Белый Шанхай Барякина Эльвира

1

Бэтти лежала на диване и курила. Ада исподлобья глядела на нее:

– Его убьют, понимаешь?

Бэтти села, поправила растрепавшиеся волосы. Без привычной краски лицо ее было похоже на эскиз с едва прорисованными контурами. Она была единственной надеждой Ады: у Бэтти имелся мексиканский паспорт.

– Я дам тебе двести три доллара, – проговорила Ада едва слышно.

Это все, что у нее осталось. Аэроплан забрала Нина – ей пришлось еще заплатить долги охране на летном поле. А куда делся планшет Феликса с деньгами – неизвестно. Впрочем, Ада ни о чем не жалела.

– Дурная ты, – усмехнулась Бэтти. – Так втрескалась в своего Феликса, что готова отдать его другой?

– Феликс нужен мне живым – только это имеет значение.

– Ну хорошо, хорошо… Мне без разницы.

Ада выдохнула с облегчением. Бэтти была все той же – доброй и великодушной.

2

Бэтти потребовала, чтобы Феликс перешел в католическую веру: «Я за еретика не пойду!» Феликс отказался. Джонни Коллор пришел к нему на свидание:

– Сволочь! Ада из-за тебя весь город вверх тормашками поставила, где-то эту шлюху мексиканскую разыскала…

Феликс пытался оправдываться, но тут же получил в ухо.

– Мало тебя здесь бьют, – проворчал Коллор, потирая зашибленный кулак.

Феликс поднялся с пола, вытер кровь ладонью:

– Это Ада все устроила?

– Нет, папа Римский! – рявкнул Коллор. – Он так жаждет спасти твой зад, что заплатил мексиканскому консулу и священнику, который будет тебя венчать.

– Хуже нет – жениться на шлюхе… – тихо проговорил Феликс.

– Хуже нет – быть идиотом, – отозвался Коллор. – Чего тебе не хватало? Зачем ты сунулся в эту опиумную яму? Ведь мог быть достойным человеком!

Феликс мучительно скривился:

– Как там дела в участке?

– Меня перевели в отдел разведки. Гоняемся за китайскими большевиками – их тучи приезжают с Явы и из Гонконга. Туземные власти ожесточились против коммунистов. Выедешь в Китайский город: на столбах – клетки с отрубленными головами… Феликс, женись ты на этой девице! Обещаешь?

– Обещаю.

3

Коллор сказал Аде, с какого причала будет отправляться пароход на Нагасаки, и они с Бэтти помчались в порт.

– Что ты трепыхаешься, как курица? – ворчала Бэтти. – Посмотри на меня: вышла замуж – ни свадьбы, ни цацек в подарок, ни первой брачной ночи… Моего благоверного высылают на каторгу – а я ничего: не горюю!

Ада выспрашивала у нее подробности венчания: как Феликс? что он сказал? Но Бэтти лишь отмахивалась: вчера клиент обманул ее – подсунул фальшивую купюру, и это заботило ее куда больше.

– Какой хам – три года ходил ко мне, в ногах валялся, руки целовал! И вот, пожалуйста, человеческая благодарность!

– Бэтти, – стонала Ада, – скажи мне – он здоров?

– Надеюсь. Я к доктору пойду – он посмотрит. Только бы сифилис не подхватить: лечить замучаешься.

– Я о Феликсе!

Аде не разрешили попрощаться с ним, но Бэтти как жену допустили за ограду. Пароход был грузовым – на палубе под брезентом лежали громадные ящики; арестантов всех мастей брали за компанию – каждого со своим конвоиром. Из Нагасаки их отправляли дальше: американцев – на Филиппины, европейцев – в Индокитай.

Ада приподнималась на цыпочки в надежде увидеть Феликса в толпе. Тщетно. Наконец вернулась Бэтти. Достав из сумки платок, начала брезгливо вытирать руки.

– Весь пароход как помойка. За поручень схватилась – в соплю вляпалась.

Бэтти находила забавным нарочно не рассказывать Аде о Феликсе.

– Поехали по домам.

Она направилась к стоянке рикш, села в коляску, раскрыла зонтик.

– Трогай! – приказала она. Кули взялся за оглобли.

– Стойте! – крикнула Ада.

Бледная, с безумными глазами, она вцепилась в борт:

– Ты видела Феликса?

– Видела. Муженька ты мне сосватала – форменный «огурец». К тому же худой, как глиста.

– Он что-нибудь передал мне?

– Нет. Ничего.

У Ады упало сердце.

– Впрочем, нет. Я забыла – вот депеша.

Ада выхватила из рук Бэтти мятый клочок бумаги. «Все будет хорошо. Со мной – отец С. Ждите», – было написано по-русски.

Ада прижала записку к губам.

– Мой муж признается в чувствах другой женщине, – насмешливо произнесла Бэтти. – Как вам это нравится?

– Ты не понимаешь! – воскликнула Ада. – Ему конвойным назначили Серафима. Он в тюрьме охранником служит! Это Коллор устроил! Господи, спасибо, спасибо!

4

Нагасаки – горы и море, туча мелких лодчонок и океанские лайнеры. На пологих склонах – дома, дома: не город, а птичье гнездовье.

Феликс с Серафимом, скованные одной цепью, вышли на пристань. Жара, рыбная вонь. Полуголые нищие, ребятня, матросы, работники в соломенных шляпах, белые туристы с очумевшими глазами. Девки в высоко подвязанных халатах равнодушно оглядывали толпу из-под расписных зонтов.

– Куда теперь? – спросил Феликс.

Серафим мрачно посмотрел на него:

– Будем ждать пароход на Манилу.

Никто не знал, когда придет этот пароход. Серафим бестолково совался то к одному служащему, то к другому. Феликс ходил за ним, не вмешиваясь в переговоры.

Наконец Серафим совсем запарился. Пот лил с него ручьями, форменная рубаха потемнела под мышками и на спине.

– Эх, бусурмане… – вздыхал он и брел дальше.

Феликс потянул его за цепь:

– Пошли пиво пить. У меня деньги есть – угощаю.

Под вентиляторами английской пивной Серафим совсем ослаб. Феликс заказал ему третью кружку. Бармен – плешивый толстогубый парень – с любопытством прислушивался к чужому разговору.

– Откуда вы?

– Из Шанхая, – отозвался Феликс.

Поговорили, где лучше жить, где какие цены.

– В Японии сейчас несладко, – сказал бармен, протирая кружку. – Думаю в Австралию податься – все понадежнее будет. Там, говорят, опять золото нашли. Хотя, может, врут.

– Здоров ты по-английски трепаться, – произнес Серафим, когда бармен отошел к другим клиентам.

Феликс усмехнулся:

– Поработай с мое в полиции – не так заговоришь.

– А я все по китайцам – охранником то тут, то там. Надоело.

Помолчали. Серафим допил пиво, отерся ладонью.

– Вот позвали бы меня сейчас на русский пароход – хоть кочегаром, хоть последним поваренком, – не раздумывая бы пошел! Пусть арестуют, пусть вешают… Лишь бы домой, в Россию, довезли. Не могу я среди этих… – Он показал глазами на шумную компанию американских матросов.

Феликс наклонился к нему пониже:

– Ты ключ достань и сними с меня наручники.

Серафим отпрянул.

– Слушай, что говорю! – рявкнул Феликс. – Поедем сейчас обратно, но не в Шанхай, а на север, в армию генерала Собачье Мясо. При ней организован отряд под командованием Нечаева. Там свои, русские. Платят жалованье, дают отпуск и кормят – все как положено.

Серафим только рукой махнул:

– Куда там!

– Ты не отворачивайся. Что ты в своей тюрьме не видел? Ну сдашь меня на пароход, вернешься в Шанхай… И опять в казематы? Тебе ж там словом не с кем перекинуться.

Серафим, набычась, смотрел в пол:

– А потом что?

– Потом в Россию воевать. Нам нужно силу готовить: Нечаев собирает вокруг себя всех, кто готов с большевизмом сражаться. Собачье Мясо и другие союзники нам помогут.

– Едем! – Серафим бахнул кулаком по столу. – Едем, Родионов, голубчик! Мне терять нечего, я человек пропащий, а для русского дела, может, еще и сгожусь.

1

Эдна вновь ехала в Кантон – брать интервью у генерала Чан Кайши.

– Мы должны выяснить все о новом лидере Гоминьдана, – сказал мистер Грин на редакционном совете. – Кто он такой – крестьянский вожак или очередной милитарист? Я слышал, он выпустил манифест, в котором пообещал покончить и с губернаторской вольницей, и с иностранцами. Поход на север – дело решенное.

Он хотел отправить в Кантон Майкла Весборо, но тот вывихнул плечо на теннисном корте.

– Я поеду вместо него, – объявила Эдна.

Вот уже несколько недель она жила в доме одна и ненавидела каждый свой день. Даниэль ушел. Все было кончено.

Лиззи отговаривала ее:

– Бог с ними, с нашими мужьями! Давай сделаем журнал, начнем все сначала! Зачем тебе лезть в осиное гнездо?

– Новости – моя работа, – покачала головой Эдна. – Я должна ехать.

– По-моему, ты просто хочешь перерезать себе вены. Как тогда…

Может быть, Лиззи была права. Но в словах «отчаянная храбрость» заключалось хоть какое-то подобие смысла жизни. А без смысла Эдна не могла. Ей было даже некого ненавидеть: поначалу она думала, что Даниэль увлекся Ниной Купиной, но нет – он уехал и от нее.

Маленький пароход «Сучжоу». На грязной палубе – козы; в трюме – серебряные слитки. Слухи об этом разносил веселый мальчик, сын американцев Джона и Маргарет Праттов. Он целый день крутился на палубе и громко восхищался то стаями летучих рыб, то раскрашенными драконами на носах китайских джонок.

Мальчика звали Влади – в честь Владимира Ленина: Джон и Маргарет были поклонниками русской революции.

– Мама и папа никогда не были в Советском Союзе, – рассказывал Влади, – но они все про него знают. У нас дома, в Нью-Йорке, сто тысяч книг о России. А еще папа может говорить: «Сволоч нэдорэзана». Знаете, что это, миссис Бернар? Это угнетатели трудового народа! Мой папа сам выучил русский язык.

Эдна смотрела на золотистую голову Влади, на его бескозырку – точь-в-точь как у цесаревича Алексея, убитого большевиками.

– Серебро очень нужно Кантонскому правительству! – кричал Влади, перекрывая шум винтов. – Оно собирает стотысячную армию, чтобы идти на север и покончить с беззаконием.

Влади размахивал игрушечной саблей; козы в ужасе шарахались от него.

Эдна хотела уклониться от встречи с поклонниками Ленина, но они были единственными пассажирами первого класса, и обед им подали за одним столом.

Маргарет оказалась маленькой некрасивой женщиной со слишком длинной челкой, которую она все время сдувала набок. Джон был выше ее на две головы, носил очки в черепаховой оправе и большой перстень с розовым камнем.

Пратты лучились здоровьем и спокойной доброжелательностью, и Эдна не смогла устоять: она слишком соскучилась по людям, у которых все хорошо.

Мистер Пратт жил в Китае около полугода и работал переводчиком в газете «Народная трибуна». А Маргарет с Влади только-только приехали. Джон встретил их в Шанхае и теперь вез в Кантон.

Как только Пратты узнали, что Эдна является корреспондентом, восторгу их не было предела.

– О, это моя мечта – ездить по разным странам, знакомиться со всеми и рассказывать людям правду! – кричала Маргарет. – Но я не в ладах с буквами. Записку мужу – чтобы купил масла к обеду, – и то с четырьмя ошибками напишу. – И она расхохоталась, подмигивая Джону.

– Наша редакция, кстати, помещается в одном доме с квартирой Бородина. Я молиться готов на этого святого человека, – сказал Джон.

Эдна напряглась. Бородин был главным политическим советником партии Гоминьдан.

– А вы могли бы нас познакомить?

Джон покачал головой:

– Сейчас он в Пекине – на севере тоже полно работы. Подлый Чан Кайши воспользовался его отсутствием и арестовал нескольких советников из России. Он сказал, что вместо империалистов посадил себе на шею новых узурпаторов, которых интересуют их собственные цели, а не счастье китайского народа. Если бы Бородин не вмешался, союзу России и Гоминьдана пришел бы конец. Там все очень и очень ненадежно.

Эдна не верила своим ушам – в Шанхае ничего не знали об этом расколе.

– И что сделал Бородин? – осторожно спросила она.

– Это изумительный человек! – воскликнул Джон. – Он сказал Чан Кайши, что те люди действительно зарвались, и пообещал, что Москва пришлет новых советников, более профессиональных.

Пратт еще долго говорил о подкупающей внешности Бородина, о его неизлечимой малярии, которую тот переносит с невиданной стойкостью, о его большом опыте и политической мудрости…

«Ничего не поменялось, – думала Эдна. – Белые люди свято верят в то, что приведут Китай в Царствие Божье. Миссионеры, капиталисты, коммунисты – никакой разницы нет. Они приезжают в страну, объявляют себя вождями и воюют не столько за просвещение китайцев, сколько за то, чтобы другие просветители не покусились на их место».

2

Пароход поднялся по Жемчужной реке до Кантона. Зелень, бесчисленные острова, жара – задохнуться можно.

– Белому человеку в Кантоне лучше носить на рукаве повязку, – сказал мистер Пратт, возбужденно обмахиваясь веером. – Если ты русский – то с красной звездой, если немец – то с китайской надписью «Я немец». Немцев тут любят – они пострадали от Великих Держав.

– А если ничего не надевать? – спросила Эдна.

Джон покачал головой:

– Будут гнать по улице и орать: «Белый дьявол!» Наши соотечественники успели тут набедокурить, так что лучше не говорить, откуда мы родом.

Со звездной повязкой, с чемоданом в ногах, Эдна катила на рикше по узким улицам.

– Правда, здесь сам воздух другой? – кричала из соседней коляски Маргарет.

Солнце село, и город был залит электрическим светом. В горячем мареве колыхались изображения доктора Сунь Ятсена и Ленина. Маршировали солдаты – маленькие, темнокожие, в коротких штанах. На головах фуражки, за спиной – широкополые соломенные шляпы.

Отель «Виктория» на острове Шамиан, где раньше была иностранная концессия. Башня со шпилем, вестибюль с сияющими полами, услужливые портье. Будто и не было никакой революции.

«Зазеркалье», – подумала Эдна, спускаясь в ресторан.

Влади крутился на стуле – он в жизни не видел таких резных потолков, таких портьер и мебели. Маргарет подавленно моргала.

– А здесь не слишком дорого? – спросила она мужа.

Джон рассмеялся:

– В Кантоне все дешево, особенно сейчас, когда многие иностранцы уехали. Хозяева из кожи вон лезут, чтобы привлечь гостей.

Во время ужина он говорил о том, что вскоре каждый рабочий сможет есть и пить в таком ресторане.

– У вас нет связей в штабе Чан Кайши? – спросила Эдна, когда они отправились наверх спать.

Джон задумался.

– Я могу познакомить вас с нашими авиаторами. Поговорите с ними, многие из них лично знают генерала. Он в них души не чает: все-таки авиация – это будущее войны.

– Когда начнется Северный поход? – спросила Эдна.

– Скоро. Сейчас Народная революционная армия проедает пять шестых бюджета провинции. Так долго продолжаться не будет.

3

Моторная лодка быстро неслась по волнам. Вдоль берега – рисовые поля, банановые деревья и плакучие ивы. На горизонте – утопающие в зелени холмы, а дальше – горы.

Джон Пратт снял очки – брызги то и дело попадали ему на стекла; без них его лицо казалось осиротевшим.

Лодка ткнулась носом в берег. Сопровождающий – высокий молчаливый китаец в военной форме – помог Эдне выбраться на берег.

– Сюда, пожалуйста, – произнес он по-английски.

Плацы, казармы – все чисто и ухоженно. Курсанты с деревянными ружьями – совсем юные, руки – как прутики.

– Почти дети! – шепнула Эдна Джону.

Он улыбнулся:

– А кого вы думали увидеть?

– Не знаю… Крестьян, батраков…

– У крестьянина семья, голодные рты – ему нельзя на войну. Да он и не верит ни во что. А молодежь – это совсем другая публика. Раньше солдаты воевали за интересы князей и помещиков, а сейчас у них появился шанс воевать за свою свободу – за право принимать решения, за право быть равным с другим человеческим существом… со мной, с вами…

– Вы действительно считаете, что неграмотный крестьянский парнишка – вам ровня? – удивилась Эдна. – Разве его можно поставить на ваше место?

– А сам-то я откуда? – рассмеялся Пратт. – Точно таким же крестьянским мальчиком и был: батрачил, на заводе работал. Коммунисты дали мне шанс, и я хочу, чтобы этот шанс появился у каждого.

На утоптанной площадке стояли аэропланы, вокруг суетились рабочие в комбинезонах.

– Я вас сейчас познакомлю с лучшими в мире людьми, – сказал Джон. – Один – безногий канадец, ветеран войны, гениальный химик и механик. Второй – Даниэль Бернар, на нем держится весь аэродром, все поставки запчастей и оружия. Он абсолютно влюблен в авиацию, сам тоже летает. Третий…

– Как вы сказали? Даниэль Бернар? – ахнула Эдна.

– Да, он немец, раньше жил в Шанхае, даже занимался бизнесом, но потом присоединился к революции. Золотая душа у человека!

В небе затарахтело, тень на секунду закрыла солнце, и небольшой аэроплан зашел на посадку. Откуда-то выскочил огромный бассет, залаял, припадая на толстые передние лапы.

Эдна смотрела на аэроплан. Сердце ее билось. Она уже знала, кто будет в кабине.

– Пойдемте! – потянул ее за руку Джон.

Эдна отмахнулась от него.

Летный шлем, очки, парусиновая куртка… Даниэль – ее Даниэль! – спрыгнул на землю. К нему подбежали люди, он повернулся, и Эдна поняла, что он узнал ее.

4

Авиаторы встретили ее как родную.

– Пойдемте с нами чай пить! – приставал к Эдне кудрявый Пьер, бельгиец. – Иначе мы вас не отпустим!

И Эдна и Даниэль сделали вид, что они незнакомы.

Под «чаем» подразумевался целый обед, сервированный под навесом из пальмовых листьев. Маленькие слуги приносили одну плошку за другой – с рисом, с разжаренной тушенкой, с овощами.

Из уважения к даме все перешли на английский язык.

– Питаемся скромно, но здорво, – сказал болгарин Константин. – Хотя от мороженого я бы не отказался. Мы тут скоро совсем одичаем.

Пьер перебил его:

– Мисс Эдна, вы ведь журналистка, да? Что творится на «материке»?

Она рассказывала, стараясь не встречаться глазами с Даниэлем. Он сильно похудел, загорел, коротко постригся. Комбинезон его был в масле, на рукаве – аккуратная штопка. И все равно в нем проглядывался безукоризненный джентльмен – то, перед чем Эдна никогда не могла устоять.

За все время он не проронил ни слова; Эдне мучительно хотелось упрекнуть его, растормошить, но она продолжала болтать с авиаторами.

Они не скрывали, что скоро начнется наступление.

– Карт нет, план перелета не разработан, единственный ориентир – железная дорога, а дальше лети как знаешь, – весело говорил чернобровый Сергей, из русских.

Сергей хлопнул по плечу соседа, блондина с выгоревшими на солнце волосами: