Меридон Грегори Филиппа

22

Я нашла залитую солнцем полянку, усыпанную старыми буковыми листьями. Они были теплыми и пахли орехом. Море я отвела на берег, он склонился и немножко попил, а потом я привязала его к ближайшему дереву. Я села и стала смотреть на течение реки по желтому песчанику, пару раз я видела крапчатую бурую тень форели, медленно плывшей вверх по течению.

Лорда Перегрина не было так долго, что я уже решила, что он обо мне забыл или отвел лошадь на конюшню и повалился спать на тюк сена. Но потом я услышала шаги и голос, кричавший: «Эй, там!» – словно охотник в межсезонье. Я вскочила на ноги и крикнула:

– Сюда!

Он с треском пробился сквозь лес, подныривая под низкие ветки. В руках у него была большая плетеная корзина для пикника.

– Смотри, что я принес! – с гордостью сказал он. – Сейчас позже, чем мы думали, около семи. Кухарки уже встали и приготовили мне все это. Экономка тоже там была, а мама просила ее сегодня разбудить пораньше, она едет в Чичестер. Маме сказали, что я тебя встретил, и она тебя ждет, когда мы позавтракаем, а она оденется.

– Не могу, – ответила я, внезапно испугавшись чужого человека, который будет на меня смотреть, как смотрели Уилл и Джеймс Фортескью.

Ощущение, что я от них двоих отдыхаю, покинуло меня при мысли о том, что мне нужно будет встретиться с матерью лорда Перегрина.

Он улыбнулся.

– Да все будет хорошо, не волнуйся, – ободряюще сказал он. – Она к тебе заранее расположена. Ты могла бы зайти в чем мать родила, а она бы нашла, что ты очень мило выглядишь. Мы все ждали, что станется с поместьем. Папа хотел его купить много лет назад, но твои опекуны, или кто они там, не захотели продавать. Как только я сказал в кухне, что встретил тебя, старая миссис Блюитт, наша экономка, вихрем взлетела по лестнице, чтобы сообщить маме, что таинственная наследница вернулась домой.

Он поднял крышку корзины для пикника и неожиданно рассмеялся.

– Ведь это же не вранье, правда? – спросил он. – Ты меня не дурачишь? Ты и в самом деле – она?

– Да, – сказала я. – Я бы не играла в эту игру, будь у меня выбор, я и правда она.

– Тогда все хорошо, – отозвался он, словно больше его ничто не занимало. – Вот, курица, угощайся.

Поставив корзину для пикника между нами, мы отложили в сторону салфетки, серебро, тонкий фарфор с гербом – и стали есть руками. Я на мгновение замешкалась, не в силах поверить, что сам лорд Перегрин может есть, как цыганское отродье; а потом, ослабев от голода и облегчения, отломила ножку восхитительной зажаренной курицы и устроилась на опавших листьях, в первый раз после приезда в Широкий Дол получая удовольствие от еды.

Мы были как дети, лорд Перегрин и я, под этим уравнивающим всех благосклонным солнцем. Как дети из того детства, какое должно было у меня быть. Мне было всего шестнадцать, ему, как я поняла, немногим больше; и мы сидели теплым ранним утром, жадно и неаккуратно поедая завтрак, пока от него не осталось ничего, кроме тщательно обгрызенных куриных костей и горстки крошек. Я склонилась над ручьем и пила сладкую, чистую от мела воду, пока кости моего лица не заныли от ее ледяного прикосновения. Я окунула лицо и умылась этой прохладой. Когда я вернулась, с волос у меня капало, и лорд Перегрин беспечно бросил мне тонкую льняную салфетку, чтобы я вытерлась.

– Вино бы не помешало, – сказал он, лежа на спине и глядя в небо.

На верхушках деревьев куковала кукушка и ворковали древесные голуби.

– Или шампанское, тоже неплохо, – продолжал он, закинув руки за голову.

Его профиль на фоне темных деревьев был четок, как у статуи, ветер шевелил светлые кудри над его лбом.

– Они пытаются заставить меня бросить пить, – обиженно произнес он. – Даже говорят, что я вернулся домой нетрезвым!

– Ты был пьян, как лорд, – просто ответила я, глядя, как лениво опускаются его веки.

Тут они резко распахнулись, но взгляд голубых глаз был веселым.

– И, должен сказать, это неплохо! – сказал он со смешком. – Да, был! Но что еще делать? Глядя на то, как ведут себя мои сестры, можно подумать, что у нас семейство методистов. Мама-то не такая, как правило. Хотя и она иногда меня бранит. А теперь, когда меня исключили из Оксфорда, станет только хуже.

– Исключили? – спросила я, не понимая, о чем он.

– Выкинули, – пояснил он.

И улыбнулся мне. Его белые зубы были ровными и прямыми.

– Я бездельничал – но это их не заботило – и, кроме того, немножко порезвился. Думаю, судьбу мою решила дыра в плоскодонке декана!

Я вытянулась рядом с ним, лежа на животе, чтобы видеть его быстрое подвижное лицо.

– Воск! – сказал он. – Я проделал дыру и залепил ее воском. Времени ушла уйма, да и подготовиться пришлось. И все прошло безупречно! Лодка держалась на плаву, пока он не оказался на середине реки. Дивное вышло зрелище.

Он вздохнул, на губах его играла улыбка.

– Разумеется, все знали, что это я. А он не понимал шуток.

– И что ты теперь станешь делать? – спросила я.

Лорд Перегрин слегка нахмурился.

– Что у нас сейчас? – рассеянно спросил он. – Еще ведь не июль?

– Нет, – ответила я. – Скоро май.

Его лицо тут же прояснилось.

– А, ну тогда, – сказал он, – поеду в Лондон на окончание сезона, если мама даст немного денег, чтобы продержаться до июня. Потом проведу лето здесь и в Брайтоне, буду ездить по гостям. В августе отправлюсь пострелять в Шотландию, каждый год езжу, а потом в Лестершир – травить лис. Все в таком духе.

Я и не знала, что господа перемещаются в зависимости от сезона, так же, как кочевые. Только почтенные середняки, вроде фермеров-йоменов, как Уилл Тайяк, или городских, как Джеймс Фортескью, сидели на одном месте и могли сказать, чем будут заниматься год за годом, независимо от сезона.

– Вроде звучит весело, – осторожно сказала я.

Лордл Перегрин закрыл улыбающиеся глаза.

– Так и есть, – удовлетворенно произнес он. – Будь у меня в карманах побольше денег, я бы жил как в раю. А если мне не придется возвращаться в сентябре в университет, я и так буду в раю.

Он вытянулся и задремал, а я, приподнявшись на локте, следила за его лицом. Над нашими головами вздыхали деревья, тихо журчала река. Мы лежали так тихо, что чуть выше по течению выбрался из укрытия зимородок и пролетел мимо нас толстенькой короткой бирюзовой стрелкой. Потом лорд Перегрин пошевелился, сел и зевнул.

– Ну что, пойдем, познакомлю тебя с мамой, – сказал он.

Он встал, протянул мне руку и помог мне подняться. Я нехотя пошла и отвязала Море.

– Я лучше вернусь домой и переоденусь в амазонку, – сказала я. – Да и мистеру Фортескью надо сказать, где я.

Лорд Перегрин рассмеялся.

– Не смей! – сказал он. – Она так рада, что поймала тебя прежде, чем тебя кто-нибудь отговорил. Они с мистером Фортескью уже многие годы на ножах. Ей не нравится, как он управляет Эйром, ей кажется, что он задирает оплату, а цены на зерно сбивает. Ты ей и так понравишься, а если это огорчит мистера Фортескью – тем лучше!

Я вывела Море из леса, а лорд Перегрин шел следом, размахивая корзиной.

– Она его правда не любит, лорд Перегрин? – спросила я.

У меня в голове зародилась кое-какая мысль. Если леди Хейверинг разбирается в вопросах зарплат и цен на зерно, то она может оказаться именно тем, кто мне нужен: человеком со стороны, который расскажет мне о том, что происходит на моей земле.

– Зови меня Перри, – небрежно сказал он. – У них поначалу были добрые отношения, она обращалась к нему, желая купить поместье Широкого Дола. Тогда был жив папа и деньги у нас водились, мы бы его, конечно, отдали в залог и сдали. Может быть, построили бы несколько домов на пахотных землях или посадили больше пшеницы. Твой мистер Фортескью прочел им лекцию о бездумной погоне за прибылью и наотрез отказался продавать. Им, разумеется, это не слишком понравилось. Но потом, когда все поместье отошло этой республике левеллеров, и мама, и папа сочли, что мистер Фортескью просто из ума выжил! Уж не говоря о том, что он твоими деньгами блинчики по воде пускает!

– Она с ним когда-нибудь об этом спорила? – спросила я.

– Еще как! И он сказал ей, – глаза Перри сверкнули, – сказал, что есть вещи, поважнее высокого процента по вложениям! Поважнее быстрого возврата капитала!

Он рассмеялся, весело и невинно.

– К тому времени папа уже умер, а мама говаривала, что нет ничего важнее денег. Особенно когда их не хватает!

Я молча кивнула. Ее милость нравилась мне все больше и больше.

– Вашим поместьем управляет она или ты? – спросила я.

Лорд Перегрин посмотрел на меня так, словно я предположила невозможное.

– Ну, я пока не могу, – сказал он. – Пока я в университете. Все делает мама, с помощью бейлифа. Когда я женюсь и возьму все в свои руки, тогда, наверное, управлять буду я. Или оставлю бейлифа, и он все будет делать.

– Так сейчас управляет она? – уточнила я.

– Да, – сказал он. – Пока я не женюсь или не достигну совершеннолетия.

Он прервался и задумчиво посмотрел на деревья.

– Чудовищно долго ждать, – пожаловался он. – Мне всего семнадцать, и денег мне вечно не хватает. У меня долг будет в тысячу раз больше, чем стоит это все, пока я начну получать полный доход.

Дорожка, по которой мы шли, вывела нас к торцу дома, и лорд Перегрин провел меня вокруг сада за высокой оградой.

– Регулярный сад, – сказал он, кивнув в одну сторону. – Огород, – сообщил он, когда светлый сероватый камень сменился красным кирпичом.

Лорд Перегрин открыл калитку, ведущую на мощеный конюшенный двор, и показал мне денник, где я могла оставить Море. Я вошла, сняла с коня седло и уздечку. Лорд Перегрин смотрел на меня поверх двери, не предлагая помочь.

– Почему ты так одета? – спросил он, словно это ему только что пришло в голову.

Я взглянула на него.

Солнце, освещавшее его сзади, играло на его светлых волосах, так что вокруг его совершенного лица стояло сияние. Мир балаганов, кочевья, шума и тягот был невообразимо далеко.

– Я работала до того, как сюда приехала, – коротко ответила я. – Это моя рабочая одежда. Новой у меня пока нет.

Он кивнул и открыл дверь денника. Доверительно ко мне склонился. Я почувствовала в его дыхании теплый аромат бренди – он выпил в доме, пока ему укладывали корзину для пикника.

– Это жутко неприлично, – глуповатым голосом сказал он. – Я подумал, лучше тебе знать. Я-то не против. И мама будет не против, потому что это ты. Но других незачем попусту смущать. Куда лучше будет, если ты оденешься как девушка.

Я кивнула.

– Я оденусь, – отозвалась я так же серьезно, как он.

– А теперь, – произнес он, – к маме!

Он повел меня через дверь конюшни по мраморному полу с узором из черных и белых плиток, по которому сапоги мои топали громко и по-деревенски, а ноги лорда Перегрина изрядно отклонялись от прямого пути. Потом мы поднялись по изящной лестнице с низкими каменными ступенями. Мне смутно запомнился другой пол и высокое окно аркой, из-за которого помещение казалось светлым и холодным. Потом была еще одна лестница, на этот раз – темного дерева, и галерея, увешанная портретами строгих леди и джентльменов, которые сурово взирали на лорда Перегрина, вилявшего из стороны в сторону, едва уклоняясь от очередного кресла или стола. Потом мы прошли по длинному коридору, застеленному ковром, и лорд Перегрин постучал в большую двустворчатую дверь посреди стены.

– Войдите, – раздалось из-за двери.

Лорд Перегрин скорчил мне смешную рожу, и мы вошли.

Вдовая леди Клара сидела на большой кровати с балдахином, держа в одной руке тонкую алую чашечку, окутанная величественными складками бледно-голубого шелка. Волосы ее покрывал голубой шелковый чепец, большой и высокий, украшенный бантиками; лицо у нее было гладкое, розовое и улыбающееся, глаза острые, как буравчики.

– Вот она, – объявил лорд Перегрин.

Мать бросила на него холодный взгляд, и лорд Перегрин склонился в глубоком поклоне.

– Мама, позволь тебе представить мисс Сару Лейси из Дол-Холла. Мисс Лейси, это моя мама, вдовая леди Клара Хейверинг.

Я поклонилась, как на арене. Реверанс не сочетался с бриджами, да и слишком мне было неловко, чтобы двигаться.

Леди Хейверинг протянула мне руку, унизанную тяжелыми перстнями с крупными камнями.

– Поцелуйте меня, дорогая, – сказала она.

Голос у нее был низкий и сильный.

– Думаю, я прихожусь вам тетей. Во всяком случае, ближайшей родственницей. С возвращением домой наконец-то.

Я неуклюже шагнула вперед и прикоснулась губами к ее щеке. От нее божественно пахло цветами. Я никогда прежде не нюхала таких духов. Щека ее под моими непослушными губами оказалась холодной и сухой, руку мою леди Клара тут же отпустила, прежде чем я успела поежиться.

– Перегрин, можешь идти, – сказала леди Клара. – Вели принести свежего шоколаду и две чашки. А сам ступай, прими ванну и смени белье. Мисс Лейси останется со мной, пошли кого-нибудь в Дол-Холл, пусть сообщат, что она здесь.

Она повернулась ко мне.

– Составите нам компанию на сегодня, Сара?

Я покраснела.

– Я не могу, – запинаясь, сказала я. – Благодарю вас, мне бы очень хотелось, но не могу. Мистер Фортескью ждет меня дома, нужно заняться делами…

– Благодарение Богу, что вы наконец-то сами сможете ими заняться! – ядовито произнесла она. – И благодарение Богу, что в поместье еще сохранились какие-то дела!

Она снова мне улыбнулась.

– Хорошо, тогда не сегодня. Но на этой неделе ты должна приехать к нам на весь день, – она рассмеялась грудным смехом. – Думаю, ты будешь только рада сбежать от этого чудовищного бристольского купца, не так ли, милая?

Она повернулась к лорду Перегрину.

– Ступай, милый, – ласково сказала она. – Можешь вернуться, когда переоденешься.

Лорд Перегрин улыбнулся мне и, шатаясь, вышел за дверь. Я с некоторой робостью повернулась к его матери. Она открыто меня рассматривала.

– Расскажи, – радушно начала она, – откуда же ты взялась? И где была все эти годы?

Я замялась. Меридон из Конного Балагана Гауера умерла и забыта. Я не собиралась ее оживлять.

– Меня отдали цыганам, – уклончиво сказала я. – Мне пришлось самой зарабатывать на жизнь. Я с ними кочевала.

– Вы были бедны? – произнесла она почти без вопроса в голосе.

– Очень, – ответила я.

– Но теперь ты больше не бедна, – сказала она. – Теперь ты принадлежишь к господам, и ты богата. Как думаешь, придется ли это тебе по нраву?

Я отвернулась от нее и посмотрела в окно спальни. Дом выходил на запад, и слева были видны холмы Гряды.

– Я приспособлюсь, – твердо произнесла я.

Она засмеялась, на этот раз звонче.

– Есть у тебя иждивенцы? – спросила она, и, когда я покачала головой, продолжила: – Кузены? Тетки? Приемные братья и сестры? Возлюбленный? Друзья? Молодой муж? Тайные дети?

– Никогда, – ответила я.

Она прищурилась, глядя сквозь мое молодое лицо, сквозь старые усталые глаза, сквозь одежду, прямо мне в сердце.

– Ты девственница? – спросила она.

Я залилась краской.

– Да, – неловко ответила я и, когда она от удивления молча подняла красиво изогнутую бровь, добавила:

– Я не люблю, когда ко мне прикасаются.

Она кивнула, словно поняла.

– А что с людьми, которые тебя вырастили? – спросила она. – Те, с кем ты жила, – ты их всех отсекла?

Я, не дрогнув, посмотрела в ее светлые глаза.

– Всех, – ответила я.

В дверь постучали, и вошла служанка в темном платье, неся серебряный поднос, на котором стоял шоколад. Леди Хейверинг откинула покрывало, встала с кровати и, шелестя, прошла к дивану под окном. Она жестом пригласила меня сесть перед ней, лицом к свету.

– Что ты будешь делать? – спросила она. – У тебя, считай, никого нет. Если только ты не прониклась нежностью к маленькому бристольскому торговцу.

– Не прониклась, – сказала я.

На мгновение мне стало неловко от своего предательства. Но потом я вспомнила тихий дом и шум, с которым я глотала суп, и сердце мое ожесточилось.

– Я не знаю, что делать. Мистер Фортескью говорит про учителей красноречия и танцев, а еще говорит, что мне нужна компаньонка, – я скривилась. – И к тому же – земля. Мне надо узнать, что с ней делают, а спросить некого, кроме мистера Фортескью и Уилла Тайяка.

Леди Хейверинг разлила шоколад по чашкам, откинулась на спинку дивана и снова взглянула на меня.

– Ты не одобряешь того, как он руководил твоим поместьем? – спросила она ничего не выражавшим голосом.

– Нет, не одобряю, – твердо сказала я. – Все делалось в интересах работников, а это значит, что Холл несет потери всякий раз, как мы сеем и жнем. Деревня преуспевает, но поместье получает лишь долю в том, что должно принадлежать ему полностью.

Леди Хейверинг мрачно кивнула.

– Я не видела расходных книг, – сказала она. – Но у меня есть глаза, и я наблюдала воочию, как они год за годом продавали дешевле, чем я, на мидхерстском рынке, пока цены на еду не упали и их не начали удерживать. Это революция. Это подрывает стоимость собственности.

Я кивнула.

– Сколько тебе лет? – спросила она.

– Шестнадцать, или около того, – ответила я.

Она кивнула и постучала по зубам длинным ногтем указательного пальца.

– Пять лет, прежде чем ты сможешь сама управлять поместьем, – тихо произнесла она. – Долго придется терпеть игру мистера Фортескью в фермера.

– И долго жить с компаньонкой, – горячо сказала я. – С компаньонкой, в доме, куда приезжает погостить мистер Фортескью.

Леди Хейверинг словно приняла какое-то решение.

– Не годится такое терпеть, – резко сказала она. – Допивай шоколад, дитя мое, и мы с тобой отправимся повидать мистера Фортескью. Я возьму тебя под крыло, не страшись компаньонок. Одну дочь я уже успешно выпустила в мир, и уж точно смогу сделать то же с тобой. Меня ты не шокируешь. А вот компаньонка, скорее всего, скончается в судорогах через неделю!

Я послушно подняла чашку, но пить не стала, просто смотрела на леди Клару поверх нее.

– Что значит «возьмете меня под крыло»? – спросила я.

Она улыбнулась мне редкой для нее ласковой улыбкой.

– Буду за тобой присматривать, – сердечно сказала она. – Можешь поселиться здесь, я научу тебя всему, что должна знать светская дама. Когда начнется сезон, я стану тебя вывозить, представлю нужным людям. Подберу тебе платья и научу танцевать, есть, научу, как себя вести. Ты моя родственница, у тебя нет семьи. Это будет уместно.

И почему я не задумалась тогда о том, что леди Хейверинг совсем не похожа на женщину, отягощенную чувством долга?

Я поставила чашку, звякнув ею о блюдце.

– Вы это для меня сделаете? – изумилась я. – Для меня?

– Да, – сказала она. – Сделаю.

Какое-то время я молчала, она тоже сидела молча. Потом я заговорила, и в моем голосе больше не было радости.

– Зачем? – рассудительно спросила я. – Что вам с этого?

Она налила себе еще шоколада и рассмеялась.

– Молодец, Сара, – сказала она. – Да, я «с этого» кое-что получу. Во-первых, я позлю твоего драгоценного мистера Фортескью, и это доставит мне огромное удовольствие. Во-вторых, пока я за тобой приглядываю, я буду выписывать счета за платья на твое поместье, поскольку ты себе можешь это позволить, а я нет. В-третьих, если я это сделаю, ты, скорее всего, не подхватишь якобинские настроения, чего я совсем не могу позволить по соседству с собой. Чем скорее мистер Фортескью оставит тебя в покое, тем скорее ты наведешь в поместье порядок.

– Вы научите меня читать расходные книги и разбираться в том, что происходит? – спросила я.

– Да, – ответила она. – Можешь сама нанять моего управляющего, чтобы проверить то безумие, что творится в Широком Доле. И остановить его развитие, отказавшись передать права на землю деревне, как они того хотят. Как только ты достигнешь совершеннолетия, ты сможешь превратить поместье в источник дохода, которым оно по праву должно быть.

Я плюнула на ладонь и протянула леди Кларе руку поверх столика.

– Идет, – сказала я.

Любезная улыбка на ее лице не дрогнула. Она тоже плюнула на ладонь, и мы пожали руки.

– Идет, – повторила она.

Потом лицо ее переменилось, и она перевернула мою руку ладонью вверх, чтобы рассмотреть трещины, мозоли и ссадины от веревки.

– Боже милосердный, – сказала она. – Превратить тебя в молодую леди будет задачей не из легких. Для начала займемся твоими руками! Что ты с ними делала, чтобы привести их в такое состояние? Даже не знаю, сможем ли мы их смягчить.

Я посмотрела на свои ладони. Бугры под большим пальцем и у основания остальных были твердыми, как старая кожа. Я подумала о поводьях, которые держала, о веревках, которые тянула, и о перекладине трапеции.

– Я работала, – коротко ответила я.

Она кивнула.

– Можешь мне не рассказывать, – сказала она. – Если никто из твоего прошлого не явится мне досаждать, то это не мое дело, пусть не моим и остается. Скажи мне одно: тебя кто-нибудь сможет узнать или выследить?

– Нет, – ответила я.

Роберт Гауер меня отпустил. Джек пробежал бы милю, лишь бы не смотреть мне в лицо.

– Ты совершала какие-нибудь преступления? – в лоб спросила леди Клара.

Я подумала о браконьерстве, об игре краплеными картами, об объездке лошадей и мелком мошенничестве. Подняла взгляд и увидела, что леди Клара на меня пристально смотрит.

– Ничего выдающегося, – сказала я.

Она откинула голову и рассмеялась так, что закачались бантики на чепце.

– Отлично, – сказала она. – Ничего выдающегося. Больше спрашивать не стану. Ты все это рассказала мистеру Фортескью?

Я пожала плечами.

– Кое-что, – ответила я. – То, что могло подтвердить, что я – это я. Больше ничего.

Она кивнула, словно ей это понравилось.

– Хорошо, – сказала она. – Будучи твоей дуэньей, я введу для тебя некоторые правила. Первое – всегда носи перчатки, а второе – еще важнее.

Я подождала.