Восхождение Губернатора Бонансинга Джей
ЧАСТЬ 1
Пустые люди
В смерти нет величия.
Любой может умереть.
— Джонни Роттен
Глава 1
Съёживаясь в кромешной тьме и жуткой затхлости от железных тисков страха, сжимающих грудь, и сверлящей, адской боли в коленях, Брайан Блейк молит все известные ему силы о второй паре рук. Тогда он мог бы закрыть собственные уши и, возможно, оградил бы себя от повторяющегося раз за разом звука крошащегося на мелкие кусочки человеческого черепа. К сожалению, единственная пара рук, которой обладает Брайан, сейчас закрывает крошечные ушки маленькой девочки, запертой в месте с ним в шкафу.
Семилетний ребёнок продолжает дрожать в его руках, дёргаясь от прерывистых, колотящих ударов за пределами шкафа. Потом наступает тишина, нарушаемая лишь липким звуком шагов по окровавленной плитке и шквалом гневного шёпота в вестибюле.
Брайан опять закашливается. Он не может ничего с этим поделать. В течение нескольких дней он боролся с этой проклятой простудой, с непрекращающейся болью в суставах и насморком, от которых он никак не может избавиться. Это происходит с ним каждую осень, когда в Джорджии наступает по-осеннему промозглая и мрачная погода. Сырость проникает в его кости, высасывает жизненную силу и затрудняет дыхание.
И теперь каждый кашель сопровождается разрушительным приступом лихорадки.
Согнувшись в три погибели от очередного приступа отрывистого, сухого, хрипящего кашля, он продолжает закрывать дрожащими руками маленькие ушки Пенни. Он понимает, что гаркающий звук его кашля привлекает внимание нежеланных гостей, но ничего не может с этим поделать. С каждым кашлем его ослеплённые зрачки видят крошечные вспышки фейерверков, хотя на поверку это всего лишь игра света и тени.
Шкаф — всего лишь четыре фута в ширину и, возможно, три в глубину — тёмный, как чернильница, и воняет нафталином, мышиным помётом и старым кедром. Пластиковые пакеты для пальто свисают в темноте, задевая лицо Брайана. Его младший брат, Филип, говорит, что кашлять в шкафу можно. На самом деле, Брайану жутко хочется закашлять, но он боится привлечь монстров. К тому же, ему лучше не заражать чёртовой простудой маленькую девочку Филипа. Если бы он сделал это, Филип бы разбил Брайану голову.
Кашель проходит.
Мгновения спустя, ещё одна пара громыхающих шагов нарушает тишину снаружи шкафа — другое мёртвое нечто входит в поражённую зону. Брайан ещё сильнее прижимает свои ладони к ушкам Пенни, и ребёнок вздрагивает от нового исполнения «Раскалывающегося Черепа в ре миноре».
Если бы вы попросили Брайана Блейка описать шум за пределами шкафа, вероятно, он вспомнил бы те дни, когда был владельцем провального музыкального магазина. Он говорит бы вам, что звуки ломающегося черепа похожи на ударную симфонию, которую могли бы исполнять в аду. Какая-нибудь кислотно-уносящая вещь Эдгарда Варезе или наркотическое барабанное соло Джона Бонэма, с повторяющимися стихами и припевом: тяжёлое человеческое дыхание… неуклюжие шаги очередного ходячего трупа… свист топора… глухой стук стали, погружающейся в плоть…
… и наконец, многозначительный финал: шлепки мокрой, мёртвой массы на склизком паркете.
Очередное затишье отдаёт лихорадочным ознобом по спине Брайана. Снова наступает тишина. Теперь глаза привыкли к темноте, и Брайан впервые видит блеск густой артериальной крови, просачивающейся из-под двери. Выглядит как моторное масло.
Он аккуратно оттаскивает свою племянницу от растекающейся лужи, потянув её к ботинкам и зонтикам вдоль задней стены.
Подол маленького джинсового платья Пенни Блейк пачкается кровью. Она быстро отдёргивает ткань и отчаянно оттирает пятно, как будто эта впитавшаяся кровь может как-то заразить её.
Брайана скрючивает очередной судорожный приступ кашля. Он борется с ним.
Он глотает, с болью в горле как от разбитого стекла, и крепко обнимает девочку. Он не знает, что сделать или сказать. Он хочет помочь своей племяннице. Он хочет прошептать ей что-нибудь обнадёживающее, но не может вспомнить ничего подходящего.
Отец девочки знал бы, что сказать. Филип знал бы. Он всегда знает нужные слова. Филип Блейк — парень, говорящий именно те вещи, которые все остальные хотели бы сказать. Он говорит то, что нужно, и делает то, что нужно. Как сейчас. Он там, снаружи, с Бобби и Ником, делает то, что нужно… пока Брайан затаился здесь, в темноте, как напуганный кролик, пытаясь подобрать слова, что бы сказать их своей племяннице.
Учитывая тот факт, что Брайан Блейк — старший из двоих братьев, странно, что он всегда был коротышкой. Едва достигающий ростом пяти футов семи дюймов в ботинках, Брайан Блейк был тощим подобием мужчины, на котором болтались когда-то обтягивающие джинсы и рваная майка Weezer. Мышиная бородка, плетёные браслеты, тёмные соломенные волосы как у Икабода Крейна дополняют картину тридцатипятилетнего богемного бродяги, застрявшего в неопределённости как Питер Пен. И теперь он стоит на коленях в пахнущей нафталином тьме.
Брайан хрипло втягивает в себя воздух и смотрит вниз на Пенни. Глазки оленёнка на её онемевшем от ужаса лице кажутся призрачными в темноте шкафа. Она всегда была тихим ребёнком почти с фарфоровой, как у китайской куклы, кожей, что придавало её лицу неземной вид. Но с тех пор, как её мать умерла, она ещё больше ушла в себя, с каждым днем становясь все бледнее, едва ли не прозрачной. Чёрные как вороново крыло завитки волос, закрывали её большие глаза.
За последние три дня она почти не говорита ни слова. Конечно, у них было три необычных дня и травма действует на детей не так, как на взрослых. Но Брайан беспокоится, что Пенни, возможно, скатывается в какое-то шоковое состояние.
— Всё будет хорошо, малыш, — неубедительно шепчет ей Брайан, прерываясь кашлем.
Она говорит что-то, не глядя на него. Бормочет, уставившись в пол, и слеза жемчужной каплей выступает на её грязной щеке.
— Что ты говоришь, Пен? — Брайан бережно прижимает её к себе и вытирает слёзы.
Она говорит что-то снова и снова, снова и снова, но вовсе не Брайану. Она повторяет снова, как мантру, или молитву, или заклинание: «Никогда-никогда не будет хорошо, никогда-никогда-никогда-никогда-никогда».
— Тссс.
Он держит её голову, нежно прижимая к складкам на своей футболке, ощущая влажное тепло её лица на своих рёбрах. Он снова прикрывает её уши, когда слышит сильный удар ещё одного лезвия топора за пределами шкафа, пробивающий кожу на голове, затем твёрдую оболочку черепа, мозг и серый, мягкий желатин затылочной доли.
Раздаётся чмокающий звук, словно удар бейсбольной битой по мокрому мячу для софтбола. Кровь выплёскивается, будто на пол бросают мокрую тряпку. И всё это сопровождается ужасным влажным стуком. Как ни странно, это самое ужасное для Брайана: этот глухой, влажный удар падающего тела на дорогую керамическую плитку. Плитка сделана на заказ, с искусно выполненной инкрустацией в ацтекском стиле. Это прекрасный дом. По крайней мере, он был таким раньше.
Звуки вновь прекращаются.
Последовала чудовищная, сочащаяся тишина. Брайан сдерживает свой кашель, как фейерверк, готовый взорваться. Так он может лучше слышать малейшее движение за пределами шкафа, липкие шаги, шаркающие по запёкшейся крови. Но сейчас там мёртвая тишина.
Брайан чувствует, как ребёнок хватается за него — малышка Пенни готовится услышать очередные удары топора — но тишина всё тянется.
Медленно щёлкает задвижка, и ручка дверцы поворачивается, отчего всё тело Брайана покрывается мурашками. Дверь распахивается.
— Хорошо, мы в порядке. — Прокуренный и пропитый виски баритон, звучит от мужчины, всматривающегося в глубину шкафа. Щуря глаза в темноте, с лицом, залитым потом от напряжённого уничтожения зомби, Филип Блейк держит в натруженных руках блестящий топор.
— Ты уверен? — произносит Брайан.
Игнорируя своего брата, Филип пристально смотрит на свою дочь.
— Всё хорошо, тыковка, папочка в порядке.
— Ты уверен? — повторяет Брайан, кашляя.
Филип глядит на своего брата.
— Ты закроешь свой рот, парень?
Брайан хрипит:
— Уверен, что всё чисто?
— Тыковка? — Филип Блейк нежно обращается к своей дочери. Его робкое, южное, протяжное произношение противоречит радостным, диким, тлеющим уголькам насилия, гаснущим в его глазах.
— Мне нужно, что бы ты всего лишь осталась тут ещё на минутку. Ладненько? Ты будешь тут, пока папочка не скажет, что можно выходить. Ты поняла?
Бледная девочка соглашается с ним слабым кивком.
— Давай-ка, парень! — Призывает своего старшего брата Филип. — Нужна твоя помощь в уборке.
Брайан изо всех сил старается встать на ноги, прокладывая себе путь через висящие пальто.
Он выныривает из шкафа и начинает моргать от резкого света в вестибюле. Пристально всматривается и кашляет, снова и снова. На какой-то краткий миг ему кажется. будто роскошная, двухэтажная лестничная площадка в колониальном стиле, ярко освещённая причудливыми медными люстрами, подверглась агонии ремонта команды реконструкторов, поражённых параличом. Сине-зелёные оштукатуренные стены сплошь забрызганы рядами лилово-багровых пятен. Чёрные и тёмно-красные пятна Роршаха украшают плинтуса и лепнину. Затем Брайан замечает фигуры на полу.
Шесть искорёженных тел лежат в кровавой куче. Возраст и пол неопределимы. Теперь все они — кровавое месиво пятнистой багровой кожи и деформированных черепов. Самое большое тело лежит в растёкшейся луже желчи у подножия восхитительной винтовой лестницы. Другое тело, возможно, хозяйки дома, когда-то дружелюбной гостеприимной южанки, угощавшей гостей персиковым пирогом, сейчас раскинулось безобразной кучей на прекрасном белом паркете, пачкая его прожилками червивого, серого вещества, вытекающего из разбитого черепа. Брайан Блейк чувствует, как к горлу что-то подступает и его сводят спазмы.
— Итак, джентльмены, тут работёнка исключительно для нас, — говорит Филип, обращаясь к двум близким друзьям, Нику и Бобби, а так же к своему брату. Но Брайан едва ли слышит его сквозь лихорадочный стук своего сердца.
Он видит другие тела, разбросанные вдоль тёмных, полированных плинтусов на пороге гостиной. В течение последних двух дней, Филип придумал называть тех, с кем они покончили, "свининкой-двойной-обжарки". Тела подростков, некогда живших здесь, или гостей, ощутивших южное гостеприимство в виде инфицированного укуса, лежат теперь в солнечных лучах и кровавых брызгах. Одно из них, с лицом в пол и продавленной головой, напоминающей пролитую кастрюлю супа, продолжает выбрасывать алую жидкость на пол с интенсивностью пробитого пожарного крана. У пары оставшихся в череп до сих пор засажены по рукоять небольшие ножи. Как флаги исследователей, победно вонзённые в некогда недостижимые вершины.
Рука Брайана подлетает ко рту, чтобы остановить поток, поднимающийся по пищеводу. Он ощущает лёгкий стук в верхней части черепа, словно мотылёк бьётся ему в голову. Он смотрит наверх.
Кровь капает сверху, с люстры. Одна капелька падает на нос Брайану.
— Ник, почему бы тебе не взять какой-нибудь из тех непромокаемых брезентов, что мы видели раньше — …
Брайан падает на колени, наклоняется вперёд, и его выворачивает на паркет. Горячий поток желчи цвета хаки заливает плитку, смешиваясь со следами павших мертвецов.
Слёзы застилают Брайану глаза, когда он выблёвывает четыре дня душевной боли на пол.
Филип Блейк напряжённо выдыхает, перевозбуждение от адреналина до сих пор охватывает его. Мгновение он не делает никакой попытки подойти к брату, просто стоит на месте, опустив свой окровавленный топор, и закатывает глаза. Это чудо, что Филип не протер до дыр верхушки глазниц, после всех закатываний глаз, которые он годами проделывал в адрес брата. Но что еще Филипу оставалось делать? Бедный сукин сын — это его семья, а семья есть семья… особенно в зашкаливающие времена, подобные этим.
Семейное сходство присутствует между братьями и Филипп ничего не может с этим сделать. Высокий, стройный, сильный мужчина с похожими на канат мышцами ремесленника, Филип Блейк имеет те же смуглые черты лица, что и его брат: тёмные миндалевидные глаза и угольно-черные волосы мексиканско-американской матери. Мама Роза была урожденная Гарсия и черты её родословной доминировали над генами отца мальчиков: большого, грубого алкоголика шотладско-ирландского происхождения по имени Эд Блейк. Но Филип, на три года моложе Брайана, унаследовал всю мускулатуру.
Сейчас он стоит, возвышаясь более чем на шесть футов в своих выцветших джинсах, рабочих ботинках и хлопчатобумажной рубашке, с длинными свисающими усами в стиле Фу Манчу и тюремной шнуровкой байкера, собираясь направиться своей внушительной фигурой к своему блюющему брату и сказать тому что-нибудь резкое. Но он останавливается, услышав что-то, что ему совсем не нравится, со стороны вестибюля.
Бобби Марш, старый школьный приятель Филипа, стоит возле опоры лестницы, вытирая лезвие топора о свои джинсы размера XXL. Полный тридцати-двухлетний третьекурсник, отчисленный из колледжа, с длинными коричневыми волосами, собранными сзади в крысиный хвостик, Бобби Марш, возможно, не тучный, но очевидно обладает лишним весом. Он явный образчик парня, которого его одноклассники в школе Берка называли жиртрестом. Сейчас он, наблюдая как блюёт Брайн Блейк, хихикает нервным, резким смехом, отчего у него трясётся живот. Бесцветное и пустое хихиканье выходит у него как тик, которым Бобби не в силах управлять.
Это тревожное хихиканье началось три дня назад, когда один из первых зомби неуклюже вышел из сервисного отсека бензозаправочной станции неподалёку от аэропорта Огасты. Одетый в окровавленный комбинезон, механик вышел из укрытия с волочащейся туалетной бумагой, прилипшей к его пятке, и попытался вгрызться в толстую шею Бобби, но Филип вмешался и ударил создание ломом. Так состоялось «Открытие Дня»: основательного удара по голове зомби вполне достаточно. Но это событие наградило Бобби истеричным сдавленным смехом, явно защитным механизмом, и навязчивой привычкой к озабоченной пустой болтовне о "каком-то человеке на воде, выглядевшем как чёрная-грёбаная-чума." Но Филип не хотел слышать о причинах этих дерьмовых приступов тогда, и уверен, что не хочет слышать об этом теперь.
— Хей! — окликнул Филип здоровяка.
— Ты все ещё считаешь это забавным? — Смех Бобби стих.
С другой стороны комнаты, возле окна, выходящего на тёмный задний двор, в настоящий момент скрытый в ночи, тревожно наблюдала четвёртый персонаж: Ник Парсонс, ещё один друг лихого детства Филипа. Компактный, тощий, около тридцати, похожий на выпускника частной школы, с прической морпеха. Будучи самым религиозным из них, Ник дольше всех привыкал к мысли об уничтожении созданий, бывших когда-то людьми. Сейчас его рубашка хаки и кеды запятнаны кровью, а в глазах, когда он смотрит как Филип направляется к Бобби, горит эмоциональная травма.
— Прости, старик, — бормочет Бобби.
— Моя дочь здесь, — говорит Филип, становясь нос к носу с Маршем.
Неуловимые химикалии гнева, паники и боли мгновенно разгорелись в Филипе Блейке. Бобби смотрит на склизкий от крови пол.
— Извини, извини.
— Иди и принеси брезент, Бобби.
На расстоянии шести шагов, Брайан Блейк, всё ещё стоящий на руках и коленях, извергает последнее содержимое своего желудка, заканчивая сухими рвотными спазмами. Филип подходит к своему старшему брату и становится рядом с ним на колени.
— Высвободись.
— Я… ах… — Брайан хрипит и фыркает, пытаясь сформулировать законченную мысль.
Филип мягко кладет большие, смуглые, мозолистые руки на сгорбленные плечи брата.
— Все в порядке, брат… просто высвободи все.
— Извини…
— Всё в порядке.
Наконец Брайан берет себя в руки и вытирает рот тыльной стороной ладони.
— Т-ты думаешь, вы расправились со всеми?
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
— Вы обыскали… везде? В подвале и служебных помещениях?
— Да, сэр, мы это сделали. Все спальни… даже чердак. Последний вышел из укрытия на звук проклятого кашля, такого громкого, что мог разбудить мёртвого. Девочка-подросток попыталась пообедать одним из подбородков Бобби.
Брайан болезненно сглатывает.
— Эти люди… они… жили здесь.
Филип вздыхает.
— Больше не живут.
Брайан оглядывает комнату, а затем пристально смотрит на брата. Лицо Брайна влажное от слез.
— Но они выглядят как… семья.
Филип кивает, но ничего не говорит. Он хочет пожать плечами на слова брата — и что, мол, такого — но он лишь продолжает кивать. Он не думает о зомбированной семье, которую только что отправил на тот свет, или о смысле всей отупляющей бойни, которой он давал выход последние три дня. Резне людей, которые ещё недавно были матерями футболистов, почтальонами или работниками на бензоколонке. Вчера Брайан начал нести интеллектуальную чушь касательно различий между этикой и моралью в этой ситуации, что в нравственном отношении никто и никогда не должен убивать, но этически, что имеет тонкое отличие, необходимо поддерживать политику убийств, но только в целях самообороны. Но Филип не расценивал эти действия как убийство. Ты не можешь убить то, что уже мертво. Ты давишь их как букашку и идёшь дальше. И не стоит слишком уж думать об этом.
Фактически, прямо сейчас Филип даже не думает какое следующее движение сделает его маленькая разношёрстная группа, которая, вероятно, всецело полагается на него (он стал фактическим лидером группы, что и происходит последнее время). Прямо сейчас Филип Блейк сконцентрирован лишь на единственной проблеме: кошмар, начавшийся менее чем семьдесят два часа назад, когда люди начали превращаться по никому не известной причине. И всё, о чем может думать Филип Блейк, это защита Пенни. Поэтому он и свалил из родного города Уэйнсборо два дня назад.
Малочисленное сельскохозяйственное сообщество на восточном краю центральной Джорджии быстро превратилось в ад, когда люди начали умирать и возвращаться. Но лишь безопасность Пенни, в конечном счёте, подвигла Филипа совершить оттуда побег. Для Пенни он заручился поддержкой старых школьных приятелей, для Пенни он тронулся в Атланту, где, как передали в Новостях, открывались центры для беженцев. Это всё было для Пенни. Пенни — это всё, что может потерять Филип Блейк. Она была единственным, что заставляло его идти: единственный бальзам его израненной души.
Пустота в сердце Филипа образовалась ещё задолго до вспышки этой необъяснимой эпидемии, пронзая его острой болью посреди бессонных ночей. 3 часа ночи — вот точное время, в которое он потерял свою жену почти четыре года назад — на скользком от дождя шоссе к югу от Афин. Сара навещала друзей в Университете Джорджии, немного выпила и потеряла управление автомобилем на повороте в округе Уилкс.
С момента опознания трупа Филип знал, что уже никогда не будет прежним. Он не сомневался, правильно ли поступает: вкалывал на двух работах, чтобы Пенни была сытой, одетой и окруженной заботой. Но сам он уже никогда не будет прежним. Возможно, поэтому всё и произошло. Насмешка Бога. Когда саранча наступает и в реках бежит кровь, лидером становится тот, кто многое потерял.
— Неважно кем они были, — наконец говорит Филип брату.
— Или чем они были.
— Да… Думаю, ты прав.
Наконец, Брайану удаётся сесть, скрестив ноги, и сделать глубокий свистящий вдох. Он смотрит как Бобби и Ник на другом конце комнаты разворачивают большой непромокаемый брезент и встряхивают открытые мусорные мешки. Они начинают перекатывать трупы, сочащиеся кровью, в брезент.
— Только одно имеет значение: мы должны очистить наше убежище немедленно, — говорит Филип.
— Мы можем остаться здесь на ночь, и если удастся достать немного бензина утром, мы уже завтра доберёмся до Атланты.
— Не имеет смысла, но тем не менее… — пробормотал Брайан, переводя взгляд от одного трупа к другому.
— О чем ты говоришь?
— Посмотри на них.
— Что? — Филип оглянулся через плечо на отвратительные остатки пожилой женщины, завернутой в брезент.
— Что с ними такое?
— Это всего лишь семья.
— И что?
Брайан кашляет в рукав, а затем вытирает рот.
— Я говорю… вы убили мать, отца и четырех детей-подростков… похоже на то.
— Да, и что? — Брайан поднял взгляд на Филипа.
— Итак, как такое дерьмо могло произойти? Они что… обернулись все вместе? Или один из них был укушен и заразил всех остальных?
Филип задумался об этом на минуту — после всего он все еще пытался понять, как всё это безумие действовало — но в конце концов Филип устал думать об этом и произнёс:
— Давайте же, поднимай свою ленивую задницу и помоги нам.
Им потребовался час времени, чтобы всё очистить. Пенни пока сидела в шкафу. Филип принес ей мягкую игрушку животного из одной из детских комнат и пообещал, что скоро она сможет выйти. Брайан отмывал кровь шваброй, судорожно кашляя, в то время как трое остальных мужчин выволакивали завернутые в брезент трупы — два больших и четырех маленьких — наружу через задние раздвижные двери по большому кедровому настилу. Ночное небо последних сентябрьских дней было чистым и холодным, подобно темному океану. Звёзды сияли в изобилии, насмехаясь над людьми безразличным ярким мерцанием. Дыхание троих мужчин проявлялось в темноте, пока они тянули пакеты по влажным от мороза доскам. На поясе у каждого — кирки. У Филипа старый пистолет Ругер 22, который он купил на блошином рынке несколько лет назад. Но никто сейчас не хотел бы привлечь мёртвых звуком выстрела. Ветром доносится характерный узнаваемый шум: искажённые стонущие звуки, шаркающая походка ходячих мертвецов, бредущих откуда-то из темноты соседских дворов.
В Джорджию пришла необычно ранняя морозная осень, и вечером ртутный столбик опустился, предположительно, до плюс 4 градусов, или даже до нуля. Во всяком случае, так заявила местная коротковолновая радиостанция, перед тем, как постепенно затихнуть под шквалом атмосферных радио-помех. До этого момента, во время поездки, Филип и его команда мониторили телевидение, радио и интернет через BlackBerry Брайана.
Среди общего хаоса, новостные репортажи уверяли людей, что все просто замечательно, что надежное правительство управляет ситуацией, и этот небольшой инцидент будет устранен в течение нескольких часов. Частоты гражданской обороны регулярно вмешивались с сообщениями, убеждая людей оставаться в закрытом помещении, и держаться в стороне от малонаселенных областей, чаще мыть руки, пить бутилированную воду… и прочий вздор. Естественно, ни у кого не было точных ответов. И возрастающее число исчезающих из эфира радиостанций являлось весьма зловещим признаком. К счастью, в бензоколонках еще оставалось горючее, продуктовые магазины были полны запасов, электрические сети, светофоры, полицейские участки и все атрибуты цивилизации, кажется, держались на плаву. Но Филипа волновало, что грозящая потеря электроснабжения значительно поднимет ставки не в их пользу.
— Давайте свалим их в мусорные контейнеры позади гаража, — тихим голосом, почти шёпотом произносит Филип и тянет два брезентовых свертка к деревянному забору рядом с гаражом на три автомобиля. Он стремится проделать всё быстро и бесшумно, чтобы не привлечь других зомби. По возможности: никаких огней, никаких резких звуков, никаких выстрелов.
Позади семифутового забора из кедра проходит узкая дорожка из гравия, обслуживающая ряд обширных гаражей, расположенных на заднем дворе. Ник подтаскивает свой груз к воротам забора. Это твёрдая плита из кедрового тёса, с ручкой из кованного железа. Он опускает сверток и открывает ворота.
С другой стороны ворот его поджидает ходячий труп.
— ОСТОРОЖНО! — закричал Бобби Марш.
— Пасть заткни! — прошептал Филип, доставая кирку, висящую на его поясе, уже на полпути к воротам. Ник отскочил. Зомби ринулся на него, чавкая, не дотягиваясь до его груди буквально миллиметры. Жёлтые зубные протезы слабо щёлкали, как кастаньеты.
Ник видит в лунном свете пожилого взрослого мужчину в свитере Изод, широких брюках для гольфа и дорогих бутсах. Лунный свет сияет в его молочных, замутнённых катарактой глазах. А он ведь когда-то был чьим-то дедушкой.
Ник лишь мельком разглядел существо, затем подался назад и, споткнувшись о свои ноги, упал задницей на сочный ковер жёсткого кентуккийского пырея. Мертвый гольфист неуклюже двигается к нему на лужайку через открытые ворота, в то время как вспышка ржавой стали очерчивает дугу в воздухе. Рабочий конец кирки Филипа опускается точно на голову монстра, взломав череп старика, словно кокос, проникнув в плотную волокнистую мозговую оболочку и погружается в теменную долю головного мозга. Раздается звук, подобный треску разламываемого сельдерея, и в воздух вылетает сгусток тёмной солоноватой жидкости. Насекомая живость лица дедушки немедленно угасает, подобно смятой картинке в проекторе.
Зомби рушится на землю с изяществом сдутого пустого мешка из прачечной.
Глубоко погруженная в нем кирка тянет Филипа за собой вниз. Он пытается выдернуть её, но кирка застряла.
— Закройте сейчас же грёбаные ворота! Закройте ворота, и сделайте это бесшумно, чёрт побери! — рычит Филип безумным театральным шёпотом, обрушиваясь левым ботинком со стальным носом на сломанный череп трупа.
Остальные двое двигаются, словно в синхронном танце. Бобби быстро опускает свой груз и несётся к воротам. Ник поднимается на ноги и отступает в испуганном оцепенении. Бобби быстро запирает задвижку на кованый рычаг. Раздаётся глухой металлический скрежет, настолько шумный, что отзывается эхом через тёмные лужайки.
Наконец, Филипу удаётся вытащить кирку из неподатливого черепа зомби. Она выходит с мягким чавкающим звуком. Затем он поворачивается к мёртвой семье, но тут его разум начинает заливать паника, когда он слышит что-то странный внезапный звук, доносящийся из дома.
Он поднимает глаза и вглядывается в заднюю часть дома с освещенными изнутри окнами. Позади стеклянных раздвижных дверей виднеется силуэт Брайана, стучащего по стеклам, жестикулирующего Филипу и остальным возвращаться немедленно. Всё поведение Брайана выражает срочность. Он забывает про мёртвого гольфиста, уверенный, что внутри что-то не так.
Боже, пусть это не касается Пенни.
Филип опускает кирку и пересекает лужайку второй квартиры.
— А что со жмуриками? — кричит Бобби Марш вслед Филипу.
— Оставь их! — выкрикивает Филип, взлетая по ступенькам и перебегая через раздвижные двери. Брайан ждёт с приоткрытой задвижкой.
— Я должен показать тебе кое-что, старик, — говорит он.
— Что такое? Что-то с Пенни? С ней все в порядке? — Филип запыхался, пока мчался в дом.
Бобби и Ник тоже забегают в дом.
— С Пенни все в порядке, — отвечает Брайан. У него в руках рамка с фотографией. — С ней всё хорошо. Говорит, что не против побыть в шкафу подольше.
— Чёрт возьми, Брайан, какого чёрта?
Филип отдышался, а его руки сжались в кулаки.
— Я должен показать тебе кое-что. Ты действительно хочешь остановиться здесь на ночь? — Брайан повернулся к стеклянной раздвижной двери. — Смотри. Вся семья погибла здесь, правильно? Все шестеро? Шестеро?
Филип вытер лицо.
— Выкладывай всё начистоту, старик.
— Смотри. Каким-то образом они обернулись все вместе. Как семья, так?
Брайан кашляет, а затем указывает на шесть бледных свертков, лежащих около гаража. — Шестеро из них лежат на траве. Смотри. Мама, папа и четверо детей.
— Ну и что, твою мать?
Брайан показывает рамку с портретом семьи в счастливые времена, неловко улыбающихся и одетых в лучшие воскресные платья.
— Я нашел его на пианино, — говорит он.
— И..?
Брайан показывает на самого маленького ребёнка, мальчика одиннадцати-двенадцати лет, в темно-синем костюме, с белобрысой челкой и натянутой улыбкой.
Брайан смотрит на брата и зловеще отвечает:
— На фото их семеро.
Глава 2
Изящный двухэтажный дом в колониальном стиле, который Филип выбрал для их затяжной остановки, расположился на ухоженной улице в глубине засаженного деревьями лабиринта закрытого элитного поселения, известного как поместье Уилтшир. Выстроенный в стороне от 278 шоссе, в двадцати милях восточнее Атланты, городок в шесть тысяч акров окружён соснами и массивными столетними дубами. Южные его границы выходят на обширные холмы, превращённые в площадку для игры в гольф с тридцатью шестью лунками, спроектированную Фаззи Зоэллером.
В бесплатной брошюре, которую ранее вечером Брайан Блэйк нашёл на полу заброшенной караульной будки, так красочно расписывалось рекламное предложение, что место выходило просто ночной мечтой Марты Стюарт: Поместье Уилтшир предоставляет превосходный образ жизни с удобствами мирового класса… названный “Лучшим из Лучших” журналом «ГОЛЬФ» … также место расположения трёх пятизвездочных отелей Тенистых Дубовых Плантаций … под круглосуточной охраной … дома стоимостью от 475,000 до более миллиона долларов.
Команда Блейка наткнулась на причудливые внешние ворота на закате дня, на пути в центр беженцев в Атланте, куда они направлялись, набившись в ржавеющий Шевроле Сабурбан Филипа. В свете фар они увидели причудливые чугунные наконечники и большую арочную эмблему с наименованием Уилтшира, выкованную из металла на шпилях, и остановились для расследования.
Сначала Филип решил, что это место может послужить им для короткой остановки, чтобы отдохнуть и, по возможности, запастись продуктами перед завершающим этапом поездки в город. Они также надеялись встретить живые души, подобные им самим. Возможно какие-нибудь добрые самаритяне могли бы выручить их. Но когда пять усталых, голодных и ошеломленных путников совершили в быстро сгущающейся вокруг них темноте первоначальный круг по извилистой дороге Уилтшира, они поняли, что место, по большей части, мертво.
Ни в одном из окон не горели огни. На бордюре и на дорожных путях стояло очень мало машин. Пожарный гидрант хлестал без присмотра в одном углу, посылая через лужайку пенистые брызги. В другом углу стояла заброшенная BMW с разбитым передним капотом, обнявшая телефонный столб, с открытой искорёженной пассажирской дверцей. Люди, несомненно, уезжали второпях. Причина отъезда, по большей части, была заметна в отдаленных тенях на поле для гольфа, в оврагах позади отеля, здесь и там на хорошо освещённых улицах. Зомби бесцельно волочили ноги как призрачные остатки самих себя. Их вялые зевающие рты издавали хриплые стоны, которые Филип мог слышать даже сквозь закрытые окна Сабурбана, пока он кружил по широкому лабиринту свежевымощенных улиц.
Эпидемия или божья кара, чем бы оно ни было, скорее всего поразила поместье Уилтшир жестоко и быстро. Большинство немёртвых, казалось, бродит на площадках и дорожках поля для гольфа. Что-то там произошло, что ускорило процесс. Возможно, гольфисты в большинстве своём были старые и медленные. Возможно, немёртвым понравился их вкус. Кто ж его знает? Вдали на расстоянии сотни ярдов виднелись, при беглом взгляде сквозь деревья или поверх частных заборов, множество, возможно сотни немёртвых, собравшихся на обширных клубных комплексах, проходах, мостиках и рвах с песком.
В темноте ночи они напоминают насекомых в лениво роящемся улье.
Сперва это приводит в замешательство, но, кажется, эпидемия оставила сообщество, с его бесконечным круговоротом относительно пустынных тупиков и изгибающихся переулков. И, чем больше Филип и его пассажиры с широко распахнутыми глазами кружили по окрестностям, тем больше они жаждали хоть кусочка этой роскошной жизни, одно жадное прикосновение к которой зарядило бы их и дозаправило свежей энергией.
Они решили, что вполне могли бы провести здесь ночь, и продолжить поездку с утра.
Они выбрали большой дом в колониальном стиле в конце Грин Брайар Лэйн, который показался им достаточно удаленным от площадки для игры в гольф, чтобы оградить от внимания стаи зомби. Дом располагал широким двором и отличными видами, а также прочным, хорошо защищающим забором. К тому же он выглядел пустым. Но когда они осторожно развернули Сабурбан через лужайку и подъехали к задней двери дома, не заглушив двигатель и оставив ключ зажигания, и проскользнули в окно один за другим, дом практически сразу начал общаться с ними. Первые скрипучие звуки послышались со второго этажа, как раз когда Филип отправил Ника обратно к Сабурбану за набором топоров, припрятанных в багажнике.
— Говорю вам, мы завалили их всех, — говорит Филип, пытаясь успокоить брата, сидящего на кухне в углу для завтрака.
Брайан ничего не отвечает, а только продолжает смотреть в тарелку с размоченным сухим завтраком. Рядом стоит бутылка с микстурой от кашля, четверть которой Брайан уже осушил. Пенни сидит возле него, с миской сухого завтрака Cap’n Crunch перед ней. Маленький плюшевый пингвин размером с грушу сидит у её чашки, и время от времени Пенни подносит ложку ко рту игрушки, притворяясь, что делится с ней хлопьями.
— Мы проверили каждый дюйм этого места, — продолжает Филип, открывая шкафчик за шкафчиком. Кухня была просто рогом изобилия, доверху заполненным первоклассной провизией и предметами роскоши: изысканными сортами кофе, хрустальными кубками, полками вин, пастой ручной работы, причудливыми джемами и желе, всевозможными приправами, элитным алкоголем, и разнообразными техническими новинками для готовки. Гигантское пространство — без единого грязного пятнышка, а массивный холодильник укомплектован дорогими сортами мяса и фруктов, закусками и молочными продуктами, а также маленькими китайскими коробочками для еды, заполненными всё ещё свежими кусочками. — Он, должно быть, навещает родственника или что-то вроде того, — добавил Филип, отмечая для себя отличный односолодовый Скотч на полке.
— Наверное остановился у своих бабушки с дедом, или в доме у друга, как-нибудь так.
— Пресвятой Иисус, ты только взгляни! — кричит Бобби Марш через всю комнату. Он стоит перед открытой кладовой и пожирает глазами сладости внутри неё.
— Это место походит на Вилли-чертова-Вонку и его Шоколадную Фабрику… печенье, сладкие дамские пальчики, хлеб — и всё свежее!
— Здесь безопасно, Брайан, — говорит Филип, присваивая бутылку виски.
— Безопасно? — Брайан Блэйк уставился на столешницу. Он кашляет и съеживается.
— Так я считаю. Судя по всему, дело обстоит именно так.
— Ещё один потерял! — рявкает голос с другой стороны кухни.
Это был Ник. Последние десять минут от хаотично переключает каналы на маленьком плазменном мониторе, установленном над шкафчиком слева от раковины, пытаясь поймать местные станции. И теперь, без четверти двенадцать по стандартному времени, новостной канал Фокс 5 из Атланты прервал вещание. Всё, что транслируется по кабельному, в отличие от государственного телевидения, с его вечными повторами передач о природе и старых фильмов, это старый добрый CNN. Но показывает он на данный момент лишь одно: автоматические объявления о чрезвычайном положении, одни и те же предупреждающие экраны с одним главным сообщением, транслируемым днями. Даже BlackBerry Брайана испускает дух, в этом районе сигнал очень не надежный. Когда он исправен, то заполнен пустыми е-мейлами, ссылками из Фейсбука и анонимными твит-сообщениями с загадочными посланиями, как это:
… И КОРОЛЕВСТВО ПОГРУЗИТСЯ В ТЕМНОТУ…
… ПТИЦЫ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБЕС, БУДУТ НАЧАЛОМ ЭТОГО…
… СПАЛИТЕ ВСЕ ДОТЛА СОЖГИТЕ ВСЕ…
… БОГОХУЛЬНИКИ ПРОТИВ БОГА…
… УМРИТЕ, НИЧТОЖЕСТВА…
… ЖИЛИЩЕ ГОСПОДА СТАЛО ОБИТЕЛЬЮ ДЕМОНОВ…
… НЕ ОСУЖДАЙТЕ МЕНЯ ЗА ТО, ЧТО Я БОРЕЦ ЗА СВОБОДУ…
… СЪЕШЬТЕ МЕНЯ…
— Выруби его, Ник, — говорит Филип уныло, шлёпнувшись на стул в уголке для завтраков со своей бутылкой в руках. Он хмурится и тянется к задней части ремня, где револьвер упирается ему в спину. Он кладет Ругер на стол, открывает бутылку виски и делает из нее хороший глоток. Брайан и Пенни вдвоем уставились на оружие. Филип закрывает бутылку и бросает её через всю кухню Нику. Тот ловит её с уверенность второго бейсболиста штата (которым он однажды и был).
— Настройся на небольшую пьянку… тебе необходимо поспать и хватит пялиться в экран.
Ник делает глоток, потом второй, закрывает бутылку и бросает её Бобби. Бобби едва не роняет её. Продолжая стоять в кладовой, он с жадностью пожирает целую пачку шоколадного печенья Oreos и в уголках его рта уже образовалась чёрная корочка.
Он запивает печенье большим глотком односолодового виски и выдает признательную отрыжку. Филип и его два друга привыкли выпивать вместе, и сейчас им необходимо это больше чем когда-либо. Всё началось в их первый учебный год в Бёрк Каунти, с мятного ликёра и арбузного вина в маленьких палатках на задних дворах друг у друга. Затем они "доросли" до виски с пивом после футбольных матчей. Никто не мог, как Филип Блейк, пить безо всяких последствий. Но двое его приятелей наступали ему на пятки в этом соревновании.
В самом начале семейной жизни Филип продолжал регулярно кутить с приятелями из высшей школы, по большому счету, чтобы напомнить себе каково это — быть молодым, холостым и безответственным. Но после смерти Сары их троица распалась. Стресс быть отцом-одиночкой, работа днями в автомастерской, а по ночам — вождение грузовика с Пенни в спальном отделении, истрепали его. Мальчишечьи ночные вылазки стали случаться реже и реже. Хотя — по факту, регулярно каждый месяц, Филип всё же находил время для встреч с Бобби и Ником в Талли Хо или трактире Вэгон Вилл, или любой другой забегаловке в Вэйнсборо, чтобы хорошенько подебоширить (пока Мама Роуз приглядывает за Пенни).
В последние годы Филип начал задумываться, не встречается ли он с Бобби и Ником только для того, чтобы почувствовать себя живым. Может поэтому в прошедшее воскресенье, когда ситуация в Вэйнсборо стала невыносимо дерьмовой и он решил забрать Пенни и уехать в более безопасное место, он прихватил Ника и Бобби с собой. Они словно были частью его прошлого и это по-своему помогало.
Он никогда не настаивал на том, чтобы взять с собой Брайана. Они случайно встретились с ним. В первый день пути, около сорока миль западнее Вэйнсборо, Филип свернул в Диринг, чтобы повидать маму с папой. Пожилая пара проживала в поселке для престарелых возле военной базы Форт Гордон. Когда Филип подъехал к домику своих стариков, то обнаружил, что всех жителей Диринга перевезли на базу в целях безопасности.
И это были хорошие новости. Плохие новости были в том, что там оказался Брайан. Он обосновался в заброшенном таун-хаусе, притаившись в подвальном хламе, оцепеневший от растущего числа ходячих мертвецов. Филип почти забыл о текущем статусе своего брата: Брайан вернулся домой после того, как его брак с этой безумной ямайской девицей из Гэйнесвиля полетел на юг — говоря литературно. Его девушка собралась и уехала обратно на Ямайку. Это, а также тот факт, что каждая опрометчивая бизнес-схема Брайана терпела полный крах (большинство финансировалось деньгами их родителей, как например его последняя блестящая идея открытия музыкального магазина в Афинах, где подобные уже были на каждом шагу), укрепило Филипа в мысли, что ему придется приглядывать за братом до конца своих дней. Но, что сделано, то сделано.
— Эй, Филли, — крикнул Бобби через комнату, смакуя последнее печенье, — Как считаешь, эти убежища в городе всё ещё действуют?
— Чёрт бы его знал! — Филип смотрит на свою дочь. — Как дела, тыковка?
Маленькая девочка пожимает плечами.
— В порядке.
Её голос звучит еле внятно, как треснувшие колокольчики на ветру. Она уставилась на игрушечного пингвина.
— Вроде бы.
— Что ты думаешь об этом доме? Тебе он нравится?
Пенни вновь пожимает плечами.
— Я не знаю.