Предательство по любви Перри Энн
– Даже если учесть, что он, как я понимаю, больше был привязан к отцу.
Гувернантка промолчала.
– Очень великодушно с вашей стороны так говорить с ним о миссис Карлайон, – продолжала Эстер, отчаянно надеясь найти нужные слова. – Вы ведь питали к генералу теплые чувства, должно быть, знали его с детства?
«Господи, помоги мне угадать! – взмолилась она про себя. – Была мисс Бушан гувернанткой Таддеуша – или нет?»
– Знала, – тихо подтвердила старая женщина. – Он был очень похож на Кассиана.
– В самом деле? – Мисс Лэттерли присела на стул, как будто ей предложили остаться. Хозяйка комнаты по-прежнему смотрела в окно. – Вы хорошо его помните? Он был такой же белокурый, как Кассиан? – Новая мысль пришла ей в голову – неопределенная, бесформенная. – Хотя иногда люди бывают очень похожи друг на друга, даже если различаются внешне. Манера держаться, голос…
– Да, – снова согласилась гувернантка, поворачиваясь к Эстер и награждая ее еле заметной улыбкой. – У Таддеуша был точно такой же взгляд – осторожный, оценивающий.
– Он тоже обожал своего отца? – Эстер попыталась представить, как молодой Рэндольф, гордящийся своим единственным сыном, рассказывает ему о великих битвах. И, наверное, точно так же разгорались глаза юного Таддеуша при мысли о славе, опасностях и героизме.
– Именно, – сказала мисс Бушан, и ее печальное лицо внезапно вспыхнуло злостью, но лишь на долю секунды.
– А мать? – спросила мисс Лэттерли, уже совсем не зная, с какого конца подойти к нужному ей вопросу.
Собеседница взглянула на нее и снова отвернулась к окну, поморщившись, точно от боли.
– Мисс Фелиция сильно отличалась от мисс Александры. – Голос ее дрогнул. – Ах, бедняжка, прости ее, Господь…
– Вам ее жалко? – мягко спросила Эстер.
– Конечно, – ответила Катриона, горько усмехнувшись. – Но что толку!..
– Вы думаете, что приговор суда предрешен? Мне показалось, что недавно вы говорили совсем другое…
Пожилая гувернантка замолчала на несколько минут. Снаружи садовник уронил грабли, и стук их деревянной рукоятки о дорожку достиг открытого окна.
– Мисс Александре можно помочь, – сказала наконец старуха. – Хотя, видит бог, я не знаю как. И что будет с ребенком? Нет, что сделано, то сделано, назад ничего не вернешь…
Внезапно отдельные кусочки начали стремительно складываться у Эстер в мозгу в картину – нечеткую, незаконченную, но уже имеющую смысл.
– Так вот почему Александра ничего нам не сказала, – медленно проговорила она. – Чтобы уберечь ребенка?
– Чего не сказала? – Мисс Бушан повернулась к ней, недоуменно сдвинув брови.
– Не сказала настоящей причины – почему она убила генерала.
– Нет… Конечно, нет. Как она могла? Но вы-то откуда об этом знаете?
– Догадалась.
– Александра не пойдет на это. Боже, помоги ей, она думает, что все уже кончено, что генерал был единственным! – Глаза старой женщины наполнились слезами, и она снова отвернулась. – Но я-то знаю, что есть и другие. Я это вижу по его лицу, по тому, как он улыбается, и лжет, и кричит по ночам. – Она говорила очень тихо, но голос ее был исполнен давней боли. – Мальчик напуган, возбужден, он чувствует себя то взрослым, то ребенком, и он отчаянно, болезненно одинок – точь-в-точь как его отец, покарай его Бог! – Катриона глубоко, судорожно вздохнула. – Вы сможете спасти ее, мисс Лэттерли?
– Я не знаю, – честно ответила Эстер. На ложь у нее просто не было времени. – Но я сделаю все возможное, клянусь вам!
Ни слова не прибавив, она встала, покинула комнату, прикрыв за собой дверь, и двинулась по коридору в поисках Кассиана.
Мисс Лэттерли нашла мальчика у дверей его собственной спальни. Он повернул к ней бледное, настороженное лицо.
– Ты правильно поступил, позвав тетю Эдит, – сказала женщина. – Тебе нравится мисс Бушан?
Кассиан продолжал смотреть на нее из-под тяжелых век, и угадать, о чем он думает, было непросто.
– Давай зайдем в твою комнату, – предложила Эстер. Она не знала, что ему скажет, но отступать было нельзя. Правда таилась совсем рядом – во всяком случае, часть правды.
Он молча повернулся и отворил дверь. Гостья вошла за ним в комнату и вдруг почувствовала бешенство при мысли, что вся тяжесть трагедии, греха, смерти легла на эти хрупкие детские плечи.
Мальчик встал у окна, и льющийся с улицы свет выдал следы слез на его нежном лице.
– Кассиан, – тихо начала женщина.
– Да, мэм? – Он медленно повернул к ней голову.
– Мисс Бушан была права. Твоя мама – хороший человек и очень тебя любит.
– Тогда почему она убила папу? – Губы ребенка задрожали, он с трудом сдержал слезы.
– Ты очень любил папу?
Кассиан кивнул, но рука его метнулась вверх, словно он хотел зажать себе рот.
Эстер чувствовала, что ее уже трясет от ярости.
– У вас с папой были свои особые секреты, не так ли?
Младший из Карлайонов приподнял правое плечо и нерешительно улыбнулся. Но в глазах его она увидела страх.
– Я не собираюсь тебя о них расспрашивать, – мягко сказала мисс Лэттерли. – Если, конечно, он тебя просил никому о них не говорить. Ты ведь обещал ему?
Мальчик снова кивнул.
– Наверное, хранить тайну было трудно?
– Да.
– Потому что ты не должен был выдавать ее маме?
Кассиан испуганно взглянул на Эстер и отступил на шаг.
– Это было так важно – не говорить маме?
Ребенок медленно кивнул, не сводя с нее глаз.
– А сначала ты все хотел рассказать ей?
Детская фигурка застыла неподвижно.
Женщина ждала. Издалека в комнату доносился приглушенный уличный шум: дребезжание колес и цоканье копыт. За окном трепетали листья, бросая на стекло узорчатую тень.
Мальчик медленно опустил голову.
– Было больно? – продолжала спрашивать мисс Лэттерли.
Вновь долгое молчание, затем – кивок.
– Но это было то, чем могут заниматься лишь взрослые, и, как честный человек, ты никому не сказал?
Ребенок затряс головой.
– Я понимаю, – прошептала женщина.
– Вы хотите рассказать маме? Папа говорил, что если она узнает, то возненавидит меня, не будет больше любить, не поймет и прогонит меня. Поэтому мама и ушла, да? – Глаза Кассиана были полны страха, точно для себя он давно уже ответил на свой вопрос.
– Нет. – Эстер с трудом сглотнула. – Она не ушла, ее увели. Мама вовсе не хотела бросать тебя. Я ничего не собираюсь говорить ей, но, думаю, она и сама все узнала – и тем не менее не возненавидела тебя. И никогда не возненавидит.
– Возненавидит! Так сказал папа! – Теперь в голосе ребенка звучала паника, он попятился назад.
– Нет, никогда. Мама в самом деле очень тебя любит. Она готова все для тебя сделать.
– Тогда почему она ушла? Она убила папу! Так мне сказала бабушка. И дедушка тоже. И бабушка говорит: ее заберут, и она больше не вернется. Говорит, чтобы я забыл ее и не думал о ней больше! Она никогда не вернется!
– А ты сам хочешь забыть ее?
Наступило долгое молчание. Потом рука мальчика снова потянулась ко рту.
– Я не знаю… – ответил он еле слышно.
– Конечно, ты не знаешь, извини. Мне не надо было об этом спрашивать. Но теперь ты хоть рад, что никто не делает с тобой того, что делал папа?
Тяжелые веки ребенка опустились. Задрав правое плечо, он глядел в пол.
Эстер почувствовала дурноту:
– Кто-то еще это делает? Кто?
Кассиан с трудом сглотнул и ничего не сказал.
– Ты можешь не говорить, если это тоже тайна.
Карлайон-младший снова вскинул глаза.
– Кто-то еще? – повторила Эстер.
Медленно-медленно он наклонил голову.
– Только один?
Испуганный малыш снова уставился в пол.
– Хорошо-хорошо, это твой секрет. Но если тебе понадобится помощь или ты захочешь с кем-то поделиться, обращайся к мисс Бушан. Она хорошо хранит секреты и все понимает. Ты слышишь меня?
Мальчик кивнул.
– И помни: твоя мама очень тебя любит, и я постараюсь сделать все, чтобы она к тебе вернулась. Я тебе это обещаю.
Ребенок смотрел на женщину сквозь слезы.
– Обещаю, – повторила она. – Помни: если захочешь рассказать – обращайся к мисс Бушан. Она здесь все время, и она умеет хранить тайны. Хорошо?
Кассиан в последний раз кивнул и резко отвернулся. Эстер захотелось обнять его за плечи, прижать к груди, пожалеть, дать ему выплакаться, но она понимала, что сейчас делать этого не следует. Ему еще потребуется недетское самообладание, чтобы пережить ближайшие несколько дней, а то и недель.
Она с неохотой повернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Эстер извинилась перед Эдит и без объяснений покинула Карлайон-хаус. Оказавшись на улице, она быстрым шагом двинулась к Уильям-стрит, где кликнула первый попавшийся кеб и велела вознице ехать на Вир-стрит.
В конторе Оливера ее приветствовал удивленный клерк.
– Мне не было назначено, – торопливо объяснила женщина. – Но мне нужно немедленно повидать мистера Рэтбоуна. Я нашла мотив в деле Карлайонов, и, сами понимаете, времени терять нельзя.
Служащий встал, отложил перо и закрыл гроссбух:
– Понимаю, мэм. Я немедленно сообщу мистеру Рэтбоуну. Сейчас у него клиент, но, уверен, он будет вам весьма обязан, если вы подождете, пока он освободится.
– Конечно. – Эстер села и стала следить за стрелками часов.
Через двадцать пять минут дверь кабинета открылась, и к выходу прошествовал величественный джентльмен с золотой цепочкой поперек внушительного живота. Молча взглянув на посетительницу, он попрощался с клерком и отбыл.
Клерк же немедленно прошел к своему начальнику и тут же вернулся.
– Будьте любезны, мисс Лэттерли. – Он отступил, пропуская ее.
– Спасибо.
Оливер Рэтбоун сидел за столом, но встал, стоило ей показаться на пороге.
– Эстер?
Женщина закрыла дверь и в изнеможении привалилась спиной к косяку.
– Я знаю, почему Александра убила генерала. – Она болезненно сглотнула. – Видит бог, я бы на ее месте поступила точно так же! И скорее пошла бы на виселицу, чем открыла кому-нибудь причину.
– Почему? – хриплым шепотом спросил адвокат. – Да не тяните вы, ради всего святого!
– Потому что генерал имел половые сношения с собственным сыном!
– Боже правый! Вы уверены?! – Оливер сел столь внезапно и неловко, что, казалось, силы разом оставили его. – Генерал Карлайон был… Эстер…
– Да, и не он один. Возможно, что и старый полковник тоже – и бог знает кто еще!
Юрист закрыл глаза, и лицо его стало пепельного цвета.
– Неудивительно, что она его убила, – сказал он очень тихо.
Мисс Лэттерли приблизилась к нему и села по другую сторону стола. Ничего не нужно было объяснять. Оба прекрасно понимали безнадежное положение женщины, пытающейся оградить своего ребенка от отца. Дети по закону принадлежат мужу, а не жене. Даже если бы речь шла о младенце, ей бы не отдали его, потребуй она развода.
– Что ей еще оставалось делать? – обессиленно вздохнула Эстер. – Да и если бы она осмелилась сказать – кто бы ей поверил? Ее бы тут же отправили в приют для душевнобольных, посягни она на такой столп общества, как генерал Карлайон.
– Его родители? – Рэтбоун с горечью засмеялся. – Они бы не поверили, даже если б увидели все своими глазами!
– Не знаю, – сказала она. – Если старый полковник тоже был этим грешен, то помощи от него ждать не приходилось. Предположим, что Фелиция ничего не знала. Не представляю, как могла узнать Александра – мальчик ей ничего не говорил. Он поклялся хранить этот секрет и к тому же был очень напуган. Ему внушили, что если он обо всем расскажет матери, она перестанет его любить, возненавидит и прогонит.
– А как вы об этом узнали?
Мисс Лэттерли во всех подробностях пересказала Оливеру все события сегодняшнего дня. В дверь постучал клерк и сказал, что пришел клиент. Адвокат велел ему выйти.
– О боже! – тихо сказал он, дослушав до конца. Женщина видела, что лицо его искажено гневом и жалостью. – Эстер…
– Вы сможете ей помочь? – умоляюще спросила она. – Если вы этого не сделаете, ее повесят. А мальчик останется в том доме – и все будет продолжаться!
– Я знаю. – Рэтбоун встал и подошел к окну. – И сделаю все, что смогу. Дайте мне подумать. Приходите завтра вместе с Монком. – Руки его сжались в кулаки. – У нас нет ни единого доказательства.
Мисс Лэттерли хотела крикнуть, что они непременно должны быть, но вспомнила, что Оливер никогда не бросался словами. Она встала и подошла к нему.
– Вы и прежде творили чудеса, – напомнила она.
Юрист глянул на нее и улыбнулся:
– Моя дорогая Эстер…
Она продолжала смотреть ему в глаза – умоляя, требуя.
– Я попытаюсь, – тихо сказал Рэтбоун. – Обещаю вам, что попытаюсь.
Женщина ответила ему быстрой улыбкой и внезапно погладила Оливера по щеке, сама не зная почему. Затем повернулась и, высоко подняв голову, прошествовала мимо клерка и дальше, на улицу.
Утром следующего дня Рэтбоун, Монк и мисс Лэттерли встретились в конторе на Вир-стрит. Двери были заперты, а все прочие дела отложены. Было это 16 июня.
Уильям выслушал рассказ Эстер о том, что ей удалось выяснить в Карлайон-хаус. Бледный, с плотно сжатыми губами, он сидел и стискивал кулаки. Это был чувствительный удар по его самомнению. Он не мог простить себе, что, ослепленный безупречной репутацией генерала Карлайона, не решился предположить ничего подобного. Но сильнее уязвленной гордости сыщика было чувство гнева. Все его мысли теперь сосредоточились на Александре и Кассиане.
– Это можно считать самообороной? – спросил он Оливера. – Ее освободят?
– Нет, – тихо сказал адвокат. Он был очень хмур этим утром, и его длинное лицо выглядело усталым. – Я всю ночь изучал различные дела, искал подходящую статью закона и каждый раз возвращался к мысли, что единственный шанс – это спровоцированное убийство. По закону, если некое лицо подверглось чрезвычайно сильной провокации, то убийство может рассматриваться как непредумышленное.
– Но этого мало, – перебил его детектив. – Есть еще смягчающие обстоятельства. Господь свидетель, что ей оставалось делать?! Муж совершает кровосмешение и содомию с ее сыном. Да тут не только право, но и долг – защитить своего ребенка. А по закону у нее даже не было прав на сына. Ребенок принадлежит отцу, но в каком законе сказано, что отец может проделывать такое с собственным чадом?
– Разумеется, это противоестественно, – подтвердил Рэтбоун, стараясь унять дрожь в голосе. – Но закон действительно не предоставляет женщине никаких прав на ребенка. У нее нет собственных средств на содержание детей. Она не может оставить супруга, не получив на то его согласие. И уж, конечно, не может забрать ребенка с собой.
– То есть единственный выход – убить мужа? – Монк был бледен. – Как мы можем терпеть такие законы? Их несправедливость очевидна!
– Мы изменяем их, не отменяя, – ответил юрист.
Уильям коротко и яростно выругался.
– Согласен, – с несколько натянутой улыбкой сказал Оливер. – Но давайте вернемся к делу.
Сыщик и Эстер молча воззрились на адвоката.
– Непредумышленное убийство – самое большее, на что мы можем надеяться, и доказать его будет весьма затруднительно, – объясним он им. – Если нам все же это удастся, то наказание определит суд. Закон в этих случаях предусматривает заключение от нескольких месяцев до десяти лет.
Его собеседники с облегчением вздохнули, а мисс Лэттерли даже вымученно улыбнулась.
– Но, повторяю, это еще следует доказать, – продолжал Рэтбоун. – И сделать это будет сложно. Генерал Карлайон – герой, а людям не нравится, когда образы героев чернят или даже просто разрушают. – Он откинулся на спинку стула, засунув руки в карманы. – Мы склонны видеть человека либо хорошим, либо плохим. Так проще и для наших мозгов, и для сердца. Черное и белое. Нам больно сознавать, что обожаемый всеми человек, исполненный высочайших достоинств, может обладать самыми омерзительными, отталкивающими наклонностями.
Оливер говорил, глядя поверх голов Эстер и Уильяма, словно сам с собой:
– Если же мы все-таки признаем это, то немедленно начинаем ненавидеть своего бывшего кумира, точно так же, как раньше обожали его. Крушение иллюзий приводит людей в ярость. Они чувствуют себя так, словно их предали… – Красивые губы Рэтбоуна сложились в печальную улыбку. – Немногие могут пережить крушение иллюзий достойно и с честью. Боюсь, что таких храбрецов найдется очень мало. Люди весьма неохотно верят тому, что может возмутить их покой. А времена сейчас беспокойные: война, разговоры о неумелом командовании и бесполезных жертвах, мятежные настроения в Индии, наконец… Одному богу известно, чем это все закончится! – Он откинулся на спинку стула. – Нам нужны герои. Мы не желаем видеть их слабости и отвратительные наклонности, которые сами не всегда осмеливаемся даже назвать по имени.
– Мне наплевать, что людям нравится, а что нет! – взорвался Монк. – Это правда. И мы должны заставить их ее увидеть. Что же, повесить невинную женщину только потому, что правда показалась нам отвратительной?
– Многие бы предпочли именно такое решение. – Оливер взглянул на него с легкой усмешкой. – Но я не намерен доставить им это удовольствие.
– Если ее повесят, значит, нашему обществу уже ничто не поможет, – еле слышно произнесла Эстер. – Когда мы закрываем глаза на зло, потому что оно нам отвратительно, мы невольно становимся его соучастниками. Мало-помалу мы сами делаемся такими же, как те, кто его творит, ведь творят они его с нашего молчаливого согласия.
Адвокат бросил на нее ласковый взгляд.
– Мы обязаны это доказать, – произнес сквозь зубы Уильям. – Мы не должны оставлять им ни одного шанса.
– Я попытаюсь. – Рэтбоун перевел взгляд с женщины на детектива и обратно. – Но у меня пока очень мало сведений. В идеале мне нужно знать имена других участников этого кружка, поскольку их может оказаться несколько. – Он повернулся к Эстер. – И, разумеется, я не осмелюсь огласить ни одно из этих имен, если у меня не будет убедительных доказательств. Кассиану всего восемь лет. Я могу вызвать его в суд, но разрешат ли ему дать показания, будет зависеть от решения судьи. И одних его слов будет маловато.
– Я думаю, Дамарис тоже кое-что знает, – задумчиво сказала мисс Лэттерли. – Я, правда, не уверена, но, по-моему, она выяснила на том вечере что-то потрясшее ее до глубины души.
– Многие могут это подтвердить, – добавил Монк.
– Если она на это согласится, нужно еще, чтобы ей поверили, – сказал Оливер. – Но и в этом случае есть затруднение. Она вызвана как свидетель обвинения.
– Дамарис? – недоверчиво переспросила Эстер. – Но почему? Я думала, она на нашей стороне.
Адвокат невесело улыбнулся:
– У нее не было выбора. Ее вызвал обвинитель, и она обязана явиться, иначе это будет рассматриваться как неуважение к суду. Кроме нее, вызваны Певерелл Эрскин, Фентон и Сабелла Поул, Максим и Луиза Фэрнивел, доктор Харгрейв, сержант Ивэн и Рэндольф Карлайон.
– То есть все! – Женщина была в ужасе. У нее внезапно исчезла всякая надежда. – Что же остается нам? Вы вправе тоже их вызвать?
– Нет, свидетель вызывается лишь одной стороной. Но я могу задавать им дополнительные вопросы, – пояснил Рэтбоун. – Конечно, мне было бы много легче, окажись они свидетелями защиты. Кстати, обвинение вызвало не всех родственников. Я мог бы привлечь Фелицию Карлайон, но не думаю, что это целесообразно. Хотя, возможно, я вызову ее в последний момент, когда ей придется считаться с показаниями других свидетелей.
– Она ничего не скажет, – покачала головой мисс Лэттерли. – Даже если знает. А по-моему, она знает. Вы можете представить Фелицию в суде, публично подтверждающей, что члены ее семьи повинны в кровосмешении и содомии?
– Добровольно она этого не скажет. – Лицо Оливера по-прежнему было угрюмым, но в глазах у него зажегся холодный огонек. – Однако в том и заключается, дорогая моя, искусство адвоката – вынуждать людей говорить то, о чем они сами предпочли бы молчать.
– Да уж, – проворчал Монк. – Что-что, а это вы умеете.
– Верно, – подтвердил Рэтбоун, и какое-то время двое мужчин с вызовом смотрели друг на друга.
– И Эдит, – подсказала Эстер. – Вы можете вызвать Эдит. Она хочет помочь нам.
– А что она знает? – повернулся к женщине Уильям. – Одного желания помочь мало.
Но мисс Лэттерли не обратила внимания на его слова.
– Еще мисс Бушан, – добавила она. – Уж она-то знает точно.
– Она у них служит. – Оливер закусил губу. – Пожилая женщина с горячим нравом и преданная семейству… Если она начнет свидетельствовать против них, ей этого не простят. Ее просто вышвырнут на улицу, и она останется без куска хлеба и без крыши над головой. А в ее годы новую работу подыскать трудновато. Незавидная судьба.
Эстер снова почувствовала всю безнадежность их положения.
– Тогда что же мы можем сделать? – спросила она в отчаянии.
– Найти других свидетелей, – ответил адвокат. – И соучастников.
Монк призадумался:
– Тут одно из двух: либо они сами наведывались к мальчику, либо приглашали его к себе. Слуги должны знать, кто приходил в гости. Лакей наверняка помнит, кто приглашал к себе домой ребенка… – Его лицо исказилось. – Бедный мальчуган! – Он с сомнением покосился на Рэтбоуна. – Но даже если подтвердится, что этой мерзостью с ним занимались и другие мужчины, – как доказать, что среди них был его отец и что Александра об этом узнала?
– Вы, главное, принесите мне факты, – ответил Оливер. – А уж распоряжаться ими предоставьте мне.
Уильям встал, отодвинув стул:
– Тогда не будем терять времени. Видит бог, его и так в обрез.
– А я пойду и попытаюсь убедить Александру Карлайон, – сказал Рэтбоун с натянутой улыбкой. – Без ее разрешения мы все равно не сможем пустить это в ход.
– Оливер! – Эстер была ошеломлена его последними словами.
Адвокат повернулся к ней и мягко коснулся ее руки:
– Не беспокойтесь, моя дорогая. Вы проделали все блестяще. Вы открыли истину. Позвольте же и мне выполнить свою часть работы.
Какое-то время женщина неотрывно смотрела ему в глаза. Потом наконец она перевела дыхание.
– Конечно, – сказала она. – Извините. Отправляйтесь к Александре. А я пойду и расскажу все Калландре. Думаю, ее это ужаснет не меньше нашего.
Александра Карлайон стояла, чуть запрокинув голову к окошку под потолком. Она обернулась и вздрогнула, увидев Оливера.
Дверь закрылась, лязгнул металл, и они остались вдвоем.
– Вы зря теряете время, мистер Рэтбоун, – хрипло произнесла она. – Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказала.
– Я и не прошу вас об этом, миссис Карлайон, – вежливо ответил адвокат. – Я знаю, почему вы убили мужа, и, видит бог, сделал бы на вашем месте то же самое.
Женщина посмотрела на него непонимающе.
– Чтобы уберечь вашего сына от дальнейшей противоестественной связи… – продолжил Оливер.
Александра побледнела еще больше, и глаза ее широко раскрылись. В тусклом свете они показались ему почти черными.
– Вы… знаете… – Она тяжело опустилась на койку. – Вы не можете знать. Пожалуйста…
Рэтбоун присел рядом и повернулся к ней:
– Миссис Карлайон, я понимаю, что вы готовы пойти на виселицу, лишь бы не раскрывать эту унизительную тайну. Но я вынужден сообщить вам нечто ужасное, после чего вы, возможно, измените свое решение.
Узница подняла на него глаза.
– Ваш муж был не единственным, кто использовал таким образом вашего сына, – сказал Оливер.
Дыхание Александры прервалось. Казалось, она не в силах набрать воздуха в легкие. Женщина была на грани обморока.
– Вы должны бороться, – тихо, но настойчиво произнес юрист. – Вполне возможно, что вторым был его дедушка и что есть еще кто-то третий. Вам потребуется все ваше мужество, но вы должны сказать правду. Необходимо уничтожить их, чтобы они больше не смогли причинить вреда ни Кассиану, ни любому другому ребенку.
Заключенная покачала головой, все еще пытаясь вдохнуть глубже.
– Вы должны! – Рэтбоун взял ее за руки. Сначала ее пальцы показались ему вялыми, бессильными, но потом они вдруг судорожно вцепились в него. – Вы должны! Иначе Кассиан останется со своим дедом и трагедия продолжится. Выходит, вы зря убили своего мужа! И на виселицу пойдете – зря!
– Я не могу… – Он еле расслышал ее слова.
– Можете! Вы не одиноки. Вам помогут. Те, кто знают правду, тоже испуганы, но они придут вам на помощь. Ради вашего сына вы должны продолжать борьбу. Скажите правду, и я заставлю их поверить! Понять!
– Вы сможете?
Оливер вздохнул. Глаза их встретились.
– Да, – тихо сказал юрист. – Смогу.
Александра смотрела на него в полном изнеможении.
– Смогу, – повторил он еще раз.
Глава 9
Суд над Александрой Карлайон начался утром в понедельник 22 июня. Майор Типлейди непременно хотел там присутствовать, и отнюдь не из праздного любопытства. Явиться на суд в качестве зрителя он считал неприличным вторжением в чужую жизнь, но дело миссис Карлайон давно уже не казалось ему чужим. Майору хотелось морально поддержать Александру и все ее семейство, а если быть честным до конца, то в первую очередь Эдит.
Выйдя из дома, он с удовлетворением отметил, что нога его слушается и, похоже, вполне зажила. Однако когда майор попытался сесть в кеб, выяснилось, что сгибаться как до€лжно она не желает. Сообразив, что выбраться из кеба возле суда ему будет еще труднее, взбешенный и пристыженный Типлейди вернулся домой. Стало ясно, что ноге необходима еще как минимум неделя покоя.
Тогда, воспользовавшись тем, что Эстер по-прежнему состоит у него на службе, майор поручил ей присутствовать на суде вместо него и затем подробнейшим образом все ему сообщать – суть показаний, малейшие тонкости в поведении свидетелей и присяжных, а также (тут Типлейди целиком полагался на проницательность женщины), не юлил ли кто-либо из выступавших, уклоняясь от строгой истины. Для этой цели он даже вручил сиделке блокнот и несколько заточенных карандашей.