Кровавые вороны Рима Скэрроу Саймон

Глава 24

Маридия с избитым в кровь лицом и связанными за спиной руками выволокли из камеры в небольшую комнату в караулке. Его раздели по пояс, открыв взорам покрытую кровоподтеками грудь. Один глаз сильно распух и ничего не видел. От пленника исходило страшное зловоние, а все тело было перепачкано испражнениями и засохшей кровью.

– Подвесить его! – приказал Квертус, и палачи подтащили пленного под балку в центре комнаты, с которой свисал железный крюк.

Один из фракийцев поддерживал Маридия, а второй притащил деревянное бревно длиной в четыре фута с привязанной к обоим концам веревкой. Заломив пленному руки за спину, он вставил под них бревно и, накинув на крюк веревку, стал регулировать, пока бревно не установилось параллельно полу. Лицо Маридия исказила гримаса боли.

Катон и Макрон наблюдали за приготовлениями со скамьи. Макрон, прислонившись к стене, вытянул вперед ноги и сложил на груди руки. По всей видимости, страдания пленника его ничуть не трогали. Катон оказался не таким бессердечным. С его точки зрения допрос являлся неизбежным злом, и префект с нетерпением ждал окончания неприятной процедуры.

Один из палачей, повернувшись к Квертусу, сообщил:

– Пленник готов.

Ответить центурион не успел. Катон, не сдержав гнева, подался вперед:

– Ты должен обращаться ко мне, воин, если не хочешь быть наказанным за неповиновение.

Фракиец молча глянул на Квертуса, и тот благосклонно кивнул. Палач, вытянувшись по стойке смирно, четко отрапортовал:

– Так точно, господин префект. Пленник готов к допросу.

– Можете начинать, – махнул рукой Катон.

– Слушаюсь, господин префект!

Один из воинов, обойдя вокруг пленного, стал к нему лицом, а второй зашел сзади и сильно ударил ногой под колени. Пленник осел вниз, и вся тяжесть тела пришлась на плечи. Коротко вскрикнув, он откинул назад голову и крепко зажмурил глаза, стараясь справиться с нестерпимой болью. Стоящий перед Маридием фракиец, слегка присев, отвел кулак назад и ударил в живот. У пленного перехватило дыхание, и он стал судорожно ловить ртом воздух. Удар следовал за ударом: в грудь, в живот и солнечное сплетение, и вскоре истошный крик перешел в глухие стоны с хрипами.

– Неужели обязательно надо прибегать к такому зверству? – наклонился к уху друга Катон.

Макрон с мрачным видом кивнул.

– Ты сам видел, как себя ведут силуры. Здесь, в Британии, растят крепких парней, а потому, прежде чем приступить к допросу, нужно над ними слегка поработать. В большинстве случаев такой подход приносит желаемые плоды, но Маридий – особый случай. Возможно, Квертусу и его людям удастся преуспеть там, где Север потерпел неудачу. – Макрон умолк, и стало слышно, как урчит у него в животе. – Жаль, что не успел прикончить последнюю буханку. Проклятый Децимус плелся нога за ногу, и вот теперь я умираю от голода.

– Неужели тебе хочется есть? – изумился Катон. В отличие от Макрона, у него самого неприятное зрелище напрочь отбило аппетит. Однако ничто на свете не могло отвлечь мысли центуриона от еды.

Избиение продолжалось еще некоторое время, но вот вперед выступил Квертус и жестом попросил своих людей отойти в сторону.

– Пока достаточно, ребята. Пусть передохнет, а потом продолжим.

Фракийцы отошли от пленного и сели за стоящий в углу комнаты стол, а Квертус устроился на табурете перед пленником. В комнате наступила тишина, которую нарушали прерывистое дыхание Маридия и завывания ветра за стенами кордегардии.

Поднявшись с места, Катон подошел к фракийскому офицеру и встал рядом.

– Известно, что ты знаешь латынь, как и твой брат. Вы оба бегло говорите на этом языке. Вероятно, у вас был хороший учитель.

– Нас обучал пленный римлянин, которого мы предали смерти, как только поняли, что можем обходиться без его услуг.

– Зачем же понадобилось учить наш язык?

Сделав глубокий вздох, Маридий устремил горящий ненавистью здоровый глаз на своих мучителей:

– Отец говорил, что для победы прежде всего надо понимать своего противника. И я узнал о Риме все, что требуется.

– Неужели? – едва заметно улыбнулся Катон. – Ну и что же тебе известно о нас?

Облизнув пересохшие губы, Маридий на мгновение задумался.

– То, что вас терзает ненасытная жажда захвата чужих земель, имущества и свободы других людей. Вы очищаете земли от местных жителей и превращаете их в пустырь, называя это «нести цивилизацию». Какая там цивилизация! – презрительно хмыкнул Маридий. – Вы алчны до безумия и, подобно огромной жирной пиявке, высасываете кровь из всего мира. Ваши солдаты убивают, насилуют и сжигают все живое, что попадается на пути. Как вот эти фракийские подонки, что выполняют для вас грязную работу. Они не воины и не мужчины, просто мерзкие отбросы.

– Придержи свой паршивый язык, урод! А не то мои ребята вырвут его из твоего вонючего рта.

– Да провались ты…

Квертус сжал руку в кулак, но Катон его остановил.

– Не надо. Пока с него хватит.

Встретившись глазами с пленным, он спокойно произнес:

– Говоришь, мы покушаемся на чужие земли, но скажи, Маридий, чем наши действия отличаются от междоусобных войн, которые ведешь ты сам, твой брат и отец, чтобы завоевать и покорить соседние с катувеллаунами племена? Возрази, если я ошибаюсь, но ведь твое племя разбило триновантов и захватило их столицу. Вы также отобрали земли у коританов, добуннов и атребатов. – Катон недоуменно пожал плечами. – По-моему, нет особой разницы между амбициями римлян и катувеллаунов, разве что мой народ справляется со своими задачами гораздо лучше.

Скривив губы, Маридий сплюнул Катону на сапог.

– Да пошел ты!

– Кроме того, используя свой язык, мы проявляем больше утонченности и фантазии, это относится и к проявлению гнева, и к ругательствам. – Катон бросил многозначительный взгляд на свой сапог.

– Ах ты недоделок! – возмутился Макрон.

Катон, поморщившись, не обратил внимания на слова друга.

– Итак, нам больше нет нужды притворяться, что за конфликтом между римлянами и местными племенами стоят высокие моральные принципы. Все дело в том, кто победит. И тебе следует понять, что триумф за Римом. У нас больше людей, и они лучше обучены, а также имеются ресурсы, о которых Каратак не может и мечтать. Он может лишь оттягивать час своего поражения. И гибель людей с обеих сторон будет на его совести. Победить нас ему не по силам, и Каратак лишь способен продлить страдания и увеличить разрушения перед неизбежным крахом. Ведь это же ясно как день.

– Лучше потерпеть поражение и погибнуть, как подобает воинам, чем жить рабами.

– Рабами? Не выдумывай. С тобой и твоими братьями станут обращаться не хуже, чем с королем Когидубнусом, у которого хватило мудрости сразу заключить с нами союз.

– Жирный трус! – скривился Маридий. – Он навлек проклятие на себя, весь свой род и племя, став презренным предателем в глазах остальных племен Британии.

– Ну, скажем, не всех племен. Атребаты – лишь одно из двенадцати племен, заключивших мир с Римом.

– Тогда да обрушится проклятье и на их головы! – выкрикнул Маридий.

– Все это очень интересно, – устало зевнул Макрон после недолгого всеобщего молчания. – Да только что толку? Этот придурок обезумел, как и все его племя. Давайте выясним, что нам нужно, и положим конец этой комедии.

Катон поднял руку, призывая друга к молчанию.

– Прежде чем продолжить допрос, даю тебе последний шанс, Маридий. Я восхищаюсь твоим мужеством и гордостью, но они лишь продлевают страдания твоего народа.

Пленник хрипло рассмеялся.

– Что смешного в моих словах?

– Эти люди – не мой народ. Они силуры и ордовисы, и мне плевать на их страдания.

– Очень мило, – заметил Макрон.

– Тем не менее это люди и заслуживают от своих вождей лучшего отношения, – пояснил свою мысль Катон. – Они заслуживают мира.

– Мира в римском понимании?

– Просто мира, – не заметил издевки Катон. – И мы его обеспечим, когда разобьем Каратака. А сейчас мне нужно знать, где находится его армия и какова ее численность. И мне все равно, каким путем я добуду эти сведения. Главное – их получить.

Пленник нахмурился и с вызовом выдвинул вперед нижнюю челюсть.

– Да катись ты…

– Ну вот, заладил! – вздохнул Макрон.

Катон устало вздохнул и кивнул Квертусу.

– Ваши люди могут продолжить допрос.

Центурион поставил табурет на прежнее место и подал знак фракийцам. Воин, занимавшийся избиением пленника, подошел к Маридию и, хрустя костяшками обветренных пальцев, стал поворачивать в разные стороны шею, словно борец, разминающийся перед поединком. А Маридий стиснул зубы и закрыл глаза, готовясь принять новые удары.

Неожиданно дверь в кордегардию открылась, и все взоры устремились на дежурного офицера, одного из опционов Севера. Войдя в комнату, он отдал честь Катону.

– Прошу прощения, господин префект, часовой докладывает, что заметил внизу движение.

– Движение? – переспросил, нахмурившись, Катон. – Выражайся яснее, воин.

Опцион был очень молод, всего на год-два старше Катона, когда тот получил первое звание. Он сильно волновался, стараясь привести в порядок мысли.

– Докладывайте, что вам известно, опцион. – Сделав над собой усилие, Катон сумел придать уверенность своему голосу. – Что именно увидел часовой?

– Он говорит, перед фортом собрались какие-то люди.

– Он сам видел? Сколько их?

– Он слышал голоса и лошадиное ржанье. Вот и отправил солдата, чтобы нашел меня.

– А вы где были?

– В отхожем месте, господин префект, – в смущении выдавил опцион.

Катон с трудом сдерживал досаду. Опцион явно весело проводил время в кругу приятелей и весело болтал в теплой и сухой общественной уборной. Так поступали многие. Это куда приятнее, чем обходить с дозором обдуваемые всеми ветрами земляные валы крепости. Опцион находился на дежурстве и в случае необходимости мог справить малую нужду у подножия крепостного вала. Ну а с большой нуждой можно потерпеть до конца дежурства.

– С тобой разберемся позже, – сурово пообещал Катон. – А сам ты что-нибудь видел или слышал, когда поднялся на стену?

– Н-не уверен, господин префект.

Терпение Катона лопнуло.

– Так видел или нет?

– Кажется, я слышал голоса. – Опцион то и дело переводил взгляд с Катона на Макрона.

– Дураку просто померещилось! – рассмеялся Квертус. – Вода в реке высокая, и некоторые принимают шум быстрого потока, ударяющегося о камни, невесть за что. Остальное зависит от полета фантазии. Никого там нет. Возвращайся к своим обязанностям, опцион, и отчитай как следует часового. Пусть почистит недельку твое дерьмо в сортире, может, подлечит нервишки.

– Подождите, – вмешался Катон. – Вы слишком самоуверенны, центурион.

– И имею все основания. Силуры перепуганы до смерти и не посмеют сунуться в долину. Многие месяцы они и носа сюда не кажут. А ваш солдат шарахается от собственной тени. Я-то думал, легионеры сделаны из более прочного материала.

– Нет лучшего воина, чем римский легионер, – вспылил Макрон. – Запомни это, фракиец.

– Возможно, но что касается часовых, я встречал и получше. Опцион, прикажи своему человеку взять себя в руки и не праздновать труса.

– Нет, это уж слишком, – окончательно вскипел Макрон, хватаясь за меч и наступая на Квертуса. – Возьми свои слова обратно, не то вышибу зубы и загоню в глотку, так что весь следующий месяц будешь ими гадить.

Квертус встал и с легкой улыбкой устремил на Макрона удивленный взгляд. В его глазах застыл ледяной холод, и Катону вдруг стало страшно за товарища. Он торопливо встал между двумя центурионами, не давая конфликту разгореться дальше, и обратился к переминающемуся с ноги на ногу опциону.

– Опцион, наш форт находится в тылу вражеской территории, а следовательно, рисковать нельзя. Если тебе или кому-то из твоих воинов покажется, что форту грозит опасность, немедленно об этом доложите. Вы передали Северу, чтобы собирал центурию?

Опцион с виноватым видом покачал головой.

У Катона защемило сердце. Слишком поздно наказывать опциона, это означает лишнюю потерю времени.

– Тогда немедленно это сделайте. Пусть Север и его воины немедленно идут на стену. Но не создают шума. Выполняйте приказ.

Опцион стрелой вылетел из комнаты, радуясь возможности улизнуть от сурового взгляда командующего.

– Возможно, ничего страшного не случилось, и вы, Квертус, правы. Но я не стану рисковать безопасностью форта. Давайте сами посмотрим, что там происходит. – Катон умолк, а затем указал на пленника, который все еще висел со связанными руками на железном крюке. – А вы, ребята, отведите пленника в камеру.

