Меридон Грегори Филиппа

– Навещу вас вскоре после полудня, – сказал он. – И лорда Перри приведу. Нам всем нужно уладить дела после нынешней ночи!

Вокруг стоял гул голосов.

Я улыбнулась всем.

– Суровая ночка у меня выдалась за карточным столом! – сказала я. – Не часто приходится играть в такой компании. Завтра вечером вернусь, если можно.

– Будем очень рады вас видеть, – любезно отозвался капитан Томас.

Его яркие глаза над закрученными усами смотрели холодно.

– Играть мы всегда садимся около полуночи.

– Великолепно, – сказала я.

Уилл поднялся, усталый, как выигравший боксер на открытом ринге.

– Мой плащ, – сказала я стоявшему позади лакею.

Уилл сунул драгоценные документы в карман сюртука и положил прочие бумаги и гинеи сверху.

– Завтра все уладим, – сказал капитан, следя за каждым его движением.

– Я не спешу, – солгал Уилл.

Он шагнул к двери, глядя на меня. Подошедший лакей накинул мне на плечи плащ. Я подобрала шляпу, которую отбросила во время игры, пригладила кудри и надела треуголку.

– Отличный вечер! – сказала я. – Благодарю вас обоих.

Я шагнула к двери.

Повернуться к этим двоим спиной было все равно что отвести глаза от змеи. Я была уверена, что как только я перестану на них смотреть, они на меня бросятся.

Я сделала два шага к дверям, Уилл уже был снаружи и начал спускаться по лестнице, я шагнула на порог и вышла. Спускалась я, останавливаясь на каждой ступеньке, нарочно замедляясь, заставляя себя ступать осторожно, как ходят пьяные.

– Спасибо, добрый человек, – сказал Уилл, пока привратник возился с засовом.

Он мешкал, словно нас хотели задержать. Задержать перед запертой дверью, пока нас догонят.

Я быстро оглянулась. Редферн и Томас стояли на верхней ступеньке лестницы, глядя на нас.

Я почувствовала, как горло мое сжимается от страха.

– Доброй ночи! – крикнул Уилл.

Голос у него был уверенный.

Я не решилась говорить, я просто помахала, всей душой надеясь, что лицо у меня не слишком бледное.

Последний засов был отодвинут, привратник распахнул дверь, и внутрь полился серый утренний свет и чистый холодный запах весеннего утра.

Мы вышли, держась за руки, на тихую улицу.

Солнце еще не встало, был тот бледный перламутровый утренний час, что наступает между тьмой и рассветом. Я взглянула на Уилла; лицо его бороздили морщины, словно он постарел на десять лет. Я знала, что мое собственное лицо тоже выцвело от напряжения, под глазами лежали тени.

– Мы выбрались? – очень тихо спросил меня он.

– Думаю, да, – сказала я.

Мы прошли пять шагов от двери клуба.

И тут нам в спину закричали:

– Эй! Эй! Майкл! Вы забыли трость! Вернитесь!

– Бежим! – сказал Уилл и схватил меня за руку.

Стоило нам пробежать несколько шагов, я услышала, как за нашими спинами кричат, сбивчиво велят нас отрезать от улицы. Мы помчались за угол на Керзон-стрит. Улица была совершенно пуста и тиха.

– Черт! – сказал Уилл.

– Туда! – быстро бросила я и потащила его по улице вдоль стены, надеясь, что нас скроет тень.

В переулке за нами слышался грохот сапог по брусчатке, потом они остановились, и громкий голос закричал:

– Туда! Они побежали туда!

Я поняла, что нас заметили.

Я потащила Уилла через дорогу и нырнула на Куин-стрит. Оглянулась. За нами бежали пятеро, немножко медленнее нас, и фора у нас была. Но капитан Томас понемногу нагонял, он был в хорошей форме. А я уже задыхалась и чувствовала, как слабеют колени.

Мы молча бежали по Куин-стрит, они отставали ярдов на сто.

Я не могла поверить, что на пути нет ни освещенных дверных проемов, ни экипажей, ни припозднившихся гуляк, даже простых свидетелей. Не было никого. Мы с Уиллом были вдвоем против пяти негодяев, и в кармане у Уилла лежали документы на Широкий Дол.

На углу я не замешкалась ни на миг. Я бежала, не думая, желая лишь одного – уйти от них. Теперь я пересекла дорогу и устремилась по Джон-стрит, надеясь скрыться в темноте, прежде чем они достигнут перекрестка и заметят нас.

У нас почти получилось, но тут мы услышали, как Томас крикнул:

– Стойте! Слушайте! – а потом с торжеством заорал: – Они бегут туда! За ними!

Дорога была узкой, и стук сапог по брусчатке у нас за спиной, казалось, становился все громче. Плащ закрутился вокруг моих ног, сдерживая меня, как стреноженную лошадь, я чувствовала, что замедляю шаг. Вперед меня теперь гнал только страх; и я бежала недостаточно быстро.

– Куда? – задыхаясь, спросил Уилл.

Мысли мои путались.

Я стремилась домой, повинуясь чутью, пробиралась по модным улицам и темным укромным переулкам за ними. Но я понимала, что не смогу бежать с той же скоростью. Они нас догонят, к тому же я все равно заблужусь в этом муравейнике новых изящных площадей и боковых улочек.

– В парк! – сказала я.

Я подумала о прохладных деревьях и темных лощинах, где можно спрятаться. О покрытой инеем траве, сверкающей в бледном свете раннего утра. Ничего более похожего на деревню в Лондоне было не найти, а мне так хотелось почувствовать под ногами землю. Мы с Уиллом оба были деревенскими, нам нужно было домой.

Мы метнулись влево по Фарм-стрит, и я увидела высокие деревья парка – казалось, он за много миль, в конце улицы.

– Туда, – сказала я.

Я бежала медленнее, горло у меня сжималось, грудь ходила ходуном.

– Беги, Уилл, у тебя документы. Спасай их. Спасайся с ними.

Он бросил на меня быстрый косой взгляд, в полумраке блеснули его зубы. Этот болван улыбался.

– У нас получится, – сказал он. – Беги.

Я так разозлилась на него за то, что он не понимал, что я не могу больше бежать, что дела мои плохи, что от злости ощутила прилив сил, который понес меня дальше.

К тому же мне было страшно.

И от этого я бежала быстрее наших преследователей!

За нами гнались злые люди, жадные до моей земли, но они не были напуганы, как я. Я слишком часто убегала в своей жизни, чтобы сердце мое не заколотилось, стоило мне услышать стук сапог по брусчатке у себя за спиной. Сердце мое бешено стучало в груди, дыхание было хриплым, как во время болезни, но все-таки я могла бежать, бежать и бежать.

Мы промчались через улицу.

Вдали виднелась пара экипажей, но достаточно близко никого не было, и потом – это за нами гнались с криками «держи их!». Позови мы на помощь, мы могли бы оказаться перед магистратским судом…

– Давай к тем деревьям… – задыхаясь, шепнул Уилл.

Его силы тоже были на исходе, он был весь в поту, его лицо блестело в бледном свете.

Он рванулся к рощице буков и берез. Они стояли, застыв среди мутных теней, их голые ветви тонкими темными нитями выделялись на светлом небе. Но они могли дать нам хоть какое-то укрытие.

Я оглянулась. Преследователи были близко, они уже пересекали дорогу. Они точно увидят, как мы вбегаем в рощицу, у нас не будет времени спрятаться. Они окружат нас и поймают.

– Беги! – велела я. – Я их задержу! Бога ради, Уилл!

Он резко обернулся ко мне, как только мы скрылись из виду.

– Снимай бриджи, – приказал он.

Я вытаращилась на него, а он стянул с меня плащ и бросил его под куст ежевики.

– Снимай ты эти чертовы бриджи! – хрипло прошептал он. – Сойдешь за мою девку!

Тут я поняла.

Я сбросила сапоги и сорвала с себя бриджи. Галстук полетел следом за плащом, и я осталась перед Уиллом в одной рубашке. Он без колебания сгреб меня за ворот и рванул ткань вниз, так что рубашка порвалась до пояса, открыв мою молочно-белую шею и плечо, округлость моей груди и розовый сосок.

Позади, на краю рощицы, послышался голос Томаса и крик Редферна:

– Смотрите на деревьях, на ветках!

Уилл бросился на меня и повалил меня на землю.

– Ноги раздвинь, Сара! – нетерпеливо сказал он и, перекатившись, навалился на меня.

Я почувствовала, как он возится со своими бриджами, а потом покраснела, когда он стянул их и остался с голым задом.

– Уилл! – шепотом воспротивилась я.

У него было мгновение, чтобы отодвинуться и взглянуть на меня. Лицо у него было озорным.

– Глупая ты корова, – с любовью сказал он.

Потом уткнулся мне лицом в голую шею и стал толкать бедрами.

– Оп-па! – заорал кто-то за его спиной.

Капитан Томас резко остановился, а его громилы вытянули шеи из-за его плеча. Уилл не поднял голову, я отважилась взглянуть поверх его плеча. Они на меня пялились, на мои раскинутые голые ноги.

Я опустила голову, уткнувшись в теплое плечо Уилла, и про себя прокляла их, и всех чертовых мужчин на этой сучьей земле!

Я ненавидела Уилла, капитана Томаса и Широкий Дол каждым дюймом своего ледяного злого тела.

– Вы тут не видели двух джентльменов, пробегали мимо? – выкрикнул Томас.

Уилл заревел – то ли от ярости, то ли от похоти, которой помешали.

– Какого черта, я вам тут что, в дозоре? – заорал он. – Не видел, конечно. Вы как думаете, я тут чем занят? Проваливайте к черту. Я заплатил за двадцать минут, и я свои двадцать минут получу!

Они заколебались, двое отступили.

– Они туда побежали… – сказала я.

Голос у меня был шелковистый и невнятный.

Я выбросила руку и указала направление, и они увидели в бледном свете мое голое плечо и очертания шеи.

Капитан Томас насмешливо мне поклонился.

– Весьма признателен вам, мэм, – сказал он. – И прошу прощения, что побеспокоил, сэр.

Мы услышали, как он сделал пару шагов.

– А леди-то не так увлечена, как мужчина, – сказал он, и его люди засмеялись.

Потом его голос переменился.

– Это они? Садятся в экипаж? Черт! За ними!

Мы услышали, как они с шумом ломятся через подлесок и кричат кучеру. Уилл и я застыли, тихо, как зайчата в вереске, слушая, как отъезжает экипаж, как они бегут следом, крича, чтобы привлечь внимание стражника.

Потом наступила тишина.

Они ушли.

Уилл Тайяк лежал на мне, уткнувшись лицом в мою шею, вдыхая запах моего пота, терся лицом о мою кожу и настойчиво упирался сквозь мою задранную рубашку в мою глубокую, укромную сердцевину, где я намокала. Я была насквозь мокрой, как влюбленная потаскушка за стогом сена.

– Все хорошо, Уилл, – сказала я теплым от смеха голосом. – Можешь перестать притворяться. Они ушли.

Он, вздрогнув, остановился и поднял лицо, чтобы взглянуть на меня – оно было исполнено любви.

– Господи, как я тебя люблю, – просто сказал он. – Я бы дал себя повесить за шулерство, чтобы разодрать на тебе рубашку и полежать у тебя между ног – вот за это мгновение.

Я потянулась, плавно и чувственно, как кошка.

Мне казалось, в моих венах прежде никогда не струилась кровь, никогда до этой минуты.

Я вся была теплой, вся была живой.

Кожа, внутренняя сторона запястий, подошвы ног, теплые ладони, трепещущий кончик языка, каждая крупица меня сияла, как золото. И глубоко-глубоко между ног я ощутила стук крови, словно я никогда раньше не была там живой, словно Уилл был плугом, который должен был взрыть землю и сделать ее плодородной, и тело мое вдруг перестало быть пустошью, оно стало богатой пахотной землей, жаждущей сева.

– Не сейчас, – неохотно сказала я. – Они вернутся, когда остановят экипаж. Они же не глупые.

Уилл вскочил.

– Нет! – сказал он. – Вот! Твоя одежда!

Он полез в ежевичный куст, топая ногами и шепотом ругаясь, когда обдирался о колючки. Потом он из нелепого рыцарства отвернулся, пока я одевалась. Я нахлобучила шляпу и завернулась в плащ.

– Домой в Широкий Дол, – решительно сказал Уилл.

– Мне нужно забрать Море, – ответила я.

Уилл остановился и посмотрел на меня, словно я пошутила.

– Нельзя! – воскликнул он. – Мы не можем так рисковать, вдруг нас выследят, если пойдем туда, откуда пришли? Надо нам уходить через парк, на запад, а потом вернуться по своим следам.

– Мне нужен Море, – упрямо сказала я. – Море доставит нас домой. А тебе нужна твоя лошадь.

– Они их потом пригонят… – начал Уилл.

– Они – нет, – твердо оборвала его я. – Я покончила с Хейверингами навсегда. Они мне и носового платка не пришлют. Я заберу своего коня из их конюшни, прежде чем они поймут, что птичка вылетела из клетки.

Уилл помялся, посмотрел в мое решительное лицо, потом на городские улицы, на которых с рассветом начинались шум и толчея.

– Я не поеду без Моря, – сказала я.

– Ох, ну ладно, – набычившись, отозвался он, и мы вышли из рощицы плечом к плечу.

Между нами не было ни искорки страсти, даже нежности не было.

Мы шипели друг на друга, как злые кошки.