Письмо на небеса Деллайра Ава
Натали повернулась к Ханне:
– Переезжай ко мне. Поживешь у меня, пока он не уедет. Согласна?
Ханна вытерла с глаз слезы и с беспокойством посмотрела на Натали.
– Что ты скажешь своей маме?
– Скажу, что тебе нужно где-то перекантоваться.
– А если она спросит почему? Если захочет поговорить с моими бабушкой и дедушкой или узнает о Джейсоне?
– Кто-то должен об этом узнать, Ханна. Он причиняет тебе боль.
– Но что, если меня куда-нибудь отошлют?
– Мы этого не допустим. Я ни за что на свете не потеряю тебя. А моя мама не захочет потерять меня. Она… м-м… вроде как знает о нас, потому что после вечеринки я ей в расстройстве кое-что рассказала. Так что, скорее всего, она поселит тебя в отдельной комнате. – И с легкой улыбкой добавила: – Но ты же знаешь, что по ночам она частенько ходит на свидания.
Ханна рассмеялась.
– Ты уверена, что она разрешит мне у вас пожить? – спросила она.
– Да, обещаю.
Поэтому после школы мы отправились домой к Натали поговорить с ее мамой. Почти весь разговор Ханна вытирала ладони о платье, блуждая по комнате взглядом, но постепенно начала расслабляться, видя, что мама Натали совершенно спокойна. Мама Натали сказала, что, конечно же, Ханна может пожить у них, пока Джейсон не уедет служить, или столько, сколько понадобится. Но бабушка и дедушка Ханны должны знать о происходящем, чтобы в случае необходимости могли получить судебный запрет на приближение Джейсона. Она сказала, что пока Ханне ничего не грозит, она не будет настаивать на том, чтобы Ханна сообщила о действиях брата в полицию, так как понимает, что это все усложнит. Главное, Ханна делает первые шаги, чтобы выбраться из этой ужасной ситуации. Еще она сказала, что знает, как трудно их делать, особенно, если боишься, и что она ею гордится. У Натали потрясающая мама.
Она предложила поговорить с бабушкой и дедушкой Ханны, но Ханна ответила, что лучше сделает это сама. Конечно, никто из нас не хотел отпускать ее одну, поэтому мы с Натали поехали с ней к красным холмам. Мы надеялись, что к нашему приезду Джейсон уйдет на свои тренировки. Ханна сказала, что обычно он уходит после полудня. Однако когда Натали заехала на дорожку у дома и припарковалась, Ханна испугалась.
– Это плохая идея, – сказала она, учащенно дыша.
– Ты справишься, – заверила ее Натали и вышла из машины. Я последовала за ней, а Ханна – за нами.
Мы вошли в дом. Оглядевшись и убедившись, что Джейсона нет, Ханна постучала в дверь спальни дедушки. Он открыл ее полусонный. Не говоря ни слова, Ханна показала на свою щеку. Ее дедушка растерянно щурился, пока не разглядел синяк.
– Это сделал Джейсон, – прошептала Ханна.
– Что? – спросил он и увеличил громкость на своем слуховом аппарате.
Ханна продолжала шептать, а ее дедушка – переспрашивать, ничего не слыша, пока Ханна не закричала:
– Это сделал Джейсон!
Ее дедушка помотал головой, словно не понимая.
– Нечаянно?
Ханна смотрела на него, и по ее щекам текли слезы.
– Это ничего, – громко сказала она. – Я некоторое время поживу у Натали. Пока Джейсон не уедет, хорошо? Я не хочу, чтобы вы волновались.
Он побледнел и ошарашенно кивнул.
– Позаботишься о Бадди и Эрле, пока меня не будет?
Он пообещал, что позаботится.
После того как Ханна попрощалась с ним, мы пошли в ее комнату помочь собрать вещи. Натали принялась аккуратно складывать одежду Ханны в чемодан. Она клала футболки к футболкам, джинсы к джинсам, брюки к брюкам, кружевные блузки к кружевным юбкам. И каждый раз, находя что-то хрупкое вроде флакончика духов, она заворачивала это во что-то мягкое. Порой крохотные движения души значат очень много.
Закончив сборы, мы вынесли чемодан Ханны в коридор. Тогда-то и вошел Джейсон. Его взгляд метнулся к Ханне, а с нее – на Натали и меня.
– Куда это ты собралась? – спросил он.
Ханна вздрогнула.
– Я некоторое время поживу у Натали.
– Черта с два! Я сказал тебе не встречаться с ней! – рявкнул он, злобно глядя на Натали.
Руки Ханны дрожали, но в голосе слышалась сталь:
– Я уезжаю. И мама Натали сказала, что если ты приблизишься к их дому, мы добьемся судебного запрета.
Лицо Джейсона слегка побледнело.
– Да что ты! – Он пытался говорить со злостью, но за ней слышался страх. – И на каком гребаном основании?
– На том, что ты ударил меня!
– Да брось ты. Это называется – дисциплина. Ясно же, что никто другой здесь не приучает тебя к ней. Кто-то должен этим заниматься.
– Нет, это называется – насилие. Тебе повезло, что я не сообщила об этом в полицию.
Джейсон недоверчиво уставился на нее.
– Я знаю, что ты зол на весь мир, – сказала Ханна, – но нельзя из-за этого все время орать и вести себя как придурок. И на мне ты больше свою злость вымещать не будешь.
– Значит, ты решила уйти. Вот так просто?
– Пока не уедешь ты, – уточнила Ханна. – А если ты нарушишь судебный запрет, – добавила она, – это будет преступлением, и тогда не видать тебе морской пехоты, я в этом уверена.
– Поступай как знаешь, – голос Джейсона задрожал. – Я иду в душ.
– Мы больше не увидимся до твоего отъезда, – уже мягче произнесла Ханна. – Удачи.
Они не обнялись и не прикоснулись друг другу. Джейсон просто вышел из гостиной.
Мы отнесли вещи Ханны в машину.
– Подождите, – попросила она и побежала к сараю попрощаться с Бадди и Эрлом. Так и не снятые маленькие крылья феи хлопали за ее спиной.
Мы пошли за ней.
Когда Бадди подошел поздороваться, Ханна потерлась лицом о его морду и чмокнула его в нос.
– Не волнуйся, Бадди, – сказала она. – Я скоро вернусь. Обещаю. – Вытерев слезы, она повернулась к нам. – Идем.
По дороге домой я включила ваш первый альбом, и как только вы закричали: «Прорываясь на другую сторону», мы опустили стекла в машине и закричали вместе с вами, на мгновение позабыв обо всех проблемах и трудностях и позволив себе чувствовать то, что нам хотелось – свободу.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогой Курт,
На прошлой неделе все вроде бы вернулось на свои места. Ханна живет у Натали, в школе мы снова обедаем за нашим столиком, Натали с Ханной угощают друг друга соком, а я жую печенье с арахисовым маслом. Иногда к нам присоединяются Тристан с Кристен. Раньше они всегда обедали вне школы, а теперь испытывают ностальгию, потому что скоро их учеба здесь заканчивается – уже через три недели. Сегодня, впервые после холодов, можно было одеться совсем легко, и я надела джинсы, обрезанные чуть выше коленей, которые носила в начале учебного года.
С той ночи на мосту мы со Скаем мало общаемся в школе. Я не совсем понимаю, что между нами происходит, но меня очень радует то, что он больше не встречается с Франческой. А сегодня я столкнулась с ним на аллее, и он спросил, не загляну ли я к нему после уроков. Он впервые предложил мне прийти к нему домой днем. К сожалению, на этой неделе я живу у тети Эми, поэтому возник вопрос: как у нее отпроситься? С мамой я все это время старалась не разговаривать по телефону и попросить ее о том, чтобы тетя Эми отпустила меня, не могла. К тому же, мне не хотелось выдумывать правдоподобную ложь. Оставался только один выход – попробовать рассказать тете Эми правду. После того вечера, в который я расплакалась при ней, она относится ко мне с особой добротой, и я решила, что, возможно, она согласится.
Тетя Эми встретила меня на машине после уроков, и я спросила ее, не могли бы мы купить картофеля фри. По дороге в Arby’s я несколько раз открывала рот и снова его закрывала. Когда мы отстояли автомобильную очередь и тетя протянула мне пакет с картошкой, я сделала глубокий вдох и все-таки решилась:
– Есть один парень…
Тетя взглянула на меня с удивлением и беспокойством.
– … который мне нравится. Его зовут Скай. На самом деле он некоторое время был… моим парнем.
Я сделала паузу, ожидая, что тетя Эми перепугается. Однако вместо того, чтобы выехать на улицу, она остановилась на стоянке.
– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросила она.
– Я думала, ты разозлишься. Ну, ты всегда была против того, чтобы я с кем-то встречалась. Даже переночевать у подруги – и то с трудом разрешила.
Тетя Эми вздохнула.
– Я знаю, что немного строга с тобой. Просто этот мир полон опасностей, Лорел. Я не хочу, чтобы ты страдала. Для меня подростковый период прошел очень болезненно. И я хотела защитить тебя от этого. От всего этого.
После ее слов я все увидела в новом свете. Она вела себя так не потому, что верила в Бога, грехи и прочее, а потому что хотела защитить меня, и я вдруг почувствовала к ней огромную благодарность за ее заботу.
– Мне очень приятно, тетя, но тебе не кажется, что каждый сам должен пройти через все это?
Она недолго помолчала, прежде чем ответить:
– Я не могу остановить твое взросление. Но, Лорел, ты должна быть осторожна… Конечно, я буду против сексуальных отношений, особенно в таком возрасте, как и наш Господь Бог, но знай, если ты попадешь в ситуацию, в которой…
О нет. Разговор на сексуальную тему с тетей Эми? Я ее прервала:
– Я поняла. Нет, у нас не было секса. У меня не было. И потом, мы уже не вместе.
Я протянула ей пакет с картошкой фри.
– А что случилось? – спросила она. – Почему вы расстались?
– Это долгая история. В основном потому, что я еще не была готова быть с ним. Я много чего не могла ему рассказать. А потом узнала, что ему раньше нравилась Мэй, и это было для меня ударом.
Лицо тети Эми сочувственно смягчилось.
– Да, – произнесла она. – Представляю, как тебе было тяжело.
– Но с другой стороны, он замечательный друг. Он все еще нравится мне, и мне кажется, что я ему тоже могу снова понравиться. И он пригласил меня сегодня к себе домой, чтобы мы поговорили. Ты отпустишь меня к нему?
На ее лице отразились противоречивые чувства.
– Дома будет кто-нибудь из родителей?
– Да. Его мама. Она всегда дома. И я обещаю, что вернусь не поздно.
– Хорошо, – согласилась тетя Эми и добавила: – Я рада, что ты доверяешь мне.
– Я тоже, – улыбнулась я, видя, что моя откровенность действительно сделала ее счастливой.
Позже этим вечером тетя Эми отвезла меня к Скаю. Я поцеловала ее в щеку, поблагодарила за то, что она отпустила меня, и подошла к двери дома. Луковицы, посаженные нами осенью, дали ростки, и теперь распустившиеся тюльпаны тянули к солнцу свои головки.
Не обращая внимания на колотившееся в груди сердце, я постучала в дверь.
– Привет, – вышел ко мне Скай. Он стоял в дверях, словно защищая собой дом. Мы мгновение постояли на пороге в молчании, и у меня мелькнула мысль: не жалеет ли он о том, что меня пригласил?
– Я могу войти?
Через его плечо я видела тень его мамы, всматривающейся в открытую дверь.
– Кто там, Скай?
Наконец, я просто поднырнула под его руку и вошла в дом.
Телевизор вещал о чьем-то доме мечты. Ко мне подошла мама Ская. Все в том же халате, с собранными в пучок, но растрепанными волосами. Она указала на срезанные тюльпаны, гордо стоящие в вазе посреди беспорядка.
– Ты знала, что если бросить в воду монетку, тюльпаны выпрямятся? – спросила она.
– Нет, – ответила я. – Какая замечательная хитрость. Они очень красивые.
Она улыбнулась так, словно в эту минуту была искренне счастлива, однако продолжала смотреть на меня, не узнавая.
– Мам, это Лорел, – сказал Скай. – Вы с ней уже встречались. На улице, когда мы сажали цветы.
– О, – отозвалась она, – какая я глупая. – Но в ее глазах не вспыхнуло узнавание. – Не откажешься от чашечки чая? – спросила она слегка растерянно.
Я прошла за ней на кухню. Скай пытался помочь ей, но она отмахнулась. Она совершала чайный ритуал осторожно, неторопливо и шаг за шагом, будто заученные движения были опорой, не дающей ей упасть.
Когда я взяла у нее пахнущий мятой горячий чай, она сказала:
– Я пойду прилягу, Скайлар. Оставляю вас одних.
Я прошла за Скаем по скрипучему паркету в его комнату. Здесь, в отличие от остального дома, все было на своем месте. В глаза бросались прямые линии, созданные расставленной мебелью и ровно развешенными плакатами. На одном из плакатов были вы, на другом – обложка альбома In Utero, на третьем – Rolling Stones.
Скай прислонил к столбику кровати подушку и предложил сесть. Я примостилась на краешке его постели.
– Что ж… – сказала я.
– Что ж… – отозвался он.
– Я так и не поблагодарила тебя за ту ночь с вечеринкой. И за ночь у моста. За все. Спасибо тебе. За то, что ты был рядом.
– Не за что. Я рад, что ты позволила мне быть рядом.
– Могу я кое о чем тебя спросить?
– О чем?
– Ты видишь ее, глядя на меня? Я о Мэй.
– Нет. Я вижу Лорел.
– Правда?
– Да.
– Тогда почему ты меня любишь? То есть, любил.
– Потому что… ты напоминаешь мне о моем первом концерте, о котором я рассказывал тебе на Новый Год. Напоминаешь о чувстве, которое вызывает желание творить.
От этих слов мое сердце перевернулось в груди, желая выпрыгнуть ему на ладони.
– Послушай, – продолжил Скай. – Прости меня за то, что я так долго не рассказывал тебе о Мэй. И за то, что я рассказал тебе о ней именно так. Но я не хочу, чтобы ты думала… понимаешь, то, что я чувствую к тебе, я еще не испытывал ни к кому. Ни к твоей сестре, ни к другой девушке.
– Ты сказал, что Мэй в старшей школе… приходилось нелегко. Я всегда думала иначе. Почему она мне ничего не говорила?
– Ты была ее младшей сестренкой. Наверное, она хотела защитить тебя от всего этого. Наверное, она хотела, чтобы ты обожала ее.
Возможно, он прав. Я подумала о том, как далеко она заходила, чтобы я поверила, что у нее есть крылья. Может быть, она нуждалась во мне так же сильно, как я – в ней. Ей нужна была моя любовь, мое обожание.
– Ты думаешь, я ее не знала? – спросила я. – Что, если я ее совсем не знала?
– Конечно же, ты знала ее. Знала всю ее жизнь. Ничего ведь не изменилось. Она осталась для тебя той, кем и была. Просто со временем ты поняла то, чего не могла понять раньше.
– Мне кажется, она очень злилась на родителей за то, что они расстались. Мама всю жизнь твердила ей, как ее рождение скрепило нашу семью. Наверное, она чувствовала себя преданной. Их расставание не было ее виной, но, может быть, она чувствовала себя виноватой. Поэтому и на себя злилась тоже.
– Мэй иногда говорила о тебе, – сказал Скай. – О том, что надеется, что тебе будет легче взрослеть.
Я улыбнулась. Мне легче не было. В этот период, наверное всем нелегко. Правда была настолько печальной, что я не смогла всю ее сразу прочувствовать. Мэй не видела, что причиняет мне боль, потому что страдала сама.
– Как бы мне хотелось вернуться в то время и сказать ей, что она может обо всем со мной поговорить. Что я все пойму. Что все может измениться к лучшему.
– Я знаю.
– Единственное, что мне понравилось в твоем рассказе о моей сестре, – сказала я Скаю, – что ты побил Пола. Но мне жаль, что тебя за это исключили из школы. Это несправедливо.
– Да, – отозвался Скай. – То, что случилось с тобой, тоже несправедливо. И то, что случилось с ней. В жизни много несправедливости. Нам остается или вечно злиться на нее за это, или пытаться изменить к лучшему то, что у нас есть.
Я посмотрела ему в глаза.
– Ты прав.
Я не знала, поцелуемся ли мы когда-нибудь еще со Скаем или нет, но было приятно говорить о Мэй с кем-то, кто был с ней знаком.
Я взглянула на плакат с обложкой из альбома In Utero – изображенная на нем крылатая женщина с прозрачной кожей смотрела со стены на меня и Ская. Как давно я мечтаю о том, чтобы воспарить над землей! Мне хотелось, чтобы Скай видел меня такой же идеальной и красивой, какой я видела Мэй. Но внутри нас все одно – кровь и плоть. И как бы я ни пряталась от Ская, где-то в глубине души я все равно жажду того, чтобы он заглянул внутрь меня и увидел то, о чем я боюсь ему рассказать. Но мы не прозрачны. И если хотим, чтобы кто-то узнал нас, то должны сами всем поделиться.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогой Аллан Лейн,
Сегодня по дороге из школы домой тетя Эми повернулась ко мне и спросила:
– Ты не хотела бы поужинать вечером со мной и Ральфом?
(Ральф – это ее приверженец Христа).
Он никогда не приходит к ней домой – по крайней мере, когда я там, но она встречается с ним, и мыло в форме розы стало в душе гладким и круглым. Может, после того как я рассказала ей о Скае, она тоже захотела открыться мне? Может, таким образом она хочет стать мне ближе? Я согласилась.
Приехав домой, тетя Эми бросилась готовиться к ужину – помазала розовым маслом за ушами, достала из пакета из химчистки полинявшее цветочное платье.
Мы встретились с Ральфом в кафе Furr’s. Мне показалось странным, что он не заехал за нами, но я не задавала вопросов. Мы приехали первыми и ждали его у дверей. Он был одет в джинсы и пиджак от костюма, на ногах – что-то, отдаленно напоминающее «Биркеншток»[67]. Волосы у него были длинные и выглядели неряшливо – видимо, он в прямом смысле старался походить на Иисуса.
С важным видом поцеловав тетю Эми в щеку, он пожал мне руку и сказал:
– Должно быть, ты Лорел.
– Приятно познакомиться с вами, – широко улыбнулась я, желая быть вежливой.
Мы прошли вдоль всего прилавка с едой, и он взял себе стейк, солсбери стейк и жареную курицу – все сразу! Плюс кукурузный хлеб, пюре, икру из окры[68] и три пирожка с разными начинками. И позволил тете Эми заплатить за все это. Он даже не пытался достать свой бумажник. Даже не делал вид, что пытается.
Стоило мне сесть за столик и воткнуть вилку в желе, как он заявил:
– Нет-нет. Что это вы делаете, молодая леди? Никакой еды до молитвы.
– Я еще и не ела, – пробормотала я, но тетя Эми смотрела на меня, явно нервничая, и я не стала поднимать шум.
Затем Ральф взял наши с тетей Эми руки, склонил голову и произнес:
– Господи, благослови эту пищу, которую мы примем. Во имя Иисуса. Аминь.
Это самая идиотская молитва, какую я только слышала, подумала я. И это приверженец Христа? Тетя Эми всегда говорит что-то уместное обо мне, или нашей семье, или Мэй, или благодарит за что-то.
Как только мы начали есть, Ральф повернулся ко мне и спросил:
– Как дела в школе?
– Нормально.
– Подростковый период – очень трудное время. Время, когда Господь Бог проверяет вас разными испытаниями.
– Угу. Надеюсь, я не провалю экзамен, – пошутила я.
Но, похоже, моя шутка оказалась не смешной. Он не засмеялся. Тетя Эми тоже. Она все еще нервничала.
– Нельзя так легкомысленно относиться к ошибкам, ведущим к греху, – наконец сказал Ральф.
Не буду мучить вас скучным описанием остального вечера, который прошел примерно в том же духе. Я пыталась поддерживать разговор и выяснить, для чего Ральф на самом деле приехал. Наверное, он остановился в церкви и на каждой службе рассказывает верующим о своих приключениях. Но тетя Эми рядом с ним вовсе не казалась счастливой. Не пародировала мистера Эда и совсем не шутила. Она почти все время молчала. Не знаю, из-за того ли, что я с ними ужинала, или из-за того, что сильно нервничала, словно боясь, что он в любую секунду встанет и уйдет.
Наконец мы распрощались и поехали домой. В машине царила тишина, пока мы не остановились на светофоре и тетя Эми сказала:
– Спасибо, что поужинала с нами, Лорел. – Она помолчала, а потом спросила: – Что думаешь?
– Ты хочешь, чтобы я сказала тебе правду? – уточнила я.
– Да, – коротко ответила она. – Конечно.
– Я думаю, что ты слишком хороша для него. Он тебя не достоин. И в подметки тебе не годится. Я думаю, если ты любишь бога, это еще не значит, что ты должна любить и его.
Тетя не рассердилась. Не отрывая взгляда от дороги, она сказала:
– Спасибо за честность. Я благодарна тебе за нее.
– Правда?
– Да.
На светофоре загорелся зеленый, и, проехав немного вперед, тетя Эми свернула в тихую темноту нашей улицы. Она остановилась у кирпичного домика, в котором прожила так много лет, выключила зажигание, но из машины не вышла. Я ждала, не скажет ли она мне что-то еще.
– Он просит у меня денег, – наконец призналась тетя Эми, – чтобы набрать сумму для своего следующего паломничества. Но я не хочу ему больше ничего давать. Я лучше буду копить тебе на университет.
Это были одни из самых великодушных слов, какие мне когда-либо говорили. Не только из-за денег – я знаю, что мне понадобятся деньги на обучение, но и потому, что это значило, что она заботится обо мне, и, может быть, начала заботиться и о себе. Я даже представить себе не могла, каково это – так долго быть одной, и мне хотелось, чтобы у нее кто-нибудь был. Но только тот, кто разглядит настоящую ее.
Мы вошли в дом, и я спросила тетю Эми:
– Хочешь посмотреть «Мистера Эда»?
