Гробница судьбы Харпер Том

Глава 16

Октябрь приносит с собой дожди. Вода размывает дороги, разводы ржавчины на железе и портит корм для скота. Из сырой древесины невозможно разжечь костер и изготовить осадные машины. В этом году больше не будет войн, а отсутствие новых войн означает отсутствие надобности в новых рыцарях. Наступит долгая зима, наполненная сожалениями и негодованием, стуком капель о крышу и ссорами, грозящими перерасти в драку.

Все оруженосцы были разочарованы, но никто не испытывал этого чувства так остро, как я. Мне все труднее ждать. Ждать посвящения в рыцари, ждать отмщения, ждать Аду. Надежда, расцветшая летом, увяла. Теперь я стою за спиной своего господина Ги у стола и хмуро смотрю перед собой. Я все еще придумываю предлоги для того, чтобы встретиться с Адой во дворе или коридоре, – ничего не могу с собой поделать. Но когда я вижу ее, то становлюсь бесцеремонным, вплоть до грубости, а потом всегда жалею об этом. Хуже того, судя по всему, ее это не беспокоит.

Как-то, проходя мимо комнаты Ги, я слышу голос Ады. Я задерживаюсь, скрытый непроницаемой зимней тьмой, и, к своему удивлению, слышу, как произносится мое имя.

– Не оставляй меня с Питером. Если мне нужен сопровождающий, пусть им будет Джоселин.

В открытое окно врывается ветер и распахивает дверь. У меня холодеет на сердце. Я крадусь дальше по коридору, чтобы иметь возможность видеть Ги и Аду через дверной проем. Она стоит перед ним на коленях и зашнуровывает его кожаную перчатку. Эта сцена представляется мне неприличной.

– Мне нужно, чтобы Джоселин был рядом со мной. Питер смотрит на меня так, как будто я упала через дымоход.

Ги гладит ее волосы. Его руки совершают неуклюжие движения, словно он расчесывает лошадиную гриву.

– Он послушен и надежен. С ним ты будешь в безопасности.

Меня осеняет: он боится доверить свою жену собственному сыну.

Ада поднимается с колен и отворачивается, явно разочарованная, и добавляет одними губами: «Как хочешь».

Если мы не можем воевать друг с другом, мы бьемся с животными. Охота позволяет поддерживать на должном уровне крепость рук и меткость глаз в течение зимы. Она также отвлекает нас от шалостей. Обычно я наслаждаюсь ею, но не сегодня. Слова Ады пронзают мое сердце подобно ножу – тем более что они были произнесены в приватной обстановке и совершенно искренне. Я хочу, чтобы меня забрала Леди Смерть.

Но если Отфорт чему-то и научил меня, так это скрывать свои чувства. Когда мы собираемся во дворе, я полностью сосредоточен на выполнении своих задач. Я застегиваю плащ, седлаю лошадь Ады, затягиваю подпругу и нагрудные ремни. Я изображаю на лице удивление, когда Ги приказывает мне сопровождать ее. Нет никакой опасности. С нами будут сразу четыре ее фрейлины.

Мы едем верхом по лесу. Один из лесников видел вепря, и Ги хочет украсить им свой стол. Среди кустов рыскают гончие, вынюхивая след, за ними псари ведут на прочных поводках мастиффов, которые напоминают мне Джоселина.

Небо затягивают облака. Вновь собирается дождь, но это не останавливает Ги. Двое из фрейлин Ады возвращаются в замок. Мы все больше углубляемся в чащу. Этот лес непохож на леса Уэльса. Деревья здесь реже, а полосы пустошей и кустарников шире.

Мы выезжаем на одну из таких пустошей, где гончие берут след. Порыв сильного ветра поднимает волнами траву. Я не чувствую вепря, но я чувствую в воздухе дождь. Спущенные с поводков гончие бросаются в сторону линии деревьев, окаймляющей пустошь. Ги пришпоривает лошадь и мчится за ними. За ним следуют Джоселин, Горнемант и остальные слуги. Я остаюсь с Адой и ее фрейлинами и наблюдаю за кавалькадой. У кромки леса она рассеивается. При такой погоде может потребоваться несколько часов, чтобы загнать вепря.

По кистям моих рук начинают барабанить крупные капли дождя. Небо, кажется, готово обрушиться на землю. Я показываю рукой в сторону ближайших деревьев.

– Нам следует укрыться под ними.

Ада кивает, не глядя на меня. Судя по всему, ей хочется вернуться в замок. Мы направили лошадей к деревьям. Я оглядываюсь, чтобы посмотреть, не изменили ли охотники своего намерения. Слышатся раскаты грома.

Мы находимся на полпути до одинокого бука, когда ярко сверкает молния. Она обжигает воздух. Гром заглушает треск дерева. Я слышу его только тогда, когда срезанная молнией тяжелая ветвь падает в траву к моим ногам.

Мой конь с громким ржанием подается назад, и от меня требуется вся сила и весь опыт, чтобы удержать его. Пока я усмирял своего коня, остальные разбежались. Я вижу одного из них, скачущего вверх по склону холма без всадника. Другой и вовсе исчез из вида.

Впереди, сквозь завесу дождя, мне удается различить кобылу Ады, углубляющуюся в лес.

Я мчусь за ней легким галопом, не обращая внимания на хлещущие меня мокрые ветви. Похоже, лошадь Ады скачет по какой-то тропе, хотя я не знаю, куда она ведет. Все, что я вижу, – мелькание плаща между деревьями, по этому клочку материи я и ориентируюсь. Мы подминаем под себя тонкие деревца, огибая дубы, сосны и ели. Склон холма становится круче, под копытами моего коня попадается все больше камней. Это замедляет бег животных. Теперь Ада находится от меня всего в нескольких десятках шагов. Если бы она была оленихой, я рискнул бы выстрелить в нее.

Ада выезжает на поляну и останавливается. Дождь стучит по тощим деревьям. Груда изрезанных скал составляет зловещий задний план. Я соскакиваю с коня и бегу к ней, чтобы взять уздечку. Я шепчу в ухо лошади, чтобы успокоить ее, затем поднимаю глаза и смотрю на Аду.

– Ты не ранена?

– Нет.

Она дрожит, ее глаза сверкают. Я смотрю на скалы и нахожу место, где нависающий сверху выступ образует некое подобие пещеры. В историях моей матери это была бы дверь в иной мир; здесь же это всего лишь укрытие от дождя. Я привязываю лошадей к ели, ослабляя поводья, и присоединяюсь к Аде, расположившейся под выступом. Над нами грохочет гром. Не похоже, чтобы гроза близилась к концу.

– Это продлится недолго.

Ада не отвечает. Она сидит, обняв колени и глядя на потоки дождя. Такое впечатление, будто она погружена в глубокие раздумья. Я накидываю ей на плечи свой плащ, избегая прикасаться к ней. Ее промокшее насквозь платье прилипло к телу и подчеркивает его формы. Я стараюсь не замечать этого.

– О чем ты думаешь?

– О том, что я хотела бы изменить.

Я ерзаю, пытаясь устроиться удобнее на каменистой земле. Разгоряченная скачкой кровь все еще пульсирует в моих жилах. Это побуждает меня говорить вещи, которые при других обстоятельствах я не осмелился бы произнести.

– Я действительно смотрю на тебя так, как будто ты упала через дымоход?

Я не готов к гневной реакции на этот вопрос. Пострадавшей стороной я считал себя. Теперь же мне приходится защищаться.

– Я проходил мимо вашей двери.

– Ты не понимаешь. И действительно, ты смотришь на меня именно так.

Мне кажется, что Ада начинает плакать. Плащ соскальзывает с ее плеч, но когда я хочу вновь набросить его, она чуть ли не бьет меня.

– Ты обращаешься со мной как с преступницей.

– А ты смотришь на меня как на раба.

– Каждый раз, когда я встречаюсь с твоим взглядом, я чувствую себя так, будто совершила что-то непростительное.

– Так что же ты от меня хочешь?

Она молчит, закрывает глаза. Мне кажется, она собирается сказать нечто столь ужасное, что коренным образом изменит наши отношения.

Ада медленно наклоняется ко мне и целует меня в губы.

Я лежу, опершись на локти, и настолько ошеломлен, что теряю равновесие и соскальзываю назад. Ее глаза расширяются: она думает, что я отстраняюсь от нее из-за испытываемого к ней отвращения. Я протягиваю к ней руку, чтобы удержать ее. Я хочу лишь успокоить ее, хочу, чтобы она поняла меня, но мое неловкое движение приводит к тому, что она оказывается на моей груди. А может быть, она делает это намеренно. Я чувствую вес ее тела и его формы под промокшим платьем.

Что происходит потом, я помню с большим трудом. Она целует меня в щеки, губы, шею. Она прижимает меня к сырой земле, пропускает сквозь пальцы мои волосы. Она развязывает корсаж, и я погружаю лицо в ее груди. Я перекатываюсь и оказываюсь сверху, оцарапав спину о низко нависающую скалу. Я снимаю с нее юбки, и она нежно направляет меня внутрь себя.

Вновь звучат раскаты грома, но мы не обращаем на них никакого внимания. Завеса дождя скрывает нас от окружающего мира. Я чувствую запах камня, дерева и сырой земли. Я ощущаю телом ее влажную кожу. Мне кажется, будто я слышу звуки охотничьего рога, и подаюсь назад, но Ада говорит, что это трещат на ветру деревья, и притягивает меня к себе.

В конце концов я понимаю смысл песен поэтов. Границы окружающего мира раздвигаются и исчезают. Мы не желаем знать никого и ничего, кроме друг друга.

Глава 17

– Где ты была вчера вечером?

Услышав голос Дуга, Элли ощутила, как по ее спине пробежал холодок.

– Я ходила в оперу.

Она стояла в очереди на регистрацию, с тоской в душе выслушивая удивленные вопросы Дуга и отвечая ему заранее придуманной ложью. Она понимала, что должна испытывать чувство вины, однако – несмотря на совершенное предательство – необходимость лгать лишь вызывала у Элли раздражение.

– Меня пригласил один клиент. Было довольно скучно. Представление длилось почти пять часов. Я просто забыла включить телефон, когда вышла из театра.

Объявление по репродуктору заглушило конец ее истории, словно сам аэропорт стыдился за нее.

– Меня послали в Брюссель. По всей вероятности, я задержусь там на уик-энд. Мне нужно встретиться с несколькими людьми.

Элли подождала, пока затихнет громогласный голос диспетчера.

– Объявляют посадку на мой рейс, – еще одна ложь. – Я позвоню, когда прилечу на место.

– Хорошо.

Среди ночи Элли проснулась и прокралась в ванную. Она ополоснула водой лицо и принялась рассматривать свое тело в зеркале. Ванную заливал лунный свет, и ее кожа сливалась с мрамором стен. Она чувствовала себя опустошенной. Руки и ноги были ватными. Любовь Бланшара была похожа на массированное наступление – не только на ее тело, но и на все ее существо. Нежно, деликатно он один за другим преодолевал рубежи ее обороны, пока она не отдалась на волю чувств и не оказалась целиком в его власти. Это было ужасно, и в то же время она испытала настоящий экстаз, ощущение полного исступления. Даже воспоминание об этих моментах заставляло ее трепетать.

Когда она вернулась, в спальне уже горел свет. Бланшар полусидел на кровати, отклонившись назад и опершись головой о подушки. Его глаза скользнули по ее обнаженному телу, и в них вспыхнуло восхищение. К своему удивлению, Элли отметила, что наслаждается ощущением власти, которой ее наделяет красота. Она свернулась калачиком под пуховым одеялом рядом с ним и положила голову ему на плечо, продев пальцы сквозь седую шерсть на его груди.

На шее Вивиана была цепочка с маленьким золотым ключиком. Он снял с себя все, кроме этой цепочки. Элли взяла его в руку и внимательно изучила. Зубцы были настолько тонки и затейливы, что казалось, они непременно сломаются, если ключ вставить в замок и повернуть. Он имел форму креста, а в середине сверкал красный камень.

– От какого замка этот ключ?

– От моего сердца. – Мягко, но решительно Бланшар отнял у нее ключ, положил ее руку обратно на свой живот и, погладив девушку по волосам, продолжил: – Тебе нужно завтра лететь.

Элли отпрянула назад и уставилась на него, натянув одеяло на плечи.

– Вовсе не из-за того, что произошло между нами этой ночью. Это ничего не меняет. Ничего, что касается работы, – добавил Бланшар. – Между нами возможно все. Если ты захочешь.

Элли больше не знала, чего она хочет. Но Бланшар ждал ответа, и, судя по всему, для него это имело большое значение. Она кивнула.

– Ты нужна мне, Элли. Ты необычный человек. Вместе… – он дунул, словно выпуская дым от воображаемой сигары, – вместе мы можем сделать очень многое. Мы хорошо подходим друг другу.

Он взял ее за руку и притянул к себе.

– Может быть, ты думаешь, будто я каждый вечер привожу сюда молодую красивую женщину. Может быть, ты думаешь, для меня это ничто – или, наоборот, слишком, и я смущен и стыжусь произошедшего. Ничего подобного. Я люблю тебя, Элли. Если в банке кто-то будет что-то говорить, мне это совершенно безразлично. Но ты молода и новичок. Если твои коллеги будут завидовать, это может причинить тебе боль.

Он наклонился вперед и, прижав телом к матрасу, поцеловал ее в щеку. Элли положила ему руки на грудь и оттолкнула его. Болтавшийся на цепочке ключик щекотал ей кожу между грудей.

– Как насчет?.. – она скорчила гримасу.

– Я чист.

– Я не имею в виду… просто я не принимала таблетки.

Двумя неделями ранее Элли была так занята, что забывала принимать таблетку три дня подряд. Это ее не особенно беспокоило, поскольку они с Дугом не виделись.

– Со мной тебе не нужно предохраняться.

Вивиан протянул руки и обнял ее.

Элли вспомнила, что Джозеф Конрад однажды назвал Брюссель «побеленной гробницей города». После проведенных там двух дней, посвященных изучению счетов небольшого промышленного концерна, она чувствовала себя так, будто сама шагнула в могилу. Узкие улицы, внушительные дома с жалюзи на окнах, низкие облака, постоянный запах дождя. Лица бельгийцев похожи на запертые двери. Элли отдала бы все, чтобы уехать на уик-энд домой. Но возвращение в Англию означало встречу с Дугом, объяснение и прощание, а она еще не была готова к этому. Необходимо сделать это с глазу на глаз, говорила она себе. Он ничего не сказал после того, как она перестала заканчивать разговоры с ним фразой «я люблю тебя». Интересно, думала она, обратил ли он на это внимание.

В субботу утром Элли заказала завтрак в номер, решив весь день провести в постели с книгой. Если нельзя сбежать из Бельгии, можно, по крайней мере, внушить себе, будто она не существует.

Едва выйдя из душа, она услышала стук в дверь. Девушка быстро натянула халат и открыла дверь, внезапно ощутив приступ голода. Но оказалось, что это не посыльный с завтраком. Коридор был пуст, если не считать лежавшей у порога газеты, которую она не заказывала. Она подняла ее, чтобы выбросить в корзину для мусора, как вдруг почувствовала, что внутри лежит что-то твердое и тяжелое.

Между ее страницами оказался путеводитель по Брюсселю. Наверное, подумалось ей, это подарок. Однако из буклета торчал сложенный вдвое лист желтоватой бумаги.

С растущим беспокойством Элли вынула лист и развернула его. Это была отдельная страница из газеты «Ивнинг Штандарт» от 19 февраля 1988 года. Среди новостей давно минувших дней была помечена звездочкой расположенная внизу маленькая колонка.

ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ В ТУННЕЛЕ ПОДЗЕМКИ

Сегодня на центральной линии подземки был серьезно нарушен порядок движения вследствие того, что в туннеле между станциями «Бэнк» и «Ливерпуль-стрит» поезд сбил человека.

Официальные представители Лондонской подземки выразили удивление по поводу того, что человек смог проникнуть так далеко в туннель, с учетом ночных работ по очистке и регулярного движения поездов с раннего утра. На записях, сделанных установленными на станциях камерами слежения, не выявлено, каким образом ему удалось проникнуть в туннель и остаться незамеченным охранниками на платформах. Руководитель пресс-службы Лондонского метро заявил: «К счастью, подобные инциденты происходят крайне редко. Туннели представляют собой опасное место. Посторонние ни в коем случае не должны пытаться туда попасть. Этот трагический случай лишний раз свидетельствует об их опасности».

Погибший был идентифицирован как Джон Херрин, 36 лет, Рединг, Беркшир.

Вся дрожа, Элли села на кровать. В этой статье не было ничего ужасного, за исключением давней трагедии. Она никогда не слышала о Джоне Херрине. Ее поразила дата, которую она так часто видела высеченной золотыми буквами на черной гранитной плите, лежащей на склоне всегда сырого холма близ Ньюпорта.

В память об ЭНЕЮРИНЕ СТЕНТОНЕ

12 мая 1949 г. – 19 февраля 1988 г.

Элли пролистала путеводитель в поисках указаний на то, кто мог прислать его ей. Некоторые иллюстрации были подчеркнуты цветным карандашом или помечены звездочкой на полях. Пометки выглядели свежими.

Чтение в постели откладывалось на неопределенный срок. Она отдернула портьеры, наполнив комнату тусклым осенним светом, и быстро оделась. Ее ждали достопримечательности города.

«Каждая прогулка по Брюсселю должна начинаться с Гран-пляс». Эта строка в путеводителе была подчеркнута и помечена звездочкой, поэтому Элли отправилась в указанное место. Она искренне восхитилась ратушей со шпилем XV века и барочными зданиями с аллегорическими статуями Бережливости, Благочестия, Справедливости и других добродетелей, которые жители города себе приписывали. Она увидела Дом Лебедя, где Карл Маркс написал «Манифест коммунистической партии» и где теперь размещался ресторан с первыми блюдами по тридцать евро.

Элли потратила час на осмотр Королевского музея изящных искусств, дольше всего задержавшись в залах с полотнами Босха и Брейгеля, помеченных в путеводителе. Несколько раз она замечала стоявшего сзади нее человека в желтовато-коричневом пальто, но он каждый раз тут же отворачивался, делая вид, будто в нем внезапно проснулся интерес к живописи. Достигнув зала с работами Магритта, девушка почти уговорила себя подойти к этому человеку и спросить, не он ли подбросил ей путеводитель. Но к этому моменту ему, по всей видимости, уже наскучило искусство, и он растворился среди посетителей музея.

Элли перекусила в кафе, отмеченном в путеводителе, безуспешно пытаясь избавиться от ощущения, что все это полное безумие. Она внимательно наблюдала за другими посетителями, ожидая, что кто-нибудь из них подойдет к ее столику, представится и даст объяснение. Никто не подошел. В путеводителе было отмечено еще одно место, но оно находилось довольно далеко, и сначала она решила не ехать туда. Однако любопытство взяло свое, и она заставила себя сесть в трамвай и отправиться по длинному проспекту, окаймленному рядами деревьев, в тихий пригород Тервурен.

Королевский музей Центральной Африки располагался в величественном здании с куполом, напоминавшем мавзолей. Это было место вне времени, аномалия в ткани истории. Построенное в качестве памятника тщеславию короля Леопольда, здание было открыто в тот самый год, когда его порочная политика в Конго стала претить даже его соотечественникам. В 1960-х годах подули ветры перемен, достаточно сильные, чтобы вырвать Конго из рук бельгийцев, но недостаточно сильные, чтобы смести пыль со старых коллекций музея. Львы и слоны стояли в стеклянных ящиках в том порядке, в каком их установили убийцы. Единственным свидетельством жестокости бельгийских колонизаторов в Конго, которое удалось отыскать Элли, была небольшая сноска с неловкими оправданиями в подписи к одному экспонату, установленному в галерее в дальнем конце здания. Она опять вспомнила Конрада и попыталась представить размеры прибыли, полученной банком «Монсальват» от эксплуатации природных богатств Африки.

– Ужас, – пробормотала она себе под нос.

– Ну вот, мы снова встретились.

Невысокий коренастый мужчина со спутанными волосами, стоявший возле ящика со слоновьими бивнями, смотрел на нее с извиняющимся выражением на лице. Хотя Элли была готова к подобной встрече, она тем не менее испытала шок. Ей пришло в голову, что он специально выжидал, пока она окажется в самом дальнем и самом малолюдном уголке музея.

– Я буду кричать, – предупредила она.

– Пожалуйста, не надо.

Он сделал шаг назад и поднял руки, как будто она направила на него пистолет. Это немного успокоило девушку.

– Зачем вы подбросили мне эту газетную статью?

Он бросил взгляд в окно на зеленую лужайку и серое небо и предложил:

– Пойдемте, прогуляемся.

В доме № 46 по Ломбард-стрит не было ничего примечательного, если не принимать во внимание крышу. Пять его этажей занимали страховая компания, кадровое агентство, сотрудники которого употребляли термин «исполнительный поиск», торговая фирма и небольшое консультационное бюро. Но крыша была усеяна невидимым с улицы лесом антенн, тарелок и мачт. Они дрожали на ветру, улавливая доступную им информацию.

Если бы вы проложили путь сквозь путаницу холдинговых компаний и трестов в поисках владельцев дома, то со временем пришли бы – через Лихтенштейн, Монако, Люксембург и остров Джерси – почти туда же, откуда начали путешествие. И если бы вы проложили путь сквозь путаницу электрических кабелей в подвале здания, они провели бы вас под землей и привели бы в то же самое место – в темную комнату на шестом этаже старого здания, наполненного жужжанием электроники, которое стоит сзади Кинг Уильям-стрит, в ста метрах от отправного пункта. В этой комнате вы могли бы увидеть двух мужчин, рассматривающих на одном из множества установленных здесь мониторов карту, испещренную красными линиями, похожими на детские каракули.

– Это слишком легко, – заметил Дестриер. – В прежние времена нам потребовалось бы шесть человек для организации слежки – автомобили, переодевание и прочее. Теперь же мобильный телефон сообщает нам о каждом ее шаге, и в этом даже нет ничего незаконного.

Бланшар внимательно посмотрел на карту.

– Она хорошо погуляла.

– Все туристические достопримечательности, – Дестриер прикоснулся к экрану, и изображение карты исчезло. Теперь красные линии напоминали спутанный клубок струн с выходящей из него нитью. – В данный момент она находится в музее Африки.

– Покажите мне разбивку по времени.

Дестриер нажал кнопку. Внешний вид линий вновь изменился. Они разбухали или сжимались в зависимости от продолжительности времени, проведенного в данном месте: тонкие полоски там, где проходила Элли Стентон, широкие прямоугольники там, где она останавливалась перед экспонатами в музеях. Эти узоры напоминали разбрызганную кровь.

– Она слишком долго находится в музее Африки.

– Может быть, ей нравится рассматривать чучела животных.

Бланшар не сводил глаз с экрана.

– У вас там имеются люди?

– Двое парней следовали за ней сегодня утром в течение двух часов по художественной галерее. Насмотрелись картин с толстыми женщинами и больше ничего. Потом убрались восвояси. Малокультурные люди. Куниг находится в городе. Сен-Лазар сказал, что он более важен.

– Как насчет телефонных звонков?

– Их было немного.

– Она звонила в Оксфорд?

– Один раз, ночью. Разговор длился пятнадцать минут.

– Вы слушали?