Соблазнительное предложение Хеймор Дженнифер
Эмма стояла, балансируя на одной ноге, а Люк поддерживал ее одной рукой, а в другой сжимал поводья лошадей.
Он раздраженно смотрел вслед почтовой карете, затем уставился себе под ноги и глубоко вздохнул. Потом поднял голову:
– Прости.
Эмма вскинула бровь.
– За что?
– За то, как они на тебя смотрели. Бог свидетель, я ужасно хотел стереть эти наглые усмешки с их рож. Еле-еле сдержался.
Эмма негромко рассмеялась:
– Восхищена твоим самообладанием, но право же, не такие они и плохие.
– Мне не нравится, когда кто-нибудь на тебя так смотрит. – Он прищурился. – Разумеется, кроме меня.
Двое слуг вышли из постоялого двора и забрали багаж. Еще один увел лошадей, пообещав как следует их вычистить и поместить на ночь в теплый денник.
– Пожалуй, мне нужна пинта красной краски, – пробормотал Люк.
Эмма обернулась к нему, широко распахнув глаза.
– Зачем, ради всего святого?
– Чтобы написать у тебя на лбу: «Собственность лорда Лукаса Хокинза. Любой, кто осмелится на нее посмотреть, будет удушен на месте».
Эмма засмеялась:
– Сомневаюсь, что все это уместится у меня на лбу.
Втайне она ликовала от идеи быть его «собственностью», но это же и тревожило. После обернувшегося катастрофой брака Эмма не желала больше считать себя чьей-то собственностью. И уж точно не была собственностью Люка. Она ему ничего не обещала, и он ей ничего не обещал. Но даже если бы они дали друг другу какие-то обещания, Эмма очень сомневалась, что сможет когда-нибудь примириться с мыслью снова принадлежать мужчине. Всю жизнь она считалась чьей-то собственностью: сначала отца, затем – Генри. Сейчас она принадлежит только себе и решения принимает сама. И это ей нравится.
Но размышлять об этом некогда. Им нужно решать более важные задачи.
– Что же мы будем делать? – пробормотала Эмма, глядя на дорогу, за поворотом которой скрылась почтовая карета.
– Прежде всего устроимся на ночлег. Ты еще не согрелась. Затем найдем доктора. А потом я подыщу нам новую карету. – Он самоуверенно усмехнулся. – Если все пойдет хорошо, завтра мы снова тронемся в путь.
Глава 11
Врач долго мял ногу Эммы. Она стиснула зубы, но жаловаться не стала. Наконец он объявил, что у нее сильное растяжение. От колеса, упавшего ей на ногу, остались только синяки и ушиб, а пострадала она, когда ударилась о землю и вывихнула лодыжку. Честно говоря, Эмма не помнила, как все произошло, – в памяти все размылось.
Доктор заверил Люка, что растяжение – это не опасно и через несколько недель все пройдет, если Эмма не будет утруждать ногу. Он наложил тугую повязку, велел держать ногу на одном уровне с телом, через равные промежутки времени делать горячие компрессы и вручил ей трость.
Когда врач вышел из комнаты, снятой ими на постоялом дворе «Блю белл», Люк не сдвинулся с места. Эмма сидела на кровати, прислонившись спиной к стене, а Люк стоял и разъяренно смотрел на нее, сжимая и разжимая кулаки. Он был в бешенстве – на самого себя, на то, что позволил ей пострадать. Вот еще одно подтверждение его никчемности.
И это не говоря о том, что он врал ей с самого начала.
Люк сдержанно вздохнул. Необходимо было найти карету. Он попытался улыбнуться Эмме, но это скорее напоминало гримасу.
– Дилижанс.
– Что?
– Чтобы добраться до Лондона, мы наймем дилижанс.
Эмма сначала задумалась над предложением, затем криво усмехнулась:
– Там, в Бристоле, я бы пришла от этой мысли в восторг.
Люк нахмурился.
– Но не сейчас?
– Полагаю, я привязалась к маленьким экипажам. Мне было бы жаль видеть дилижанс развалившимся на куски.
Он подошел к кровати, сел на край и взял ее изящную ручку в свою большую руку.
– Не следовало мне его покупать. Мог бы сразу додуматься.
– Я увидела всю Англию, от юга до севера. Каждый день дышала свежим, чистым воздухом. Это бесподобный опыт. В Бристоле я даже представить не могла, как сильно мне все это понравится.
– Но ты пострадала, – хмуро произнес он.
– Не так уж страшно.
– Могло быть и хуже.
И намного хуже. Люк снова вспомнил, как ее тело взлетело в воздух, как тряпичная кукла, а потом рухнуло на землю. А следом полетело колесо. Господи, эти кошмарные картинки снова и снова представали перед глазами, а живот скрутило в тугой узел.
– Но не случилось же, – возразила Эмма. – Со мной все хорошо, благодаря твоему умению управляться с лошадьми.
Люк поднес ее руку к губам и нежно поцеловал костяшки пальцев.
– Отдыхай. Я должен спуститься вниз и подыскать нам новый экипаж.
Эмма вздохнула:
– Ну хорошо. Пока тебя не будет, я напишу Джейн.
Люк принес письменные принадлежности и устроил все так, чтобы ей не пришлось выбираться из постели. Затем надел сюртук и ушел.
Полчаса спустя он нанял дилижанс, который отправлялся от «Блю белл» на следующий день ровно в девять утра.
Уже возвращаясь к Эмме, он зацепился взглядом за паб напротив постоялого двора. Приближалось обеденное время, и народу в нем становилось все больше.
Ему необходимо выпить. Всего одну порцию, а потом он вернется к Эмме, и они пообедают вместе, а может быть, он даже отнесет ее вниз.
Солнце садилось. Пришла служанка и зажгла лампы. Эмма не стала заказывать обед наверх – Люк говорил, что они поедят внизу.
Прошел еще час. И еще. Другая служанка принесла ей стопку горячих полотенец для больной щиколотки. Эмма поблагодарила ее и отослала.
Она уже поняла, куда он делся. Отложив полотенца, Эмма дохромала до окна и прижалась лбом к стеклу.
Этот мужчина вызывал в ней такие противоречивые чувства: от подлинного счастья до глубокого отчаяния. Она знать не знала, что способна на столь сильные чувства.
Сейчас преобладало отчаяние. Эмма просто ненавидела то непреодолимое влечение, которое заставляло его покидать ее. Она знала, он бы уходил каждый вечер. В Беррике-на-Твиде Люк оставался с ней по одной простой причине – им было чем заняться в постели.
Она бы и сегодня с радостью увлекла его в постель. Тот прилив желания, нахлынувший после поломки двуколки, никуда не делся, по-прежнему таился где-то в ней – мощный и восхитительный.
Но сегодня это желание удовлетворено не будет, это уж точно. Люка здесь нет. Он ушел в паб через дорогу, на который посматривал еще днем, когда они только входили на постоялый двор.
Эмма стояла у окна, вглядываясь в ночь, и ее отчаяние сменялось гневом. Она даже подумала, не пойти ли в паб, чтобы увести Люка оттуда. Но нет. Она не будет устраивать сцен – но она слишком зла, чтобы обойтись без скандала. Хочется на него наорать. Хочется его избить!
Стекло, к которому она прижималась лбом, было холодным, как льдышка. Комната их располагалась в задней части постоялого двора, и в переулке, а также и в конюшнях было темно. На улице холодно, все давно разошлись по домам. Все, кроме Люка.
Эмма прижала к стеклу ладонь, сообразив, что начала испытывать к лорду Лукасу Хокинзу чувство собственности. Ей уже кажется, что она имеет право решать, чем ему заняться вечером. Но на самом-то деле все не так. По сути, он ей вообще ничего не должен, не давал никаких обещаний и может пойти туда, куда пожелает. Но сердце твердило другое. Сердце говорило, что они стали слишком близки друг другу и уже не могут оставаться равнодушными.
Она слишком к нему привязалась, а это опасно. Эмма знала Люка достаточно, чтобы понимать – он не похож ни на кого из ее знакомых. Очаровательный и мрачный, дразнящий и чувственный, требовательный и щедрый, удовлетворенный и вместе с тем тоскующий по чему-то, что она с радостью бы ему дала. Люк сводил с ума интригующим сочетанием в своей натуре света и тьмы. Даже сейчас он столь многое скрывал от нее.
Но как может женщина приказывать сердцу, что чувствовать?
Она ждала. Шли долгие часы. Горничная принесла выстиранную, мокрую одежду, развесила ее. Оставалось надеяться, что за ночь платье и белье высохнут, потому что, если Люк и в самом деле намерен уехать завтра, рано утром нужно будет все упаковать, а влажная одежда может заплесневеть.
Эмма села на кровать и положила ногу на одном уровне с телом, как велел доктор.
Она ждала. Ждала и злилась все сильнее. И все сильнее жалела себя. На глаза наворачивались слезы, но она запретила им течь.
«Почему, Люк? Зачем ты делаешь это с собой? С нами?» – мысленно вопрошала она.
Эмма надела ночную рубашку и попыталась уснуть. Бесполезно. Она была слишком взбудоражена. Слишком сердита, растеряна и обижена. Люк занимал все ее мысли. В первый раз после знакомства с ним Эмма задумалась о том, как сможет пережить расставание.
Он вернулся рано утром. Эмма так и не сомкнула глаз, но, услышав, что в замке поворачивается ключ, отвернулась к стенке и притворилась спящей. Он, спотыкаясь, ввалился в комнату, сквернословя себе под нос. Запер дверь, снял рубашку и упал рядом с ней на кровать. От него ужасно несло спиртным, и слезы снова навернулись на ее глаза.
– Эмма?
Голос звучал невнятно, он произнес ее имя так, будто это незнакомое ему иностранное слово.
Она зажмурилась и не ответила.
Он прижался губами к ее волосам и неразборчиво произнес:
– Прекрасный ангел. Спи, любовь моя.
Только теперь одна-единственная слеза скатилась по щеке Эммы, оставляя за собой горячий, болезненный след.
На следующее утро Эмма проснулась от запаха яиц, ветчины, гренков и горячего кофе.
Она пошевелилась, потянулась. Вспомнила вчерашнюю ночь, и в груди у нее что-то сжалось, когда она увидела Люка – тот встал с кресла, держа в руках поднос.
Эмма придала лицу бесстрастное выражение.
Люк сел на край кровати, поставил поднос на колени и посмотрел на нее с бесконечной нежностью.
– Как твоя щиколотка?
Когда Эмма осторожно подвигала ею, ступню пронзила боль.
– Все так же.
– Я заказал тебе завтрак.
– Спасибо.
Она села, подвинулась назад и уперлась спиной в стену, стараясь не шевелить больной ногой и не морщиться от прикосновения одеяла, соскользнувшего на пол.
Увидев содержимое подноса, Эмма широко распахнула глаза: две чашки кофе, причем в одной много сливок, как она любит, и только одна тарелка, на которую горой навалены яйца, ветчина, гренки, сладкие булочки и масло.
– Чтобы ты набралась сил, – сказал он, внезапно став похожим на полного надежды мальчишку.
Эмма потянулась к тарелке, но Люк перехватил ее руку.
– Позволь тебя покормить.
– Я не инвалид и могу поесть сама.
– Знаю. Но… сегодня утром мне бы очень хотелось покормить тебя завтраком.
Эмма точно знала, что он делает – пытается загладить вчерашний уход.
Она вздохнула и сказала:
– Я в жизни не съем столько всего.
– Надеюсь, ты поделишься со мной.
Неискренне улыбнувшись, Эмма кивнула.
Он намазал гренок маслом, оторвал кусочек для нее и кусочек для себя. Меняясь вилкой, они ели яйца и мясо, и в конце концов Эмма поняла, что желудок ее приятно полон. Люк убрал поднос на стол и снова сел на кровать. Держа в руках чашку с кофе, Эмма смотрела на Люка, и в голове у нее бушевало множество вопросов и обвинений. От воспоминаний о том, что он вынудил ее чувствовать себя брошенной, где-то глубоко внутри словно образовалась темная яма.
Но ведь он ей говорил, что в конце концов именно это и случится. Так чему удивляться? И все-таки Эмма жалким голоском спросила:
– Почему ты вчера не вернулся?
Люк посмотрел на нее с непроницаемым выражением лица и ответил:
– Прости.
Неужели вот такое бесцветное извинение может усмирить бушующие в ней темные чувства? Ох, вряд ли.
– Ночью я сидел в пабе, – сказал Люк, – и думал только об одном – какой я лжец. Как много я тебе врал.
Эмма уставилась на него. Сердце внезапно бешено заколотилось.
– Я больше не могу врать тебе, Эм.
– А в чем дело? – осторожно спросила она.
Ну что еще такое? О чем он, черт возьми, говорит? Может, он женат? Или это как-то связано с его тайными делами в Вустере?
Люк сглотнул с такой силой, что даже кадык дернулся, и вид у него внезапно сделался очень неуверенный.
– Прошлым летом я кое-что узнал. Что-то, полностью изменившее мою жизнь, но при этом многое объяснившее о моем прошлом. – Он уставился на простыни, затем перевел взгляд на Эмму. – Как тебе хорошо известно, моя мать пропала в апреле. Во время поисков моему брату пришлось обратиться к барону Стэнли. Ты о нем слышала?
– Нет.
– Его земли прилегают к Айронвуд-Парку. Стэнли хотел, чтобы его дочь Джорджина вышла замуж за Трента, и попытался вынудить брата к этому браку.
– Как? – выдохнула Эмма.
– У него имелись сведения, просто сокрушительные, о двух моих братьях – Марке и Тео. И обо мне.
Эмма в замешательстве нахмурила брови.
– Что за сведения?
Люк отвернулся и уставился в окно, к которому она прислонялась в долгую вчерашнюю ночь.
– Я не родной брат герцога Трента, – тусклым голосом сказал он. – Я сводный брат, только по матери. Я незаконный сын вдовствующей герцогини Трент и лорда Стэнли.
Эмма непонимающе смотрела на него.
– Когда Трент был еще младенцем, у моей матери завязалась короткая любовная интрижка с лордом Стэнли. Старый герцог об этом узнал и, конечно, пришел в бешенство, но согласился вырастить меня как родного сына, при условии, что правда о связи матери и Стэнли никогда не выплывет наружу.
– Боже правый, – пробормотала Эмма, – и ты ничего не знал?
Он медленно кивнул.
– Ничего. Почти двадцать восемь лет я считал, что герцог Трент – мой отец.
– О, Люк, я тебе так сочувствую!
– Никто из нас не знал. Ни Трент, ни я, ни остальные братья, ни сестра. Нас всех держали в неведении, пока прошлым летом Стэнли не открыл правду в попытке вынудить Трента жениться на его дочери.
– Но герцог на ней не женился, – задумчиво протянула Эмма. – Он женился на горничной.
– На Саре. – Уголок рта Люка дернулся. – Тренту удалось избежать этой катастрофы. Джорджина Стэнли – та еще штучка. Они с моим братом никогда не смогли бы поладить.
– Мисс Стэнли… выходит, она твоя сводная сестра, так?
– Да.
Он медленно повернул голову и посмотрел на нее. Глубина печали в его взгляде потрясла Эмму.
Прожить жизнь в уверенности, что ты сын герцога, а в двадцать семь лет узнать, что это не так, что ты и вовсе незаконнорожденный. Твой отец – посторонний человек. У тебя есть сестра – тоже совсем тебе чужая. А те, кого ты считал братьями и сестрой, родные только наполовину. И даже твое имя тебе больше не принадлежит.
Она даже представить себе не могла, каково это.
– Ты уверен? – запинаясь, спросила Эмма.
Люк вздохнул и ответил:
– Да. Доказательства неопровержимы.
– А твои братья, Марк и Тео? Они тоже сыновья лорда Стэнли?
– Нет. – Голос его звучал невнятно, словно ему было трудно говорить. – Они незаконные сыновья старого герцога и одной из его любовниц. У Стэнли имеются доказательства и этого тоже. Так что… два моих младших брата… у нас с ними нет общей крови. Они вообще мне не братья. Трент и Сэм, два старших брата, – родные мне хотя бы по матери, а сестра… Никто не знает правды о ее происхождении. Стэнли и его ставил под сомнение.
– И все это в попытке заставить герцога Трента жениться на его дочери.
– Да. Этот человек – коварный мерзавец.
И при этом именно он и был его настоящим отцом. Эмма прислонилась головой к стене и закрыла глаза.
Люк прерывисто вздохнул.
– Так что, сама видишь, я все время врал тебе о том, кто я такой на самом деле. Все мое существование – сплошная ложь. То, что я считаюсь сыном герцога, законным братом Трента и его наследником – фальшивка. Я всего лишь бастард, притворяющийся тем, кем он не является.
Эмма зажмурилась еще сильнее, и они долго сидели в молчании. Не шевелились, не разговаривали.
Для нее Люк по-прежнему остается Люком. Все тем же мужчиной, которым она восхищается, который может так разнообразно довести ее до пика восторга. В нем ничего не изменилось, но она стала гораздо лучше его понимать. Смогла глубже заглянуть ему в душу.
Эмма открыла глаза.
– Ты сказал, это может изменить то, что происходит между нами. Но я не понимаю как.
Люк сжал губы в тонкую ниточку и посмотрел на нее.
– Я не имею права на то положение, которое считал законно своим. Я – самозванец. И по сути – воплощение зла. Я зачат в грехе.
Эмма заморгала.
– О чем ты?
– Я не заслуживаю ничего из того, что имею. Получаю денежное содержание из поместья герцога, но разве я имею на это право? Нет. Я бастард, зачатый ублюдком. У меня вообще ничего не должно быть, а я рос в такой праздности, что не выживу, если откажусь от денег покойника, с которым не связан законными узами.
– Твой брат на это не согласится!
Люк безрадостно засмеялся:
– Похоже, ты очень много знаешь о Тренте.
– От тебя. Это же ты рассказывал мне про герцога. Я знаю, что вы с ним не часто сходитесь во мнениях, но я вижу, что он тебе небезразличен. И очевидно, он о тебе тоже заботится. Думаю, он гроша ломаного не дал за это дурацкое откровение.
– О, еще как дал, – негромко произнес Люк, отвернулся и провел ладонью по волосам.
Эмма стиснула зубы. Люк воспринял откровения о настоящем отце как доказательство того, что он ничтожество, недостойный человек.
– Дурачок.
Люк резко повернул к ней голову и моргнул. Эмма попыталась придвинуться к нему поближе, стараясь при этом не шевелить ногой. Обняла Люка за шею и притянула к себе. Поцеловала его в губы и прижалась к его щеке, колючей от щетины.
– Не позволяй этим мыслям разрушить тебя, Люк. То, что ты узнал, ничего в тебе не меняет.
– Разве? – хриплым от эмоций голосом спросил он.
– Конечно. – Она снова поцеловала его в губы, на этот раз крепко. – Ничего. – Опять прильнула к его губам. – Это ничего не меняет в том, что я чувствую к тебе. Что я думаю о тебе. Не меняет ничего в твоей душе. Здесь. – И прижала руку к его сердцу.
Люк схватил ее за плечи. Его голубые глаза сверкали, как два сапфира.
– Каждый раз, когда кто-то называет меня «милорд», я чувствую себя лжецом. Я не тот, за кого ты меня принимала!
– Очень даже тот. Ты именно тот, за кого я тебя приняла. Мужчина, которого я хочу. Мужчина, который мне нужен. Прямо сейчас.
Она потянула вверх ночную рубашку, не обращая внимания на сразу занывшую лодыжку.
– Ты мне нужен, – прошептала Эмма, покрывая поцелуями его лицо. Отодвинулась на секунду, чтобы стащить с себя рубашку. Отбросила ее в сторону, осталась нагая, и руки Люка уже заскользили по ее телу, гладя живот и груди.
Эмма легла на спину, потянув его за собой. Опустила руку к поясу его брюк. Его древко возбудилось мгновенно, и Эмма нетерпеливо застонала.
– Эмма! – простонал Люк. И перехватил инициативу, распоряжаясь, как всегда, властно и уверенно.
Где-то в глубине возник трепет, растекся по всему телу. Эмма извивалась под ним, возбужденная, жаждущая. Она хотела его ночью, изнывала без него, но сейчас вожделение усилилось стократно, заглушая все здравые мысли. Эмма рывком сдернула с него бриджи, и Люк ногой откинул их на пол. Она обвила его руками.
– Хочу тебя. Хочу. Пожалуйста. Пожалуйста! – шептала она.
Одним мощным толчком он вторгся в нее глубоко-глубоко. Эмма ахнула, принимая его, и посмотрела ему в лицо. Безумные голубые глаза не отрывались от нее.
– Глубже, Люк. Дай мне больше себя.
Низко застонав, он начал вторгаться в нее мощными, могучими толчками. Наклонив голову, завладел ее ртом, вонзая в него язык одновременно с толчками. Одна рука скользнула на грудь, сжала ее.
И тело ее моментально напряглось. Его поцелуи, прикосновения, сам он в ней – все это делало наслаждение непереносимо сладким. Тело ее с головы до пяток натянулось, как скрипичная струна, а Люк виртуозно играл на ней, пока ее не затрясло от наслаждения.
Его вкус – соль и мужчина, с намеком на кофе, выпитым за завтраком. Такой твердый и такой горячий. С каждым толчком он входил в нее невозможно глубоко, проталкивался все дальше, и Эмме казалось, что еще чуть-чуть, и он прикоснется к самой ее душе.
Ее наслаждение было таким мощным, что перед глазами заплясали черные пятна. Глаза ее закатились, она с силой вцепилась в его рубашку.
Но Люк был рядом, он оберегал ее. Она знала – пока ее сотрясают волны удовольствия, он не позволит случиться ничему плохому.
Медленно она возвращалась обратно в мир, задыхаясь, чувствуя, как сердце мчится галопом. Люк тоже тяжело дышал, с каждым его выдохом волосы ее разлетались.
Он провел большим пальцем по ее сверхчувствительному соску, и Эмма снова задрожала. Между ног у нее было скользко, мокро и жарко, и Люк снова входил в нее, все так же мощно и глубоко. Он не останавливался. Он был неудержим, тело его двигалось так, словно тут ему самое место и он не собирается его покидать никогда. Через несколько минут Эмма снова ощутила сладкое приближение пика. Взрыв оказался таким резким и мощным, что она едва не рыдала. Эмме, распростертой под Люком, казалось, что из ее тела вытащили все до единой косточки.
Еще через несколько секунд бешеной атаки он вышел из нее, со стоном обхватил себя ладонью, и теплое семя полилось Эмме на живот.
Люк рухнул на нее, тяжелый, но не чересчур, потому что удерживал часть веса на локтях и коленях. Она крепко обняла его, наслаждаясь весом мощного мужского тела. Уткнувшись лицом в основание шеи, она нежно целовала его, а он тяжело дышал ей в волосы.
Спустя несколько минут, когда оба слегка отдышались, Люк медленно, с трудом поднял голову, словно она весила тонну.
– Ты говорила правду? – спросил он, и при этом лицо у него было таким юным и ранимым, что в горле у Эммы возник комок. – Что я тот человек, за которого ты меня принимала? Тот, кого ты хочешь?
– Да, – ответила она голосом хриплым, но твердым. – Клянусь жизнью всех, кто мне дорог, я говорила правду! Каждое мое слово – чистая правда.
Люк закрыл глаза и снова опустил голову, но губы его прижимались к ее волосам, а рука крепко обнимала за спину.
– Ты ангел, – едва слышно произнес он.
– Нет, Люк, я не ангел. Я просто женщина, которой ты небезразличен.
«И которая, кажется, в тебя влюбляется», – вдруг поняла она.
Глава 12
Они четыре дня мчались во весь опор, часто меняя лошадей и каждый день нанимая новую пару форейторов. Погоду нельзя было назвать идеальной, но теперь Люк с Эммой ехали в закрытом экипаже, и дождь им не мешал.
В первый день добрались от Белфорда до Дарлингтона, на второй – доехали до Донкастера. На третий день они уже достаточно хорошо изучили дилижанс изнутри.
Эмма дремала, прислонившись к плечу Люка. Его рука лежала у нее на бедре, но вдруг медленно поползла вверх. С каждой секундой Эмма ощущала ее все острее и сама положила руку ему на бедро, подняла голову, и губы их встретились в долгом, томительном поцелуе.
Люк приподнял ее с сиденья и усадил на колени лицом к себе.
– Расстегни мне бриджи, – хрипло, с чувственным обещанием в голосе скомандовал он.
Эмма бросила взгляд на окно. Занавески с обеих сторон были раздвинуты, впуская внутрь золотые солнечные лучи.
Он выгнул бровь.
– Хочешь, я задерну занавески?
Она едва не сказала «да», но вовремя спохватилась. Было что-то порочно-опьяняющее в мысли, что любой может увидеть, чем они собрались заняться. Например, фермер заглянет в окно проезжающего мимо дилижанса и увидит любовников в порыве страсти.
От этой мысли сердце забилось быстрее. Ради спасения собственной жизни она не смогла бы объяснить, почему это так ее возбуждает, но так уж оно было.
Сидя на коленях у Люка, чувствуя, как грохочут под ними колеса экипажа, Эмма медленно покачала головой.
Губы его изогнулись.