Восхождение Губернатора Бонансинга Джей

Глава 21

— Что, черт возьми, ты делаешь? — спрашивает Брайан своего брата, пока мёртвая девочка клацает в воздухе зубами от голода. Она глядит своими белёсыми глазами на Брайана.

— Всё будет хорошо, — говорит Филип, утягивая за собой свою мёртвую дочку по коридору.

— Тебе нельзя…

— Занимайся своими делами.

— Но что, если кто-нибудь…

— Меня никто не видел, — говорит Филип, открывая пинком дверь в прачечную.

Этот кошмар клаустрофоба — комнатушка, застеленная линолеумом, с пробковыми стенами, со сломанной стиральной машиной и сушилкой, и застарелой смесью для кошачьих туалетов в швах пола. Филип тащит слюнявое, рычащее существо в угол и привязывает к водопроводной трубе. Он делает это нежно, но с мастерством дрессировщика животных.

Брайан наблюдает из коридора, ужасаясь тому, что он видит. Филип расстилает одеяла на полу и оклеивает острые углы стиральной машины, чтобы защитить Пенни-зомби от повреждений и возможности быть обнаруженной. Теперь очевидно, что он подготовился к этому заранее. Он тщательно всё продумал. Он фиксирует импровизированный кожаный поводок, изготовленный из пояса и цепи вокруг её головы, закрепляя его на трубе.

Филип занимается своим делом с нежностью и строгостью опекуна, подготавливающего кресло для ребенка-инвалида. Стальным шестом он удерживает крошечного монстра на расстоянии вытянутой руки и тщательно фиксирует ограничитель на стене. Всё это время зомби-ребёнок рычит и дёргает свой ограничитель.

Брайан наблюдает за происходящим. Он не может решить: убежать, разрыдаться или закричать. У него складывается ощущение, что он наткнулся на что-то неприлично интимное, и на краткий миг его бешеные мысли уносятся в то время, когда ему было восемнадцать лет, и он посещал дом престарелых в Вэйнсборо, чтобы попрощаться с умирающей бабушкой. Он никогда не забудет, как выглядел медбрат, который о ней заботился. Почти ежечасно тот санитар должен был очищать дерьмо с задницы старой леди. Выражение его лица, когда он делал это в присутствии её родственников в комнате, было ужасным: смесь отвращения, стоического профессионализма, жалости, и презрения.

То же странное выражение теперь искажает лицо Филипа Блейка, когда он обвязывает ремнями голову маленького монстра, тщательно избегая опасной зоны вокруг её клацающих челюстей. Он тихонько напевает ей, пока закрепляет оковы. Какую-то фальшивую колыбельную, которую Брайан не может определить.

Наконец, Филип остаётся доволен креплением. Он нежно гладит голову Пенни-зомби, а затем целует её в лоб. Девочка щёлкает челюстями в сантиметрах от его яремной вены.

— Я оставлю свет, солнышко, — говорит ей громко Филип, будто бы обращаясь к иностранке, прежде чем спокойно развернуться и выйти из прачечной, надёжно закрывая за собой дверь.

Брайан стоит в коридоре и у него кровь стынет в жилах.

— Ты не хочешь поговорить об этом?

— Все будет хорошо, — Филип вновь избегает контакта глазами и уходит к себе в комнату.

Хуже всего то, что прачечная находится рядом со спальней Брайана, и с этого момента, он слышит Пенни-зомби каждую ночь, царапающую, стонущую, бьющуюся в своём заточении. Она настойчивое напоминание о… чём? Апокалипсисе? Безумии? У Брайана даже нет нужных слов, чтобы описать это явление. И запах в тысячу раз хуже кошачьей мочи. И Филип проводит много времени, запершись внутри с мёртвой девочкой, делает Бог знает что, и это ещё более глубоко вбивает клин между тремя мужчинами. Всё ещё в муках горя и шока, Брайан разрывается между жалостью и отвращением. Он по-прежнему любит своего брата, но эта ситуация была уже из ряда вон. Ник не высказывал никаких комментариев по этому вопросу, но Брайан точно мог сказать, что дух Ника сломлен. Молчание между ними становятся всё длиннее и напряжённее. Брайан и Ник начинают проводить больше времени за пределами квартиры, блуждая по безопасной зоне, знакомясь с жизнью города.

Молчаливый и незаметный, блуждающий по периферии небольшого анклава, Брайан узнает, что город, в основном, разбит на две социальные касты. Первая группа, наиболее влиятельная, включает в себя тех, кто владеет полезным ремеслом или специальностью. Брайан обнаруживает, что это первая группа состоит из: двух каменщиков, слесаря, врача, владельца оружейного магазина, ветеринарного врача, сантехника, парикмахера, автомеханика, фермера, повара и электрика. Вторая группа, Брайан называет их Иждивенцами, образовалась из больных, молодых, сплошь "белых воротничков" с сомнительных административных задворок. Это бывшие менеджеры среднего звена и офисные трутни, бумажные работники и руководители компаний, которые когда-то получали шестизначные доходы и управляли огромными транснациональными корпорациями. Теперь они просто занимают место, как устаревшие аудиокассеты. Отголоски старого курса социологии просыпаются на задворках ума Брайана, и он задумывается, сможет ли эта малочисленная, шаткая горстка отчаянных душ когда-либо превратиться в подобие сообщества.

Исключением кажутся три члена Национальной Гвардии, которые забрели в Вудбери из близлежащей Станции Гвардии пару недель назад и принялись расталкивать людей вокруг. Это маленькая неконтролируемая группировка, которую Брайан называет Хулиганами, во главе с фанатичным бывшим морским пехотинцем с короткой стрижкой и ледяными синими глазами. Его называют Гэвин (или "Майор", как обращаются к нему подчиненные). У Брайана заняло пару дней, чтобы определить Гэвина как социопата с жаждой власти и грабежа. Может быть, эта чума сорвала Гэвину крышу, но в течение первой недели в Вудбери, Брайан видел, как Гэвин и его воины в самоволке выхватывали провизию из рук беспомощной семьи и воспользовались несколькими женщинами под дулом пистолета позади гоночного трэка ночью.

Брайан держит дистанцию и не высовывается. Пока он делает немые наблюдения об иерархии Вудбери, он продолжает слышать имя Стивенс. Из того, что он может собрать из разрозненных разговоров с горожанами, выходит, что Стивенс был ЛОР-врачом с собственной практикой в пригороде Атланты. После переворота, Стивенс выехал в более безопасное место, по всей видимости в одиночестве, как считают некоторые — из-за развода. Хороший доктор быстро наткнулся на разношерстную группу оставшихся в живых в Вудбери. Увидев оборванных жителей, поражённых болезнью, плохо питающихся, у многих из которых были телесные повреждения, Стивенс решил предложить свои услуги. С тех пор он был занят, оперируя в бывшем Медицинском центре округа Мериуэзер, в трёх кварталах от гоночного трэка.

В полдень на седьмой день пребывания в Вудбери, продолжая тяжело дышать, с болью в боку при каждом вдохе, Брайан наконец собирается с силами, чтобы посетить приземистое, серо-кирпичное здание на южном конце безопасной зоны.

— Ты счастливчик, — говорит Стивенс, прикрепляя рентгеновский снимок на световую панель. Он указывает на белесоватое изображение ребер Брайана. — Никаких серьёзных разрывов … всего три лёгких перелома второй, четвёртой и пятой грудных мышц.

— Счастливчик, ха? — бормочет Брайан, сидя без рубашки в мягкой каталке. Комната — унылый склеп, обклеенный плиткой, в подвале медицинского центра, бывшая когда-то лабораторией патологии, а сейчас служащая смотровой Стивенса. Воздух дурно пахнет дезинфицирующими средствами и могилой.

