Двенадцать детей Парижа Уиллокс Тим
– Я вас ждала, – неожиданно сказала бесстрашная девочка.
Ее слова застали Тангейзера врасплох.
– Меня? – удивился он.
– Да, вас. Разве вы не обещали вернуться?
Иоаннит не ответил.
Губы Паскаль задрожали, и она сжала их.
– Я ждала вас всю ночь, – прошептала младшая из девочек. – Говорила отцу, что вы придете. Говорила Флер, что вы придете. А вы не пришли.
– Паскаль, не надо, – сказала ее старшая сестра. – Он пришел, он теперь здесь.
– Потом я ждала все утро. А потом они увели отца. Сожгли его на костре из книг, которые он напечатал.
Глаза девушки блестели от слез, и рыцарь почувствовал, что у него тоже все поплыло перед глазами.
– Он был лучшим человеком в мире, – продолжала Паскаль. – Он умел петь и танцевать. Он говорил и писал на древних языках. В его голове вселенная поворачивалась десять тысяч раз в день – так он мне рассказывал. И я ему верила.
– Я тоже ему верю, – поддакнула Флер.
– Он был лучше вас, – закончила ее сестра.
– Не сомневаюсь. Он вырастил вас обеих, – согласился Тангейзер.
Не отрывая от него взгляда, Паскаль вытерла глаза – сначала один, потом другой.
– Простите, – сказала она. – Сегодня страшный и кровавый день.
– Ты и не представляешь, насколько страшный и кровавый, – не стал спорить госпитальер. – Но я тоже страшный и кровавый человек. Позволь мне заняться практическими делами.
– Я тоже хочу заняться практическими делами, – стояла на своем Паскаль.
– Внизу лежат шесть человек, души которых уже корчатся в аду и которые сами корчились и верещали перед смертью, – сказал ей Матиас. – Что же до этих двоих, то если вы не испытываете к ним особых чувств – а именно такая возможность была единственной причиной, почему я до сих пор щадил их, – то лучше не оставлять их в живых, чтобы они не трепались обо мне.
– Мы не знаем, кто вы, – всхлипнул Эберт из-под кровати.
– Его зовут Матиас Тангейзер, – сказала Паскаль. – Почему ты не покажешь ему свой член, как нам? Давай. Достань его еще раз.
Рыцарь посмотрел на Эберта. Тот пустил газы от страха.
– Мы не хотели ничего дурного, – всхлипнул он снова.
– Мы пришли помочь тебе, Паскаль. – Жан приподнялся и встал на колени. Голос его звучал невнятно, а выбитые зубы придавали актеру комический вид. – И мы помогли, разве не так? Не подпускали остальных к двери, ведь правда? Мы вас защитили. Мы ничего не имеем против гугенотов. Клянусь, я даже восхищаюсь ими! Мы не такие, как они, мы не милиция.
– Вы привели их сюда, – сказала Паскаль. – Вы знали, где мы живем.
– Милиция знала вашего отца, – возразил из-под кровати Эберт. – Они все равно бы пришли.
– Но не так рано, – ответила младшая из сестер. – Днем, а может, вечером. Или даже завтра. Они не пришли бы два часа назад. Они не пришли бы раньше Тангейзера.
– Мы не знали о Тангейзере! – в отчаянии вскрикнул Эберт. – Но, конечно, мы благодарим Бога за его появление.
– Мы пришли, чтобы забрать вас с собой, – сказал Жан. – И забрали бы, если бы вы позволили.
– Ты имеешь в виду свой грязный чердак? Или встречу с матерью и отцом в прекрасном замке? – ехидно усмехнулась младшая Малан.
– Паскаль, – простонал Жан. – Разве ты не видишь, как я тебя обожаю? Я правда тебя люблю.
Девочка плюнула на него:
– Домой ты уже не попадешь. Я тебя убью.
– Его светлость прав, ты слишком мала для убийства.
– Но достаточно взрослая, чтобы меня изнасиловать.
Матиас подумал, что нужно было убить двух актеров сразу же, как только он переступил порог комнаты. Теперь же его терзали противоречивые чувства. Он делал все возможное, чтобы уберечь Орланду от убийства, и надеялся, что ему удастся уберечь от этого Грегуара и Юсти. Но мальчиков он понимал. А вот сердца девочек оставались для него загадкой. Госпитальер склонялся к тому, чтобы не препятствовать Паскаль, но ведь она почти ребенок… Ему не хотелось, чтобы ее душа была навеки проклята. С другой стороны, душа девушки принадлежит ей самой. В ее возрасте сам он принял такое же решение.
– Это правда, что вы привели сюда милицию? – спросил иоаннит Жана.
– Да, да. Потому что мы знали, что сможем защитить девочек, – объяснил тот.
– Откуда вы это знали? – спросила Флер.
Актер открыл было рот, но потом снова закрыл его, так и не найдя, что ответить.
– Вы могли прийти одни и предупредить нас, – продолжала старшая Малан. – Не было никакой нужды приводить сюда милицию. Но тогда папа прогнал бы вас, сказал бы, чтобы вы оставили нас в покое. Милиция убила его для вас. Вы с ними договорились.
Жан молча смотрел на нее. Он не осмеливался возражать, боясь, что голос его выдаст.
Тангейзер тоже смотрел на Флер, а она – на него. Похоже, он недооценивал эту девушку. Она только что вынесла юношам смертный приговор и прекрасно это понимала. Рыцарь ударил Жана ногой в грудь и выглянул в окно. Ополченцы на улице прекратили спор и теперь слушали своего командира. Матиас снова повернулся к девочкам:
– Паскаль, дай мне пистолет.
Младшая из сестер опустила оружие и испачканными в чернилах пальцами поставила рычажок в нейтральное положение, после чего протянула пистолет госпитальеру.
– На вас папин фартук, – заметила она.
– Надеюсь, вы не возражаете против этого, – пожал плечами рыцарь.
– Он весь в крови.
– Кровь тоже не моя.
– Вы не одолжите мне нож?
– То, что ты собираешься сделать, ужаснее, чем тебе кажется.
– Ужаснее моих мыслей могут быть разве что мои чувства, – ответила Паскаль. – Я жажду крови. Как и вы.
Тангейзер подошел к Флер, положил пистолет и лук на кровать рядом с ней и протянул руку. Старшая сестра отдала ему второй пистолет, и он поставил спусковой крючок на предохранитель.
– Седельные сумки с вами? – спросил Матиас. – А кошельки?
Флер вытащила вещи из-под кровати.
– Упакуйте в сумки чистые платья. И наденьте обувь, в которой можно бежать, – распорядился иоаннит.
Затем он проверил пистолеты и убрал их в кобуру.
– Мой отец богат, – сказал Жан. – Он может каждого из вас сделать богатым.
Тангейзер подошел к нему, заломил ему руку за спину и поволок к двери. Актер жалобно заскулил, но разобрать его невнятные и торопливые слова было невозможно – наверное, это и к лучшему, подумал рыцарь. Жан ухватился за дверной косяк, и Матиас еще сильнее вывернул ему руку, сломав кость ниже плечевого сустава. Юноша закричал.
Его крик, подобно другим, разносившимся в воздухе этим утром, не вызвал жалости. Помощь тоже не пришла. Тангейзер схватил Жана за другую руку и вытолкнул на лестничную площадку. Потом он оглянулся, чтобы убедиться: Эберт оставался под кроватью. Паскаль тоже вышла из комнаты, Флер по-прежнему сидела на своем месте.
– Тебе конец, парень. Постарайся умереть с достоинством, – сказал иоаннит Жану.
Тот перестал сопротивляться, хотя в его всхлипах было больше боли и отчаяния, чем достоинства.
Рыцарь посмотрел на Паскаль:
– Ты готова?
– Да. Я готова, – ответила девушка.
– Возможно, за это мы оба будем прокляты. Но я уже проклят и поэтому ничем не рискую.
– Я хочу перейти мост и не возвращаться назад. – Младшая Малан протянула руку за ножом. – Хочу забыть, что находится на этой стороне.
– Чтобы быстро убить человека, требуется навык, решимость и внимание к деталям, особенно анатомическим. Господь создал людей не для того, чтобы их резали, как свиней, хотя кое-кому очень нравится это занятие. Представь, что ребра – это доспехи, защищающие грудь спереди и сзади, что недалеко от истины. Вот, смотри сама.
Кончиками пальцев Матиас ткнул Жана в грудь, демонстрируя крепость человеческих ребер. Паскаль последовала его примеру. Тангейзер кивнул. Их жертва продолжала скулить и всхлипывать:
– Боже милосердный, я раскаиваюсь во всех своих грехах…
– Молись молча, как монахи, – оборвал его госпитальер и продолжил объяснения: – Поэтому пробить ребра не так-то легко, не говоря уже о том, что лезвие может застрять между ними или даже сломаться. Кроме того, можно нанести раны, не задевающие жизненно важные органы. Мир полон людей, выживших после удара ножом. Следует также принять во внимание, что перерезать человеку горло тоже непросто. Смотри… Видишь, здесь толстые сосуды закрыты мышцами? Для глубокого разреза требуется острый нож и уверенная рука. И если перерезать человеку дыхательное горло, он не обязательно умрет, особенно если знает об этом.
Паскаль внимательно слушала.
– Но вот, пощупай здесь, за ключицами, – показал ей Матиас. – Кожа и мышцы тонкие и натянутые, как на барабане, даже у самого сильного мужчины. А прямо под этим местом находятся жизненно важные органы – крупные сосуды, отходящие вверх от сердца, легкие и само сердце. Если воткнуть сюда нож – это почти неминуемая смерть. Только нужно наносить удар вертикально… вот так… всем весом налегая на рукоятку. Сверху вниз, если атакуешь сзади, и снизу вверх, если спереди. – Он продемонстрировал своей ученице оба движения. – Понятно?
Паскаль ткнула пальцем в основание шеи Жана, не обращая внимания на его слезы, и, чуть помедлив, кивнула.
– Это бесчестно? – Она подняла глаза на Тангейзера. – Да?
– Я рад, что ты это сказала. Иди к Флер, – облегченно вздохнул рыцарь. – Я сам ими займусь.
– Я не это хотела сказать, – возразила девушка. – Лучше бесчестье, чем слабость. Мне надоело быть слабым человеком.
– Справедливо.
– Вы со мной согласны? Убийство делает сильнее?
– Это распространенная иллюзия. Хотя в некоторых случаях вовсе не иллюзия.
– Дайте мне нож.
Тангейзер приставил кончик ножа к шее Жана, за правой ключицей, нацелив его в сердце.
– Лезвие нужно ставить вот так, видишь? – показал он. – Нажимаешь как можно сильнее, пока оно не войдет полностью, а затем поворачиваешь рукоятку, как рычаг печатного пресса.
– Паскаль! – взмолился Жан. – Пожалуйста, прояви милосердие, во имя Иисуса…
– Когда мой отец кричал, ты заткнул пальцами уши, – отозвалась девочка.
– Не позволяй жертве себя отвлечь, – сказал Тангейзер. – Это может быть смертельно опасным.
Он протянул младшей дочери печатника мясницкий нож. Она взяла его, схватила Жана за волосы и откинула ему голову назад, после чего посмотрела в его глаза, в которых стояли слезы, и на губы юноши.
– Паскаль, – пробормотал актер. – Паскаль…
– Главное – не сомневаться. Для убийцы это самое главное, – произнес иоаннит.
Среди чувств, которые испытывала младшая Малан, не было лишь одного – сомнения. Она приставила кончик ножа к шее актера и уверенным движением проткнула ему грудь, словно проделывала это так же часто, как Тангейзер. Жан охнул. Девочка опустила рукоятку ножа, словно рычаг, вспоров ему сердце.
– Он готов, – сообщил ей Матиас. – Ты это почувствовала. Ты знаешь. Вытаскивай нож и отступи на шаг.
Паскаль выдернула лезвие.
– Нельзя медлить ни секунды. Убив, нужно быть готовым убивать снова, – продолжал объяснять ей рыцарь.
– Да, – кивнула его ученица. – Я поняла.
– Схватка должна заканчиваться за считаные секунды. Если противник сумел пережить три твои атаки, значит, у него может достать умения тебя убить. Не позволяй себя ранить.
Тангейзер перебросил тело Жана через перила, словно тряпку, и просунул его ступни между балясинами, чтобы оно не свалилось. Потом он вернулся в спальню, пинками по сломанным ребрам выгнал Эберта из-под кровати и заставил его выползти на лестничную площадку. Там Паскаль, не обращая внимания на его плач и в точности следуя инструкциям госпитальера, объяснявшего, где проходят артерии, перерезала ему горло. Матиас подвесил на перила и это тело. Кровь двух мертвых юношей стекала на нижние этажи. Капли падали вниз, разлетались крошечными фонтанчиками, и вскоре вся лестница наполнилась влажным красным туманом.
– Так они были студентами или актерами? – спросил иоаннит.
– Говорили, что и то, и другое, – ответила Паскаль. – Может, врали. Мне все равно.
– Можно поаплодировать последнему представлению.
К двери подошла Флер:
– Я слышала чьи-то шаги на крыше.
Тангейзер прислушался. Девочка была права.
На крыше, прямо над ними, находилось не меньше двух человек.
– Они могут добраться до люка и лестницы, – заметил Матиас.
– У люка засов с этой стороны, только он открыт. Папа отправил нас на крышу, но студенты поймали Паскаль на лестнице, и я сомневаюсь, что они закрыли люк, – сообщила Флер.
Тангейзер подошел к окну и выглянул на улицу – как раз вовремя, чтобы увидеть ополченцев, всей толпой бросившихся к двери в дом.
– Нам повезло, – сказал он. – Они попытаются взять дом штурмом.
Глава 14
Алис
Они сидели за столом на кухне и пили чай из шиповника.
Кухня находилась в передней части дома. Солнце уже поднялось довольно высоко, так что его лучи освещали двор и заглядывали в окна. Чай помогал справиться с усиливающейся жарой.
Карла не могла оторвать взгляда от сидевшей напротив женщины.
Алис была бесформенной, ширококостной, некогда пухлой, но теперь иссушенной жизненными невзгодами и возрастом. Кожа на ее подбородке и руках свисала морщинистыми складками. Лицо у этой дамы было широким, а щеки ее покрывали лиловые пятна. Полные губы цвета сырой печени открывали беззубые десны. Темно-рыжие волосы с седыми прядями были неаккуратно обрезаны чуть выше плеч. Глаза у Алис были светло-серыми и холодными, как зима, но в них графиня де Ла Пенотье увидела Гриманда. В старой женщине чувствовалась неимоверная усталость, через которую проглядывали горящие угли жизненной силы, некогда неукротимой. Но несмотря ни на что, Алис казалась огромной. Карла не могла определить ее возраст – наверняка не меньше шестидесяти, но может, все семьдесят или еще больше. Старая и больная, мать короля воров, тем не менее, словно не имела возраста.
– Время – это волшебная сказка, любовь моя, – сказала Алис, словно прочитав мысли своей гостьи. – Тюрьма без стен. Они были очень умны, когда заставили нас в это поверить, в календари, даты – от Рождества Христова, чего уж там. Чтобы держать нас в повиновении, так? Но, как и все подобные выдумки, это всего лишь еще один удар бичом по нашим спинам. А теперь у них есть часы, и они могут заставить нас носить цепи.
Карла не понимала, как себя вести. Она была в логове воров, с матерью человека, который убивал первого встречного без всяких угрызений совести…
Алис засмеялась надтреснутым голосом, и будь этот смех не таким сердечным, его можно было бы принять за издевку.
– Не смущайся, любовь моя, здесь это не принято, – сказала она итальянке. – Говори. Ты будешь кричать, прежде чем закончится день, а женщина, сидящая перед тобой, будет утирать тебе сопли, так что обойдемся без церемоний.
– Я не могу выразить словами свою благодарность, мадам, за то, что вы согласились меня принять, – сказала наконец графиня.
Алис небрежно махнула рукой. Ладонь у нее была красной и блестящей.
Карла поняла, что эта старуха не просто устала, а очень больна, и ее сердце наполнилось состраданием. За всю свою жизнь итальянка не встречала женщины, перед которой испытывала бы благоговение, и лишь немногие заслужили ее уважение. Мать ее была слабой и покорной, она боялась мужа, церкви и осуждения знакомых. Она жила на коленях – во всех смыслах – и умерла, о многом сожалея. Мать предала Карлу почти в таких же обстоятельствах, как теперь, организовав похищение Орланду в то самое утро, когда он появился на свет. Она отняла у дочери радость материнства, и та так и не смогла простить ее.
Графиня наклонилась к сундучку, но достать его ей мешал живот. Тогда она встала, отодвинула стул и присела на корточки. Внутри сундучка лежал флакон духов, завернутый в шелковый шарф цвета голубого неба. Итальянка взяла с собой этот шарф потому, что цветом он был похож на глаза Матиаса. Выпрямляясь, Карла почувствовала, что у нее снова начинаются схватки. Женщина положила сверток на стол, уперлась ладонями в колени и стала тяжело дышать, изо всех сил сдерживая крик. Она чувствовала на себе испытующий взгляд хозяйки дома. Старуха молчала, и Карла была ей благодарна. В прошлый раз повитуха обрушила на нее столько бесполезных советов, что пришлось приказать ей заткнуться. Боль между тем утихла.
Карла выпрямилась и заставила себя улыбнуться. Алис ответила на ее улыбку.
– Очередные схватки, которые прошли и больше не вернутся, – сказала она гостье.
– Хотелось бы знать, сколько еще, – вздохнула та.
– Лучше не знать, любовь моя. Их будет больше, чем ты можешь представить. Забывай каждую, пока не начнется следующая, и ты проплывешь сквозь них, как королевская лодка по реке из молока ослицы.
– Иногда я боюсь, что у меня не хватит сил.
– Во всей вселенной нет существа сильнее, чем рожающая женщина. В противном случае никого из нас не было бы на этом свете. Когда предстоит великое дело, у всех появляются силы, не беспокойся. А пока почему бы нам не наслаждаться жизнью, насколько это возможно?
Вера Алис в их силы стала для Карлы настоящим бальзамом. С ее души словно свалилась огромная тяжесть. Однако такая сильная реакция на незнакомого человека удивила графиню и заставила ее задуматься, разумно ли это. Нет никаких оснований доверять – свою жизнь и жизнь своего ребенка – этой странной старухе. Никаких, за исключением инстинкта. И силы духа старой женщины. В последнем можно было не сомневаться – ведь Карла здесь, живая, в Кокейне. Она выстояла. Женщина напомнила себе, что в ее жизни уже были подобные ситуации – и тогда она тоже выстояла. И она отбросила сомнения. Ее самый главный враг – страх, в какую бы форму он ни рядился.
Итальянка улыбнулась:
– Чудесный план. Да. Почему бы нам не наслаждаться жизнью?
Она взяла сверток и протянула его Алис.
– Что это? – спросила старуха.
– Для вас, мадам. Сувенир.
Пожилая женщина вытерла руки о подол, взяла сверток и развернула его. Потом она прижала шарф к щеке – от нее не укрылось качество ткани. Внимательно рассмотрев флакон, она извлекла стеклянную пробку и провела ею под подбородком.
– О Боже! – Алис коснулась пробкой кожи за каждым ухом. – Слишком шикарно для такой старухи! Меня примут за царицу Савскую.
– Ерунда. У вас пахнет приятнее, чем в любом другом доме Парижа. Я впервые могу свободно вздохнуть. Пожалуйста, возьмите этот подарок.
– Ерунда? Очень хорошо. Спасибо. Но шарф оставь себе.
– Он тоже ваш.
– Нет. Хорошего понемножку. Пригодится вытирать грудь, когда будешь кормить ребенка. Ты ведь для этого его брала?
Карла кивнула, взяла шарф и накинула себе на шею.
– Могла бы выбрать цвет потемнее для этого дела, и не такую дорогую ткань. Хотя здесь до этого никому нет дела, – усмехнулась Алис. – А теперь садись и говори все, что хотела.
– Вы назвали время волшебной сказкой, но разве оно – не условие нашего смертного существования? – поинтересовалась графиня.
– Нет. Мать Природа не замечает времени, хотя сами сферы падают, словно яблоки. Помяни мое слово, скоро они начнут падать.
Карла пригубила чай из шиповника. Ей вспомнился Матиас и его мистические теории.
– Мне нравятся подобные идеи, – сказала она. – Но времена года сменяют друг друга.
– Да, сменяют. А звезды вращаются – как колесо, без остановки. Они не знают, что такое месяц или год, начало или конец. Есть только то, что придет следующим. Разве можно измерить временем сон? Или память? А объятие? У нас нет ответа на эти вопросы. Разве можно ответить, сколько длится жизнь человека? Не говоря уже о самой вечной Жизни.
– В Библии говорится, что Бог создал мир за шесть дней.
– А кто написал Библию? Глупцы. Зачем Богу нужны дни?
Алис фыркнула, и Карла едва сдержала улыбку:
– Сильный аргумент.
– Тогда позволь старой язычнице привести еще один, посильнее: мы не творения Божьи. Нас создала Мать Природа, как листья на дереве и птиц в небе. Как создает и всегда создавала все живые существа. Они говорят, что женщина – ребро Адама? Но разве Бог создал свинью из ребра кабана? И позволено ли нам спросить, какую часть тела петуха Он использовал, чтобы сотворить курицу? – Старуха сделала неприличный жест кулаком. – Неудивительно, что Ему понадобилось шесть дней.
Итальянка рассмеялась, и хозяйка последовала ее примеру, хлопая опухшими костяшками пальцев по скатерти.
– Эта книга нашпиговала голову моего сына всякими кровавыми ужасами и преступлениями, хотя в этих делах его голове не нужна никакая помощь, – вздохнула она. – Нет, он не ученый муж – просто любит всякие сказки и странные идеи. Если говорить о времени, то Библия была написана вчера, а завтра – которое наступит очень скоро – все, кто верит в Библию, снова станут прахом, из которого они вышли, вместе со своими церквями и дворцами, со своим могуществом. А теперь пусть эти содомиты придут и сожгут меня.
Обе женщины снова рассмеялись.
– А поскольку я никак не могу опровергнуть ваши слова, им придется сжечь нас обеих, – заметила Карла.
Она сцепила пальцы рук, когда у нее в животе опять что-то напряглось, но пока это были не схватки.
– Воля твоя, – сказала Алис. – Старуха скучает по хорошей компании. Но все, что она говорит, твое. Можешь брать, а можешь отказаться – как пожелаешь.
– Беру с удовольствием. И мне тоже недостает хорошей компании.
– Не думаю. – Хозяйка вскинула голову и прищурилась. – Кто твой ангел?
– Мой ангел Ампаро.
Карла ответила не задумываясь, полностью не осознавая смысла этих слов.
– Ее свет сияет прямо у тебя за спиной, – заявила Алис. – Она бледная, как заря. И такая же бесстрашная.
– Да, это Ампаро.
Итальянка почувствовала, что к глазам подступают слезы, и моргнула. Она оглянулась, но ничего не увидела. Разум отказывался верить странной собеседнице – зато желало верить сердце. Карла вновь повернулась к старухе, и Алис увидела, что она поверила ей.
– Тебе повезло иметь такого защитника, особенно для этой работы, – продолжила хозяйка дома.
– Она была моей лучшей подругой. Она…
– Ампаро все знает. Ты тоже. А старухе не обязательно. Просто нам обеим полезно помнить, что она здесь.
– Спасибо, что показали мне ее. Да, это хорошо, очень хорошо.
Алис поерзала на стуле, устраиваясь удобнее, и сцепила пальцы рук.
– Давай немного помолчим, чтобы Ампаро знала, что мы рады ее присутствию, – предложила она своей гостье.
Карла закрыла глаза и позволила духу Ампаро войти в ее сердце. Она вспоминала счастливые дни, проведенные вместе с подругой. Такие разные, что даже трудно себе представить, они вместе создавали музыку. Как выразился Матиас, странные пути соединили их с Ампаро, а также их обеих с ним… И не менее странные пути привели ее за этот стол. В обычных обстоятельствах итальянка спрашивала бы себя, что здесь происходит, и сама формулировка этих вопросов исключала бы самые важные ответы. Но теперь Карла чувствовала себя дома, сама не зная почему. Она нигде не находила покоя – ни в мрачном мавзолее, который воздвигли для нее родители, ни в доме, где она прожила двадцать лет. Это чувство приходило к ней лишь ненадолго: когда она уносилась в бесконечный мир музыки и когда скакала верхом. А еще среди страданий и хаоса в госпитале Мальты. В объятиях Матиаса. И как ни странно, здесь, в этой убогой халупе.
Печаль острой иглой пронзила ее сердце. По щекам потекли слезы.
– Простите, мадам, – всхлипнула графиня.
– Не сдерживай слез, любовь моя.
– Я совсем растерялась.
Алис протянула руку через стол, и Карла сжала ее.
– Матиас пропал, Орланду пропал, – пробормотала итальянка. – Дети, которых я целовала на ночь, убиты, а я слушала их предсмертные крики. И ничего не делала. Повсюду безумие, жестокость, убийства, жадность…
– Только не здесь, любовь моя, не здесь.
Карла не удержалась и посмотрела на открытую дверь, за которой было видно происходящее во дворе.
– Оставь их, пусть развлекаются.
– Они развлекаются с трофеями, вырезанными из человеческой кожи.
– Когда-нибудь и голова моего сына украсит городские стены.
– Злом зла не поправишь.
– Женщина этого и не говорит. Она лишь указывает – в полном согласии с твоими словами, – что варварство и низость всего лишь грани мира людей.
– Но почему так? Разве мы все не сыты этим по горло?
– Забудь о политике, любовь моя. Не ищи ответы там, где их нет.
– Значит, мы беспомощны?
– Вовсе нет. Мы не можем остановить творимое зло и тем более отомстить. Люди слишком заняты тем, что происходит с ними. В головах и пиках недостатка никогда не будет. Но это они беспомощны. Это они продали свои души идолам, которых сами же придумали. Только нам не обязательно заражаться их безумием и злобой. Мы можем пригласить сюда их ужасы, а можем и не делать этого. Мы можем жить так, как предназначено Матерью Природой, прямо здесь и сейчас, причем неважно где, потому что мы существуем и настоящее – это мы: ты, и твой ребенок, и Ампаро, и то, что осталось от меня, старой чертовки.
– Мои туфли наполнены кровью, по которой они ступали. Это не так легко забыть.
– Простая женщина не просит тебя забыть, и не говорит, что это было легко. Но мы можем обращать внимание только на то, что делает нас больше, а не меньше.
– Но именно ваш сын… – начала было Карла, но прикусила язык.
– Мой сын бессчетное число раз разбивал мое старое сердце. Так поступают все сыновья, а матерям остается лишь прощать. Они мужчины. Они чудовища, даже те, кого считают – и особенно те, кто сам себя считает, – венцом Творения. Но мы не можем устоять перед ними, как невозможно выйти под дождь, не намокнув. Они боятся жизни, даже если не испытывают страха перед смертью, потому что нутром чуют, что не в состоянии подчинить ее, как бы ни пытались. Поэтому они сочиняют свои чудесные сказки – за этот талант следует отдать им должное – и говорят: «Таким и должен быть мир». Они хотят властвовать над миром «каким он должен быть», вместо того чтобы жить в том, каков он есть. И поэтому мужчины всегда воюют, друг с другом, сами с собой и с самой Жизнью. Свою проклятую выдумку они называют «цивилизацией». Париж ее центр, говорят нам, и это лучшее доказательство, чем все те, что может предложить тебе старая ведьма.
– У меня тоже есть сын.
Алис ничего не ответила. Невидящий взгляд графини уперся в стол. Орланду, абсолютно невинный, не способный что-либо выбрать, разбил ее сердце, еще не зная о том, что оно у нее есть. А потом еще раз, когда оставил ее и уехал в Париж. И когда уговорил Матиаса научить его владеть ножом, и…
– Я вынашиваю еще одного сына, – добавила роженица.
– Шансы всегда равны. Посмотрим. А тебе это очень важно?
– Конечно, нет. Совсем не важно. Мальчик или девочка – это мой ребенок.
– А для некоторых важно. Женщины тоже увлекаются волшебными сказками.
Алис сжала пальцы Карлы, затем убрала руку, и итальянку затопило чувство утраты. Ее новая знакомая уперлась ладонями в стол и наклонилась вперед, собираясь встать.
– Вода в котелке еще горячая. Мы в мгновение ока смоем кровь, – сказала она.
Читать бесплатно другие книги:
