В ночь на Хэллоуин (сборник) Шолохов Алексей

– Старуха взяла мальчишку и вышла с ним из дома, – пояснил Олег. – Черт знает, что у нее на уме было. Добралась до станции, села на лавку и отдала богу душу. Потом у нее обыск провели, а в огороде труп нашли.

– С ума сойти, – протянула Диана, окуная кусочек мяса в кетчуп. – Мне этот мальчик сразу показался каким-то ненормальным.

– В уголовном деле была выписка детского психолога, – сказал Олег, хрустя соленым огурцом. – Прикиньте, все эти полгода сбрендившая карга читала парню «Гуси-Лебеди». По двадцать раз на дню. А ты говоришь – ненормальный. Ясен пень, ненормальный. Да и папаша у него того. – Он повертел пальцем у виска. – Поэтому я Павла сразу предупредил, чтобы не давал спуску маленькому шизику.

Гости с напускным сочувствием покачали головами и тут же перешли на другую тему.

Через пять минут о случае с мальчиком и его убитой матери никто не вспоминал.

Подходя к подъезду, Вера бросила взгляд на окна. Темные, как наступившая ночь. Может, папа с Димой спят?

Девушка споткнулась о бордюр, чуть не вывихнув ногу. В сердцах чертыхнулась и заспешила к подъезду.

Лифт с гудением поднялся на пятый этаж и открыл двери, выпуская ее на лестничную клетку. Она ринулась к квартире. Ключ все время выскальзывал из рук, со звоном падая на пол. Наконец Вера открыла дверь и с колотящимся сердцем зашла внутрь.

Павлику снился странный сон. Будто он – трансформер. Нет, не полностью, а только снаружи. Внутри он оставался Пашей Кашиным, а внешне – Оптимус Прайм. А против него – Бамблби. Причем тоже не настоящий, а с лицом этого червяка Димки, любителя говенных сказок про несуществующих ящериц. Вот только вместо привычных пушек и пулеметов у его соперника правую руку заменяла какая-то уродская грабля, а левую – огромный топор в зазубринах.

«Ты меня дразнил», – рычит Димка-Бамблби. Павлик выпускает в него очередь из пулемета, отрывая выстрелами «граблю». Однако вместо ампутированной конечности у его противника тут же вырастает другая. Паша делает еще серию выстрелов – то же самое. Потерянные конечности Димки-Бамблби восстанавливались со сверхъестественной скоростью, быстрее, чем оторванные хвосты у ящериц.

«Тебя не убить меня», – хохочет Димка и вонзает «граблю» в плечо Паши. Слышится скрежет покореженного металла, перед глазами Павлика проносится сноп искр. Павлик кричит от боли и страха – грабля пробила металл, глубоко распоров его плечо. Димка, хохоча, подтягивает визжащего Павлика к себе и замахивается топором…

Паша проснулся, хныча и комкая простыню. Ему было страшно. Что за дурацкий сон?!

Он сел в кровати. Мотнул головой, как вылезшая из воды собака, стряхивая остатки сна. Интересно, сколько времени? Судя по всему, уже глубокая ночь. Он прислушался. С улицы доносилась музыка. Значит, гости еще веселятся. У них там, как сказал бы папа, наверняка сейчас сплошная порнуха.

Мальчик слез с кровати, наступив ногой на трансформера, и ойкнул, когда в подошву впилась острая деталь игрушки.

«Надо пописать», – подумал он, чувствуя, что еще чуть-чуть, и он надует в трусы.

Сунув ноги в тапки в виде пушистых собачек, Павлик неожиданно вспомнил случай в туалете. Тот самый, в детском саду. Тогда, когда к нему в кабинку кто-то собирался войти и скребся в дверь. Обливаясь потом, Паша держал дверь (внутренних замков в кабинках не было), а потом он услышал слова, смысл которых до него дошел только сейчас.

«Ты все напутал в сказке. Поменяй местами себя и Диму. Тогда будет правильно».

Надо же, он до сих пор все помнит. Только кто все-таки прошептал эту ерунду? И что значит «поменять»?

«Сказку, которую ты рассказывал в «тихий час», Павлуша», – прозвучал в его мозгу чей-то ласковый и терпеливый голос.

Паша почесал затылок. Получается, если он поменяет, то тогда Димка спасает Иру, а его, Павлика, забирает Баба-яга… Наверное, у туалета была та самая Баба-Яга, в которую переоделась Мария Сергеевна. Вот дура! Хотела его напугать! Ха!

Паша не хотел себе признаваться, что в то мгновенье он действительно очень испугался.

«Это не Мария Сергеевна», – вдруг подумал мальчик, и по его спине заскользил морозный ручеек.

Правильно. Уж он-то знает. Мария Сергеевна не могла слышать сказку, которую он рассказывал Ире и Димке. Ее слышали только эти двое дураков. Ирка-пипирка и Димка-пердинка. Значит…

Паша поежился, чувствуя, как кожа покрылась пупырышками. Все это ему не нравилось. Ох как не нравилось…

Может, рассказать об этом маме? Он, правда, пытался донести эту историю маме еще тогда на улице, но они с папой были слишком заняты в тот момент. Особенно папа – он как раз надирал задницу этому пьянице, папе Димки. Жаль, только нос расквасил. Надо было еще по яйцам хорошенько врезать, чтобы знал на будущее.

Пожалуй, он все-таки расскажет о том, что произошло в туалете. И папе, и маме. Причем прямо сейчас. Вот только пописает и пойдет рассказывать.

За окном что-то мелькнуло. Как будто птица пролетела.

Мальчик влез на подоконник. Вдруг это сова? Папа говорил, что здесь часто можно увидеть сов.

Лужайка во дворе освещалась голубоватым светом ночных фонариков, установленных по периметру дома. Никаких сов и вообще каких-либо птиц мальчик не увидел. Там вообще никого не было – родители и гости находились по другую сторону участка. Зато музыку он слышал отчетливо. Какой-то придурочный дядя громко вопил про непонятный «централ» и «северный ветер».

Павлик приоткрыл окно и высунулся наружу. Повертел головой, посмотрел наверх. На крыше, на фоне звездного неба, сидела птица. Крупная.

– Улетай отсюда, какашка! – приказал Паша. В ответ раздалось хриплое карканье.

Что тут делает дурацкая ворона?

Павлик закрыл окно. Надо сказать папе, чтобы он пристрелил ее. У папы есть пистолет и ружье. А то своим карканьем эта дебильная ворона будет мешать ему спать.

Павлик уже намеревался слезть с подоконника и наконец-то пойти в туалет, как вдруг снова почувствовал за окном едва различимое движение. Ночь будто ожила, тяжело опустившись на землю. Словно в угольно-вязкое болото плюхнулся камень, на мгновенье взбаламутив зловонную жижу, и теперь это месиво приближалось к нему, как цунами.

Прямо на него из темноты к дому надвигалось что-то бесформенное, черное, намного чернее самой ночи. И двигался этот предмет по воздуху, как ракета.

Мальчик дернулся назад, чуть не упав с подоконника. Шагнул назад, наступив на очередного робота, краем уха уловив, как под ногой что-то треснуло.

Через секунду окно буквально взорвалось, осколки стекла, сверкая в лунном свете, шрапнелью разлетелись по комнате. Раздался грохот, пол под ногами Павлика завибрировал, словно в дом на огромной скорости влетел тяжеленный сейф. Небольшой кусок стекла рассек щеку ребенка, и от неожиданности он упал. Мимо что-то гулко прокатилось, обдав Павлика неприятным запахом. Паша заплакал, но больше от страха, нежели от боли. Выломанная оконная рама повисла на одном шурупе, свесившись на подоконник.

Прямо над мальчиком возвышалось что-то большое и темное, и ребенок пополз вперед. Предмет не двигался.

«Метеорит», – пронеслась у Павлика мысль. Он пытался унять сердцебиение и осторожно дотронулся до предмета. Поверхность была холодной, почти ледяной и очень шершавой.

– Точно, метеорит, – вслух сказал мальчик, приходя в себя. Он как-то смотрел передачу про метеориты, это такие летающие камни в космосе. Вот это да!

Павлик встал на ноги и, подойдя к столу, включил лампу. Он был так возбужден и поглощен происшедшим, что совершенно забыл о кровоточащей щеке. И он совершенно не видел, что в комнате, кроме него, был кто-то еще, тихо притаившийся у двери.

Вспыхнувший свет заставил Пашу с непривычки сощуриться. Сгорая от любопытства, он подошел к странному предмету ближе. Однако по мере того, как он его изучал, в нем росло разочарование. Никакой это не метеорит. А всего-навсего деревянная коробка, сужающаяся в самом низу. Эта штуковина была похожа…

«Она похожа на нижнюю часть матрешки», – догадался Павлик. Только эта часть была очень большая и сделанная тяп-ляп, как будто ее вырубали топором. На дне коробки лежал грязный и вонючий мешок. Паша брезгливо сморщился. Он шагнул к разбитому окну, ночной ветерок лениво колыхал занавески с изображением космических войн. Рядом с батареей лежал какой-то продолговатый предмет, которого раньше не было. Павлик нагнулся, с удивлением узнав в нем метлу. Похожей метлой у них в саду всегда убирался дворник, который почти не говорил по-русски. Откуда тут метла? И вообще, что это за коробка?

За спиной послышался протяжный вздох, кто-то сипло задышал. Павлик почувствовал, как у него зашевелились волосы. Ноги почему-то стали ватными и непослушными, он хотел кинуться под кровать, но словно какая-то неведомая сила развернула его в сторону двери.

В квартире было темно. Вера включила в коридоре свет и заглянула в комнату брата. Из груди вырвался вздох облегчения – свернувшись калачиком, Дима спал на покрывале в неразобранной кровати, прямо в одежде. Она тихо подошла к нему, потрогала лоб. Дима что-то пробормотал во сне, поджав под себя ноги. Вера обратила внимание на пакет у кровати, подарок из детского сада. Внутри лежали тетрадки и пенал с карандашами. Там также лежала яркая открытка, и девушка взяла ее в руки. Из нее, плавно кружась, на пол опустился бумажный квадратик.

Вера прочитала поздравительные слова в открытке, улыбнувшись. Потом подняла с пола клочок бумаги. Удивленно покачала головой, повторно перечитав странную записку. Детским, аккуратным почерком на листке было выведено:

ЖДУ В ГОСТИ. ЛЮБЛЮ

И.

Ну надо же… Неужели у ее братика появилась тайная поклонница? Интересно, кто эта загадочная «И»? Дима ничего не говорил об этом.

Она поправила подушку брату и вдруг нахмурилась, нащупав что-то твердое. Медленно извлекла наружу молоток.

«Как он тут очутился?» – в недоумении подумала она.

Она убрала молоток обратно в ящик с инструментами и решила проверить отца. В спальне его не было, туалет и ванная тоже были пусты. Растерявшись, Вера заглянула на кухню, и от увиденного у нее задрожали колени.

У двери сидело горбатое существо в рваных лохмотьях. Это было даже нельзя назвать одеждой – просто дырявые обрывки старой, грязной ткани, давно выцветшие и потерявшие свой естественный цвет. Сидящее на полу «оно» принялось неторопливо подниматься, продолжая натужно и сипло дышать, и охваченный паникой Павлик увидел, что это какая-то очень древняя женщина. Ее тело вздрагивало в такт страшному дыханию, булькающему и клокочущему, как больное, умирающее сердце. От «гостьи» исходили волны мерзкого запаха, будто она разлагалась заживо. Из-под засаленной тряпки на голове свисала спутанная грива.

«Это все шутка, – бледнея, думал Павлик. – Прикол. Это Мария Сергеевна решила надо мной пошутить и снова переоделась в Бабу-ягу».

Ведьма заковыляла к нему. Верхняя часть тела была сильно скрючена вперед, будто однажды ей переломали хребет и согнули буквой «Г», но каким-то неизъяснимым образом она все равно могла передвигаться. Уродливый горб, казалось, в свое время пророс прямо сквозь лохмотья, которые старуха, не снимая, носила всю свою жизнь. Черные босые ноги с непомерно длинными и кривыми ногтями больше смахивали на обугленные коряги. Она равнодушно шаркала по осколкам стекла заскорузлыми подошвами, медленно, но неуклонно сокращая расстояние между собой и Павликом. Толстые ногти оставляли на паркете царапины.

– Мария Сергеевна? – пискнул Паша. Он попятился назад, упершись затылком в подоконник.

Старуха вплотную приблизилась к мальчику и нависла над ним.

Отец, распластавшись, лежал на полу. Цвет кожи был восковым, из приоткрытого рта тянулась ниточка слюны. Страшась самого наихудшего, Вера дрожащей рукой дотронулась до шеи папы. Пульс был, но едва прощупывался.

Судорожно набирая «Скорую», Вера бегло осмотрела кухню. Вокруг беспорядок, на столе, кроме пустой бутылки водки и тарелки с желто-заветрившимися макаронами, лежал топор.

«Димка с молотком спит, на кухне топор… Что они тут затеяли?!»

Еще одна пустая бутылка лежала у ног отца. Вокруг рассыпанные таблетки. Боже, он пил, одновременно принимая лекарства?!

– Девушка, срочно, человек умирает! – закричала она, когда в трубке послышался усталый голос диспетчера.

…«Скорая» приехала через полчаса. Врач сделал отцу какие-то уколы, после чего его увезли в реанимацию.

Вера поднялась в квартиру, чувствуя себя совершенно разбитой и опустошенной.

Она зашла к брату. Мальчик не спал и смотрел на нее своими красивыми глазами. Взгляд брата был серьезен как никогда.

– Я нечаянно уснул. А где папа?

– Он… он заболел, Димочка. Когда ему будет лучше, мы навестим его.

– Понятно.

– Дима, зачем ты спал с молотком? Рядом с папой валялся топор. Что тут произошло?

Дима замялся, после чего рассказал все как было. Он не умел врать, к тому же сестра видела его насквозь и всегда чувствовала, когда он говорит неправду.

Вера с потрясенным видом выслушала брата.

«Отец умрет, если продолжит пить, – в смятении подумала она. – Или окончательно сойдет с ума».

– Ложись спать, – сказала она брату. – И запомни, что с помощью оружия еще никто никогда не решал свои проблемы.

– Хорошо.

Помедлив, он спросил:

– Вера, а когда мальчикам и девочкам можно жениться?

Девушка крепко обняла брата. Она решила отложить разговор о странной записке на утро.

– Тебе придется немного подождать, жених. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

– У тебя маска, – замотал головой Паша, все еще отказываясь верить в происходящее. – Маска, маска, – как заведенный повторял он, пытаясь загородиться руками от склонившейся над ним старухи.

Она старательно обнюхивала ребенка, беззвучно шевеля губами. Ее застывшее в безумной ухмылке лицо было грязно-серым, как талый снег у обочины, сплошь покрытое бородавками и паутинками трещин. С ужасом глядя в злые глаза-угольки, Павлик начал понимать, что никакая это не переодетая Баба-яга. Это не Мария Сергеевна, и вообще ни одна из Бабок-ежек, которых он видел на праздниках и елках, и рядом не стояла с этим кошмарным страшилищем!

Это не маска. Она настоящая.

«Но Бабы-яги не бывает!» – вопило его сознание.

Он инстинктивно протянул руку, коснувшись щеки страшной гостьи. Подушечки пальцев нащупали крупнозернистую кожу, покрытую чем-то клейким. Как будто он трогал дохлую лягушку. Павлик попытался ухватиться за свисающий нос, но старуха неожиданно открыла

(пасть)

рот, зловонную пещеру с частоколом клыков, и мертвой хваткой впилась в безымянный палец ребенка.

Павлик завизжал, заходясь в истошном крике, по руке побежала струйка крови. Одновременно намокли его трусы, мочевой пузырь не стал дожидаться туалета.

Лесная ведьма с хрустом сжала челюсти.

– Сколько теперь у тебя пальцев? – хитро подмигнула она, проглотив фалангу. Ее желтые клыки окрасились детской кровью. – Тринадцать? Или девятнадцать? Мне сказали, ты сегодня хорошо считал…

От голоса старухи веяло могильным холодом, слова выталкивались из отвратительного рта, будто комки гноя из незаживающей раны.

Оторвав с рукава кусок заплесневелой тряпки, она заткнула им орущий рот мальчика. После чего, крепко держа его за руку, вынула из ступы мешок и, словно котенка, ловко засунула Павлика внутрь. Он отчаянно дрыгал руками и ногами, но старуха с легкостью подавила его сопротивление. Оставив снаружи лишь растрепанную голову мычащего паренька, ведьма обвязала мешок веревкой, и Павлик стал напоминать большую извивающуюся гусеницу.

– Что же ты? Правнучку мою стукнул. Мою дочку старой дурой обозвал… – прошамкала Баба-яга, заботливо укладывая «гусеницу» в ступу. Она ловко залезла в ступу и подняла метлу. – Всех достал.

На подоконник опустился громадный ворон. Старуха погладила его своей коряво-грубой ладонью. Птица негромко каркнула и с многозначительным видом мотнула головой в сторону леса.

Когда свет был выключен, а дверь за сестрой захлопнулась, Дима нежно разгладил записку. Она пахла Ирой. В том, что она от этой девочки, он не сомневался. И когда она успела подложить ему записку?

Ладно, это не важно!

(люблю)

«Я тоже тебя люблю, – подумал он и улыбнулся. – И я обязательно приеду к тебе в гости»

Через минуту мальчик крепко спал.

Метлой старуха смахнула со стола включенную лампу, и та грохнулась на пол, разлетевшись вдребезги. Комната погрузилась в липкую темноту.

– Не люблю свет.

Прохладная луна засеребрила очертания готовящейся к вылету лесной ведьмы. Легкий ветерок лениво шевелил ее слипшиеся волосы. Старуха еще раз жадно пощупала вздрагивающее в конвульсиях тело мальчика. Она облизнулась, изо рта на костлявый подбородок потекла слюна.

Жирный, мясистый. Это хорошо.

Баба-яга напоследок взглянула в выпученные от беспредельного ужаса глаза ребенка. Он уже не мычал, а только тихо стонал. По толстому лицу ручьями струились слезы и сопли, из ноздри вылез зеленый пузырь. Теперь он знал, кто тогда стоял у туалета, притаившись. Маленькая худенькая девочка Ира, в которую был влюблен Димка.

– Я расскажу тебе «Гуси-Лебеди», – пообещала Баба-яга. Она наклонилась и лизнула соленую от слез и крови щеку Павлика. – Дорога долгая.

Первым в ночное небо взмыл ворон. Хлопая крыльями, он стремительно полетел к лесу. Через мгновенье ступа с ведьмой последовала за ним. Ветер продолжал безмятежно колыхать занавески в детской комнате Павла Кашина, выпускника московского детского сада № 1339.

– Ты видел? – с изумлением спросила Диана, толкнув мужа в бок. Тот, увлеченный беседой с братом, неуклюже повернулся на стуле.

– Что там еще?

– Только что в небе что-то огромное пролетело… Со шкаф размером!

Диана смотрела в сторону леса. Нет, ей не могло показаться!

– Кашина, ты что в кальян сегодня насыпала? – захохотал Олег. – Летающие шкафы уже мерещатся…

Он привлек к себе супругу и поцеловал ее.

– Мне показалось, в доме что-то упало, – озабоченно сказала женщина, отстраняясь от супруга. – Сделай музыку тише, ты Павлушу разбудишь!

Олег послушно встал со стула и убавил звук.

Когда он вернулся к столу, водка вновь была разлита по стаканам. Он пьяно улыбнулся. Еще бы, скоро его сын пойдет в школу. В школу! Разве это не здорово? Разве это не повод веселиться всю ночь?!

Он гордо выпрямился, готовясь произнести очередной тост.

Конечно, за сына.