Зона затопления Сенчин Роман
После ужина дочка убежала доделывать уроки. Муж, составив посуду в моечную машину, прошелся по кухне, посмотрел на Ольгу, которая, будто озябнув, обхватила ладонями чашку с чаем и сидела неподвижно, в оцепенении… Подождал и сказал тихо, но убеждающе:
– Наверное, тебе нужно уйти из газеты.
– Что? – Ольга вздрогнула от голоса, обернулась. – Что, Максим?
– Говорю, может быть, уйдешь? Уволишься из газеты? Вон какая возвращаешься…
В первый момент Ольгу захлестнуло возмущение. Несвойственное ей, незнакомое – такое, что чуть не закричала… Скорее всего, усталость сказалась, обида за осажденных в Большакове людей, и Ольге представилось сейчас, что муж предлагает это не из-за жалости к ней, а из-за того, что ее статьи мешают его бизнесу. Или – что он не считает ее работу важной. Или – ему внапряг приготовить еду, следить за ребенком, когда она в командировке… Захотелось все это выкрикнуть сейчас Максиму.
Сдержалась, задавила крик. Задумалась… Да, действительно, зачем ей это? Денег работа не приносит – муж за неделю зарабатывает раза в два больше, чем она за месяц. Известной журналисткой, такой, которую бы боялись, но уважали, предоставляли бы документы, давали бы честные интервью, ей уже не стать. И наверняка никому она не поможет своими статьями, ничего не исправит. Так, слабенькая лошадка, тянущая тяжелую, набитую чужими проблемами, бедами, горем телегу…
– Но я привыкла, – сказала. – Как я… Я другого и не умею.
Максим, обадованный тем, что жена с ходу не отвергла его предложение, присел напротив.
– Для начала – отдохни. Давай на Красное море слетаем. Или… Ну вот на Канары. Покупаемся.
– Канары… – Ольга усмехнулась.
– А что? Это копейки на самом-то деле теперь… Загранпаспорта есть… Отдохнешь, а там, если захочешь, можно, например, в «Вернисаж» пойти. Мы с ними на днях договор по рекламе прописывали, я с главредом познакомился. У них, кстати, вакансии в штате есть…
Ольга слушала и не сразу сообразила, что она слушает, что это за «Вернисаж». «А, да, журнал…» Еженедельный журнал «культурного досуга» – в нем печатаются статьи о театральных премьерах, выставках, гастролях, светская хроника. Неплохой журнал, пользуется спросом, поэтому и рекламу в нем разместить – престижно. Не любую берут. Максим – совладелец магазина-салона «Континент уюта», поэтому и взяли…
– Но ведь «Вернисаж» – это не то совсем, чем я занимаюсь. Я и в театрах раз в год бываю.
– И что? – удивился Максим. – За неделю в курс дела войдешь. Образованная, интеллигентная, молодая женщина, а мотаешься по этим деревням… Знаешь, Оль, – муж положил ей на руку свою, горячую, крепкую, – знаешь, ты мне… не обижайся только, но после своих командировок ты моего дядю напоминаешь. Он таким же после вахты приезжал. И мне страшно за тебя, Оль… Он однажды так сидел-сидел и повалился…
– Ясно, – коротко кивнула Ольга; увидела в глазах мужа испуг, улыбнулась: – Нет, правильно, все правильно. Надо менять работу.
– На Стрелке Дом искусств открыли, литературные вечера проводят… В театре, действительно, сто лет не были. – Голос Максима все креп. – Вообще, Оль, что-то мы с тобой закрутились. А мы ж еще молодые с тобой! Надо как-то осмысленней жить, полней.
Ольга покачала головой:
– Надо.
На другой день поехала на работу с решением объявить, что увольняется. Выбрать момент и объявить… Конечно, нужно бы сначала побывать в «Вернисаже», поговорить, убедиться, что есть вакансии и она принципиально подходит, обсудить условия и обязанности. Но после вчерашнего разговора с мужем Ольга словно другими глазами увидела свою жизнь и решила: так дальше нельзя. Привыкла, вросла в этот умирающий «Голос рабочего», нашла свою журналистскую темку и решила, что другого нет и не предвидится. А ведь это самообман, просто лень искать лучшее.
Впрочем, даже не эта мысль стала решающей. «А ведь если бы, когда я у Марины ночевала, – пришло в голову уже когда почти уснула в своей кровати, рядом с мужем, – эти зэки подожгли бы! Мало ли людей сгорает. На керосинку бы свалили… И конец, и Настя – сирота!»
Аж села от страха. Била дрожь, между лопаток струился едкий пот…
Зимой Ольга часто ездила на такси. Поначалу сама над собой шутила: «Наши люди на работу на такси не ездят». Но это было и дешево – двести рублей в одну сторону, – и удобно: вызвал по телефону, и через десяток минут новенький теплый «форд» у самого подъезда, и еще минут через двадцать (если не попадешь в пробку, конечно) – у здания редакции…
Сегодня утро было морозное и ясное. Небо высокое, бледно-голубое. Лишь вдоль Енисея, который делил город надвое, – серая дымка. Она вечно там: Енисей даже в самые сильные морозы не замерзает. Выше по течению, в сорока километрах, – построенная в начале семидесятых электростанция. Вторая по мощности в России… Ольга помнит Енисей только таким, но отец рассказывал, что раньше зимой полгорода выходило на лед кататься на коньках, в хоккей с мячом играли, строили снежные крепости, а летом купались. Теперь и зимой, и летом вода в Енисее ледяная, темная. Злая, избитая турбинами, очищенная от всего живого…
Ольга расплатилась с водителем, вошла в холл, показала охраннику пропуск. Поднялась на лифте на шестой этаж. Вышла и поморщилась, будто нырнула в пыль. Старые разваливающиеся шкафы, фанерные панели, рваные подшивки газет, какие-то коробки, рулоны… Все, что раньше помещалось на нескольких этажах, теперь сгруппировано здесь, в коридоре и восьми кабинетах. Только кабинет главного редактора, Андрея Ивановича, был относительно просторен – там проводились скучные и скорбные, погребальные летучки, переговоры с разными вроде бы влиятельными людьми о том, как возродить популярность газеты, вернуть утраченные помещения…
– Привет, – поздоровалась Ольга с Надеждой Антоновной, журналисткой пенсионного возраста, – с ней они сидели спина к спине; а вообще в кабинете было четыре рабочих места, и, если кто-то из коллег брал интервью по телефону, остальные не могли ничего делать, терпеливо или же ворча ждали, когда закончится.
Сейчас в кабинете находилась только Надежда Антоновна, листала какую-то книгу.
– А, привет, приве-ет, – со вздохом отозвалась она. – Давненько не появлялась.
– Я же в командировке была.
– А-а!.. И где?
– В Колпинске. И по району.
– И как там? Интересное что привезла? – В голосе Надежды Антоновны не слышалось интереса, и Ольга ответила только:
– Да так, ничего особенного.
– М-м, ну ладно. – И соседка по кабинету вернулась к листанию книги; Ольга заметила, что это «Тимур и его команда».
«Цитату, наверное, ищет». Надежда Антоновна специализировалась на проблемах социальной защиты.
Устроилась за своим столом, включила компьютер. Тот медленно стал загружаться, потрескивая и урча. Слушая эти звуки, знакомые и привычные, Ольга ощутила острое и резкое, до подташнивания отвращение и к этому старому компу, и к кабинету, и к сослуживцам.
Она удивилась, зачем включила компьютер. Ведь надо было вместо этого достать из принтера лист бумаги и написать заявление. Протянуть главреду, извиниться, что «вот так», выгрести из ящика стола личные вещи и уехать. А завтра – в редакцию «Вернисажа».
«Не все так просто, – усмехнулась над этими мыслями, – не все-о». Да, не так просто уволиться, не так просто устроиться… Или просто?..
– Надежда Антоновна, – спросила, – не знаете, Андрей Иванович у себя?
– А он вряд ли будет сегодня.
– Да?.. Заболел?
– Да нет, на встречу поехал. По поводу здания. Сказал, чтоб сегодня не ждали.
Ну вот и первое же препятствие. Конечно, можно пойти к заму или к директору, к ответсеку, положить заявление кому-то из них. Но это будет нехорошо. Нужно главному. Он двадцать лет назад брал ее на работу, он пусть и отпускает…
«А крысы пусть уходят с корабля!» – бухнуло вдруг в голове из песни Высоцкого, и Ольга поежилась, будто это сказали ей на самом деле…
Нет, глупости! Неправда! Ничего она не как крыса. Просто в жизни нужно что-то менять, а то совсем… Совсем плесенью израстешь. Двадцать лет, двадцать непростых для газеты лет она была здесь…
Так, необходимо чем-то заняться. Заняться и не мучиться. Появится Андрей Иванович, тогда и скажет. Он поймет.
Ольга сделала себе чай из пакетика и вернулась к компьютеру. Открыла почту. Первое же письмо было от бывшей жительницы Большакова Тамары Акуловой.
«Здравствуйте, Ольга Борисовна! Посмотрите, на что мы наткнулись вчера на сайте района! Читали всей семьей. Возмущению и изумлению нашему нет предела! Что это?!» И дальше ссылка на материал.
Ольга кликнула. Ссылка развернулась в текст под названием «Генеральный план муниципального образования Большаковского сельсовета». А ниже – ниточки мелкого шрифта… Пришлось очки надеть.
«Генеральный план разработан на перспективу до 2030 г.
Генеральный план является долгосрочной стратегической программой развития поселения на перспективу, а также основой для разработки правил землепользования и застройки, проектов планировки и межевания отдельных территорий поселения, транспортных и инженерных схем.
Решения генерального плана направлены на обеспечение безопасного устойчивого развития территории муниципального образования Большаковского сельсовета, на повышение качества жизни населения посредством реализации предусмотренных мероприятий по развитию социальной, транспортной, коммунальной инфраструктур, улучшения экологической ситуации.
Архитектурно-планировочная организация территории села Большаково основана на четком функциональном зонировании, учете существующей капитальной застройки, а также региональных градостроительных условий (природных условий, типа застройки, национальных традиций, бытовых условий) и обеспечивает:
– рациональное использование территории путем целесообразного размещения основных групп зданий и сооружений, функционально связанных между собой;
– создание оптимальных условий для жизни, отдыха и производственной деятельности жителей поселка.
В основу планировочной структуры положены положительные стороны сложившейся застройки, взаимоувязанное размещение нового строительства с сохраняемой застройкой и требования организации единого архитектурно-планировочного комплекса, отвечающего современным принципам планировки и застройки.
Селитебная зона выполнена компактно.
Вновь застраиваемая жилая зона предусматривается в западной части села на свободных территориях.
Жилую зону предлагается застраивать индивидуальными жилыми домами с приусадебными участками. Планируется проложить новые улицы в проектируемой зоне жилой застройки.
Коттеджная застройка в современных условиях – самое перспективное направление строительства, т. к. при низких темпах жилищного строительства дает возможность населению самостоятельно решать проблему обеспеченности жильем.
Планируется упорядочение сложившегося функционального зонирования территории, сети улиц и проездов».
Ольга читала, цеплялась взглядом за строчки и чувствовала, что словно бы уносится куда-то, проваливается и выныривает… Бывало с ней подобное и раньше – идешь по тротуару, и он вдруг становится мягким, как матрац, и куда-то съезжает. Но это случалось от усталости, от жары. А сейчас…
«Так как общественно-деловой центр села развит достаточно хорошо, проектом сохраняется существующее его положение и предусматривается строительство поликлиники и дома культуры.
Вне территории села расположится пассажирский и паромный причал к северу от села (0,674 га).
В основу планировочной структуры положены положительные стороны сложившейся застройки, взаимоувязанное размещение нового строительства с сохраняемой застройкой и требования организации единого архитектурно-планировочного комплекса, отвечающего современным принципам планировки и застройки.
Предлагается вести застройку малоэтажными зданиями в капитальном исполнении с полным благоустройством. Вдоль жилой застройки проектом предусмотрены скверы для отдыха и прогулок. Основное внимание уделяется повышению уровня социально-экономического развития, повышению комфортности проживания».
– Что за бред-то такой?! – не выдержала Ольга, и тут же за спиной – голос Надежды Антоновны:
– А? Что случилось?
– Да нет-нет, ничего… Так.
«И кто это автор? – Ольга покрутила колесико мышки. – “Крайлеспроектстрой”. Интересно…»
Документ оказался огромным, в нем не только про Большаково, но и про остальные почти уже уничтоженные села района: Кутай, Пылёво, Проклово, Усово… В конце «генерального плана» Большакова – жизнеутверждающее заключение:
«Градостроительная стратегия направлена на формирование Большаковского сельсовета как развитого социально-экономического поселения. Стратегической целью развития Большаковского сельсовета является повышение качества жизни населения, развитие его экономической базы, обеспечение устойчивого функционирования всего хозяйственного комплекса и социальной сферы».
«Но, может, – пришла Ольге мысль-спасение от подступающего помутнения, – это какой-нибудь старый план? До возобновления строительства ГЭС».
Нет, за заключением – длиннющий список: «Нормы законодательства, используемые при разработке Генерального плана». Почти восемьдесят ссылок. И – главное – даты: есть кодексы, законы, правила, постановления, в том числе 2007-го, 2008-го и даже 2009-го. 2009 год, когда в Большакове начали рушить дома!
Свернула план, набрала в «Яндексе»: «Крайлеспроектстрой». Мельком отметила абсурдность названия организации. «При чем здесь “лес”? Как сочетается “лес” и “строй”?»
Первая ссылка была «Краевой бизнес-портал».
Так, что там… ОАО «Крайлеспроектстрой»… Ниже какие-то явно рекламные анонсы: «Топографо-геодезические работы», «Продажа земли от 1 га», «Песни Михаила Круга»… Это вряд ли от «Крайлеса»… А вот и контакты. Телефон, электронная почта, веб-сайт, адрес.
Кликнула веб-сайт, и выскочило: «Ошибка 502. Сервис не отвечает».
– Ясно. – Ольга стала искать, кто руководит этим ОАО.
– Приветик! – влетела в кабинет молодая журналистка Саша. – О, Оль, приехала? Как делишки?
– Так… Привет… Тянется.
Захотелось поделиться новостью – что вот появился такой генплан развития затопляемых деревень. Удержалась. Пока будет рассказывать, время уйдет. Тут надо быстро действовать. Еще возьмут и уберут этот план, и будет вместо него тоже висеть: «Ошибка такая-то».
Скопировала генплан на «рабочий стол». Продолжила искать фамилии руководства «Крайлеса».
– Информашки нужны, а то на вторую полосу совсем ставить нечего, – усаживаясь, говорила Саша. – И как назло, никаких особых событий… Все утро радио слушала.
Так, кажется, нашла. Директор – Александр Григорьевич Конев.
Городской телефон был в кабинете один на всех. Находился на столе Надежды Антоновны. Специально поставили ей – вроде как уважение старейшей сотруднице, а на самом деле спихнули на нее бремя отвечать на звонки. А отвечать Надежде Антоновне, кстати, нравилось – она разговаривала солидно, как начальница, старалась вникнуть в проблему, обещала помочь, но чаще всего тут же переключалась на другое, забывала об обещании. Впрочем, если звонок касался ее любимой социальной защиты и звонил пенсионер, Надежда Антоновна загоралась всерьез…
– Разрешите? – Ольга взяла аппарат, перенесла к себе. Набросала на бумажке несколько вопросов, подготовила диктофон и набрала номер.
– Да-а? – приятный женский голос.
– Здравствуйте! Вас беспокоит Ольга Семенихина, газета «Голос рабочего». С Александром Григорьевичем можно связаться?
– А по какому вопросу? – голос стал не таким приятным.
– По вопросу одной публикации.
– Гм… А что за публикация?
Говорить в лоб, что ее интересует генплан, – значит практически распрощаться с возможностью встречи с директором. И вообще надо было по-другому начинать… И Ольга несколько неловко, но все-таки вывернулась:
– Хотим сделать публикацию в газете – интервью с Александром Григорьевичем о «Крайлеспроектстрое». Такая заметная организация…
– По-моему, вовсе незаметная, – не согласилась женщина на том конце провода. – Скромно делаем свое дело.
– Да, конечно. Тем интереснее узнать…
– М-м… Я даже не знаю… У Александра Григорьевича сейчас совещание…
– А когда примерно он освободится?
– Освободится… – Женщина явно замешкалась. – Часа через два, думаю.
Ольга чувствовала, что теперь нужно давить:
– А потом он может уделить мне полчаса? У нас сдача номера завтра. Хотелось бы не затягивать.
– Вряд ли у него получится…
– Ясно… А с кем я разговариваю в таком случае? Представьтесь, пожалуйста.
– Зачем?
– Мне нужно отчитаться перед главным редактором, почему и кто отказал. Я ведь не по личному вопросу звоню, а по заданию редактора старейшей газеты края…
– Минуточку… – И в трубке заиграла нежная музыка. То ли Моцарт, то ли Чайковский…
Ольга отвела трубку от уха, огляделась. Надежда Антоновна, раздраженно сопя, писала на бумаге – она всегда сначала писала от руки, а потом набирала на компьютере, Саша шелестела клавишами, уши были закупорены наушниками. Четвертая их сослуживица, Эля, до сих пор не появилась. Может, где-то по работе или узнала, что главного не будет, и тоже решила не приходить.
