Ангел в темноте Лешко Юлия
Наконец тяжело вздыхает и глаголет:
– Я бы хотел посмотреть твою первую передачу со стороны, «изнутри» это сделать сложнее. Это, во-первых. Во-вторых, я не совсем понимаю, к чему такая спешка. К новому сезону ты отлично успеваешь, даже если «пилотку» подготовишь в июле, например. За это время выберешь героя, соберешь материал, окончательно определишься с форматом. Нащупаешь, в руках подержишь все, что сейчас только воображаешь. Скоропалительность эта твоя меня настораживает. Опять же, меня приглашаешь в качестве первой жертвы…
Я перебиваю Сергея Александровича:
– Ну что ты такое говоришь! Какая жертва? Ты не забыл, я не захотела вести «Не учите меня жить!» Это там были бы жертвы. Я ведь объяснила, почему именно ты мне нужен. Я просто прошу меня поддержать! Получится первая передача, и все поймут, что и следующие я тоже сделаю. Получится с тобой, значит, с другими будет легче. У тебя авторитет, ты «зубр», академик…
Теперь он вскидывается:
– Тогда почему ты не подготовила и не принесла мне вопросы? У тебя на завтра «шестисотка» выписана, а ты ко мне приходишь сегодня и приглашаешь, как на свидание. Экспромт!
Просто удивительно, но запретную тему мы обходим легко, даже не цепляясь за слово свидание.
– Сергей, почему я тебе должна готовить вопросы, когда другим никаких вопросов готовить не буду? Фишка этой передачи именно в экспромте! Живой разговор! Я уже наговорилась «по бумажке», понимаешь? «Где и когда вы родились? Прекрасная погода, не правда ли?…» Если у меня получится, это будет интересно. Помоги мне самой в этом убедиться!
Господи, неужели он так же нервничал, когда предлагал мне это клятое «Не учите меня жить!» Если да, что ж…
тогда он умеет держать себя в руках, а я нет. Ладно, пусть так, зато я умею брать себя в руки, когда надо:
– Сережа, это же не прямой эфир. То, что мы наговорим, и я потом смонтирую, увидят даже не зрители. Вернее, сначала – не зрители, сначала – худсовет. Они же, вы, точнее, все будете решать, что с этим делать.
Еще один тяжелый вздох.
– Рита, ты напоминаешь мне героиню пушкинской сказки.
Я уже перепсиховала, мне хочется смеяться:
– Ну, и какой же?
– Той, что не захотела стать владычицей морскою, а заказала суши из золотой рыбки.
Обидеться, что ли? Ладно, не буду. Встаю, подхожу к нему, обеими руками глажу его седую львиную гриву, прижимаю эту голову к груди… Ну, слава Богу, обнял, кажется, не поссоримся.
– Неужели ты думаешь, я тебя подведу? Неужели допущу, чтобы кто-то сказал, что Сосновский дал своей дуре-любовнице передачку, чтобы она потешила свое больное самолюбие? Разве это на меня похоже?
Молчит, только нежнее прижимает меня к себе. Время идет, я здесь уже долго. Надо что-то решать. Решает… и разжимает объятия:
– Ладно, уговорила. Во сколько?
Я лезу к нему с поцелуями, но он отвечает на них только из вежливости:
– Все, все, Рита. Я почему-то расстроен и измотан, а мне еще работать. Во сколько запись?
– В десять сорок пять.
Он кивает и прикрывает лоб и глаза ладонью. Иду к двери. Скажи что-нибудь вслед… Оглядываюсь еще раз, с надеждой, но он набирает номер на мобильнике. Все, аудиенция закончена.
Катька у бабушки, и дома очень тихо. Миша, по обыкновению, придет домой только ночевать: у него, как всегда, много работы, и совсем немного семьи. Ну и хорошо, вот и отдохну, завтра – трудный день…
Набираю в ванну воды и ищу книжку, которую не жалко взять с собой почитать, лежа в пенке. Книжка находится не сразу, вот она: Гай Мраков, «Никогда не ум. RU». Детектив, написанный с мрачнейшим черным юмором, то, что мне надо сегодня. Сюжет лихой и забавный: гениального хакера, который легко взламывает сложнейшие базы данных и «заметает следы», запуская неуничтожимый вирус, ловит талантливый частный детектив. Переключусь и расслаблюсь, перестану «репетировать» завтрашнюю запись.
Нежусь в пене недолго: надоедает читать про приключения детектива, мне почему-то все больше нравится хакер, который с веселым цинизмом ворует деньги у богатых и нечестных сограждан. Встаю под душ и напеваю, по всегдашней привычке, лирические песни советского экрана: «Каким ты был, таким остался…», «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки…» и свою коронную – «Звать любовь не надо, явится нежданно…» Под песенку из фильма «Моя любовь» я обычно завершаю водные процедуры.
Когда выхожу из ванны в розовом халате и с тюрбаном на голове, вижу сидящего на диване улыбающегося Мишу. Он переодет по-домашнему, значит, дома давно. За шумом воды я не услышала, как он пришел. Встает мне навстречу, обнимает:
– Привет… Сижу, слушаю… Думаю, какие все же у моей жены перышки, какой носок, и голосок тоже чудный…
Раскручиваю полотенце, вытираю волосы:
– Ты рано сегодня что-то, все в порядке у тебя?
Миша по-прежнему улыбается:
– Да не очень.
И замолкает. Наверное, ждет, что я буду расспрашивать. А мне надоела эта игра в молчанку, я сегодня уже «слушала тишину». Но все равно не буду расспрашивать ни о чем. Захочет – расскажет. Мне есть чем заняться: расчешу волосы, высушу…
Но Миша, похоже, не собирается делать эффектную паузу:
– Рита, мне предлагают возглавить филиал нашей фирмы в России, в Екатеринбурге.
Я сажусь на диван – новость застает меня врасплох. Но привычка быстро думать делает свое дело – я вникаю в суть его слов, и вот уже кровь приливает к голове: э, так у меня и волосы быстрее высохнут, без всякого фена…
– Подожди… как в Екатеринбурге? Это что, север какой-то, Урал? А я, а Катя, а мама? Как все тут?
Миша смотрит на меня, подбирая слова:
– Я уже давно над этим думаю, Рита. Ехать мне надо сначала одному, потому что производство в начальной стадии, еще много работы по наладке, первые пуски планируются только через полгода, в лучшем случае. Штат надо укомплектовать, куча оргвопросов, не решенных… Квартиру первое время придется снимать, то есть фирма, естественно, снимает.
Обилие бытовых подробностей действует на меня ошеломляюще: значит, уже давно все идет своим порядком, даже, наверное, ищут подходящую квартиру, какие-то стадии уже пройдены и какие-то оргвопросы уже решены. А какие-то – еще нет, например вопрос о семье, обо мне…
«У МЕНЯ ЕЩЕ СЕМЬЯ ЕСТЬ» – всплывает вдруг в памяти. Ах, вот оно что…
Так, я думала, у меня меньше проблем. Что ж, значит, в очередной раз ошиблась. Беру слово:
– Миша, ты говоришь так, как будто ты не обсуждаешь предложение, а уже принял его.
Муж мнется:
– Ну, скажем так… я склонен сказать «да».
Я смотрю на него почти с любопытством:
– Еще раз позволю себе напомнить: еще есть я, Катя, мои родители. Твои живут далеко, но будут жить еще дальше, по факту! С этим со всем как?
Что-то в последнее время я стала часто сталкиваться с единоличными судьбоносными мужскими решениями. Круто распорядился жизнью своей семьи Оксанин муж Сергей, его тезка Сергей Александрович Сосновский попытался то же самое сделать с моей профессиональной жизнью, теперь очередь Миши предлагать мне варианты судьбы.
Впрочем, по трезвому размышлению… не я ли еще совсем недавно плакалась мужу на то, что моя профессиональная состоятельность под большим вопросом? И не он ли говорил мне о своих проблемах, а я с готовностью предлагала «нагрузить» ими меня? И самое главное: не оба ли мы подготовили эти события всем своим… стилем жизни? Как еще назвать помягче то, как мы жили в последнее время? Холодность и легкую, но с трудом скрываемую усталость друг от друга? Уход каждого в свою личную жизнь? Моя личная жизнь – это Сосновский. Моя личная жизнь – это работа. Даже затрудняюсь сказать, в какой очередности располагаются эти важнейшие составляющие моей личной жизни. Его личная жизнь… надеюсь тоже, в первую очередь, – работа, но и тут возможны варианты, конечно.
То, что говорит Миша мне в ответ, звучит неутешительно:
– Во-первых, я уезжаю туда ненадолго, один. Устроюсь, обоснуюсь, начну работать. Это, в принципе, долгосрочная командировка, не ссылка же… Вы можете никуда не ехать.
Миша замолкает. Последняя фраза ему дается непросто. Потом говорит:
– Но если все-таки мы поедем всей семьей, это тоже будет не навсегда. Несколько лет, контракт предусматривает пять, затем – корректировка с учетом интересов обеих сторон. Это важный участок нашего производства, открывающий новые перспективы. И то, что я беру на себя ответственность за это дело, очень серьезно для меня. Рита, Екатеринбург – культурный город, центр крупного российского региона. Региональное телевидение, где ты смогла бы о себе заявить. Может быть, и тебе можно что-то начать с чистого листа… У меня же отец был военный, мы переезжали с места на место, я сменил множество школ в своей жизни. И знаешь, только приобрел от этого, ничего не потерял. Мне кажется, мы тоже приобретем, а тут можем потерять даже то, что есть. Мы и так многое… растеряли, или я ошибаюсь?
Что я могла сказать в ответ? Ничего. Только заплакать. Вот это я и сделала: впервые за этот нервный день.
Глава 15
Белый танец
Сергей Александрович не знает, как я его представлю за кадром. У меня уже все готово: нарезка хроники, фрагменты передач с его участием, много фотографий – разжилась везде, где смогла, даже у Ольги Васильевны позаимствовала студенческие снимки. Ту фотографию, со стены, тоже сканировала… Слова подобрала, соответствующие случаю, но сейчас ему ничего озвучивать не буду: посмотрит смонтированную передачу и уж тогда все о себе узнает!
Тему для разговора в титрах, сразу после «шапки» «Я – женщина», обозначила «Звездный бал». Но сама для себя определила ее как свободную. Просто потому, что на заданные темы я говорю уже очень много лет подряд, с разной степенью вдохновения повторяя вопросы, подготовленные для моих гостей заранее и не мной.
Однако и эта свободная тема все-таки должна войти в определенное русло. Каким образом творческий человек прокладывает себе путь в профессии? Человек успеха, Сергей Александрович Сосновский, расскажет о себе зрителям и… мне, конечно. И, может быть, из этой беседы я пойму, есть ли у меня хоть малейший шанс подняться на новую ступень?
А сейчас он сидит в кресле, стоящем немного наискосок к камере и ко мне тоже. Между нами – небольшой стеклянный столик с чашечками «спонсорского» кофе и низенькой, как для икебаны, вазой с цветами, которые почти стелются по поверхности стола. Сосновский редко работает в кадре, но, как и все телевизионщики, чувствует себя «под прицелом» спокойно и уютно – как дома, потому что так оно, в сущности, и есть.
– Сергей Александрович, мы с вами вместе вели танцевальное шоу «Звездный бал», и именно это навело меня на тему сегодняшнего разговора. Я женщина, и мне кажется, есть какие-то непрямые ассоциации между телевидением и вот таким грандиозным, бесконечным балом. Мы здесь все ведем свои партии: кто-то танцует в центре, под светом ярких ламп, кто-то играет в оркестре, а кто-то потом, когда танец закончится, натрет паркет… Я, например, до сих пор не могу опомниться от счастья, что меня вообще пригласили на этот бал! А вы давно и успешно руководите самой праздничной Дирекцией нашего канала, если можно так выразиться, сегодня вы – один из распорядителей нашего «бала». Расскажите, с чего вы начинали?
Приподнимает одну бровь – лишь на мгновение. Не понравился вопрос, формулировка, кокетство мое неистребимое? А что мне с ним делать, это я, я – женщина… Но отвечает мой важный визави так, будто вчера у него на столе лежал примерный вопросник, и он успел подготовиться к телеинтервью…
– Знаете, а я в буквальном смысле, действительно, несколько лет жизни отдал бальным танцам. В молодости… Другие в футбол гоняли или в секции по каратэ ходили, а я разучивал шаги и поддержки, самбу и румбу. И не жалею нисколько: танцы и развивают, и дисциплинируют не хуже спорта. Это тоже, своего рода, командная игра – у меня ведь партнерши были замечательные. В чемпионатах разных, кстати, мы тоже участвовали, но это отдельная тема.
Может, и отдельная, может, ты и не особенно расположен вспоминать о своих успехах на региональных смотрах-конкурсах, а у меня на тему твоих бальных танцев есть хорошая, качественная кинохроника. Спасибо ребятам из архива – они сберегли новостной альманах чуть ли не двадцатилетней давности, для прикола, для юбилея или вот для такого случая: шеф, молодой и красивый, с исключительно прямой спинкой кружит в вальсе воздушную партнершу. Фред Астер не просто отдыхает – спит!
Разговаривать с ним на «вы» мне совсем не трудно. Я ведь и отношусь к нему, пожалуй, на «вы», несмотря на наши близкие отношения. Ему тоже не составляет труда общаться со мной официально: без малого пятнадцать лет он, когда приходилось, обращался ко мне именно так: «Маргарита, вы…» и так далее.
Сижу и откровенно любуюсь, как он владеет собой и темой, на которую говорит.
– Телевидение – это бал? Метафора красивая, конечно, но, как всякая метафора, не безупречна. Нет, я воспринимаю свою работу далеко не как бесконечный праздник. Да, Главная дирекция музыкальных и развлекательных программ – уже само это название звучит очень празднично, для непосвященных. Но создание хорошего настроения – это работа огромного количества чрезвычайно серьезных людей, которым в процессе, боюсь, и улыбаться-то особо некогда…
Делает паузу, потом мимолетно улыбается и продолжает:
– Помню, был такой старый анекдот про человека, который пришел к психиатру с жалобой на постоянную депрессию. Тот ему советует: «А вы сходите в цирк, там сейчас замечательный клоун выступает, обхохочетесь, про депрессию забудете!» Пациент совсем низко опускает голову и говорит: «Я и есть тот самый клоун». Я часто вспоминаю этот анекдот, потому что время от времени он очень «в тему».
Знали бы вы, дорогой Сергей Александрович, насколько сейчас «в тему» ваш старый анекдот… Но сегодня я – «весь вечер на арене», а посему буду продолжать в позитивном ключе:
– Я иногда думаю, что телевидение – это замечательная игрушка, которая никогда не надоедает и которую мужской мир придумал специально для нас, женщин. Женщины сидят у экранов, женщины красуются на экране, и, кажется, большинство передач ориентированы на женскую аудиторию. Я, наверное, открываю Америку или просто по-женски обольщаюсь на этот счет?
В его чуть прищуренных глазах – явная ирония. Может быть, мне кажется, а может, и нет… Но думает он, скорее всего, примерно так: «Ну что, уже не рада, что взялась за гуж? Вопросы твои спонтанные, друг с другом мало связанные, с эмоциями – явный перебор. Думаешь, „вывезет“ твое фирменное обаяние? Ну-ну. Ладно, так и быть, помогу, поиграю с тобой в поддавки…»
– Что касается большинства программ, выходящих из недр нашей дирекции, то безусловно. Да, пожалуй, по сравнению с остальными производящими дирекциями, мы настоящие дамские угодники. Поспорить с нами в желании угодить дамам может только дирекция художественных и лицензионных программ: им принадлежит право закупки телесериалов. А «телемувики», как известно, бесспорные лидеры всех и всяческих рейтингов.
– В таком случае, следующий вопрос: каким вам видится собирательный образ дамы, для которой приобретаются лицензионные программы и создаются оригинальные проекты, одним словом, формируется ваш контент?
– Вас интересует социальный портрет среднестатистической женщины-зрительницы?
– Ну, зачем же так научно… хотя, наверное, по-другому сказать нельзя, давайте – портрет!
Смотрит на меня так, будто сейчас начнет надиктовывать фоторобот. Что ж, улыбнусь, поморгаю, чуть-чуть пародируя его мимику, приподниму бровь: похожа?
– Средний возраст – «тридцать +», и эту формулировку придумал не я. Замужем. Образование – среднее, средне-специальное…
Есть у него такая очаровательная манера: внимательно смотреть на собеседника и делать паузы с таким видом, что он ждет не дождется следующего вопроса. Надо перенять… а пока спрашиваю:
– Извините, что перебиваю, а дамы с высшим образованием телевизор не смотрят?
– Очень выборочно. И я сейчас говорю конкретно, о наиболее рейтинговых программах своей дирекции. Время от времени мы проводим социальные опросы, и их результаты показывают, что развлекаться «по телевизору»
предпочитают домохозяйки и пенсионерки, а также женщины, занятые в сфере обслуживания, на производстве. Это – более восьмидесяти процентов целевой аудитории. Сейчас задам вопрос, после которого можно будет «переходить на личности»:
– Но при этом большинство женщин, работающих на телевидении, в частности под вашим руководством, имеют высшее образование?
– Да. И большинство мужчин, кстати, тоже.
– Я чувствую, что в этом кроется какой-то парадокс, но, пожалуй, затрудняюсь его сформулировать…
– Давайте, я попробую вам помочь. На самом деле никакого парадокса нет. Развлекать труднее, чем развлекаться, – это вовсе не странно, это естественно. Самое яркое телевизионное шоу – это до мелочей продуманное, технически оснащенное, четко налаженное производство. Производство, которое требует и умственного напряжения, и физических затрат от хороших специалистов. Под специалистами я подразумеваю всех: режиссеров, операторов, декораторов, осветителей, ведущих, звукоинженеров, монтажеров. Чтобы обеспечивать этот интеллектуальный и технический ресурс, надо учиться, и не один год. Я бы сказал – всю жизнь. Это не просто, конечно.
Бешеный юмор в его искрящихся глазах делает его слова двусмысленными. Да, да, не просто, но я ведь учусь! И у вас, Сергей Александрович, тоже! Вот сейчас, например…
– Вот вы мне все замечательно разъяснили, и действительно, все встало на свои места. Значит, чтобы хорошо развлекать, надо долго и трудно (чуть не сказала нудно) учиться этому серьезному делу.
– Именно серьезному делу. Так и есть, без всякой иронии.
Сама понимаю, что сейчас, в этот момент стало очень заметно: в жанре свободного интервью я все-таки новичок. Ну и что, эта беседа – мои первые абсолютно самостоятельные шаги. Но что-то, может быть тень неуверенности, мелькает у меня в глазах… И от неуверенности рождается следующая, не очень обязательная фраза:
– Мы все, можно сказать, рождаемся, чтобы стать зрителями: открыли глаза – и все, готовы смотреть, видеть, откликаться. Жаль, что способность показывать не заложена в человека при рождении. И тут уж все равны – и мужчины, и женщины.
Он едва заметно пожимает плечами:
– Профессионализм, видите ли, не талант, он от природы не дается.
И вдруг, когда я совсем не ожидаю от него ничего похожего, Сергей Александрович едва заметно кивает мне! И у меня словно камень с души падает: Господи, да он же поддерживает меня, а не поддразнивает! А у меня – просто мания преследования! Ведь он пришел сюда, чтобы помочь мне, а не утопить, как котенка.
Я немного расслабляюсь и сразу чувствую, как приходит второе дыхание:
– Сергей Александрович, вы из той категории профессионалов, работа которых остается чаще всего за кадром. Личное участие в проекте «Звездный бал» – это всего лишь исключение, которое только подтверждает правило. Да, зрители могут увидеть вас на официальном сайте телевидения в Интернете, прочитать имя в титрах передачи, но это, пожалуй, и все. Популярность программ, которые создаются в вашей дирекции, вам лично известности не добавляет. То есть вы делаете «медийными» персонами других, а сами скромно остаетесь в тени.
Сосновский улыбается, ни слова не говоря в ответ на мою тираду. Не дам отмолчаться:
– Когда вы делали первые шаги в профессии, то предполагали, что так и будет?
– Конечно. Как большинство моих коллег, я журналист. Суть нашей профессии в том, чтобы делать известными других, в первую очередь.
Он едва заметно хмурится, и я опять замираю: о чем он подумал сейчас? Обо мне? О том, что я не журналистка, и это очень заметно? Делаю над собой усилие и продолжаю:
– Если можно, расскажите о своих студенческих годах. Наверное, это было очень интересно.
Он отвечает без единой ностальгической нотки в голосе, почти сухо:
– Ну, конечно, это было замечательно, как у всех, по-моему. Я окончил факультет журналистики Белгосуниверситета. На третьем курсе у нас была специализация, мы разделились на будущих журналистов-газетчиков и «радистов». Радисты, в свою очередь, тоже разошлись в разные стороны: кто-то на радио, кто-то на телевидение. Я выбрал последнее. И вот тогда стало, действительно, по-настоящему интересно…
Так, значит, ни слова об Алисе я не дождусь. «Школьные годы чудесные» – это не наш мотив. Ну, и я не буду больше сюсюкать по поводу альма-матер.
– Когда вы начинали, в каком состоянии была дирекция, которую вы сегодня возглавляете?
Говорю осторожно и нейтрально, как бы боясь нарушить дистанцию. Но тайно надеюсь: вот-вот, сейчас Сергей Александрович настроится, вспомнит, как пришли на телевидение молодые, честолюбивые выпускники журфака, влюбленные в свою профессию и друг в друга. Как мечтали, вступали в конфликты с начальством, фрондировали и шалили, по пути набивали шишки, разбивали чьи-то и свои сердца…
Опять в его глазах заплясали огоньки, заметные только мне:
– Почему вы не сказали: в которой мы с вами работаем? Ее не было совсем, то есть она была, но называлась по-другому, и задачи перед ней ставились иные, все было строго, если не сказать сурово идеологизировано. В общем, это был прошлый век. В прямом смысле – это был ХХ век.
– Вы начинали с должности…
– Рядового редактора. Я занимался редактированием музыкальных программ.
– Звучит очень буднично.
– Вот как? А на самом деле моя деятельность больше всего напоминала увлекательную игру в казаки-разбойники, – Сергей Александрович делает раздумчивую паузу, интервал примерно в три секунды чистого времени. – Вы, Рита, играли в детстве в такую игру?
А вот и не поддамся на провокацию, отвечу без тени кокетства. Неважно, что я женщина! Не буду отрекаться от своего детства, чтобы скрыть возраст, ведь наши детские игры – это довольно четкие временные ориентиры.
– Да, я хорошо помню эту игру: мы делились на казаков и разбойников, бегали друг за другом по стрелкам, рисовали их на стенках, асфальте, путали следы. Мы с вами, Сергей Александрович, играли, я думаю, примерно в одни и те же игры. Я ведь тоже «рожденная в СССР».
– В самом деле? Мне всегда казалось, что вы рождены уже после подписания документов в Беловежской пуще…
Я думала, что дала понять своему чуткому собеседнику: в эту «игру» я не играю! Не понял он, что ли?
– Сергей Александрович, это вам, наверное, показалось, когда вы меня по телевизору видели. В таком случае, это заслуга наших замечательных операторов и осветителей. Но давайте вернемся к казакам-разбойникам.
Он снова серьезен:
– Да. Так вот, «казаками» были бдительные работники Гостелерадио, которые отслеживали любой идеологически невыдержанный элемент, а мы, молодые и хулиганистые реформаторы ТВ, были, конечно, «разбойниками».
– И на какую же широкую дорогу вы выходили?
– На широкую дорогу пропаганды зарубежной музыкальной культуры. Протащить в эфир (пусть даже ночной!) что-нибудь из мировых музыкальных хитов в исполнении настоящих «звезд» зарубежной эстрады, а не только Карела Готта, Бисера Кирова или Анны Герман, – это было смело, круто, как мы сейчас говорим. А если посмотреть сегодняшними глазами на то наше фрондерство мальчишеское… ну, показали мы кусок концерта Элтона Джона, выступление «КiSS» хитро вставили в передачу о западной масскультуре… Любой из молодых фанатов рока сейчас плечами пожмет с недоумением: вот уж подвиг… А это и был подвиг – по тем временам.
Вот, наконец, переломный момент нашей беседы. Он больше не провоцирует меня, не подкалывает и не подыгрывает. Мы говорим «на равных». Почти…
– Чем вы рисковали?
– Работой, репутацией, комсомольским билетом. Пожалуйста, не спрашивайте меня, насколько все это было для меня серьезно. Не буду отвечать. Серьезно. Времена были, вообще, не шуточные.
– Перестройка начала 90-х все изменила?
– Да, культурная революция выпала именно на эти годы. И это, конечно, была именно революция: со стихийным бунтом, с самосудом, с открытыми шлюзами, в которые хлынуло все сразу – хорошее, плохое, низкопробное, ранее запрещенное…
– Сергей Александрович, а в кадре вы работали? Он снова улыбается:
– Что, уже незаметно, что работал? Года четыре работал ведущим музыкальной программы «Про рок в своем Отечестве».
– Пока… не сняли?
– Пока не повысили.
И я поулыбаюсь. Оксанка говорит, что я улыбаюсь всегда вовремя. Проверим на практике:
– О, замечательно! Научите, как сделать карьеру на телевидении?
– Рита, это личный вопрос?
– У меня все вопросы личные.
– Вы хотите узнать мой рецепт или задумались о своей карьере?
– А мне пора задуматься? Сергей Александрович, теперь я вижу, что вы были телеведущим. И что всерьез занимались бальными танцами: вы, как в танце, все время ведете. И так получается, что мы разговариваем, как в Одессе – отвечая вопросом на вопрос…
Смеется:
– Ну хорошо, вернемся из Одессы в Минск. Рецепта я не знаю. В моей собственной биографии все случилось вопреки. Я ведь, если честно, не очень хорошо учился, у меня было много троек: знания тогда оценивали по пятибалльной системе, если вы помните.
О, это уже перебор. Я помню!
– Я помню. По каким предметам были ваши тройки?
– По политэкономии, экономике сельского хозяйства. У меня был не просто не «красный» диплом, его и «синим» считать можно было только условно, цвет даже сложно определить… Очень много было удовлетворительных оценок.
– По английскому, наверное?
– Вы шутите: чтобы всерьез увлекаться рок-музыкой, английский знать было необходимо. Рок был нашей религией, и английский как раз я знал отлично. Сейчас хуже: практики мало… Специальные предметы у меня хорошо шли, и я очень рано стал сотрудничать с теле видением. К моменту окончания университета я уже заручился поддержкой спортивной редакции, они обещали, что сделают на меня заявку.
– Я так поняла, что вы больше танцами увлекались, а вы еще и спортсмен?
– Ну да… КМС. Плавал хорошо, в волейбол играл за сборную университета, сюжеты делал на спортивные темы. Заявку на меня сделали, как обещали, но на работу взяли все-таки в «музыкалку».
Я тщательно изучила «этапы большого пути» моего шефа, но некоторые вещи для меня – просто открытие. Кандидат в мастера спорта по плаванию и волейболист, надо же… Я тоже начинаю чувствовать себя спортсменкой: хочу сыграть с Сосновским гейм в большой теннис. Ну, отбивай!
– Что еще я не знаю о главном человеке самой праздничной дирекции нашего телевидения? Вы служили в армии?
– Нет, на факультете была военная кафедра. Мы выходили из университета в звании младшего лейтенанта, потом его надо было подтверждать на сборах.
– Вот как! И какой род войск?
– Танкисты.
– Сергей Александрович, но с вашим ростом… какой, кстати, рост у вас, если не секрет?
– Дело в том, что военная специальность для будущих журналистов определялась без всякой связи с их физическими данными. Сначала на журфак поступали самые разнокалиберные ребята, а потом их ставили перед фактом, что им суждено стать еще и танкистами. Мой рост – сто восемьдесят семь, я ни в один танк не влезу. Да и вообще я по натуре очень миролюбивый человек, можно сказать пацифист.
Сейчас я ему «подмигну»:
– Когда возникают проблемы с сотрудниками, всегда решаете их мирным путем?
– Надеюсь, у вас не будет повода убедиться в обратном.
– Я тоже очень на это надеюсь. О чем я забыла вас спросить, или о чем бы вы сами хотели рассказать?
– О многом можно было бы рассказать, если позволило бы время: о людях, которые меня учили, о людях, с которыми учился. В общем, обо всех, кого любил и люблю. Все они, так или иначе, связаны с главным делом моей жизни – телевидением. И раз уж мы с вами почти все время говорили о женщинах… среди них женщин – большинство.
– Спасибо вам, Сергей Александрович, за эту последнюю фразу – особое спасибо. Ведь я – женщина!
Ну, и кто кого загонял «по корту»? Я устала ужасно! После самого сложного прямого эфира я так не уставала ни разу. После «Звездного бала» не уставала никогда, а тут… Выходим из студии молча, молча ждем лифта и так же молча заходим в кабину. Как только дверь закрывается, Сергей обнимает меня и целует, очень нежно. За последние два с половиной часа я успела забыть, каким нежным он бывает. И я с готовностью отвечаю на его поцелуи, при этом краем глаза поглядывая на меняющиеся цифры на табло: 6… 5… 4…
Выхожу из лифта, но он не идет за мной. Я оборачиваюсь:
– Не едешь?
Он отрицательно качает головой:
– Много работы, Рита, позовешь меня на монтаж, хорошо?
Моя очередь упрямо помотать головой:
– Нет, Сережа, не позову, потом посмотришь, на худсовете.
Он улыбается:
– У тебя золотой характер, поэтому такой тяжелый. Делай, как знаешь.
Я вяло машу на прощанье рукой.
Когда на следующий день я отсматриваю материал в монтажной, вдруг обнаруживаю то, что во время раз говора не было заметно нам, но стало очевидно в записи. Я же всегда говорила: перед камерой скрыть ничего невозможно.
Невозможно скрыть нежность в глазах и улыбку – слишком теплую, слишком родную, слишком ДЛЯ ТЕБЯ. Ты – для меня, я – для тебя.
В общем на экране видно невооруженным глазом: мы очень увлечены не столько разговором, сколько друг другом.
Глава 16
«И спускаемся мы с покоренных вершин…»
Церемония вручения главной телевизионной награды – это всегда роскошное, если не сказать помпезное, действо. Лучшие креативщики телевидения соревнуются в изобретательности, создавая сложные декорации, оригинальный сценарий, продумывая до мелочей очередность концертных номеров, формируя ансамбль ведущих. По традиции, церемонию ведут несколько пар, и партнеры в этих парах – представители разных телеканалов. Дамы – в вечерних туалетах, мужчины – в смокингах. В зале минимум посторонних, хотя к телевидению, по большому счету, все имеют то или иное отношение. Но сегодня, здесь, в этом торжественном зале все свои, посвященные, почти небожители. Я фактически не иронизирую: люди, которые не просто «входят в каждый дом», но еще и формируют общественное мнение, диктуют стиль отношений и моду, учат, лечат, воспитывают с экрана телевизоров, наверное, со стороны не могут восприниматься иначе.
Поэтому я нисколько не удивлена, что еще на подходе к ступенькам Дома кино меня окружает стайка поклонников: две оживленные дамы в возрасте, парень с девушкой и солидный мужчина средних лет. Последний преподносит мне великолепный букет из белых роз и целует руку.
Плащ, который я накинула на свое черно-белое платье, благородного пурпурного оттенка: цветы на этом фоне кажутся еще белее, как будто сделаны из тонкого мейсенского фарфора. Кстати, у цвета моего плащика есть название: «Мария Стюарт». Я об этом узнала от моей подруги Оксаны. Она объяснила мне, что мятежная шотландская королева в день казни надела наряд именно такого пурпурно-кровавого цвета, чтобы ее собственная кровь не была заметна на фоне пламенеющего бархата.
Я не Мария Стюарт, конечно, но что-то символичное в этом моем прикиде есть, только я сейчас войду в сверкающий огнями вестибюль и расстанусь со своей огненной мантией. И никому не придет в голову, что я себя ассоциировала – хоть на секунду! – с честолюбивой и властной женщиной, которую одновременно лишили короны и жизни и которая о потерянной короне жалела куда сильнее – до последнего мгновения отнятой у нее жизни.
У меня сегодня никто не отнимет корону по той простой причине, что никто меня ею и не короновал. И не собирается.
И хватит, Маргарита, хватит!
А все же хорошо, что мне подарили эти чудные цветы. В обнимку с нежно благоухающим букетом, который и обращает на себя внимание, и прикрывает меня, уже не так одиноко. Легонько прижимая цветы к груди, я подхожу к зеркалу, в котором вижу себя… и Сергея Александровича, поднимающегося по ступенькам об руку с высокой красивой шатенкой в элегантном костюме цвета сомон. Это, конечно, его жена. За те несколько секунд, которые я позволяю себе потратить на изучение супруги моего любимого начальника (нет, вот так – любимого-начальника), я успеваю разглядеть приятное умное лицо, немного усталые, кажется, светлые глаза, красивые ноги в очень дорогих туфлях. Она мне нравится. Я ей, наверное, нет, даже если ей (а вдруг?…) ничего не известно о хронической склонности мужа заводить служебные романы, и мой светлый телевизионный облик не омрачен в ее глазах сведениями о наших отношениях с Сосновским.
Направляюсь к своему почетному месту в первых рядах партера: ну как же, я ведь номинант. Стоящие по бокам интенсивно освещаемой сцены телевизионные камеры и краны-журавли направлены, в первую очередь, именно на эти ряды, ведь среди номинантов сидят и лауреаты, еще не ведающие о своей грядущей победе.
Некоторые, разумеется, «ведают» о своем триумфе заранее. Вон стоит в окружении коллег блестящий Глеб Кораблев – ироничный, остроумный, прекрасно образованный, настоящая телезвезда. Он, конечно, давным-давно в курсе, что на заднем сиденье его «лексуса» сегодня вечером будет располагаться тяжеленькая золотая фигурка «драчуна в юбке» – символическое изображение устремленного к успеху работника телевидения. Его правая рука высоко поднята, в ней зажато нечто вроде звезды, но с расстояния более метра звезда кажется увесистым кулаком, которым он кому-то грозит, а юбка – это расширяющееся книзу одеяние, переходящее в поста мент, украшенный гравировкой. «Лучший ведущий развлекательной программы» – вот что будет написано на награде Глеба.
Ладно, все эти внутренние размышления – в пользу бедных. А бедная на этом празднике жизни сегодня, конечно, я.
Еще и вымотанная донельзя: весь вечер накануне провела в монтажной вместе с Ольгой Васильевной. Пилотку сделали, но, Господи, какой ценой…
Нет, в общем, получилось даже хорошо. Это Ольга сказала, а я ее мнению полностью доверяю. Хорошая заставка, динамичная, элегантная, с юмором, в ритме клипа: я смотрю из окна, читаю книгу, в два уха выслушиваю каких-то старушек, болтаю по телефону, проверяю дневник, стою с поварешкой… Последнее, что я делаю – включаю телевизор, в котором сама и сижу. Забавно! Я подобный стиль называю «не надо надувать щеки». Помните, как Остап Бендер учил Кису Воробьянинова надувать щеки для важности? Вот-вот, не надо важничать, заставка мне понравилась.
Начали монтировать видеоряд, дробить наше пространное интервью на кусочки, иллюстрировать ретро-вставками. Нет, правда, хорошо получилось, с настроением, но не без накладок, конечно.
В кучке студенческих фотографий, на четырех или пяти из них Сосновский опять стоял вместе с Алисой! Именно вместе – не рядом. И тут уж я решила преодолеть робость и спросила-таки у Ольги, что же их связывает.
Ольга Васильевна немного подумала, потом сказала:
– Да, вот эти фотки я уберу, Лена ведь тоже будет смотреть передачу.
«Кто у нас Лена? Лена – жена…» – без посторонней помощи догадалась я. Но уточнять ничего не стала: ну и что, мол, что Лена увидит… Во-первых, не хочется быть маниакально настойчивой, а во-вторых, из замечания Ольги Васильевны уже можно сделать единственный, вполне определенный вывод: значит, что-то было, и это что-то может вызвать неприятные воспоминания у жены.
Да, я не стала бы расспрашивать больше, но Ольга сама решила меня просветить. По-моему, это было продиктовано ее женской солидарностью – не со мной, конечно, с женой Леной. А может, чтобы я тоже сделала какие-то выводы. Она ведь ко мне хорошо относится… Не знаю. Знаю одно: Ольга поведала мне эту историю не из желания перемыть чьи-то косточки, не такой она человек.
…Итак, на третьем курсе Сосновский женился на однокурснице Леночке. Лена была хорошенькая, веселая девчонка, оба они были «радистами». Они хорошо смотрелись в кадре на учебных занятиях, хорошо понимали друг друга. Подружились, полюбили, поженились. К концу четвертого курса Лена взяла академический отпуск: ушла в декрет – у Сосновских родилась дочка. А Сережа продолжал учиться, подрабатывал везде, где мог, и, в общем, они справлялись.
А потом на журфак поступила девочка Алиса из Гродно. Алиса жила в общежитии, мужская половина которого тут же начала за ней со страшной скоростью «бегать». Алиса была красавица, Сережа тоже был красавцем – едва ли не самым красивым парнем на журфаке. Да, он уже был женат. Но в юности этому придается несколько иное значение, чем в зрелости.
Сергей Сосновский не изменял своей юной жене. Но не потому, что его моральные устои были столь прочными, нет, какие там еще устои – в двадцать-то с небольшим… Это Алиса была неприступна.
Любовь испытывала их долго. Сергей закончил учебу (Лена к тому времени перешла на заочное отделение), пошел работать на телевидение. Алиса тоже пришла в телецентр на практику. Это и оказалось «засадой»…
– А что потом? – шепотом, как в стихотворении Евтушенко, спросила я.
Ольга задумчиво наморщила лоб, бросила на меня быстрый оценивающий взгляд, что-то взвесила и решила все же сказать мне правду:
– Мы с Алисой совсем не подруги, просто я вместе с ней пришла на практику, все было на моих глазах. Она, конечно, любила его сильнее, это точно. Он всегда был такой веселый, вечно хохот у них в музыкалке стоял, девушки на шее – гроздьями… А Алиса слишком всерьез восприняла их связь, полюбила его. Закончилось все «хорошими отношениями». И абортом, конечно.
Я сидела не дыша. Мне стало горько – за юную прекрасную Алису, которая не стала выдвигать живот как аргумент в борьбе за чужого мужа, Оксанкину драму вспомнила…
Читать бесплатно другие книги:
