Предательство по любви Перри Энн

В воскресенье после полудня он уже стоял на ступенях крыльца каменного дома, построенного еще при короле Георге. Домик содержался в порядке, по обеим сторонам гравийной дорожки цвели розы. Монк набрался храбрости и постучал – чисто механическое действие, осознанное, но совершенное почти против воли.

Ждать, казалось, пришлось целую вечность. Где-то в саду щебетали птицы, за стеной, окружавшей дом священника, ветер играл листвой яблонь. В отдалении послышалось блеяние ягненка, и ему ответила овца.

Затем дверь внезапно отворилась. Приближающихся шагов гость так и не услышал. На пороге возникла бойкая хорошенькая девушка в крахмальном переднике.

В горле у Уильяма пересохло, и ему пришлось откашляться.

– Доброе утро… То есть добрый день. Я… прошу прощения за беспокойство в такой… э… час… но я прибыл из Лондона… вчера… – Столь нечленораздельно он еще никогда не изъяснялся. – Могу я поговорить с миссис Уорд? Дело весьма важное. – Монк подал визитную карточку, где были указаны лишь его имя и адрес, но не род занятий.

Служанка посмотрела на него с сомнением. Взгляд ее остановился на новой лакированной обуви, отметил, что башмаки и нижняя часть брюк слегка запылились. Стало быть, незнакомец шел со станции пешком, хотя почему бы и нет – в такой славный денек! Прекрасного покроя жилет, идеальной чистоты крахмальный воротничок и манжеты. В заключение служанка вгляделась в его лицо и приняла решение:

– Я спрошу. – В глазах ее мелькнули смешливые искорки. – Будьте добры, подождите в прихожей, сэр.

Он вошел. Судя по всему, гостей здесь принимали не часто. Девушка удалилась, и детектив позволил себе оглядеться. У стены стояли большие, украшенные причудливой резьбой часы. Мягкие кресла золотисто-коричневой кожи показались ему несколько выпадающими из общего стиля этой уютной комнаты. Пол был застелен ковром, а над камином висел традиционный пейзажик с преобладанием голубых тонов. Сыщик предпочел бы мягкие оттенки серого и коричневого…

Затем взгляд его перебежал на спинку ближайшего кресла, и Монк почувствовал, как тело невольно напряглось. Узор на чехле был ему знаком до боли: белый вереск и пурпурные ленты.

Это было нелепо. Он и так знал, что это та самая женщина. Понял это уже из рассказа Маркхэма. Никаких доказательств не требовалось.

За дверью послышались легкие быстрые шаги, и ручка повернулась.

Сыщик почувствовал, что задыхается.

Она вошла. Он ни на секунду не усомнился в том, что это именно она. Золотисто-карие, широко расставленные глаза с длинными ресницами, нежные пухлые губы, стройная фигура – все в ней было ему знакомо.

Она узнала его немедленно – и побледнела.

– Уильям? – выдохнула Гермиона. Затем она взяла себя в руки и прикрыла за собой дверь. – Уильям… ради бога… зачем вы здесь? Я никогда не думала… снова вас увидеть. – Она медленно двинулась к нему, не спуская глаз с его лица.

Он хотел ответить, но не нашел слов. Чувства переполняли его. Что она думает о нем, как относится к нему? Почему они расстались? Что это было? Его нежелание обременить себя семьей или просто трусость? Конечно, нет. Скорее всего – гордость и эгоизм.

– Уильям? – повторила женщина. Гость молчал, и это испугало ее еще больше. – Уильям, что случилось?

Он не знал, как ей все объяснить. Не мог же он воскликнуть: «Наконец-то я нашел тебя, только вот не помню, почему мы вообще расстались!»

– Я… Я хотел узнать, как вы живете, – сказал Монк, не в силах выдумать ничего лучше.

– Я… У меня все хорошо. А вы? – Женщина окончательно растерялась. – Что привело вас сюда?.. Новое расследование?

– Нет… – Он сглотнул. – Я пришел повидаться с вами.

– Зачем?

– Зачем… – Странный вопрос. Затем, что он любил ее. Затем, что она была нужна ему как воздух. – Гермиона! – выдохнул он вдруг со всей страстью.

Она попятилась, бледнея, и ее руки метнулись к груди:

– Уильям! Прошу вас…

Внезапно сыщик почувствовал слабость. Что, если он уже вел с ней этот разговор однажды – и получил отказ? Не потому ли его мозг столь упорно противился восстановить это? Он помнил, что любил, но забыл, что безответно!

Монк стоял неподвижно, чувствуя теперь лишь ужас и раскаяние.

– Уильям, вы обещали, – еле слышно произнесла Гермиона, глядя при этом не на него, а в пол. – Я не могу. Я говорила вам и раньше: мне страшно. Я не в силах это сносить. Вы одержимы своей работой. Постоянно вмешиваетесь в чужие трагедии, слишком увлечены борьбой с несправедливостью. Любой ценой добиваетесь желаемого. Беда в том, что я не готова так дорого платить за что бы то ни было. – Она подняла на него умоляющий взгляд. – Ваши чувства слишком сильны. Они пугают меня. Вы меня пугаете. Я чувствую иначе. Я не хочу, чтобы меня так любили. Мне не выдержать такого напряжения. Я хочу… – Женщина закусила губу. – Я хочу покоя, комфорта…

Комфорта! Боже милостивый!

– Уильям! Не сердитесь, я ничего не могу с собой поделать, и вы должны это понять. Зачем вы вернулись? У меня есть муж, Джеральд, и он очень добр ко мне. Конечно, он благодарен вам за все, что вы для меня сделали… – торопливо говорила Гермиона, и детектив видел, что она сильно испугана. – Вы знаете, что и я никогда не устану благодарить вас. Вы спасли мне жизнь… и репутацию. Но прошу вас… – Она замолчала, потрясенная его молчанием, не зная, что еще добавить.

Ради собственного достоинства Монк был обязан успокоить ее, объяснить, что он вовсе не собирался тревожить ее мирное существование. Все встало на свои места. Ее отпугнул его страстный темперамент. Она просто не способна выносить такую бурю чувств. Нежность этой женщины коренилась в страхе перед сильными ощущениями. Страсть Уильяма не вызывала в ней ответной страсти.

– Я рад, что вы теперь счастливы, – с трудом произнес он. – Вам незачем пугаться. Я заехал просто так. Побывал в Гилдфорде, а теперь возвращаюсь в Лондон – там сейчас судят одну женщину за убийство мужа. Дело настолько похожее, что я невольно вспомнил о вас и решил узнать, как вы живете. Узнал – и ухожу.

– Спасибо. – Его возлюбленная вздохнула с облегчением. – Я… Мне бы не хотелось, чтобы Джеральд узнал о вашем визите. Ему бы это не понравилось…

– Тогда и не говорите ему, – посоветовал Монк. – А служанке объясните, что приходил старый знакомый – осведомиться о вашем здоровье.

– Я здорова и счастлива. Спасибо, Уильям. – Женщина явно испытывала неловкость, возможно почувствовав, насколько жалко прозвучали ее слова. Теперь любое промедление со стороны ее гостя явилось бы намеком на желание отомстить ей за отказ. А сыщик не хотел после жалеть о содеянном.

– Что ж, я вернусь на станцию и подожду следующего поезда на Лондон. – Он двинулся к двери, и Гермиона поспешно отворила ее перед ним.

Детектив попрощался и двумя минутами позже уже шагал по обсаженной деревьями дороге. Ветер играл сиявшей на солнце листвой, щебетали птицы… То здесь, то там виднелись цветущие живые изгороди, наполняя воздух нежным ароматом. На глаза невольно наворачивались слезы, но не от жалости по утраченной любви, а от сознания ее изначальной тщетности. С нежного, но пустого личика Гермионы он собственноручно вылепил желанный образ и наполнил его несуществующим содержанием.

Монк заморгал и ускорил шаги. У него был твердый характер, часто жестокий, но самое главное – мужественный. Если раньше его не могли сломить никакие невзгоды, то не сломит и эта.

В воскресенье Эстер удалось повидаться с Дамарис. К счастью, на этот раз ей не пришлось встречаться с родителями подруги. Эдит сразу провела ее в то крыло дома, где в относительном уединении жили супруги Эрскин. Мисс Лэттерли испытывала бы неловкость, общаясь с Фелицией, зная то, что ей удалось узнать.

С Дамарис необходимо было поговорить с глазу на глаз, без риска постороннего вмешательства. Ошарашить фактами, собранными Монком, и, быть может, выудить у нее признание. Миссис Собелл, не пускаясь в расспросы, согласилась отвлечь Певерелла и увести его под каким-нибудь предлогом из дома. Сама Эстер сказала ей лишь то, что разговор с ее сестрой предстоит весьма деликатный и касается довольно болезненной темы. Она не решилась открыть подруге страшную правду – та могла испугаться, и тогда все их с Оливером и Уильямом планы пошли бы прахом.

Ожидая миссис Эрскин, Эстер вновь и вновь убеждала себя в необходимости такого пусть частичного, но все-таки обмана.

Комната была типична для Дамарис: с одной стороны, в обстановке чувствовалась любовь хозяйки к порядку, приличию и комфорту, но с другой – многое свидетельствовало о ее склонности к оригинальности и бунтарству. Идиллические пейзажи соседствовали с репродукциями самых экспрессивных работ Уильяма Блейка. На полке можно было заметить книги по религии, философии и рядом – обзоры современной политики. Создавалось впечатление, что в комнате проживают два совершенно разных человека.

Миссис Эрскин вошла, облаченная в новое платье, однако такое старомодное, что при взгляде на него невольно возникала мысль о временах французской империи. Впрочем, пережив первое удивление, Эстер присмотрелась и поняла, что при всей оригинальности такого наряда он весьма удобен. Красавица Дамарис любила эффекты, но не брезговала и комфортом.

– Рада вас видеть, – тепло приветствовала она гостью. Лицо ее было бледным, а под глазами залегли круги, свидетельствующие о бессонной ночи. – Эдит сказала, что вы хотите поговорить об этом ужасном деле. Право, не знаю, что я могу вам сказать. Какое несчастье! – Она тяжело опустилась на диван, а потом машинально, ради удобства, подобрала под себя ноги и грустно улыбнулась. – Боюсь, ваш Рэтбоун забрел на слишком глубокое место – он недостаточно сметлив, чтобы выручить Александру. – Дамарис поморщилась. – И, насколько я могу судить, он даже не пытается этого сделать. В чем причина, Эстер? Неужели он отчаялся?

– О нет, – быстро сказала мисс Лэттерли, уязвленная выпадом против Рэтбоуна. Она уселась неподалеку от миссис Эрскин. – Просто он выжидает. Его черед еще настанет.

– Как бы не было поздно! Присяжные уже мысленно приговорили ее. Вы видели их лица? Я видела.

– Нет. Есть факты, которые могут изменить ход всего процесса, поверьте!

– В самом деле? – Дамарис в сомнении скривила лицо. – Не могу себе представить.

– Не можете?

Хозяйка покосилась на гостью:

– Вы произнесли это так, словно полагаете, что мне эти факты известны. Но я не знаю ничего такого, что могло бы повлиять на решение присяжных.

Выбора не было. Эстер понимала, что сейчас хороши все средства, включая и предательство.

– Вы находились в тот вечер в доме Фэрнивелов, – напомнила она, хотя это было и так хорошо известно им обеим.

– Я ничего не знаю, – искренне ответила Дамарис. – Видит бог, если бы я что-то знала, я бы сказала об этом раньше!

– Сказали бы? Независимо от того, насколько ужасно это прозвучит?

Красавица нахмурилась:

– Ужасно? Александра толкнула Таддеуша через перила, затем сошла вниз, взяла алебарду и вонзила ее в его бесчувственное тело! Вот что ужасно. Что может быть еще ужаснее?

Ее собеседница сглотнула, но не отвела глаз:

– То, что вы обнаружили, поднявшись в комнату Валентайна Фэрнивела, незадолго до смерти Таддеуша.

Дамарис побледнела. Лицо ее сделалось уязвимым и словно помолодело.

– Это не имеет отношения к смерти Таддеуша, – очень тихо произнесла она. – Абсолютно никакого… Это было другое… – Она чуть ссутулилась, и голос ее сорвался.

– Думаю, что имеет. – Мисс Лэттерли не могла позволить себе быть мягкой.

Тень горькой улыбки скользнула по лицу миссис Эрскин и исчезла.

– Вы ошибаетесь. Поверьте, это не так.

– Не могу. Я могу лишь поверить в то, что вы так считаете. Но, по-моему, вы не правы.

Лицо Дамарис застыло.

– Вы ничего не знаете, а рассказать вам я не могу. Жаль, но Александре это никак не поможет. Это не ее горе, а мое.

Сердце Эстер сжималось от жалости и стыда.

– Вы знаете, почему Александра убила мужа? – спросила она.

– Нет.

– А я знаю.

Миссис Эрскин вскинула голову. Глаза ее широко раскрылись.

– Почему? – сдавленно отозвалась она.

Ее гостья сделала глубокий вдох.

– Потому что он вступил в противоестественную связь с собственным сыном, – негромко произнесла она, и в наступившей тишине ее слова прозвучали до непристойного прозаично, как если бы Эстер изрекла какую-то банальность, которую они обе забудут спустя несколько секунд.

Дамарис не вскрикнула и не упала в обморок. Она даже не отвела взгляда – лишь побледнела сильнее прежнего.

Мисс Лэттерли стало не по себе, когда она наконец осознала самое страшное: ее собеседница даже не была удивлена. Значит, Монк прав. Тот вечер открыл ей глаза на грехи Певерелла. Женщина готова была обнять Дамарис, точно рыдающего ребенка, но что толку – эту рану уже не исцелить!

– Вы знали, не так ли? – спросила она вслух. – Вы убедились в этом в тот вечер?

– Нет, не знала, – тихо и безразлично отозвалась миссис Эрскин.

– Вы знали. Вы знали, что Певерелл тоже занимается этим – с Валентайном Фэрнивелом. Это потрясло вас. Вы были на грани истерики. Не понимаю, как вам вообще удалось сдержаться. Я бы на вашем месте не смогла…

– О боже, нет! – Наконец-то ужас взломал лед в душе красавицы. – Нет! – Она рванулась вперед, причем так неловко, что сползла с дивана и оказалась на полу. – Я не знала. Певерелл здесь ни при чем! Как вы вообще могли подумать такое?! Это… Это безумие! Кто угодно, но только не он!

– И все же вы знали. – Эстер впервые почувствовала сомнение. – Разве не это вы обнаружили, войдя в комнату Валентайна?

– Нет! – Дамарис умоляюще простирала руки к мисс Лэттерли, и притворства в этом не чувствовалось. – Нет, Эстер… Ради бога, поверьте, вы ошибаетесь!

Женщина боролась с собой. Могло ли это быть правдой?

– Тогда что вы там увидели? – Она нахмурилась, собираясь с мыслями. – Вы вышли из комнаты Валентайна, как после светопреставления. Почему? Что еще вы могли там обнаружить? Если это не имеет отношения к Александре и Таддеушу… или к Певереллу… то тогда к кому?

– Я не могу вам сказать!

– А я не могу вам поверить. Рэтбоун вызовет вас для дачи показаний. Кассиан был растлен своим отцом, своим дедом, прошу прощения, и кем-то еще. Мы должны выяснить, кто этот третий, и доказать его причастность. Иначе Александра будет повешена.

Бледность Дамарис приобрела сероватый оттенок, и лицо ее словно сморщилось.

– Я не могу вам сказать. Это… это убьет Певерелла. – Она метнула взгляд на Эстер. – Нет. Нет, клянусь вам, это не то, что вы думаете.

– Вам никто не поверит, – тихо сказала мисс Лэттерли, хотя сама уже прониклась к ней доверием. – Что еще это могло быть?

Миссис Эрскин уронила голову на руки и еле слышно заговорила, периодически всхлипывая:

– Когда я была моложе и еще не повстречала Пева, я влюбилась в одного человека. Сперва я любила его… целомудренно. Потом… полагая, что теряю его, полюбила безумно… по крайней мере, мне так казалось. А после…

– Вы вступили с ним в интимную связь, – отчетливо произнесла Эстер. Она не была шокирована. Возможно, на месте этой женщины она поступила бы точно так же. Даже не обладая эффектной внешностью Дамарис, мисс Лэттерли уже успела испытать на себе чары любви.

– Да. – Миссис Эрскин задохнулась. – Я не думала… что все так закончится.

Эстер ждала. Похоже, ей еще многое предстояло услышать.

Кое-как справившись с собственным голосом, Дамарис продолжила:

– Я узнала, что у меня будет ребенок. И мне помог Таддеуш. Я как раз это имела в виду, когда упоминала о его отзывчивости. Я и не представляла, что мама в курсе… Брат предложил мне на время уехать и после родов отдать ребенка в хорошие руки. Это был мальчик. Я видела его всего один раз. Такой хорошенький… – Она не смогла удержаться от слез, и тело ее сотрясли рыдания.

Мисс Лэттерли тоже соскользнула на пол и обняла руками вздрагивающие плечи Дамарис. Наконец та слегка успокоилась, и Эстер повторила вопрос:

– Так что вы узнали тем вечером?

– Я узнала, где мой сын был все это время. – Красавица всхлипнула и села прямо, доставая носовой платок – крохотный клочок кружевной ткани, ровным счетом ни на что не пригодный.

Ее гостья поднялась с пола, прошла в гардеробную и, взяв кусок мягкого льняного полотна, молча вручила его Дамарис.

– Ну? – спросила она через некоторое время.

– Спасибо. – Ее собеседница по-прежнему сидела на полу. – Я узнала, где он. Я узнала, что сделал Таддеуш. Кому он его… отдал.

Эстер опустилась в кресло, не проронив ни слова.

– Фэрнивелам, – жалко улыбнувшись, продолжала миссис Эрскин. – Валентайн Фэрнивел – мой сын. Я поняла это, как только его увидела. Ведь я помнила его совсем маленьким ребенком, так как почти не бывала в доме Фэрнивелов из-за того, что недолюбливала Луизу. И даже если бывала, Валентайн все равно в это время находился в школе. А в этот раз он был дома после кори. Я встретилась с ним… – Женщина глубоко и прерывисто вздохнула. – Он так изменился и теперь как две капли воды похож на своего отца в юности…

– На своего отца? – Мисс Лэттерли напрягла память. Валентайн и в самом деле кого-то напоминал ей, но кого?

– Чарльз Харгрейв, – тихо сказала Дамарис, и Эстер словно прозрела. Ну конечно: глаза, рост, размах плеч, манера держаться…

И тут же другая ужасная мысль пришла ей вголову.

– Но почему вас так убило это открытие? Вы же были не просто потрясены, а именно убиты! Почему? Даже если бы Певерелл узнал, что Валентайн – сын доктора Харгрейва, он бы не связал это с вами…

Миссис Эрскин прикрыла глаза. Голос ее вновь был исполнен боли:

– Я не знала, что Таддеуш растлил Кассиана, поверьте, не знала. Но я знала, что папа растлил самого Таддеуша, когда тот был ребенком. Я видела это по его глазам. В них были страх, смущение, боль и тайное удовольствие. К сожалению, с Кассианом я тоже виделась редко. А о брате я все знала еще и потому, что… сама однажды увидела это.

Эстер хотелось сказать ей что-нибудь, но она не находила слов.

Дамарис зажмурилась:

– А теперь – то же самое выражение в глазах Валентайна, – сдавленно проговорила она. – Я поняла – его тоже растлили. Решила, что это Максим, и возненавидела его до такой степени, что готова была убить. Но мне и в голову не приходило, что и Таддеуш тоже… О господи! Бедная Алекс… Неудивительно, что она убила его. Я бы сделала то же самое на ее месте. Знай я точно, что это он растлил Валентайна… Но я не знала; думала, этим грешат только родные отцы… – Она хрипловато, почти истерически засмеялась. – Я так же виновна, как и Александра, если не в поступках, то в намерениях. Меня остановила только нерешительность – только это…

– Многие из нас невинны лишь потому, что не представилось возможности совершить преступление, – мягко сказала мисс Лэттерли. – Не корите себя. Вы сами не знаете, решились бы или нет, будь у вас такой шанс.

– Решилась бы, – без колебаний ответила красавица, а затем посмотрела на Эстер. – Что мы можем сделать для Алекс? Будет чудовищно, если они повесят ее! Любая мать поступила бы точно так же.

– Засвидетельствуйте это, – незамедлительно ответила женщина. – Расскажите всю правду. Мы должны убедить присяжных, что она защищала своего ребенка.

Дамарис отвернулась. Глаза ее были полны слез.

– Но мне придется рассказать про Валентайна! – воскликнула она. – А Певереллу ничего не известно. Пожалуйста…

– Скажите ему сами, – вполголоса проговорила Эстер. – Он любит вас и знает о вашей любви к нему.

– Но мужчины злопамятны, они не прощают таких вещей… – В голосе миссис Эрскин снова зазвучало отчаяние.

Мисс Лэттерли же молила Бога, чтобы ее муж оказался в этой истории ни при чем.

– Певерелл – не просто мужчина, – задыхаясь, сказала она. – Не судите о нем, как обо всех прочих. Дайте ему возможность проявить великодушие. – Женщина говорила, не веря себе самой. – Дайте ему возможность простить вас, любить вас такой, какая вы есть, а не такой, какой вы хотели бы казаться.

– Вы думаете, он поймет?

– Ради бога, попытайтесь!

– Если не поймет, я его потеряю!

– А если вы солжете, Александра потеряет жизнь. Что бы об этом сказал Певерелл?

– Хорошо. – Дамарис медленно поднялась. – Я должна открыться ему. Видит бог, я не хотела. А Чарльз… Как мне смотреть ему в глаза? Я знаю. Не повторяйте, я все знаю сама. Я должна сказать Певу. Другого пути нет.

– Конечно. – Эстер ободряюще коснулась руки собеседницы. – Простите, но у меня тоже не было выбора.

– И это я знаю, – ответила та с вымученной улыбкой. – Только постарайтесь спасти Алекс. Мне бы не хотелось жертвовать всем впустую.

– Я сделаю все, что смогу. Все, что смогу. Обещаю.

Глава 12

Александра с бледным, застывшим лицом сидела на деревянной скамье в тесной камере. Ее измождение достигло предела. Под глазами залегли тени от бессонницы. Несчастная исхудала еще сильнее, а ее волосы окончательно утратили блеск.

– Я больше не могу, – устало сказала она. – Я не вижу в этом смысла. Это только повредит Кассиану – ужасно повредит. – Она глубоко вздохнула; поднялась и опустилась на груди ткань ее серой тюремной блузы. – Мне не поверят. Да и с чего бы? Никаких доказательств нет и быть не может. Как вообще можно такое доказать? Люди занимаются этим тайно, так, чтобы никто не узнал.

– Вы же узнали, – тихо напомнил ей Рэтбоун. Он сидел напротив, пристально глядя на свою подопечную.

Она горько улыбнулась.

– И кто мне поверит?

– Я не это имел в виду, – терпеливо объяснил адвокат. – Если узнали вы, значит, могли узнать и другие. Таддеуш сам был растлен, будучи ребенком.

Миссис Карлайон вскинула голову, и Оливер увидел в ее глазах удивление и жалость.

– В первый раз слышите? – Он сочувственно посмотрел на нее. – Я, признаться, думал иначе.

– Простите, – прошептала женщина. – Но если он сам… как же он мог потом… собственного сына! – Лицо ее выразило смятение и боль. – Не понимаю.

– Я тоже, – просто ответил Рэтбоун. – Поскольку мне это незнакомо. Но кое-что я могу представить. – Он замолчал, не уверенный, слушает ли его Александра.

– Да? – тихо спросила она.

– Вообразите, сколько ему самому пришлось выстрадать. Вся его жизнь была полна стыда и страха перед разоблачением. Но та непреодолимая потребность, которая заставила его растлить собственного ребенка…

– Прекратите! – потребовала заключенная, вновь вскидывая глаза. – Я и так казню себя ежеминутно. Вы что же думаете, мне легко было на это решиться? – Голос ее сорвался. – Я чуть не сошла с ума, отыскивая другой выход. Я умоляла его остановиться, отправить Кассиана в пансион, удалить его из дома. Предлагала ночами делать со мной все, что ему захочется! – Александра устремила на Рэтбоуна невидящие глаза. – Я любила его. Не скажу, что страстно, но все-таки любила. Он – отец моих детей, и я клялась ему в верности до смерти. Вряд ли он сам когда-нибудь любил меня, но он хотя бы давал мне что мог.

Она сжалась на скамье и закрыла лицо ладонями.

– Вы что же думаете, я не вижу во сне его распростертое на полу тело? Он мне снится все время. Стоит мне закрыть глаза, и снова начинается этот кошмар. Я просыпаюсь в холодном поту. Ужасаюсь, что Бог не простит меня, что я погубила свою душу навеки. – Она совсем сникла. – Но я не могла допустить, чтобы это продолжалось. Я видела, как меняется Кассиан. Вместе с невинностью он утратил веселый нрав, стал скрытным. Начал бояться меня – меня! Он никому больше не верил, постоянно лгал, пугался людей. И еще в нем проявилась… тайная радость греха. Но он кричал по ночам, свертывался в калачик – и плакал. Я должна была положить этому конец!

Оливер, нарушая все свои правила, поднялся и взял свою подзащитную за плечи, чтобы успокоить.

– Конечно. И теперь вы должны довести дело до конца, – сказал юрист твердо. – Если правда не будет произнесена вслух, все продолжится. Дед и еще какой-то мужчина будут делать то же, что проделывал его отец. – Непроизвольно пальцы Рэтбоуна стали жесткими. – Кажется, мы уже догадались, кто третий. И, поверьте, у него не меньше возможностей в этом смысле, чем у самого генерала, – в его распоряжении и день, и ночь.

Александра всхлипнула, едва сдерживая слезы. Адвокат наклонился, коснувшись лбом ее головы. Ее волосы пахли дешевым тюремным мылом.

– Таддеуша растлили в детстве, – безжалостно продолжал он. – Его сестра это знала. Она видела это собственными глазами. Теперь она заметила те же признаки в глазах Валентайна Фэрнивела. Потому-то она и была так потрясена в тот вечер. Она согласна присягнуть.

Миссис Карлайон не ответила, но внезапно перестала всхлипывать и села прямо.

– Мисс Бушан тоже знала о Таддеуше и о его отце. Теперь она знает и о Кассиане, – добавил Оливер.

Не отрывая ладоней от лица, узница прерывисто вздохнула.

– Мисс Бушан не будет свидетельствовать. – Она шмыгнула носом. – Не посмеет. Ее просто уволят – выбросят на улицу. Она все будет отрицать.

Адвокат устало улыбнулся:

– Не беспокойтесь об этом. Я никогда не задаю вопросов, если заранее не знаю ответ. Ложь немедленно выплывет наружу.

– Она погубит себя.

– Решать ей, а не вам.

– Но вы не посмеете! – запротестовала Александра, отняв наконец ладони от лица. – Она же умрет с голоду!

– А что случится с Кассианом? И с вами?

Женщина не ответила.

– Кассиан вырастет и повторит путь своего отца, – безжалостно продолжал Рэтбоун, так как это было единственное, что могло перевесить в ее глазах судьбу мисс Бушан. – И вы это допустите? Стыд и грех – все повторится, и другая женщина, подобно вам, будет страдать при мысли о том, что делают с ее ребенком.

– Я не могу с вами бороться, – прошептала миссис Карлайон.

– От вас этого не требуется, – отозвался Оливер. – Ваше дело – сидеть на скамье подсудимых и вспоминать не только свою вину, но и свою любовь к сыну, а главное – помнить, почему вы это сделали. А объяснять присяжным ваши мотивы предоставьте мне.

– Делайте, что считаете нужным, мистер Рэтбоун. Кажется, я уже не способна мыслить здраво.

– Этого от вас тоже не требуется. – Адвокат встал, чувствуя себя вконец измотанным. Был понедельник, 29 июня. Суд возобновлял работу.

Первым свидетелем защиты выступала Эдит Собелл. Ловат-Смит сидел, небрежно закинув ногу на ногу и склонив голову набок, с видом человека, приготовившегося к забавному зрелищу. Процесс был фактически выигран, и, оглядывая зал суда, обвинитель мог убедиться, что и остальные в этом не сомневаются. Время от времени люди бросали взгляд то на Александру, то на семейство Карлайон в переднем ряду: женщины – в трауре, лицо Фелиции еще и скрыто вуалью, Рэндольф – молчалив и исполнен скорби.

Эдит взошла на возвышение. Она дважды запнулась, принимая присягу. Молодая женщина явно нервничала и чувствовала себя неловко. Однако держалась она прямо, словно горе, поразившее ее семейство, не легло на ее плечи тяжким грузом.

– Миссис Собелл, – вежливо начал Рэтбоун. – Вы – сестра убитого и невестка обвиняемой?

– Да.

– Вы хорошо знали вашего брата?

– Не очень. Он был намного старше меня и ушел в армию, когда я была еще ребенком. Но, конечно, когда он вернулся после службы за границей, я узнала его получше. Он жил недалеко от Карлайон-хаус, где я поселилась после смерти мужа.

– Не могли бы вы обрисовать нам личность вашего брата? Каким он вам запомнился?

Обвинитель заерзал в кресле. Толпа утратила интерес к происходящему. Но кое-кто все еще надеялся на внезапный поворот – как-никак эта свидетельница была вызвана защитой.

Уилберфорс встал:

– Милорд, мне кажется это лишним. Мы уже достаточно осветили личность покойного. Это был честный, трудолюбивый человек, герой с незапятнанной репутацией, верный жене, а в делах расчетливый, но не скупой. Единственный его недостаток заключался в том, что, будучи несколько чопорным, он не мог забавлять жену в той степени, в какой ей этого хотелось бы. – Обвинитель криво усмехнулся – так, чтобы это могли видеть присяжные. – Хотя в этом все мы подчас грешны!

– Не сомневаюсь, – ядовито заметил Оливер. – И если миссис Собелл согласна с вашей оценкой, будет лучше, если она не станет повторять ничего из вами перечисленного.

– Я согласна, – сказала Эдит, поглядев сначала на Рэтбоуна, а затем на Ловат-Смита. – Еще он много времени посвящал своему сыну Кассиану. Он казался мне прекрасным и любящим отцом.

– Он казался вам прекрасным и любящим отцом, – повторил защитник. – И однако, миссис Собелл, когда вы узнали обо всей этой трагедии, о смерти брата, об аресте вашей невестки – что вы сделали?

– Милорд, это несущественно! – запротестовал Уилберфорс. – Я понимаю, что мой ученый друг в отчаянном положении, и тем не менее!

Судья взглянул на адвоката:

– Мистер Рэтбоун, я согласен проявить некоторую снисходительность, чтобы дать вам возможность защищать обвиняемую наилучшим, по вашему мнению, образом, но предупреждаю: тянуть время я вам не позволю.

Оливер снова повернулся к Эдит:

– Итак, миссис Собелл?

– Я… – Молодая женщина сглотнула, а затем вздернула подбородок, стараясь не смотреть на родителей, которые, выполнив свои свидетельские обязанности, теперь по праву восседали среди зрителей на галерее. На секунду взгляд ее задержался на скамье подсудимых. Затем она продолжила: – Я встретилась со своей подругой мисс Эстер Лэттерли и попросила ее найти хорошего адвоката для защиты Александры… миссис Карлайон.

– В самом деле? – Защитник поднял брови, хотя знал, что в искренность его изумления никто в суде не поверит. – Почему? Ее же обвинили в убийстве вашего брата, этого идеального человека!

– Сначала… Сначала я не верила, что она это сделала. – Голос свидетельницы дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – Потом, когда стало ясно, что это все-таки Александра… совершила… я подумала, что тут должна быть совсем другая причина. Не та, в которой она призналась.

Ловат-Смит снова встал:

– Милорд, я надеюсь, что мистер Рэтбоун не собирается выяснять, к каким умозаключениям пришла свидетельница. Ее вера в невинность невестки весьма трогательна, но доказывает лишь доброту ее души и, прошу прощения, некоторую слабохарактерность.

– Мой ученый друг сам поторопился сейчас с умозаключениями, что, боюсь, говорит о некоторой его горячности, – ответил Оливер с легкой улыбкой. – Я не собирался вынуждать свидетельницу делать умозаключения; я всего лишь хотел обратить внимание суда на то, что она сделала и почему.

– Продолжайте, мистер Рэтбоун, – распорядился судья.

– Благодарю вас, милорд. Миссис Собелл, много ли времени вы проводили с вашим племянником Кассианом Карлайоном после смерти его отца?

– Да, конечно. Он живет теперь в нашем доме.

– Как он воспринял смерть отца?

– Несущественно! – снова вмешался Уилберфорс. – Как может детское горе свидетельствовать о том, невинна обвиняемая или виновна? Мы не вправе прощать лишь на том основании, что в случае смерти обвиняемой ребенок останется сразу без обоих родителей. Нам всем его жалко, но…

– Оставьте вашу жалость при себе, мистер Ловат-Смит, – раздраженно прервал его адвокат, – и дайте мне, наконец, возможность попытаться установить истину!

– Мистер Рэтбоун, – строго заметил судья. – Мы понимаем ваши чувства, но я прошу вас выбирать выражения. Мистер Ловат-Смит, а вас я попросил бы не перебивать столь часто, иначе мы до Михайлова дня не управимся с этим делом.

Обвинитель широко улыбнулся и сел.

Оливер отвесил поклон и снова обернулся к Эдит:

Страницы: «« ... 1617181920212223 »»

Читать бесплатно другие книги:

Мы мирные люди, но наш бронепоездСтоит на запасном пути…И нашему современнику, заброшенному в 1941 г...
Если ты угодил в ШТОРМ ВРЕМЕНИ и унесен из наших дней в Московское княжество XV века – учись грести ...
Он всегда хотел стать пилотом – но летать ему суждено не в мирном небе наших дней, а в пылающих небе...
Впереди Иру ждало лето, полное развлечений и отдыха. Но девушка решила не тратить время зря и устрои...
Веселая жизнь пошла у магевы Осы! То боги в плащах на голое тело по дорогам преследуют с деловыми пр...
Наследник знатной фамилии Александр Макдауэлл навсегда запомнил тот день, когда его мать привезла в ...