– Алло, – женский голос оборвал музыку.
– Да-да, слушаю вас внимательно!
– Александр Григорьевич может принять вас в четырнадцать тридцать. В пятнадцать у него еще одно совещание… Полчаса вам хватит?
– Вполне.
– Адрес знаете?
– Если улица Робеспьера, то, наверное, да.
– Робеспьера, тридцать семь… Паспорт не забудьте.
До назначенного времени оставалось сорок минут, и хоть офис «Крайлеса» находился недалеко, нужно было поторапливаться.
Ольга выключила компьютер, еще раз проверила диктофон. Удостоверение на месте…
– Так, вроде бы всё, – выдохнула, надевая дубленку. – Я на интервью.
Ей не ответили.
«Надо будет осторожно начать, – обдумывала тактику, – про цели, про достижения… Если сразу про генплан – закроется». И в то же время мысль крутилась вокруг того, как вообще этот генплан мог появиться на официальном сайте района. Как? Это будто провокация какая-то, чтоб увидели, прочитали и взбунтовались. Ведь нету, нету уже этих Большакова, Кутая, Пылёва. Расселили, сожгли, сняли с балансов, а им сулят такое будущее: поликлиники, дома культуры, коттеджи, скверы… Что это? Бред, абсурд стопроцентный. Такое специально и не придумаешь…
Спустилась на лифте и в холле столкнулась с главным редактором. В прямом смысле – ткнулась в него.
– Простите, – бесцветно сказал главный, кажется, не узнав Ольгу; он выглядел совсем потерянным.
– Здравствуйте, Андрей Иванович! Это вы меня извините – несусь, как эта…
– А, Оля. Вернулась?
– Да… Я на интервью. Представляете!.. – И она коротко рассказала о генплане развития переставших существовать сел. – Я уже и название придумала – «Миражи на дне».
– Да, интересно… интересно, – качал головой Андрей Иванович. – Только, боюсь, ничего особенного собеседник тебе не скажет.
– Почему?
– Скажет, что они исполнители, что стали разрабатывать план несколько лет назад…
– И что, – Ольге стало обидно до слез, словно ей сказали, что она идиотка, – что, не ходить?
– Нет, иди, конечно! Это интервью только началом должно стать. – Главный неожиданно оживился. – Сейчас надо выяснить, кто заказчик, бывал ли сам этот директор в районе, сколько им заплатили за разработку… Без краевой власти тут вряд ли обошлось… Надо их долбить, пока они нас не добили. Беги, Оленька, давай.
– Да! – И Ольга побежала.
Глава шестая
На новом месте
В квартире Алексей Брюханов не курил. По осени, до морозов, выходил на лоджию, жался там на свободном пятачке в окружении коробок и мешков, торопливо вызобывал сигарету, давил окурок в старой кружке, заменяющей пепельницу. Возвращался в комнату, натыкался на недовольные взгляды жены или дочери.
Однажды жена не выдержала:
– Дует, как в трубу прямо. Простынем ведь. И ты простынешь – в рубахе вон…
Алексей не стал спорить, просто, когда снова захотелось курить, отправился с кружкой на площадку.
Постоял, соображая, где бы лучше пристроиться. У двери не надо – что толку, что вышел, – все обратно в квартиру затянет. Да и соседские двери рядом. Дальше – мусоропровод, но напротив него – лифт. Тоже неудобно. Вышел на лестницу. Поставил кружку на ступеньку, сел рядом. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой.
Бетонная ступенька тянула холодом. «Плашечку бы подложить. Хм, но ее сперва найти надо».
Пересел на корточки. Смотрел в окно. Окно было мутное, видно мало что. Тем более седьмой этаж. Но если даже подняться и подойти к стеклу, то и тогда ничего интересного: внизу – лента улицы Маяковского, напротив – обшитые сайдингом двухэтажные бараки-деревяшки. За деревяшками – пятиэтажные дома…
В деревяшках живут в основном семьи тех, кто первым приехал сюда готовить место под электростанцию. В пятиэтажках – семьи специалистов, служащих. А им вот – как их тут прозвали, утопленникам – отгрохали девятиэтажный дом. И не один… Ясно, что переселенцев в Колпинске не очень-то полюбили. Им, дескать, лучшее, для них создают или выискивают рабочие места, их жалобы и претензии пытаются решить хоть и не в срочном порядке, но в первую очередь. И это за счет уменьшения внимания к тем, кто родился здесь или живет десять, двадцать лет. Гниль деревяшек прикрыли, и типа – всё в порядке…
Не раз Брюханов слышал от разного рода начальников обращенное к местным: «У меня переселенцы!» Мол, не до вас сейчас.
Хм, а переселенцам – наоборот: «У меня с местными проблем по горло!» Удобная тактика, конечно…
Брюхановым повезло. Алексей без больших напрягов нашел работу – электромонтером на Колпинском лесоперерабатывающем комплексе. Жена, Елена, которая в деревне не работала лет пять (негде было), здесь устроилась в строймаркет «Фортуна» кассиром торгового зала. Дочь перешла в седьмой класс, и с ней оказалось четверо ребят из родной школы в Пылёве. Так что не шибко-то тяжело должна втягиваться… Хотя что значит «не шибко тяжело», «повезло»…
Искусственный город, возникший из-за ГЭС, – на высоком неудобном месте, вдалеке от реки, от тайги. Стоит на голом взлобке, открытом ветрам. Не чувствуешь здесь защиты гор, деревьев, что была в деревнях. Деревни ставили в укромных местах, спокойных, удобных. Подолгу, годами, выбирали, изучали, где лучше селиться, а если понимали, что ошиблись, переносили срубы. А как тут? Девятиэтажки не перенесешь.
Сколько по Сибири понастроено в последние полвека городов, поселков и сколько брошено… Стоят теперь в болотах, в тундре облупившиеся многоэтажные дома, ржавеют трубы котельных, качели на детских площадках, обваливаются памятники, крошится асфальт тротуаров. Кромешная тишина, какой и в самой глухой тайге не услышишь; а если заскрипит где висящий на последнем гвозде лист жести, то станет еще тошнее…
А ведь когда-то думали, что селятся там навсегда, обживая дикое место, убеждали себя, что необходимо быть здесь, работать для родины, что в их-то городке будет все справедливо, по уму и совести, со смыслом. Не как у других.
Но кончился деловой лес, иссякло золото, не нужен стал асбест, или кобальт, или уголь, просчитались с богатством залежей нефти, поменялись планы военных, и городок становился лишним. И прекращал существовать.
Так же, был уверен Алексей, рано или поздно произойдет с Колпинском. Сейчас растет, бухнет, как огурец в горящем парнике, но вот прогорит назём, и огурец на холодном воздухе скукожится, зачахнет… Уже идут обсуждения, куда деть все эти тысячи, занятые на строительстве электростанции. Куда деть, чем занять…
Кто-то будет строить алюминиевый завод неподалеку, кто-то переедет ниже по реке воздвигать новую станцию, новую «гидру», как у них говорят. Кто-то вернется на свою родину. А остальные – то большинство, что пустило здесь корни, у кого дети, кто устал мотаться по стране?
Лесоперерабатывающий комплекс, куда устроился Алексей, создали два года назад специально для того, чтобы людям, в основном переселенцам, было где работать, а на самом деле он убыточный, по крайней мере пока… Сначала, услышав про это, Алексей не поверил, но через какое-то время, когда рабочие стали возмущаться задержкой зарплаты, им объяснили, кто они такие и чего стоит их труд.
– Из милости, получается, работаем, – усмехались мужики после собрания. – Пустоту делать поставили, чтоб чем-нибудь занимались.
Это людей, конечно, оскорбило, труд потерял смысл, и многие собрались увольняться. Поискали, куда бы перейти, и не нашли. Город был перегружен населением, почти четверть взрослых сидела на пособиях.
– Советовали в Железногорск ехать – у меня ж техникум, – а я, дурак, – «родина, родина», – жалел теперь Даня Заборцев, молодой женатый парень, уроженец деревеньки Косой Бык. – В Железногорске, говорят, с работой приемлемо.
– Угу, приемлемо, – отвечали ему. – Забастовки там.
– Да это не в нашем Железногорске! В иркутском. В нашем всё чики-чики: закрытый город, льготы, внимание.
– Вот именно – закрытый. Туда не каждого пустят.
Даня от этого замечания сразу приосанился и ответил:
– Я и есть не каждый. Меня для этого четыре года учили. – Но тут же его плечи снова повисли. – А вот приходится… Жена всего затыркала: денег мало, сама без работы, квартира, как картонка… И соседи всё собачатся.
– А кто соседи? – спросил Брюханов.
– Устряловы. Димка с Маринкой. Из Большакова. Не знаешь?
Брюханов пожал плечами: может, и знал, но не помнил сейчас.
– Ребенок у них, года три. А сами – вот-вот разведутся. Всё к тому… Да и мы с Анькой на грани… Бляха, детей жалко.
Брюханов сочувствующе качал головой, а сам думал о своей семье.
У них тоже трещина за трещиной. Без криков, скандалов, медленно, но явно разваливается семья. Там, в деревне, случались разные ситуации, переживали сложные периоды, но были одним целым: муж, жена, дочка. А здесь всё сильнее разделяются на трех отдельных людей. По вечерам и в выходные томятся вместе в этой квартирке, раздражают друг друга, друг другу мешают.
Еще недавно Алексей жалел, что нет у него сына, сейчас же не то чтобы радовался этому, а с каким-то трусливым страхом представлял, что бы было, если бы у них было двое, трое, четверо детей. И дело не в двух комнатах – их могло бы быть и четыре, но все равно тесно, неуютно, неудобно. Так бы слонялись из угла в угол или таращились тупо в телевизор. Только не втроем, а вчетвером, впятером.
На родине, в Пылёве, большую часть времени проводили на воздухе; даже зимой находились дела в ограде. Ребятишки по полдня играли на промерзшей до дна пабереге, есть не загонишь. Здесь же оказались словно заперты в квартире, и, главное, покидать ее не хотелось. На работу, в школу отправлялись через силу; долго собирались, проверяли, не забыли ли чего, всячески оттягивали момент выхода за дверь, вызова лифта… И не то чтобы город пугал, но неприятно, неловко, нехорошо было там. А в квартире тесно, муторно… «Привыкнем, – успокаивал себя, заклинал Брюханов. – Привыкнем».
Но вот минул почти год, как переехали, и что-то не привыкалось. Наоборот, тоска только росла, все больнее царапала. Самое страшное – всем троим снилось и снилось их Пылёво. А уж сны не закажешь, не выберешь, нежелательные не остановишь. Не переключишь на другое, как канал телевизора… И после таких ночей просыпались бессильные, усталые, будто высосанные…
Дочка из школы скорей возвращалась домой, сидела на диване без дела. Просила купить компьютер, провести Интернет.
– Ну хоть немного огоимся тут и купим, – отвечала жена. – Тебе тахту купить надо, а то эта кровать – гамак какой-то уже… Надо было ту бабушкину забрать…
– Мне и так удобно.
– Удобно! Сутулой станешь, как Даша Бакова, и что делать с тобой?.. Вообще ничего не хватает. – Елена начинала оглядываться. – Чего хватишься – нет. Говорила же, а мне: «Да там купим, дешевле купить, чем везти».
Алексей понимал, что упреки относятся к нему, но отмалчивался. Действительно, многое он настоял не брать, а теперь этого и недоставало. И купить – то денег нет, то попросту не находится в магазинах. Но, с другой стороны, куда тут всё влезет? Зато представлявшееся нужным, важным оказалось на новом месте громоздким хламом.
Кое-как придали квартире жилой вид, но лоджия всё забита – даже в солнечную погоду, если свет не включать, в большой комнате сумрак. И ни сарая, ни чердака… Добивались тут, чтоб в подвал пустили.
– Подвал технический, – ответили в жэке, – для складирования не предназначен.
И как хочешь, так и распихивай всю эту трехомундию! Поэтому и бросали, оставляли многое из того, что вроде как не особенно нужно. К тому же, хоть и подсознательно, было желание начать жить в городе с чистого листа. Если уж оказались в городе, то и квартиру обставить по-городскому. Вот и приходилось приобретать то одно, то другое…
– У вас же в школе компьютеры есть, – вспоминал Алексей.
– Не хочу в школе.
– Ну, в деревне в школе сидела, домой не дозовешься.
– А тут не хочу.
– Что, – старался угадать Алексей, – дразнят тебя, что ли?
Вполне могли дразнить, подшучивать. Во-первых, новенькая, а во-вторых, из другого мира. Вроде тот же район, но разница большая между городом и деревенькой за триста с лишним километров вверх по реке. Даже язык отличается. Алексей не раз, сказав привычное ему словцо, ловил недоуменно-насмешливые взгляды некоторых колпинцев. Иногда просили объяснить, что значит, к примеру, «каржавеет», «подкурни», и он не сразу находил слова, близкие по значению:
– Ну как… каржавеет, это… ну, грязнеет… Не грязнеет, а пылью покрывается… Такой, как коркой… Подкурни?.. Это так вот, пригнувшись, пройди… снизу…
В деревне часто нужно было говорить быстро и коротко, чтобы одно слово заменяло собой несколько. Разгружают кузов леса, и необходимо предупредить кого-нибудь, что сейчас его может задеть стволом, вот и кричишь: «Подкурни!» И тот, стоя спиной, нагибается, делает шаг в сторону. Крикнешь: «Пригнись!» – пригнется, но не отшагнет и вполне получит по затылку… Или – висит белье во дворе, а соседи за забором чего-то трусят, пыль столбом. А может, вихрь налетел. Вбегаешь в избу и говоришь жене: «Постирушки снимай – закаржавеют!» И жене моментом становится все понятно.
И вот, допустим, сказанула дочь незнакомое остальным слово, и ее начали поддразнивать, подшучивать, кличку какую-нибудь прилепили. «Каржава», «Подкурка», «Шляча»…
– Да никто не дразнит, – отводила глаза дочка. – Не хочу просто. Неинтересно там.
– Не пускают, что ли, к компьютеру?
– Пускают. – Щеки ее стали краснеть, и Алексей не мог понять, то ли она не признается и досадует, что отец догадался, то ли сердится, что он подозревает ее в слабости, в том, что позволяет над собой смеяться, не давать посидеть за компьютером в неведомом ему, Алексею, Интернете.
– Пускают, – выдавила. – Просто – не хочу там. И всё.
– А ребята как? – Он перечислил земляков. – Учатся? Нормально?
– Так… – Но дочка тут же спохватилась, поправилась: – Да нормально вообще-то.
У нее самой оценки были неплохие, у учителей никаких замечаний. Правда, единственное: «Немного замкнутая, но, наверное, адаптируется, привыкнет».
«Привыкнет, – слушая вернувшуюся с родительского собрания жену, повторял про себя, как спасение, Алексей. – Привыкнет… привыкнем. Куда деваться?»
Успокаивался и мыслью, что дочка необщительная такая из-за возраста. Тринадцать лет, переходный возраст… Да и раньше, в деревне, они по душам разговаривали не часто – как-то само собой шло и шло. У каждого были свои обязанности, не исполняя которые, каждый, даже семилетний ребенок, понимал: жизнь будет хуже, стол беднее. И главное, каждый друг без друга не мог, поэтому даже если ругались, то коротко – необходимо было продолжать общее дело. Хоть и занимаясь своим, но все-таки общим. А здесь можно, по существу, и не замечать друг друга. Еда хоть какая-то в холодильнике найдется, батареи теплые, вода в кранах…
Вот так медленно, постепенно Брюхановы становились чужими. Даже ели вместе нечасто: у каждого свой распорядок жизни.
Алексей тяготился тем, что дочка не отвечает на его вопросы искренне, все дуется чего-то, глаза отводит. Не в одном же компьютере дело… Но однажды она спросила его, и Алексей, услышав вопрос, так же, как и она недавно, отвел глаза, не зная, что и как ответить. И почувствовал, как скулы запекло прилившей кровью.
Сидели в большой комнате вдвоем, жена была то ли в ванной, то ли на кухне, тихо бубнил телевизор, на экране мелькали картинки. И дочка спросила:
– А почему вы не стали сопротивляться, когда сказали, чтоб уезжать?
Потом, вспоминая слова дочкиного вопроса, Алексей удивлялся, что сразу, мгновенно, понял смысл. Да и она не сформулировала понятнее, значит, была уверена, что отец поймет и так.
А ведь раньше, еще в Пылёве, ни разу не заговаривали об этом. Сосредоточенно собирали вещи, заботились о том, где бы достать побольше коробок, ящиков (у продавщиц на несколько месяцев была очередь за пустой тарой расписана), мешков. Потом съездили все втроем в город, осмотрели эту квартиру на седьмом этаже. Порадовались, что вроде бы никакого брака, и комнаты просторные, лоджия застекленная, кухня удобная, унитаз работает… Дочка сразу стала представлять, где в своей комнате что поставит…
Потом переезд, затем угрюмость. А теперь – такой вопрос.
– И как ты представляешь это сопротивление? – сказал Алексей, понимая, что отвечать вопросом неправильно. – Закрыться в избе и не пускать?
Читать бесплатно другие книги:
