В ночь на Хэллоуин (сборник) Шолохов Алексей

Александр Варго

Достал

Детки – радость, детки ж и горе.

Поговорка

Берегите слезы ваших детей, дабы они могли проливать их на вашей могиле.

Пифагор

Убедившись, что все дети юркнули под одеяла, Елена Борисовна строго сверкнула глазами из-под толстых линз очков:

– Если замечу, что кто-то балуется или шумит – то вместо праздника он будет сидеть в спальне! И никаких подарков не получит!

Семнадцать пар детских глаз неотрывно смотрели на воспитательницу. Карие, серые, темно-зеленые, иссиня-черные, они были похожи на рассыпавшиеся блестящие бусинки, но, невзирая на разницу в цветовой гамме, взгляд этих глаз выражал одну и ту же мысль – мы будем послушными.

Конечно, кому захочется провести весь праздник в этой противной, душной спальне?! Тем более, когда на представление придут твои родители? А подарки?!

Нет, ради этого дня можно и потерпеть, и даже притвориться спящим во время «тихого часа». Тем более, Елена Борисовна и Мария Сергеевна (ее молодая помощница) были лояльны к детям и не заставляли их спать в прямом смысле слова, требуя от них элементарной тишины.

Взор Елены Борисовны остановился на Павлике, и ее губы плотно сжались. Мальчик, в отличие от своих притихших сверстников, ничуть не смущаясь, с любопытством разглядывал воспитательницу, словно редкое животное в зоопарке.

«Ничего вы такого не сделаете. И даже если я или кто-то еще будет шуметь – вы никого не оставите в спальне, – читалось на его круглом лоснящемся лице. – Уж я-то знаю».

Снисходительная улыбка и слегка прищуренные маслянистые глаза ребенка не оставляли сомнений, что слова воспитательницы насчет возможной кары за нарушение «тихого часа» не были восприняты им всерьез. Более того, у Елены Борисовны неизбежно возникало стойкое ощущение, что этому упитанному засранцу известно о ней, взрослой и неглупой женщине, матери двоих детей, нечто такое, о чем не принято говорить вслух.

«Смешно, конечно, ведь это всего лишь маленький ребенок, – подумала она, выходя из спальни. – Хоть и донельзя избалованный».

Одновременно Елена Борисовна не могла себе не признаться – она до смерти устала от этого мальчишки и была безумно счастлива, что сегодня видит Павла в последний раз.

(уж я-то знаю…)

Павел Кашин являлся сыном начальника районного отдела полиции и в свои семь лет вел себя так, словно своим пребыванием в стенах детского сада оказывал окружающему миру несусветное одолжение.

Несколько раз она и Мария Сергеевна порывались поговорить с его родителями о поведении их сына, но с таким же успехом можно было покричать в небо, призывая к отмене закона земного притяжения, ну, или не расти грибам после дождя. Мать Паши, увешанная золотом крашеная блондинка, с кислым видом выслушивала претензии и, разворачиваясь, молча уходила, оставляя после себя приторный шлейф парфюма. Отец малолетнего хулигана и вовсе бросал трубку, когда ему звонили воспитательницы насчет выходок сына. Заведующая детским садом только разводила руками и что-то бубнила про толерантность.

«Они просто порешали все вопросы между собой, – возмущалась Мария. – Небось взятку ей дал, а мы возись с этим всем…»

Родители других детей знали о ситуации в детском саду, но, несмотря на регулярные жалобы своих чад, не проявляли особой активности, когда Павел выкидывал очередной фортель. «Все равно скоро все это закончится», – рассуждали многие из них.

Убедившись, что за дверью тихо, Елена Борисовна направилась на улицу, где ее с зажженной сигаретой ждала Мария.

– Улеглись? – выпуская дым, спросила девушка.

– Вроде как.

Елена Борисовна взяла из рук Марии тоненькую зажигалку и прикурила сигарету.

– Влетит нам как-нибудь за наши перекуры, – озабоченно сказала она, выпуская дым. – Сейчас закон новый приняли, гоняют теперь везде за курение.

– Обойдется, – беспечно отозвалась Мария. Она стряхнула пепел в свернутый конусом тетрадный листок и спросила: – Я забыла тебе сказать, ты ведь вчера после обеда ушла. Знаешь, что Кашин снова отличился?

Елена Борисовна скривила губы, словно у нее заныл зуб:

– Опять Кашин? Боже, этот малолетний говнюк меня в могилу сведет. Что он натворил?

– На вечерней прогулке нашел дохлого воробья. Черт его знает, где он его откопал… И Стрельцовой в шкаф положил, в карман куртки. За ней бабушка пришла, так она аж побелела вся, как только эту пакость обнаружили. Накапала бабуле валерьянки, едва успокоила.

Изящные брови Елены Борисовны поднялись вверх, а рука, только что намеревающаяся стряхнуть пепел, застыла в воздухе:

– Ты точно знаешь, что это Кашин?

– Его Гавриленко Миша видел. Только мне сразу побоялся сказать, говорит, мол, Паша поколотит его, если узнает, – пояснила воспитательница. – А у Кашина куртка вся провоняла, пока он в кармане эту гадость таскал, а к рукаву перо прилипло. Да и потом, кому, кроме Кашина, такая мысль в голову могла бы прийти?

– Это верно, – согласилась Елена Борисовна. – Совсем парень с катушек съехал. Он хоть признался?

– Да брось ты. «Я не я, и лошадь не моя». Это, мол, Алексеев Димка сделал. А куртка воняет, потому что в какашку упал. Вот и весь разговор. Ему бы в адвокаты идти.

– Нет, – не согласилась Елена Борисовна. – Папаша его к себе возьмет, в полицию. Уже сейчас место греет.

– За ним сестра после обеда пришла, я уж не стала говорить об этом девчонке, – сказала Мария. – А родители Кашина… Сама понимаешь.

– Понимаю.

Женщины посмотрели друг на друга.

– Лен, сегодня последний день. Да хрен бы с ним, этим гаденышем, – сказала Мария, затягиваясь. – Как говорится, нам бы день простоять…

– Не забывай, что в сентябре в твоей группе может появиться очередной «кашин». Какой-нибудь Булкин, к примеру. А представляешь, если их будет несколько? Сама видишь, какие сейчас дети.

– Хм, не надо мне такого счастья, – фыркнула Мария.

– И все равно нужно было сообщить его родным.

Молодая воспитательница покачала головой:

– Ну, позвонила бы я его мамашке. Она бы выслушала, да сказала бы – примем меры, а толку? Про его отца вообще молчу. Нам что, больше всех надо?

Елена Борисовна нахмурилась. С одной стороны, она прекрасно понимала свою юную коллегу. То, что вразумить этого семилетнего зарвавшегося наглеца окажется поистине невыполнимой задачей, стало ясно очень быстро, буквально через пару дней после того, как он переступил порог детского сада. Они оказались бессильны что-то изменить, и Елена Борисовна с трудом смирилась с подобным положением вещей – в ее практике случались похожие случаи, хотя их можно было скорее отнести к исключению из правил. Поэтому куда проще закрыть на вчерашний инцидент глаза, а после выпускного вечера забыть этого несносного Кашина как дурной сон.

Но… если оценивать ситуацию с точки зрения педагогики, то рассказанный Машей случай с мертвым воробьем – ЧП и тревожный звоночек для родителей, которые оказались абсолютно глухи и слепы по отношению к проблемам, имеющим место по вине их неуравновешенного и распущенного чада. «Да что там звоночек, – думала Елена Борисовна. – Это уже целый колокол».

Ребенка, прячущего ради развлечения в карман своей однокашнице дохлую птицу, необходимо срочно показать психологу.

«А то и психиатру».

Вслух же воспитательница спросила:

– А ты обратила внимание, что он только к Ире Стрельцовой клинья подбивает?

Мария кивнула, осторожно затушив окурок о ступеньку.

– Это тоже ненормально в этом возрасте, – продолжила старшая воспитательница. – Я не раз видела, как он к ней в постель пытался залезть во время сна. И к себе в трусы руки засовывает.

Мария бросила потушенный окурок в бумажную пепельницу.

– Да помню я. За нее еще Алексеев вступился. Прямо любовный треугольник, елки-палки.

При упоминании Димы Алексеева губы Елены Борисовны тронула легкая улыбка. Ей нравился этот щупленький мальчуган с не по-детски осмысленно-серьезным взглядом. Воспитанием Димы занималась сестра Вера. Кроме нее, у паренька был отец, тихо и неуклонно спивающийся неряшливого вида мужчичок лет сорока. Мать у Алексеевых умерла, когда Дима был совсем крохой. Судя по всему, его тоже тянуло к общению с Ирой, хоть он порою и стеснялся подходить к девочке.

– А что касается постели и трусов… Дети копируют поведение взрослых, – сказала Мария. – Я не удивлюсь, если у себя дома Кашин-младший был свидетелем чего-то такого… Ты понимаешь, о чем я.

Елена Борисовна фыркнула и тоже погасила окурок.

– Ладно, пойдем. Тебе еще костюм примерить надо. В роль войти, так сказать. Справишься?

– Постараюсь.

Девушка принужденно засмеялась.

– Я буду самой молодой и привлекательной Бабой-ягой. Баба-яга – 2014, встречайте!

Она открыла дверь и уже без улыбки взглянула на коллегу:

– Пожалуй, пора перепрофилироваться, Лена. Чувствую, не мое это – воспитывать чужих детей. Особенно когда они в семилетнем возрасте лезут в постель к девчонкам и засовывают им в карман дохлых птиц.

Елена Борисовна пожала плечами:

– У человека всегда есть выбор. Решать тебе.

(Тили-тили-тесто, жених и невеста)

Дима зажмурился, слова из дурацкого стишка не оставляли его в покое, атакуя мозг жужжащими мухами, заприметившими сладкое.

(тили-тили…)

Нет, пора, наконец, дать отпор этому Паше, который сегодня дразнил его целое утро. А он всего-то нарисовал для Иры красивого дельфина. При чем тут «невеста»?

Дима лежал в своей кровати, стараясь думать о выпускном вечере. Он пытался мысленно проговорить стихотворение, которое должен был произнести перед собравшимися родителями, но вместо заученных фраз в голове вновь и вновь, словно ржавые карусели, поскрипывал хоровод ненавистных слов:

«Жених и невеста… тили-тили-тесто… Тесто засохло, невеста сдохла… Тили-ти…»

Дети какое-то время тихо перешептывались, пока не наступила полная тишина.

Он еще крепче сомкнул веки, устремив всю свою силу воли на то, чтобы отвратительный стишок стерся из его памяти, растворился, как кубик сахара в чае, и появилось бы лицо Иры, но, как назло, вместо образа нравившейся ему девочки перед глазами ни с того ни с сего замаячила мясистая физиономия Павлика Кашина.

«Невеста сдохла, червяк, – шипел он в воображении мальчика, его толстые губы поблескивали от слюны. – Тесто засохло, вот так. А невеста…»

– Дима…

Паренек вздрогнул, услышав знакомый голос. Знакомый до замирания сердца.

Он открыл глаза и увидел темные глаза, с любопытством разглядывающие его из-под одеяла. Ира робко улыбнулась:

– Я думала, ты спишь.

– Я не сплю, – сказал он, неуверенно улыбнувшись в ответ.

– Мне скучно. Ты знаешь какую-нибудь сказку? – приглушенно спросила девочка.

– Ммм…

Дима взволнованно облизал вмиг пересохшие губы. Ира просит его рассказать сказку? Да сколько угодно, ведь его старшая сестра Вера каждый вечер читает ему разные интересные книжки!

– Про доктора Айболита знаешь? – спросил он. Девочка кивнула.

– А про Буратино?

– Знаю.

Пока Дима лихорадочно копался в памяти, в силу возраста хранившей еще не такой уж и обширный запас сказок и историй, Ира вдруг сама пришла на помощь:

– Придумай что-нибудь сам. Ладно? Ты ведь умный.

– Ладно, – ответил мальчик. – Сейчас что-нибудь придумаю.

Дима слегка прикрыл веки, представив себе море. Вера как раз недавно ему рассказывала захватывающую историю про одного человека, который оказался на острове и долго там жил. Его звали Робинзон Крузо. И хотя Дима никогда не был на море, сейчас он видел его словно наяву. На чистом небе сияет горячее солнышко, они с Ирой плывут на красивом корабле и весело смеются. Их лица обдувает морской ветер, и он даже чувствует, как соленые брызги волн попадают на их загорелую кожу…

Он уже знал, о чем будет рассказывать. Но…

Его взгляд переместился на дверь, которую несколько минут назад закрыла Елена Борисовна. Ира проследила за ним и все поняла:

– Ты только потихоньку. Никто не услышит.

Внезапно слева раздался шорох, и краем глаза Дима увидел, как кто-то слез со своей кровати.

(Тесто засохло, невеста сдохла…)

Послышалось шлепанье босых ног.

– Ну, давай, – шепотом произнесла Ира.

(Павлик, это он, уродский толстяк)

Тяжело сопя, в проходе между кроватями очутился Павел Кашин.

– Я все слышал. Давай, рассказывай, – повелительным тоном произнес он. – Я тоже хочу слушать сказку.

– Тебе я не хочу ничего рассказывать, – сказал Дима, окидывая его неприветливым взглядом.

– Ха, – усмехнулся Паша, ковыряясь в носу. – Просто ты ничего не знаешь. Ты глупый. Посмотри со всех сторон, тебе в жопу лезет слон.

– Ты сам глупый, – побледнев, ответил Дима. – Я с дураками не вожусь. Это к тебе лезет слон.

– Не мешай нам, – попросила Ира тихо. – Он просто мне сказку расскажет. Да, Дима?

– Сейчас придет Елена Борисовна и тебя накажет, – сказал Дима, обращаясь к Павлу. – Потому что ты не спишь.

– Эта жирная бочка ничего не сделает мне, – самодовольно хихикнул мальчик. – Она боится моего папу. Ну?

Мельком глянув на извлеченную из носа козявку, он вытер палец об одеяло Димы и ухмыльнулся, всем своим видом демонстрируя бескомпромиссное превосходство.

Дима стиснул зубы.

– Пожалуйста, не надо, – услышал он голос Иры. Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше. – Дима, рассказывай. Паша, а ты просто слушай, ладно?

– Ладно, – с неохотой протянул толстяк.

– Однажды… Жили были Дима и Ира, – начал паренек, слегка краснея. Дима говорил, старательно делая вид, что даже не замечает маячившего рядом Пашу. Он должен сосредоточиться на предстоящей истории. Истории, выдуманной им только что, под будоражащим сердце взглядом этих темных глаз. Он сделает все, чтобы Ире понравилась эта сказка.

– Они захотели поехать на один остров. Погода была хорошая, но однажды ночью пошел дождь. Началась буря. Корабль разломался, и они поплыли. Доплыли до берега. Они попали на остров.

– Ты что, плавать умеешь? – перебил рассказчика Павлик, прищурившись.

– Умею, – соврал Дима, еще больше покраснев за ложь. Откуда ему уметь, если он не то что на море – на речке за всю свою жизнь не был. Один-единственный раз Вера вывезла его с подругой на какой-то крошечный пруд, больше смахивающий на болото, в который он пару раз с разрешения сестры зашел по пояс и тут же вышел.

Но самое паршивое заключалось в том, что Кашин, похоже, уже понял, что Дима говорит неправду.

– Ничего ты не умеешь. Врушка-хрюшка-обдристушка, – резюмировал Паша, снова засунув палец в нос.

– Это для сказки, – вступилась за рассказчика Ира. – Специально. Паша, не мешай, пожалуйста.

Глядя на него, Дима внезапно подумал, что было замечательно, если бы палец этого Паши сейчас продырявил его нос, погружаясь дальше, пока не проткнул мозги. Он однажды смотрел с папой передачу про египтян, которые делали мумии из своих правителей и специальными крючками через нос вытаскивали из мертвого фараона мозги и все остальное.

«Глупости», – подумал он, отгоняя от себя странные мысли. Ира продолжала заинтересованно смотреть на него, явно ожидая продолжение сказки.

– Они не знали, что на этом острове кто-то был, – продолжил он. – Там было много гор. А в пещерах жили гигантские ящерицы. Они днем спали, а ночью выходили наружу. Ира и Дима устали и уснули, а ящерицы вылезли из пещер. Их было много. Они увидели Иру с Димой и захотели их утащить в свои пещеры. Ящерицы схватили их, но Дима проснулся. Он увидел, как ящерицы тащат Иру, но не смог ничего сделать. Он убил камнем одну ящерицу и прыгнул в воду. Ящерицы плавать не умели. Они забрали Иру.

– Зачем? – снова прервал его Паша. – Они хотели сожрать ее?

Толстяк показал перемазанным соплями пальцем на девочку.

Дима на мгновенье задумался. И правда, зачем ящерицы потащили в пещеру Иру? Если бы они хотели есть, то съели бы их прямо на пляже.

– В пещере у них остались детки, маленькие ящерицы. Они не умели пока ходить. И охотиться тоже, – сказал Дима, морща лоб, пытаясь придумать хоть какой-нибудь предлог.

– Они потащили меня в пещеру, чтобы накормить деток? – прошептала Ира. Дима, помедлив, кивнул, хотя, признаться, в этот момент он испытал стыд. Как-то неловко вышло у него в истории про собственное бегство. Что ж, пора срочно реабилитироваться.

– Ночь закончилась, и Дима решил спасти Иру. Он сделал себе копье и лук со стрелами. Он увидел следы ящериц. И пошел по ним. Настало утро, и ящерицы все спали. Дима нашел пещеру и увидел Иру. Хорошо, что она была целая и здоровая. Дима освободил Иру, и они побежали из пещеры. В это время в небе летел вертолет, и Дима стал махать руками и кричать. Вертолет стал спускаться. Тут проснулись ящерицы и стали выползать из пещеры. Ира испугалась, но Дима был храбрым и убил копьем двух… нет, трех ящериц. И вот вертолет спустился. Их спасли, и они улетели домой. И стали жить долго.

– А потом поженились? – осклабился Паша. – Тили-тили-тесто?

– Может, и поженились, – осторожно сказала Ира. Щеки девочки покрылись легким румянцем.

– Дебильная сказка, – подытожил Паша. Он переступил босыми ногами на линолеуме и сказал: – А что стало с ящерицами?

Дима пожал плечами:

– Не знаю. Наверное, до сих пор живут на острове.

– Не-е, – решительно замотал круглой головой Павлик. – Так не бывает. Уж я-то знаю. Туда прилетели военные и разбомбили остров. Вот так. И все ящерицы подохли.

– Жалко, – произнесла Ира. – Может, не надо их убивать? Они ведь живые.

– Ха! Жалко тебе. А меня папа на охоту брал. Он зайца ранил, и я видел, как он с него кожу отрезал. То есть шкуру.

– Это как? – замер Дима, и Паша ухмыльнулся.

– Жопой об косяк. Вот так и срезал. Ножом. Заяц еще живой был, глазами моргал. А я не боялся. Интересно было.

– Ты жестокий, – испуганно отпрянула Ира. Она, словно черепашка, втянула голову в накинутое поверх одеяло.

– А я тоже историю одну знаю, – вдруг сказал Паша и, повернувшись к девочке, подмигнул ей. Дима заметил это и почему-то вновь подумал о древних египтянах. А еще он подумал… что неплохо было бы наказать этого Павлика. Хорошенько наказать. За нескончаемые подножки и пихания исподтишка. За вечные обзывания. За дурацкие шутки.

«И за воробья в кармане Иры».

Эта мысль пронеслась в его голове, словно мячик от пинг-понга, и Дима понял, что больше он не простит Павлику никаких обид. Никаких.

– Страшная история? – пискнула Ира.

– Да, – с важным видом кивнул Павлик. Он уселся на спинку кровати Димы, послышался скрип.

– Ты кровать сломаешь, – хмуро сказал Дима. Его воротило только от одной мысли, что этот жирный придурок сидит так близко от него. Впрочем, Павлик пропустил его замечание насчет кровати мимо ушей. Как всегда.

(уж он-то знает, что кровать не сломается)

– Жили-были Паша, Ира и Димка. Ира с Пашей дружили, а Димка им постоянно мешался, – хихикнул Павлик, очевидно, представляя себе эту ситуацию наяву. – Паша был сильный, он тренировался карате. А Димка был слабаком. Тощий, как червяк.

Дима почувствовал, как его лицо заливает краска. И зачем Паша все это рассказывает?! Ведь он ничего про него плохого в своей сказке не говорил! Павлика там вообще не было!

– Однажды они пошли в поход, – продолжал Паша. – В темный лес. Взяли рюкзаки, фонарики. Еще удочки взяли. Они играли, ловили рыбу, потом сделали костер. А потом легли спать. Наступила ночь.

Он демонстративно умолк, уставившись на Иру, всем своим видом будто намекая, что он не продолжит рассказ, пока не почувствует ответную заинтересованность в своей истории. И это не заставило себя долго ждать.

– Что же было ночью? – проговорила Ира, и голос девочки дрогнул.

– В лесу жила Баба-яга. Страшная, с кривым носом. И когти у нее были, как у твоих ящериц, Димка. Она забрала их к себе, в избушку. И затопила печку.

Ира слушала, будто завороженная. Случайно взглянув на Диму, она вздрогнула – мальчика было не узнать. Лицо Димы побледнело, на лбу выступили крошечные капельки пота. Он смотрел в потолок, его рот был сжат так плотно, что напоминал едва заметный шрам. Что с ним? Он испугался?

Павлик проследил за взглядом девочки, и его толстые губы изобразили ехидную улыбку.

– Баба-яга хотела зажарить их в печке. Она связала детей. А потом пошла наружу, чтобы нарубить еще дров. И тогда Паша смог развязать веревку. Уж он-то знал, что делать! Он развязал Иру и Димку. Ведь Паша был самым храбрым и сильным. Они открыли дверь и выбежали наружу. Баба-яга их не видела. Только Димка все испортил. Знаете, как?

Дима лежал, вытянувшись в кровати в позе «по стойке смирно». Его мышцы были напряжены до предела, а немигающий взор был устремлен в потолок. Он меланхолично вытирал пот со лба, но крупные капли вновь и вновь проступали сквозь поры его кожи, словно под кроватью мальчика на полную мощь работал обогреватель.

– Димка испугался, – с нажимом сказал Павлик. – Он был трусом и заплакал. Заревел, как рева-корова.

– Я не хочу дальше слушать, – неожиданно сказала Ира. Ее лицо тоже побледнело, но не от истории Паши. Ей было страшно за Диму – она еще никогда не видела его в таком состоянии.

– Да ладно тебе, – пропыхтел Павлик. Он поднял ногу и принялся копошиться между пальцами. – Совсем немного осталось. Уж я-то знаю.

Ира ничего не сказала. Она лишь слегка отодвинулась назад, не сводя с глаз с ухмыляющегося мальчика, который сосредоточенно ковырял ноготь на большом пальце мясистой ступни. Когда это ему надоело, он опустил ногу и, понюхав ладонь, продолжил:

– Баба-яга побежала за ними. Она была старая, но все равно быстро бегала. Но Паша с Ирой тоже быстро бегали. Ира поранила ногу и не смогла бежать. Но Паша был сильный и понес Иру на руках. Только Димка всем мешал. Он плакал и кричал: «Ой-ой, я боюсь! Я устал и не могу бежать!»

Павлик бросил мимолетный взгляд на Диму, и глаза его торжествующе блеснули.

Димка боится. Ха-ха. Именно это и нужно.

Уж он-то, Павлик Кашин, знает.

– Дима не трус, – пискнула из-под одеяла Ира.

– Трус, трус – кивнул паренек, тщательно выговаривая обидные слова, будто получая от этого несказанное наслаждение. – Зря они его с собой взяли в поход.

Губы Димы начали мелко-мелко трястись. Наблюдая издалека, можно было бы подумать, что мальчик повторяет про себя какое-то длинное стихотворение.

– Димка спотыкался и падал. Они перепрыгнули через ручей. Баба-яга устала и вернулась домой.

Дима замер. В мозгу равномерно пульсировала одна и та же мысль:

«Все закончится хорошо. Все закончится хорошо. Все…»

(конечно, хорошо. Паша не такой уж и плохой мальчик. Сейчас он скажет, что ребята пришли домой, вот и сказке конец, а Бабу-ягу поймали полицейские и посадили в тюрьму)

Однако одного взгляда на Пашу хватило, чтобы понять – эта сказка закончится нехорошо. Во всяком случае, для Димы.

– У Бабы-яги были гуси-лебеди. Только не такие, как в сказке, – понизил голос Паша. – Они были похожи… они… – он на мгновенье задумался, – на птеродактилей. Как твои ящерицы, только с крыльями, Димка.

– Ой, – выдохнула Ира. Ее громадные глаза еще больше расширились, казалось, они заполонили все лицо девочки.

– Они полетели за ними. Паша с Ирой уже далеко убежали. Только Димка отстал. Он кричал. Потому что был дурак. Паша с Ирой молчали, и птеродактили их не услышали. А Димку услышали.

Диме неожиданно захотелось заткнуть уши. Эта мысль еще не успела закрепиться в его сознании, как руки сами собой потянулись к ушам.

(потому что был дурак…)

Ладони замерли в нескольких миллиметрах от мочек, потом безвольно упали вдоль тела, как влажные мочалки.

Он не сделает этого. Он не трус. И не дурак.

Ира не должна видеть, что ему страшно.

«Скорее бы вошла Елена Борисовна. Тогда все быстро закончится»

Но ни Елена Борисовна, ни Мария Сергеевна не входили. Даже не было слышно цокота их каблуков. Еще бы, они сейчас заняты, ведь скоро праздник.

– Птеродактили налетели на Димку. Он описался от страха, – бубнил Паша. Похоже, он выдумывал сказку на ходу – выражение его лица менялось по мере изложения. От флегматичного-кислого до напыщенного, от сладостно-издевательского до злобно-веселого. – Они уже хотели нести его к Бабе-яге, как вдруг на помощь Димке пришел Паша. Он занимался карате и был сильным. Он победил птеродактилей, оторвал им головы, и они сдохли. А мы убежали домой.

После этих слов Павлик снова засунул палец в нос. Вытащил, внимательно осмотрел и, удовлетворившись результатом, довольно хмыкнул.

– Ну что, понравилось? – спросил он, непонятно к кому обращаясь – к Ире или Диме. Однако дети молчали, лишь тихое посапывание их однокашников нарушало возникшую паузу.

– Это нехорошая история, – наконец подала голос Ира. Она с нескрываемым облегчением сняла с головы одеяло, словно оно служило ей некой защитой, пусть и воображаемой.

– Зато она интересней, чем у Димки, – безапелляционно заявил Паша.

– Уходи. Иди на свою кровать, – сказал Дима. Его голос дрожал, как струна.

– Испугался? – прищурился Паша. – Ты испугался. Уж я-то знаю. Димка-глобус, сел в автобус и поехал на войну. Дрался-дрался, обосрался и сказал: «Кончай войну!» А войну не кончили, Димочку прикончили.

– Паша, не обижай его, – вступилась за друга Ира.

– Пусть скажет, что он испугался, – настаивал Павлик. Он встал с кровати и, наклонившись ближе к Диме, произнес: – Ты трус. Ты боишься Бабу-ягу. А еще боишься троллей и вампиров. Ты всех боишься.

Дима вскочил с кровати.

– Я ничего не боюсь! – закричал он. Уголки его светло-серых глаз наполнились слезами. – Иди отсюда!

Рот Паши растянулся в глумливой улыбке – он словно ждал с минуты на минуту эмоционального взрыва паренька.

– Ты мне ничего не сделаешь, – четко и внятно сказал он. – А я тебе могу дать по морде. Ты трус. И слабак. И твой папа трус и слабак. И пьяница. Мне мой папа сказал.

– Уходи!!

Вокруг сонно заворочались дети, начиная просыпаться от шума.

– Паша, не надо! – взвизгнула Ира, видя, как мальчики бросились друг на друга. Дима вцепился в майку Павлика, но тот, значительно превосходя противника по росту и весу, с легкостью отстранил его от себя и швырнул на кровать, словно куклу. Дима перекатился на спину, майка задралась, обнажая впалый бледный живот ребенка.

Едва сдерживая слезы, он снова кинулся на обидчика, но Паша ловко перехватил его руку и, выворачивая сустав, толкнул паренька на кровать, после чего навалился на Диму всей тушей. Внезапный треск и грохот прозвучал как гром среди ясного неба, заставив умолкнуть детей, к тому моменту уже почти всех проснувшихся и оживленно комментирующих неравную схватку.

– Ну, вы даете, – протянул Максим Погорелов. Он наморщил нос, сплошь усеянный веснушками: – Теперь вас Елена Борисовна точно на праздник не пустит. Кровать сломали.