Талант марионетки Гринберг Кэрри

– А это кто? – Франсуа кивнул на семенящую подле Этьена пожилую сгорбленную женщину и по привычке потянулся в карман пиджака за потрепанным блокнотом.

– Марго… Как же ее фамилия… – Жюли попыталась припомнить, но оставила тщетные попытки.

– Ты не можешь просто так уйти, – донесся до них дрожащий голос старухи. – Разве ты забыл, что ты здесь благодаря мне!

Этьен оглянулся и с раздражением отметил присутствие парочки, которая внимательно следила за происходящим. Он слегка сжал Марго за руку повыше локтя и что-то ей зашептал, увлекая подальше от любопытных глаз.

– Ты не можешь так со мной поступать, – проговорила она уже тише. – Ты же помнишь…

Жюли удивленно посмотрела им вслед и перевела взгляд на Франсуа. Он сосредоточенно свел брови на переносице в попытке что-то вспомнить или мысленно сложить головоломку, и это придало его обычно добродушному лицу строгое и несколько суровое выражение.

– Как странно, – проговорила Жюли. – Не знала, что они так близко знакомы. Я никогда раньше не видела их вместе.

– Ну теперь мне будет о чем писать в следующем выпуске театральных заметок, а то Вер уже боится, что все темы закончились. – Губ журналиста коснулась быстрая улыбка.

Он поцеловал Жюли на прощание и с неохотой выпустил из объятий, а она быстрой змейкой скользнула по коридору, в котором только что исчезли Этьен и его пожилая спутница. Франсуа видел ее и раньше: эта дама была таким же неотъемлемым атрибутом театра, как старые, обветшавшие декорации, пылившиеся в запасниках. Несложно было догадаться, что прежде она тоже была актрисой – такой же молодой и подающей надежды, как Жюли. Когда же это было, в прошлом веке?

Франсуа все никак не мог избавиться от беспокоящей его мысли, прокручивая ее раз за разом в голове: что-то вертелось на краю сознания, пыталось всплыть на поверхность и распадалось, не находя надежной опоры. Он остановился в фойе напротив дверей бельэтажа и застыл перед обклеенной старыми плакатами стеной в торце помещения. Афиши выцвели; когда-то они, должно быть, висели прямо перед входом в Театр Семи Муз, а теперь скромно ютились на стене. «Дикие утки» и «Сон в летнюю ночь», «Дама с камелиями» и «Гамлет» – эти спектакли потрясли в свое время весь Париж и сделали имя театру. Почти со всех афиш и фотографий на него пронзительным карим взглядом смотрела красивая женщина неопределенного возраста с роскошной гривой каштановых волос и легкой улыбкой на полных губах. Пышные платья начала века, богато расшитые бисером и украшенные позолотой, охватывали ее стройный стан и подчеркивали соблазнительные округлости фигуры.

«Марго д'Эрбемон», – прочел Франсуа на одном из плакатов, датированных тысяча девятьсот десятым годом. Он и без того уже узнал ее. Тогда эту женщину знал весь Париж, но как же он мог забыть ее всего за десятилетие?

* * *

За ее спиной крыльями бабочек трепетали сотни ладоней. Аплодисменты слились в глухой рокот, когда она упорхнула за кулисы и тут же очутилась в объятиях коллег по труппе, – они наперебой жали ей руки, обнимали, а кое-кто расцеловывал в обе щеки.

– Это было нечто, Марго! Ты сегодня превзошла сама себя.

– Поздравляю, милая! Ты была великолепна.

– Такую Офелию я вижу впервые!

– Сара Бернар ничто по сравнению с тобой!

Экзальтированная Мари преувеличивала, как обычно. Марго оправляла растрепавшиеся во время последнего акта локоны и прижимала тыльные стороны ладоней к пылающим щекам, все еще пытаясь отдышаться. Она кивала и раздаривала улыбки в ответ на поздравления и восхищенные возгласы, но ее взгляд рассеянно блуждал по сторонам в поисках кого-то.

Актриса знала, что в обступившей ее толпе присутствовали не все, кто смотрел сегодняшнее закрытие «Гамлета». Перед глазами мельтешили актеры, статисты, рабочие сцены, пожилой сценариус и молодая пышечка-костюмерша, но Марго чувствовала, что здесь нет того, чье одобрение для нее было важнее всего. Точнее, оно было единственным, что вообще имело значение.

После она долго сидела в гримерной, отказавшись пойти вместе с остальными в «Глориетт». Она не смывала грим, кусала губы и изучала в зеркале женщину с бездонными карими глазами, которые своим ярким сиянием притягивали мужчин. Ей нередко казалось, что она видит в отражении незнакомку – то загадочную даму в роли мадам Бовари, то юную и порывистую Джульетту. И сейчас она с трудом могла поверить, что этой тоненькой девушке с чарующим взглядом и румянцем на щеках уже миновало тридцать пять. Сам театр заставлял ее перевоплощаться, сами стены подпитывали ее талант невидимым волшебством.

Марго вздохнула и равнодушно окинула взглядом многочисленные букеты на туалетном столике и на полу. Среди них лежало несколько нетронутых свертков с очередными подарками от самых страстных и обеспеченных поклонников, а в миниатюрном ведерке со льдом высилась бутылка шампанского. Актриса неспешно сменила костюм Офелии на бежевое платье из модного жатого шелка, каскадом спадающее к ногам, поправила прическу и по привычке кокетливо улыбнулась самой себе. На щеках появились ямочки, сделавшие ее еще моложе. Может быть, ей действительно стоило пойти в «Глориетт» и развлечься. А она вместо этого ждала и томилась смутной надеждой на одобрительный взгляд или похвалу того, кто так и не появился после спектакля.

