Полководцы Второй мировой. Красная армия против вермахта Громов Александр

Мемориальная доска в честь маршала С. К. Тимошенко

Оборону „Голубой линии“ несли части 17-й немецкой армии под командованием генерала инженерных войск (с 30 января 1944 г. — генерал-полковника) Эрвина Густава Йенеке, участвовавшего в Харьковской операции 1942 г. и Сталинградской битве. 17-я армия входила в состав группы армий „А“ под командованием Эвальда фон Клейста.

В начале осени 1943 г. в ходе Новороссийско-Таманской операции 18-я армия прорвала немецкую „Голубую линию“ и совместно с кораблями Черноморского флота нанесла главный удар на Новороссийск и далее на Верхнебаканский и Анапу. 16 сентября 1943 г. Новороссийск был освобожден. Затем части 18-й армии участвовали в Керченско-Эльтигенской десантной операции…»

Весной 1944 г. маршал Тимошенко как представитель Ставки Верховного главнокомандования занимался координацией действий армий 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов.

После окончания войны был назначен командующим войсками последовательно Барановичского (с марта 1946 г. — Белорусского), Южно-Уральского, Белорусского военных округов. В апреле 1960 г. зачислен в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР.

Умер Семен Константинович Тимошенко 31 марта 1970 года.

Кирилл Мерецков. Маршал северных направлений

7 июня 1897 г. в небольшой деревеньке Назарьево под Рязанью в бедной крестьянской семье родился Кирилл Афанасьевич Мерецков, известный военачальник, Маршал Советского Союза.

После окончания четырех классов уехал в Москву на заработки, трудился слесарем, учился в вечерней школе, начал участвовать в революционном подполье. В 1918 г. вступил в Красную армию, 24 ноября стал слушателем Академии Генерального штаба, через пять месяцев был назначен помощником начальника штаба 14-й стрелковой дивизии. Сражался на разных фронтах, был ранен. В мае 1919 г. получил назначение на должность начальника штаба по разведке 4-й дивизии 1-й Конной армии. В декабре 1921 г. окончил Академию Генерального штаба, после чего стал начальником штаба 1-й Сибирской кавалерийской дивизии. В фев-рале 1923 г. занял должность помощника начальника штаба 15-го стрелкового корпуса, через восемь месяцев стал начальником штаба 9-й Донской стрелковой дивизии.

С июля 1924 г. по апрель 1932 г. служил в штабе Московского военного округа: начальником мобилизационного отдела, помощником начальника штаба округа, заместителем начальника штаба округа, командиром и военкомом 14-й стрелковой дивизии, начальником штаба округа. 4 апреля 1932 г. получил назначение на должность начальника штаба Белорусского военного округа. 25 декабря 1934 г. К. А. Мерецков был назначен начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии. 22 марта 1936 г. поступил в распоряжение наркома обороны Советского Союза. В сентябре того же года под псевдонимом был отправлен в Испанию с целью оказания помощи правительству в борьбе с мятежниками под командованием генерала Франко, в том числе для организации обороны Мадрида.

Мерецков был советским советником второго уровня (советники в службах Генерального штаба и Генерального военного комиссариата республиканской армии Испании). В мае 1937 г. вернулся из Испании и был назначен заместителем начальника Генерального штаба. 22 февраля 1938 г. ему было присвоено воинское звание «комкор». Через семь месяцев он получил назначение на должность командующего Приволжского военного округа. В январе 1939 г. переведен на должность командующего войсками Ленинградского военного округа. В декабре 1939 г., помимо этой должности, был назначен командующим 7-й армией (в советско-финской войне).

Финская война

Красная армия наступала на Карельском перешейке, с боями преодолевая укрепления линии Маннергейма. Но, несмотря на проявленное советскими воинами мужество, преодолеть с ходу укрепления и победить финские войска, приведя к власти просоветское (уже сформированное) правительство, не удалось. Кроме того, после повторного обращения К. А. Мерецкова в Главное разведывательное управление выяснилось, что первоначальные данные ГРУ о реальной мощи финской оборонительной системы были сильно занижены. В результате для штурма потребовались не только свежие силы Красной армии — необходимо было учесть и конструктивные особенности финских укреплений.

13 марта 1940 г. в ходе ночного штурма советскими войсками по приказу К. А. Мерецкова был занят город Выборг, между тем как 12 марта уже был заключен мирный договор между Советским Союзом и Финляндией. 21 марта командарм 2-го ранга К. А. Мерецков был удостоен звания Героя Советского Союза.

16 апреля 1940 г. в ЦК ВКП(б) состоялось совещание, на котором подводились итоги этой зимней войны. К. А. Мерецков сделал доклад «Об опыте боевых действий против Финляндии», в котором заявил следующее: «…наши уставы основаны на опыте маневренного периода мировой войны и совершенно не давали представления о войне в позиционных условиях при наличии долговременных сооружений… Нашей разведке нужно нас широко информировать. Я думаю, что можно давать нам информацию о том, что делается у наших соседей… По сведениям, которые имеются, нам нужно знать, что из себя представляют современные полосы обороны в Европе, можно ли сравнивать полосу Зигфрида с полосой Маннергейма… Все это должно лечь в основу оперативной подготовки начальников и тактической подготовки войск… Необходимо полученный опыт использовать при постройке наших укрепленных районов… Нет у нас настоящей войсковой разведки, так же как, к сожалению, и агентурной…»

Заключительную речь произнес И. В. Сталин. В ее тексте, впервые опубликованном спустя более полувека в 1996 г., генсек привел множество критических замечаний, связанных с первым, неудачным периодом войны и ошибками, допущенными советским командованием.

Позже и сам К. А. Мерецков в своих воспоминаниях «На службе народу» развенчивал многочисленные мифы, связанные с советско-финской войной и военной статистикой: «Хочу остановиться также на схемах, которые бытуют в некоторых военно-исторических сочинениях. Из них следует, что против Финляндии в период кампании действовали шесть советских армий. Отсюда можно сделать вывод о решающем превосходстве наших сил с самого начала. Но это не так. Наступать на мощную оборонительную полосу было трудно. Поэтому мы стремились создать превосходство наступающих сил в решающем месте, каким была „линия Маннергейма“, за счет других участков. К концу операции, в марте 1940 г., оно составило 23:10 по пехоте, 28:10 по артиллерии и абсолютное по танкам. Но в декабре 1939 г. такого превосходства еще не имелось. Естественно, пополнения и подкрепления шли сюда беспрерывно, хотя и не все они были использованы должным образом… Возвращаясь к вопросу о шести советских армиях, замечу, что армией в полном смысле этого слова была вначале только 7-я, возглавляемая командармом 2-го ранга, автором этих строк. Она занимала крайний левый фланг фронта. Правее нее находилась группа комкора В. Д. Грендаля из трех дивизий. В конце декабря ее развернули в 13-ю армию. На других направлениях действовали небольшие общевойсковые группы. Позднее им присвоили, после соответствующего переформирования, названия 8, 9 и 14-й армий. Наконец, в феврале 1940 г. севернее Ладожского озера развернули 15-ю армию. Все эти войска собирались превращать в полноценные армии весной на случай, если военные действия затянутся. В разгар ожесточенных сражений на „линии Маннергейма“ такая нежелательная возможность уже не исключалась, хотя ранее речь шла всего о неделях боев. Однако до разгара весны все же дело не дошло…»

Начальник Генштаба

Из финской войны руководство СССР сделало необходимые выводы, и начались перестановки в военной элите страны. 4 июля 1940 г. К. А. Мерецкову было присвоено звание генерала армии. Через два месяца после этого он был назначен начальником Генерального штаба.

18 сентября 1940 г. нарком обороны Тимошенко и начальник Генерального штаба Мерецков представили Сталину и Молотову доклад, в котором излагались основы стратегического развертывания войск Красной армии на западных и восточных границах страны. Доклад был составлен с учетом большой вероятности того, что в ближайшие два года начнется война на западе, которой может сопутствовать и нападение с востока, со стороны Японии. На западе самым вероятным противником была Германия. Авторы доклада предположили, что основным направлением немецкого удара будет путь на Минск. При этом финские войска могут пойти на Ленинград, а румынские — поддержать немцев на южном направлении. Авторы доклада строили варианты обороны на том, что атаку удастся быстро отразить и перейти в контрнаступление.

В первых числах января 1941 г. в Генштабе была проведена первая из оперативно-стратегических игр, основанных на материалах совещания и отображавших в том числе и последние действия немецких войск в Европе. Вот как эти события описывает военный историк Владимир Дайнес:

«В ходе первой игры в течение 2–6 января „восточными“ (Северо-Западный фронт) командовал генерал Д. Г. Павлов (в то время — командующий войсками Западного особого военного округа), а „западными“ (Северо-Восточный фронт вероятного противника в войне) — Г. К. Жуков. По условиям игры „западные“ в союзе с „северо-западными“, „северными“ и „юго-западными“ выступили против „восточных“. Они упредили „восточных“ в развертывании и 15 июля 1941 г. начали наступление. Почему наступление условного противника началось именно 15 июля? Этот срок советское руководство считало наиболее вероятным началом нападения Германии на СССР.

Учитывая, что фронт „восточных“ приобрел общее превосходство над „западными“, Павлов принял решение разгромить их до подхода резервов противника. Поначалу атакующие удары „восточных“ возымели успех, но затем ситуация изменилась. Подтянув резервы, Жуков сформировал крупную группировку войск и мощным ударом прорвал фронт „восточных“. Одновременно контрударом были разгромлены силы „восточных“, переправившиеся через Западный Буг, а затем была окружена и уничтожена еще одна крупная группировка противника. Еще около 20 стрелковых дивизий и четыре танковые бригады „восточных“ к моменту окончания первой игры оказались под угрозой полного окружения и разгрома.

В ходе второй игры роль Г. К. Жукова изменилась — теперь он командовал Юго-Западным фронтом „восточных“. По условиям второй игры на стороне „западных“ действовали теперь два фронта — Южный и Юго-Восточный. Войска Южного фронта возглавлял Ф. И. Кузнецов (командующий войсками Прибалтийского особого военного округа), Юго-Восточного — Д. Г. Павлов. По легенде игры „западные“ в союзе с „юго-западными“ и „южными“ начали войну против „восточных“, перейдя в наступление двумя упомянутыми фронтами.

И вновь Жуков продемонстрировал недюжинный оперативный талант, стремясь прежде всего бить противника по частям, не допуская соединения его ударных группировок. Умело концентрируя собственные силы, нанося удары в стыки противостоящих соединений, используя ложные маневры, он в конце концов разъединил армии „западных“ на отдельные оперативные группы и подготовил внушительный удар стратегического значения».

Разбор оперативно-стратегических игр проводил лично Сталин. На этот раз он был явно не в духе и произнес две-три резкие реплики в адрес докладчика — начальника Генштаба Мерецкова. Тот явно стушевался и начал сбиваться. Сталин был раздосадован неудачей «восточных» в первой игре и объяснением Мерецкова, что «западные» в начале игры имели большое преимущество, особенно в танках и авиации. По воспоминаниям Жукова, Сталин остановил его: «Откуда вы берете такое соотношение? Не забывайте, что на войне важно не только арифметическое большинство, но и искусство командиров и войск».

Павлова, начавшего говорить, Сталин перебил:

— В чем кроются причины неудачных действий войск «красной» стороны?

— В военных играх так бывает, — Павлов попытался перевести ситуацию в шутливое русло.

— Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведенной игре не получилось, — вознегодовал Сталин.

После этого Жуков попросил слова и сообщил, что, по его мнению, «в Белоруссии укрепленные рубежи (УРы) строятся слишком близко к границе и они имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволит противнику ударить из района Бреста и Сувалки в тыл всей нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не могут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерийским огнем».

По поводу УРов тут же началась перепалка между Жуковым, Молотовым и Ворошиловым. Жуков продолжать выступление не стал.

— Беда в том, что мы не имеем настоящего начальника Генерального штаба. Надо заменить Мерецкова, — бросил Сталин.

Но есть и другая, немного отличающаяся в «интонациях» от жуковской, формулировка завершения этой истории с совещанием и отставкой К. А. Мерецкова, изложенная им самим.

«Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора высшего командного состава и январской оперативной игры, — вспоминал Мерецков. — На все отвели 15–20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы.

Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван. Слово пытался взять Н. Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В. Сталин обратился к Народному комиссару обороны. С. К. Тимошенко меня не поддержал.

Более никто из присутствовавших военачальников слова не просил. Сталин прошелся по кабинету, остановился, помолчал и сказал: „Товарищ Тимошенко просил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова. Давайте согласимся!“»

После четырех месяцев руководства Генеральным штабом Мерецкова снова назначили на прежнюю должность заместителя народного комиссара обороны СССР по боевой подготовке. В этот период он много времени проводил в поездках по военным округам (Ленинградскому, Киевскому и Западному), часто бывал на проводимых в них военных учениях. Именно во время проверки в Западном особом округе боеготовности авиации (по распоряжению Сталина) Мерецков увидел собственными глазами, как на аэродром во время военных учений приземлился немецкий самолет. В ходе служебного расследования выяснилось, что командующий округом, по указанию начальника Гражданской авиации СССР, разрешил принимать на данном военном аэродроме немецкие пассажирские самолеты. Мерецков отправил телеграмму о неправильных действиях командования военной авиацией округа на имя Сталина. До начала Великой Отечественной войны оставалось всего несколько дней…

Последние мирные часы

За несколько часов до нападения Германии на СССР Мерецкова вызвал его непосредственный начальник, нарком обороны Тимошенко, и заявил:

«— Возможно, завтра начнется война! Вам надо быть в качестве представителя Главного командования в Ленинградском военном округе. Его войска вы хорошо знаете и сможете при необходимости помочь руководству округа. Главное — не поддаваться на провокации.

— Каковы мои полномочия в случае вооруженного нападения? — спросил я.

— Выдержка, прежде всего. Суметь отличить реальное нападение от местных инцидентов и не дать им перерасти в войну. Но будьте в боевой готовности. В случае нападения сами знаете, что делать.

Итак, продолжает действовать прежняя установка. Сохранить мир для страны, насколько удастся: на год, на полгода, на месяц. Соберем урожай. Возведем новые оборонные предприятия. Вступят в строй очередные механизированные корпуса. Наладим производство быстроходных самолетов. Быть может, улучшится международная обстановка…»

В ночь на 22 июня 1941 г. К. А. Мерецков ехал в Ленинград. Но, прибыв утром в северную столицу, он услышал по радио выступление народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова о злодейском нападении фашистской Германии на СССР и вместе с сопровождающими отправился в штаб Ленинградского военного округа. В своих воспоминаниях К. А. Мерецков описывает, как ему сообщили, что накануне его приезда в Ленинград из Наркомата обороны в штаб округа «поступила директива о приведении войск в боевую готовность в связи с возможным началом войны. За истекшее время соединения, части и подразделения округа стали подтягиваться ближе к государственной границе и занимать укрепленные районы, но делали это медленно, так как директива требовала, чтобы войска оставались рассредоточенными и продвигались скрытно. Постепенно налаживалась противовоздушная оборона. В целом округ не сумел выполнить все требуемое. Даже приведение войск в боевую готовность осуществлялось довольно робко: не позволял последний пункт директивы, которым запрещалось проводить без особого распоряжения какие бы то ни было другие мероприятия.

Примерно часов в восемь утра округ получил из Москвы вторую директиву. Но осуществить ее практически не представлялось возможным, так как она касалась фактически лишь тех армий, которые уже вели бои с противником на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном фронтах. Специальным пунктом директива запрещала нам переходить государственную границу там, где враг не нарушил ее, причем особо указывалось, что наша авиация не должна совершать воздушные налеты на территорию Финляндии. Опять Ленинградский округ мог только ожидать развития событий.

Взяв всю ответственность на себя, я дал указание форсировать приведение войск в боевую готовность и запросить сведения о положении на флангах округа. Северный флот, которым командовал контр-адмирал А. Г. Головко, сообщил, что моряки настороже, но у них пока спокойно. Балтийский флот под командованием вице-адмирала В. Ф. Трибуца вел боевые действия на море. Из сухопутных баз на побережье Латвии поступали разноречивые сведения. Однако со стороны устья Невы Ленинграду пока ничто не угрожало. Наконец удалось связаться со штабом Прибалтийского особого военного округа. К телефону подошел заместитель командующего округом Е. П. Сафронов. Он сообщил, что согласно ранее утвержденному плану войска округа 22 июня должны были проводить боевые стрельбы.

Поэтому многие части и подразделения в момент начала войны находились на стрельбищах или по дороге к ним. А те части, которые стояли неподалеку от границы, ведут тяжелый встречный бой с противником. Связь имеется далеко не со всеми частями, не только со сражающимися, но и с находящимися в других пунктах округа. Командующий войсками округа генерал-полковник Ф. И. Кузнецов вчера вечером был близ границы и даже дал дополнительные указания о проведении боевых стрельб. Сейчас же неизвестно, где он находится.

Согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР, во многих областях, в том числе и Ленинградской, было введено военное положение. Все военные комиссариаты получили приказ призвать в армию военнообязанных четырнадцати возрастов, от 23 до 36 лет включительно. Ленинградским заводам было дано указание — широко развернуть военное производство. А пока мы собирали оружие в военкоматах, клубах, спортивных обществах и на окружных складах, налаживали его учет и распределение. Меня особенно беспокоило то, что в округе мало самолетов и танков. В связи с этим группе офицеров штаба округа я поручил подсчитать, чего и сколько может понадобиться округу при различных ситуациях: если Финляндия выступит тотчас, выступит позднее или не выступит совсем; если нам пришлют подкрепление, не пришлют его или мы сами должны будем помогать другим округам и т. д.

В мирное время невозможно предусмотреть все комбинации, которые могут возникнуть после начала войны, особенно когда сама война идет не так, как предполагали. В таких случаях нужно проявлять максимальную оперативность и перестраивать планы в соответствии с конкретными обстоятельствами.

К вечеру 22 июня положение в Прибалтике не улучшилось. Тем не менее округ, наряду с другими округами и фронтами, получил третью директиву наркома обороны. Сражавшимся соединениям предписывалось перейти к наступлению и разгромить агрессора. В части, касавшейся нас, говорилось о том, что границу следует держать на замке, не допуская вторжения врага в глубь советской территории».

На Северо-Западном фронте

Утром второго дня войны, получив срочный вызов в столицу, К. А. Мерецков, назначенный постоянным советником при Ставке Главного командования, уехал в Москву. Вызванный в Кремль на совещание к Сталину, он был арестован сотрудниками госбезопасности по обвинению в участии в антисоветской военной организации и отправлен во внутреннюю тюрьму НКВД. Показания против него были даны арестованными сослуживцами еще в 1937–1938 гг. Отчаявшись дождаться советского правосудия, Мерецков, обвиняемый по статье 58 (пункт 1), 28 августа 1941 г. обратился из Лефортовской тюрьмы с письмом к Сталину, прося направить его на фронт, где он сможет принести пользу в борьбе с врагом.

6 сентября К. А. Мерецкова освободили с формулировкой «на основании указаний директивных органов по соображениям особого порядка». Поскольку следственное дело Мерецкова было 25 января 1955 г. уничтожено, остается лишь предполагать, что Мерецкова выпустили из тюрьмы по личному указанию Сталина, прочитавшего его письмо, но документов, подтверждающих этот факт, в архивах не найдено. В своих воспоминаниях о нахождении под стражей он ничего не сообщал…

В начале сентября 1941 г. выпущенный из тюрьмы Мерецков был принят Сталиным, 9 сентября направлен представителем Ставки Верховного главнокомандования на Северо-Западный фронт, а через пятнадцать дней возглавил 7-ю Отдельную армию. К. А. Мерецков так описывает ее сложное в то время положение: «…когда гитлеровцы пошли на штурм Ленинграда, финны резко усилили нажим на 7-ю армию и рассекли ее войска на три группы. В результате боев центр позиций армии глубоко выгнулся на восток. Находившиеся здесь соединения раздвоились на Южную группу, прикрывавшую устье Свири, и Петрозаводскую. Третья группа была отрезана от основных сил, когда финны прорвались к Кондопоге, и отошла на северо-восток. Там она и осталась под названием Медвежьегорской.

С Медвежьегорской группой из-за дальности расстояния связь осуществлялась слабо. Радиостанций у нас было очень мало. В нужном количестве радиотехника попала в войска гораздо позднее. Связь между двумя другими группами грозила вот-вот прекратиться, так как финны выходили уже на берег Онежского озера в районе селения Шелтозеро. Скорее вывести Петрозаводскую группу из-под удара, чтобы ее не сбросили в воду, и передислоцировать на юг, а там организовать прочную оборону по реке Свирь — вот что подсказывала обстановка. Действовать надо было немедленно, и я 24 сентября взял командование 7-й армией на себя… Сразу же приступили к решению главной задачи — к организации планомерного отвода войск…. Отводя войска, мы старались создать на Свири такую линию обороны, которая стала бы для Карельской армии финнов непреодолимой.

Напор врага был очень сильным. Главнокомандующий финской армией барон Маннергейм, согласовав свои планы с планами немецкого командования, поставил перед войсками задачу — нанести 7-й армии два мощных удара. Один из них, по его расчетам, должен был привести к прорыву через Свирь на юго-запад и соединению с гитлеровцами у Волхова; другой — к прорыву на юго-восток и выходу через район озера Белое к Вологде. С этой целью против 7-й армии противник сначала сосредоточил четыре дивизии и три бригады, а затем перебросил с Карельского перешейка еще одну немецкую пехотную дивизию, четыре финские дивизии и две егерские бригады. Теперь враг наступал силами девяти дивизий и пяти бригад, не считая ряда вспомогательных частей. У нас же ему противостояли четыре стрелковые дивизии, одна дивизия народных ополченцев и два отряда из нескольких полков. Противник значительно превосходил нас и в авиации…

Перегруппировка и отход наших войск были делом не простым. 25 сентября враг захватил селение Половина недалеко от Петрозаводска. Группа войск противника „Олонец“ стояла у Лодейного Поля. Вдоль железной дороги на Петрозаводск с юга, через Ладва-Ветка, наступали 7-я пехотная дивизия и двухбригадная группа егерей „Л“. В конце сентября вражеские клещи сомкнулись у Петрозаводска, и 2 октября город пал. В то же время враги стали с ходу форсировать Свирь. Они сумели это сделать на нашем правом фланге, где оборонительная линия еще не была готова, и захватили плацдарм в районе от Булаевской до Подпорожья. Затем начались кровопролитные бои, продолжавшиеся три недели. За это время противнику удалось продвинуться всего лишь на 8–15 км. После этого фронт здесь окончательно стабилизировался и оставался на этом рубеже вплоть до лета 1944 года.

Три месяца вела наша 7-я армия на Ладожско-Онежском перешейке изнурительные бои. Советские войска несли немалые потери, но еще большие потери были у противника. Не добившись поставленной цели, он был вынужден отказаться от осуществления своих планов и перейти более чем на два с половиной года к обороне. Врагам не удалось взять Ленинград, не удалось создать прочную блокаду вокруг города, не удалось прорваться к Вологде и выйти на оперативный простор южнее Онежского озера. Карельская армия финнов, усиленная немецкими частями, была обескровлена и измотана в сражении».

В ноябре 1941 г. К. А. Мерецков вступил в командование войсками 4-й отдельной армии, участвовавшей в Тихвинской наступательной операции. Тихвин, районный центр Ленинградской области, был захвачен немецкими войсками, выполнявшими задание Гитлера — стремительной атакой на Тихвин и Волхов окружить Ленинград вторым блокадным кольцом и соединиться на Свири с финской армией.

Оборона Ленинграда, 1941 год

Маршал А. М. Василевский описывал ситуацию так: «Было ясно, что с падением Тихвина появилась угроза прорыва немцев с юга в тыл 7-й отдельной армии, которая на реке Свирь затормозила наступление финнов. Соединение немцев с финнами означало не только двойное кольцо блокады вокруг Ленинграда, но и позволяло фашистскому командованию организовать общее наступление на Вологду. Однако войска 7-й отдельной армии под командованием К. А. Мерецкова, возглавившего по указанию Ставки одновременно и 4-ю армию, сумели стабилизировать положение. Немецкие войска были основательно измотаны изнурительными боями в лесисто-болотистой местности. Растянутые на 350-километровом фронте от Мги через Волхов, Тихвин до Новгорода, они подвергались непрерывным ударам наших войск».

Советская Ставка, отлично понимавшая роль Тихвина, требовала от К. А. Мерецкова освободить город. Мерецков постепенно сжимал вокруг него кольцо окружения, и в три часа ночи на 9 декабря 1941 г. Тихвин был освобожден, о чем на следующий день объявило Совинформбюро.

12 декабря Мерецков был вызван в Москву и принят Сталиным. Ему было объявлено, что в целях объединения армий, действующих к востоку от реки Волхов, принято решение о создании Волховского фронта и назначении его командующим. В задачи фронта входило: помешать наступлению противника на Ленинград, а в дальнейшем при участии Ленинградского фронта разгромить врага и прорвать блокаду северной столицы. Мерецков убыл в штаб фронта, и, как он пишет в воспоминаниях, «поздно вечером 17 декабря мы получили оперативную директиву Ставки, согласно которой войска фронта должны были наносить главный удар в центре, в направлении на Грузино, Сиверскую, Волосово, глубоко обходя Ленинград с юга. Для выполнения этой задачи предназначались 59-я и 2-я ударная армии. Правофланговой 4-й армии предстояло наступать в общем направлении на Кириши, Тосно и во взаимодействии с 54-й армией Ленинградского фронта окружить и уничтожить противника, выдвинувшегося севернее Мги к Ладожскому озеру. Левофланговая 52-я армия получила задачу овладеть Новгородом, а затем, наступая на Сольцы, обеспечивать продвижение Волховского фронта на северо-запад.

Первыми нанесли удар по врагу войска Ленинградского фронта (55-я армия генерал-майора В. П. Свиридова). 20 декабря они атаковали противника с целью выйти в тыл его мгинской группировке, но сумели продвинуться незначительно, после чего перешли к обороне. Позже начали наступательные действия бойцы 54-й армии того же фронта. Оторванная от других армий своего фронта, 54-я не смогла четко взаимодействовать с ними. Ее войскам следовало бы взаимодействовать с войсками нашего фронта, со своими непосредственными соседями, однако нам эта армия не подчинялась.

Но вот передовые части 4-й армии, а немного позже и 52-й подошли к реке Волхов. В последующие дни они захватили севернее Грузино и в районе устья реки Тигода три небольших плацдарма, которые из-за малых размеров и открытого характера местности не могли служить местом для накапливания сил и дальнейшего развития наступления. Атаки с целью расширения этих плацдармов не достигали цели. В свою очередь противнику на восточном берегу реки Волхов удалось удержать за собой два значительных тактических плацдарма: у Киришей и Грузино.

В этой обстановке хотелось приостановить наступление 4-й и 52-й армий, привести их в порядок, пополнить людьми, вооружением и с подходом 59-й и 2-й ударной армий снова атаковать противника. Однако, стремясь как можно быстрее прорвать блокаду Ленинграда, положение которого было исключительно тяжелым, Ставка считала, что наступление войск Волховского фронта должно развиваться без оперативной паузы. От нас неоднократно требовали ускорить подготовку к наступлению всеми силами и как можно скорее преодолеть рубеж реки Волхов. Это требование наиболее ясно было выражено в директиве Ставки командующему Волховским фронтом от 24 декабря 1941 г. Не довольствуясь директивными указаниями, Ставка в конце декабря направила на Волховский фронт своего представителя Л. 3. Мехлиса, который ежечасно подгонял нас.

Декабрь был на исходе, а сосредоточение войск 59-й и 2-й ударной армий затягивалось. К 25 декабря, по плану Генерального штаба, должны были сосредоточиться первые эшелоны этих армий, а прибыла только одна дивизия. Между тем атаки 4-й и 52-й армий становились все слабее и слабее. В первых числах января стало очевидным, что на сосредоточение резервных армий потребуется еще несколько дней. Я испытывал в то время двоякое чувство: радость в связи с предстоящим наступлением и тревогу от того, что необеспеченное наступление сорвется, а это обернется тяжелыми последствиями. По моей просьбе срок перехода в наступление всеми силами фронта был перенесен на 7 января 1942 г. Это облегчало сосредоточение, но прорыв с ходу теперь отпадал, так как противник основательно закрепился за рекой и на плацдармах и организовал систему огня. Можно было продолжать операцию, лишь прорвав вражескую оборону.

Все понимали важность предстоявшего наступления и делали все возможное, чтобы как можно лучше подготовиться к нему. Офицеры штаба фронта были направлены в войска. Одни принимали прибывающие соединения и выводили их в районы сосредоточения, другие обеспечивали оборудование исходных позиций, третьи занимались накапливанием материально-технических средств. Тем не менее к назначенному сроку фронт не был готов к наступлению. Причиной явилась опять-таки задержка сосредоточения войск. В 59-й армии прибыли к сроку и успели развернуться только пять дивизий, а три дивизии находились в пути. Во 2-й ударной армии исходное положение заняли немногим больше половины соединений. Остальные соединения, армейская артиллерия, автотранспорт и некоторые части следовали по единственной железной дороге. Не прибыла и авиация…

Не менее важной причиной, препятствовавшей своевременному началу наступления, явилось то, что к началу января 1942 г. фронт, по существу, не имел своего тыла. За такой короткий срок существования фронтового объединения мы физически не могли собрать в нужных районах тыловые части и учреждения, организовать пути подвоза и накопить материальные средства. Все снабжение войск осуществлялось напрямую: центр — армия, минуя фронтовое звено. Для 4-й и 52-й армий это было даже хорошо, но для вновь прибывавших — плохо. Их подвижные запасы находились еще в пути, а фронт пока ничем помочь им не мог.

Накопление боеприпасов и материально-технических средств проходило крайне медленно. К началу января войска имели, помнится, не более одной четверти боекомплекта и совершенно незначительные запасы продовольствия и фуража. Снабжение войск фронта оставалось неудовлетворительным еще продолжительное время. Причин тому было три: нарушение графика подачи снабженческих эшелонов, слишком большая растяжка путей подвоза и почти полное отсутствие автотранспорта. Гужевой транспорт, являвшийся в подготовительный период основным, ввиду больших расстояний от пунктов снабжения до районов сосредоточения не мог справиться даже с подвозом фуража. Один его оборот обычно занимал несколько суток.

Неподготовленность операции предопределила и ее исход. Перешедшие 7 января в наступление войска фронта враг встретил сильным минометным и пулеметным огнем, и наши части вынуждены были отойти в исходное положение. Тут выявились и другие недостатки. Боевые действия показали неудовлетворительную подготовку войск и штабов. Командиры и штабы не сумели осуществлять управление частями и организовать взаимодействие между ними.

Чтобы устранить выявленные недочеты, Военный совет фронта попросил Ставку отложить операцию еще на три дня. Но и этих дней оказалось недостаточно. 10 января между Ставкой и Военным советом фронта состоялся разговор по прямому проводу. Он начался так: „У аппарата Сталин, Василевский. По всем данным, у вас не готово наступление к 11-му числу. Если это верно, надо отложить еще на день или на два, чтобы наступать и прорвать оборону противника“.

Чтобы подготовить наступление по-настоящему, требовалось, по меньшей мере, еще 15–20 суток. Но о таких сроках не могло быть и речи. Поэтому мы с радостью ухватились за предложенную Ставкой отсрочку наступления на два дня. В ходе переговоров выпросили еще один день. Начало наступления, таким образом, было перенесено на 13 января 1942 года.

Между тем, пока шло не в меру затянувшееся сосредоточение наших войск, противник готовился к обороне. Немецкой разведке удалось обнаружить не только подготовку фронта к наступлению, но и довольно точно установить основное направление наступления. Приведу здесь запись из попавшего в наши руки журнала боевых действий группы армий „Север“ за январь: „Разведка ясно показывает направление главного удара противника перед фронтом 126-й пехотной дивизии и перед правым флангом 215-й пехотной дивизии. Кроме того, крупные приготовления к наступлению отмечаются возле плацдармов Грузино и Кириши, а также на северо-восточном участке армии, по обе стороны от Погостья“.

Получив такие сведения, гитлеровское командование приняло соответствующие меры. Как мы установили из допросов пленных, оно произвело перегруппировку, заменив потрепанные в боях под Тихвином соединения полнокровными. Сильно ослабленные танковые и моторизованные дивизии 39-го моторизованного корпуса, выведенные в район Любани, спешно приводились в порядок, пополнялись людьми и техникой. Фашисты создали оборону значительной глубины.

Когда мы сопоставили собранные разведывательные сведения, стало ясно, что противник ожидал наступления наших войск на хорошо подготовленных позициях, оборудованных системой узлов сопротивления и опорных пунктов, с большим количеством дзотов и пулеметных площадок. Передний край немецкой обороны в основном проходил по западному берегу реки Волхов. Ее зеркало простреливалось плотным косоприцельным и фланговым огнем. По насыпи железнодорожной линии Кириши — Новгород проходил второй оборонительный рубеж. Он представлял собой линию укрепленных населенных пунктов при организованной огневой связи между ними. Все пространство между Волховом и железнодорожной линией было густо покрыто колючей проволокой, завалами, минными и фугасными полями. Оперативную глубину обороны составляла система узлов, оборудованных главным образом в населенных пунктах. Оборона поддерживалась мощной артиллерией и довольно сильной авиацией. Всего перед нашим фронтом насчитывалось тринадцать дивизий противника. Почти все они были полностью укомплектованы, хорошо подготовлены и обеспечены в достаточном количестве оружием и боеприпасами.

Каков же был Волховский фронт перед наступлением? На его правом крыле стояла 4-я армия, имея ударную группировку на своем левом фланге. Все соединения этой армии, за исключением двух дивизий, были сильно ослаблены предыдущими боями и едва насчитывали по 3500–4000 человек. Кроме того, не хватало артиллерии, минометов, автоматического оружия. Неукомплектованность частей и соединений, а также недостаток оружия не давали армии преимущества перед противником. Левее ее развернулась 59-я армия, имея ударную группировку против вражеского плацдарма у Грузино. Примерно половина ее соединений, ранее участвовавших в боях, была значительно ослаблена. И все же по составу эта армия являлась самой сильной. 2-я ударная армия имела преимущественно бригадную организацию. Она состояла из одной стрелковой дивизии и семи стрелковых бригад, развернутых по восточному берегу реки Волхов, а по численности равнялась лишь стрелковому корпусу. Опыта ведения боевых действий у нее еще не было. Наконец, от левого фланга 2-й ударной армии до озера Ильмень располагалась 52-я армия с ударной группировкой на своем правом фланге. Ее дивизии ощущали большой некомплект в личном составе и нехватку артиллерии, минометов и автоматического оружия.

В резерве фронта стояли две сильно ослабленные кавалерийские дивизии и четыре отдельных лыжных батальона. Второго эшелона фронт вообще не имел. Наращивать первоначальный удар с целью развития успеха в глубине обороны противника и наносить завершающий удар было нечем. Все надежды мы возлагали на ту общевойсковую армию, которую Ставка обещала выделить для нас из своего резерва к моменту переправы войск фронта на противоположный берег реки Волхов.

Главные усилия фронт сосредоточивал в направлении шоссейной и железной дорог Москва — Ленинград. Преимущество этого направления перед другими состояло в том, что оно имело лучшие пути и выводило прямо к Ленинграду. Ставка была права, нацеливая нас на это направление. Но в то же время я знал, что это направление противником было укреплено лучше других. Здесь враг имел долговременные огневые точки и держал основную массу артиллерии. Река Волхов с широкими и открытыми поймами хотя и замерзла, но без надежного подавления огневых средств противника представляла собой труднопреодолимое препятствие. Наши же артиллерийские и авиационные возможности были недостаточными.

К середине января общее соотношение сил и средств, если не учитывать танковых сил, складывалось в пользу наших войск: в людях — в 1,5 раза, в орудиях и минометах — в 1,6 и в самолетах — в 1,3 раза. На первый взгляд, это соотношение являлось для нас вполне благоприятным. Но если учесть слабую обеспеченность средствами вооружения, боеприпасами, всеми видами снабжения, наконец, подготовку самих войск и их техническую оснащенность, то наше „превосходство“ выглядело в ином свете. Формальный перевес над противником в артиллерии сводился на нет недостатком снарядов. Какой толк от молчащих орудий? Количество танков далеко не обеспечивало сопровождение и поддержку даже первых эшелонов пехоты. 2-я ударная и 52-я армии вообще к началу наступления не имели танков. Мы уступали противнику и в качестве самолетов, имея в основном истребители устаревших конструкций и ночные легкие бомбардировщики По-2.

Наши войска уступали врагу в техническом отношении вообще. Немецкие соединения и части по сравнению с нашими имели больше автоматического оружия, автомобилей, средств механизации строительства оборонительных сооружений и дорог, лучше были обеспечены средствами связи и сигнализации. Все армии фронта являлись у нас чисто пехотными. Войска передвигались исключительно в пешем строю. Артиллерия была на конной тяге. В обозе преимущественно использовались лошади. В силу этого подвижность войск была крайне медленной».

Катастрофа под Мясным Бором

13 января 1942 г. советские войска перешли в наступление. Авангарды 2-й ударной армии пересекли реку Волхов и освободили несколько населенных пунктов. Через неделю вышли ко второму оборонительному рубежу немцев, располагавшемуся вдоль железной и шоссейных дорог Чудово — Новгород, но захватить его с ходу не удалось. После трех дней боев армии все же удалось прорвать вражескую оборону в районе населенного пункта Мясной Бор. Части 2-й ударной армии погнали врага по снегам, лесам и болотам в сторону Любани — впереди кавалеристы, за ними пехота. Образовалась горловина, которой вначале не придали должного значения. Задачу ее расширить поставили перед частями соседних 52-й (слева, со стороны Новгорода) и 59-й (со стороны Чудово) армий. Эту горловину немцы перехватывали около 8 раз. Но и в те моменты, когда она была открыта, доставлять какие-либо грузы в части армии, оказавшейся в «мешке», было практически невозможно. Ранняя весна 1942 г., болота, а также полное превосходство авиации немцев сделали Красную армию безоружной и голодной. Но приказ оставался неизменным — взять Любань любой ценой. В итоге люди стали гибнуть не столько в боях, сколько от голода и болезней, от ранений, которые нечем было лечить.

Трагедия 2-й ударной армии до сих вызывает споры специалистов: кто же из советских командующих был виноват в ее разгроме?

В начале апреля 1942 г. К. А. Мерецков направил своего заместителя (с 8 марта — заместителя командующего войсками Волховского фронта) генерал-лейтенанта А. А. Власова во главе специальной комиссии Волховского фронта во 2-ю ударную армию для оценки положения дел в ней. В течение трех дней комиссия собирала информацию, а потом вернулась в штаб фронта, где 8 апреля и был зачитан доклад о найденных в частях недостатках. Во 2-й армии остался А. А. Власов — ее командир генерал Н. К. Клыков серьезно заболел и был отправлен на самолете в тыл. А вскоре Совет Волховского фронта во главе с К. А. Мерецковым поддержал идею назначить генерал-лейтенанта Власова командующим — поскольку у него был опыт выведения войск из окружения.

Сам Мерецков деятельность Власова оценивает невысоко: «Как он вел себя в течение полутора месяцев, когда являлся моим заместителем… Этот авантюрист, начисто лишенный совести и чести, и не думал об улучшении дела на фронте. С недоумением наблюдал я за своим заместителем, отмалчивавшимся на совещаниях и не проявлявшим никакой инициативы. Мои распоряжения Власов выполнял очень вяло. Во мне росли раздражение и недовольство. В чем дело, мне тогда было неизвестно. Но создавалось впечатление, что Власова тяготит должность заместителя командующего фронтом, лишенная ясно очерченного круга обязанностей, что он хочет получить „более осязаемый“ пост…»

Но и Власов, уже находясь в немецком плену, высказался о К. А. Мерецкове достаточно критично: «Эгоист… Очень нервная, рассеянная личность. Спокойная беседа между командующим фронтом и командующими армиями была почти невозможна».

Окруженную в районе Мясного Бора 2-ю ударную армию пытались деблокировать. 21 июня 1942 г. был пробит узкий, меньше километра шириной, коридор, который удалось удерживать два дня, а потом, после продолжительных боев, к утру 24 июня открыть вновь. Но уже через день спасительный коридор был окончательно перекрыт. Из окружения успело выйти около 16 тыс. человек, после чего разразилась катастрофа под Мясным Бором. 28 июня 1942 г. 2-я ударная армия прекратила свое существование — из окружения к своим уже никто не вышел.

Сам Мерецков после срыва наступления 2-й ударной армии и наметившейся катастрофы в апреле 1942 г. был снят с должности командующего фронтом и в мае переведен с понижением на Западный фронт командующим 33-й армией.

Путь в Норвегию

8 июля 1942 г. К. А. Мерецков вновь был назначен командующим Волховским фронтом. В 1943 г. войска под командованием Мерецкова отличились при прорыве блокады Ленинграда в ходе операции «Искра». В январе 1944 г. Волховский фронт сыграл большую роль в победе в Ленинградско-Новгородской операции.

20 февраля Волховский фронт был упразднен, а К. А. Мерецков получил назначение командующим войсками Карельского фронта. В своих мемуарах он пишет: «Ставка сформулировала в общих чертах стоявшую перед Карельским фронтом задачу: за летне-осеннюю кампанию 1944 г. освободить Карелию и очистить от немецко-фашистских войск Петсамскую (Печенгскую) область в ходе широких наступательных действий. Так как Карельский фронт длительное время стоял в обороне и в связи с этим его войска и командиры не имеют опыта крупных наступательных операций, то наряду со сменой командования Ставка решила перебросить в Карелию еще и Управление Волховским фронтом. Приход новых и опытных сил должен был активизировать боевые действия. Командующему же надлежало как можно скорее разобраться в обстановке, изучить наступательные возможности фронта и к концу февраля представить свои соображения по разгрому немецко-финских войск.

Памятник К. А. Мерецкову в Петрозаводске

На мурманском направлении действовала 14-я армия, на кандалакшском — 19-я, на ухтинском — 26-я, на медвежьегорском — 32-я, по реке Свирь стояла 7-я армия. Позиции армий перехватывали в основном дороги и прилегающие к ним полосы местности, удобные для движения войск или маневрирования. А между ними пролегали обширные безжизненные пространства, покрытые дикими скалами, девственными лесами и топкими болотами. Через эти „ничейные“ земли разведывательные подразделения проникали в тыл, нападали на вражеские коммуникации, штабы и узлы связи, взрывали склады и собирали информацию. На северном участке фронта (мурманское, кандалакшское и ухтинское направления) против наших войск действовали немецкие корпуса 20-й лапландской армии. На юге нам противостояли финляндские войска». За успешное проведение Свирско-Петрозаводской и Петсамо-Киркенесской операций, нанесение поражения финским и немецким войскам на Северном направлении, что заставило в конечном счете Финляндию начать мирные переговоры с СССР, 26 октября 1944 г. К. А. Мерецкову было присвоено высшее воинское звание — Маршал Советского Союза. Закончил он Великую Отечественную войну на территории Норвегии, был награжден высшими орденами этой страны.

В апреле 1945 г. К. А. Мерецков был назначен командующим Приморской группой войск на Дальнем Востоке, в июле — стал командующим 1-м Дальневосточным фронтом, нанесшим главный удар по японским войскам в Маньчжурии. Участвовал во главе сводного полка Карельского фронта в Параде Победы. В сентябре 1945 г. стал командующим войсками Приморского военного округа. Позже был командующим войсками Московского, Беломорского, Северного военных округов. 15 августа 1955 г. был назначен помощником министра обороны СССР по высшим военно-учебным заведениям.

Умер Кирилл Афанасьевич Мерецков 30 декабря 1968 года.

Иван Баграмян. Теоретик и практик наступлений

Иван Христофорович Баграмян родился 20 ноября (2 декабря) 1897 г. в селе Чардахлы Елизаветпольской губернии. Учился поначалу в церковно-приходской школе, потом в железнодорожном училище. Как вспоминал он сам, «с большим старанием и усердием учился в двухклассном ж.-д. училище, а затем при большом материальном напряжении для родителей — в Тифлисском ж.-д. техническом училище. Оба училища окончил с отличными оценками». По окончании учебы добровольно пошел в армию, служил в пехоте, а затем в Кавказском запасном кавалерийском полку. В 1917 г. окончил школу прапорщиков.

В декабре 1920 г. И. Х. Баграмян вступил в Армянскую Красную армию. Когда завершилась Гражданская война, он окончил курсы усовершенствования комсостава, а в 1923 г. стал командиром Ленинаканского кавалерийского полка. Через год получил направление в Высшую кавалерийскую школу в Ленинграде, где учился вместе с Георгием Жуковым, Константином Рокоссовским, Андреем Еременко…

На этом его образование не завершилось — в начале 1930-х годов Иван Христофорович успешно окончил курсы усовершенствования высшего начсостава и поступил в Военную академию имени М. В. Фрунзе.

Занимал должность начальника штаба 5-й кавалерийской дивизии в Киевском военном округе. Благополучно пережил период чисток и репрессии — есть мнение, что это произошло благодаря заступничеству А. И. Микояна. Полковник И. Х. Баграмян в 1936 г. оказался в числе первых слушателей Академии Генерального штаба, после окончания которой он был оставлен в ней как преподаватель кафедры тактики высших соединений.

Слушатели Высшей кавалерийской школы 1924/25 г. (слева направо):

лежат: П. Л. Романенко, Леви; сидят в первом ряду: Э. Б. Гросс, С. П. Синяков, И. И. Десметник, А. Е. Зубок, М. А. Баторский, Сайкин, А. И. Еременко, Ф. Т. Мысин, И. Х. Баграмян; стоят во втором ряду: Митин, Д. И. Густишев, М. В. Самокрутов, М. И. Савельев, К. К. Рокоссовский, Е. Б. Тантлевский, В. И. Чистяков, личность не установлена, Г. К. Жуков; стоят в третьем ряду: А. Г. Никитин, Н. И. Мишук, П. С. Иванов, Л. В. Бобкин, Кайнерт

Тревожное ожидание

В своих мемуарах «Так начиналась война» И. Х. Баграмян писал, что преподавательская работа довольно быстро стала его тяготить: «…как кочевника тянет в путь с насиженного места, так и меня, большую часть жизни проведшего в гуще кипучей армейской жизни с ее беспрерывными учениями и походами, неудержимо потянуло в привычную стихию». Имело значение и то, что преподаватели не могли похвастаться карьерным ростом, «в то время как в войсках их ученики совершали головокружительные взлеты». Один из старинных друзей, выслушав сетования Баграмяна на кабинетную жизнь, посоветовал ему обратиться за помощью к однокашнику по Высшей кавалерийской школе — генералу Г. К. Жукову, только что назначенному командующим в Киевский военный округ. Баграмян написал Жукову письмо: «Вся армейская служба прошла в войсках, имею страстное желание возвратиться в строй… Согласен на любую должность».

Вскоре он получил ответ о своем назначении на должность начальника оперативного отдела штаба 12-й армии Киевского особого военного округа. Одним из первых дел, которыми ему пришлось заняться на новом месте, была подготовка доклада для намеченного на декабрь 1940 г. совещания высшего командного состава Красной армии. Жуков должен был выступить там с докладом «Характер современной наступательной операции».

— Догадался захватить с собой академические разработки? — спросил он Баграмяна.

— Захватил, товарищ командующий.

— Ну вот, — оживился Жуков, — поможешь в подготовке доклада.

«Все должно строиться на учете реальных возможностей, — говорилось в докладе. — Успехи немцев на Западе, основанные на массированном применении танковых и моторизованных войск и авиации, заставляют о многом задуматься. У нас, к сожалению, пока нет таких крупных оперативных механизированных соединений. Наши механизированные корпуса находятся еще только в стадии формирования. А война может вспыхнуть в любую минуту. Мы не можем строить свои оперативные планы, исходя из того, что будем иметь через полтора-два года. Надо рассчитывать на те силы, которыми наши приграничные округа располагают сегодня».

В то время в СССР господствовала доктрина наступательной войны. Даже во Временном Полевом уставе РККА, принятом в 1936 г. и действовавшем даже в начале Великой Отечественной войны, были такие слова: «Всякое нападение на социалистическое государство рабочих и крестьян будет отбито всей мощью вооруженных сил Советского Союза, с перенесением военных действий на территорию врага. Боевые действия Красной армии будут вестись на уничтожение». А в проекте Полевого устава, который должен был заменить этот временный, то же самое выражалось еще резче: «Если враг навяжет нам войну, Рабоче-Крестьянская Красная армия будет самой нападающей из всех когда-либо нападающих армий. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории».

И. Х. Баграмян отмечал, что оперативный отдел штаба 12-й армии тогда, в октябре 1940 г., состоял преимущественно из молодых офицеров, недавних курсантов. «С началом Второй мировой войны Красная армия росла столь бурно, — пояснял он, — что даже крупные штабы приходилось пополнять вчерашними лейтенантами. Сделать из них опытных операторов могло лишь время да упорная учеба».

Баграмян инспектировал войска, размещенные в приграничных районах Западной Украины, в Карпатах. Ожидание войны было главным фактором, определяющим и ход боевой подготовки, и настроение мирных местных жителей. И первый вопрос, который задавали «пану командиру» крестьяне: будет ли война? «Я составил подробный отчет о поездке. Отметил отдельные недостатки, положительно отозвался о боевой выучке частей. Горячо настаивал на скорейшем переформировании ряда стрелковых дивизий нашей армии в горнострелковые. Вспоминаю сейчас об этом с горечью: с началом войны нашим горнострелковым дивизиям пришлось сражаться на равнине. Труд по их переформированию был затрачен впустую…»

В ноябре 1940 г. И. Х. Баграмян стал начальником оперативного отдела, заместителем начальника штаба Киевского особого военного округа. Новый, 1941 г. начался для него и всех его сослуживцев под знаком того же тревожного ожидания и надежд, что открытого столкновения с Германией все же пока не произойдет. Но ни весна, ни начавшееся лето не принесли успокоения, скорее наоборот: «Нарастал поток тревожных донесений из армий. Среди запросов, полученных 19 июня, мне запомнилась телеграмма нового командующего 12-й армией генерала Понеделина. Он спрашивал командующего, в каких случаях зенитная артиллерия может открыть огонь, если немецкие самолеты вторгнутся в наше воздушное пространство. Генерал Кирпонос приказал начальнику штаба ответить так: „Огонь можно открывать:

а) если будет дано особое распоряжение Военного совета округа;

б) при объявлении мобилизации;

в) при вводе в действие плана прикрытия, если при этом не будет особого запрещения;

г) Военному совету 12-й армии известно, что мы огонь зенитной артиллерией по немецким самолетам в мирное время не ведем“».

В тот же день была получена телеграмма из Москвы, предписывавшая создать фронтовое управление и к 22 июня перебросить его в Тарнополь.

«У нас уже все было продумано заранее. По нашим расчетам, все фронтовое управление перевезти автотранспортом было не только трудно, но и слишком заметно. Поэтому было решено использовать и железную дорогу. Командующий округом приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну — в первой половине следующего дня.

— А как насчет войск? — поинтересовался Баграмян у начальника штаба.

— Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления. А вам нужно, не теряя времени, подготовить всю документацию по оперативному плану округа, в том числе и по плану прикрытия госграницы, и не позднее двадцать первого июня поездом отправить ее с надлежащей охраной в Генеральный штаб. После этого вместе со своим отделом выедете вслед за нами на автомашинах, чтобы не позднее семи часов утра двадцать второго июня быть на месте в Тарнополе».

Битва за Киев

Исполняя этот приказ, Баграмян тронулся в путь со штабной колонной, но из-за технических неисправностей и иных непредвиденных помех темп движения оказался медленнее, чем рассчитывали, поэтому раннее утро рокового 22 июня застало колонну у городка Броды.

«Возвратившись в голову колонны, я собирался уже подать сигнал „Вперед“, как вдруг в воздухе над Бродами послышался гул. Все подняли головы, вглядываясь в небо. Мы знали, что здесь у нас аэродром, на котором базируются истребители и штурмовики. Что-то рано наши летчики начали свой трудовой день…

Но послышались гулкие взрывы. Земля под ногами вздрогнула. Кто-то закричал:

— Смотрите! Смотрите! Пожар!

За Бродами поднимались клубы дыма. Наметанный глаз автомобилистов определил: загорелся склад с горючим. Все замерли в тревожном молчании. Обожгла мысль: „Неужели война?!“

Последние сомнения покинули нас, когда мы увидели самолеты с черной свастикой на плоскостях…»

В первый день войны одной из острых проблем стало отсутствие связи между подразделениями. Обустраивая командный пункт в Тарнополе, конечно же, предусмотрели несколько каналов связи — телефон, телеграф, радио, однако все они были рассчитаны на стационарные линии, которые были сразу же нарушены. Это означало отсутствие информации о том, что на самом деле происходит на переднем крае. А учитывая крепко укоренившуюся установку на то, что война будет вестись малой кровью и на чужой территории, — первый день войны был отмечен иллюзиями, что атакующие силы вермахта можно отбросить к границе немедленно. Отсюда и директива, предписывавшая обрушиться на врага всеми силами…

Сил не хватало. И чем больше информации о происходящем стекалось в штаб Юго-Западного фронта, в который был преобразован Киевский военный округ, тем очевиднее это становилось. «По-видимому, Ставка уже не рассчитывала, что у нас хватит сил разгромить ударную группировку группы армий „Юг“ и пробиться к границе, — вспоминал Баграмян. — Об этом свидетельствовала и телеграмма с требованием передать командирам 87-й и 124-й стрелковых дивизий, которые все еще продолжали сражаться у границы, приказ: „Оставить технику, закопав ее, и с ручным оружием пробиваться лесами на Ковель“».

Баграмян занимал в первый период войны должность начальника оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта. Он принимал участие в организации первых крупных контрударов советских механизированных корпусов в районе Дубно, Ровно и Луцка. Но тем не менее остановить продвижение немецкой армии не удалось даже на старой границе. 6 июля 1941 г. 1-я танковая группа фон Клейста пробила брешь в советской обороне на линии прежних укрепрайонов.

«Прибыли в Бровары часов в 9 утра, когда штаб фронта уже несколько успел обжиться на новом месте, — писал в мемуарах И. Х. Баграмян. — В отделах и управлениях шла напряженная работа. Все были чем-то встревожены.

— Что случилось? — спросил я.

— Фашистские танки у Киева!

Да, невеселые дела. Мы давно уже знали о прорыве фронта, но весть о появлении фашистских танков у Киева подействовала на нас угнетающе. А каково будет услышать это жителям города… Ведь они считали (так оно и было в действительности), что в последние дни ожесточенные бои шли вдали от Киева, на линии старых укрепленных районов…

— Какие немецкие части подошли к городу? — спросил командующий.

— Пока установлена тринадцатая танковая дивизия.

— По Житомирскому шоссе отмечается непрерывное выдвижение танковых колонн к Киеву, — вставил генерал Астахов.

— По-видимому, это остальные дивизии третьего моторизованного корпуса из танковой группы Клейста, — предположил Пуркаев».

Киевская стратегическая оборонительная операция оказалась неудачной. Решение Ставки об отводе войск долго не принималось, более того, Сталин и слышать не хотел о том, чтобы оставить Киев. «Фашисты не сумели на плечах отходивших дивизий 64-го стрелкового корпуса прорваться к Киеву. Тогда они подтянули тяжелую артиллерию, сосредоточили на узком фронте ударную группировку генерала Обстфельдера в составе более четырех дивизий, усиленных значительным количеством танков, и 4 августа возобновили наступление на Киевский укрепрайон с юго-запада и юга. На поддержку своих сухопутных частей генерал Рейхенау бросил довольно сильную группировку бомбардировщиков».

Прорыв из окружения

В конечном итоге отступление было разрешено, однако это распоряжение опоздало. В окружение попали не только сразу четыре армии, но и все руководство Юго-Западного фронта. Эту трагическую эпопею И. Х. Баграмян впоследствии описал во всех подробностях. Сам он был с докладом в штабе юго-западного направления, но вернулся к своим окруженным войскам на самолете. «Военный совет и штаб фронта тронулись в путь в ночь на 18 сентября. Было решено пробиваться через Лохвицу. Для большей маневренности управление фронта разделялось на два эшелона. Автор этих строк следовал в первом эшелоне, в который входили Военный совет, основная часть штаба, политуправление, начальники родов войск и служб. Из деревни Верхояровка взяли курс на Пирятин, где был мост через реку Удай».

Окруженные войска постоянно подвергались атакам немецкой авиации, и хотя потери были незначительными, но, по словам Баграмяна, в ходе одного из налетов было потеряно последнее средство связи с подразделениями и штабом главкома — бомба уничтожила радиостанцию.

Наконец, стала очевидной необходимость решительного броска к своим. «В одной из хат Кирпонос собрал руководящий состав, оказавшийся в Городище. Генерал Тупиков доложил обстановку. Враг обступает со всех сторон. По южному берегу реки Удай, у устья которой мы находимся, немцы укрепляют оборону фронтом на север; восточный берег реки Многа занимают танковые и моторизованные части Гудериана; к северу и северо-западу от нас все крупные населенные пункты тоже захвачены противником».

Решено было идти на прорыв, причем Баграмяну приказано было возглавить одну из групп прикрытия, взяв под свое начало роту НКВД. «…Построил свое войско. Сто пятьдесят молодцов — залюбуешься: бравые, подтянутые. Мне, пожалуй, повезло больше всех — в моем распоряжении был настоящий боеспособный отряд. Я взял с собой и большинство офицеров нашего оперативного отдела — образовал отделение управления».

Но внезапно Кирпонос вновь подозвал Баграмяна и сказал:

— Из Мелехи выступил крупный отряд фашистских мотоциклистов. Форсировав реку Многа, он сбил наши подразделения, занимавшие вот те высоты, и вот-вот может прорваться сюда. Немедленно разверните свой отряд и атакуйте противника. Ваша задача: овладеть грядой этих высот, захватить мост через реку и двигаться на Сенчу. Выполняйте!

Баграмян бросился к своему отряду, наскоро объяснил задачу и быстро повел их в атаку на восточные холмы. «Завидя нас, с земли поднимаются люди. Это бойцы подразделений, вытесненных с холмов противником. Обрадованные, они вливаются в наши цепи. Отряд растет как снежный ком. Слышу громкий крик:

— Товарищи, с нами генерал! Вперед!

Вот мы и на вершине холма. То, что не доделала пуля, довершают штык и приклад. Гитлеровцев полегло много… К счастью, фашисты не успели взорвать мост. Он в наших руках. Темно уже, но кругом пылают стога сена. Это прекрасный ориентир для наших главных сил. Но они что-то медлят…»

Какое-то время Баграмян еще ждал, собирая в свой отряд многочисленных окруженцев из разных подразделений. Но вот вернулся посланный для связи с командующим офицер, который доложил, что за авангардом никто не следует. Штабная колонна ушла в другом направлении. «Ничего не могу понять. Но нам приказано двигаться на Сенчу, и мы пойдем туда. Возможно, штаб фронта следует туда другой дорогой. Миновать Сенчу он не может: там мост через Сулу».

После нескольких суток опасного пути по тылам противника и ничейной земле возглавляемый Баграмяном сводный отряд благополучно добрался до своих. «В Гадяче мы пытались узнать о судьбе штабной колонны, с которой мы разминулись. Но никто ничего определенного сказать не мог». Судьба командующего и остальных стала известна Баграмяну только позднее, когда он встретился с собственным заместителем подполковником И. С. Глебовым и другими товарищами по штабу фронта. На вопрос, почему колонна штаба фронта замешкалась в Городищах и не последовала за передовым отрядом, Глебов с некоторым удивлением отозвался:

— А разве генерал Кирпонос не предупредил вас? Ведь он же рассчитывал демонстративной атакой вашего отряда в направлении Сенчи лишь отвлечь внимание противника. Колонна тем временем должна была двинуться на север и форсировать Многу у деревни Вороньки…

Далее Глебов рассказал, что начало было удачным. Колонна прошла вдоль правого берега Многи, были захвачены Вороньки, успешно проведена переправа. На рассвете 20 сентября окруженцы оказались у хутора Дрюковщина, что в 15 км на юго-запад от Лохвицы. Остановились на дневку в роще Шумейково. В колонне штаба фронта находились генерал-полковник М. П. Кирпонос, члены Военного совета фронта М. А. Бурмистенко, дивизионный комиссар Е. П. Рыков, генерал-майоры В. И. Тупиков, Д. М. Добыкин, А. И. Данилов, В. В. Панюхов, командующий 5-й армией генерал-майор М. И. Потапов, члены Военного совета этой армии дивизионный комиссар М. С. Никишев, бригадный комиссар Е. А. Кальченко, начальник штаба армии генерал-майор Д. С. Писаревский…

«Рощу рассекал овраг. Транспорт и люди рассредоточились по его кромке. Боевые машины заняли позиции на опушке. К сожалению, по-прежнему давала себя знать недостаточная организованность отряда. Оборону заняла лишь охрана Военного совета фронта, которую возглавлял подполковник Глебов, и охрана штаба 5-й армии во главе с майором Владимирским. Многие офицеры разбрелись по хатам хутора, чтобы умыться, раздобыть продуктов и немного отдохнуть».

Но немцы уже обнаружили место расположения штабной колонны. Вскоре и дозорные, и догнавшие колонну отставшие по пути солдаты докладывали об одном — со всех сторон идут танки, приближаются мотоциклисты и пехота. «Минут через двадцать враг атаковал рощу с трех сторон. Танки вели огонь из пушек и пулеметов, за ними шли автоматчики. В гром и треск вплетались редкие выстрелы наших пушек — их было мало, да и приходилось беречь каждый снаряд».

Командующий Кирпонос погиб в том бою — он был смертельно ранен во время минометного обстрела и через несколько минут скончался. Когда стемнело, генерал Тупиков повел людей на прорыв — шли молча, без выстрелов, практически сразу врукопашную. Прежде чем окружавшие злосчастную рощу немцы успели понять, что происходит, части наших людей удалось вырваться из кольца. Среди прорвавшихся был и подполковник Глебов, рассказавший об этом Баграмяну. Но многие погибли или в ту ночь, подобно генералу Тупикову, или в бою, продолжавшемся около рощи еще сутки.

Зимние контрудары 1941 года

6 ноября 1941 г. И. Х. Баграмян был награжден своим первым орденом Красного Знамени. Во время битвы за Москву он занимался разработкой и осуществлением успешного контрудара в районе Ельца, когда была стремительно прорвана оборона немцев, захвачена техника и пленные. В своих мемуарах Баграмян описывал весьма колоритные эпизоды: «Немецкий капитан так промерз, что продолжал трястись мелкой дрожью даже в жарко натопленном помещении. Одет он был весьма импозантно: на хромовые сапоги натянуты чехлы, сшитые из овчины, поверх офицерской фуражки — пуховый платок.

— Вы что, капитан, в таком виде и перед своим начальством являетесь? — с едва заметной усмешкой спросил Костенко.

Выслушав перевод, капитан стал торопливо развязывать платок. Долго путался с крепко затянутым узлом. Стащив наконец платок и скомкав его, капитан извинился: он так внезапно оказался в плену, что никак не может прийти в себя… Не прошло и двух часов, и не только из гвардейской дивизии, но и из кавалерийского корпуса, как из рога изобилия, потекли донесения об освобождении одного населенного пункта за другим».

Было проведено и контрнаступление Красной армии в районе Ростова-на-Дону, в ходе которого город был освобожден. 27 декабря 1941 г. И. Х. Баграмяну было присвоено звание генерал-лейтенанта и он был назначен начальником штаба юго-западного направления. В этом качестве он участвовал в подготовке Барвенково-Лозовской операции, которая позволила войскам Юго-Западного и Южного фронтов в начале 1942 г. прорвать немецкую оборону на фронте протяженностью 100 км и продвинуться на 100 км западнее.

«Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку…»

Но весной 1942 г., после того как в апреле И. Х. Баграмян был при сохранении прежней должности назначен и начальником штаба Юго-Западного фронта, удача отвернулась от него. Он был одним из тех, кто разрабатывал Харьковскую наступательную операцию, стоившую Красной армии многих жертв. Хотя поначалу наступление разворачивалось вполне благополучно, но затем немцы нанесли сокрушительный контрудар. «В 13 часов на командном пункте фронта раздался очередной телефонный звонок, и я услышал в трубке встревоженный голос Кирилла Семеновича (Москаленко. — А. Г.), — описывал происходившее тогда Баграмян. — Он докладывал, что противник при мощной поддержке авиации наносит контрудар крупными силами танков во фланг наступающим войскам армии в общем направлении на Старый Салтов. Как выяснилось позже, гитлеровцы сумели сосредоточить в течение ночи и первой половины дня 13 мая две подвижные группировки для нанесения контрудара по 38-й армии».

В одну из упомянутых Баграмяном группировок входили 3-я танковая дивизия и два полка 71-й пехотной дивизии, наносившие удар со стороны села Приволье. А вторая группировка в составе 23-й танковой дивизии и одного полка 44-й пехотной дивизии атаковала со стороны Запорожного. Каждая из группировок имела порядка 150–200 танков, которые шли в сопровождении пехоты и при массированной поддержке авиации. Ударная группа 38-й армии не выдержала такого натиска и была отброшена на восточный берег реки Большая Бабка.

После войны И. Х. Баграмян уделил немало внимания анализу причин провала Харьковской операции: «Общая глубина обороны не превышала 3–4 км, особенно слабо была организована противотанковая оборона. Все это позволило противнику относительно быстро сломить сопротивление армии и легко проникнуть в ее оперативную глубину. Штаб Южного фронта не уделил должного внимания разведке и не смог правильно оценить группировку противника и его намерения.

Наконец, — и это, пожалуй, главное, — по инициативе генерала Ф. М. Харитонова, одобренной командующим фронтом, без разрешения главнокомандующего войсками направления в период с 7 по 15 мая была проведена не отвечающая обстановке частная операция в полосе 9-й армии, целью которой было овладение сильно укрепленным узлом сопротивления в районе Маяков. Для ее осуществления были привлечены значительные силы, в том числе почти все армейские резервы и 5-й кавалерийский корпус, составлявший резерв фронта».

Все эти резервы, писал И. Х. Баграмян, прежде всего предназначались для отражения возможного прорыва противником обороны 9-й армии на барвенковском направлении. В результате и сама операция в районе Маяков оказалась безуспешной, и резервы, привлеченные для ее проведения, понесли большие потери, а самое главное — они не успели перегруппироваться и занять место для обороны к началу наступления подразделений фон Клейста.

«Очень прискорбно, но мы узнали о мощном ударе врага на южном фасе Барвенковского выступа лишь вечером 17 мая, — утверждал Баграмян. — Командование Южного фронта, потеряв связь с подчиненными войсками, более или менее разобралось в обстановке и сообщило о ней главкому только к исходу дня. К этому времени своим танковым кулаком Клейст не только завершил прорыв нашей тактической обороны, но и добился успехов оперативного значения».

Харьковская катастрофа[3] открыла немецкой армии путь на Кавказ и к Сталинграду.

Юго-западное направление было ликвидировано. Разгневанный Верховный главнокомандующий обвинил Баграмяна в провале операции. От трибунала и приговора его спас Жуков, напомнивший Сталину о том, что в провале Харьковской операции виноваты также и Ставка, и Генштаб. Учитывая, что Жуков в начале года неоднократно возражал против неподготовленного наступления в целом и Харьковской операции в частности, а Ставка и лично Сталин настаивали на своем, сейчас к мнению будущего маршала Победы прислушались. За другого военачальника, обвиненного в срыве операции, — генерал-майора Харитонова, чьи войска оказались на самом острие атаки, когда группировка фон Клейста двинулась в наступление, заступился А. М. Василевский. Он, по его собственным словам, «зная всю историю этой операции и истинные причины ее неудач, доложил Сталину, что вина Харитонова в данном случае является относительной, и просил не только не отдавать его под суд, а как хорошего военачальника назначить командующим войсками армии».

Тем не менее Сталин отправил руководству Юго-Западного фронта беспощадное письмо: «Мы здесь в Москве — члены Комитета Обороны и люди из Генштаба решили снять с поста начальника штаба Юго-Западного фронта тов. Баграмяна. Тов. Баграмян не удовлетворяет Ставку не только как начальник штаба, призванный укреплять СВЯЗЬ И РУКОВОДСТВО армиями, но не удовлетворяет Ставку и как простой информатор, обязанный честно и правдиво сообщать в Ставку о положении на фронте.

Более того, т. Баграмян оказался неспособным извлечь урок из той катастрофы, которая разразилась на Юго-Западном фронте. В течение каких-либо трех недель Юго-Западный фронт, благодаря своему легкомыслию, не только проиграл наполовину выигранную Харьковскую операцию, но успел еще отдать противнику 10–20 дивизий. Это катастрофа, которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым[4] в Восточной Пруссии. После всего случившегося тов. Баграмян мог бы при желании извлечь урок и научиться чему-либо. К сожалению, этого пока не видно. Теперь, как и до катастрофы, связь штаба с армиями остается неудовлетворительной, информация недоброкачественная…

Тов. Баграмян назначается начальником штаба 28-й армии. Если тов. Баграмян покажет себя с хорошей стороны в качестве начальника штаба армии, то я поставлю вопрос о том, чтобы дать ему потом возможность двигаться дальше. Понятно, что дело здесь не только в тов. Баграмяне. Речь идет также об ошибках всех членов Военного совета, и прежде всего тов. Тимошенко и тов. Хрущева. Если бы мы сообщили стране во всей полноте о той катастрофе с потерей 18–20 дивизий, которую пережил фронт и продолжает еще переживать, то я боюсь, что с Вами поступили бы очень круто…»

Полоса неудач для Баграмяна продолжалась — 28-я армия действовала под Россошью, к моменту появления Баграмяна состояние ее было плохим, в результате 7 июля 1942 г. немцы заняли Россошь без особого труда. Баграмян снова чудом избежал трибунала и был отправлен на Западный фронт в качестве заместителя командующего 61-й армии. Вскоре, 13 июля 1942 г., он сменил назначенного командующим фронтом К. К. Рокоссовского на посту командующего 16-й армией.

16-я армия осенью и зимой 1942/43 г. вела боевые действия вполне успешно, хотя и ей приходилось нелегко. «Внезапно враг прорвал оборону соседней с нами 61-й армии в ее центре и продвинулся к северо-западу на 25 км, выйдя к реке Жиздра на участке Восты, Бело-Камень. Три стрелковые дивизии генерала П. А. Белова оказались отрезанными от основных сил. Одновременно другая группировка вражеских войск нанесла удар на участке нашей левофланговой 322-й стрелковой дивизии, оборонявшей рубеж по реке Рессета протяжением 17–18 км, фронтом на запад. Удар этот пришелся по обоим флангам соединения. Враг, как видно, стремился в последующем выйти к реке Жиздра и сомкнуться со своей основной ударной группировкой, действовавшей против армии П. А. Белова. Воины 322-й оказали врагу упорное сопротивление. Мы ввели армейские резервы, и все же противнику ценой больших потерь удалось выйти к Жиздре на участке Гретня, Восты. 322-я стрелковая дивизия потерпела значительный урон, но окружения избежала, отойдя на реку Жиздра».

В августе 1942 г. удалось отбить наступление немецких сил, а в феврале — марте 1943 г. — провести Жиздринскую наступательную операцию, в ходе которой была прорвана мощная оборона в районе города Жиздры. Среди прочих воспоминаний о том периоде Баграмян особо выделял в своих мемуарах встречу с лучшими снайперами Западного фронта: «Многие из бойцов на этом слете подробно и интересно рассказывали о приемах „охоты“ за фашистами. Как правило, каждый снайпер, прежде чем выйти на задание, тщательно готовился… Выступавшие на слете снайперы демонстрировали свои образцы самодельных ложных мишеней и приемы вызова по ним огня из расположения противника… Слет проходил на лесной поляне, снайперы расселись кто на пеньке, кто просто на траве в маскировочных халатах, украсившись ветками и хвоей. Когда я подходил к месту слета, то в первый момент опешил — людей не было видно, казалось, что поляна поросла кустарником».

Орловская операция

16 апреля 1943 г. 16-я армия была удостоена звания гвардейской, став отныне 11-й гвардейской армией, а И. Х. Баграмян был награжден орденом Кутузова I степени. Но горький опыт харьковской катастрофы уже не позволял ему соглашаться с теми, кто считал, что теперь немецкая армия уже полностью разгромлена. «Почти все наступательные действия на западном направлении весной 1943 г. носили отпечаток торопливости, спешки, — отмечал он. — Тогда у всех нас были еще свежи достигнутые под Сталинградом блестящие победы Красной армии, положившие начало массовому изгнанию фашистских оккупантов с советской земли. В той обстановке многим казалось, что моральный дух врага надломлен и если не дать ему опомниться, непрерывно наносить удары на все новых и новых направлениях, то он вскоре будет окончательно сокрушен. К сожалению, даже у некоторых командующих войсками фронтов появилось такое ошибочное убеждение и настойчивое желание поскорее добиться успехов, подобных сталинградскому триумфу».

Сделал выводы из прежних неудач и сам Сталин, который в приказе № 95 от 23 февраля 1943 г. особо указывал, что рано еще думать, будто «…с гитлеровской армией покончено и Красной армии остается лишь преследовать ее до западных границ страны… Думать так — значит переоценивать свои силы, недооценить силы противника и впасть в авантюризм. Враг потерпел поражение, но он еще не побежден. Немецко-фашистская армия переживает кризис ввиду полученных от Красной армии ударов, но это еще не значит, что она не может оправиться. Борьба с немецко-фашистскими захватчиками еще не кончена, она только развертывается и разгорается. Глупо было бы полагать, что немцы покинут без боя хотя бы километр нашей земли…»

Весной 1943 г. Иван Христофорович был приглашен к участию в разработке плана Орловской наступательной операции, получившей кодовое название «Кутузов». Штабная работа шла на фоне необычного затишья на фронтах, которое сам Баграмян отобразил в воспоминаниях: «Мне хорошо запомнилась весна 1943 г. Выдалась она ранней, за несколько дней дороги стали непролазными из-за распутицы. Казалось, именно она послужила причиной наступившего затишья. И не только у нас, на Западном фронте. Из оперативных сводок мы знали, что такая же необычная для войны тишина (относительная, конечно: на фронте всегда стреляют) воцарилась везде — от Заполярья до Новороссийска. Это было тем более неожиданным, что всю минувшую зиму бои не затухали…»

Конечно, в этом затишье всем виделось предвестие новой грозы. Гадали лишь, где именно она грянет. «Пожалуй, той весной все — от маршала до красноармейца — с тревожной пытливостью вглядывались в карту, — вспоминал Баграмян. — Линия фронта рассекала ее причудливо изогнутой чертой. Начинаясь от Баренцева моря западнее Мурманска, она почти вертикально опускалась на юг к Великим Лукам, там под углом в 45 градусов поворачивала на юго-восток к Новосилю и огибала занятый фашистами Орел. Потом эта змейка тянулась на запад, чтобы восточнее Севска отвесно спуститься на юг к Сумам и снова устремиться на восток, а обогнув Белгород, опять преломиться под прямым углом и возле Чугуева повернуть на юго-восток. Таким образом, линия фронта образовала глубокие выступы в обе стороны. Логика подсказывала: именно здесь, на этих выступах, должны начаться основные события приближающейся летней кампании. И не только потому, что выступы и зигзаги в линии фронта облегчали удары с флангов. Эти крупные изгибы охватывали районы, очень важные в стратегическом отношении, где была наиболее развитая сеть дорог, где сосредоточивались самые крупные и боеспособные группировки войск обеих сторон».

При планировании Орловской операции Баграмян предложил в самом ее начале окружить и уничтожить болховскую группировку вермахта, чтобы помешать свободному отходу всей орловской группировки. Это мнение шло вразрез с точкой зрения других участников работы над планом операции: «Командующий Западным фронтом генерал-полковник В. Д. Соколовский и командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант М. А. Рейтер выработали согласованное предложение об организации наступления. Нашей 11-й гвардейской армии, имевшей в своем составе девять стрелковых дивизий, два танковых корпуса и другие средства усиления, предстояло прорвать оборону противника южнее Козельска и развить удар строго на юг — на Хотынец, с тем чтобы выйти во фланг и глубокий тыл орловской группировки немцев. После прорыва вражеской обороны из-за нашего левого фланга должны были выдвинуться вперед три дивизии соседней с нами 61-й армии Брянского фронта. Их задача — свертывать оборону противника, обеспечивая наше наступление с востока».

И тут Баграмян в который раз вспомнил о неудаче под Харьковом: «Вместе с начальником штаба армии генерал-майором И. Т. Гришиным мы подолгу просиживали над картами и расчетами. У Ивана Тихоновича был солидный опыт и командной, и штабной работы. Чем больше мы вникали в дело, тем яснее видели уязвимые места в наметках штаба фронта, касающихся задач 11-й гвардейской.

Я знал, как трудно организовать взаимодействие соединений, выполняющих одну оперативную задачу, но входящих в армии разных, пусть и соседствующих фронтов, тем более в наступлении, когда войска должны быстро реагировать на обстановку, когда необходим стремительный маневр силами и средствами… Возможно ли в этих условиях организовать достаточно тесное взаимодействие между фланговыми армиями двух фронтов? К сожалению, рассчитывать на это не приходилось».

Внушало опасения и направление наступления — строго на юг, на Хотынец. Внешне замысел выглядел эффектно, ведь планировалось окружить всю орловскую группировку противника. Однако Баграмяну показалось, что разработчики не учитывают то, насколько крупные силы сосредоточены в Орловском выступе и сколь прочна здешняя оборона немцев. «Что, если мы глубоко продвинемся, а войска Центрального фронта не подоспеют? Разбросав силы на большом пространстве, армия в этом случае неизбежно потеряла бы свою наступательную мощь и сама в конечном счете могла стать объектом сильных фланговых ударов, что угрожало ей отсечением от своих. Жизнь показала, что операция на окружение обычно удается в том случае, если после прорыва вражеской обороны наступающие войска выходят на оперативный простор и получают возможность быстро преодолеть значительные расстояния, а затем создать внутренний и внешний фронты окружения раньше, чем враг сумеет собрать силы для парирования удара».

Расчеты и анализ сложившейся обстановки подсказывали, что надеяться на тесное взаимодействие с ударной группировкой Центрального фронта частям 11-й армии не приходилось. Там и без того хватало сложных задач, ведь противостоять Центральному фронту должны были 9-я армия под командованием Вальтера Моделя и часть сил 2-й армии группы армий «Центр», получившие задачу совместно с 4-й танковой армией оперативной группы «Кемпф» окружить и уничтожить советские войска на Курском выступе. Из этого следовало, что войска Центрального фронта неминуемо будут втянуты в тяжелые оборонительные бои, и было бы неосторожностью рассчитывать, что после этого они сумеют быстро преодолеть 120 км, отделяющих их от Хотынца.

«По-видимому, замысел операции родился под впечатлением сталинградского контрнаступления, в котором ударные группировки двух фронтов — Юго-Западного и Сталинградского, пройдя навстречу друг другу более 200 км, замкнули кольцо окружения в точно назначенном пункте, — констатировал Баграмян. — Но под Сталинградом удар наносился по слабым флангам противника, а маневр на окружение осуществлялся по его тылам, куда он не мог перебросить резервы: их поглотили бои на улицах огромного города. В районе Орла обстановка сложилась совсем по-другому. Противник имел здесь прочную долговременную оборону и мощную группировку, которая сама готовилась наступать. Это в какой-то мере напоминало ситуацию, в которой мы оказались под Харьковом весной 1942 г. Тогда мы тоже планировали удар по группировке врага, которая сама изготовилась к наступлению. Недостаточный учет реального соотношения сил привел нас тогда к неудаче».

Поэтому командующий 11-й армией стал настаивать на корректировке плана наступления: «Лучше было бы ограничиться скромнее по масштабу, но более реальной задачей: сходящимися ударами нашей 11-й гвардейской из района к югу от Козельска и 61-й армии Брянского фронта с северо-востока окружить и уничтожить болховскую группировку противника, прикрывавшую с севера 9-ю армию Моделя. Для этого желательно было подчинить командованию 11-й гвардейской все силы, которые должны наступать с жиздринского плацдарма, то есть все двенадцать стрелковых дивизий, в том числе три дивизии соседа, а 61-ю армию усилить несколькими дивизиями и одним танковым корпусом из резерва Ставки». По мнению Баграмяна, разгром болховской группировки образовал бы в обороне противника такую брешь, какую ему вряд ли удалось бы быстро закрыть. А значит, тем самым создавались благоприятные условия для дальнейшего продвижения советских войск на юг, во фланг и тыл орловской группировки врага.

Сталину идея Баграмяна понравилась, а возражения, мол, командарм хочет заполучить под свое начало как можно больше сил, Верховный отмел одной фразой: конечно, он заботится о своей армии, ведь ему же придется отвечать в случае неудачи…

12 июля войска Брянского фронта, в том числе и возглавляемая Баграмяном 11-я гвардейская армия, начали Орловскую операцию. «Стремясь скрыть от врага момент перехода в атаку пехоты и танков, мы наметили план артподготовки: сначала короткий, всего пять минут, но мощный огневой налет, затем двадцатиминутная пауза, а после нее — контроль пристрелки. Гитлеровцы выйдут из укрытий, займут места в траншеях, а мы еще около часа будем вести стрельбу на разрушение и подавление. И только потом, после залпа четырехсот пятидесяти „катюш“, обрушим на врага всю силу огня. Через пятнадцать минут пойдет пехота. Бушующий огневой вал будет постепенно продвигаться в глубину. За ним последуют пехота и танки».

11-я армия ударила немцам во фланг, прорвав их оборону и двинувшись в южном направлении. Спешно переброшенные из соседних районов войска не смогли даже замедлить это продвижение. Тем временем в наступление пошли войска Центрального фронта. 29 июля Красная армия освободила Болхов, а 5 августа — Орел.

За проведение Орловской операции 27 августа 1943 г. И. Х. Баграмян был награжден орденом Суворова I степени, ему было присвоено звание генерал-полковник. 17 ноября он стал генералом армии, а через день был назначен командующим войсками 1-го Прибалтийского фронта. В декабре его войска осуществили Городокскую наступательную операцию, в ходе которой были окружены и уничтожены четыре дивизии вермахта, ликвидирован Городокский выступ противника и созданы благоприятные условия для наступления на Витебск.

Белорусская операция

Наступление на Витебск развивалось трудно — поначалу войска застряли в районе Езерища в так называемом «невельском мешке»[5], да и предпринятая в феврале — марте 1944 г. войсками 1-го Прибалтийского фронта совместно с войсками Западного фронта Витебская операция ситуацию улучшила, но к освобождению Витебска не привела.

К летней кампании 1944 г. была разработана операция «Багратион» — под этим названием скрывалась масштабная Белорусская стратегическая наступательная операция.

Чтобы освободить Белоруссию, ликвидировав выступ, которые немцы называли «балконом», надо было одолеть группу армий «Центр», которой в то время командовал генерал-фельдмаршал Э. Буш. А это было, с учетом частей, находившихся на правом фланге группы армий «Север» и левом фланге группы армий «Северная Украина», ни много ни мало 1 млн 200 тыс. военнослужащих, 9500 орудий и минометов, 900 танков и почти 1500 самолетов. Основные направления, где можно было наступать, — в районах Полоцка, Витебска, Орши, Могилева, Бобруйска и Ковеля, — были надежно прикрыты. Немцы обустроили эшелонированную оборону на протяжении почти 300 км в глубину.

К 20 мая был готов план советского наступления, который предполагал одновременный прорыв немецкой обороны на шести участках фронта с последующим расчленением противостоящей группировки и уничтожением ее по частям. Советское командование намеревалось ударить по значительным фланговым группировкам около Витебска и Бобруйска и совершить энергичный бросок в сторону Минска, около которого планировалось окружить основные силы врага.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Это самый необычный рождественский номер, который вы только могли себе представить! Его составитель ...
Учебное пособие – результат теоретико-экспериментальной работы по реализации культурно-антропологиче...
Книга посвящена крайне актуальной теме – психотерапии супружеских пар. Современный брак уже нескольк...
Проактивное мышление помогает справляться с жизненными трудностями, создавать себе новые возможности...
Эта история о мальчике с разноцветными глазами, который живет в мире, где подчинение – высшее из дос...
Как узнать, что ребенок одарен? Как такой ребенок ведет себя в школе и дома? Что значит для ребенка ...