Она улыбнулась и сказала, что хочет. Когда началась музыкальная заставка, я без всяких просьб и уговоров забарабанила по столу, изображая стук копыт, и заржала. Тетя Эми рассмеялась.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогая Джуди Гарленд,
Я часто представляла вас ребенком. Девочкой, которая отбивает чечетку в охлажденном кондиционерами кинотеатре посреди пустыни – отец аплодирует ей, а потом несет ее через жар летней ночи в фургон. Девочкой, которая поет родителям, чтобы те перестали ссориться, а потом убаюкивает песней саму себя. Девочкой, которая подписала контракт с киностудией, где ей накладывали фальшивые зубы и говорили, что она некрасивая. Она принимает таблетки, которые ей давали, носит косички и постоянно снимается: одна кинолента сменяет другую. Девочкой, чей голос срывался на рыдания в песне Somewhere Over the Rainbow. Вы безумно уставали, но вам давали все больше таблеток и заставляли петь снова и снова. Вы пели. Вы стали почти звездой, когда умер ваш отец. Маленькая девочка, с голосом слишком мощным и сильным для такого хрупкого тела. Но я не знала, что своим детям вы тоже причиняли боль. Я смотрела вчера фильм о вас, снятый несколько лет назад. Знаю, не все, что говорят по телевизору – правда. Показывали вас с вашими дочками. Вы сами когда-то были такой же маленькой девочкой, как они. Вы научили их вставать и петь. Научили, что аплодисменты – это проявление любви. Рассказали им, что люди любят вас за то, что хотят в вас видеть, а не за то, какая вы на самом деле. Какая печальная история. Вы могли бы научить их совсем другому.
Может быть, даже повзрослев, вы остались в душе маленькой девочкой, которая нуждалась в том, чтобы кто-то позаботился о ней. Поэтому вы хотели, чтобы о вас позаботились ваши собственные маленькие девочки. И когда у них это не получилось – а разве могло получиться? – вы оставили их навсегда.
Я спрашиваю себя: не похожа ли в этом моя мама на вас? Может, она так рано выпорхнула в жизнь, что не успела повзрослеть? И, может, именно поэтому она так сильно нуждалась в нас – особенно в Мэй?
Она звонила сегодня, и тетя Эми пыталась всучить мне телефон. Я уже почти три недели избегаю разговоров с мамой. Я сказала, что перезвоню ей попозже, но тетя настаивала, что мне необходимо поговорить с мамой сейчас, и я сдалась.
Разговор начался как обычно.
– Как ты, милая? – спросила мама.
– Неплохо.
– Ждешь не дождешься лета?
– Да. Странно, как быстро пролетел год.
Затем она перешла к главному:
– Лорел, в прошлый раз ты упомянула, о том, как ты что-то сказала своей сестре. Я беспокоюсь за тебя.
Я вытерла ладони о платье.
– Я не хочу говорить об этом по телефону, мам.
– Я все думала о твоих словах, о том, что не осталась рядом с вами. И знаю, что ты не горишь желанием приезжать сюда ко мне. Но я так давно тебя не видела. Вот и подумала, что вернусь к вам на лето. И если не останусь навсегда, то по крайне мере навещу вас. Я могу остановиться у тети Эми.
– Хорошо… – Я не знала, как реагировать на это. – Но ты же знаешь, что я буду жить и у папы. Я не могу его бросить только потому, что ты приехала.
– Да, я знаю, милая, – сказала она и добавила: – Я очень хочу тебя поскорее увидеть.
– Да. Я тоже, мам.
Я все это время ждала маминого возвращения, однако сейчас не понимала, что чувствую в связи с этим. Такое ощущение, будто я просто привыкла к тому, что рядом со мной только папа и тетя Эми. Но больше всего меня пугала мысль, что она возвращается затем, чтобы попытаться меня разговорить. Чтобы я рассказала ей, что случилось с Мэй, и подтвердила ее подозрения, что в этом виновата я. «Ладно, – думала я, – если она захочет обо всем узнать, я ей расскажу. А потом она может хоть навсегда исчезнуть из моей жизни». Я уже потихоньку стала оправляться, но после разговора с мамой снова почувствовала себя брошенным ребенком.
Джуди, вы принимали таблетки, которые давали вам на киностудии. Таблетки, которые назначали вам врачи. Принимая их в таком раннем возрасте, вы потом уже не могли остановиться. А потом вас не стало. У меня закралось подозрение, что никто в душе так до конца и не взрослеет. Я смотрю на вас в «Волшебнике страны Оз» и на дорогу, мощенную желтым кирпичом. Вы надеетесь, что она приведет вас домой, и я понимаю, что вы всю жизнь хотели туда попасть.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогая Амелия,
Читать бесплатно другие книги:
