Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим

В следующую минуту мальтийский рыцарь еще раз убедился, что Грегуар не мог бы выбрать лучшую лошадь. Клементина безжалостно прокладывала себе дорогу, не замедляя шага и не останавливаясь. Люди расступались перед ней, а в некоторых случаях просто отлетали в сторону со стонами, проклятиями и криками боли. Клементина не знала жалости ни к старикам, ни к женщинам, ни к калекам. Оказавшись перед цепью, иоаннит обнаружил, что на целую голову возвышается над сержантом, сидевшим на плечах товарища.

Их разговор происходил над бурлящей внизу толпой.

– Матиас Тангейзер, мальтийский рыцарь, советник его высочества герцога Анжуйского, дипломатический представитель при Альберте Гонди, герцоге де Реце, – представился всадник.

Сержант явно обрадовался. Он отдал честь и улыбнулся, продемонстрировав единственный зуб, оставшийся в верхнем ряду:

– Сержант Фроже, ваша честь. Вы посланы нам Богом. Все в смятении.

– Я возвращаюсь с совещания комиссаров в Шатле. – Тангейзер надеялся, что не перепутал местоположения штаб-квартиры городской стражи. – Кто приказал вам перекрыть мост?

– Приказ отдал капитан Гарнье, ваша честь.

– Вы хотите сказать, что подчиненные Шатле теперь исполняют приказы городской милиции? А ваш лейтенант в курсе, что вы позволили милиции узурпировать его власть?

Фроже был не в состоянии скрыть свой страх – подобное госпитальер наблюдал все сегодняшнее утро.

– Нет, ваша честь, вероятно, нет, хотя никакой узурпации не было, а если ошибка и имела место – не по моей вине, – то, с позволения вашей милости, лейтенант ничего не узнает, – принялся он оправдываться. – Неразбериха, сами видите. Мятеж. Капитан Гарнье заявил, что…

– Бернар Гарнье не имеет права распоряжаться подчиненными и ресурсами Шатле. Ты понимаешь это? Мы можем на тебя положиться?

Сержант отсалютовал, раскачиваясь, словно матрос на рее:

– Конечно, можете, ваша честь!

– Все эти люди – добрые католики и жители города, жаждущие всего лишь укрыться в своих домах. Король, лейтенант и Городской совет хотят, чтобы именно там находились все, кто не может оказать помощи в поддержании порядка. Разумная политика, не правда ли?

– Целиком и полностью согласен, ваша светлость, – ответил Фроже.

– Опустите цепь, чтобы очистить улицу. Пусть твои люди образуют два коридора, туда и обратно. Потом явишься ко мне.

Давка заставила сержанта, на плечах которого сидел Фроже, нанести несколько ударов толкавшим его людям. Его «всадник» взмахнул руками и рухнул на землю. Матиас мог бы удержать его, но не стал этого делать, чтобы не уронить свой предполагаемый статус. Фроже поднялся и стал выкрикивать приказы подчиненным, которые булавами оттеснили толпу, а иоаннит посмотрел поверх голов на коллеж д’Аркур.

Неизвестно, в какую переделку попал Орланду, но это явно связано со смертью его матери. Невозможно представить, что Карла сама спровоцировала преступные намерения, зато у юноши имелась масса возможностей навлечь на себя беду. Тангейзер был не прочь еще раз поговорить с лысым служителем, который предупредил Малыша Кристьена о его появлении в Париже. Дым, который Грегуар заметил в шестнадцатом округе, мог означать все что угодно. Тем не менее терять время не следовало.

Сержант Фроже вновь появился у плеча Клементины. Огромная кобыла все это время стояла, словно скала, которую огибали два людских потока.

– Фроже, какова ситуация в шестнадцатом округе? – спросил Матиас.

– Ваша честь, нам приказали держаться подальше от шестнадцатого округа.

– Бернар Гарнье?

– Да, ваша честь. У нас четкие распоряжения от Шатле не преследовать, не арестовывать и не убивать невооруженных гугенотов. Хотя, как заметил капитан Гарнье, нам не приказывали останавливать тех, кто будет это делать.

– Значит, в шестнадцатом округе у милиции развязаны руки?

– Так точно, ваша честь. И следует отдать им должное, милиция убивает их везде, где находит. То есть убивает еретиков. Обыскивают улицу за улицей, дом за домом, комнату за комнатой. Им помогают некоторые студенты. Как-никак, они тут живут. Знают, кто есть кто и в какой норе могут прятаться крысы.

– Какие еще приказы вы получили до появления Гарнье?

– Нести службу на посту на площади Мобер, как обычно.

– То есть вы знаете, где должны находиться. Если какой-либо из других отрядов будет незаконно подчиняться милиции, я даю вам право освободить их.

– Так точно, ваша честь.

– Вон тот сержант с подбитым глазом – прикажи ему отдать мне свой лук и колчан. Пусть скажет начальству, что оружие конфисковала милиция. Я дам тебе золотой экю, который ты можешь разделить по своему усмотрению.

– Я бы не стал доверять свою жизнь тому луку, ваша честь, но за два золотых экю отдам вам свой, который гораздо лучше.

Рыцарь внимательно осмотрел лук и не обнаружил на нем ни трещин, ни других дефектов. Он был длиннее турецких луков, которые предпочитал госпитальер, но все же достаточно коротким, чтобы стрелять с седла или в ограниченном пространстве. Желобок для стрелы был обмотан красным шелком и почти не стерт. Натянув лук, Тангейзер оценил его силу фунтов в шестьдесят. Достаточно, чтобы пронзить оленя, хотя Алтан Савас, лук которого тянул на все сто фунтов, рассмеялся бы при виде этого оружия.

– Тетива, по крайней мере, достойная, – признал иоаннит.

– Пчелиный воск и лен – сам плел, – похвастался его собеседник. – Шестьдесят сапожных нитей, три косички. Отдача такая, словно лошадь копытом ударила. А в колчане – запасная тетива.

– Дай посмотреть стрелу.

Фроже протянул колчан из оленьей кожи с дюжиной стрел. Тангейзер извлек одну. Березовая, отшлифованная, с аккуратным оперением. Узкий наконечник длиной с его указательный палец, в форме стилета. Удобная костяная выемка для тетивы.

– Два года сушки, двойной слой лака, подогнаны под форму и усилие лука. А наконечники закалены на древесном угле, – продолжил расхваливать свое оружие сержант.

Тангейзер посмотрел на щиток для запястья на его руке. На свою руку он его не натянет.

– А с плоскими наконечниками нет? – спросил он сержанта.

Стрела с плоским наконечником вспарывала плоть человека, словно нож, и оставалась внутри тела. При движении и дыхании рана расширялась еще больше.

– Шатле их запретил, ваша честь. Приходилось тратить столько денег на хирургов – вы не представляете, как часто парни подстреливали не того преступника! А чтобы вытащить этот наконечник, не нужен хирург. Не расстраивайтесь, он пробивает дверь амбара с расстояния в половину фарлонга[23].

– А эти зеленые и красные полоски между перьями – твоя собственная метка?

– Не беспокойтесь, ваша честь, если стрелу найдут в неподходящем месте, вина падет на гугенотов, которые утром в суматохе украли мое оружие.

– Они известные воры, – кивнул Матиас.

– Еще один золотой экю, авансом, и ваш покорный слуга сумеет опознать преступника среди трупов.

Миновав коллеж д’Аркур и таверну «Красный бык», Тангейзер повернул на юг, на Рю-де-ля-Арп. Сразу за таверной, словно обозначая границу, где заканчивалась власть закона, на железном шесте вывески над лавкой болтался привязанный за щиколотки труп. Госпитальеру пришлось повернуть Клементину, чтобы объехать его.

Висевший вниз головой покойник был обнажен, а его живот вспороли крест-накрест – то ли это был символический акт, то ли просто способ выпустить кишки. Внутренности свисали спутанным клубком, закрывавшим лицо убитого. Черные и розовые кольца кишок, все в прожилках желтого жира, еще не утратили своего блеска, а некоторые медленно сокращались, словно все чувства мертвеца уже угасли, а остался только страх, отчаянно цеплявшийся за жизнь. Рыцарь поехал дальше

На улице валялись трупы. Пять. Десять. Двадцать. Больше. Он остановился, считая. В основном мужчины, более или менее взрослые. На телах следы топора, ножа, дубинки, веревки, а во многих случаях и нескольких орудий убийства. Они лежали там, где их застигла смерть, – на порогах домов, в проемах переулков. Раздетые, безымянные, с искаженными страхом лицами. Двоих повесили в неумело завязанных петлях. Это были те, кто проигнорировал предупреждения властей или не слышал их.

Теперь все знали, что происходит, и боялись. Улица, еще вчера кишевшая горожанами, поражала своей пустотой. Как и везде, создавалось впечатление, что множество людей в страхе прячутся за наглухо закрытыми ставнями и запертыми дверьми. Крики отражались от стен дальних и ближних домов – как на охоте во время преследования дичи. Слышался лай уличных собак. И снова крики. Звуки, вызванные скорее страхом, чем болью, были такими высокими, что Тангейзер не мог определить, вырываются ли они из горла женщины, мужчины или ребенка.

В Париже жили тридцать или сорок тысяч гугенотов. Иоаннит по-прежнему считал, что у городской милиции не хватит ума или даже злобы, чтобы осуществить такую масштабную чистку. Но сотни избиений меньшего масштаба, руками нескольких десятков банд, состоящих из фанатиков и убийц, – в это он мог поверить.

Люцифер подбегал к каждому мертвецу, мимо которого они проходили. Руководствуясь какой-то собственной логикой, пес на одни трупы задирал ногу, а на другие нет. Кровь на шкуре верхней, не обгоревшей половины его тела свернулась, волоски стали толстыми и торчали во все стороны, так что пес выглядел гораздо упитаннее, чем раньше. На нижней, лысой половине тела кровь засохла темной коркой со странным матовым узором, сделав кожу похожей на чешую неведомой рептилии.

Собака чувствовала и другой запах. Да и Матиас тоже ощущал его. Облако дыма, которое ветер гнал над крышами, несло с собой запах жженой бумаги, клочки которой медленно плыли на восток. А еще запах горелого мяса.

Свернув на поперечную улицу, Тангейзер увидел людей, которые топорами и древками копий выбивали двери двух соседних домов. Молодые люди – по всей видимости, студенты – бросали камни в окна и выкрикивали в адрес запершихся внутри угрозы и оскорбления вперемешку с призывами отпереть замки. На всех были белые нарукавные повязки и кресты. Они посмотрели на проехавшего мимо рыцаря – и только.

В конце улицы виднелся край высоких городских стен. Запах гари усиливался. На углу улицы, где жил печатник, граф де Ла Пенотье остановился и спешился.

Выглянув из-за угла, он увидел большой костер прямо посреди дороги. Пламя уже угасало. Костер был сложен в основном из книг, от которых теперь осталась большая черная куча пепла. Когда угли ловили поток свежего воздуха, в этой куче вспыхивали яркие огоньки, и в небо взметались языки пламени. В середине костра лежало обгорелое и скрюченное тело – судя по размерам, мужское.

За костром, с наветренной стороны, стоял вооруженный человек и чесал голову. Еще один мужчина вышел из двери дома под вывеской с именем Даниеля Малана. В руках у него было принадлежащее Тангейзеру ружье с колесцовым замком, которое он с удивлением разглядывал, повернув к солнцу.

Матиас вернулся к Клементине, подвел кобылу к железной ограде одной из лавок и привязал, после чего посмотрел на Грегуара и Юсти:

– Я вернусь через несколько минут, но для вас время будет тянуться долго. Если здесь кто-то появится, особенно городская милиция или студенты, приготовьтесь бежать. Держитесь от них подальше. Не позволяйте себя окружить. Не подпускайте близко, чтобы они не могли схватить вас. Никому не верьте. Смотрите на всех, как на ядовитых змей. Если вас спросят, кто вы, отвечайте, что сторожите мою лошадь, а я выполняю важное поручение капитана Гарнье. Если поймете, что они хотят забрать Клементину, не сопротивляйтесь, а убегайте. Не беспокойтесь за нее – ей не причинят вреда, даже если украдут. В отличие от вас, ее ценность не вызывает сомнений.

С этими словами госпитальер снял с плеча лук Фроже.

– А можно мне с вами? – спросил Юсти. – Я умею стрелять из лука. Я охотился на зайца, утку, оленя…

– Сегодня твоя задача – не стать дичью, – возразил Матиас. – Итак, смотрите, у вас есть три пути к отступлению. Даже четыре, если бежать к костру. Грегуар, ты ведь хорошо знаешь этот район?

Мальчик кивнул.

– Вы должны быть проворнее и хитрее всех, кого я видел на улице. Но не слишком умничайте. При любых сомнениях или опасениях я приказываю вам бежать, прежде чем к вам кто-то приблизится. Доверьтесь инстинкту.

– Мы не трусы, – сказал юный поляк.

– Я знаю, что вы не трусы, и поэтому больше не желаю слышать от вас подобной чепухи. Смотрите на Люцифера. Он почувствует дурные намерения раньше вас. Если вы побежите, он последует за вами. Помните, что Клементине ничего не угрожает, в отличие от собаки, которая бесполезна для врагов. Они убьют ее ради развлечения. Вы должны бежать, чтобы ее защитить.

Мальчики посмотрели на маленькую уродливую дворнягу, а потом друг на друга. Похоже, они согласились, что жизнь собаки ценнее, чем их собственные, вместе взятые.

– Хорошо, – сказал Тангейзер. – Теперь повторю: если вам придется или захочется бежать – бегите. Потом можете сделать круг и вернуться сюда, чтобы проверить, не миновала ли опасность. – Он оглянулся на соседние улицы. – Смотрите, наблюдать можно отсюда и вон оттуда, из переулков.

Его подопечные кивнули. Ситуация все больше напоминала опасную игру.

– А еще можете вернуться в конюшни, где мы с тобой встретились, Грегуар, – добавил рыцарь. – Если я не обнаружу ни вас, ни ваших тел, когда вернусь, мне нужно знать, где вас найти.

Он извлек из колчана четыре стрелы и вставил одну в лук. Остальные стрелы госпитальер зажал в той же руке, что и лук, как делали татары.

– У нас нет оружия, – робко сказал Юсти.

– Будь у вас оружие, вы стали бы сражаться, и вас бы убили.

– Я хороший лучник, – снова напомнил ему гугенот. – Дома, в Польше, я охотился на зайца, оленя, медведя…

– Ваше оружие – мозги и ноги.

Тангейзер пошел вперед сквозь метель из сожженной бумаги, держа заряженный лук у бедра, прищурив глаза от дыма и отвернувшись, чтобы запах обгоревшей плоти не бил ему в нос. Ему был знаком этот запах, от которого рот всегда наполнялся слюной: теперь, на голодный желудок, он ощущался еще острее, и к горлу подступала тошнота – а это уже было лишним. Сожженный мужчина, скорее всего, был Даниелем Маланом. Он не первый, кого иоаннит видел сгоревшим на костре из собственных книг. Некоторым это представлялось забавной шуткой. Так встретил свою смерть и Петрус Грубениус. А теперь перед Матиасом был другой сгоревший человек – он лежал ничком, и его тело обуглилось лишь наполовину. Руки у него были связаны за спиной и прикручены к лодыжкам. Почерневшая кожа на спине и бедрах вздулась и потрескалась, и струйки расплавленного жира с шипением лились на горящую бумагу.

Подавив тошноту, госпитальер поспешно прошел мимо.

Два ополченца обсуждали конструкцию ружья, но поскольку рычаг замка был отведен назад, оружие не представляло опасности. Тангейзер слышал плач и крики, в том числе женские, но теперь эти звуки стали такими привычными, что никто не обращал на них внимания. За домом Малана на той же стороне улицы виднелись распахнутые двери других домов, три или четыре. У стен рядом с каждой дверью стояло громоздкое оружие – пики, алебарды, – которым неудобно было орудовать в помещении.

У некоторых лезвия и древко были испачканы сажей. Вероятно, ими заталкивали Малана обратно в костер, когда он пытался уползти.

Всего иоаннит насчитал около двадцати пик и алебард.

Заметив шагающего к ним сквозь дым Тангейзера, ополченцы подняли головы.

– Боже, храни его величество! – сказал им Матиас. – Где капитан Гарнье?

– Гарнье? – переспросил тот из мужчин, что держал ружье. – Не знаю, сударь. Он не наш капитан.

– Это печатник? – спросил рыцарь, и прозвучавшее в его голосе отвращение было неверно интерпретировано.

– Он самый. Ублюдок. Нас вовремя предупредили о нем, – отозвался другой ополченец.

Госпитальер решил не реагировать на эти слова.

– А его дочери? – спросил он.

– Дочери, сударь? – ополченец с ружьем посмотрел на своего товарища. – У него есть дочери?

– Они это скрыли, хитрые щенки, – сказал его напарник.

– Ружью нужен ключ, чтобы завести замок, – как в часах, – объяснил тем временем иоаннит.

– Я же тебе говорил, – усмехнулся второй ополченец.

– Обычно ключ хранят под пластиной приклада. Давай покажу, – предложил Матиас.

Он приблизился к убийцам с улыбкой на лице и, выхватив кинжал правой рукой, ударил в грудь того, кто держал ружье. Лезвие вспороло сердце жертвы, и Тангейзер, оттолкнув первого ополченца, снова взмахнул кинжалом, целясь в горло второго. У того оказалась быстрая реакция, и он отделался разрезанной до кости рукой, после чего пустился бежать.

Мальтийский рыцарь воткнул кинжал в грудь трупа, натянул лук и с расстояния пяти шагов послал стрелу в зад убегавшего. Стрела вошла ему в правую ягодицу и, пробив таз и мочевой пузырь, вышла через пах. Когда раненый упал, госпитальер схватил кинжал, бегом преодолел разделявшее их расстояние и прыгнул ему на спину. Клинок вошел в основание шеи, перерубив сосуды и верхнюю часть трахеи. Тангейзер выдернул кинжал и вложил его в ножны, не вытирая.

Потом он выпрямился, оглядывая два трупа и дымящийся костер.

Все было тихо – похоже, его никто не видел. Рыцарь уперся ногой в ягодицу мертвеца, из которой торчала стрела, и резким движением обломил древко. Половинку древка с перьями и красно-зеленой меткой Тангейзер бросил в костер. Потом он вставил в лук новую стрелу. Фроже не обманул его. Подняв ружье, Матиас закинул его за спину. С фасада мастерской Даниеля Малана были сбиты ставни. Иоаннит заглянул внутрь. В помещении никого не было, книжные полки были опустошены и сорваны со стен, а витрины перевернуты.

Тангейзер заглянул внутрь. Коридор тоже был пуст. Схватив первого убитого ополченца за воротник камзола, рыцарь втащил его в дом и бросил на пол. Потом он прислушался. Из глубины дома доносились какие-то невнятные звуки. Сверху, с лестницы, которая начиналась в середине коридора, слева, тоже послышалась приглушенная возня. Дом был глубиной в одну комнату. Впереди виднелись три открытые двери, две по правую сторону коридора, со стороны фасада, а последняя в торце. За третьей дверью горел свет – лампа или свеча. Слева, под лестницей, виднелась закрытая дверь, ведущая, по всей видимости, в подвал.

Госпитальер затащил в дом второй труп, взял короткую пику и закрыл входную дверь. Замок и верхний засов были вырваны из косяка. Воткнув пику в пол, Матиас упер древко в железную коробку сломанного замка.

Потом он пошел по коридору первого этажа. В доме пахло чернилами, терпентином и металлом. Заглянув в первую дверь, Тангейзер убедился, что за ней находится помещение, которое он видел снаружи. У второй двери он остановился, прислушался и, ничего не услышав, вошел. Никого. На полу были рассыпаны маленькие прямоугольники типографского шрифта, рамки, инструменты и ручные пресс-формы. Рядом с бочкой воды висел на крючке кожаный фартук, весь в чернильных пятнах. Матиас снял его и надел через голову. Фартук едва доходил ему до бедер, но закрывал мальтийский крест на груди. Осталась последняя комната.

Не доходя до двери, он остановился. Послышалось кряхтение, словно кто-то поднимал тяжелый предмет. Иоанниту вспомнилась поговорка о том, что там, где собираются трое мужчин, найдется по крайней мере один Жан.

– Эй! Жан здесь? – крикнул он в сторону последней двери.

– Оба Жана наверху, – последовал ответ.

Тангейзер переступил порог, поднял лук и прицелился в молодого человека, стоявшего на четвереньках в дальнем конце комнаты, спиной к двери. Этот мужчина сворачивал ковер, который лежал на полу перед письменным столом. На железной подставке горели две свечи. Вся комната была забита разными принадлежностями, необходимыми в печатном ремесле. Черного хода не было – мастерская Малана примыкала к задней стене дома на соседней улице.

Матиас опустил лук, вытащил кинжал и приблизился к замершему на четвереньках грабителю.

– Кто еще там, наверху? Сколько вас всего? – спросил он.

– Откуда мне знать, если я тут? – Мужчина оглянулся. Как и многие ополченцы, это был парень лет двадцати. – Постойте, а кто вы такой?

Тангейзер улыбнулся:

– Это правда, что наверху две девчонки?

– Да, так нам сказали. Кто вы?

Парень привстал на одно колено, и рыцарь одним взмахом руки перерезал ему горло, от одного плеча до другого. Тот успел выставить руку, и на пол упал отрезанный палец. Из раны хлынула кровь, и юноша рухнул прямо в ярко-красную лужу. Тангейзер вытащил дергающееся в конвульсиях тело из комнаты – перерезанное горло произведет впечатление на всякого, кто сунется в коридор. Переступив через два первых трупа, он выколол каждому глаза.

Поднимаясь по лестнице, Матиас слышал крики, доносившиеся из соседних домов, но наверху было тихо. Он не желал, чтобы у Паскаль и Флер были причины кричать, но тишина казалась ему подозрительной. В конце лестничного пролета коридор вел от площадки к следующей лестнице на верхний этаж мимо двух дверей. Слева находилась задняя комната с дверным проемом, но без двери.

Снизу послышался шум, и иоаннит оглянулся. Входная дверь, подпертая пикой, дрожала от ударов. Кто-то стучал в нее кулаком. С улицы доносились приглушенные крики. Тангейзер нырнул в дверной проем задней комнаты.

Навстречу ему вышел человек, привлеченный стуком внизу. Он был безоружен, и его лицо оставалось безмятежным, пока госпитальер не вонзил кинжал ему в живот, вспоров тело до самой грудины. Раненый издал тихий стон, исполненный жалости к самому себе. Изо рта у него воняло. Он из последних сил цеплялся за жизнь, и Матиас, упершись в его грудину крестовиной кинжала, шагнул назад, в коридор. Умирающий потянулся за ним, заливая кровью и желчью кожаный фартук, и повалился вперед, на лестничную площадку. Тангейзер развернулся и толкнул его вниз.

Тело соскользнуло с клинка и в полной тишине покатилось по ступенькам, руки последний раз конвульсивно дернулись, кишки выпали из раны и повисли между ног. Напор на входную дверь усилился, и древко копья, подпиравшее замок, с каждым ударом сползало все ниже. Тангейзер проверил заднюю комнату. Никого. Дверь внизу с грохотом распахнулась.

Послышались удивленные возгласы. Потом проклятия. Вошедшие спрашивали друг друга, достаточно ли у них сил или стоит бежать за подмогой.

Ударом ноги госпитальер открыл третью дверь.

Кухня. Два человека. Ближайший появился из кладовки с блюдом яблок и сыра в руках. На нем был нагрудник. Рыцарь ударил его в подмышку, вонзив кинжал до самой рукоятки. Потом он повернул лезвие, но не стал выдергивать его, а просто отпустил. Раненый, захлебываясь криком, рухнул на колени. Когда второй сидевший в кухне ополченец поднялся из-за стола, на котором лежали шлем и два коротких меча, Тангейзер натянул тетиву лука и отпустил. Человек съежился и выставил вперед левую руку. Стрела пронзила его ладонь насквозь и буквально прибила его руку к груди. Он откинулся на стул, удивленно глядя на торчащее из груди древко.

Тангейзер положил лук и две стрелы на стол и схватил один из мечей. Раненый ополченец позвал на помощь. Он поднял правую руку, пытаясь защититься, и госпитальер что было силы обрушил на него меч, отрубив руку выше локтя. Лезвие оказалось острее, чем он ожидал. Крик о помощи превратился в бессвязные вопли, и Матиас, схватив со стола тряпку, заткнул своему противнику рот.

Затем, схватив ополченца за пришпиленную к груди руку, иоаннит поднял его со стула и потащил через всю комнату к двери. Его товарищ стоял на четвереньках, тяжело дыша и глядя на лужу крови, собиравшуюся под его лицом. Тангейзер прижал однорукого к стене рядом с дверью. Пробитая ладонь этого человека сдвинулась по древку стрелы дюймов на шесть ближе к оперению, а наконечник стрелы почти полностью вошел в верхнюю часть его груди. Рыцарь выдернул кляп. На губах раненого появилась розовая пена.

– Где две девочки? – спросил Матиас.

– Наверху. Они наверху, сударь. Наверху. – Молодой человек посмотрел на обрубок собственной руки и всхлипнул.

– С Жаном?

– Жаном? Да, я Жан. У меня пятеро детей. – Раненый покачнулся.

– Сколько людей наверху, с девочками?

– Двое, сударь. Жан и… Да, Жан наверху, но это не я, это другой Жан. Жан и… Дайте мне минуту, сударь, и я вспомню… Жан и… – Парень закашлялся, и изо рта его потекла красная слюна. – Это студенты, сударь. Я увидел их только сегодня утром. Я пришел сюда только за едой, сударь. И все. Только позавтракать.

– И поэтому твоя одежда пахнет дымом?

– Пожалуйста, не убивайте меня, сударь! Я даже не видел девочек. Пожалуйста, не убивайте меня.

– Закрой глаза.

Жан подчинился.

– Жан и Эберт, – сказал он спустя мгновение. – Да. Второго зовут Эберт. Не убивайте меня, сударь! Пожалуйста…

Тангейзер снова заткнул ему рот тряпкой. Потом он взмахнул мечом и перерубил запястье его левой руки, приколотой к груди. Удар ослабил наконечник стрелы, но не извлек его. Жан втянул в себя воздух для крика, и тряпка провалилась ему в горло. Матиас выдернул из его груди стрелу с нанизанной на нее кистью. Наконечник не деформировался. Сняв отрубленную руку с древка, госпитальер бросил стрелу на стол. Кисть его жертвы была горячей и потной. Он швырнул ее через дверь на лестницу. Снизу послышались проклятия.

Жан задыхался от попавшей в горло тряпки, но вытащить ее ему было нечем. Тангейзер вытолкнул его за дверь. Высокий, во весь пролет, потолок лестничной площадки позволил иоанниту замахнуться для третьего удара, расколовшего череп Жана от макушки до бровей. Матиас не стал бы наносить такой удар своим собственным мечом – слишком велик был риск повредить лезвие.

Кровоточащий скальп вокруг застрявшего в черепе Жана клинка представлял собой устрашающее зрелище. Госпитальер не стал извлекать меч из головы убитого, а просто перекинул мертвое тело через перила. Неизвестно, осмелился ли кто-нибудь из отряда милиции ступить на лестницу, но если нашелся тот, кто решился на это, окровавленное тело упало прямо на него.

Паника внизу усилилась. Тангейзер слышал, как кто-то говорил о пушке, а другой голос – о кавалерии. Если бы у них были доспехи, жаловался кто-то еще. Если бы у них было достойное оружие. Если бы их героическую службу должным образом ценили… Высказав все эти претензии, милиция отступила на улицу.

Рыцарь вернулся в кухню, где лежал уже умерший парень с сыром и яблоками, забрал свой кинжал и вложил его в ножны. Два яблока он сунул в карманы. Сыр же был залит кровью. Перевернув мертвеца на спину, Матиас выволок его на лестничную площадку и раздвинул ему ноги. После чего взял с кухонного стола лук со стрелами и второй меч. Одним ударом – словно лопатой – он проткнул гениталии трупа, так что острие меча глубоко вонзилось в доски пола, вставил окровавленную стрелу в лук и пошел на третий этаж.

Лестница, более узкая, чем предыдущая, оканчивалась небольшой площадкой с двумя дверьми. Обе оказались закрытыми. В глубине площадки с потолка свисала крышка люка, из которой спускалась прикрепленная к ней хитроумная складная лестница. Тангейзер посмотрел наверх. На чердаке было тихо. Выхода на крышу иоаннит не видел, но не сомневался, что он есть.

Остановившись у большой плетеной корзины с бельем, Матиас прислушался. Два мужских голоса доносились из дальней спальни, той, что выходила окнами на фасад. Ни крики Жана, ни вопли снизу не встревожили тех, кто все утро не обращал внимания на другие крики и вопли. Тангейзер снял с плеча ружье и проверил пороховую полку. Кто-то зарядил ружье, и даже колесико спускового механизма было заведено. Рыцарь положил ружье в корзину с бельем.

Потом он подошел к двери первой спальни и прислушался. Ничего. Повернув ручку, он распахнул дверь и натянул тетиву лука. Но перед ним была пустая разграбленная спальня. В воздухе витал запах флердоранжевой воды. Это, видимо, была комната Даниеля Малана. Осталась последняя дверь.

Тангейзер остановился. Перед глазами у него всплыло лицо Карлы. Он позволил ее убить.

Подумав, он пнул ногой дверь.

– Жан! Эберт! – позвал госпитальер. – Натягивайте штаны и выходите. Вас зовет капитан.

Мужские голоса смолкли. Затем послышался тихий, взволнованный шепот. Это были студенты, а не милиция. Они спорили, и голоса у них были виноватыми и встревоженными. И ни звука, похожего на голос Паскаль или Флер! Но молчание – обычная реакция на жестокость и насилие.

Наконец из-за двери послышался дрожащий мужской голос:

– Мы не можем выйти прямо сейчас. Мы сожалеем.

– Скажите капитану, что мы найдем его позже, – прибавил второй скрывавшийся в комнате молодой человек.

– Сожалеете? – Дверь задрожала от очередного пинка госпитальера. – Сожалеть будете после хорошей порки.

Раздался скрежет поворачивающегося в замке ключа.

– Послушайте, любезный, – в голосе из-за двери проступили властные нотки. – Мы не члены вашей милиции и можем поступать по своему разумению. Понятно?

С этими словами – видимо, желая усилить эффект – парень распахнул дверь.

Матиас уже занес руку с кинжалом, но вдруг узнал одного из молодых актеров, которым он устроил вчера трепку в таверне «Красный бык». Юноша тоже его узнал.

– Нет! Нет! – Он почти кричал. – Мы их спасли! Мы спасли их обеих!!!

Тангейзер сдержал руку с кинжалом, уже готовую вспороть живот актера, и ударил его рукояткой по переносице. Послышался хруст костей, и из носа юноши хлынула кровь. Рыцарь ударил его по ногам, одновременно толкая в сторону, и актер упал. Матиас бросился вперед, ухватив тетиву пальцами той руки, в которой у него был кинжал, и прицелился во второго актера, который к тому времени привстал со стула у окна.

– Сиди смирно, если хочешь жить. Обе руки под задницу, – велел ему иоаннит.

Юноша подчинился. Его взгляд метался между блестящим от крови фартуком и окровавленным наконечником стрелы, направленным ему в грудь.

– Ты Жан? – спросил его Матиас.

– Да, точно, – ответил юноша. – Мы спасли их обеих…

– Молчи. Смотри на свои яйца.

Жан послушно опустил голову.

Тангейзер посмотрел на Паскаль и Флер. Живы. Полностью одеты. И, похоже, невредимы. К своему стыду, он почувствовал, что глаза у него защипало от слез. Госпитальер опустил лук, сунул кинжал за пояс и огляделся. Небольшая комната с двуспальной кроватью, двумя стульями, столиком у окна и кучей самых разных мелочей. Сестры Малан сидели на дальнем краю кровати. Парень, открывший Матиасу дверь, лежал ничком, шмыгая носом, из которого текла кровь. Тангейзер наступил ему на ребра.

– Эберт, ползи под кровать, – приказал он.

Избитый актер застонал и пополз по полу, пока его голова и плечи не втиснулись под кровать. Он заплакал. Заметив нож в кожаных ножнах у него на поясе, рыцарь забрал его. Мусор, а не оружие! Он выбросил нож за дверь и наступил на правую половину грудной клетки актера. Под его каблуком хрустнули хрящи в тех местах, где ребра соединяются с позвоночником. Затем Матиас повернулся к Жану и выдернул у него из-за пояса длинный мясницкий нож, новый и, похоже, ни разу не использовавшийся. Приставив лезвие к подбородку Жана, Тангейзер выглянул на улицу.

– Раздобыл себе мясницкий нож, да, Жан? – усмехнулся он. – Воображаешь себя мясником?

Оконные стекла были толстыми и в центре немного мутными, но иоаннит увидел все, что требовалось. Толпа из десятка ополченцев совещалась с наветренной стороны костра. Взмахи рук, красные лица, взаимные обвинения…

Рыцарь повернулся и посмотрел на Паскаль. На шее у девушки был шелковый шарф. Она ответила на взгляд Матиаса. На мгновение ему показалось, что весь мир замер, не в силах охватить глубину ее страдания. Но это была лишь иллюзия: мир продолжал движение, и это движение было направлено против них.

– Где мои пистолеты? – спросил госпитальер.

У каждой из сестер на коленях лежала тонкая подушка. Девочки не шевелились, и Тангейзер вдруг подумал – от этой мысли по спине побежали мурашки, – что им пришлось испытать.

– Прошу прощения за прямоту, – сказал он, не убирая ножа от горла Жана. – Я понимаю, что вы чувствуете, но теперь важна только практическая сторона дела. Пистолеты?

Паскаль подняла с колен свою подушку и взяла первый из пистолетов с колесцовым замком, держа его обеими руками, как мушкет. Рычаг был опущен на пороховую полку. Второй пистолет оказался у Флер.

– Они заряжены и взведены? – спросил Матиас.

Паскаль втянула в себя воздух – словно в первый раз за долгое время.

– В противном случае они бесполезны, – ответила она тихо.

– Наверное, я задал глупый вопрос, – признал рыцарь.

– Нет, не глупый, – возразила Флер. – Сегодня утром папа показал нам, как их заряжать. Они заряжены и готовы к стрельбе.

– Можно мне их забрать? – спросил Тангейзер.

– Только не у меня, – заявила Паскаль.

– Я понимаю… – начал иоаннит и замялся.

– Нет, – покачала головой девочка.

– Я планирую выбираться отсюда по крышам, – объяснил госпитальер. – Мы не можем лезть туда с заряженными пистолетами. Ты бы не обижалась, если бы видела, как люди случайно стреляют сами в себя. Я такое видел.

– Я не обижаюсь, – ответила Паскаль. – И не выстрелю в себя.

Она встала и направила дуло пистолета в грудь Жана.

Тангейзер отступил подальше.

– Паскаль, не стреляй, – сказал он. – Подожди, я все объясню.

Девушка остановилась, но пистолет не опустила. Жан затрясся всем телом.

– Мы пришли сюда, чтобы вас спасти, – пролепетал он. – И мы вас спасли.

Не дожидаясь, пока мольбы актера заставят Паскаль выстрелить, Матиас выбил ему зубы рукояткой мясницкого ножа. Жан упал. Он смотрел на рыцаря, и в его глазах стояли слезы.

– Я же сказал тебе молчать, – шикнул на него иоаннит.

Затем он посмотрел на Паскаль, и девочка не отвела взгляда.

– У нас серьезные неприятности, и выпутаться из них будет непросто, – сказал Матиас.

– Думаете, мы выпутаемся? – спросила Флер.

– Я пришел сюда не за тем, чтобы умереть. Как вы убедились, пистолеты – удобная штука, особенно если те клоуны на улице не подозревают о них.

Глаза Паскаль были подобны двум темным туннелям, заполненным болью.

– Вы не хотите, чтобы я его убивала? – уточнила она.

– Я прошу тебя не стрелять, – вздохнул госпитальер. – Мы все оглохнем на целый день. Если хочешь его убить, холодное оружие надежнее. Но убийство – это мост, который можно перейти только в одну сторону. Дороги назад с другого берега нет, ни в этой жизни, ни в вечности. Я бы советовал тебе не отягощать душу убийством.

– Я не считаю это убийством. И вряд ли буду жалеть, – отозвалась девочка.

– Послушайся его, Паскаль, – попросила ее Флер. – Я не сомневаюсь, что папа бы с ним согласился.

– Отец мертв. – Младшая из сестер посмотрела прямо в глаза Тангейзеру. – Он мертв, правда? Разве не этот запах мы вдыхали все утро? Запах горящего отца?

– Да, он умер, – не стал скрывать Матиас. – Его сожгли на костре из его книг.

Флер вскрикнула, но Паскаль даже не моргнула.

– Но это всего лишь совет, – продолжил госпитальер. – Я тебя не знаю. Возможно, судьбой тебе предназначено стать убийцей, независимо от того, будешь ты сожалеть об этом или нет. А если точнее, ты, возможно, выберешь судьбу убийцы, потому что судьбу всегда выбирают, а она лежит и ждет своего часа.

– А вы жалеете, что выбрали свою? – спросила Паскаль.

– Я пересек мост так давно, что уже не помню другого берега.