Джек Ричер, или Дело Чайлд Ли
— Никаких, — твердо ответила она.
— Даже от того парня, что сидит позади? От другого майора? Я слышал, что он мастер создавать проблемы.
Официантка повернулась и посмотрела на Мунро.
— Я уверена, что он настоящий джентльмен, — категоричным тоном объявила она.
— Будьте так добры, попросите его присоединиться ко мне. И принесите для него пирога тоже.
Подойдя к его столу, официантка передала Мунро мое приглашение, которое вызвало целый ряд тщательных расспросов и уточнений, как будто я был совершенно незаметным и затерявшимся в толпе. Майор с недоумением поднял на меня глаза, а затем, пожав плечами, встал. Все четверки рейнджеров, сидевших за столами, замолкали, когда он проходил мимо. У этих парней Мунро популярностью не пользовался. Это из-за него они целых четыре дня маялись дурью за ограждением базы.
Он сел на стул Деверо, и я сразу спросил его:
— Многое они вам рассказали?
— Абсолютный минимум, — ответил он. — Классифицировано; все, что нужно знать; только для личного прочтения; вот, собственно, и всё.
— Никаких имен?
— Никаких, — сказал он. — Но я полагаю, что шериф Деверо снабдила их достоверной информацией, которая снимает все подозрения с наших парней. Что еще может случиться? Ведь она так никого и не арестовала. Я наблюдал за ней целый день.
— И что она делала все это время?
— Следила за поведением толпы, — ответил Мунро. — Смотрела за тем, не возникнут ли какие-либо трения. Но все хорошо. Никто не испытывает злобы ни против нее, ни против города. Вот со мной они с удовольствием разделались бы.
— Когда вы уезжаете?
— Первым же рейсом, — ответил майор. — Меня подбросят до Бирмингема, штат Алабама, затем автобусом доберусь до Атланты, штат Джорджия, а затем полечу «Дельтой» обратно в Германию.
— А вам известно, что Рид Райли никогда не покидал базы?
— Известно, — подтвердил он.
— Ну и как вам это?
— Это меня слегка озадачивает.
— В каком смысле?
— Выбора времени, — ответил Мунро. — Сначала я думал, что это «утка» — ведь так обычно делают политики, — но потом посмотрел на вещи трезво. Они не захотели бы жечь попусту сотню галлонов горючего ради перевозки «подсадной утки», будь это сын сенатора или кто-то другой. У него был приказ покинуть базу, когда «Блэк Хок» вылетел из Беннинга, но к тому времени, когда он прибыл в Келхэм, этот приказ отменили. А это значит, что, когда «вертушка» была в воздухе, стала известна какая-то важная и решающая информация. И произошло это два дня назад, в воскресенье, сразу после обеда. Но они, получив информацию, не предприняли никаких других шагов вплоть до сегодняшнего утра.
— И с чем это может быть связано?
— Не знаю. Я не вижу никакой причины в подобной задержке. Мне кажется, они оценивали и переваривали новую информацию в течение двух дней. Это разумный ход. Хотя в данной ситуации совершенно бессмысленный. Если новые данные были достаточно вескими для того, чтобы во второй половине дня в воскресенье принять скоропалительное решение о том, чтобы оставить Райли на базе, то неужто они не были настолько вескими, чтобы тут же и открыть ворота базы? Тут что-то не клеится. Все выглядит так, будто они были готовы действовать скрытно в воскресенье, а вот на открытые для публики действия решились только сегодняшним утром. Если дело обстоит так, то что изменилось? Какая разница между воскресеньем и сегодняшним днем?
— Сдаюсь, — сказал я.
В моей реплике сквозило явное лицемерие, потому что на этот вопрос был всего один ответ. Единственным различием материального характера между воскресным днем и утром вторника было то, что в воскресенье во второй половине дня я находился в Картер-Кроссинге, а утром во вторник уже был на расстоянии восьмисот миль от него.
И никто не ожидал, что я вернусь сюда снова.
Но что за этим кроется, я не знал.
Глава 73
Официантка была перегружена заказами, поэтому я оставил Мунро дожидаться наших пирогов и, выйдя из кафе, снова направился в узкий проулок. Остановившись между баром «Браннанс» и кредитным агентством, я увидел, что несколько машин уже уехали, а толпа на открытой площадке значительно поредела, причем настолько, что люди, бывшие здесь раньше, очевидно не смогли бы уместиться в уехавших машинах. Наверное, подумал я, они зашли в заведение, чтобы выпить на дорожку в последние драгоценные минуты свободы перед тем, как отправиться ночевать на базу.
Как я и ожидал, многие еще сидели в баре. Заведение было заполнено до отказа. Толпа, похоже, переместилась туда. Я не был уверен в том, что в штате муниципалитета Картера существует должность начальника пожарной охраны, но если бы такая существовала, то у человека, занимающего ее, наверняка случился бы приступ паники. В зал набилась примерно сотня рейнджеров и полсотни женщин; они стояли спиной к спине, грудью к груди, подняв стаканы почти до самых шей, чтобы не разбить их и не расплескать содержимое. Воздух оглашался ревом и шумом, обычной для таких мест смесью громкого говора и смеха, а на фоне всего этого я слышал постоянные хлопки открываемого и закрываемого кассового ящика. Долларовая река снова потекла широким потоком.
В течение пяти минут я пробирался к стойке, лавируя в толпе то вправо, то влево, рассматривая при этом то людей, мимо которых продирался, то стоящих вдалеке, но Рида Райли среди них я не видел. Братья Браннаны буквально взмокли от такой работы; они манипулировали бутылками с пивом, принимали деньги, отсчитывали сдачу, укладывали влажные доллары в банки для чаевых, возникая, подобно искусным танцорам, то в одном, то в другом месте своего заведения. Один из братьев, увидев меня, поприветствовал в манере перегруженного делами бармена: подбородком, глазами и наклоном головы, а потом, припомнив нашу прежнюю беседу, а также и то, что я являюсь сотрудником военной полиции, быстро наклонил голову, показывая этим, что готов уделить мне несколько секунд. А я не мог припомнить, кто из братьев — Джонатан или Хантер — сейчас стоит возле меня.
— Ты видел парня по имени Рид? — спросил я. — О котором мы говорили с тобой прежде?
— Он был здесь часа два назад, — ответил бармен. — Сейчас перебрался в другой бар, где выпивка самая дешевая.
— И где же это?
— Не могу сказать точно. Но только не здесь.
С этими словами он снова нырнул в толпу, продолжая свой марафон, а я стал прокладывать путь назад к двери.
Через шестнадцать минут я снова появился в кафе; пироги уже были поданы, и, пока я отсутствовал, Мунро успел съесть почти половину своей порции. Я взялся за вилку, а он извинился за то, что не дождался меня.
— Я подумал, вы совсем ушли, — объяснил майор.
— Да нет, я частенько устраиваю променад между блюдами. Так принято в Миссисипи. Всегда полезно следовать привычкам и обычаям местного населения.
Он ничего не ответил на это, но вид у него был довольно смущенный.
— А чем вы занимаетесь в Германии? — спросил я.
— Вы имеете в виду общее направление?
— Нет, конкретные дела. Например, ваше первое дело, за которое вы приметесь, когда вернетесь туда утром послезавтра. Что ждет вас на письменном столе?
— Да почти ничего.
— Ничего срочного?
— А что?
— Здесь были убиты три женщины, — сказал я. — А преступник порхает, как птичка на свободе.
— Это не наша юрисдикция.
— Помните портрет, который висит на стене в гостиной Эммелин Макклатчи? Это Мартин Лютер Кинг? Это ведь его слова: дьяволу нужно только то, чтобы хорошие люди ничего не делали.
— Я военный коп, а не хороший человек.
— А еще он говорил, что в тот день, когда мы видим правду, но перестаем говорить о ней, мы начинаем умирать.
— Ну знаете, такая философия выходит за рамки моего должностного оклада.
— Он также сказал, что несправедливость, допущенная в одном месте, угрожает справедливости повсюду.
— Так чего вы от меня хотите?
— Я хочу, чтобы вы задержались здесь, — ответил я. — Еще на один день.
Доев свой пирог, я снова отправился на поиски Элизабет Деверо.
Когда я выходил из кафе, на часах было одиннадцать часов и тридцать одна минута. Повернув направо, я пошел к ведомству шерифа. Здание оказалось закрыто, и окна в нем были темными. На парковке не стояло ни одной машины. Пройдя еще немного и завернув за угол здания, я вышел на дорогу, ведущую в Келхэм. По ней двигался сплошной поток автомобилей, выезжавших с площадки, расположенной позади Мейн-стрит. Машины шли одна за другой. Некоторые были полны женщин — они поворачивали налево. Большая часть была заполнена рейнджерами; эти машины, в которых сидели минимум по три, а иногда и по четыре парня, поворачивали направо. Батальон «Браво» возвращался домой. Возможно, полночь считалась для них комендантским часом. Я посмотрел вниз, на парковку площадью примерно в один акр, и увидел, что все стоявшие на ней машины, кроме моего «Бьюика», двигаются. Некоторые, только что заведенные, подавали назад, стараясь выехать с парковки. Другие маневрировали или выстраивались в очередь, ожидая возможности вписаться в колонну.
Я продолжал идти по левой обочине дороги, держась на расстоянии от машин, идущих в Келхэм. В тот день было выпито немереное количество пива, а допустимая норма алкоголя для водителя была в 1997 году довольно значительной. Тем более в армии. Ревели моторы; над дорогой стояло густое облако пыли, сквозь которое пробивался яркий свет фар. За двести ярдов впереди находился железнодорожный переезд, перебравшись через который, машины увеличивали скорость и быстро скрывались в темноте.
Именно там я и увидел Деверо. Прямо передо мной, в автомобиле, стоявшем на обочине дороги за переездом. Я направился к ней, непрерывно обгоняемый машинами ребят из батальона «Браво»; возможно, за те минуты, что я шел до железнодорожного переезда, мимо меня проехали девяносто рейнджеров в тридцати машинах. Но к тому времени, когда я перешел через переезд, интенсивность потока за моей спиной значительно уменьшилась. Последние отставшие от колонны автомобили проходили мимо меня с интервалами в пять, десять и даже двадцать секунд. Водители ехали быстро, стараясь догнать своих более дисциплинированных друзей. Я дождался перерыва, достаточного для безопасного перехода через дорогу, и Деверо, открыв дверь, вышла из машины, чтобы встретить меня. Мы стояли рядом, освещенные светом фар проходивших мимо автомобилей.
— Еще пять минут, — сказала она, — и все они проедут. Но мне придется здесь ждать,пока не вернутся Батлер и Пеллегрино. Я должна оставаться на дежурстве до их возвращения. Впрочем, это будет недолго.
— И когда же они вернутся? — поинтересовался я.
— Поезду требуется целая минута на то, чтобы пройти это место. По времени это совсем немного, но когда работаешь весь вечер, минута становится для тебя часом. Я думаю, они приедут еще до полуночи.
— А сколько времени осталось до полуночи?
Элизабет улыбнулась.
— Боюсь, не так много. Может быть, минут пять. За это время нам не добраться до дома.
— Жаль, — с грустью произнес я.
На ее лице снова появилась улыбка, на этот раз более широкая.
— Садись в машину, Ричер, — сказала она.
Деверо запустила двигатель и подождала несколько секунд, пока мимо не проехала последняя из отставших машин, увозящих домой рейнджеров батальона «Браво». Затем, съехав с обочины и миновав запруженный людьми тротуар, она круто повернула направо, пересекла переезд и двинулась строго вдоль железной дороги в направлении на север. Слегка нажимая на педаль газа, Элизабет внимательно следила за тем, чтобы правое колесо машины катилось по правому рельсу. Левое колесо опустилось ниже правого и прыгало по шпалам. От этого машина сильно накренилась. Деверо вела машину не быстро и не медленно, но решительно и уверенно. Она ехала прямо, держа одну руку на руле, другую — на колене. Проехав водокачку, мы поехали дальше. Левые колеса барабанили по шпалам. Правые мягко и плавно катились по рельсу. Отличный пример управления автомобилем. Через некоторое время она плавно затормозила; один борт оказался выше, другой ниже, и машина наконец остановилась.
На рельсах.
В двадцати ярдах к северу от водокачки.
Как раз на том месте, где машина Рида Райли дожидалась встречи с локомотивом.
Там, где начиналась россыпь битого стекла.
— Ты и прежде делала такое, — сказал я.
— Да, делала, — ответила она.
Глава 74
— Пока это была подготовка. Теперь все решает толчок и его движущая сила, — сказала Деверо.
Она повернула руль до отказа влево и, как только правая передняя шина сошла с правого рельса, изо всей силы надавила на педаль газа. Импульс ускорения перебросил переднее левое колесо через левый рельс. Машина на мгновение выгнулась; Деверо, все еще не снимая ногу с педали газа, слегка давила на нее, и остальные колеса последовали за передним левым: второе, третье, четвертое, каждое со своим особым звуком, издаваемым боковой поверхностью шины при соприкосновении со сталью. Наконец машина, съехав с железнодорожного полотна, остановилась на земле, расположившись близко и почти параллельно рельсам. Крайние камни основы, на которую был уложен рельсовый путь, были примерно в пяти футах от моего окна.
— Мне очень нравится это место, — сказала Элизабет. — Иначе, чем так, как мы ехали, до него не добраться из-за кювета. Но это чревато опасностью. Я приезжаю сюда довольно часто.
— В полночь? — спросил я.
— Всегда в полночь, — ответила она.
Повернув голову, я посмотрел в заднее окно и увидел дорогу. Более чем на сорок ярдов вдаль, но меньше пятидесяти. Поначалу там ничего не происходило. Никакого движения. Затем я увидел свет фар автомобиля, идущего с востока на запад, из Келхэма в город. Машина шла быстро. Большая машина с проблесковыми маячками на крыше и с эмблемой на двери.
— Пеллегрино, — сказала Деверо. Она смотрела в заднее окно, в ту же сторону, что и я. — Он, похоже, отсиживался где-нибудь в сотне ярдов отсюда, а как только последняя из опаздывавших машин проехала мимо, сосчитал до десяти и во всю прыть понесся к дому.
— Батлер стоял возле самых ворот Келхэма, — вспомнил я.
— Да. Батлер — единственный человек, от кого зависит исход этой гонки. И наша судьба в его руках. Как только он проедет мимо нас, я гарантирую, что мы окажемся одни во всем мире. Это маленький город, Ричер, и мне известно, где кто находится.
Часы в моей голове показывали одиннадцать часов сорок девять минут. Обязательность Батлера требовала особо сложных вычислений. Он находился на расстоянии трех миль от нас и должен был без колебания поехать назад на скорости в шестьдесят миль, а это значило, что здесь он окажется через три минуты. Но он не начнет этот трехмильный пробег до тех пор, пока свет фар последней возвращающейся машины не станет виден с его места у ворот Келхэма. А эта последняя запаздывающая машина может ехать очень медленно из-за того, что водитель хлебнул лишнего, а также и из-за того, что они могли увидеть машину Пеллегрино, зловеще маячившую на обочине дороги. По моим предположениям, Батлер должен был появиться здесь через одиннадцать минут, то есть ровно в полночь, о чем я и сказал Деверо.
— Нет, он появится раньше, — произнесла Элизабет. — Последние десять минут прошли совершенно спокойно. Он уже пять минут как отъехал от ворот. Я почти в этом уверена. Он должен появиться вскоре после Пеллегрино.
Мы наблюдали за дорогой.
Все спокойно.
Я открыл свою дверь и вышел из машины. Сделав шаг вправо, ступил на камни основания рельсового пути. Левый рельс, блестящий под лунным светом, был всего лишь в половине ярда. По моим прикидкам поезд находился в этот момент в десяти милях к югу от нас. Как раз сейчас он, возможно, проходил Мариетту.
Деверо тоже вышла из машины, и мы, устремившись навстречу друг другу, встретились за багажником. Одиннадцать часов и пятьдесят одна минута. В нашем распоряжении девять минут. Мы внимательно смотрели на дорогу.
Все спокойно.
Деверо, отступив назад, раскрыла заднюю дверь.
— На всякий случай, — пояснила она. — Нам надо быть наготове.
— Слишком тесно, — поморщился я.
— Тебе что, никогда не доводилось заниматься этим в машине?
— Если бы машины делали достаточно просторными…
Посмотрев на часы, Элизабет сказала:
— Нам не успеть вовремя добраться до «Туссена».
— Тогда давай прямо здесь. На земле.
Она улыбнулась.
Затем улыбка на ее лице стала шире.
— А ты знаешь, мне это нравится, — объявила она. — Как Дженис Чапман.
— Если с ней и вправду было такое, — ответил я, снял с себя камуфляжную куртку и расстелил ее во всю ширь на траве.
Мы снова посмотрели на дорогу.
Все спокойно.
Сняв с пояса ремень с пистолетом в кобуре, Деверо положила его на заднее сиденье. Одиннадцать часов и пятьдесят четыре минуты. В нашем распоряжении шесть минут. Встав на колени и приложив ухо к рельсу, я услышал слабый металлический шепот. Едва-едва уловимый. Поезд… в шести милях от нас к югу.
Мы посмотрели на дорогу.
И увидели на востоке слабую, едва заметную световую нить.
Свет фар.
— Старый добрый Батлер, — вздохнула Деверо.
Свет становился ярче, и вскоре в ночной тишине мы услышали шелест шин и стук мотора. Затем рассеянный свет оформился в два луча, шум мотора стал более явственным, и через секунду машина Батлера, осветив нас сначала левой, а затем правой фарой, не сбавляя скорость, перевалила через переезд. Машина перелетела по воздуху на левую сторону переезда и, скрипя резиной и подняв тучу пыли, приземлилась на дорогу. Еще секунда, и она исчезла из глаз.
В нашем распоряжении оставалось четыре минуты.
Тут уже было не до утонченности и элегантности. Мы сбросили с себя ботинки, стащили брюки и, отбросив все старомодные приемы и ухищрения, дали волю чисто животному инстинкту. Деверо, бросившись на землю, устроилась поудобнее на моей куртке, а я, моментально опустившись на нее, оперся на растянутые ладони и бросил взгляд на мелькающий вдали свет головного прожектора локомотива. Нет, еще не всё. В нашем распоряжении три минуты.
Элизабет обвила поднятыми ногами мои бедра, и мы начали, с первого же мгновения часто и резко; охваченные желанием, доведенные до крайности ожиданием, переполненные безумной энергией. Ее дыхание было прерывистым, она почти задыхалась и судорожно поворачивала голову то вправо, то влево; ее пальцы вцепились в мою футболку, она тащила меня к себе. Мы стали целоваться, отрывая губы лишь для того, чтобы глотнуть воздуха; затем она, выгнув спину и опершись головой о землю, стала двигать ею взад-вперед; при этом ее шея напряглась, а широко раскрытые глаза смотрели на мир, который она видела сейчас перевернутым вверх ногами.
Земля начала трястись.
Как и прежде, вначале чуть заметно: это была та же самая слабая, но постоянная вибрация, ощущаемая в начале землетрясения, эпицентр которого расположен далеко. Ближние к нам камни железнодорожного полотна начали скрежетать и потрескивать. Шпалы дрожали. Сами рельсы словно запели с гудением и причитанием, переходящим в шепот. Шпалы начали пританцовывать и подпрыгивать. Земля под моими ладонями и коленями танцевала в ритме, исполняемом на басовых струнах. Я поднял голову, стараясь перевести дыхание, принялся моргать и щуриться, очищая глаза от пыли, и тут вдалеке увидел яркий свет фары. Стоявшая в двадцати ярдах от нас старая водокачка задрожала, и ее похожий на слоновий хобот сливной шланг закачался из стороны в сторону. Из-под земли под нами, казалось, раздавался грохот. Рельсы скрипели и завывали. Зазвучал свисток локомотива, долгий, громкий и в то же время какой-то жалкий. Начали звонить предостерегающие сигнальные звонки на переезде в сорока ярдах от нас. А поезд несся, не сбавляя хода; он был еще вдалеке, все еще не рядом. Затем оказался как раз над нами, такой же немыслимо громадный, как и раньше, и такой же невообразимо шумный.
Это было похоже на конец света.
Землю под нами резко тряхнуло; нас подкинуло вверх не меньше чем на целый дюйм. Плотная воздушная волна хлестнула по нам. А потом локомотив промелькнул мимо нас, сверкая огнями; в пяти футах от наших лиц крутились его гигантские колеса, а за ними следовала бесконечная цепь вагонов, и все они, залитые лунным светом, громыхали, тряслись, стучали сцепками и буферами. Мы приникли друг к другу на целую минуту, на целых шестьдесят секунд, оглушенные лязгом и скрежетом металла, грохотом; онемевшие от трясенья земли, засыпанные пылью, поднятой воздушным потоком, который несся за поездом. Деверо, лежа подо мной, отбросила голову назад, беззвучно закричала, потом снова завертела головой из стороны в сторону и заколотила кулачками по моей спине.
А поезд был уже далеко.
Повернув голову, я увидел вагоны, катившиеся в сторону от нас со скоростью не меньше шестидесяти миль в час. Ветер стих, и землетрясение почти прекратилось, снова превратившись в едва заметное дрожание, а потом и вовсе стихло; предупредительные звонки на переезде прекратили звенеть, рельсы перестали издавать шипение, и ночная тишина вернулась обратно. Мы, откатившись друг от друга, лежали на траве, судорожно дыша, мокрые от пота, выдохшиеся и обессиленные, оглохшие, переполненные внутренними и внешними эмоциями. Камуфляжная куртка, вывернутая и смятая, лежала под нами. Мои колени и ладони были исколоты и разодраны. Я подумал, что спина Деверо выглядит намного хуже. Повернув голову, я посмотрел на нее — и увидел в ее руках свою «беретту».
Глава 75
В Корпусе морской пехоты «беретта» не пользовалась такой популярностью, как в армии, поэтому Деверо держала в руках мой пистолет с видимой сноровкой, но без энтузиазма. Она сбросила магазин, вынула из ствола патрон, проверила патронник, отвела назад ствол, а затем снова собрала оружие.
— Прости, — сказала она. — Он был в кармане твоей куртки. Я все время думала, что у тебя там. Он впивался мне в ягодицы. Наверняка у меня теперь будет синяк.
— В этом случае просить прощения должен я, — ответил я с галантным поклоном. — Твоя попочка достойна самого лучшего, поскольку она — национальное сокровище. Как минимум, ее следует выставить на региональном аттракционе.
Элизабет ответила мне улыбкой, встала, не совсем твердо держась на ногах, и принялась искать свои брюки. Ее рубашка оказалась совсем не длинной. Я не заметил никакого синяка.
— А зачем ты взял с собой оружие? — спросила она.
— Привычка, — ответил я.
— Ты что, ожидал каких-то неприятных событий?
— Все возможно.
— А я оставила свой в машине.
— Так делает большинство людей, оказывающихся впоследствии мертвыми.
— Но мы-то здесь вдвоем.
— Насколько нам известно.
— Да ты параноик.
— Зато живой, — сказал я. — А ты еще так никого и не арестовала.
— Армия не может предоставить доказательства своей непричастности, — сказала Деверо. — Таким образом, они должны знать, кто преступник. И они должны сообщить мне о нем.
Я ничего не ответил на это. Последовав ее примеру, встал на ноги и поднял с земли брюки. Мы оделись, подпрыгивая с ноги на ногу, а потом, сев рядом на задний бампер машины, зашнуровали свои ботинки. Снова выехать на дорогу не составляло проблем. Деверо, включив задний ход, заехала на пути и поехала между рельсами прямо, словно по парковке с параллельными отсеками, а затем, задним ходом доехав до переезда, резко повернула руль и дала полный вперед. Через пять минут мы были уже в моем номере отеля. В постели. Она сразу уснула. А я — нет. Лежа в темноте, я смотрел в потолок и думал.
В основном мои мысли вертелись вокруг последнего разговора с Леоном Гарбером. Моим начальником. Честным человеком и моим другом, насколько я мог быть в этом уверен. И в то же время человеком не без тайн. «А как ты думаешь? — сказал он тогда. — Она же служила в морской пехоте, Ричер. Шестнадцать лет. Она знает все о том, как перерезать горло. Она знает, как это делается, и знает, как сделать вид, что она к этому непричастна». Потом его тон стал слегка раздраженным. «Человек с твоими инстинктами», — сказал он тогда о ней. Позже я не согласился с этим его утверждением. «Ты можешь приказать мне не ехать снова в Миссисипи», — сказал я тогда. «Могу, — ответил он. — Но не буду. По крайней мере не тебе. Я верю, что ты все сделаешь правильно».
Этот разговор бесконечно повторялся в моей голове.
Правда.
Инстинкты.
Сделать правильно.
В конце концов я все-таки заснул, правда, поздно и не будучи уверенным в том, сообщал ли мне Гарбер что-либо тогда или он спрашивал меня о чем-то.
Моя долговременная уверенность в том, что ничего не может быть лучше второго раза, подверглась суровой проверке, как только мы проснулись — ведь на наш пятый раз сильно повлиял страх и ужас. У нас еще не прошли скованность и болезненные ощущения после экстравагантного занятия любовью на земле, поэтому утром мы приступили к делу со всей возможной нежностью, медленно и без спешки, а теплая и удобная постель очень помогла нам в этом. К тому же ни один из нас не знал, будет ли шестой раз, а это в данный момент добавляло особую остроту и пикантность. Дойдя до конца, мы некоторое время лежали молча, потом она спросила, когда я уезжаю, а я ответил, что еще не знаю.
Мы позавтракали вдвоем в кафе, потом Элизабет пошла на работу, а я — к телефону. Я пытался позвонить Френсис Нигли по ее номеру в округе Колумбия, но она еще не вернулась. Очевидно, все еще добирается до службы на ночном автобусе, подумал я. Поэтому набрал номер Стэна Лоури. Он сразу взял трубку.
— Я хочу, чтобы ты еще кое-что для меня сделал, — сказал я.
— Что-то нынешним утром у тебя плохо с шутками. Ты даже не удивляешься, что я еще на месте?
— У меня нет времени раздумывать о пустяках. Мне нужна Нигли, а не ты. Ты должен связаться с нею, как только сможешь. Она лучше тебя разбирается во всей этой херне.
— И лучше тебя. Так что тебе надо?
— Скорые ответы, — сказал я.
— На какие вопросы?
— Основываясь на данных статистики, где наиболее вероятнее всего расположена база Корпуса морской пехоты США, поблизости от которой расположены бетонные сливные шлюзы?
— В Южной Калифорнии, — ответил Лоури. — Оперируя статистическими данными, это Кемп-Пендлтон,[59] к северу от Сан-Диего.
— Правильно, — подтвердил я. — Так вот, мне надо выйти на след морпеха, служащего в военной полиции и находившегося там пять лет назад. Его зовут Пол Эверс.
— Почему?
— Видишь ли, его родителями являются мистер и миссис Эверс, а им, как я полагаю, очень нравится имя Пол.
— Не, я не об этом. Зачем он тебе понадобился?
— Хочу задать ему один вопрос.
— Ты кое-что позабыл.
— Что именно?
— То, что я служу в армии, а не в Корпусе морской пехоты. У меня нет доступа к их документам.
— Вот поэтому ты и должен позвонить Нигли. Она знает, как это сделать.
— Пол Эверс, — медленно повторил Лоури, как будто записывал имя и фамилию этого человека.
— Так позвони Нигли, — снова напомнил я. — Дело спешное. А я тебе перезвоню.
Закончив разговор с Лоури, я опустил еще несколько монет в телефон и набрал номер Мунро в Келхэме, который он почти сразу по прибытии сообщил Деверо. Ответил какой-то молодой парень, который сказал, что майор спозаранку отбыл на машине в Бирмингем, штат Алабама. Я объяснил, что таков был его первоначальный план, и попросил парня проверить, так ли именно обстоит дело. Тот позвонил офицеру-квартирмейстеру, ответственному за расселение командированных, и сказал, что Мунро отменил свое прежнее решение и сейчас находится в расположении базы. Он дал мне номер телефона, установленного в его комнате, и я, закончив разговор, набрал новый номер.
Ответил мне сам Мунро.
— Спасибо, что не уехали, — поблагодарил его я.
— А чего ради я вообще-то тут торчу? Я сейчас скрываюсь в своей комнате. Как вы понимаете, я не очень желанный гость на базе.
— Вы ведь вступили в армию не ради обретения популярности.
— Ну так что вам нужно?
— Мне необходимо знать о сегодняшних перемещениях Рида Райли.
— Зачем?
— Хочу задать ему вопрос.
— Это будет нелегко. Насколько мне известно, сегодня весь день он будет очень занят. Возможно, вам удастся поймать его во время обеда. Если, конечно, он сможет прийти на обед. Но если все-таки сможет, то это будет очень рано.
— Нет, я хочу, чтобы он приехал ко мне. В город.
— Вы, видимо, не поняли. Сейчас здесь совершенно иное настроение. Тучи, сгустившиеся над батальоном «Браво», рассеялись. Отец Райли прилетает сюда с визитом.
— Сам сенатор? Сегодня?
— Его ждут здесь в час дня. Запланировано как бы неофициальное торжество в честь того, что эти парни делают в Косово.
— И сколько времени оно продолжится?
— Ну, вы же знаете, что за люди эти политики. Старикан, возможно, посмотрит какую-нибудь тренировочную бодягу после обеда, но, бьюсь об заклад, он решил оттянуться здесь по полной и ради этого намерен провести здесь с парнями всю ночь.
— Понятно, — сказал я. — Что-нибудь придумаем.
— Что-нибудь другое?
— Как вам сказать… А знаете, раз вам нечего делать, кроме как сидеть весь день в комнате, не поможете ли вы мне в двух делах?
— Что за дела?
Телефон начал подавать сигналы, требуя денег, и я сказал:
— Почему бы вам не позвонить мне за казенный счет?
Продиктовав номер и повесив трубку, я пошел к своему столику расплатиться за завтрак, и в тот момент, когда я вернулся обратно к телефону, он зазвонил.
— Так что за дела? — снова спросил Мунро.
— В основном ваши впечатления. О Келхэме. Как по-вашему, какова причина, что батальон «Альфа» и батальон «Браво» размещены там?
— А где их, по-вашему, следовало бы разместить?
— Где-нибудь в другом месте к востоку от реки Миссисипи.
— Келхэм расположен в уединенном месте, — ответил Мунро. — Это немаловажно, если речь идет о сохранении секретов.
— Именно об этом они и мне говорили. Но я не клюнул. Секреты есть на любой базе. Они могут засекретить любые вещи в любых местах. Косово вообще не представляет интереса; ну кому до него есть дело? Но ведь они выбрали Келхэм еще год назад. По какой причине? Вы заметили в Келхэме что-нибудь такое, из-за чего выбор остановили именно на нем?
— Нет, — резко ответил Мунро. — Правда, нет. Он подходит, без сомнения. Но это не значит, что нет другого подходящего места. Я думаю, одним из факторов, повлиявшим на выбор, было то, что в этот умирающий город направят четыре сотни бумажников с деньгами.
— Точно, — подтвердил я. — Это было политическое решение.
— А что в этом плохого?
— Да, и еще одно, — сказал я. — У вас нет сомнений в том, что Дженис Чапман кончили в той аллее, так?
— Надеюсь, что так, — ответил майор. — Основываясь на том, что я видел прошлым вечером. Шериф Деверо сама наблюдает за особыми зонами, территориально близкими к Мейн-стрит. Она убеждена, что все подобные акции происходят между барами и железнодорожным переездом. Таким образом, и Мейн-стрит, и та самая аллея не должны были находиться под наблюдением. А это значит, что преступник, должно быть, остановился на Мейн-стрит, а потом потащил труп в том направлении.
— Сколько времени на это могло потребоваться?