— Признаю, это не то слово, которое я слишком часто использовал в последние дни, — говорит Стивенс, поворачиваясь к шкафу из нержавейки, рядом со световой панелью. Он высокий, подстриженный, искусно ухоженный человек, в возрасте близком к пятидесяти, с дизайнерскими очками в стальной оправе, низко сидящими на переносице. Он носит больничных халат поверх мятой оксфордской рубашки. Своего рода утомлённый, профессорский интеллект сквозит в его глазах.

— А хрипы? — спрашивает Брайан.

Доктор выуживает из полки пластиковые пузырьки.

— Плеврит на ранней стадии из-за повреждения ребер, — бормочет он, отыскивая нужное лекарство. — Я рекомендовал бы вам кашлять как можно больше… это будет больно, но зато будет препятствовать отеку легких.

— А мои глаза? — в последние несколько дней у Брайана усилилась острая боль в левом глазу, излучаемая его сломанной челюстью. Каждый раз, смотрясь в зеркало, он видит, что его глаз становится всё более красным.

— По мне — выглядит хорошо, — говорит доктор, вытаскивая с полки бутылочку с пилюлями. В вашей нижней челюсти с одной стороны есть мерзкий синяк, но он должен зажить вовремя. Я собираюсь дать вам Напроксен от боли.

Стивенс передает пузырёк, после чего стоит, скрестив руки на груди.

Брайан невольно тянется к своему бумажнику. — Я не уверен, есть ли у меня…

— Здесь не платят за оказанные услуги, — произносит доктор с поднятой бровью, несколько смущенный инстинктивным жестом Брайана. — Здесь нет штата, нет никакой инфраструктуры, нет календарного контроля, и если на то пошло, нет приличной чашки кофе эспрессо или бестолковой ежедневной газеты.

— О… верно. — Брайан кладет пилюли в карман. — А что с бедром?

— Ушиблено, но целое, — говорит он, выключая световую панель и закрывая дверь.

— Я бы не волновался об этом. Вы может надеть рубашку.

— Хорошо… спасибо.

— Вы не болтун, да?

Доктор моет руки в раковине у стены и вытирает о грязное полотенце.

— Думаю, нет.

— Вероятно, так лучше, — говорит доктор, складывая полотенце и бросая его в раковину. — Возможно, вы даже не пожелаете назвать мне свое имя.

— Ну…

— Все нормально. Забудьте. В отчетах я запишу вас как Цыгана со сломанными рёбрами. Вы не хотите рассказать мне, как это произошло?

Брайан пожимает плечами, надевая рубашку.

— Упал.

— Отбивали атаку образчика?

Брайан смотрит на него. — Образчика?

— Простите… клиническое название. Кусаки, зомби, гнойные мешки, независимо от того, как они называются. Так как вы были ранены?

— Ну… что-то типа этого.

— Вы хотите профессиональное мнение? Прогноз?

— Конечно.

— Валите отсюда к чертям, пока еще можете.

— Почему это?

— Теория хаоса.

— Простите?

— Энтропия… империя пала, звезды меркнут… ледяные кубики в вашем бокале тают.

— Простите, я не совсем понимаю.

Доктор подтолкнул кверху свои очки на носу.

— На промежуточном уровне этого здания есть крематорий… сегодня мы сожгли ещё двух мужчин, один из них был отцом двух детей. Вчера утром они были атакованы с северной стороны. Они воскресли прошлой ночью. Больше Кусачих проходит через… дыры в баррикаде. Теория хаоса состоит в невозможности закрытой системы остаться устойчивой. Этот город обречён. Никто не управляет… Гэвин и его дружки отчаянные бандиты… и вы, мой друг, просто следующий кусок мяса.

Долгое время Брайн молчит и просто смотрит в сторону доктора.

Наконец, Брайан отталкивается от стола и протягивает ему руку.

— Я не забуду этого.

Той ночью, одурманенный лекарствами, Брайан Блейк слышит стук в дверь своей спальни. Прежде чем он успевает встать и включить свет, дверь с щелчком открывает и в нее заглядывает Ник.

— Брайан, ты не спишь?

— Как всегда, — ворчит Брайан, вылезая из-под одеяла и садясь в кровати. От энергии генератора в квартире работают только несколько сетевых розеток. Комната Брайана обесточена. Он включает фонарь на батарейках и видит, как Ник заходит в комнату, полностью одетый, с тревожным выражением лица.

— Ты должен кое-что увидеть, — произносит Ник, подходит к окну, всматриваясь через жалюзи. — Я видел его прошлой ночью… всё то же самое.

Бесшумной походкой, Брайан присоединяется к Нику у окна.

— На что ты смотришь?

Сквозь жалюзи, в темноте пустыря, из-за далеко стоящих деревьев появляется силуэт Филипа. В темноте он выглядит тощим как палка. С тех пор, как умерла Пенни, он сильно похудел, не высыпаясь и живя впроголодь. Он смотрится невероятно худым и разбитым, словно его выцветшие джинсы — единственная вещь, которая скрепляет его долговязые конечности. Он несёт ведро и шагает странной деревянной походкой, словно лунатик или робот.

— Что там в ведре? — почти риторически, шёпотом спрашивает Брайан.

— То-то и оно! — Ник нервно царапает себя. — Он и прошлой ночью его нёс.

— Просто не бери в голову, Ник. Стой здесь. — Брайан выключил фонарь. — Давай просто посмотрим, что произойдет.

Немного спустя звук открывающейся входной двери оглашает тёмную квартиру. Слышны шаркающие шаги Филипа, пересекающие гостиную и направляющие к холлу.

Щелчок двери прачечной сопровождается взволнованным рычанием Пенни, звоном цепи и искажёнными стонущими звуками — шумами, к которым почти привыкли Брайан и Ник. Затем их ушей достигает звук, которые они не слышали прежде: влажной грязи, падающей на плитку… сопровождаемый странным, животным, липким ворчанием поедающего пищу зомби.

— Какого чёрта он там делает? — Ночью лицо Ника от ужаса белее луны.

— Твою мать, — шепчет Брайан. — Он ведь не мог…

Брайан не успевает закончить мысль, потому что Ник направляется к двери с валящим из ушей паром, прямо в коридор. Брайан следует за ним.

— Ник, не надо…

— Не может этого быть, — сшибая углы, Ник идет по коридору к прачечной.

Он громко стучит в дверь.

— Филип, что происходит?

— Уходи!

Приглушенный голос Филипа дрожит от волнения.

— Ник… — Брайан пытается встать между Ником и дверью, но уже слишком поздно.

Ник поворачивает ручку. Дверь не заперта. Ник входит в прачечную.

— Боже мой!

Сдавленный стон Ника достигает ушей Брайана за секунду до того, как Брайан видит то, что происходит в прачечной.

Брайан протискивается в узкую щель и видит мёртвую девочку, поедающую человеческую руку.

Первая реакция Брайана: не отвращение или омерзение, или даже возмущение, которые, в виде сумбурной смеси эмоций, охватывают шокированного Ника, наблюдающего за процессом кормления. Вместо этого, волны печали омывают Брайана. Вначале он не произносит ни слова, просто смотрит на своего брата, склонившегося над крошечным ожившим трупом.

Игнорируя присутствие других мужчин, Филип спокойно вытаскивает из ведра отделенное человеческое ухо и терпеливо ждет пока Пенни-зомби закончит есть руку. Она жадно поглощает пальцы мужчины средних лет, с неистовым удовольствием, пережевывая бескровные волосатые суставы с розовыми прожилками, словно деликатес, со свисающей с её губ пенистой слюной.

Она едва приостанавливается, чтобы проглотить, перед тем как Филип кладет ей между почерневших зубов человеческое ухо, предлагая ребенку кусочек с заботой и беспокойством священника, предлагающего облатку причастнице. В бессмысленном забвении, Пенни-монстр пожирает хрящи и кусочки человеческой кожи.

— Я ухожу отсюда, — наконец произносит Ник Парсонс, поворачивается и стремительно выходит из комнаты.

Брайан входит и приседает рядом со своим братом. Он не повышает голоса и не обвиняет Филипа ни в чем. Брайан погружается в горе и единственное, что он может сказать:

— Что происходит, мужик?

Филип склоняет голову.

— Он уже был мёртв… они сожгли его… я нашел его тело в баке, позади клиники… он умер от чего-то ещё. Я просто взял несколько кусочков… никто не заметил…

Пенни-монстр закончила есть и снова зарычала.

Филип кормит её кровоточащей оторванной ногой, с торчащей костью в лодыжке, похожей на покрытый слизью бивень.

— Ты думаешь это..? — Брайан подбирает слова.

— Ты думаешь, это была хорошая идея?

Филип опустил глаза на пол, в то время как липкие, влажные звуки безумства наполняют прачечную.

Девочка-зомби грызёт кость, и голос Филипа понижается на октаву, раскалываясь от эмоций.

— Думай о нём, как о доноре органов..

— Филип…

— Я не могу отпустить ее, Брайан… я не могу… она все, что у меня есть.

Брайан делает глубокий вздох, борясь с собственными слезами.

— Она — монстр… она больше не Пенни.

— Я знаю это.

— Тогда почему…

— Я вижу её и пытаюсь вспомнить… но не могу… не могу вспомнить… Я не могу вспомнить ничего, кроме этого безумия, в котором мы оказались… и того, как дорожные крысы застрелили её… ведь она всё, что у меня есть… — Боль и горе, наполняющие его голос, начинают нарастать, превращаясь во что-то страшное и тёмное. — Они забрали её у меня… всю мою вселенную… сейчас новые правила… новые правила..

У Брайана перехватывает дыхание. Он смотрит, как Пенни обгладывает отрезанную ногу. Он отворачивается. Он не может больше выносить это. Его живот сжимается в позывах рвоты, а рот увлажняется. Он чувствует, как к его горлу подступает жар и медленно поднимается на ноги.

— Мне надо… Я не могу оставаться здесь, Филип. Мне надо идти.

Брайан разворачивается, спотыкаясь вылетает из прачечной и на середине коридора падает на колени и громко изрыгает рвоту.

Его желудок почти пустой. Из него, главным образом, в болезненных судорогах, выходит только желчь. Его тошнит и тошнит, разбрызгивая кислоту на всю шестифутовую длину коридора между прихожей и гостиной. Он извергает содержимое своих кишок, и немедленно покрывается холодным потом по всему телу, захлебываясь кашлем. Приступ продолжается бесконечно долгое время, и каждый кашель мучительно пульсирует в его ребрах. Он кашляет и кашляет до тех пор, пока в изнеможении не рушится на пол.

В пятидесяти футах при свете фонарика, Ник Парсонс упаковывает свой рюкзак. Он засовывает смену белья, несколько банок с бобами, одеяла, фонарик и немного воды в бутылках. Он что-то ищет на загроможденном журнальном столике.

Брайану наконец удается сесть. Он вытирает рот тыльной стороной кисти.

— Ты не можешь уйти, мужик… не сейчас.

— Чёрта с два, могу, — отвечает Ник, отыскивая Библию, среди бумаг.

Он кладет Библию в рюкзак. Приглушенные чавкающие звуки достигают прихожей, подпитывая нервозность Ника.

— Умоляю тебя, Ник.

Ник застёгивает молнию на рюкзаке. Он не смотрит на Брайана, говоря:

— Я не нужен вам.

— Это не правда. — Брайан ощущает горький вкус желчи.

— Я нуждаюсь в тебе сейчас больше, чем когда-либо… мне нужна твоя помощь… надо держаться вместе..

— Вместе? — Ник поднимает глаза. Он забрасывает рюкзак на плечи, а затем идет мимо Брайана, тяжело опустившегося на пол. — Уже долгое время здесь никто не держится вместе.

— Ник, послушай меня.

— Он слишком далеко зашел, Брайан.

— Слушай. Я понимаю, о чем ты говоришь. Но дай ему еще один шанс. Может это был единичный случай… Возможно… Я не знаю. такое несчастье. Только ещё один шанс, Ник. Нам будет намного проще выжить, если мы останемся вместе.

В течение долгого, мучительного момента, Ник обдумывает всё это. Затем с утомленным, раздраженном вдохом, который словно выпускает его душу на волю, он опускает рюкзак.

На следующий день, Филип исчезает. Брайан и Ник даже не пытаются искать его. Большую часть дня они проводят не выходя из квартиры, едва разговаривая друг с другом, ощущая сами себя подобно зомби, тихо передвигаются от ванной до кухни и гостиной, где они сидят уставившись на ветреное небо в окне, пытаясь найти ответ, выход из этой нисходящей спирали.

Около пяти часов вечера, они слышат странный гул, приходящий снаружи. Гул похож на гибрид звуков цепной пилы и двигателя лодки. Беспокоясь о том, что он может иметь отношение к Филипу, Брайан подходит к чёрному ходу и прислушивается, затем выходит на улицу и делает несколько шагов по цементу заднего крыльца.

Шум становится громче. Вдали, на северной стороне города, грозовая пыльная туча поднимается в стальное серое небо. Шумное завывание двигателей и ярости убывает на ветру, и Брайан с облегчением понимает, что это всего лишь кто-то маневрирует на гоночном автомобиле по треку для мотоциклетных гонок. Время от времени, ветер эхом доносит звуки одобрительных восклицаний.

На мгновение, Брайан паникует. Разве эти идиоты не понимают, что весь этот шум притянет всех Кусачих в пределах пятидесяти миль? Брайан ошеломлен этим звуком циркулярной пилы, доносимым ветром.

Как блуждающий радио-сигнал, это задевает что-то обострившееся внутри него. Болезненные полузабытые воспоминания о времени до эпидемии, о ленивых воскресных днях, спокойных ночных снах, хождении в проклятый продуктовый магазин за распроклятым молоком.

Он надевает свой пиджак и говорит Нику, что идет на прогулку.

Вход на гоночный трек с главной улицы огорожен, высокое заграждение тянется между двумя кирпичными колоннами. По мере приближения, Брайан видит кучи мусора и старых шин, нагромождённые возле полуразрушенной билетной кассы, заколоченной исписанными досками.

Шум поднимается до рези в ушах: рёв двигателей и беснующийся толпы, сопровождающийся запахом бензина и жжёной резины. В небо поднимаются клубы пыли и дыма.

Брайан находит лазейку в заграждении и направляется туда, но вдруг слышит голос.

— Эй!

Он останавливается, поворачивается, и видит троих мужчин в неопрятном камуфляже, приближающихся к нему. Двоим из них около двадцати, у них жирные длинные волосы и штурмовые винтовки, взведённые на плечо, как у патрульных. Самым старший из троих — стриженный ёжиком агрессор в оливковом пиджаке, застёгнутом патронташем на груди — он выделяется из всех, очевидный лидер в этой команде.

— Плата за проход сорок баксов или эквивалент в продуктах, — говорит главный.

— Плата за проход? — недоумевает Брайан. Он замечает табличку на нагрудном кармане старшего: майор Гэвин.

До этого момента, Брайан только угадывал проблески порочности солдата Национальной Гвардии, но теперь, в непосредственной близости, Брайан отчётливо различает вспышки безумия в его морозно-голубых глазах.

В его дыхании пары Джим Бима.

— Сорок баксов за взрослого, сынок, ты взрослый? — насмехаются другие мужчины.

— Дети до восемнадцати проходят бесплатно. Но, сдаётся мне, тебе побольше.

— Вы требуете с людей деньги? — Брайан в замешательстве. — Теперь, в такие времена?

— Мы можем поторговаться, дружище. У тебя есть курица? Или Пентхауз, на который ты дрочишь?

Раздаётся тупое ржание.

Брайан дрожит от злости.

— У меня нет сорока баксов.

Улыбка исчезает с лица Майора, словно щёлкает выключатель.

— Тогда, хорошего дня.

— Кому достаются деньги?

Это привлекает внимание остальных вояк.

Они подходят ближе. Гэвин становится нос к носу с Брайаном, и тихо угрожающе рычит: — Это для общего Фонда.

— Для чего?

— Коллективный фонд… для общественных нужд… на общее благо.

Брайан чувствует прилив ярости, бурлящий внутри него:

— Ты уверен, что это не исключительно для вас троих?

— Извини, — говорит Майор ровным, ледяным тоном: — Я, должно быть, пропустил сообщение, в котором говорится, что ты новый администратор города. Парни, вам сообщали, что вот этот голодранец с Юга новый администратор Вудбери?

— Нет, сэр, — говорит один из его приспешников с грязной головой. — Мы не получали такого сообщения.

Гэвин вынимает Кольт из кобуры, снимает с предохранителя и прижимает ствол к виску Брайана.

— Тебе бы подучить субординации в группе. Ты, видно, завалил гражданское право в высшей школе?

Брайан не отвечает. Он смотрит Майору в глаза, и красная пелена застилает его взор. Всё покрывается красным заревом. Руки Брайана дрожат, голова кружится.

— Скажи "Ааа", — приказывает Майор.

— Что?

— Я говорит, открой свой чёртов рот! — орёт Гэвин, а другие двое вояк приводят свои ружья в рабочее положение, нацеливая стволы на голову Брайана. Он открывает рот, и Гэвин вставляет ствол Кольта промеж его зубов, словно дантист ищет кариес.

Что-то ломается внутри Брайана. Весь мир покрывается тёмной алой тенью.

— Возвращайся откуда пришёл, — говорит Майор. — Пока не навредил себе.

Брайан умудряется кивнуть.

Ствол выскальзывает из его рта.

Двигаясь, будто во сне, Брайан медленно отступает от вояк, разворачивается и бредёт обратно, окружённый невидимым малиновым туманом.

Около семи часов вечера, Брайан находился в квартире, один, по-прежнему закутанный в свой пиджак, стоя у зарешеченного окна в задней части гостиной, глядя на угасающий день. Его мысли бурлили как волны, разбивающиеся о волнорез. Он закрывает уши. Приглушенные удары крохи-зомби в соседней комнате заставляют его оцепенеть, словно игла фонографа соскальзывает с пластинки, и Брайана уходит в себя.

Сначала он едва различает звук шагов Ника, возвращающегося чёрт знает от куда, затем — щелчок двери кладовки. Когда он слышит приглушённое бормотание, раздающееся по коридору, то выходит из транса и отправляется на расследование. Ник что-то выискивает в кладовке. Его рваное нейлоновое пальто сырое, его кроссовки грязные, он бормочет себе под нос:

— Я буду поднимать глаза вверх на холмы… И откуда приходит моя помощь?… Помощь моя от Господа… Кто сотворил небо и землю.

Брайан видит, как Ник достаёт ружьё из шкафа.

— Ник, что ты делаешь?

Ник не отвечает. Он открывает ружьё и проверяет зарядник. Там пусто. Он нервно обыскивает пол кладовки и находит единственную коробку патронов, которую они хранили на протяжении всего пути от виллы к Вудберри. Он продолжает бормотать.

— Господь сохранит нас от всякого зла… Он сохранит наши души…

Брайан приближается на шаг.

— Ник, что, черт возьми, происходит?

Никакого ответа. Ник пытается зарядить патроны трясущимися руками, роняет один. Тот катится по полу. Ник заряжает другой патрон и с лязгом щёлкает затвором.

— Стоящий на страже Израиля не спит, не дремлет.

— Ник! — Брайан хватает его за плечи и разворачивает его. — Что чёрт возьми с тобой не так?

На мгновение кажется, что Ник собирается поднять ружьё и снести голову Брайана ко всем чертям — чистейшая ярость искажает лицо Ника. Затем он берёт себя в руки, глотает, смотрит на Брайана и говорит: — Это не может больше продолжаться.

Затем, без слов, Ник разворачивается и идёт из комнаты в сторону парадной двери.