возможным остаться.
– Я в этом уверена, – согласилась Рика. – Очень мило с вашей стороны предложить нам ночлег. – И она повернулась к Рандуру и Эйр с немым вопросом в глазах.
– Да, очень мило, – поддержала сестру Эйр. – Спасибо.
«Что это задумал старый черт? – засомневался Рандур. – Подобный альтруизм не в его стиле».
Ночью Рандур проснулся на кровати посреди «парадной спальни» в заброшенном углу особняка. Эйр и Рика свернулись калачиком на двуспальной кровати у окна, за которым не было видно ни огонька, свидетельствовавшего о близости поселка или города, – сплошная тьма. Ветер то и дело бросался на окно снаружи, тряся стекла. В углу комнаты тускло горела свеча.
Сон не шел к нему. Он лежал, перебирая в памяти события прошлого, придавая им новую цель и смысл. Он хмыкнул: надо же, его старый учитель фехтования – конченый пьяница. Как все переменилось. Теперь уже не Мунио помыкает им, а наоборот.
Бросив взгляд на девушек, Рандур поднялся и вышел за дверь. Осторожно, держась рукой за стену, чтобы не споткнуться, он спустился вниз. Во тьме, поглотившей особняк, узкая полоска света, пробивавшаяся из-под одной двери, была особенно заметна.
Рандур толкнул дверь, застонали петли. Мунио стоял внутри, у одной из кожаных кушеток, и плакал.
– В чем дело? – Рандур направился к старику, его слова растворились в огромном пространстве неприбранной комнаты.
– О, это ты, Капп. – Учитель фехтования двинулся ему навстречу, он казался тенью при свете единственной свечи. – Капп…
Запах алкоголя чувствовался даже издали, в такой темноте вообще приходилось ориентироваться преимущественно при помощи обоняния. Рандур приблизился и встал перед ним.
– Какого черта ты плачешь?
– Я не плачу, – пробормотал тот.
– Ну, плакал. Я же слышал.
Пауза, затем Мунио, шаркая, вернулся к креслу и с тяжким вздохом опустился в него.
– Посиди со мной, а?
Рандур двинулся к нему на ощупь, то и дело спотыкаясь о низкие столики и скамеечки для ног. Кушетку он нашел лишь благодаря тому, что врезался бедром в ее подлокотник, и опустился на нее, правда стараясь держаться подальше от источника винных паров.
– Ты что, с вечера пьешь?
Задумчивый вздох.
– Совершенно верно, молодой человек.
– Почему ты стал таким? – спросил Рандур. – Было время, ты таскал меня за уши за меньшие погрешности против дисциплины. Что с тобой стряслось?
– Когда я приехал сюда, я был богат. Делать ничего было не нужно. Незачем было напрягаться.
– И ты все забросил, – продолжил Рандур. – Так просто.
– Ты ведь никогда не был на моем месте, на тебя никогда не обрушивалось столько денег сразу, – промямлил Мунио. – Деньги меня и погубили – что тут темнить. Но это меня не оправдывает.
– Увидев тебя в баре, мне захотелось тебе врезать.
– И правильно. Ничего другого я не заслуживаю.
– Как ты мог взять и бросить своих учеников? – спросил Рандур, чувствуя одновременно злость и жалость к своему старому учителю, который так легко смирился со своей потерянной жизнью.
– Я научил тебя всему, что умел. Тебе уже не нужна была моя помощь – в конце.
Немного помолчав, он сменил тему.
– Так эта дама, Рика, – продолжал Мунио уже куда более уверенным тоном. – Она замужем? У нее есть парень? Как думаешь, у джентльмена моего возраста есть шансы?
– Нет, никаких шансов, – вздохнул Рандур. – Она, как бы это сказать, не по этой части. – Рандуру пришло в голову, что раз уж они все равно в особняке старика, то можно доверить ему чуть больше. И он решил намекнуть ему о том, кто они такие.
Мунио долго глядел на него, не понимая.
– Императрица?
– Ну, сейчас, конечно, нет. Но никому ни слова. – Рандур затравленно оглянулся. И шепотом добавил еще кое-какие подробности. – Так что никаких надежд сойтись с ней поближе у тебя нет и быть не может.
– Обречен на одиночество. Эх, жизнь моя не удалая…
– Может, расскажешь? – предложил Рандур.
– Расскажешь! Сразу видно, что тебя вырастила женщина. Рассказывай не рассказывай, легче от этого не станет. Так что, по мне, лучше молчать и жить, как умеешь. Нет, если хочешь, я скажу тебе вот что: когда-то и я кое-что собой представлял, Капп. Но те времена давно прошли, даже в памяти мало что сохранилось, вот как. Теперь я ничто. И ты однажды станешь никем вроде меня. Сейчас тебя переполняет беспочвенный оптимизм, благословение молодости и проклятие зрелых лет. Все мы когда-то угаснем, как угасает наш мир. Цивилизации приходят и уходят, ничего не оставляя по себе. Так что мне делать, если не пить?
– Хватит ныть, – перебил его Рандур. – Люди погибают в этом мире за меньшее, чем есть у тебя. Я сам видел, как они просят милостыню у ворот Виллджамура, без пищи, без крова над головой. Беженцы, зажатые между городской стеной и морем, погибают от холода. А ты сидишь здесь и тратишь деньги и время на пьянку, а все потому, что боишься реальности. И, судя по всему, дело обстоит так уже давно – с тех самых пор, как ты заимел достаточно денег, чтобы платить за выпивку. – Рандур встал. – Я иду спать. Там у меня компания получше.
Глава семнадцатая
– Кажется, ты даже внутри изменилась. Я больше не знаю, как понимать твое поведение, твои жесты, твои сомнения. Может быть, ты уже не ты?
Что она могла на это ответить?
Физически все было хорошо, как всегда. Просто, живя с Малумом, она привыкла скрывать свои чувства и теперь очень медленно привыкала к обратному. Училась быть откровенной.
– Где твоя прежняя уверенность? Почему ты больше не поддразниваешь меня, как раньше, ты же знаешь, как мне это нравилось?
Он меня расслабляет…
– Мне нужно время. Иногда мне трудно даже думать об этом.
Они снова были в безымянном мире. В этот раз они обнаружили там пляж, и Люпус сразу предъявил на него права.
– Люпус Бич – самое подходящее название для такого красивого места, – со смехом сказал он и тут же сменил тему, словно ощутив ее внезапно возникшее напряжение.
Позже пришло желание нанести на карту этот мир, эту иную землю. Наверное, брала свое солдатская привычка анализировать действительность, рождавшая потребность систематизировать ее мир, подчинить его логике. Сначала она отговаривала его, объясняла, что здесь с каждым разом все становится немного иначе. Сколько раз она уже бывала здесь, сколько всего видела и всегда замечала варианты – появлялись другие породы деревьев, чуть заметно менялись русла рек.
– Нельзя же применять логику, – говорила она ему, видя, как он хмурится, – к месту, которое никакой логике не подчиняется.
Но его страсть к исследованиям на этом не утихла: она распространилась на изгибы ее тела, родимые пятна, вкус кожи, ставшей солоноватой от пота на здешней жаре. Речная волна, набежав, смочила их одежду, ее волосы, облепила песком их потные тела.
Горячий, как печка, луг, они двое в траве, среди ярких орхидей, в небе над ними клин незнакомых птиц, – она никогда не видела таких раньше, их крики им незнакомы. Что-то с шестью ногами, с угловатой десятигранной спиной, переваливаясь, проползло через луг к реке на водопой, и Люпус во все глаза следил за ним, не веря, что видит его на самом деле.
Из-за того что он не знал, что это за место и где оно находится, все здесь казалось ему искусственным. Это был мир без контекста. Мир, в прямом и в переносном смысле застывший во времени. Беами все время гадала, что будет, если они останутся в нем навсегда, но вокруг не было ничего сопоставимого с их собственным существованием. Это был просто мир, куда можно было сбежать, мир, в котором они без помех могли заниматься любовью.
Люпус заметил цепочку мелких синяков на спине Беами и узкую царапину на ее плече. Она немного вздрогнула, когда его пальцы пробежали по ним. Очень нежно.
– Знаешь, я ведь могу что-нибудь сделать, – предложил он. – Например, поговорить с парнями.
– Ничего ты тут не поделаешь, Люпус.
– Меня это бесит.
– Думаешь, меня нет? Оставь все как есть. Я плачу ему той же монетой.
– Прости. Я глупец, который считает, что может разрешить все твои проблемы.
Она смягчилась, понимая, что он хотел помочь. Этот разговор почти невозможно было начать.
– Он злится, но я тоже не овца какая-нибудь. Да, он меня ударил, но я однажды использовала реликвию, чтобы его остановить, а он и не заметил.
Появился гаруда, местный, иной окраски, чем на Бореальском архипелаге, с более светлым оперением и, разумеется, без оружия. Он спикировал вниз шагах в сорока от них, коснулся крылом травы, от любопытства вывернув шею в их сторону, и, снова набрав высоту, скрылся в глубокой синеве неба.
Она сказала:
– Все из-за того, что у него уже давно нет секса.
– В смысле?
– Он… – Женщина задумалась, подыскивая нужное слово. – Он импотент и терпеть не может, когда я завожу разговор на эту тему. Для нас, женщин, в этом нет ничего страшного, понимаешь? Мы совершенно свободно можем говорить о том, что мы чувствуем, – все или почти все из нас. А он твердит одно – что больше не чувствует себя мужчиной, а остальное захлебывается у него в яростном рыке. Может быть, потому он и ведет такую таинственную жизнь. Я уже не знаю и половины того, что он делает. Раньше меня привлекал в нем этот элемент опасности – ну, ты знаешь, какая я, – но теперь я его уже не интересую. Я же не какая-нибудь тупоголовая мямля-наследница, папина дочка, неспособная подтереть собственный зад. Я его не интересую. Все, что для него важно, – это способность… трахаться. Будем называть вещи своими именами – именно это его интересует больше всего. – Подумав над своими словами с минуту, она снова повернулась к нему. – Знаешь, я так давно хотела, чтобы ты вернулся.
– Рад, что смог быть полезен, – ответил Люпус. Его улыбка растаяла в напряженном выражении лица. – А еще я вполне прилично зарабатываю.
– Неужели армия превратила тебя в продажного мужчину? Ох уж эти мне солдаты, как окажутся вдали от дома…
– Ага, тебе бы понравилось, столько мужиков…
– Черт возьми, конечно, – сказала она.
– Извращенка.
– Болван.
И они поцеловались.
Смеркалось, стало прохладнее, ветер задул с другой стороны, растения запахли сильнее. Снова появился волк, восхитив Люпуса. Он так и подскочил, заметив между двумя кустами осоки его морду – два любопытных глаза.
– Эй, – позвал он тихонько. И пошел к зверю, натянув форменные штаны и взяв кусок мяса из запасов, что они прихватили с собой. Поначалу животное только принюхивалось, поворачивая голову то так, то эдак. Потом, приподняв верхнюю губу, волк схватил мясо с ладони человека и скрылся с ним в кустах.
Люпус только засмеялся, потом обернулся к Беами.
– Вы с ним чем-то похожи, – заметила она.
– Чем же?
– Появляетесь неожиданно, хватаете лакомый кусок, убегаете.
– Это нечестно. Я должен возвращаться в казарму, присутствовать на учениях и занятиях по стратегии. Если бы ты захотела, я взял бы тебя с собой. Скажи ты только слово… но ты же замужем.
– Все не так просто, – вздохнула Беами. – Он много работает, построил нам этот роскошный дом, обставил его, приносит исключительную еду. И я не могу сказать, что он совсем меня не любит. Просто он злится, но мне иногда кажется, что он еще изменится и я смогу ему в этом помочь. Вернее, казалось до тех пор, пока не появился ты, Люпус. Ты все испортил.
Беами уткнулась головой ему в плечо и заплакала, изливая злые слезы усталости и обиды на жизнь, которая вдруг вышла из-под ее контроля.
Позже в том же мире, ночью, после фантастически желтого солнца наступление темноты показалось особенно внезапным.
Весь благодатный вечер они лежали в высокой траве, глядя в небо, а теплый ветерок налетал с реки, и деревья источали в вечерний воздух аромат, равного которому он не знал никогда. По одну сторону от Люпуса, положив голову ему на грудь, лежала Беами, по другую, прямо под рукой, – его складной лук и колчан со стрелами. Они уже давно смотрели на звезды, и ей показалось, что в этом мире была лишь одна луна, но больше и крупнее, чем их две. Вид, конечно, странноватый, но, с другой стороны…
– Наверное, нам лучше переночевать здесь, – предложила Беами. – Раз уж мы все равно возвращаемся в Виллирен в тот самый миг, когда из него исчезли, то лучше нам появиться свежими и отдохнувшими, а не усталыми и измотанными, а то как бы люди чего не подумали.
Вдруг ему показалось, что на краю его поля зрения сверкнула комета.
– Созвездия, – прошептал он, – они почти такие же, как у нас в городе, правда? Ну, может, чуть-чуть сдвинуты.
– Я замечала, – ответила Беами. – Я ведь немало вечеров провела здесь одна.
Может, все дело было в его солдатской одержимости, и ни в чем ином, но, рассмотрев созвездия и порядок их расположения еще раз, он убедился в том, что знает, где они находятся.
– Вообще-то, мы с тобой сейчас в Виллирене. На том же месте. Только совсем в другое время.
Беами ответила не сразу:
– Что ж, в этом есть смысл. Топография та же, и река рядом. Вон те утесы прикрывают естественную гавань, как у нас в городе. Как думаешь, насколько далеко во времени мы перенеслись?
Их разговор продолжался в том же духе до тех пор, пока Люпус не задремал, оставив Беами любоваться звездами в одиночестве.
Она не знала, как долго смотрела наверх, когда небо над ними вдруг стало менять свою плотность. Ветер тоже слегка изменился, сделался тише, а звезды в одном квадрате неба вдруг словно погасило что-то массивное и непрозрачное. Над ними зависло что-то продолговатое, размером с небольшой город, и звезды сначала затрепетали на его полупрозрачном фоне, а потом погасли совсем, закрытые чем-то непроницаемым и темным. Ветер набрал скорость, деревья вдалеке зашелестели, испуганные птицы покинули свои ночные укрытия. Сердце Беами часто забилось, но от удивления она даже забыла разбудить Люпуса. Просто смотрела наверх, потеряв дар речи, и все.
Стояла полная тишина, пока огромное нечто висело в небе над ними, на некотором расстоянии от земли. Далеко оно было или близко, Беами не могла бы сказать, но ей показалось, будто она и в самом деле видит город, настолько похожи были рассыпанные по нему там и сям огоньки на светящиеся в ночной темноте окна.
Но, не успев полностью материализоваться, огромное нечто развоплотилось и исчезло, оставив небо пустым и мирным, как прежде. Беами потихоньку отползла от спящего Люпуса и добрую четверть часа мерила шагами луг неподалеку, то и дело поднимая голову к звездам, как будто ждала, не вернется ли нечто.
Их роман протекал в ином месте, в ином времени и совершенно в ином окружении, чем вся остальная жизнь. Но стоило им вернуться в ее дом, в дом Малума, как чувство вины буквально затопило ее, вытеснив все остальное.
Люпус пытался поцеловать ее в шею, утешить. Кончиками пальцев она пробежала по его гладкой скрипучей форме. Для столь неорганизованного человека, каким она знала его раньше, он был на удивление подтянут и аккуратен, даже щеголеват.
«Наверное, это армия приучила его к дисциплине», – подумала она.
Вдруг она оттолкнула его со словами:
– Не здесь, не сейчас, нас могут увидеть.
Она не могла даже смотреть ему в глаза. Поверх его плеча она видела окно, за ним валил снег, уже не так густо, как раньше, но все же достаточно, чтобы жители города ни на минуту не забывали о грузе своих проблем.
– В чем дело? – шепнул он.
Как же он не понимает, ведь она все уже ему рассказала!
– Тебе что, все равно, если нас поймают?
– Вообще-то, да.
– Ну а мне нет. Ведь это моя жизнь пойдет прахом.
– Беа, твоей жизнью мог бы стать я. Я один. Как только в этом городе все кончится, я уйду из армии.
– Ты уже женат на ней. А со мной ты ей изменяешь, так же как я с тобой изменяю своему мужу.
– Я уйду сразу после…
– Войны, знаю, – перебила она его. – Той войны, которая может не оставить в городе ни одной живой души. И ты думаешь, я соглашусь бросить все, что имею, поверив обещаниям мужчины, которого в любой момент могут убить? Ты хотя бы представляешь, что со мной тогда будет?
– Зачем повторять все сначала? Мы ведь уже говорили об этом раньше. – Люпус положил ладонь ей на плечо, но она стряхнула ее.
«Зачем ты вообще пошел в эту армию? – хотелось сказать ей. – И почему сейчас, во второй раз ворвавшись в мою жизнь, ты все еще хочешь быть солдатом?»