Француженки не терпят конкурентов Флоранд Лора

Глава 21

После разрекламированного очарования и гламурной пышности своей кондитерской атмосфера «Волшебной избушки» казалась Филиппу приятно успокаивающей и таинственной. Входя к ним, он каждый раз ощущал необычайное умиротворение, словно проникал в недоступный для него спасительный приют. Но сегодня там было на редкость многолюдно, а Женевьева и даже Эша осадили его при встрече плохо скрываемым возмущением, словно обвиняли в этой ненужной им популярности. Едва заглянув к ним, он сразу понял, что Магали куда-то ушла.

Перед старинным кассовым аппаратом женщина бальзаковского возраста расплачивалась с Эшей за пакетик засахаренных лепестков фиалок и чашку чая голубой розы, еще две пары клиентов ожидали своей очереди сразу перед входной дверью. За столиком, втиснутым между пианино и выставочным стендом, перед роскошным подносом с шоколадными изысками сидела сосредоточенная особа, делавшая какие-то пометки в своем дневнике. В заднем зальчике более пожилая пара, вооружившись антикварными серебряными вилочками, вела раскопки в руинах шоколадного торта, они безмятежно улыбались друг другу, совершенно не нуждаясь для празднования Дня влюбленных в гламурном шике кондитерской Лионне. Однако же оставшиеся три столика занимали парочки, которые выглядели до боли похожими на его блистательную клиентуру.

Несмотря на то что атмосфера в заведении сегодня вовсе не казалась умиротворяющей, Филипп все равно почувствовал облегчение.

Держа в руке коробку с розовым сердечком, он испытал и разочарование, сознавая при этом, что в присутствии Магали легче ему стать не могло бы, напротив, пришлось бы, вероятно, собраться для очередного противостояния.

Женевьева незамедлительно увлекла его на кухню, где они с Эшей продолжили с любопытством взирать на него. Филипп почувствовал, что краснеет. А ведь вчера вечером вовсе не его они застали в полуобнаженном состоянии! Может быть, Магали, стремясь избежать таких взглядов, запрыгнула в проезжавшую мимо карету и укатила в неизвестном направлении на край света?

– И что прикажете с этим делать? – спросила Женевьева, когда он неохотно поставил подарок на голубые плитки столешницы. Ему хотелось самому вручить его Магали. Хотелось увидеть ее лицо.

– Ваш подарочек должен разбить ее сердце?

Он вздохнул, и его плечи поникли.

– Я понимаю, от кого она унаследовала доверчивое отношение к окружающим…

Женевьева удивленно подняла брови, услышав такие его слова.

– Да, если у нее и появилось наконец что-то похожее, то, вероятно, благодаря нашим стараниям, – проговорила она. – Но Магали верит лишь в свои силы. По-моему, она полагает, что может потерять нечто жизненно важное, если хоть раз позволит себе признаться в том, что в ком-то нуждается. Не считая нас, разумеется… Но нам пришлось добиваться ее доверия несколько лет.

Неужели ему действительно дали подсказку?

– И почему же, как вы думаете?

– Я не думаю, я знаю, – фыркнув, заявила Женевьева. – Но вам придется самому разгадать ее душу. Может быть, и не разгадаете, тут уж как масть ляжет.

– Я предложила бы вам выпить немного чаю, – спокойно добавила Эша, словно ее совершенно не волновало, что он, вероятнее всего, потерпит фиаско, поскольку почву для него подготовил он сам.

– То есть вы хотите сказать, что у вас есть напиток, способный помочь мне понять Магали? – недоверчиво уточнил Филипп.

Это звучало несколько запредельно даже для их заведения. Не говоря уж о том, что любое волшебство имеет свои границы….

Эша безмятежно взглянула на него, выразительно показывая, что если ему хочется узнать воздействие ее чая, то ему следует выпить его.

– И все-таки, где же она?

Изогнув брови дугой, Женевьева вопросительно взглянула на Эшу.

– Как там он назвался?..

Все внутри Филиппа тревожно сжалось.

Ярость вспыхнула в нем вулканическим взрывом.

– Я удивилась, что ему удалось уговорить ее, – с особым одобрением произнесла Эша. – Но, возможно, он чем-то поможет ей, этот Кристоф…

Женевьева покачала головой.

– Не уверена. Не думаешь ли ты, что нам следовало предостеречь ее? Я сомневаюсь, что у меня хватит сил вытерпеть столь широкую популярность нашего заведения. Очевидно, мне не следовало поддаваться на ее глупые умоляющие взгляды и уговоры Сильвана помочь ему с оформлением витрины. И если она собирается еще разрекламировать нас в этих их блогах…

– Это поможет ей убедиться, – произнесла Эша таким усталым тоном, словно уже в тридцатый раз повторяла свой аргумент, – поможет понять, что она сможет привлечь к нам посетителей, несмотря на него… – И она пренебрежительно кивнула на Филиппа.

– Верно, но отстреливать охотников в этом лесу придется нам! – закипятилась Женевьева. – Мы же не хотим возвести замок на горе и размахивать флагами для привлечения внимания! К тому же мне решительно несимпатичны любопытствующие бездельники, готовые бежать к реющим на ветру флагам.

– Наша популярность будет кратковременной, – успокаивающе заметила Эша. – Пусть она пройдет через это. Постепенно все успокоится, или нам придется сократить часы работы и отсылать клиентов к нему. – Она легко взмахнула рукой, словно смахнула крошки с грязного стола для ожидавшего подачки Филиппа.

– Да уж, надеюсь, шум быстро затихнет! В ином случае нам пришлось бы прикрыть лавочку и спрятать нашу избушку в каком-то другом лесу, где никто не будет нас знать, но ты же понимаешь, что очередной переезд разобьет ей сердце. Короче говоря, придется немножечко потерпеть.

Филипп вдруг на секунду с ужасом представил себе, как эта «Волшебная избушка» со всех своих курьих ножек удирает в африканские джунгли или улетает на какой-то таинственный остров.

– Нет, вам нельзя никуда уезжать, – отмахнувшись от жуткого видения, возразил он.

Женевьева бурно вздохнула.

– Ну, тогда держите при себе ваших клиентов. Они совершенно не в моем вкусе.

Филипп скрипнул зубами, впервые узнав, что они могут скрипеть.

– А вот Магали воспринимает как личную обиду любого клиента, который заходит не в вашу кондитерскую, а в мою, – сказал он.

Женевьева искоса взглянула на Эшу.

– Была ли я такой же бестолковой и слабой в мои двадцать четыре года?

– Не знаю, какой ты была в двадцать четыре, – сдержанно отвечала ей Эша. – Но в двадцать шесть твое сердце можно было пронзить даже булавкой. А она ведет себя превосходно. Просто мала еще. – Она сложила пальцы в кружок размером с грецкий орех. – Ей еще надо сломать защитную скорлупу, пустить корни и вырасти.

– А скажите… Если бы ваше кафе переехало, почему переезд так травматично сказался бы на Магали? – вдруг задумчиво поинтересовался Филипп.

Тетушки оставили его вопрос без внимания.

– Полагаю, именно поэтому нам следует позволить ей продолжать заниматься этими глупостями, – со вздохом сказала Женевьева Эше. – И ее договор с Кристофом, вероятно, признак начала роста. Никто и не говорил, что проблемы роста проходят безболезненно, они досаждают и близким людям.

– К тому же, – снисходительно заметила Эша, явно показывая, как неодобрительно она могла отнестись к тому, кто пренебрег ее чаем, – не кажется ли тебе, что как раз в Валентинов день сварить шоколад для мужчины – это так романтично?

Филипп молча развернулся и вышел, едва не забрав с собой свое «сердце». Но это далось ему с превеликим трудом. Он испытал мучения, оставляя его лежать там без него в распоряжении двух колдуний, при том что главная для него колдунья упорхнула готовить шоколад для чертова проныры Кристофа.

Нет уж, отныне этот блогер никогда, до скончания своей никчемной жизни, и носу не сунет ни в одну из его лабораторий!

Его сжигала ярость. Она продолжала полыхать в нем, и когда он вернулся к работе, и вскоре, казалось, воспламенила в лаборатории каждого. Филипп работал в полном молчании и, упрямо сжимая губы, представлял себе эту парочку в какой-нибудь кухне Парижа. Где-то у него записан адрес Кристофа! Ему пришлось подавить желание немедленно отыскать его. Не мог же он позволить себе ворваться туда обезумевшим от ревности…

Он продолжал мрачно сжимать губы, опасаясь того, что может сорваться с его языка, если они откроются. Эта молчаливая сила гнева заразила его сотрудников – они начали вдруг переругиваться, так что влюбленные, по неведению отведавшие их десертов, тоже могли стать охваченными взаимным неудовольствием, а кто съел побольше, могли и всерьез разругаться.

– Что случилось? – наконец тихо спросил у него Грегори. – Неужели на вас так подействовали сообщения в блоге?

Дернув головой, Филипп с вызовом посмотрел на молодого шеф-повара.

После чего скрылся в своем кабинете и открыл блог «Гурман».

Глава 22

«Philippe Lyonnais aime…»[93] – таким сообщением четырнадцатого февраля Кристоф открыл свой блог, словно подражая популярному недавно обсуждению petits plaisirs очаровательной Amйlie Poulain[94]. Под этим заголовком он поместил фотографию: Магали нежно обхватила ручку ковшика, наливая в чашку густой и темный шоколадный напиток. Даже учитывая, что Интернет не в силах передать всю живую яркость оригинала, при взгляде на этот снимок любой испытал бы сильнейшую жажду.

А сам он так еще и не выпил этот чертов напиток, подумал Филипп, терзаясь мучительной ревностью. Половина Парижа собиралась слететься в «Волшебную избушку»! Он представил себе, как они будут смаковать то, что привело его в восторг, а он так и не узнал пока, каков вкус этого волшебства. Или как оно могло подействовать на него. Вернее, что она могла пожелать сотворить с ним.

Putain de bordel de merde. Чем, интересно, она сейчас занимается с Кристофом? Этот пройдоха мог ужом пролезть в любые не принадлежащие ему владения.

«Чем же наслаждается в День святого Валентина в этом году наш знаменитый король кондитеров? Да, он наслаждается ароматным густым шоколадом, сотворенным одной колдуньей».

Очередная фотография, на сей раз – витрина их кафе, и крупным планом шоколадная ведьмочка с корзинкой. Кто-то мог бы обратить внимание и на корзинку, но вряд ли разглядел бы, что оттуда выглядывает краешек розового сердечка.

«Он любит волшебные десерты маленького кафе "Волшебная избушка"».

Великолепный снимок: россыпь засахаренных фиалковых лепестков заставила Филиппа задуматься, не согласится ли Эша готовить фиалковые украшения для его фиалково-шоколадных макарун.

«Может быть, он любит одну колдунью?»

Филипп оцепенел, разглядывая последнюю фотографию. Собственное выражение лица его ничуть не удивило; он уже некоторое время замечал в себе такое изменение. Но выражение лица Магали…

– Филипп Лионне! – восторженно возгласил Кристоф. – Вы та самая особа, которой удалось очаровать Филиппа Лионне!

Попав на его кухню в Девятом округе, вполне удобную и просторную, по меркам Парижа, даже с функциональным «островком», Магали почему-то испытала странную неловкость; хотя, чего там скрывать, больше всего ей нравилась их маленькая домашняя кухня. За ее пределами приготовление шоколада казалось кощунством. Да и кого она могла здесь соблазнять?

Кристоф со своей кудрявой шевелюрой и бурной восторженностью казался ей милым, привлекательным и в некотором роде забавным, но, поглядывая на разогревающийся шоколад, она невольно продолжала видеть перед собой лицо Лионне, и сама мысль о соблазнении Кристофа вызвала у нее почти физическое отвращение.

Хотя Кристофа идея собственного соблазнения, видимо, совершенно не волновала. Похоже, он торжествовал уже от того, что сам соблазнил ее. Однако ценность Магали для него, возможно, происходила от отношения к ней Филиппа, словно одним своим взглядом этот лучший в мире патиссье повысил ее ценность. Эта мысль сводила ее с ума.

– А вы в курсе того, что он с четырнадцати лет начал профессионально обучаться кондитерскому искусству? А в девятнадцать уже руководил одной новой кондитерской на бульваре Сен-Жермен, и не прошло и года, как он приготовил десерт, снискавший хвалебные отзывы в «Монде»? Всего в девятнадцать лет… И вот он влюбился в вас! Какая прелесть… Вряд ли в моей жизни были еще поводы, чтобы так радоваться. И все благодаря вам.

– Нет… я же не говорила… никогда, что Филипп Лионне… в-л-л-любился в меня.

Она вдруг начала задыхаться от одной лишь попытки нормально произнести эти слова.

«Филипп Лионне любит меня? Любит меня?»

– Я же сам видел его. Ну и еще поболтал с его персоналом. – Кристоф сделал своеобразный реверанс, с изысканной насмешливостью склонившись перед ее скромностью. – Все знают, что он помешался на вас. Да и сами обожают ваш горячий шоколад. Потрясающая история. И мне предстоит первым поведать о ней миру! Вы еще не видели сегодняшнюю почту моего блога?

– Не-ет.

Магали согласилась на сотрудничество с Кристофом только ради того, чтобы «Волшебная избушка» могла получить некоторую известность в среде наиболее популярных кулинарных блогеров Парижа. И ей следовало бы обрадоваться, узнав, что он уже начал рекламировать их. Но, учитывая такой поворот разговора, она с легкой нерешительностью выразила желание посмотреть, какие сообщения поступили на его блог.

– Взгляните! – восторженно призвал ее Кристоф, включив лэптоп. – Как вам такой снимочек?

Магали прочла подпись. «Филипп Лионне любит…» Она прищурилась, вдруг почувствовав такое головокружение, что ее кастрюлька с шоколадом на этом снимке показалась ей бездной, угрожающей поглотить ее.

Кристоф перешел к следующему кадру.

И она сжалась, словно увиденное больно ее ударило.

На снимке Филипп склонился к ней, над их головами висит лунный серпик, а расстояние между их губами весьма условно… И их лица отражают сильные… и на редкость откровенные желания. Сама она выглядит так, словно готова умереть за него. Умереть ради того, чтобы он приблизился к ней вплотную и поцеловал ее.

– Я уже получил полторы сотни комментариев! – ликующе возвестил Кристоф. – И вот еще одно только что поступило: «Проклятие, я ненавижу ее! Мне самой хотелось бы очаровать такого милашку». Только не воспринимайте всерьез подобные проклятия – человек, попавший на страницы популярных блогов, должен научиться воспринимать подобные отклики хладнокровно, с олимпийским спокойствием. И таких откликов будет множество. А завтра у ваших дверей выстроится очередь.

Верно, но какой ценой? Ей вовсе не хотелось открывать всему миру свои чувства. Боже милостивый, ведь и Филипп мог уже тоже увидеть это фото!

По пути домой Магали хотелось спрятать лицо под маской. Она мысленно успокаивала себя, повторяя, что население центра Парижа – всего два миллиона, а с учетом большого периметра – ну… все одиннадцать, однако число проклятий посетителей блога Кристофа не сделает ее всемирно печально известной, но тем не менее она продолжала чувствовать себя отвратительно, рискованно выставленной напоказ перед всем миром. Ей вдруг захотелось поставить тот самый замок на свою дверь, о котором говорил ей Филипп.

Что она наделала, стараясь превзойти популярностью Лионне? Ей не нужны никакие очереди. Она любила их неприметное и необычное заведение, известное только тем, кто стремился найти в жизни что-то редкостное.

С радостным облегчением она вернулась на остров, с удовольствием окунувшись в его трехвековую невозмутимую сдержанность. Но когда Тьерри приветливо помахал ей, спросив, как ей понравились розы, Магали смущенно вспыхнула, а ее сердце – казалось, более неподвластное ей – начало колотиться с удвоенной силой. Неужели Филипп послал ей цветы?

Идя по улице, она украдкой скользнула взглядом по его витринам, но почти ничего не увидела из-за очереди мужчин, желавших купить для своих дам подарок ко Дню святого Валентина именно здесь. Да уж, сегодня ему некогда даже злорадствовать по поводу своей неслыханной популярности и отсутствия таковой у ведьмочек из «Волшебной избушки»…

Она коснулась пальцем груди. Подаренная Филиппом подвеска осталась дома. Но сейчас Магали вдруг захотелось, чтобы в сокровенной близости под свитером оказалась согретая ее теплом филигранная цепочка с лунной богиней.

Кажется, никто не стремился попасть сегодня в «Избушку», несмотря на все сообщения знаменитого блога, и Магали вдруг почувствовала полную обессиленность. Может быть, ей и не хотелось, чтобы к ним, как к Филиппу, выстраивались очереди на целый квартал, но она страдала оттого, что ей не удалось заинтересовать людей больше, чем ему, даже выставив в блоге напоказ перед этим миром свои чувства.

Подойдя ближе к своей кондитерской, она вдруг заметила, что кафе закрыто. Вывеска, написанная загадочным наклонным почерком Женевьевы, сообщала: «Душа не согласна с Валентиновым днем. Закрыто в знак протеста».

Вздохнув, Магали вошла в дверь и оставила ее открытой, забрав с собой вывеску. Да, усилия по оживлению семейного бизнеса значительно осложнялись постоянными диверсионными происками ее тетушек!

На кухне она выразительно показала вывеску Эше.

– О, Жени просто захотелось немного передохнуть, – беспечно пояснила ей Эша. – Я уверена, теперь можно снять объявление, если очередь разошлась…

Магали вздохнула и бросила объявление в мусорное ведро.

– Ну а как дела с блогером? – вкрадчиво осведомилась тетушка Эша.

Нарядившаяся сегодня в теплый коричневый шальвар-камиз, расшитый золотой нитью, она что-то напевала, в третий раз доводя ко кипения цедру грейпфрута. Трижды, как учила она Магали, цедру надо довести до кипения, чтобы дочиста уничтожить горечь, и только потом готовить цукаты – лишь в этом случае они получаются вкусными, сладкими.

– Tu l’as aimй?[95] – тихо спросила Эша.

Магали подумала, что она спрашивает о Филиппе. И почувствовала, что краснеет.

– До всего мы не дошли, – смущенно пробормотала она.

Сказать по совести, порой разговоры с Женевьевой так дурно влияют на Эшу, что она начинает задавать поразительно нескромные вопросы!

Губы Эши, казалось, нервно дернулись. Вооруженная деревянной ложкой, она топила грейпфрутовую кожицу, следя за пузырьками воздуха в воде и не давая ей бурно кипеть.

– Проведя часа два с ним на кухне, ты не поняла, понравилось тебе или нет?

– Но это не кухня Филиппа! Он может пытаться руководить всем, чем пожелает, но эта кухняостается моей. То есть нашей.

Эша поджала губы, в глазах ее заплясали чертики. Пузырьки в воде забурлили сильнее, когда их перестали давить ложкой.

– И вряд ли мы провели тут два часа… – проворчала Магали.

К сожалению. За два часа они могли бы…

– Я имела в виду сегодняшний день, – произнесла Эша с такой кротостью, что стало очевидно, как старательно она пытается упрятать в себе отчаянное желание рассмеяться. – Так тебе понравился мастер пера Кристоф? Право, Магали… Меня, конечно, немного интересует, как складываются отношения между мужчинами и женщинами, но, надеюсь, ты не думаешь, что я способна попросить родную племянницу описать мне ее сексуальную жизнь.

У Магали перехватило дух. Проклятые французские местоимения! Им не хватает точности. Tu l’as aimй? Любой человек, поглощенный неудавшимся сексуальным свиданием, мог ошибочно понять, что речь идет именно о нем.

– Если, конечно, ты не начала флиртовать с Кристофом?..

– Нет! Tata![96]

– Ладно, ты сделала выбор, окружив себя неприступными стенами, – вздохнув, заметила Эша. – Либо ты не можешь выбрать ни одного, либо слишком много мечтаешь о сказочных принцах. Если же тебе хочется чего-то более реального, то надо приоткрыть свой мир для героя твоего романа. И поверь, этот герой сам готов открыться тебе!

Плечи Магали обмякли, ее охватило уныние. Только перед Эшей и Женевьевой она могла позволить себе не скрывать своих чувств.

– Легко сказать. Мы подобны ганашу; допустим, створки чьей-то души приоткрылись для ганаша, а потом надежные створки твоего героя исчезают, и остается лишь твоя… курьезно оголенная форма.

Она в отчаянии сжимала руки, вспоминая, сколько раз она так пребывала – в той самой оголенной душевной форме. В попытках создать изысканный шоколадный ганаш для чей-то души она сама давно остыла и затвердела в, казалось бы, идеальной форме, отринув пропавшие створки и вернувшись к собственной невозмутимой и живой цельности. К несчастью, ганаш ее души, видимо, вновь начал предательски таять, и она еще долго будет с грустью охлаждать его, пытаясь придать ему очередную цельную форму.

– Разве мы не открыли тебе возможности для создания твоего мира? – мягко напомнила ей тетушка Эша. – Мы с Женевьевой всегда стремились, чтобы у каждого из нас имелась своя отдушина, свое убежище!

– Конечно, открыли! – воскликнула Магали, охваченная не выразимой словами любовью, которая могла проявиться лишь в ее желании всегда жить с ними, став так необходимой им ученицей и их наследницей. Их потребности и желания идеально совпадали. Если бы только ей удалось спасти это чудесное маленькое кафе – их фантазию и вдохновение!

– Но, по моему разумению, правда и то, что душевный мир каждого из нас волен закрываться и открываться, как того захочется его обладателю, – мудро заметила Эша. – А уж если ты полюбила, любимого тебе придется допускать в свой мир каждый божий день.

Магали покачала головой в глубокой задумчивости. Что ж… Отношения Эши и Женевьевы подобны волшебной сказке, какая недоступна для мира земного… Вот уже без малого сорок лет они живут вместе душа в душу. Такого идеального союза, как у Эши с Женевьевой, Магали еще не встречала.

– Разве ты не думаешь, что достойна занять место в жизни других людей?

– Конечно! – Магали решительно стиснула зубы.

По какой-то причине от этого утверждения у нее защипало глаза. С детства она стремилась найти свое место в этом мире, и то, что всякий раз ее находки заканчивались неизбежными потерями, постоянно ранило ее сердце.

Она никак не могла справиться с предательским покалыванием в глазах.

– Ты же наша наследница, Магали. Согласно нашим завещаниям, это кафе и весь дом переходят к тебе. Разве ты забыла об этом?

Разумеется, она не забыла. И очень благодарна им за такую щедрость. Тетушки подарили ей ощущение долговечного родного дома. Дома в сердце Парижа, и он всегда будет принадлежать ей, если она не потеряет его. Однако она могла потерять его по самым разным причинам. К примеру, маленькое колдовское кафе могло потерять экономическую жизнеспособность.

– Неужели ты думаешь, что если покинешь нас, то исчезнешь и из наших сердец?

Ну естественно! Такова человеческая натура. Магали промолчала, не желая обижать тетушку столь суровой правдой жизни. Кроме того, ей не хотелось допускать даже мысли о таком исчезновении, поскольку она решительно не собиралась их покидать.

Эша пристально посмотрела на нее и вздохнула.

– Верно, конечно. Если друзья не могут рассчитывать на твою помощь в случае нужды, то местечко твое в их душах может уменьшиться. Так действует самозащита. Если ты покидаешь людей – даже не по своей вине, – то они в конце концов, пережив твой уход, находят кого-то другого. И правильно делают. Но теперь ты повзрослела и способна сама строить свои отношения с окружающими, обеспечивая желаемую для тебя их глубину и долговечность. Как же мне хочется, чтобы ты перестала недооценивать собственные прекрасные качества, позволив людям любить тебя! – Сказав это, Эша замолчала, в глазах ее затаилась грусть.

Магали хотела было ее обнять, но помешала гордость.

– По-моему, я скорее предпочла бы поговорить о моей сексуальной жизни.

– Неужели, Магали. Но мне не хотелось бы вмешиваться в столь интимную сферу.

Эша слила воду с грейпфрутовой цедры и вновь наполнила кастрюлю холодной водой до половины.

– Кстати, Филипп оставил кое-что для тебя.

Она отступила в сторону, и Магали увидела розовую коробочку – Эша загораживала ее до тех пор, пока не высказала все, что считала нужным.

Все тело Магали встрепенулось, объятое всепоглощающим желанием. И страхом. Каким может быть его сюрприз на сей раз? Перед чем ей придется устоять?

Она вынесла коробку на столик в зале и села на жесткий стул, желая обрести таким образом опору потверже. И только тогда медленно сняла крышку с коробки.

Из ее груди сам собой исторгся вздох, словно ее пронзили в самое сердце. Продолжая постанывать от восхищения, Магали вынуждена была признать, что перед ней самое изысканное творение Лионне. Изящные створки бледно-розовой ракушки прикрывали тайную сердцевину ганаша или какого-то сливочного крема, точнее трудно сказать. А трудность заключалась в малинках чудесного алого цвета, скрывавших какой-то внутренний сюрприз, пряча его от глаз. Композицию увенчивала одна ягодка, дополнявшая изящный розовый лепесток с крошечной каплей, напоминавшей росинку, хотя эта капля, видимо, родилась в сиропе. Яркая, безупречная алость ягод и лепестка розы контрастировала с бледно-розовой округлостью миндальной ракушки, такой блестящей и гладкой, что никакой глаз не смог бы различить ни единой сахарной песчинки в ее белковой основе.

На какой-то момент Магали представилось, будто кто-то в разгар зимы вырастил эту розу и принес в ее сумрачное, теплое жилище. Магали стало трудно дышать. Красота подарка ее потрясла. И ужасно захотелось попробовать его на вкус. Медленно, осторожно, с должным почтением позволить себе вкусить всю полноту каждого мгновения священной дегустации: ощутить на зубах хруст распадающейся на маленькие кусочки миндальной ракушки, почувствовать на языке кисло-сладкую сочность малины и маслянистую нежность крема…

Красота пирожного порождала самые разные образы. Образ розы. Образ сердца. Образ королевской короны, усыпанной алыми драгоценными самоцветами. Образ драгоценной шкатулки, привезенной третьим, младшим сыном из опасных странствий, чтобы завоевать сердце прекрасной возлюбленной.

Образ ловушки.

Если она вкусит ее, то навсегда потеряет свободу.

А свобода – ее единственная драгоценность.

Если она попробует, то он победит. Он поймет, что победил.

Он выставлял напоказ свое искусство. Он торжествовал над ней, беспечно отвергая ее шоколад.

Но пирожное выглядело невообразимо прекрасным.

Может быть, ей стоит позволить ему выиграть?

Может быть, стоит позволить ему превратить ее в новое существо?

Неужели для нее действительно важнее остаться независимой, чем попробовать вкусить такой красоты?

Продолжая сидеть за столом, она пожирала глазами чудесное кондитерское творение.

Прозвенел серебряный дверной колокольчик, и Магали встрепенулась, но вошла всего лишь мадам Фернан, модно одетая в наряд, ставший слишком большим для ее исхудавшей фигуры, а рядом с ней, натягивая поводок, оживленно прыгала игривая пуделиха. Магали проворно зашла за прилавок и, склонившись, достала пакет чая, приготовленного для нее Эшей.

Чтобы найти его, ей понадобилась какая-то секунда, но пока она, склонившись, искала заказ, услышала тихое испуганное восклицание мадам Фернан.

Она тут же выпрямилась, вынырнув из-под прилавка. Мадам Фернан пыталась совладать с собакой, чьи лапы уже лежали на столике. Магали бросилась к коробке и подхватила ее, слегка оттеснив псину. Однако, споткнувшись о ножки стула и поводок, она упала, но удержала розовое сердечко над самым полом. Правда, одна малинка выпала и покатилась по паркету. Собака ловко слизнула ее и попыталась совершить наскок на пирожное в руках Магали.

Та сердито вскрикнула.

Пуделиха опасливо замерла.

– О, мне так жаль! – Мадам Фернан с вялой безуспешностью пыталась натянуть поводок. – Она бросилась к столу, а я не успела остановить ее. Простите меня, ради бога, ma petite[97]. Неужели это от Лионне?.. Все-таки он делает необычайные пирожные! Просто необычайные! Редкостные! Вы согласны? Вот прежние Лионне… Ох… Ах… – Мадам Фернан балансировала у столика, принимая рискованные наклоны и выделывая замысловатые па.

Магали, дрожа от возмущения и не желая вступать в дискуссию о кулинарной – и только ли кулинарной?.. – непревзойденности Лионне, поднялась на ноги. Неужели эта всеядная глупая пуделиха стрескала малинку с исключительного по красоте пирожного? Ее дивную, замечательную малинку? С восхитительного пирожного!

«Ты уже прикоснулась к нему! Попробуй его сейчас же, пока оно не досталось кому-то другому! Разве нельзя получить удовольствие, просто выяснив, каков этот десерт на вкус?»

Но тайно, без свидетелей. Она не смела попробовать подарок перед чужими людьми. Аккуратно закрыв крышку над миндальным чудом, она положила коробку повыше, на выставочную витрину, где до нее не доберется ни одна – чья бы она ни была – собака. Мадам Фернан продолжала извиняться своим тонким, слабеньким голоском, пока Магали любезно держала для нее дверь.

Собака тут же рванулась на улицу, отчего мадам Фернан угрожающе пошатнулась. Магали успела подхватить старушку, но собака, сорвавшись с поводка, унеслась прочь.

– О боже! – воскликнула мадам Фернан. – Я просто не знаю, как мне с ней справиться!

Магали поддержала женщину и убедилась, что та твердо стоит на ногах.

– Сисси! Сисси! – тщетно взывала мадам Фернан.

Взяв курс на островной мыс, пуделиха перебежала улицу и устремилась в парк.

– Я попробую поймать ее! – рванула следом за ней Магали.

Собачонку она обнаружила в конце острова, уже на нижней набережной.

Но там Магали ждал новый удар. При виде поразившей ее сцены она зарделась от возмущения и унижения. Пуделиха, как оказалось, неслась сюда с определенной целью. И сейчас поджарая немецкая овчарка, кобель, восторженно крыла ее, а пуделиха пыхтела, застыв в блаженной позе.

А ведь съела-то всего одну малинку.

Глава 23

Магали воинственно прошествовала по кухне и остановилась рядом с ее хозяином. Филипп, застигнутый врасплох, оторвался от процесса обучения, в котором поправлял огрехи стажера, трудившегося над украшением сладкого подобия Тадж-Махала, и глаза его вспыхнули. Ярким, лучистым огнем. Жаждущие и в высшей степени торжествующие.

Вероятно, он подумал, что она готова наброситься на него, обхватить ногами его бока и на глазах у всех припасть к его губам с поцелуем.

– Там… эти собаки… – задыхаясь, выдавила она. – Пуделиха съела… тот ваш подарочек, она… она… всего… Что вы, собственно, себе позволяете?! Вы непристойный мерзавец!

– Вы скормили мое Coeur[98] какой-то собаке? Я правильно вас понимаю? – Голос Филиппа постепенно повышался, и последнее слово, обретя мощь львиного рыка, раскидало по трем столам хрупкий затейливый карамельный замок, макаруны и лепестки роз. Его подмастерье непроизвольно дернулся, и начинка из пекарского мешка в его руках выплеснулась уродливой блямбой.

Подскочив к Магали, Филипп схватил ее за плечо, слишком крепко и слишком болезненно. Еще никогда в жизни он не позволял себе такого обращения с женщинами, и когда она уже замахнулась, собираясь влепить ему пощечину, он тряхнул головой, приходя в себя, и ослабил хватку. Но Магали не ударила его. О чем он даже пожалел. А если бы она в тот момент победила, ему было бы на все наплевать, поскольку ей удалось спровоцировать его на физическое проявление гнева.

– Давайте обсудим это в приватной обстановке, – процедил он, не разжимая зубов.

В лаборатории у него сложилась репутация невзрывного человека, способного взорваться разве что смехом. Или ограничивающегося – в случае нерадивого ученика – чередой категорических: «Нет, нет, нет, нет, не так!» – если ученик вновь проявлял небрежность.

Он втолкнул ее в свой маленький кабинет. Она не сопротивлялась. На лице ее заиграла дикая усмешка, словно он предложил ей сразиться с хищником в его клетке.

– О чем вы думали, пока делали это пирожное? – Она развернулась к нему, когда он захлопнул за ней дверь, и ее плечо оказалось под его рукой.

Филипп с трудом перевел дух и продолжал стоять перед ней, упираясь рукой в дверь. Раз она не противится тому, что он мрачно нависает над ней, приперев к стене, то он, конечно же, черт побери, и сам не против столь подавляющего господства. Она оказалась до жути опасной. В любой момент сейчас она могла наброситься на него. Ну и пожалуйста.