Невеста желает знать Маклейн Сара
Пиппа знала это, потому что они остановились в ту секунду, когда их руки соприкоснулись, потому что теперь глаза его приобрели цвет девонширского дождя. Знала, потому что он с болью прошептал ее имя, так тихо, что слышала только она одна.
И она знала это, потому что его свободная рука поднялась, сжала ее подбородок и приподняла лицо. Он нагнулся и украл ее губы, дыхание и мысли в поцелуе, которого она не забудет всю оставшуюся жизнь.
Поцелуй был для нее едой и питьем, сном и дыханием. Пиппа нуждалась в нем с той самой примитивной силой. И все равно, пусть видит весь Лондон. Да. Она в маске. Но значения это не имеет. За этот поцелуй она готова раздеться до сорочки. Остаться в чем мать родила.
Их пальцы по-прежнему были переплетены. Кросс притянул ее к себе и снова завладел ртом, лаская губами. Зубами и языком. Накладывая свое тавро долгим, страстным поцелуем, который продолжался и продолжался, пока она не решила, что сейчас умрет от наслаждения. Ее свободная рука зарылась в его мягкие локоны, наслаждаясь шелковистым обещанием.
Пиппа была потеряна, утонула в исступленности его поцелуя и впервые в жизни отдалась эмоциям, вливая все свое желание и страсть, и страхи, и ее потребность в этот момент. Эту ласку.
Этого человека.
Человека, бывшего всем, о чем она могла мечтать.
Человека, заставившего ее верить в дружбу. В партнерство.
В любовь.
Шокированная этой мыслью, Пиппа отстранилась, прервав поцелуй, счастливая, что Кросс дышит тяжело и прерывисто, не обращая внимания на свистки и аплодисменты, доносившиеся со всех сторон.
Но она не обращала внимания на собравшихся. Смотрела только на него. Ждала его прикосновения. Этой минуты.
И не хотела останавливать его. Останавливать это… но выхода не было. Нужно сказать ему. Немедленно. Но что она может сказать, когда он целует ее, хотя Пиппа надеялась вернуться к поцелуям как можно скорее.
И даже попыталась снять маску, думая только о нем.
– Кросс…
Но он поспешно перехватил ее руки и сжал:
– Вы погубите себя.
Он кивнул головой в сторону толпы:
– Вам нужно уйти. Сейчас. Прежде чем… – настойчиво начал он.
Пиппа недоумевала. Он отталкивает ее, хотя только что прижимал к себе. Она так хотела рассказать ему все, что чувствует, объяснить эти странные, храбрые, новые эмоции. И слова уже были готовы сорваться с языка.
«Я люблю вас».
Она собиралась это сказать.
«Собиралась любить его».
А после ее исповеди решится все остальное.
Но прежде чем Пиппа успела заговорить, вмешался вкрадчивый голос:
– Похоже, все были приглашены на Столпотворение в этом году. Леди-будущая-графиня, какое удовольствие снова вас видеть, да еще в такой скандальной ситуации.
Если бы даже голос не был знаком, омерзительное прозвище сразу указывало на Диггера Найта, внезапно возникшего за плечом Пиппы. Она закрыла рот и повернулась к Найту, стоявшему рядом с хорошенькой девушкой без маски, слишком молодой и чопорной, чтобы быть одной из его женщин.
– Мистер Найт, – сухо приветствовала Пиппа. И сама того не сознавая, отодвинулась от ярко одетого мужчины поближе к Кроссу, теплому, надежному, созданному для нее…
Найт улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы:
– Вы меня помните? Я польщен.
– Вряд ли вас можно легко забыть, – холодно ответила Пиппа.
Он проигнорировал укол.
– Вы получите особенное удовольствие этим вечером, Леди-будущая…
Найт замолчал, позволив Пиппе вернуться мыслями к поцелую, отчего ее щеки вспыхнули.
– Вы будете первой, кто поздравит Кросса.
– Диггер, – вмешался Кросс, и Пиппа поняла, что он заговорил впервые с появления Найта. Она взглянула на него, но он намеренно отводил глаза. – Это не относится к делу.
– Учитывая то, что сейчас наблюдала половина Лондона, думаю, что относится, – сухо процедил Найт и вновь обратился к Пиппе.
Одновременно Кросс пронзил ее взглядом.
– Идите домой, – настойчиво потребовал он. – Поспешите. Сейчас.
В глазах сквозило столько тревоги, что Пиппа уже почти готова была послушаться и шагнула к выходу.
– Чушь, – вмешался Найт. – Она не уйдет, пока не услышит ваши новости.
– Новости? – переспросила Пиппа с любопытством.
Кросс серьезно покачал головой, и в животе Пиппы осела огромная тяжесть. Что-то не так. Ужасно не так.
Она взглянула на Найта и на девушку, с несчастным видом стоявшую рядом.
– Его новости.
Найт рассмеялся, громко, нагло, режущим уши смехом. Словно услышал забавную шутку.
– Боюсь не дождаться, пока он скажет сам. Слишком я взволнован. Поэтому не уступлю ему такой чести.
Пиппа чуть прищурилась, радуясь, что маска мешает ему увидеть ее глаза.
– Вряд ли мне удастся вас остановить.
– О, как я люблю дам с острыми язычками! – воскликнул Найт. – Видите ли, дорогая, не одна вы вскоре станете графиней. Этот граф просил руки моей дочери. Она, конечно, согласилась. Я думаю, вам будет приятно поздравить эту парочку.
Диггер указал на молодых людей, вовсе не выглядевших счастливыми:
– Вы первая узнали об этом.
Пиппа открыла рот. Это, конечно, неправда. Быть такого не может.
Она повернулась к Кроссу, который смотрел на кого угодно, кроме нее.
Она не так расслышала. Должна была не так расслышать. Кросс не женится на другой. Он сам говорил… что не создан для брака.
Но она увидела правду в его отчужденном взгляде. В том, как он не поворачивался, чтобы взглянуть на нее. В том, как молчал. В том, как не спешил отрицать слова Найта, слова, обжигавшие ее как самое страшное обвинение.
Пиппа в панике взглянула на девушку: черные локоны, голубые глаза, фарфоровая кожа и хорошенькие красные, сложенные бантиком губки. Выглядит так, словно занята счетными книгами. Ничего похожего на невесту.
«Она выглядит так, как ты – при мысли о браке с Каслтоном».
Пиппе не следовало спрашивать, но она не могла сдержаться.
– Вы выходите за него?
Черные локоны закивали.
– Вот как, – выдавила Пиппа, не в силах найти другое слово. – Вот как…
Кросс не смотрел на нее, когда заговорил. Голос звучал так тихо, что она не расслышала бы, если бы не следила за его губами… теми губами, которые изменили все. За мужчиной, который изменил все.
– Пиппа…
«Женитьба не для меня».
Еще одна ложь. Одна из скольких?
Боль, прострелившая ее, была почти невыносимой. Грудь стеснило так, что она не могла дышать. Он женится на другой.
И это ранило.
Пиппа подняла руку, потерла то место, где гнездилась боль, словно прикосновением могла ее стереть. Но, глядя на человека, которого любила, стоявшего в обществе будущей жены, поняла, что боль так легко не уймется.
Всю свою жизнь она слышала о любви. Смеялась над любовью. Считала ее глупой метафорой. Человеческое сердце сделано не из фарфора. Оно сделано из плоти и крови и выносливой, удивительной мышцы.
Но здесь, в этой комнате, окруженная смеющимися, веселящимися аристократами, она узнала об анатомии больше.
Похоже, существует такая вещь, как разбитое сердце.
Глава 15
Научный дневник леди Филиппы Марбери
Человеческое сердце весит в среднем одиннадцать унций и бьется приблизительно со скоростью тысяча ударов в день. В Древней Греции была широко распространена теория о том, что, как самая сильная и жизненно важная часть тела, сердце в некоторых случаях играет роль мозга: собирает информацию от других органов через кровеносную систему. Аристотель включил мысли и эмоции в свою гипотезу, касающуюся вышеуказанной информации, – факт, который современная наука находит весьма странным в свете понимания основных принципов анатомии.
Есть сведения о том, что еще долго после того, как человека посчитали мертвым, а ум и душа выходят из оболочки, сердце может продолжать биться. Может ли оно при этом и чувствовать? А если так, чувствует ли оно больше или меньше боли, чем сейчас ощущает мое?
31 марта 1831 года.
За пять дней до свадьбы
В эту ночь Пиппа не спала.
Лежала в постели и смотрела вверх, на игру лунного света в розовом атласе балдахина. К ее боку прижималась теплая, надежная Тротула.
Как же получилось, что она так неверно судила о Кроссе, себе, их отношениях, и почему никогда не замечала этот ненавистный розовый атлас?
Эту ужасную женственную штуку – сплошные эмоции.
Одинокая слеза сползла по виску и упала в ухо – какое неприятное ощущение.
Она шмыгнула носом. В эмоциях нет ничего продуктивного.
Пиппа глубоко вздохнула.
«Кросс женится на другой».
Она любит его, а он женится на другой.
Она тоже выходит замуж за другого…
Но по какой-то причине именно его женитьба разительно меняла все. Означала больше. Представляла собой больше.
Ранила больше.
Дурацкий розовый атлас. Дурацкие балдахины. Абсолютно бесполезные.
Тротула подняла голову, когда по виску скатилась еще одна слеза. Розовый язык собаки последовал за проложенной слезой дорожкой, и собачье сочувствие вызвало бурю соленых слез. Пиппа всхлипывала, икала и никак не могла остановиться.
Пиппа повернулась на бок, слезы застилали глаза, и серебряная маска, лежавшая на ночном столике, расплывалась. Ей не стоило принимать приглашение в клуб. Не следовало верить, что за все это не придется платить, что все это сойдет ей с рук.
Пиппа смотрела на пламя свечи, почти не колеблющееся и продолжавшее стоять в глазах, даже когда она зажмурилась.
Пиппа глубоко вздохнула, жалея, что боль в груди никак не унимается. Жалея, что мысли о нем никак не исчезают. Жалея, что не приходит сон.
Жалея, что не может вернуться в то утро, восемь дней назад, когда решила прийти к нему…
Как могла одна неделя все изменить?
Что же она наделала?
В душе бушевала мучительная тоска.
Пиппа сама не знала, сколько проплакала. Может быть, две минуты. Может, семь. Может, час.
Достаточно долго, чтобы пожалеть себя. Недостаточно долго, чтобы почувствовать себя лучше.
Когда она открыла глаза, свеча по-прежнему горела невыносимо ярко. И тут пламя поколебалось от неожиданного сквозняка.
Сквозняк сопровождался громким «тяф». Пиппа соскочила с кровати. Хвост Тротулы бешено вилял, когда Пиппа бросилась к дверям, ведущим на узкий балкон, примыкающий к спальне. Еще недавно закрытые двери открылись. В проеме стоял человек, которого любила Пиппа. Высокий, серьезный, трогательно растрепанный.
Глубоко вздохнув, он провел ладонями по густым рыжим волосам. Откинул их с лица.
Кросс был невероятно красив: высокие скулы, длинный прямой нос, серые глаза… она в жизни не хотела кого-то так сильно, как хотела его. Он обещал научить ее всему о соблазне и желании и преуспел в этом. Сердце Пиппы колотилось при одном взгляде на него, от звуков тяжелого дыхания. И все же… она не знала, что будет дальше.
– Ты прекрасна, – сказал Кросс.
Что будет дальше? Все, что он захочет.
Тротула поднялась на задние лапы и поставила на него передние, дрожа от возбуждения. Он поймал собаку сильными руками, удерживая в таком положении и отдавая ей всю ласку, на которую она рассчитывала. Почесал шейку, и спаниелька мгновенно растаяла. Заскулила и прижалась к нему, сгорая от любви.
Впервые в жизни Пиппа пожалела о присутствии собаки:
– Ну какой из нее защитник?
Кросс замер, и все трое долго молчали.
– Вы просите защиты у меня?
«Да».
– Тротула, довольно! – прикрикнула Пиппа вместо ответа.
Псина вернулась, но не отвела от своей новой любви печального задушевного взгляда.
– Похоже, ты ей нравишься, – пояснила Пиппа, в душе оправдывая предательницу.
– У меня особый талант обращения с дамами, – сказал Кросс теплым голосом, который она одновременно любила и ненавидела. Перед ней всплыло видение Салли Тассер. И проститутки за карточным столом в тот вечер. И хорошенькой дочери Найта.
Она спустила ноги с кровати.
– Я видела.
Он вскинул голову, но Пиппа сменила тему:
– Эта комната на третьем этаже.
Другой мужчина поколебался бы. Не понял бы сразу.
– Я бы поднялся и выше, чтобы видеть тебя. Я должен был видеть тебя.
Боль вернулась.
– Ты мог бы упасть. Покалечиться.
– Лучше это, чем ранить тебя.
Пиппа глянула на руки, сложенные на белом полотне сорочки, и прошептала:
– Ты однажды сказал мне, что если Каслтон причинит мне боль, значит, делал это неправильно.
– Да…
Она взглянула ему в глаза:
– Ты делаешь это неправильно.
Кросс мгновенно оказался рядом, на коленях, и взял за руки, посылая сквозь нее реки возбуждения, жара и восторга. Пиппа знала, что нужно оттолкнуть его, выбросить из окна, вернуть туда, откуда он пришел. И пропади пропадом три этажа!
– Мне не следовало быть здесь, – прошептал Кросс. – Я должен быть везде, где угодно, но только не здесь.
Он прижался лбом к ее ладоням,
– Но я должен был видеть тебя. Объяснить.
Пиппа покачала головой:
– Тут нечего объяснять. Ты женишься на другой.
Она услышала, как перехватило голос: легкое колебание между первым и вторым слогом слова «другой». И ненавидела себя за это.
Закрыла глаза, мысленно заставляя его уйти.
Ничего не вышло.
– Ты сказал, что никогда не женишься. Очередная ложь.
Но Кросс словно не слышал ее. И ничего не отрицал.
– Ты плакала.
– Это случайность.
Он криво усмехнулся:
– Не думаю.
Что-то в его тихих, полных иронии и чего-то еще словах неожиданно вызвало неудержимое раздражение.
– Это ты заставил меня плакать, – обвинила она.
Кросс мгновенно посерьезнел:
– Знаю.
– Ты женишься на другой.
Эти слова она повторяла, похоже, в сотый раз. Миллионный. Словно если будет твердить их снова и снова, они потеряют смысл. Способность причинять горе.
– Ты тоже, – кивнул он.
Пиппа была помолвлена все время их знакомства. Но его женитьба почему-то казалась более жестоким предательством. Она понимала, что это нелогично, но логике здесь не было места.
Еще одна причина, по которой ей все это не нравилось.
– Ненавижу себя за то, что заставил тебя плакать, – прошептал Кросс, сжимая ее руки.
Пиппа смотрела туда, где переплетались их руки, и любовалась веснушками на его коже. Мягким пушком рыжих волос, между первой и второй костяшками. Его большой палец потирал ее указательный, и Пиппа рассеянно наблюдала, как эти волоски двигаются и гнутся перед тем, как вернуться на прежнее место.
Она обратилась к этим волоскам:
– В детстве у меня был друг по имени Бивин.
Пиппа помедлила, не глядя на него. Кросс молчал, поэтому она продолжала, сама не зная, куда клонит:
– Он был добрым и нежным и так умел слушать! Я рассказывала ему тайны, которых больше никто не знал. Которых больше никто бы не понял.
Кросс крепче сжал ее руки, и Пиппа наконец встретила его взгляд.
– Но Бивин понимал. Он исследовал Нидем Мэнор вместе со мной, помог мне открыть мою любовь к науке. Он был со мной в тот день, когда я украла с кухни гуся и разрезала, чтобы изучить внутренности. Я винила в этом его, и он не возражал.
Глаза Кросса потемнели.
– Я понял, что мне не слишком нравится слушать про этого идеального компаньона, Пиппа. Где он сейчас?
Пиппа покачала головой:
– Ушел.
Он свел брови:
– Куда?
– Куда уходят воображаемые друзья? – улыбнулась Пиппа.
Кросс громко выдохнул и, подняв руку к ее виску, откинул с лица гриву светлых волос.
– Он был воображаемым.
– Я никогда не понимала, почему никто, кроме меня, его не видит. Пенни иногда притворялась, будто говорит с ним, но никогда в него не верила. Мать пыталась пристыдить меня. – Пиппа пожала плечами и просто сказала: – Но он был моим другом.
Кросс улыбнулся:
– Мне понравилось, как вы с воображаемым другом препарировали гуся.
– Там было столько перьев!
Улыбка превратилась в смех:
– Представляю!
– И далеко не столько крови, как можно было подумать. Хотя я перепугала горничную до полусмерти.
– Во имя науки.
– Во имя науки, – согласилась Пиппа.
Кросс подался вперед, и она поняла, что ее сейчас поцелуют. Но при этом знала, что не должна этого позволять. И поэтому откинула голову прежде, чем их губы встретились. Он немедленно отпустил ее и присел на корточки.
– Прости.
Она поднялась, пытаясь отодвинуться подальше. Тротула стояла возле нее как часовой. Пиппа теребила мягкие уши собаки, не в силах взглянуть на Кросса.
– Не знаю, почему я это рассказала.
Он встал. Но не подошел ближе.
Пиппа упорно смотрела в пол.
– Это глупо, но я не знаю, почему подумала о нем. Разве что…
Он долго ждал, прежде чем поторопить:
– Разве что…
– Я всегда была не такой, как все. И у меня было мало друзей. Но… Бивин не возражал. Он никогда не считал меня странной. И я никогда не встречала человека, который понимал бы меня. И уже не думала, что встречу.
Пиппа слегка пожала плечами:
– До тебя.
И теперь ты тоже уйдешь.
А это ранит куда сильнее, чем потеря воображаемого друга.
Она не уверена, что сможет это пережить.
– Не могу не думать, – начала Пиппа, но осеклась. Зная, что не должна этого говорить. Зная, что после этого все станет еще сложнее. – Не могу не думать, что если бы только я не…
Кросс тоже это знал.
– Не надо.
Но Пиппа уже не смогла остановиться:
– Если бы только я нашла тебя первым!