Белый Шанхай Барякина Эльвира

1

Нина не дала Климу шанса. Ни о чем не спросила – где он был, что с ним произошло? Он первым делом помчался к ней, чтобы узнать, как она. Все это время думал: лишь бы по неосторожности не навлечь на нее беду. Ждал того дня, когда можно будет прийти, обнять ее и почувствовать, что все самое страшное позади.

А она выставила за дверь.

Зло срывают на тех, кто никуда не денется, вернется побитым псом, когда разрешат вернуться.

«Извини, дорогая, но я не вернусь. Хватит».

Она все-таки окрутила мужа Эдны. Ада рассказала Климу про нападение фашистов и про то, что после этого Нина побежала утешаться к мистеру Бернару. Об обыске, проведенном в ее конторе, Ада не знала. Клим не стал вникать в подробности: раз Нина выбрала Даниэля, пусть он и занимается ее делами.

Надо придумать, как быть с Феликсом Родионовым: неужели придется стать полицейским осведомителем? Но чтобы уехать из Шанхая, нужны деньги. И как быть с Катей? Нельзя же бросить ее.

Когда Феликс вызвал Клима в участок, он решил пойти. Какая разница, кем работать? Главное – договориться на оплату, скопить денег и уехать с Катей в Аргентину. Буэнос-Айрес – отличное место, само название его переводится как город «добрых ветров». Там по роскошным авенидам гуляют самые чудесые девушки на свете; там в кафе «Тортони», в залах с витражными потолками, собираются великие остряки, там на улицах в тени сейб и лаконосов пары танцуют танго.

У Феликса Родионова был отдельный кабинет со стеклянной дверью и вентилятором на столе.

– Так в чем вы меня обвиняете? – спросил Клим. – Вы пригрозили меня выслать, а единственный мой грех – это поездка в одном автомобиле с полковником Сю. Дон Фернандо обошелся без последствий?

– Ты тоже обойдешься, когда у тебя будет мексиканский паспорт, – усмехнулся Феликс. – А так я в любой момент могу написать в деле, что ты правая рука Сю. Он возражать не будет – его уже депортировали.

Феликса Родионова, без сомнения, ждало великое полицейское будущее.

– Слушай меня внимательно, – сказал он. – В городе действуют большевики, которые агитируют за советскую власть.

Феликс показал Климу листовку с усатым казаком. В ней объяснялось, что бывшие белогвардейцы смогут вернуться в Россию, если кровью искупят свои преступления перед Родиной. Искупить грехи можно в русском отряде при армии Христианина Фэн Юйсяна, владевшего северо-западными провинциями Китая.

– Большевики уже обработали доктора Сунь Ятсена, теперь принялись за этого орла, – пояснил Феликс. – Обещают деньги, советников и вооружение, если он начнет строить социализм. А Христианин и рад – он кому хочешь продастся, лишь бы ему помогли свалить маньчжурского правителя Чжан Цзолиня.

По словам Феликса, милитаристы сообразили, что белогвардейцы – это высокопрофессиональные военные, знающие технику и современное оружие. Русские готовы служить за низкое жалованье и даже за его посулы. Но как только белые отряды стали появляться в китайских армиях, большевики развели бешеную деятельность по их уничтожению.

Москва видела угрозу в любой организованной эмигрантской силе. По слухам, в Союзе было далеко не так спокойно, как хотелось большевикам, и если белогвардейцам удастся создать мощную военную силу, кто знает, чем дело кончится: вдруг Россия сдетонирует так же, как в 1918 году от восстания Чехословацкого корпуса?

– Большевики действуют осторожно, – сказал Феликс. – Заманивают белогвардейцев к Христианину, а тот направляет их в самое пекло, чтобы проблема устранилась сама собой. Оставшихся в живых в скором времени «простят» и пригласят вернуться в СССР. Не на пикник, разумеется.

Феликс велел Климу прикинуться офицером, мечтающим пробраться к Христианину.

– Наведи справки, выясни, кто именно вербует белогвардейцев. Узнай все – где живут эти люди, с кем общаются, кто их друзья и враги?

– Я уже говорил вам, я не офицер, – сказал Клим. – У меня нет знакомых в этой среде.

– Знакомые – не беда. На следующей неделе в одном из синематографов на авеню Жоффр покажут кинохронику о царской семье. Можешь быть уверен: все места будут забиты белогвардейцами.

– Вы организовали показ?

Феликс ухмыльнулся:

– Догадливость – это большой талант.

– Если полиция не будет платить мне жалованье, мой талант тут же иссякнет.

Клим выторговал себе ежемесячные сорок долларов и полный комплект обмундирования – от фуражки до сапог.

2

Днем Нина была у Хью Уайера. Он не отрицал, что нарочно подослал полицейских, чтобы те загубили ее календари.

– Подавайте на меня в суд, если хотите, – улыбался Хью, показывая желтые зубы. – Судить нас будет английский консул, мой добрый друг. Вот вам совет, дорогуша: исчезните из Шанхая. Я и так проявил гуманность, а мог бы поступить иначе. Мне жаль вас, и, чтобы вы могли спокойно удалиться, я приказал арестовать ваших врагов-налетчиков. Распродавайте имущество и уезжайте в Циндао или Тяньцзинь. И все будет хорошо.

Нине вновь дали понять, насколько она далека от истинных хозяев жизни.

Беспомощность – страшное чувство. Ты можешь терпеливо выстраивать свое дело, а потом явятся сильные люди и все растопчут. Пока шла война губернатора Лу с Ученым Ци Сеюанем, Нина дрожала: вдруг боевые действия перекатятся в город? Вдруг мародеры разграбят склад? Вдруг у людей будет настолько туго с деньгами, что никто не станет покупать ее календари?

Война кончилась, а тут русские бандиты. Если бы не Бинбин, страшно представить, что они могли сделать. И заключительный аккорд – обыск.

За Нину никто не собирался вступаться, даже Даниэль. Ему было некогда – дела, война, служба в волонтерском полку. Он действительно беспокоился о Нине, но она чувствовала, что ему не нужны ее заботы. Иногда ей казалось, что Даниэль общается с ней только ради интеллектуального развлечения, своеобразной игры, правил которой она не понимала.

Нина попросила у него помощи по обузданию фашистов – он посоветовал ей нанять телохранителей.

Она передала ему разговор с Хью Уайером, и он спокойно сказал, что коммерция – это всегда риск и никто не застрахован от падений.

Они сидели в баре, Даниэль потягивал мартини. Он был чист, загорел и свеж.

– Если я могу вам помочь, дайте мне знать.

Даниэль не хотел думать о том, как Нине выкрутиться из беды. Он был готов сделать что-то несложное – позвонить, поговорить, дать ей в долг, но не взвалить на себя ее ношу.

Распространители календарей приняли ее товар благосклонно. Отгрузив первую часть тиража, Нина сразу заплатила Бинбин ее проценты. Та очень просила: ей надо было приступать к съемкам фильма. Узнав о налете полиции, Бинбин проплакала целый день. Нина была уверена, что она предложит вернуть хотя бы половину денег. Но Бинбин предпочла, чтобы ей досталась вся прибыль, а Нине – все убытки. Они столько раз говорили о том, что студия – это их общее детище, что они идеальные компаньоны, которые будут честны друг с другом до конца… Все оказалось ложью.

– Как вы не понимаете? – удивилась Бинбин. – Если я вложу деньги в ваши календари и опять что-нибудь пойдет не так, у меня не будет другого шанса заработать на фильм!

Нина сказала, что прекрасно ее понимает.

Она пыталась прижать соломинкой лед ко дну стакана – ничего не выходило.

– Нина, у вас слишком серьезный вид, – улыбнулся Даниэль. – Расскажите, отчего вы бываете счастливой?

Она расправила плечи.

– Я бываю счастлива от мороженого с орехами и клюквой.

– Как просто вас порадовать! Еще?

– Люблю пить кофе по утрам на балконе. И чтобы на мне был белый махровый халат – я его выкупила в гостинице «Астор Хаус». Он был мой, для меня изначально сшитый, просто там об этом не знали.

– Что еще?

– Если приказчики в лавках не путаются под ногами, мне уже хорошо.

– Это действительно большая удача.

Нина посмотрела Даниэлю в глаза: он старается отвлечь ее от грустных мыслей или ему просто неохота говорить о серьезных вещах?

– А вы, мистер Бернар, что любите больше всего?

– Никогда не спрашивайте об этом эгоиста и циника. Он опозорит себя и поставит в неудобное положение вас.

– Если хотите польстить мне, скажите, что любите меня.

– А вы будете любить махровый халат? Нет уж, увольте, а то я с ума сойду от отчаяния.

Даниэль все-таки сумел развеселить ее. В этом искусстве ему не было равных. Они устроили задорную перепалку: Нина сказала, что ужасно ревнует его к гувернантке Аде, которую он прислал к ней в студию.

– Признавайтесь – что вы в ней нашли?

– Я не виноват, что такой тип женщины считается модным. Она большеглаза и худа, как зубочистка.

– Лучше бы вы меня взяли на роль принцессы.

– Э, нет. – Он вытащил из кармана диск из слоновой кости, подаренный Ниной, и ловко подкинул его на ладони. – Лисички кицунэ в наше время – это музейная редкость. Их нельзя тиражировать: это сведет на нет их ценность.

Даниэль даже отказывать умел в форме комплимента.

3

Вернувшись домой, Нина снова впала в тоску. Бродила по комнатам, то и дело вспоминая Клима: зачем он приходил?

Хотя какая разница? Вот уж на кого нельзя полагаться, так это на него.

Перед сном она пошла в ванную, взялась за щетку, чтобы расчесать волосы, но вновь положила ее на туалетный столик. Скинула пеньюар. Она так боялась, что кормление испортит ей форму грудей, но они, напротив, стали полнее. Талия не была такой тонкой, как раньше, но это было почти незаметно.

Тип женщины, который был моден лет двадцать назад, во времена блоковских незнакомок. Тогда еще носили корсеты, а на обложках журналов печатали не худосочных лыжниц, а оперных примадонн. Даниэль как-то в шутку назвал Нину «девушкой Гибсона»; он сказал, что до войны в Америке был очень популярен художник Чарльз Дана Гибсон, который создал икону стиля – женственную, немного грустную даму с фигурой, похожей на песочные часы.

Красота, вышедшая из моды и потому ненужная.

Видит Бог, Нина хотела бы вечно жить в том времени. Что, если бы не было ни мировой войны, ни революции? Ее первый муж был бы жив, у них бы родились дети. Летом – поездки в Крым, зимой – рождественская кутерьма. Не вспоминать о деньгах, заниматься благотворительностью ради собственного удовольствия… Когда Нина думала об этом, у нее перехватывало горло от жалости к себе.

Она подняла с пола пеньюар, сунула руки в рукава.

У нее никого не осталось, кроме крикливой китайской девочки, которая выучилась говорить: «Мама, иди ко мне!»

Занятая календарями, Нина почти не бывала у Тамары. Сначала было некогда, потом стало стыдно за собственную невежливость.

Нина легла в постель, взяла с тумбочки телефон и набрала номер Олманов. Тамара еще не спала.

– Я ужасно рада, что вы позвонили! Как дела?

Нина начала с извинений, сослалась на Китти, соврала, что та долго болела. Но Тамара сразу ее раскусила:

– У вас что-то случилось?

Нина рассказала ей про Уайера.

– Тамара, у меня руки опускаются…

– Начинайте все заново.

– Как?! Уайер меня разорит! Мне и вправду бежать из Шанхая?

– Если уж на то пошло, переезжайте на соседнюю улицу, во Французскую концессию. Там вам Уайер ничего не сделает.

– Он подошлет ко мне бандитов!

– Наймите телохранителей. И подумайте: возможно, вам следует открыть дело, которое не отнимет никто – ни Уайер, ни налетчики. Никаких товаров: их можно похитить или испортить, – только работа с людьми.

Нине захотелось все бросить и поехать к ней, уткнуться носом в сухую теплую ладонь и хотя бы недолго побыть в доме, где все друг друга любят, где все предсказуемо. Но как напроситься в гости после стольких недель беспардонного отсутствия?

– Приезжайте завтра, – словно угадав ее мысли, сказала Тамара. – Мы все обсудим.

– Хорошо.

Нина повесила трубку. А что, если и вправду открыть новое дело? Календарей безумно жаль – столько сил было потрачено на них! – но какой смысл биться головой об стену, если все равно ничего не выходит? Если риски велики и слишком многое может пойти наперекосяк?

Тамара и Даниэль посоветовали ей завести охрану…

Сейчас все, у кого есть деньги, боятся похитителей. В особенности китайские богатеи, приехавшие из разоренных войной провинций. Они совершенно беззащитны – в Шанхае у них ни друзей, ни родственников, которые могут порекомендовать надежных людей. Наймешь человека – а он окажется членом банды.

Нина натянула одеяло до подбородка.

Если она пригласит русских офицеров и предложит их услуги богатым китайцам, то дело пойдет. Эти ребята сумеют защитить ее саму – и от Уайера, и от кого бы то ни было. И ей действительно нужно переехать во Французскую концессию: там проще получить разрешение. А первых клиентов можно найти через Бинбин.

Нина не спала до рассвета: ворочалась, думала. «Девушка Гибсона» – владелица охранного агентства: несусветная дикость… Однажды Даниэль показал ей очень хорошую цитату у сэра Артура Конан Дойла: «Делай, что должен, и будь, что будет. Вот повеление, данное рыцарю».

Все правильно: будь, что будет.

1

Всех господ офицеров как ветром сдуло в тюрьму. Марья Макаровна страшно о них горевала, хотела идти сдаваться полиции, но потом подумала, что без нее дело славянского фашизма совсем захиреет.

Макар ночами не мог спать – все боялся: сейчас явятся усатые сикхи и уведут родную кровиночку. Марья Макаровна утешала его: «Вы, папаша, ужас какой малодушный. Мои соратники – люди проверенные. Они ни слова не скажут сатрапам обо мне». Он просил ее уехать к сестре в Харбин – пересидеть страшные времена, – но и тут она не послушалась.

Видно было, как горевало ее сердце по пропавшим друзьям. Через знакомых она отправляла им передачки, пыталась найти адвоката. Так где его возьмешь? Он денег стоит.

Из парней теперь захаживал только Назар – тот самый, раненный в ногу. Марья Макаровна ругала женщин, что его подстрелили, клялась отомстить, но Назар сказал, что к тем, у кого есть револьверы, лучше не соваться.

Младшие дочки – Паша и Глаша – поселили его у знакомых. Отбили соплюхи парня у Марьи Макаровны: теперь он с ними на крыльце сидел, колол им орехи и рассказывал о всяких геройствах.

Снова затеплилась надежда в отцовском сердце. Назарка – явление природы бестолковое, ремесло у него несерьезное, фотографическое, да и нога может криво срастись – будет хромым как черт. И все же Макар приносил молодежи гостинцы с фабрики – мороженое имбирное и пломбирное. Авось детушки до чего-нибудь договорятся, на крылечке сидючи. Макара поймали на воровстве продукции и выгнали взашей, не отдав недельного заработка.

Горемыки русские – те, которые без службы, – ехали на трудовой рынок на сенной площади в Китайском городе. Тащили клочья сена, оставшиеся от буйволиного и лошадиного кормления, валили все в кучу и укладывались отдыхать на свежем воздухе. На подошвах ботинок писали мелками цену за поденный труд: те, кто послабее и без специальности, – двадцать пять центов, молодые и мастеровитые аж на доллар замахивались. Китайские подрядчики ходили между вытянутых ног и после нещадной торговли уводили с собой рабочую силу.

Макар не знал, как объяснить им, что он наладчик. Поначалу тоже хотел доллар попросить, но его не взяли ни на первый день, ни на второй – всю неделю только даром на трамвай тратился, у дочек брал взаймы.

Только когда он скинул цену до того, что сказать смешно, его взяли на кожевенный завод – таскать крючьями шкуры из известковых бассейнов и соскабливать с них шерсть.

Кругом грязища первобытная, пыль, вонь и ужас. После смены Макар вышел из цеха; рабочие-китайцы расселись на корточках вдоль стен – рис палками лопать; посмотрели на Макара и загоготали.

– Чего ржете, дьяволы? – буркнул он.

Те еще пуще развеселились.

– Они, верно, говорят, что теперь вы наконец стали белым человеком, – сказал кто-то по-русски. – У вас все лицо в известковой пыли.

Макар изумился. Посмотрел – а это его напарник, с которым он целый день шкуры ворочал: тоже весь как в муке обваленный.

– Я думал, вы китаец! – ахнул Макар. – Знал бы, что вы свой, родной, так я б не молчал всю дорогу!

Представились друг другу. То был полковник Лазарев, бывший командир Сибирского стрелкового полка. Услышав это, Макар оробел.

– Отставить церемонии, – усмехнулся господин полковник. – Мы все тут подневольный люд. Вы, Макар, как знаете, а я в эту дыру больше не полезу. Чахотку здесь подхватим – и поминай как звали.

Макар сказал, что полностью согласен.

На следующий день они лежали рядом на сенной площади – с надписью «пятьдесят центов» на ботинках. Лазарев кутался в латаную шинель офицерского кроя, самокрутку держал по-благородному – между двух пальцев.

– У меня во Французской концессии супруга с маленьким сыном живут. Работы нет, хозяин скоро из квартиры погонит…

Макар рассказал ему о своих девицах. Лазарев слушал, качая головой.

– Молодежи труднее всего, – проговорил он. – Не знают, куда приткнуться, хватаются то за одно, то за другое. Я их не осуждаю, Макар. Без надежды нельзя… А все эти большевизмы, фашизмы, китайские национализмы суть надежда на хорошую жизнь в будущем. Если наше поколение не сумело дать детям ни дома, ни пропитания, что еще у них остается?

Умнейшая голова был этот полковник. И к тому же благородный до изумления. Один человек рассказал Макару, что в 1923 году Лазарев получил от контр-адмирала Старка денежную премию – за ведение переговоров с Муниципальным советом о высадке беженцев в Шанхае.

– Ничего не взял себе, все отдал в фонд больных и раненых. «Я, – говорит, – здоров, как-нибудь выкручусь. А этим людям без лекарств конец».

Вот какой замечательный человек! А уж как трудно ему приходилось, Макар своими глазами видел.

– Вот заработаем, господин полковник, на трамвай, вы с женой и сыночком к нам в гости приезжайте, – говорил он. – Посидим, чайком побалуемся.

Лазарев улыбался:

– Спасибо, Макар.

То, что казалось несбыточным, вдруг свершилось само собой: на сенную площадь приехал автомобиль с белой дамой. Она вышла, покрутила головой в шляпке с перьями и направилась прямо к полковнику – он как раз встал, чтобы косточки размять.

Макар не слыхал, о чем они разговаривали (дама отвела Лазарева в сторонку), только видел, что лицо его просветлело.

– Идемте! – крикнул он Макару и направился вслед за дамой.

Ему и полковнику велели садиться в автомобиль – Макар сроду не ездил в автомобилях. Сиденья кожаные, ручки на дверцах – чистый хром. А шофер – китаец с усиками.

Дама оказалась русской, звали ее Нина Васильевна. Она привезла их в контору, усадила на стулья и подробно расспросила – кто да что. Деньги предлагала – больше, чем на холодильной фабрике. Но за это велела набрать людей, обучить их и всесторонне подготовить к охране личности и имущества.

– Вот так дамы теперь пошли! – сказал Макар, когда они вышли за дверь.

Господин полковник обнял его:

– Эх, друг вы мой сердечный! Вот и у нас появилась надежда. А я уж думал – все, так и буду до конца дней шкуры скоблить.

Дома Макар ничего не сказал: побоялся сглазить.

2

Клим доехал до авеню Жоффр во Французской концессии. Тут и там вывески на русском языке: «Аптека», «Модные шляпы», «Сувениры». И публика соответствующая: русых-сероглазых чуть ли не половина; даже цыганки откуда-то взялись.

Феликс утверждал, что соотечественников в Шанхае уже более десяти тысяч. Полиции можно верить, когда она ничего не имеет с вранья.

С афиши перед синематографом печально смотрел Николай II. Народу в вестибюле – тьма, и все русские. Когда привыкаешь, что вокруг одни иностранцы, кажется, что земляки подслушивают твои мысли и видят тебя насквозь – сквозь шинель с чужого плеча.

Над папахами и фуражками стоял махорочный дым, голоса заглушали оркестр.

– Слыхали, в Китайском городе опять власть переменилась – Собачье Мясо высадил десант.

– Это кто ж такой будет? Еще один генерал?

– Чжан Цзучан, губернатор провинции Шаньдун. А Собачье Мясо – потому что любит азартную игру: она так и называется «Бросание собачьего мяса».

– Что ж, и вправду собачатиной кидаются?

– В карты дуются. Хотя генерал – зверь еще тот.

Двери в зал открылись, и толпа устремилась к скамейкам – занимать лучшие места. Клим сел у прохода. Мимо него пробежала девушка со шрамом через лицо, сунула рекламку: «Конкурс „Шанхайская красавица“! Главный приз – поездка в Америку и автомобиль». Аде, что ли, предложить?

Клим сунул бумажку в карман, поискал глазами большевистских провокаторов – не нашел.

Погасили свет, зарядили киноаппарат. Императорская фамилия побежала к автомобилю: дамы с зонтиками, государь при орденах. Клим оглянулся на зрителей – таких просветленных лиц он давно не видел. Многие плакали.

Император что-то говорил публике – беззвучно и горячо.

– Оркестр! Играйте «Боже, царя храни!», – закричал надрывный голос.

Задвигались лавки, все встали. Пели истово, со слезами на глазах. Хроника закончилась, оператор вставил другую пленку – с кадрами мировой войны.

Какой-то человек на костылях подскочил к Климу:

– Пропустите инвалида!

Клим сдвинул колени в сторону:

– Назар, ты?

– Ой! А я тебя не узнал!

Клим освободил ему место:

– Что у тебя с ногой?

– Бандиты напали… Я девушку спасал.

На них зашикали:

– Идите отсюда! Что людям мешаете?

Они выбрались на улицу. Клим оглядел Назара – мальчик приоделся: новый костюм, на голове берет с красным помпоном, как у французского моряка.

– Как дела?

Назар беспокойно огляделся:

– Никому ни слова! Клим, мы все ошибались – и белые, и красные. Но цель у нас одна – Россия, и ей мы обязаны служить! Очень хорошо, что я тебя встретил. Я хочу вернуться домой, но одному страшно. Поехали со мной, а? У меня есть знакомые, которые все устроят.

Клим сдвинул фуражку на затылок. Вот тебе и большевистский агитатор.

3

Назар заявил, что дело нельзя откладывать – нужно немедленно куда-то идти и с кем-то поговорить.

– Как я рад, что тебя встретил! – ахал он. – Я хотел на комедию в синематограф сходить, а там царя покойного показывают. Уж расстроился до припадков – назад, что ли, на костылях переть? А тут ты! Недаром мне шоколад сегодня снился!

Клим рассмеялся. Ему ночью снился небольшой резвый таракан.