Снаружи что-то глухо стукнуло, и она вздрогнула. Час уже поздний, и актеры давно разошлись – кто домой, а кто развлекаться и гулять. Марго подошла к двери и выглянула в коридор. В какой-нибудь паре метров спиной к ней стоял высокий широкоплечий мужчина, опираясь на одну из стен декораций «Гамлета». Услышав звук открывающейся двери, он резко обернулся. Его загорелое лицо блестело от пота, а под тонкой тканью рубашки, пропитанной влагой, проступали рельефные мышцы, свидетельствующие о постоянном физическом труде. На нем были перепачканные пылью штаны и рубашка с расстегнутым воротом и закатанными рукавами. Марго почувствовала, что в животе затрепетали крыльями бабочки.

– Вы увозите наши декорации? – прощебетала она, склонив голову к плечу и делая несколько шагов к мужчине. Вблизи он выглядел совсем молоденьким – лет двадцати, а то и меньше, но все же рядом с ним она ощутила себя хрупкой.

– Да, на склад, – ответил мужчина, глядя на нее сверху вниз. Растянутые гласные в его голосе выдавали уроженца Марселя, а темные и блестящие глаза пристально изучали Марго, которая напоминала сверкающую райскую птичку в своем платье с бахромой и с серебристым гребнем в волосах.

– Какая жалость! – Она неторопливо провела ладонью по грубым доскам, лаская декорацию. – К ним быстро привыкаешь, они становятся родными. – Марго улыбнулась, поднимая на молодого человека сияющий взгляд.

– А вы, наверное, актриса? – Он расплылся в ослепительной улыбке, белоснежной по контрасту с кожей. Его глаза тоже улыбались, и Марго почувствовала, как земля уплывает у нее из-под ног. Он слишком красив для простого грузчика, решила она.

– О да, – она усмехнулась, игриво посмотрев на него из-под полуопущенных ресниц.

– Тогда, может быть, вы знаете, где здесь можно найти воды? – Он утер лоб.

– Воды? Понятия не имею, – покачала головой она. – Буфет давно закрыт. Хотя вот что, – актриса лукаво приложила пальчик к губам, – я могу вам предложить кое-что получше. У меня как раз пропадает целая бутылка первоклассного ледяного шампанского.

– Ну, раз ничего другого нет… – Он улыбнулся еще шире и пожал плечами.

Марго улыбнулась и распахнула дверь гримерки, чтобы пропустить молодого человека, и он протиснулся мимо нее, стоящей в узком дверном проеме.

– Кстати, я не спросила – как ваше имя?

– Этьен, – ответил он.

* * *

Как уже много лет подряд, после спектакля Марго заказала в буфете чашечку черного кофе и медленно, с наслаждением сделала первый глоток. Это была своего рода традиция – не заходя в гримерную, она первой являлась сюда и смотрела, потягивая ароматный напиток, как собирались актеры. Кто-то подолгу засиживался здесь, болтая с друзьями, кто-то быстро убегал домой, а чаще всего – в кабаре или ресторан. Но невозможно было перед уходом не заглянуть в самое уютное место в театре, которое к тому же удачно располагалось на пути к служебному выходу. Со своего любимого высокого стула около стойки она окинула взглядом буфетную. Удивительно, но ее сердце до сих пор билось быстрее каждый раз, стоило Марго завидеть высокую поджарую фигуру Этьена Летурнье. Молодой актер находился в центре тесного круга мужчин и женщин – так повелось вскоре после того, как он влился в труппу.

С тех пор прошло немало времени. Молодой человек раздался в плечах, приобрел лоск и осанку. Он говорил теперь иначе, от прежнего марсельского акцента не осталось и следа, аромат одеколона подчеркивал элегантность костюма. К немалому удивлению Марго, молодой человек оказался не только обладателем безупречных внешних данных, но и прирожденным актером. Ему так легко давалось искусство преображения, что на репетициях все порой вздрагивали, видя, как стремительно улыбчивого юношу сменял коварный злодей. Этьен быстро расположил к себе всех, хотя не приложил для этого ни малейших усилий.

Громко расхохотался его очередной шутке старина Бретеш, тонко улыбнулся Марк, залились смехом девушки, всегда стайкой крутившиеся возле ее красавца. Да, рядом с ним постоянно вились женщины разных возрастов. Марго не могла совладать с уколами ревности, которые испытывала каждый раз при виде Этьена, вечно окруженного девушками. Она убеждала себя, что они ей не соперницы: мальчик просто развлекается, что тут такого! Она и сама не была святой.

Среди них была и Мадлен Ланжерар, чью тоненькую фигурку венчали короткостриженые темные волосы. Новая актриса присоединилась к труппе незадолго до начала войны, играла только второй сезон и еще не успела снискать славы. Но Марго видела, как мужчины провожали девушку взглядами: она была притягательна, несмотря на внешнюю холодность. Даже Этьен с его обаянием не сумел очаровать ее. Хотя актрису нельзя было назвать красавицей, в ней были прелесть и шарм, а главное – незаурядный талант. Уж Рене умеет распознавать истинные дарования.

– Отчего же примадонна грустит в одиночестве? – Руки бегло коснулись сухие губы Марка Вернера, и Марго улыбнулась приятелю.

– Примадонна наслаждается минутой отдыха, – ответила она, шутливо оттянув пальчиком его слишком тугой воротник.

– Хм… когда вполне насладишься, поедем с нами в «Лягушку»?

– В притон, который держит тот пронырливый еврейчик? – Она приподняла бровь.

– Брось, бедный Лази в тебя по уши влюблен.

– И все равно мне не хочется ехать, – отмахнулась Марго. Через плечо Марка она заметила движение – мужчины подавали дамам пальто и накидки, собираясь уходить. Марго поставила опустевшую чашку на блюдце, встала и двинулась к Этьену. Тот широко улыбался, но за все это время ни разу не взглянул в ее сторону.

– Этьен, ты уходишь? – протянула она, опираясь на руку Марка.

– Мы едем в «Лягушку», – весело кивнул тот.

– А прекрасная Марго отказывается, – пожаловался Марк, снова целуя ее руку, прежде чем отпустить.

– Я немного устала, – она повела плечом, изучая Этьена. – Может быть, поедем домой? – Примадонна посмотрела на него из-под опущенных ресниц тем особым взглядом, который сулил многое, но мужчина лишь беспечно улыбнулся в ответ.

– Все-таки сегодня я в кабаре, – он нахлобучил на голову шляпу и выскочил за дверь вслед за пестрой толпой.

И не поцеловал ее на прощание.

Несмотря на привычное обилие цветов, флакончиков с дорогими духами и ниток жемчуга, щедро рассыпанных повсюду, гримерная навевала на Марго уныние. Она отложила щетку для волос и откинулась на спинку стула. Этьен быстро и прочно вошел в ее жизнь, и ей казалось, что он вечно был рядом с ней. За каких-то пять лет он стал ей ближе, чем кто-либо другой, едва ли не ближе, чем Рене Тиссеран. А как она ждала его возвращения с фронта, куда на несколько месяцев призвали почти всех актеров, как сходила с ума в ставшем ненавистным Бордо, куда труппу эвакуировали из осажденного Парижа! Зато какая радость ждала их после возвращения в не пострадавший театр, когда они обнаружили своих мужчин целыми и невредимыми! Но время шло даже для нее – признанной и всеми любимой примадонны. А Мадлен Ланжерар была многообещающей актрисой, и Марго несколько раз во время репетиций ловила себя на том, что восхищается ее свежей, искренней манерой игры. И восхищалась не она одна…

Она небрежно бросила пудреницу в ящик, оперлась локтями на туалетный столик и вгляделась в свое отражение. В сумрачном свете ламп лицо без макияжа казалось безжизненно-серым, ясно проступили морщины и темные круги под глазами. Она выглядела усталой. И к тому же стареющей. Ей приходилось покупать все больше кремов и пудры, а платья с высоким воротом, скрывающие немолодую шею, прочно вошли в гардероб актрисы. А ей всего сорок два. Но ее тревожили не только изменения во внешности – Марго все хуже себя чувствовала. Сегодня во время финальных поклонов она чуть не потеряла сознание от утомления, и слабость до сих пор не оставляла ее. Голову обручем сжимала ноющая боль, спину неприятно тянуло, ноги болели после трехчасового спектакля, в котором она изображала цветущую юную девушку.

Рене не нравилось, когда она приходила в подобное расположение духа. Другое дело та веселая молоденькая девушка, какой она когда-то была – с задорными ямочками на щеках и соблазнительными формами. Конечно, ее главной ценностью был талант, а не внешность, но все же… Когда он последний раз говорил с ней? Это случалось все реже и реже, а когда-то он восхищался ею и приходил в гримерную после каждого спектакля, чтобы похвалить или обсудить ту или иную сцену. Приносил ей цветы – они стояли неделями и не увядали, как будто были заколдованы. Но теперь…

Марго вздохнула. Нельзя долго оставаться на вершине славы. Ничто не вечно, разве что сам Рене. Она усмехнулась, вспоминая слова, которые не раз слышала от него еще девчонкой, когда вся жизнь и роли были у нее впереди. Тогда она легкомысленно относилась к ним: слава преходяща, вечен только театр. Теперь она ощутила это в полной мере. Но кто же, если не Рене, может понять ее и поддержать? Он вложил в нее столько сил, и не напрасно – она принесла Театру Семи Муз больше славы, чем любая другая актриса за всю историю.

С сожалением втиснув отекшие ноги в туфли, она решительно встала и гордо вскинула подбородок. Пусть она и начала увядать, Марго д'Эрбемон все еще признанная примадонна. Разве море цветов вокруг не свидетельствует об этом? Нет, она не собирается рано сходить со сцены.

В ответ на свои мысли она вдруг ясно услышала громкое и отчетливое тиканье. Часы в пустой гримерной отмеряли оставшееся время. Может быть, зря она не поехала с молодежью в кабаре – выпила бы немного вина, вспомнила бы, как приятно веселиться, ведь когда-то она все это любила. И по крайней мере сейчас была бы вместе со своим Этьеном.

Но раз его нет рядом, значит, она поговорит с Рене. Если бы еще эти дурацкие часы не тикали так громко!

Темные панели из полированного бука тускло отражали свет нескольких бра под матовыми абажурами: директор предпочитал рассеянное освещение. На чайном столике слева стояла массивная шахматная доска. Сколько себя помнила Марго, положение резных фигур на ней всякий раз было разным, хотя она сама ровным счетом ничего не понимала в шахматах. Над столиком висела пустая клетка, в каких обычно держат домашних птиц. Но клетка в кабинете директора пустовала, а сам Тиссеран на вопросы актрисы отшучивался, что его певчая птичка еще не прилетела. Как же давно это было! Камин справа от двери уютно потрескивал, и Марго привычно опустилась в черное кожаное кресло возле огня. Не говоря ни слова, Рене с улыбкой протянул ей бокал ее любимого ламбруско. Он всегда предугадывал ее приход.

Актриса взглянула на его приветливое лицо, которое чаще казалось замкнутым, и на сердце сразу стало легче.

– Меня беспокоит Этьен, – сказала она. – В последнее время он кажется мне каким-то отстраненным. Может, это глупо, но я волнуюсь за него.

– Моя дорогая Марго, – мягко произнес Рене, возвращаясь за письменный стол, где что-то писал до ее прихода, – ты же знаешь, как все тебя ценят. И как я ценю тебя. Вот здесь, – он приложил ладонь к груди, улыбнулся своей немного ироничной улыбкой, за которую она готова была пойти за ним хоть на край света. – Этьен вырос, причем значительно, и глупо делать вид, что он все тот же парень из глубинки. Ты сама знаешь, что он давно превратился во взрослого мужчину, а что до спектаклей, то я хочу рискнуть и дать ему главную роль в следующем сезоне.

– Не сомневаюсь, что он справится, – с толикой горечи вставила Марго, – но он сильно изменился.

– И это только на пользу и ему, и театру, – кивнул Рене, проницательно взглянув в ее глаза, и Марго ясно почувствовала ободряющее прикосновение его руки, хотя он сидел в нескольких метрах от нее. – Я думал, тебя взбодрит присутствие в театре свежей крови. И Этьен, и Мадлен – чудесные находки для нас, и я сделаю все, чтобы их способности раскрылись, и как можно скорее. Более того, я считаю, что ты должна помочь Мадлен, ведь у тебя есть опыт, которого пока ей не хватает.

Он снова улыбнулся, а Марго оставалось только согласно кивнуть. Если Рене угодно, она сделает все для новенькой. Все, лишь бы он был доволен.

– Я буду только рада. Я заметила, какая она талантливая. Все-таки не представляю, как она смогла отказаться от своей богатой семьи и будущего. Конечно, она может стать блестящей актрисой. Со временем ее талант…

– У нее не просто талант. Я называю это призванием. – Тиссеран посмотрел на нее в упор. – Семья и богатство не имеют ровным счетом никакого значения. Подобных ей… и Этьену, и тебе – театр обязательно призывает, рано или поздно.

– И ты ее призвал, – тихо, на грани шепота, добавила Марго.

– Да, призвал. Что же до Этьена… – Пауза после этих слов была такой осязаемой, что Марго вскинула голову, готовая внимать всему, что бы он ни сказал. – У него свой путь, и с твоим путем он не пересекается.

– Но ведь пересекся…

– Однажды, – вкрадчиво уточнил Тиссеран. – И путь привел его сюда, но твоя роль в его жизни завершена. – Он потер пальцами переносицу и по-дружески улыбнулся ей. – И если уж речь зашла о ролях, то у меня есть для тебя новость. Элизу Дулитл ты играешь только до Рождества, и я хотел, чтобы ты первая об этом узнала.

– Что? Последний сезон? Но не может быть, чтобы «Пигмалиона» так быстро сняли, – взволнованная Марго хотела было встать, но директор жестом показал ей оставаться в кресле.

– Конечно, не может, – согласился он, – я и не собирался его снимать. Я вынужден снять с роли тебя.

– Но кто же?..

– С января Элизу станет играть Мадлен Ланжерар, я сам буду с ней репетировать. А ты поможешь ей советами. Разве ты сама не сказала, что будешь рада? – Он опустился в кресло и придвинул к себе потертый кожаный бювар. – Ты должна понимать, что эта роль и без того была твоей уж слишком долго. Дольше оставить тебя в этой роли я не могу.

Вот оно что. На горизонте появились новые звезды, и ее хотят вышвырнуть прочь, как старый, ненужный реквизит. Мало того что Этьен, который стал ей необыкновенно дорог, вот-вот ускользнет от нее, теперь она начала терять еще и роли. Ее охватила паника. Вот почему она испытывала тревогу рядом с этой Мадлен. Но ведь Рене не выгонит ее так просто?

Она порывисто вскочила, забыв про бокал с недопитым вином у себя в руке, и остатки выплеснулись на ковер.

– Оставь, Марго. – Он быстро взглянул на нее всезнающим взглядом, и на миг она увидела в его зрачках отблески пламени. – Ты же знаешь, я не терплю истерик.

Марго проглотила горькие слова, готовые сорваться с губ. Она снова опустилась в кресло и поставила пустой бокал на пол.

– Не стоит переживать – это жизнь. В конце концов, у тебя пока остаются «Дама с камелиями» и «Дикие утки»…

Пока остаются. Пока.

– …Ты и сама знаешь, что это твой закат. – Рене говорил мягко и тихо, и она скорее угадывала слова, нежели слышала их. – Блестящий, пламенеющий – но все же закат. Ты знала, что однажды это произойдет.

Он взглянул Марго прямо в глаза, и та кивнула – да, всегда знала. Но не думала, что это случится так скоро. Она повернулась к двери, чувствуя, как земля уходит из-под ног. В этом театре был смысл ее существования…

– Я позабочусь о том, чтобы ты всегда смогла приходить сюда в любое время, – молвил Тиссеран, – хоть живи здесь. Кроме того, у меня есть на тебя и другие планы.

* * *

В напряженной тишине на сцене шел первый акт «Короля Лира». Жером Дежарден сидел, сцепив руки, и с лихорадочным блеском в глазах наблюдал за игрой из третьего ряда. Время от времени режиссер исподтишка бросал косые взгляды на Тиссерана и пытался угадать его реакцию, но по точеному профилю директора ничего нельзя было прочитать. Тот сидел, небрежно положив ногу на ногу, и только постукивал пальцами по набалдашнику трости.

В зале царила тишина: немногочисленные зрители притихли, и лишь со сцены доносились голоса актеров да звуки их шагов. Такой магический эффект был под силу только Рене Тиссерану, и именно для него Дежарден проводил сегодняшний прогон. Даже на генеральной репетиции ни актеры, ни режиссер не выкладывались до такой степени.

До премьеры оставалась всего неделя, и каждая мелочь свидетельствовала о растущем напряжении. Из мастерской доставили еще не все декорации, и колонны из «Цезаря и Клеопатры», закрывающие брешь справа, подчеркивали эксцентричность оформления сцены. Вместо ожидаемых стен королевского замка фоном для спектакля служил причудливый зал. Он явился прямиком из будущего: за спинами актеров взмывали ввысь угловатые металлические конструкции, а сквозь круглое окно виднелся парящий в небе дирижабль. Единственным же предметом мебели был металлический стул с высокой треугольной спинкой, на котором, как на троне, восседал Лир. Он обмахивался шляпой, кидая на придворных и гостей сердитые взгляды. Костюмы тоже были сшиты по последней моде: пиджаки и брюки мужчин соперничали с современными платьями дам.

Марианна ван дер Меер красовалась в роскошном комплекте из опалов, оправленных в золото. Жером скривился, когда появилась Корделия: так неуместно смотрелись эти украшения на фоне неброского наряда младшей дочери короля. Возможно, на каком-нибудь приеме Марианна выглядела бы эффектно, но ведь Корделия должна быть воплощенной скромностью. Впрочем, говорить об этом актрисе, похоже, бессмысленно. Глупая девица. Хорошо, что в целом спектакль шел как по маслу: не прошли даром многочисленные репетиции и все те нагоняи, которые актеры получали от режиссера. Марк Вернер, несомненно, был в ударе, и Жером ощутил прилив гордости, как будто это он сам стоял на сцене, полностью перевоплотившись в Лира.

…Ступай от нас без ласкового слова

И без благословения отцова.

Пойдемте, герцог.

Большая часть актеров торжественно проследовала за кулисы, подчеркнуто подобострастно кланяясь королю, а Себастьен тронул за локоть будущую супругу Корделию.

С сестрами простись.

Марианна смотрела на короля, стоя в профиль к зрителю, и молчала, нервно перебирая ожерелье на своей шее. Как неестественно, как затянуто! Если бы не Тиссеран, он заставил бы ее пройти эту сцену сначала. Для чего такая пауза? Какого эффекта она хочет этим добиться? С ужасом Дежарден понял, что пауза не намеренная: эта дурочка просто забыла текст. «Отцовские сокровища, в слезах иду от вас», – хотелось закричать ему, но это все равно бы не помогло. Режиссер скосил глаза на директора. Тот, как будто забавляясь, приподнял одну бровь и следил за кусающей губы Марианной, по лицу которой медленно разливалась краска. Тишину можно было резать ножом.

Потом стукнула, коснувшись пола, трость. Тиссеран встал и сделал несколько неторопливых шагов к сцене по проходу. Остановившись между креслами первого ряда, он прочистил горло. Марианна, уже совершенно пунцовая, повернула к нему лицо. Дежарден вскочил.

– Мадемуазель Ван дер Меер, думаю, вы сегодня не в форме, и вам лучше покинуть репетицию, – сухо сказал он.

Марианна раскрыла рот, как будто задохнувшись от возмущения.

– Я в отличной форме! – резко выпалила она, бросив храбрый взгляд сначала на директора, потом на Дежардена. – Это все остальные тут, похоже, не в форме! – Она вызывающе смотрела на него.

– Сейчас вам лучше уйти, – стараясь сохранять самообладание, с нажимом ответил он. – Обсудим эту ситуацию позже.

– Я не собираюсь ничего с вами обсуждать! – выкрикнула Марианна, и ее голос сорвался на визг. Себастьен предупреждающе сжал ее руку, но она с негодованием высвободилась. – Вы с самого начала против меня! Придираетесь и не даете ни минуты отдыха! А я должна работать тут на вас, зарабатывать вам деньги!

– Избавьте мсье Тиссерана от ваших истерик, – прорычал Дежарден, но директор едва заметным жестом остановил его.

– Почему же, – негромко и насмешливо произнес он, – пусть говорит, очень интересно.

Марианну эти слова только раззадорили еще больше.

– Мсье Тиссеран такой же, как вы, – она подошла к самому краю сцены. – Обращаетесь со мной как будто я какая-нибудь раба, а не актриса! – Марианна с негодованием сжала кулачки. – Можно подумать, на вашем театре свет клином сошелся! – запальчиво воскликнула она прямо в лицо директору, потом развернулась и почти бегом ринулась за кулисы, звонко стуча каблучками.

Дежарден выжидательно смотрел на Тиссерана, но тот невозмутимо вернулся на свое место.

– Продолжайте, – кивнул он. – У вас ведь есть замена?

Режиссер обернулся на зал и нашел взглядом Жюли, которая сидела с округлившимися глазами.

– На сцену, – яростно прошипел он.

* * *

Плотный тюль едва пропускал тусклое декабрьское солнце. Стрелки часов в позолоченной раме подбирались к отметке полудня, но царящая в спальне атмосфера неги навевала мысли о раннем утре. В уютной квартире на Трокадеро, в самом дорогом шестнадцатом округе Парижа, не было места для суеты и спешки – лишь томное безделье и праздная роскошь. Марианна ван дер Меер встряхнула короткими волосами и поправила шелковый халатик с китайским рисунком, игриво сползший с плеча.

– Сними, так мне нравится больше, – проговорил Морель с видом творца, который смотрит на свое произведение искусства. Что-то в этом было: и квартира, и мебель, и безделушки на столе, и даже этот самый халат были куплены на его деньги, гонорара актрисы едва ли хватило бы на пару туфель да новое платье. И сама Марианна была его творением – от маленьких розовых мизинчиков на ногах до белокурой головки принадлежала ему целиком.

Она игриво засмеялась, скинула пеньюар, скользнула назад в постель и прильнула к Морелю. Финансовый директор редко мог позволить себе подобные дни. Обычно он приходил в театр раньше всех и славился своей пунктуальностью, да и ночи вне дома были, к большому его сожалению, редки, но сегодня Морель решил позволить себе незапланированный выходной. Театр подождет, ничего с ним за один день не случится. Он откинулся на подушки, ворохом возвышающиеся на огромной кровати под балдахином, и лениво провел рукой по бархатистому плечу Марианны.

– Может быть, мне бросить этот театр? – задумчиво протянула она, и Морель лениво приоткрыл глаза:

– Что?

– Как думаешь, Жан-Луи?

Она уже начинала этот дурацкий разговор вчера, когда рыдала у него в кабинете, а он отпаивал ее коньяком из своих запасов, которые держал для важных гостей, пока тот не высушил слезы. И вот теперь она снова завела эту волынку.

– Брось эти глупости.

– Ну почему же? – Марианна поджала губки и подмигнула своему отражению в трельяже напротив кровати.

Это было волшебное зеркало, в котором она всегда выглядела превосходно: что ранним утром, когда просыпалась и потягивалась, выгибая спину, точно кошечка, что ночью, прежде чем опуститься в мягкое царство подушек и одеял. Она могла проводить перед ним часы, примеряя украшения и наряды, а то и вовсе стоя совершенно обнаженной и любуясь своей совершенной фигурой. Жан-Луи любил, чтобы к его приходу на ней не было ничего, кроме подаренных им драгоценностей вроде недавних опалов и пары капель каких-нибудь тягучих, сладких духов.

– Думаешь, мне так легко было протащить тебя в этот театр? Один из лучших в Париже, между прочим! – проговорил он. Все утреннее блаженство исчезло, сменившись пустым и бессмысленным разговором.

– Я знаю, знаю, – закивала девушка. – Но меня не покидает ощущение, что Дежарден совсем меня не ценит. Ты бы слышал, как он со мной разговаривает! Может быть, ты поговоришь с ним? – Она прижалась к Морелю всем телом и попыталась поцеловать его, но тот только раздосадованно отстранил ее и натянул халат.

– Принеси кофе.

Марианна молча встала с кровати, всем своим видом выражая недовольство, однако послушалась, и уже через десять минут на прикроватном столике стоял серебряный кофейник, молочник и две малюсенькие чашки. Она даже нашла пару крошечных пирожных, которые могли бы послужить завтраком такой миниатюрной девушке, как Марианна, но никак не Жану-Луи. Аккуратно разлив ароматный напиток, она вновь коснулась руки Мореля и заискивающе произнесла:

– Я понимаю, как много ты для меня сделал, и невероятно это ценю. – Морель только хмыкнул. – Но разве ты не видишь, что здесь мои таланты просто остаются незамеченными?

– И что же ты от меня хочешь?

Она хитро улыбнулась:

– Я бы хотела сняться в кино. Как ты думаешь, у меня бы получилось?

Морель не смог сдержать смешка:

– Конечно! Там ведь не надо говорить.

Сделав вид, что пропустила его слова мимо ушей, Марианна продолжила:

– Синематограф сейчас куда успешнее театра! Будущее за ним, вот увидишь. Так все говорят, я сама по радио слышала. И там платят больше! И все киноактрисы пользуются такой славой…

– Ты глупышка, Марианна, – беззлобно сказал он. – Но прелестная. Если захочешь, ты сможешь сниматься в кино, но не сейчас.

– Правда? – воскликнула девушка. – Когда же?

– Позже, – Морель закинул в рот последнее пирожное. – Когда я скажу. И не здесь, Париж – старая дыра, в которой нечего делать.

– Я всегда мечтала о Париже, – протянула она разочарованно.

– Что ты думаешь о Женеве?

– Швейцария?! – Ее глаза округлились.

Морель хмыкнул и замолчал, задумчиво крутя в руке чашку с крепким кофе. Каждый глоток прогонял сонливость и возвращал ясность уму, и после второй чашки он решил, что и так сказал уже слишком много.

– Собирайся, тебе пора ехать в театр.

– Но зачем это все теперь? Я бы лучше уже не возвращалась в это болото.

– Ты вернешься туда, – Морель сжал ее руку чуть выше локтя, и она испуганно ойкнула. – Наденешь свое самое скромное платье и изобразишь полное раскаяние на лице, попросишь прощения у Дежардена и ни слова никому не скажешь о том, что хочешь уйти в кино, ты поняла?

Она поспешно закивала.

– Конечно, ты совершенно прав! Но меня пугает не столько Дежарден, сколько мсье Тиссеран, он так посмотрел на меня тогда…

– Тиссеран? – Морель разжал руку, и девушка отскочила к туалетному столику. – Что ты ему сказала?

– Ничего! Совершенно ничего!

Финансовый управляющий тяжело вздохнул и потянулся за портсигаром и спичками. Сигарета дрогнула в его руке, а огонь все никак не хотел разжигаться.

– Помалкивай при Тиссеране. И вообще, по возможности не попадайся ему на глаза.

– Почему?

– Так будет лучше, – коротко бросил он. – Для нас обоих. Давай одевайся, я подожду тебя в машине.

Он поспешно натянул свою одежду и покинул квартиру, а Марианна облегченно вздохнула. Каким нервным он становился всякий раз при упоминании директора! Она пожала плечами и уселась за трельяж. Кисточка порхала в ее руках, румяна ровными мазками ложились на персиковые щечки, и мелкие частички пудры взмывали в воздух ароматным облаком. Марианна густо подвела глаза черным карандашом и томно уставилась в зеркало, представляя, как обворожительно смотрелся бы этот взгляд на большом экране. Когда-нибудь так и будет, а пока она последует совету Жана-Луи и впрямь извинится перед Дежарденом. Пропускать свою премьеру она не собиралась.

* * *

Жюли упрямо оттирала въевшиеся в кожу румяна. Слишком вульгарные и яркие, из зала они смотрелись отлично и придавали ее лицу свежесть розового бутона, вблизи же выглядели как два лихорадочных пятна, проступившие на щеках. Грим наносился, как всегда, в спешке. Дежардену подумалось, что он еще ни разу не видел актеров в их полных образах, а вычурные королевские наряды смотрятся невыразительно вкупе с бледными невыспавшимися лицами. Он приказал не жалеть пудры и румян, и Жюли, не так давно усиленно втиравшая краску в щеки, теперь пыталась избавиться от нее и то и дело поглядывала на часы.

– Ну вот, так лучше? – Она обернулась к Дениз, которая сосредоточенно подшивала подол своей выходной юбки.

Та кивнула, не поднимая головы.

– Ну посмотри же! – воскликнула девушка. – Я не хочу выглядеть как вокзальная проститутка!

Дениз покачала головой и хмыкнула:

– Это ты для своего Франсуа стараешься? Можешь не отвечать, и так все понятно!

– А что в этом плохого? – вскинулась Жюли. – Он мне нравится, я тоже ему нравлюсь…

– И неважно, что об этом говорит весь театр!

– Не будь ханжой, Дениз!

– Вот еще, – усмехнулась та. – Главное, не убивайся потом, когда он тебя бросит.

– Почему это он меня бросит?

– А так всегда бывает, – Дениз вернулась к шитью, давая понять, что разговор окончен. Темные локоны упали ей на глаза, и она раздраженно откинула прядь. – Только потом не плачь!

Жюли бросила на нее быстрый взгляд и, торопливо покидав помаду и расческу в сумочку, выскочила за дверь. Слова Дениз даже не задели ее – по крайней мере, так она говорила сама себе, пока легкой походкой пробегала мимо овальных зеркал в фойе и ловила взгляды счастливой девушки из отражения. Дениз всегда говорит жестокие вещи, убеждала она себя, поправляя волосы перед тем, как спрятать их под шляпой и повязать шарф для выхода на улицу. Ей просто не везло с мужчинами! Жюли толкнула служебную дверь и ступила в холодный ноябрь.

Конечно, Франсуа мог забрать ее прямо из гримерки. За последний месяц он прочно поселился в театре – сначала из-за своего задания, а затем из-за Жюли – и стал его неотъемлемой частью, хотя никогда не пытался влиться в дружную актерскую семью. Но было что-то особенно приятное в том, что он встречал ее у двери, как верный поклонник, с букетом георгинов в руках. Они были маленькими – последние осенние цветы, выращенные в оранжерее под Парижем, – но ярким малиновым пятном раскрашивали городскую серость. Жюли опустила лицо в пушистые лепестки цветов, пытаясь поймать легкий, почти неощутимый запах и спрятать свою слишком глупую и радостную улыбку.

– Ты долго меня ждал?

– На удивление нет! Что случилось, Дежарден отпустил тебя вовремя?

– Я сказала, что у меня есть неотложное дело, – Жюли округлила глаза. – Очень важное!

Франсуа довольно ухмыльнулся. Девушка не раз замечала, как льстит ему, когда она уходит из театра раньше ради него или, наоборот, задерживается ради прощания с ним, даже если ее уже ждал сам Дежарден. Хотела бы она почаще радовать Франсуа своим присутствием, но им приходилось довольствоваться лишь редкими моментами вроде сегодняшнего. Не оттого ли они были так ценны?

– Тебе холодно? – Франсуа коснулся ее носа.

– Нет! Ты что, моя мама?

– Я просто не хочу, чтобы ты превратилась в ледышку.

– Тогда ты меня отогреешь!

Жюли обхватила его руку и прижалась к плечу под грубым шерстяным пальто. Дул холодный ветер, предвестник скорой зимы, а от Франсуа веяло теплом и запахом табака вперемешку с типографской краской.

Они медленно шли по бульвару Сен-Жермен, необычно пустому для этого времени суток. До конца рабочего дня оставалась пара часов, и ни клерки, ни рабочие еще не покинули свои конторы и заводы, прохожие же торопливо прыгали в трамваи или спускались в метро, где можно было согреться. Редкие машины стремительно проносились мимо, иногда распугивая тишину звуком громкого клаксона. Одинокий продавец газет мерз около своего киоска, засунув руки в карманы тонкой кожаной куртки и переминаясь с ноги на ногу. Франсуа радостно вскинул брови и потащил Жюли за собой к киоску.

– Что ты там нашел?

– Сейчас увидишь! – Он протянул продавцу монету и гордо предъявил девушке обложку «Ле Миракль»: – Моя статья на первой полосе, смотри!

Первым, что она увидела, был смутно знакомый образ. Каждый день проходя мимо старого плаката с изображением Офелии, Жюли не обращала на него внимания, но сейчас, когда та взглянула на нее с обложки, невольно вздрогнула:

– Это Марго д'Эрбемон?

Недавняя ночная сцена всплыла у нее в памяти настолько живо, что девушка поморщилась в попытке отогнать видение. Одно время она убеждала себя, что старуха с незабудками в руках ей лишь приснилась, но каждый раз, встречая ее в коридорах театра, она невольно отводила взгляд и старалась слиться со стеной. Пронзительные глаза старухи прожигали насквозь, точно видели самую суть любого. Вот и сейчас, в журнале, она видела этот прямой и уверенный взгляд с легким оттенком безумия, без которого образ Офелии был бы неполон.

– Ты брал у нее интервью?

– Нет, – Франсуа взглянул на девушку, и легкая улыбка тронула его губы, а в глазах заблестело уже знакомое Жюли скрытое удовольствие. – Узнал из старых интервью и статей о ней кое-что интересное. Ты знаешь, что до конца войны она была ведущей актрисой театра? Но уже после восемнадцатого года все упоминания о ней практически исчезли, точно она пропала с лица земли. Я расспросил…

– Франсуа! – Молодой человек так увлекся, что ускорил шаг, активно жестикулируя, и не заметил, как Жюли отстала от него на пару метров. – Франсуа, ты пригласил меня на прогулку, чтобы говорить об этой старухе?

Девушка игриво потянула его за концы небрежно повязанного шарфа, и журналисту пришлось вернуться.

– Разве тебе не интересно? Я уверен, что Театр Семи Муз скрывает немало загадок.

– Мне не интересны загадки, и я не люблю играть в сыщиков. Театр – это… А, брось! – Она рассмеялась.

У Франсуа всегда появлялся этот взгляд, когда она начинала говорить о театре. Так родители смотрят на своих детей, гордясь их любыми, даже самыми незначительными успехами и все равно никогда не воспринимая всерьез. Ей это не нравилось. Зато нравилось, когда он поднимал ее подбородок двумя пальцами, шершавыми и мозолистыми от карандаша, и целовал с невероятной нежностью и напором, от которых кружилась голова.

– Куда мы пойдем? – спросила Жюли. На самом деле это было совсем не важно – они могли стоять на одном месте или идти куда угодно, и это была бы самая чудесная прогулка в ее жизни.

Они стояли в робких лучах предзакатного солнца, показавшегося из-за плотного слоя облаков всего на пару минут, и не могли оторваться друг от друга. Наконец Франсуа будто нехотя пошевелился и, предложив Жюли руку, повлек за собой.

– В кино! Я же обещал тебе один замечательный фильм. Про театр, как ты любишь. И, кажется, один сеанс мы уже пропустили, – заметил он, поглядев на настенные часы.

– Мы пойдем в «Пате-Журналь», правда? Я столько о нем слышала! – И вновь его насмешливый взгляд заставил Жюли покраснеть. – Что я сказала не так?

– Все так. Просто мне очень нравятся твои ямочки на щеках, которые появляются, когда ты смущаешься. Но если мы хотим попасть в «Пате-Журналь», то надо будет спуститься в метро – он находится на другом конце города.

Последнее время Жюли старалась избегать этого рычащего подземного зверя, наводящего на нее ужас: из общей квартиры она добиралась в театр пешком или подъезжала несколько остановок на трамвае. Тот в утренние часы тоже бывал полон, однако из окна она могла видеть Париж. Городские картины позволяли не обращать внимания на неудобства. Но сейчас Жюли забыла о своем страхе: рядом с Франсуа он странным образом пропадал, как и прочие тревоги.

Когда они сидели в зале, где десятки зрителей затаили дыхание, и единственным звуком была лишь фоновая музыка, Жюли разрывали противоречивые желания. Она не могла оторваться от картины с таким близким ей названием – «Душа артистки» – и в то же время ловила себя на том, что смотрит не на красавицу Мейбл Пултон, а на профиль Франсуа. Тот внимательно всматривался в экран, то хмуря брови, то смеясь одними уголками губ, и эта едва заметная мимика приковывала взгляд Жюли не меньше интересного фильма.

Уже после кино они сидели в маленьком пустом кафе возле «Пате-Журналь» и пили горячий шоколад с вином, а за окном медленно гасли огни. Владелец начал переворачивать стулья, недвусмысленно намекая, что заведение вот-вот закроется, но молодые люди были не в силах расстаться.

– Я не хочу тебя отпускать, – проговорил Франсуа, когда все темы были исчерпаны, и им казалось, что за сегодняшний вечер они узнали друг о друге все.

– И не надо! – Жюли поцеловала его. – Я же никуда не ухожу.

Действительно, мысль о том, чтобы расстаться даже на минуту, казалась ей сейчас невозможно глупой. Жюли заметила, как по лицу Франсуа пробежала легкая тень.

– Что-то не так?

– Ты всегда уходишь, – усмехнулся он и сжал ладони Жюли в своих. – В театр.

Последний день осени расцвел мягким розовым светом. Рассветное зарево поднималось над крышами, освобождая Париж от ночной тьмы. В маленькую квартиру на мансарде, которую снимал Франсуа, солнце заглядывало раньше всего. Занавесок здесь не было – руки не доходили. Как не доходили они и до дивана, заваленного одеждой и газетами, до календаря, по которому шел еще тысяча девятьсот двадцать третий год, до платяного шкафа со сломанной дверкой. «Я здесь редко бываю», – признался Франсуа прошлой ночью, смахивая с постели огрызки карандашей и смятые листы бумаги с набросками статьи о мадам д'Эрбемон. Но в порыве страсти влюбленным было не до беспорядка. Сейчас же Жюли с интересом разглядывала холостяцкую квартиру Франсуа, сидя на подоконнике – единственной незанятой поверхности. Девушка накинула его рубашку на плечи и забралась на широкую шершавую поверхность; облупившаяся краска легонько царапала голые ягодицы, а спиной она ощущала приятную прохладу, идущую от окна. От улицы ее отделяло только тонкое стекло, не слишком плотно сидящее в раме, но тело девушки еще помнило горячие объятия Франсуа и жар их тел, а мысли о прошедшей ночи вызывали не смущение, а радостную дрожь. Впервые у нее не было желания куда-то бежать и что-то делать, ей хотелось просто остаться здесь, в этой маленькой квартире на последнем этаже, смотреть на поднимающееся над городом солнце и неторопливо пить с Франсуа кофе, если у него найдутся чистые чашки. Ей нравилось это место – здесь было как-то особенно спокойно, как бывало в Бурже в выходной день между пробуждением и походом в церковь.

– Ты сегодня очень красивая, – вдруг произнес он. Жюли думала, что Франсуа все еще спит, в то время как он наблюдал за ней из-под опущенных ресниц. Она быстро запахнула рубашку на груди и сама усмехнулась своему нелепому жесту.

– Только сегодня? – лукаво спросила она и медленно развела в стороны полы одежды.

– Нет, почему же, – Франсуа приподнялся на подушке, похожий на довольного сонного кота, и попытался причесать рукой торчащие во все стороны короткие волосы. – Но сегодня ты другая. Более… домашняя.

– Вот еще! Актриса не должна быть «домашней», иначе что же это за актриса такая. Ты можешь себе представить Мадлен в папильотках и заношенном халате?

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

«…Многие люди, услышав что-нибудь о диаволе и его кознях, принимают это за сказку. Но что бы ни гово...
Мы привыкли наш мир видеть, трогать, обонять. Чувствовать вибрацию, притяжение, жар и холод. Шершаво...