На улице все казалось спокойным, только ветер гулял между строениями. Небо прояснилось, и на нем виднелось множество звезд. Восковая луна смутно вырисовывалась за серебристым облаком, и света от нее было немного. Катон остановился, прислушиваясь, но сигнала тревоги не прозвучало, а за стенами форта стояла тишина, ни одного звука, намекающего на угрозу. Приободрившись, он вместе с двумя другими офицерами направился к главным воротам, выходившим на склон, спускающийся к строевому плацу в долине.

Катон умышленно сдерживал шаг, чтобы фракиец не заметил его волнения. У ворот они услышали тихий голос Севера, отдающего распоряжения своим воинам, и глухой стук сапог. Легионеры торопливо покидали казармы и строились по местам на стене. Караульная будка представляла собой сооружение из бревен и дерна, а небольшая жаровня неподалеку от караульного помещения обеспечивала находящихся на дежурстве воинов теплом и светом.

Офицеры зашли в будку и поднялись по лестнице на площадку над воротами, с оградой из толстых сосновых кольев. При виде офицеров часовой встал по стойке смирно.

– Это ты заметил движение? – резким голосом спросил Катон.

– Да, господин префект.

– Тогда доложи подробно.

Повернувшись спиной к ограде, часовой прислонил к плечу копье и махнул рукой в темноту, где находился защитный ров.

– Вон там, внизу, господин префект. Я услышал голоса со стороны строевого плаца и заметил какое-то движение.

– Видел кого-нибудь? Уверен?

Немного помявшись, часовой доложил:

– Да. Это точно был человек. Сидел на корточках в траве неподалеку ото рва.

Квертус презрительно фыркнул, опираясь на деревянные перила вдоль ограды, и стал всматриваться в темноту.

– Ничего не видно и не слышно… И когда ты что-то заметил?

– Как заметил, сразу доложил опциону, господин центурион.

– И с тех пор ничего?

– Нет, господин, – подтвердил часовой.

Квертус что-то досадливо буркнул и повернулся к Катону. При тусклом свете звезд Катон рассмотрел ехидную ухмылку на лице фракийца.

– Похоже, я оказался прав… господин префект.

Катон не ответил и, подойдя к ограде, стал тоже прислушиваться и всматриваться в скрытый темнотой строевой плац. Территория ниже рва была окутана тьмой, сквозь которую Катон смутно различал очертания стогов сена, и то лишь потому, что точно знал, где именно они находятся. Макрон встал рядом и тоже попытался отыскать признаки надвигающейся опасности.

– Что скажете, господин префект?

Оглядевшись по сторонам, Катон услышал, как легионеры выстраиваются вдоль стены по обе стороны будки часового. Несмотря на приказ действовать бесшумно, стук подбитых железными гвоздями сапог и звон оружия звучали неестественно громко в ночной тиши. Катона одолевали тяжкие сомнения: с одной стороны, необходимо соблюдать осторожность, но с другой – не хочется выставить себя глупцом перед Квертусом, подняв по тревоге центурию Севера из-за причуд часового. Теперь Катон мог хорошо разглядеть часового. Легионеру перевалило за тридцать: лицо суровое, с бороздками морщин, как у всех ветеранов. Такой человек не станет поднимать шум без веской на то причины. Немного успокоившись, Катон обратился к другу:

– Сам я ничего не вижу, но часовой утверждает, что кого-то видел, а потому пусть все воины остаются на посту до рассвета.

– Слушаюсь, господин префект, – облегченно вздохнул Макрон. – А как быть со второй центурией и фракийцами?

– И вы намерены поднять моих людей, только потому что у часового шалят нервы? – возмутился Квертус.

– Это мои люди, центурион, – решительно возразил Катон. – Все воины в форте подчиняются моим командам, включая вас. Прошу не забывать.

– Как прикажете, – пожал широченными плечами фракиец после минутного молчания. – Однако считаю своим долгом напомнить, что знаю воинов, крепость и долину гораздо лучше вас, а потому с уверенностью заявляю: там все спокойно. Враги слишком трусливы и не посмеют показаться вблизи Брукциума. Впрочем, эта зараза трусости, похоже, распространилась и в наших рядах.

Замечание центуриона относилось к часовому, но ветеран никак не отреагировал на оскорбление.

– Принимаю ваши слова к сведению, центурион, – резко ответил Катон. Он уже принял окончательное решение и теперь обращался уже к другу: – Поднимайте весь гарнизон по тревоге.

– Слушаюсь, господин префект.

Спустившись с лестницы, Макрон направился к казармам.

– Оставь нас наедине с центурионом, воин, – попросил Катон часового.

Подняв щит, ветеран отошел на другой конец площадки. Убедившись, что он не услышит дальнейшего разговора, Катон принялся отчитывать фракийца.

– Я больше не потерплю возражений.

– Но я же сказал, что всего лишь хочу дать совет.

– Между добрым советом и оскорбительными пререканиями с вышестоящими офицерами, которые вошли у вас в привычку, огромная разница. Я положу конец этому безобразию, – процедил Катон сквозь стиснутые зубы в лицо фракийцу. Забыв о прежнем намерении вести себя осмотрительно, Катон не сдержался и дал волю закипающему в груди гневу. – Я достаточно хорошо ознакомился с жизнью крепости, солдатами и офицерами, а также с вашими прославленными методами ведения военных действий против врага. Для Рима и римской армии они неприемлемы. И я их не признаю. Фортом командую я, и отныне мои приказы должны беспрекословно выполняться. Если вы, центурион Квертус, снова переступите границы дозволенного, я прикажу вас арестовать и выдвину обвинения. Ясно?

Фракиец, подбоченившись, дерзко смотрел на префекта.

– Ну вот, наконец… Я долго ждал, когда это свершится. И уже начал думать, что вы такой же бесхребетный болван, как и префект Албин. А теперь послушайте, что я скажу. Я достаточно насмотрелся на таких молодцев, как вы. Молодые люди, удачно попавшиеся на глаза легату или губернатору, которых незаслуженно повысили в звании. Я сражался с врагами, когда вы еще под стол пешком ходили. Да, конечно, на вашу долю тоже выпало достаточно походов и сражений. Однако чванливые римские офицеры вот уже почти десять лет пытаются покорить Британию, а враг по-прежнему цел и невредим и насмехается над вами. – Наклонившись ближе, Квертус ударил себя в грудь. – Над вами насмехается, а передо мной дрожит. Я знаю, как отбить им охоту воевать. Ваши методы потерпели крах, а мои приносят желаемые плоды. Так что лучше не суйте нос куда не следует и позвольте мне как прежде командовать гарнизоном… господин префект. – Последние слова фракиец произнес с нескрываемой насмешкой и презрением.

– Ваши методы? – спокойно переспросил Катон. – Не вижу в ваших действиях никакой логики. Насаженные на колья головы и тела, сожженные селения, зверски убитые женщины и дети. В чем же тут смысл? Передо мной стоит жестокий кровожадный дикарь.

– Дикарь, который знает врага так же хорошо, как и своих воинов.

– Неужели?

Квертус на мгновение умолк, а затем заговорил безразличным тоном:

– Считаете меня дикарем… Что ж, ладно. Я обучался стратегии, находясь в лапах врага. Это очень жестокие люди, и понимают только один язык – ответную жестокость. Вот я и решил отплатить той же монетой. Скоро у них пропадет желание сражаться. Я знаю, что делаю, префект, и не отступлю от своих принципов с вами или без вас. Поймите это, и тогда, возможно, в один прекрасный день вы вернетесь в Рим.

Ответить Катон не успел, так как часовой, вытянув вперед руку, полушепотом сообщил:

– Господин префект, вон там, внизу!

Катон проследил взглядом за рукой ветерана и без труда различил возникшего из темноты всадника, уверенно направляющегося по бугристой почве к рядам насаженных на колья голов. Затем он повернул на ведущую к воротам форта дорогу. Глядя на приближающегося всадника, Катон порадовался, что не поддержал Квертуса и не отчитал часового. А всадник уже подъезжал ко рву, и в этот момент из-за гряды облаков выплыла луна, заливая тусклым светом ночной пейзаж. Теперь уже можно было разглядеть незваного гостя и сопровождающих его людей, едущих по строевому плацу. При виде этой картины у Катона екнуло сердце. Остановив коня, всадник поднес к губам рог, и его резкий звук разорвал ночную тишину. Протрубив несколько раз подряд, незнакомец дал понять, что не намерен застигнуть гарнизон врасплох, а хочет что-то сообщить.

– Как только приблизится, метни в него копье, – приказал Квертус часовому.