Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы Рейтблат Абрам

ПРЕДИСЛОВИЕ

В юности, когда всередине 1960-х годов ячитал русский перевод романа Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту», мне очень понравился эпиграф (с ничего мне тогда не говорившей подписью Хуан Рамон Хименес; япосчитал, что это вымышленный персонаж, вдухе тех, которых так любил изобретать Борхес, которого я, впрочем, тоже тогда не знал): «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек». Эти слова явоспринял не как призыв просто противоречить общепринятым мнениям, акак пожелание мыслить идействовать нетривиально, стремиться искать новые пути иновые подходы.

Позднее всвоей исследовательской деятельности явмеру сил испособностей стремился следовать указанному принципу. Творческая атмосфера вместах, где мне доводилось работать, благоприятствовала этому.

В 1970—1990-х годах это был Сектор социологии чтения ибиблиотечного дела Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Практическая работа по изучению читательских интересов ивкусов, атакже институциональных механизмов, обеспечивавших население книгой, – сети библиотек икнижной торговли (особенно участие вопросах читателей, библиотекарей, работников книжных магазинов) – вырабатывала усотрудников сектора специфический взгляд на литературу, существенно отличавшийся от литературоведческого. Это был, если можно так выразиться, «взгляд снизу», не нормативный, адескриптивный, учитывающий многообразие читательских практик иинтерпретаций читаемого. Вто же время методологический семинар, работавший всекторе в1970—1980-х годах, способствовал формированию социологического видения литературы – как специфического социального института, основывающегося на сложном взаимодействии ролей внутри него (автор, читатель, издатель, книготорговец, критик, педагог ит.д.) инаходящегося впостоянном взаимодействии сдругими социальными институтами (государство, экономика, мораль, религия ит.д.).

В 1990-х – первой половине 2000-х годов в дополнение к исследованиям Ленинки (с 1992 года – Российская государственная библиотека) специфический опыт дала активная работа вкачестве автора ивнутреннего рецензента многотомного биографического словаря «Русские писатели. 1800—1917». Написание многочисленных биографий писателей «третьего ряда» (главным образом представителей лубочной, газетной и«бульварной» литературы) способствовало пониманию многообразия писательских практик, форм литературной коммуникации (книга, толстый журнал, тонкий журнал, газета, лубок ит.д.), читательской рецепции ит.п.

Далее, сотрудничество вэти же годы виздательстве «Новое литературное обозрение» вкачестве журнального икнижного редактора, публикатора, рецензента ибиблиографа познакомило с«кухней» журнальной икнигоиздательской деятельности.

Нельзя не упомянуть иработу вРоссийской государственной библиотеке искусств в2000-е годы вкачестве заведующего Сектором редких книг. Изучение библиофильских собраний, специфических форм книгоиздания (литографированная пьеса), авторских инскриптов ит.п. внесло дополнительный вклад впонимание различных форм взаимодействия по поводу книги.

Подобный межпрофессиональный опыт вмоей практической историко-социологической иисторико-литературной работе нашел выражение вследующем:

во-первых, это подход клитературе ипечатному делу, предполагающий рассмотрение различных их элементов или вих комплексе, или, если непосредственно изучается один из них, сучетом перспективы других;

во-вторых, привлечение по возможности более широкого круга источников по изучаемой теме;

в-третьих, обращение ктаким предметным сферам ипроблемам, которые не изучаются или почти не изучаются, поскольку не вписываются врамки существующих дисциплин либо табуированы всилу устоявшихся идеологических иэстетических иерархий ипредпочтений.

Среди основных таких тем исюжетов были биографика, лубочная словесность, отечественные уголовный роман инаучная фантастика, биографии итворчество низовых литераторов, атакже авторов с«подпорченной» репутацией (Ф.В. Булгарин, П.П. Свиньин, В.П. Буренин, А.С. Суворин, Н.И. Чернявский) идр.

Мне повезло: яработал вне системы академических учреждений, аруководители тех институций, скоторыми оказалась связана моя научная работа (В.Д. Стельмах вСекторе социологии чтения ибиблиотечного делаГосударственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина, И.Д. Прохорова вжурнале ииздательстве «Новое литературное обозрение», А.А. Колганова вРоссийской государственной библиотеке искусств), не только не сковывали научный поиск, но и, напротив, всячески поощряли его.

Работы, связанные сосновным направлением моих научных интересов – исторической социологией русской литературы, – составили два сборника, вышедшие виздательстве «Новое литературное обозрение» («Как Пушкин вышел вгении», 2001, и«От Бовы кБальмонту идругие работы по исторической социологии русской литературы», 2009), однако за их рамками остался ряд статей. Это работы по социологии литературы, либо написанные после выхода упомянутых сборников, либо посвященныедругим темам. Это, далее, работы по биографике: написав около сотни статей для словаря «Русские писатели. 1800—1917» инакопив опыт биографиеписания, язадумался осмысловой структуре имеханизмах «сборки» биографии ипопытался изложить свои наблюдения иразмышления. Это, наконец, ряд написанных по разным поводам статей историко-литературного характера, «отпочковавшихся» по большей части от словарных биографий, вкоторых меня, впрочем, тоже интересовали связи литературы скультурой, государственными институтами, идеологией ит.п.

В силу указанных причин предлагаемый читательскому вниманию сборник оказался весьма разнообразен по своему составу: тут представлены статьи разных лет (как методологические, так иэмпирические), охватывающие различные жанры, темы, периоды. Но при этом включенные всборник работы объединены как единой социологической перспективой, так ипринципом, вынесенным вего название.

Почти все они публиковались ранее: статья «Русская литература как социальный институт» всборнике «Русская литература как социальный институт» (Токио, 2011), статья «“Языческий русский миф”: прошлое инастоящее» всборнике «Популярная литература: Опыт культурного мифотворчества вАмерике ивРоссии» (М., 2003), статья «Пушкин как Булгарин» вжурнале «НЛО» (2012. № 115), статья «Образ еврея-современника врусской драматургии второй половины XIX – начала XX века» всборнике «Национальный театр вконтексте многонациональной культуры: архивы, библиотеки, информация» (М., 2012), статья «К вопросу омеханизмах социального взаимодействия влитературной системе: С.Ф. Рассохин – издатель» всборнике «Театральная пьеса: Создание ибытование» (М., 2008), статья «Социальное воображение всоветской научной фантастике 1920-х годов» всборнике «Социокультурные утопии ХХ века» (М., 1988. Вып. 6), статья «К социологии инскрипта» всборнике «От Кибирова до Пушкина: Сб. вчесть 60-летия Н.А. Богомолова» (М., 2011), статья «Комментарий вэпоху Интернета (методологические аспекты)» в«НЛО» (2004. № 66), статья «Биографируемый иего биограф (к постановке проблемы)» всборнике «Право на имя: Биографии XX века» (СПб., 2004), статья «Нравственные мотивации биографа» всборнике «Право на имя: Биография как парадигма исторического процесса» (СПб., 2005), статья «Некролог как биографический жанр» всборнике «Право на имя: Биография вне шаблона» (СПб., 2006), статья «Что не попадает вбиографию?» всборнике «Право на имя: Биографика 20 века» (СПб., 2008), статья «Этапы иисточники построения биографического нарратива (на примере биографий Ф.В. Булгарина)» всборнике «Право на имя: Биографика 20 века» (СПб., 2011), статья «“Русский Габорио” или ученик Достоевского?» печаталась вкачестве предисловия ксборнику повестей А. Шкляревского «Что побудило кубийству?» (М., 1993), статья «“Подколодный эстет” с“мягкой душой итвердыми правилами”: Юлий Айхенвальд на родине ивэмиграции» подготовлена на основе одноименной статьи, опубликованной всборнике «Евреи вкультуре русского зарубежья» (Иерусалим, 1992. Вып. 1) истатьи «Julij Ajchenval’d in Berlin» всборнике Russiche Emigration in Deutschland 1918 bis 1941: Leben im europischen Brgerkrieg» (Berlin, 1995), статья «Славяновед ипримиритель славян» – вкачестве предисловия ккниге И.Н. Лобойко «Мои воспоминания. Мои записки» (М., 2013), статья «Нилус Сергей Александрович» печаталась в«НЛО» (2006. № 78), статья «Пушкин-гимнаст» – там же (2013. № 123), статья «Книга “Бес встолице” иее автор (неизвестный роман-памфлет В. Буренина)» вжурнале «Вопросы литературы» (1991. № 6), статья «Буренин иНадсон: как конструируется миф» вжурнале «НЛО» (2005. № 75), статья «Пьеса “Гражданский брак” иее автор глазами агента III отделения» всборнике «История театра вархивных икнижных собраниях» (М., 2011), статья «Фельетонист вроли мемуариста» вкачестве предисловия квоспоминаниям А.В. Амфитеатрова «Жизнь человека, неудобного для себя идля многих» (М., 2004. Т. 1), статья «Пьесы-сказки врусском театре второй половины XIX – начала XX века» всборнике «Сказка: научный подход кдетскому жанру» (Нижний Тагил, 2008. Ч. 1), библиографический список «Материалы кбиблиографии русского дореволюционного детектива» вжурнале «De Visu» (1994. № 3/4). Статья «Типы публикации и каналы распространения переводов зарубежной литературы вРоссии во второй половине XIX – начале XX века» печатается впервые.

Социология литературы

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА

КАК СОЦИАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ1

Представление отом, что литература является специфическим социальным институтом, имеющим свои, для определенных социальных слоев ничем не дублируемые функции, впоследние десятилетия получило всоциологии широкое распространение2. Наиболее четко иподробно оно артикулировано вработах Л.Д. Гудкова иБ.В. Дубина3.

Социология, писал Макс Вебер, – это «наука, стремящаяся, толкуя, понять социальное поведение итем самым каузально объяснить его процесс ивоздействие. “Поведением” мы называем действия человека <…> если ипоскольку действующий индивид или “индивиды” связывают сними субъективный смысл. “Социальным” поведением мы называем такое поведение, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится споведением других людей иориентируется на него»4.

Социолог изучает не индивидуальные действия, атиповые формы социальных действий. Организуют иструктурируют общество социальные институты, т.е. исторические формы регулирования общественной жизни (например, армия, торговля, система образования, церковь, семья). Институты складываются из ролей (совокупностей норм, определяющих поведение действующих всоциальной системе лиц взависимости от их позиции (статуса)), вих рамках люди получают полномочия для выполнения определенных общественных функций.

В общественной жизни институт создает возможности индивидам удовлетворять различные потребности; регулирует их действия, обеспечивая выполнение желательных иблокируя нежелательные; обеспечивает устойчивость общественной жизни; осуществляет интеграцию индивидов, обеспечивает внутреннюю сплоченность общности.

Каждый институт имеет свои цели ифункции, он определенным образом взаимодействует сдругими институтами.

Рассмотрим функции иструктуру литературы как социального института.

Одна из основных проблем общества – сохранение во времени, для чего нужно обеспечить воспроизводство индивидов иих успешное взаимодействие, смягчение противоречий между ними, осознание ими причастности кобществу. Для этого личность должна иметь осмысленную картину мира исредства медиации, опосредования конфликтующих ценностей инорм.

На ранних стадиях эту задачу решала религия, причем существовавшая вустной форме. Втрадиционном обществе человеку редко приходится делать выбор: происхождение, место рождения, физические данные взначительной степени предопределяют ипрофессию, ижизненный путь, многое за человека решают родители или стоящие выше на социальной лестнице. Конечно, зачатки искусства есть ина этой стадии, но это, как правило, не профессиональное искусство, афольклор (анонимный, счетким набором жанров ибез стремления коригинальности, без оплаты). На следующем этапе общественной эволюции углубляется дифференциация социальной икультурной систем, прежде всего вформе перехода от устной формы традиции кписьменной, что обеспечивает свободу истолкования нормативной культуры висторическом иличностном смысле. Долгое время письменностью владеют лишь очень узкие слои населения, преимущественно составляющие социальную икультурную элиту.

Позднее сфера действия религии существенно сужается, система регулирования усложняется идифференцируется. Вгороде, особенно вНовое время, спектр возможностей резко расширяется, постоянно приходится делать выбор. Распад сословного общества, рост численности горожан разрушают традиционные механизмы социальной регуляции. На смену традиционализму приходят нормативные иценностные системы поведенческой регуляции. Соответственно, возникают иконфликты ценностей инорм. Вреальной жизни человек не может испытать все возможности, все попробовать, но есть возможность проиграть варианты жизненного пути иразличные ситуации ввоображении. Искусство очень эффективно, поскольку не просто абстрактно формулирует нормы иценности, аоблекает их вплоть икровь, вживые образы. Знакомясь сповествованиями одругих, человек узнает, что можно ичего нельзя, обретает представление оправильном пути вжизни.

Основная функция литературы – поддержание культурной идентичности общества на основе тиражируемой письменной записи. Литература «в условиях интенсивного социального изменения, дифференциации статусно-ролевой структуры общества иопределяющих ее символических конфигураций выделяется как едва ли не единственное средство тематизации итрансляции неспециализированных (“общечеловеческих”) значений иобразцов действия, чувствования, отношения кразличным символическим объектам»5.

В Европе литература как социальный институт возникает вXVI—XVII вв., когда начинают разворачиваться модернизационные процессы вобществе.

Предпосылками возникновения литературы являются: 1) социальная дифференциация, дифференциация идеологических институтов, возникновение слоя образованных, людей умственного труда, 2) возникновение публики, т.е. а) лиц грамотных, б) знающих нормы иусловности словесного творчества (понимающих фикциональность литературных текстов), в) имеющих средства, чтобы платить за прочтение литературных произведений. Постепенно литература обретает определенную автономию от других социальных институтов; создаются системы воспроизводства (преподавание литературы вшколе иналичие общедоступных библиотек сфондом художественных произведений), позволяющие приобщать неофитов кнормам итрадициям понимания иинтерпретации литературных текстов, ксложившемуся канону ит.д.; возникает правовая база (законы об авторском праве, цензурные уставы, законы овсеобщем образовании ит.п.).

Любой институт предполагает наличие ряда социальных ролей, взаимодействующих врамках социального института. Для литературоведа литература – это тексты, влучшем случае он занимается еще их создателями, т.е. писателями. Все остальные аспекты функционирования литературного произведения: книгоиздание, книжную торговлю, издание журналов, цензуру, чтение, преподавание литературы ит.д. – он обычно рассматривает как побочные, внешние, не принадлежащие собственно литературе. Историки книжного дела изучают книгоиздание икниготорговлю, историки журналистики – журналы игазеты, историки цензуры – цензуру. Только социолог видит иизучает все эти элементы одновременно, вих взаимодействии.

Основными социальными ролями влитературе являются писатель, читатель ииздатель.

Писатель создает литературные тексты, тематизируя (проблематизируя) ценностные напряжения, представляя их обществу.

Читатель – инстанция, для котоой, собственно, весь социальный институт литературы исуществует. Он воспринимает литературные тексты, осуществляя снятие напряжений, ичерез покупку, подписку, прямые отклики воздействует на другие социальные роли института литературы.

Издатель обеспечивает тиражирование литературных произведений и, за счет продажи копий, взаимодействие литературы сэкономикой.

Ключевыми являются две первые роли, но без третьей литература не может существовать, влучшем случае это будет узкий кружок знакомых, где автор дает другим читать свои рукописи либо сам читает их вслух.

В развитой литературной системе существуют еще следующие социальные роли:

– (длительное время) цензор, осуществляющий контроль властей (прежде всего государства) за содержанием, выпуском всвет ираспространением печатной продукции. Его цель – формирование иподдержание вобществе устраивающей власть картины мира. Для достижения этой цели цензура осуществляет селекцию представлений ореальности, допуская одни иблокируя другие.

Преимущественно цензурируются ключевые значения впонимании мира иобщества, лежащие воснове всех других представлений (прежде всего – религиозные, нравственные, политические аспекты, которые тесно взаимосвязаны), т.е. те, которые связаны своспроизводством общества, его идентичностью во времени;

– редактор, который является промежуточной инстанцией между автором илитературой, его задача – привести новое произведение, являющееся продуктом индивидуального творчества, всоответствие суже сложившимися влитературе (или каком-либо ее секторе – течении, направлении ит.п.) нормами и, таким образом, включить его влитературу;

– книгопродавец, доводящий изданную книгу до потребителя; вего задачи входит доставка книги читателю (через магазин, разносчиков или по почте), информирование овыходе книги, ориентация покупателя впродаваемых книгах ит.д.;

– библиотекарь, обеспечивающий (как икнигопродавец) доведение книг до читателей. Он призван сделать получение книг для чтения более дешевым, помочь тем, кто плохо ориентируется вкнижном мире, атакже предоставить вслучае необходимости книгу для пользования. Но главное заключается втом, что библиотека – это собрание книг, обладающее определенным смысловым единством, она объективирует мировоззрение различных социальных институтов (церкви, государства, научных обществ ит.п.) или социальных групп, служит хранителем иретранслятором присущих им норм, знаний, традиций. Приобщая членов общества ксоответствующему идейному комплексу, библиотеки способствуют обеспечению преемственности, тождества во времени соответствующего социального образования6;

– журналист, обеспечивающий регулярную, более дешевую, гарантированную иадресную доставку литературных текстов подписчику. Периодические издания представляют собой параллельный книге канал предоставления читателю литературных текстов, во многом структурирующий (через рецензирование ибиблиографирование выходящих книг, анонсы ит.д.) текущую литературу, опосредующий исвязывающий воедино другие социальные роли;

– критик, осуществляющий оценку иинтерпретацию литературных новинок. Он задает границы литературы иее внутреннюю структуру, иерархию ит.д.;

– педагог, обеспечивающий усвоение вобществе литературных норм игосподствующих стандартов оценки иинтерпретации литературы. Литература – это единственная форма социального воображения, которой всовременном обществе обучаются все, причем институционально (в школе);

– литературовед (историк итеоретик), осуществляющий рефлексию по поводу ценности литературы, формирование иподдержание канона, выработку норм интерпретации.

В схематической форме их взаимодействие представлено вследующей схеме:

Функционирование литературы как социального института основано на постоянном взаимодействии исполнителей социальных ролей. Писатель на этапе создания книги учитывает запросы, литературную компетенцию илитературные нормы публики, высказывания критики, пожелания издателей ит.д. Для того чтобы выпустить написанную книгу, он обращается киздателю, без которого это взаимодействие невозможно. Издатель, основываясь на предыдущем опыте (т.е. известных ему жанровых итематических запросах публики, ее отношении кданному автору (если это не дебютант)), оценках критики ит.д., принимает решение взяться за издание, определяет, какой назначить тираж, как оформить книгу, как ее рекламировать ит.д. Выпустив книгу, издатель обращается ккнигопродавцу ибиблиотекарю, чтобы довести ее до читателя. Те тоже ориентируются на запросы публики, репутацию автора, оценки критики. Обращающийся вкнижные магазины ибиблиотеки читатель тоже врамках своих запросов учитывает репутацию автора, рекламу, оценку критики. Критик обращается ик писателю, ик издателю, ик читателю (и вто же время учитывает их интересы изапросы).

Точно так же значимы идругие социальные роли, тесно связанные между собой. Так, педагог во многом следует за оценками критика, всвоей работе он взаимодействует сбиблиотекарем ит.п.

Следует отметить, что литература как социальный институт взаимодействует сдругими социальными институтами. Так, проблематизируя социальные конфликты инапряжения, литература влияет на государство, агосударство контролирует ее посредством цензуры.

Для тиражирования литературных текстов нужны финансовые затраты, апродажа книг ижурналов может давать доход. Тем самым литература становится частью экономики ивзаимодействует сней.

Проблематизируя этические ирелигиозные проблемы, литература вступает во взаимоотношения стакими социальными институтами, как религия (церковь),мораль ит.д.

Все перечисленные отношения так или иначе регулируются правом.

Вначале исполнители социальных ролей врамках института литературы совмещают эту деятельность сисполнением функций врамках других институтов. Но на определенном этапе эти роли автономизируются, иписатель, издатель, книготорговец, критик ит.д. начинают исполнять одну или преимущественно одну свою роль, профессионализируются.

Общество признает, что деятельность писателя, издателя, критика важна, иначинает содержать их (посредством покупки книг иподписки на периодику), платить им за их работу.

Здесь следует подчеркнуть, что мы говорим оролях, ане оконкретных людях, многие лица ивпрошлом, исейчас всвоей деятельности совмещают несколько ролей. Так, писатель нередко является не только читателем икритиком, но иредактором ииздателем, авРоссии XIX в. многие писатели (С.Т. Аксаков, И.И. Лажечников, И.А. Гончаров, Я.П. Полонский, А.Н. Майков идр.) выступали ивроли цензоров.

Теперь, описав функции иструктуру литературы как социального института вообще, мы можем перейти кописанию истории его возникновения иразвития вРоссии. Описание это далее осуществлено впредельно краткой, конспективной форме, поскольку для развернутой характеристики пришлось бы написать обширную монографию7.

Для исторических судеб литературы вРоссии характерно, что, вотличие от западных стран (Германии, Англии, Франции идр.), где распространение книги шло «естественным» путем, удовлетворяя потребности населения, вРоссии взначительной степени она внедрялась сверху – правительством (не случайно долгое время существовало только государственное книгопечатание), церковью, апозднее ииными социальными институтами игруппами.

Соответственно, на Западе художественная литература воспринималась как частное дело (хотя бы ис государственной опекой), вРоссии же она возникала вXVIII в. как дело государственное илишь постепенно завоевывала статус частного занятия.

Художественная литература как социальный институт зарождается вРоссии в1750—1760-х гг. Ранее (в XVII – первой половине XVIII в.) вРоссии существовала рукописная художественная литература, но сфера ее распространения была чрезвычайно узка, асоциальная значимость – очень мала8, поэтому относить ее кчислу социальых институтов нет оснований.

Публики тогда, по сути дела, не было, «потребители литературы были наперечет известны влицо ипо именам, ипроизведение распространялось всписках сне меньшей легкостью, чем впечатных оттисках»9 (эту среду составляли вельможи, высшее ученое духовенство, придворная молодежь, немногочисленные литераторы. Остальные либо вообще не читали, довольствуясь фольклором, либо читали духовную литературу).

Долгое время художественные книги вообще не печатались, с1720-х гг. они стали изредка появляться, но, во-первых, были весьма немногочисленны, во-вторых, очень мала была их аудитория, и, наконец, в-третьих, цель их была не столько эстетическая, сколько политическая – прославление власти: «До середины XVIII столетия, втечение четверти века, вся официальная культура, возглавлявшая умственное движение высших классов, имела правительственно-придворный характер <…>. Литература иискусство входили вритуал эстетической пропаганды монархии, ее ближайших целей инамерений, обосновывая вто же время ее права на власть»10.

Изданием книг занималось только правительство, изадача получить от их выпуска доход совершенно не ставилась.

Только с1755 г. при Академии наук начинает выходить первый на русском языке журнал «Ежемесячные сочинения, кпользе иувеселению служащие», вкотором наряду снаучно-популярными материалами печатались истихи, в1759 г. возникают первые вРоссии частные журналы «Праздное время впользу употребленное» и«Трудолюбивая пчела».

Число журналов со временем растет, они постепенно входят вобиход, в1769—1770 гг. одновременно выходило восемь журналов. Формируется исоответствующая читательская аудитория – эти журналы печатались тиражом порядка 600 экз.

Очередным толчком был указ овольных типографиях 1783 г., после которого появилось большое число частных типографий, втом числе ивпровинции.

На стадии рождения литературы круг авторов немногочислен, печатается очень мало художественных книг, аудитория их весьма невелика, апосредники между писателем ичитателем почти отсутствуют: как правило, автор сам занимается изданием своих произведений (в конце XVIII в. внебольших масштабах этим занимались книготорговцы итипографы), публичных библиотек практически нет, акниготорговцы (за редким исключением) есть только встолицах, причем число их невелико.

Важно отметить, что вто время ивдальнейшем существует зона рукописного, вкоторую входят как ранее опубликованные, так инеопубликованные тексты. Вэтой зоне циркулируют следующие типы текстов:

1) считающиеся малозначимыми, малопрестижными вкультуре (так, авантюрные рыцарские романы, анекдоты ит.п. вXVII – первой половине XVIII в. не печатались, но распространялись врукописях);

2) нецензурные (эротические, антиклерикальные, политически сомнительные, высмеивающие конкретных лиц ит.п.);

3) копии печатных текстов, делаемые всилу труднодоступности или дороговизны печатного издания.

На этапе возникновения русской литературы многие произведения либо вообще не попадали впечать, либо печатались сбольшим запозданием. Так, А. Кантемир свои сатиры, созданные в1729—1731 гг., издать не смог, они ходили всписках ибыли опубликованы через много лет после его смерти, в1762 г.; ломоносовская «Ода на взятие Хотина», написанная в1739 г., была опубликована лишь в1751 г., ит.п.

Государство долгое время не имело ни нормативных документов, ни специальных органов для контроля печатной продукции, его осуществляли руководители учреждений, которым принадлежали типографии. Однако указ овольных типографиях 1783 г. одновременно вводил игосударственную цензуру, которой должны были заниматься, правда, сотрудники управ благочиния, т.е. полиции, – лица, мало подходящие для подобной деятельности. В1796 г. вПетербурге иМоскве были созданы специальные цензурные комитеты для рассмотрения рукописей, предназначенных кпубликации, ав1804 г. издан цензурный устав, регламентирующий процесс цензурирования ипредусматривающий создание ряда цензурных комитетов при университетах. Вдальнейшем вцензурных уставах 1826 и1828 гг. механизм цензурирования был детализирован, аего задачи уточнены.

Вконце XVIII в. начинает формироваться ироль писателя, правда, на этом, начальном этапе – как автора перевода икомпиляции, поскольку вкнигоиздании преобладают не оригинальные сочинения, апереводы иобработки. Первыми вРоссии стали получать плату за литературную работу переводчики11. Во-первых, перевести было легче, чем сочинить, во-вторых, отечественные авторы еще не имели соответствующих навыков иплохо знали запросы читателей, в-третьих, затрагивать отечественный материал было гораздо сложнее вцензурном отношении. Поэтому люди, которые хотели заработать литературным трудом (В.А. Левшин, М. Комаров, И.И. Веревкин идр.), по большей мере переводили или обрабатывали чужие тексты (нередко уже распространенные врукописях).

Профессиональных писателей12 не было: авторы либо имели другое занятие (как правило, государственную службу), либо жили на доходы от поместий, алитературой занимались всвободное время, для развлечения. Это касается дворян (по подсчетам А.Н. Севастьянова, среди авторов произведений гуманитарного профиля, вышедших в1762—1800 гг., удельный вес дворян составлял 65,7%)13. Вдворянской среде (а именно она составляла преобладающую часть читателей иавторов) клитературе существовало двойственное отношение. Она считалась сферой возвышенной, всвободное от службы время облагораживающей занимающегося ею человека. Позднее, частично под влиянием романтической концепции, влитературе на первый план вышел момент творчества, одержимости вдохновением, алитератор стал рассматриваться как незаурядный человек, превосходящий обычных людей, причем касалось это только художественной литературы, особенно поэзии, не распространяясь на публицистику, критику, литературоведение. Однако литература не должна была превращаться восновное жизненное занятие итем более давать средства кжизни. Литературный труд, как ивообще любой труд, считался вдворянской среде занятием непрестижным, роняющим достоинство лица, делающего его своей профессией. Эта установка доминировала вдворянской среде ивпервой трети XIX в., авдальнейшем спорадически проявлялась уряда литераторов. Но виной социальной среде – разночинной – вконце XVIII в. формируется другое отношение клитературному труду, здесь появляются авторы, для которых продажа своих произведений становится важным источником средств кжизни. Восновном это были мелкие чиновники, писавшие впериод, когда они не находились на службе либо нуждались вдополнительном доходе, атакже студенты. Они жили на литературные доходы, но не постоянно, автечение определенного времени; происходила своего рода «временная профессионализация».

В 1750—1760-х гг. число активных читателей, регулярно обращающихся кпечатным изданиям на русском языке, составляло по оценке специалистов порядка 1200 человек, кконцу века оно выросло до 12—13 тыс.14, т.е. читала ничтожная часть населения страны. При этом читатели художественной литературы составляли лишь небольшую часть читательской аудитории. По крайней мере, среди лиц, подписывавшихся на книги в1791—1801 гг., покупатели художественной литературы составили лишь около 20%15.

Поскольку читателей было мало, они не могли обеспечить доход немногочисленным литераторам того времени. Невысокая инерегулярная оплата литературного труда, ипрежде всего художественного творчества, препятствовала профессионализации русских писателей вэтот период.

Книгопродавцы начинают профессионализироваться всередине XVIII в., правда, их было очень мало (причем торговали они только встолицах, ктому же преимущественно учебной, научной, прикладной литературой). Кначалу XIX в. вПетербурге было 15 нижных лавок, авМоскве – около 2016. В1811 г. вРоссии было всего 213 мест, где торговали книгами. Из них вПетербурге – 42 книжные лавки, вМоскве – 44, остальные 127 находились впровинции. Более чем втрети губерний книготорговые точки вообще отсутствовали17. Правда, нередко потребность вкнигах удовлетворяли временные книжные лавки, главным образом – открываемые во время ярмарок. Кроме того, значительную часть запросов состоятельных провинциальных помещиков ичиновников удовлетворяла высылка книгопродавцами книг по почте. Определенную роль играла иразносная торговля. Таким образом, впровинции книжная торговля была развита слабо, но ипокупателей книг там было очень мало.

Современники осознавали, что по-настоящему литература еще не сформировалась. Так, Д.В. Дашков в1812 г. утверждал: «Словесность наша не совсем еще образовалась, по крайней мере внекоторых частях»18, втом же году А.Ф. Мерзляков писал: «…мы имели иимеем знаменитых писателей, но она [русская словесность] по сию пору не достигла еще надлежащей степени образования»19.

Процесс дифференциации литературных профессий затянулся, заметные перемены можно датировать только второй половиной 1820-х – 1830-ми гг., которые отмечены следующими тесно связанными между собой явлениями.

1) Быстро растет читательская аудитория. Мы полагаем, что ксередине 1820-х гг. объем читательской аудитории вырос примерно до 50 тыс. человек. Тираж журнала «Библиотека для чтения» в1835 г. составил 5000 экз. Быстро растет число читателей из «третьего сословия»: купцы, мещане, ремесленники, мелкие чиновники, слуги ит.д. Следует отметить, что аристократия, состоятельные иобразованные лица долгое время читали главным образом по-французски, русские книги ижурналы стали постепенно входить вкруг чтения представителей этих социальных категорий лишь с1820-х гг.

2) На первое место влитературе выходит журнал (т.е. растет число периодических изданий именяется их характер: из тоненьких эфемерных они становятся толстыми иэнциклопедическими по содержанию). Кчтению приобщались значительные по численности слои провинциального дворянства, чиновничества, купечества, плохо ориентирующиеся вмире культуры, слабо подготовленные квосприятию литературных произведений. Посредником между ними имиром литературы стал толстый энциклопедический журнал, алицом, ответственным за это посредничество, его руководитель – редактор. Журнал должен был отобрать из всего богатства имногообразия культуры наиболее важные тексты, привести их всистему ивдоступной форме предложить читателю. Произведение, не прошедшее журнальную публикацию или по крайней мере не отрецензированное внескольких журналах, не становилось литературным фактом, не считалось современниками литературой.

3) Впериодических изданиях начинают регулярно платить четко установленный гонорар, появляются профессиональные литераторы. Правда, число лиц, живущих на литературные доходы, было невелико: редакторы исотрудники редакций периодических изданий, некоторые переводчики, атакже представители низовой книжности (обработчики-компиляторы лубочных книг). Первые шаги кпревращению гонорара за авторские произведения из исключения внорму сделали в1825 г. издатели «Полярной звезды» К.Ф. Рылеев иА.А. Бестужев, окончательно институционализация писательского гонорара была завершена вжурнале «Библиотека для чтения» (выходил с1834 г.), где авторам платили по 100—300 руб. ассигнациями за лист. Число литераторов, для которых плата за литературный труд являлась основным источником получения средств кжизни, не превышало в1830—1840-х гг. 20—30 человек одновременно.

4) Возникает литературная критика. ВXVIII в. литературной критики фактически не было. Время от времени появлялись тексты, выражающие литературно-эстетические взгляды авторов, их оценки некоторых литературных явлений иавторов (в предисловиях ккнигам ивключенных вних теоретических статьях, журнальных статьях олитературных проблемах, некрологах, библиографических справках оновых книгах ит.п.), но рецензии на конкретные книги или обзоры литературной жизни (т.е. собственно то, что принято считать критикой) печатались чрезвычайно редко ибессистемно20. Показательно, что вначале XIX в. часто печатаются статьи, вкоторых освещаются задачи критики, говорится, какой она должна быть21. Это показывает, что тогда она еще не вошла вобиход, являлась проблемной новинкой.

Не сформировалась еще ироль литературного критика, т.е. человека, регулярно откликающегося на новые литературные явления. Эта роль возникает вРоссии только в1820—1830-х гг., прежде всего втаких изданиях, как «Московский телеграф» (выходил с1825 г.), «Северная пчела» (с 1825 г.), «Библиотека для чтения». Все эти издания имели богатый рецензионный отдел, вкотором находила отражение большая часть книжного потока, присуща была им ичетко выраженная литературно-эстетическая позиция. С1840—1850-х гг. критика (В. Белинский, А. Григорьев, Н. Добролюбов, А. Дружинин идр.) вообще начинает играть определяющую роль врусской литературе.

4) Публикуется первый курс истории отечественной литературы: «Опыт краткой истории русской литературы» Н.И. Греча (СПб., 1822).

5) Идет профессионализация издательского дела. Характерно, что регулярную выплату литературного гонорара (причем довольно высокого для своего времени) производят те издатели, которые осуществляют выпуск книг вбольших масштабах изаинтересованы вдлительных истабильных отношениях савторами ипереводчиками (например, А.Ф. Смирдин). В1820—1830 гг. роли книготорговца ииздателя начинают разделяться.

6) Появляются общедоступные библиотеки. ВРоссии длительное время существовали только церковные библиотеки, атакже библиотеки князей ицарей, вXVIII в. возникают научные библиотеки, но библиотек публичных почти не было. Это было связано стем, что государство вРоссии, дозволяя вопределенных пределах сферу личную, приватную (с конца XVIII в., когда вдворянской среде большое значение стало уделяться культивированию личности, домашние библиотеки получили довольно широкое распространение), систематически подавляло любые попытки самоорганизации общества.

Публичные библиотеки целенаправленно создавало вРоссии первой половины XIX в. правительство. Прежде всего следует назвать Императорскую Публичную библиотеку, открытую в1814 г. Но пользоваться ею мог далеко не каждый, асовременную художественную литературу там практически не выдавали читателям. В1830—1840-х гг. по инициативе министра внутренних дел А.А. Закревского вгубернских городах была открыта 41 публичная библиотека, однако работали они всего несколько часов внеделю, были платными и, главное, включали преимущественно научные испециальные книги. Врезультате число их читателей было очень невелико, они быстро закрылись.

Читателей губернских городов впервой половине XIX в. обеспечивали книгами главным образом библиотеки для чтения – учреждения спостоянным книжным фондом, которые за плату (вносимую вперед за год, полгода, три месяца, месяц идаже сутки) изалог стоимости книги предоставляли ее для прочтения. Они появились вРоссии вконце XVIII в., но только впервой половине XIX стали открываться вгубернских городах. Существуя на деньги абонентов, библиотека для чтения по необходимости должна была удовлетворять их запросы, иначе она лишилась бы подписчиков.

В 1856 г. вРоссии, по данным отчета министра народного просвещения, было 49 библиотек, открытых для пользования населения22. Поскольку число абонентов библиотек было тогда невелико (не более 200—300 на библиотеку), можно считать, что по стране оно не превышало 10—15 тыс. человек.

Под влиянием происходивших вэти годы изменений было осуществлено введение истории русской литературы вшкольное преподавание. Это произошло вконце 1830-х гг. вгимназиях, в1840- ввоенных учебных заведениях, апозднее ивженских учебных заведениях. Большая часть педагогов были молодыми людьми, критически настроенными по отношению ксовременному образу жизни ик романтической литературе; они были поклонниками Белинского ис энтузиазмом прививали учащимся любовь котечественной литературе ипропагандировали взгляды Белинского на нее. Испытав их воздействие, учащиеся усваивали убеждение ввысокой значимости литературы иприобщались кней; вопределенном смысле можно сказать, что русскую литературу создали гимназические преподаватели.

Вторая половина XIX в. была отмечена существенными переменами всфере литературы. Они были связаны ссоциальным подъемом конца 1850-х – начала 1860-х гг. ис проведенными в1860—1870-х гг. реформами. Реформы порождали увсе большего ибольшего числа людей потребность вчтении. Переходя от патриархальных бытовых иэкономических связей ктоварному хозяйству иформальным правовым отношениям, значительная часть населения столкнулась снеобходимостью знания законов исуществующих предписаний, регулярного знакомства сгосударственными указами, торговой ихозяйственной информацией. Кроме того, вуправлении страной, политике, экономике, культуре требовалось все больше ибольше грамотных, образованных людей.

Однако не менее важную роль враспространении чтения играли ифакторы идеологического порядка: ломка социальных отношений вела кразрушению старой картины мира, илюди стремились найти новые мировоззренческие основы своего существования. Обсуждение вжурналах игазетах острых иактуальных социальных проблем резко активизировало чтение. Все это стимулировало обращение кпечатному слову испособствовало росту численности читательской аудитории.

Среди сельских жителей грамотные даже во второй половине 1860-х гг. составляли примерно 5—6%, среди горожан впервой половине 1870-х гг. – более одной трети23. Поскольку на долю сельского населения приходилось девять десятых общей его численности, то можно считать, что вконце 1860-х – начале 1870-х гг. было грамотно примерно 8% населения страны (т.е. порядка 10 млн человек).

Читательская аудитория все более иболее дифференцировалась. Цензор Ф.Ф. Веселаго в1862 г. писал: «Наша читающая публика довольно определительно может быть разделена на три главные группы. Первую составляют люди современно, серьезно образованные, по развитию своему стоящие вуровень собщим европейским развитием ивладеющие знанием иностранных языков. Во второй находятся люди, имеющие некоторые, более или менее совершенные научные сведения, но омногих современных идеях рассуждающие со слов других ипо отрывочному собственному чтению. Третья группа требует от чтения одного приятного иполезного препровождения времени; сюда относится менее развитый слой так называемых благородных классов, смалыми изъятиями купечество ивсе грамотное простонародье»24. Для России последней трети XIX в. можно условно выделить следующие типы литератур: толстого журнала, тонкого журнала, газетную, лубочную, «для народа» идетскую. Укаждой из них была своя поэтика, свои авторы ипути доведения текстов до публики, свои читатели.

«Образованную» публику составляли главным образом ученые илитераторы, учащаяся молодежь, помещики. Все они располагали сравнительно большим объемом свободного времени ишироким доступом кпечатным изданиям. Втечение пореформенного периода резко растет численность еще одной читательской группы – провинциальной интеллигенции (главным образом это были земские служащие – учителя, врачи, статистики ит. д.). Для них книга была чрезвычайно значимым средством преодоления культурного одиночества ивозможностью ощутить свою общность сдругими представителями интеллигенции.

К концу века образованная публика существенно увеличилась вразмерах, однако численность крестьянского ирабочего читателя росла гораздо сильнее ик началу XX в. существенно превышала численность читателей из более высоких всоциальном отношении слоев.

Немалую роль вприобщении крестьян кчтению сыграло открытие школ для них разных типов: воскресных (которые посещали ивзрослые), Министерства народного просвещения, армейских, помещичьих вимениях, церковно-приходских ипрежде всего земских, которые существенно повлияли на рост уровня грамотности вдеревне. Численность учащихся всельских школах выросла с717,8 тыс. в1861 г. до 3239,3 тыс. вконце века, т.е. более чем вчетыре раза25. Врезультате существенно повысился уровень грамотности крестьян: по данным Всероссийской переписи, к1897 г. она выросла до 17,4%.

Среди немногочисленных крестьянских читателей вначале преобладали любители религиозной литературы. Лишь постепенно менялось отношение крестьянских читателей ксветской книге, ив1870—1880-е гг. она довольно широко входит вкруг их чтения.

В эти же годы отчетливо выделяется категория низового городского читателя. Еще вконце 1850-х – начале 1860-х гг. для его представителей выходили так называемые «уличные листки», апозднее возникает иразвивается своя «малая пресса» (газеты «Петербургский листок», «Московский листок», «Новости дня», журнал «Развлечение»).

Постепенно формируется исамостоятельная рабочая читательская аудитория. Это было связано как сростом численности рабочих, так ис их профессионализацией, постепенным отрывом от деревни иусвоением городской культуры.

Немалую роль вколичественном росте идифференциации аудитории сыграло ослабление цензурных требований. 12 мая 1862 г. были утверждены так называемые Временные правила опечати (они просуществовали снебольшим изменениями по 1905 г.). Согласно Временным правилам разрешение на освобождение периодики от предварительной цензуры давалось министром внутренних дел, право на бесцензурное издание получали столичные периодические издания, оригинальные книги объемом более 10 печатных листов ипереводные объемом более 20 листов.

Усилившийся спрос на печатную продукцию способствовал быстрому росту числа разнообразных журналов игазет (в 1855 г. на русском языке выходило 139 периодических изданий, ав1880 г. – 48326). Этот процесс повлек за собой увеличение спроса на кадры литераторов. Клитературному труду стали приобщаться новые авторы. Если в1830 г. влитературной печати выступало примерно 260 авторов, ав1855 г. – 300, то в1880 г. – уже 700 (т.е. за первое двадцатипятилетие прирост составил 15%, за второе – 133%). Сконца 1850-х – начала 1860-х гг. интенсивно идет процесс профессионализации литературы. За короткий срок появляется несколько сотен человек, живущих литературным трудом. Если в1830 г. литературой зарабатывало на жизнь 5,1% авторов, ав1855 г. – 8,9%, то в1880 г. – 32,9%27. Исходя из того что ив1880 г. лишь треть литераторов были профессионалами, может возникнуть впечатление, что литературу, как ипрежде, делали дилетанты. Однако не нужно забывать, что непрофессиональные авторы, как правило, редко выступали впечати, апрофессионалы являлись штатными сотрудниками редакций либо тесно сотрудничали сними ивобщем объеме публикаций их работы преобладали.

Растет профессиональное самосознание литераторов. Втаких слоях, как разночинная интеллигенция, мелкое исреднее чиновничество идворянство, сконца 1850-х – начала 1860-х гг. литературный труд стал рассматриваться как почетный ипрестижный.

Новые литераторы – это восновном журналисты, живущие на литературные доходы, тесно связанные средакцией того или иного периодического издания. Таким образом, профессионализация литературы была тесно связана сее журнализацией. Основной формой организации литературной жизни вэти годы на высоких уровнях литературы являлась периодика (прежде всего – журналы, в1870-е гг. сними стала активно конкурировать газета). Тираж толстого журнала составлял 3—5 тыс. экземпляров, тонкого – доходил до 50 тыс. экз., агазеты – до 25 тыс., вто время как обычный тираж книги долгое время, вплоть до 1880-х гг., был равен 100 экз. По нашим примерным подсчетам, с1860 г. по 1900 г. суммарный тираж толстых журналов вырос с30 до 90 тыс. экз., общих илитературных газет (разовый) с65 до 900 тыс. экз. Утонких иллюстрированных еженедельников, получивших распространение впоследней трети XIX в., суммарный тираж увеличился со 100 тыс. экз. вконце 1870-х гг. до полумиллиона в1900 г.

Периодика позволяла издателю получить от публики за счет подписки деньги вкредит, обеспечить сбыт идоставку своих изданий, избежать риска, связанного спубликацией произведений конкретных авторов. Автор же обеспечивал себя постоянным местом для помещения своих произведений иврезультате получал регулярный источник дохода.

За последнее пятнадцатилетие XIX в. общий тираж книг, изданных на русском языке, вырос втрое (с 18,5 млн. экз. в1887 г. до 56,3 млн. экз. в1901 г.)28. Быстро расширяется книгоиздательский репертуар: всего на различных языках вРоссии вышло в1855 г. 1275 книг иброшюр (в том числе 208 художественных; здесь идалее вэто число не включались детские книги икниги, помеченные как «народные издания»), в1881 г. – 6508 (в том числе 614 художественных), в1895 г. – 13 247 (в том числе 1426 художественных)29. Таким образом, за 40 лет число издаваемых за год художественных книг выросло почти в7 раз!

И тем не менее долгое время (до 1890-х гг.) найти издателя для выпуска произведения отдельной книгой было трудно. Лишь немногие повести ироманы, имевшие шумный успех, охотно покупались издателями; остальные журнальные игазетные публикации либо вообще не перепечатывались, либо струдом находили издателя. Внизовой литературе связь между издателем иавтором была прочнее. Выпуск переводных авантюрно-приключенческих илюбовных романов, лубочных книг иброшюр был прибыльным делом, коммерческие («рыночные», как их тогда называли) издатели такого типа постоянно пользовались услугами одних итех же авторов ипереводчиков.

В 1860—1890-х гг. формируется сеть книжной торговли по стране, теперь не только вгубернских, но ивуездных городах возникают книжные магазины. Если в1868 г. вРоссии было 568 книготорговых заведений30, то в1883 г. – 1377, ав1893 г. – 172531.

Быстрый рост числа библиотек для чтения иих аудитории начинается с1860-х гг., впериод реформ иподъема освободительного движения. Сэтого времени они становятся постоянным компонентом городского образа жизни, входят вбыт не только губернских, но имногих уездных городов. Общее число библиотек для чтения по стране составляло в1882 г. примерно 350, они имели порядка 35 тыс. подписчиков иболее 100 тыс. человек, пользующихся их фондами32.

Вконце XIX в. иособенно вначале ХХ в. врусской литературе произошли кардинальные изменения. Кэтому времени существенно увеличилась читательская аудитория. Общее число выходящих за год книг вРоссии достигло к1913 г. 26 62933.

Быстро стало расти число литераторов. Если в1895 г. впечати выступало 830 авторов, то на начало 1914 г. (мы взяли последний год мирного периода, так как вгоды войны ряд авторов были лишены возможности заниматься литературным трудом) – 1150, т.е. за 18 лет прирост составил 28% (за предшествовавшие 15 лет – 19%).

Существенно вырос уровень профессионализации литературы: в1914 г. доля литераторов, живущих на свои литературные доходы, составляла 43,2%.

Снарастанием численности изначимости читателей из низовой, мало– иполуобразованной среды быстро растет число литераторов, ориентированных на читательский спрос, поставщиков занимательного чтива. Растет идоля литераторов невысокого образовательного уровня. Граница литературного сообщества становится легко проницаемой. Теперь выходцы из низов претендуют на первые роли, особенно выразителен вэтом плане пример М. Горького, который становится русским писателем № 1 впервом десятилетии ХХ в. иуже этим фактом стимулирует других литераторов из низов повторить свой успех. Подобный успех обеспечивала многочисленная новая демократическая аудитория (мелкие служащие, земская интеллигенция, рабочие, народные учителя ит.п.), которая тянулась кпечатному слову; очень популярен был «Журнал для всех» (1895—1906), тираж которого достигал нескольких десятков тысяч экземпляров. Горький не был изолированным явлением, схожей была литературная судьба иряда других литераторов, писавших орусском быте ссоциально-критических позиций (Л.Н. Андреев, А.И. Куприн, В.В. Муйжель, В.В. Вересаев, С.И. Гусев-Оренбургский, Скиталец, Н.Г. Гарин-Михайловский идр.)34.

Один из литераторов старшего поколения так характеризовал резкие перемены ввеличине гонорарной ставки, которые пришлись на начало ХХ в.: «Слышишь теперь огонорарах в500, 700, 1000 рублей за лист, авте поры, когда явыступал на литературном поприще (в конце 1880-х гг. – А.Р.), гонорар в250 р. считался феноменальным <…>. Начинающий беллетрист получал 30 р. за лист, а50 р. уже очень хороший гонорар для начинающего <…> теперь гонорар в50 р. за лист уже отошел вобласть предания»35. Для сравнения укажем, что народные учителя получали тогда вгод 300—500 руб.; фармацевты – 700—1000 руб.; гимназические преподаватели – 900—2500 руб.; инженеры – 1000—3000 руб. Таким образом, труд литератора оплачивался достаточно высоко.

О возникновении стабильного спроса на книгу свидетельствует ипоявление ряда коммерческих издателей, выпускающих много книг: М.О. Вольф, А.Ф. Маркс, А.С. Суворин идр.

К1894 г. общее число публичных общественных ичастных библиотек выросло до 792 (в том числе 96 народных), не считая пришкольных библиотек для народа, число которых превышало 3 тыс. В1910 г. вгородские библиотеки России было записано, по неполным данным, приблизительно 1,5 млн читателей (с учетом библиотек-читален общее число составит 2,6 млн)36. Охват библиотечным обслуживанием составлял, таким образом, вгородах немногим более 11%. Впоследние два десятилетия XIX в., сростом числа городских публичных библиотек ибесплатных «библиотек для народа», возникают новые, частично конкурирующие сбиблиотеками для чтения каналы удовлетворения потребностей широких читательских слоев города.

В ходе революции 1905 г. воктябре был издан манифест освободе печати, ликвидировавший предварительную цензуру иразного рода административные меры, стеснявшие свободу печати. Запрет издания теперь мог быть осуществлен только по суду. Врезультате всфере книгоиздания Россия оказалась в одном ряду сразвитыми демократическими государствами Запада.

Ко второму десятилетию XX века русская литература стала играть чрезвычайно важную роль вжизни общества, являясь одной из важнейших форм обсуждения насущных социальных вопросов, средством политической борьбы за социальное освобождение. Кней была приобщена значительная часть населения страны, воспринимавшая ее как чрезвычайно важную инужную сферу социальной жизни. Литература как социальный институт вполне автономизировалась от политической сферы ислабо от нее зависела, вней сформировался дифференцированный набор социальных ролей. Сложились четкие ивполне «нормальные» формы взаимоотношений издателей илитераторов: ориентация на спрос покупателя иподписчика, сравнительно высокое денежное вознаграждение за литературный труд, профессионализация писателей, договорное оформление их отношений сиздательствами, сильная дифференциация книгоиздания ипериодики по уровням, жанрам, идеологической направленности ит.д., развитая система критических откликов впериодике, интенсивная реклама ит.д.

Однако после Октябрьской революции инедолгого промежуточного периода кконцу 1920-х гг. эта система была полностью разрушена.

В 1932 г. были ликвидированы все писательские группы иобъединения, ав1934 г. на Всесоюзном съезде советскихписателей создан единый Союз советских писателей ипровозглашен социалистический peaлизм как основной метод советских литературы илитературной критики.

Возникшая новая литература не была автономной ни политически, ни экономически. Она находилась под прямым иочень жестким контролем государства, причем речь идет не только оцензуре. Не было независимых от государства издательств ипериодических изданий (принадлежность ряда издательств, журналов игазет Союзу писателей, профсоюзам идругим формально общественным организациям ничего не меняла, поскольку сами эти «общественные» организации на 100% контролировались государством). Назначая иснимая руководителей издательств ипериодических изданий, постоянно их проверяя, государство управляло литературной деятельностью, добиваясь того, что литераторы активно пропагандировали полезные власти ценности ини вкоем случае не подрывали созданную властью картину мира. Причем речь шла не только ополитике иидеологии, но иоб эстетике: писатели должны были не выходить за рамки предписанных эстетических конвенций инорм.

При этом контролировался не только институт литературы вцелом, но икаждое его звено. Писатели были вынуждены писать только то, что можно было опубликовать иза что можно было получить гонорар, причем всоответствии со степенью лояльности автора, его готовности откликаться на формулируемый запрос менялись игонорарная ставка, ичисло выпускаемых книг, ит.д.

Издатели были зависимы от руководства печатью, утверждавшего план, цензуры, дававшей разрешение на публикацию, партийных органов иКомитета государственной безопасности, следивших, чтобы не просочилось что-нибудь крамольное, ит.д. Книготорговцы обязаны были торговать тем, что издано, сих пожеланиями практически не считались. Критики сотрудничали впериодических изданиях, которые требовали писать так, ане иначе, или критик не смог бы публиковать свои рецензии истатьи. Читатель же рассматривался только как объект воздействия, обратная связь отсутствовала – на деле мнением читателя никто не интересовался37.

Из сказанного понятно, что литература не была отделена от государства иэкономически, поскольку все издательства ипериодические издания принадлежали государству; важно было не получить прибыль, арешить задачи идейного воспитания.

Только после падения советского режима ситуация изменилась. Сначала 1990-х гг. стали возникать частные издательства ипериодические издания, ик настоящему времени можно говорить, что литература как литературный институт, политически иэкономически независимый от государства, вновь существует вРоссии.

Правда, нужно оговорить, что во многом это связано стем, что социальная значимость ее значительно уменьшилась – сейчас намного большее значение имеют (в выполнении, по сути дела, тех же функций) кино иособенно телевидение, аих государство контролирует почти полностью.

2011 г.

«ЯЗЫЧЕСКИЙ РУССКИЙ МИФ»:

ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

В культуре любого общества существуют некие общие мыслительные схемы, позволяющие упорядочивать и осмыслять природную и социальную реальность. Принято считать, что на ранних стадиях исторического развития их источником была мифология, а позднее– наука, философия, искусство, мораль и т.д. В определенной степени эти суждения справедливы, но нам представляются более верными взгляды исследователей, полагающих, что мифы (или мифологемы), пусть существенно ограниченные в своей значимости и социальной действенности, продолжают существовать и сегодня.

Правда, теперь они влияют на жизненное поведение в гораздо меньшей степени, будучи ограничены научными и практическими знаниями, отсутствием соответствующих социальных ритуалов и т.д. И тем не менее игнорировать их, оставлять без рассмотрения и анализа в научной работе и в политической деятельности, как нам представляется, неправильно.

Ряд исследователей в качестве «базового отечественного мифа» рассматривают «миф об исключительности России, об уникальности ее исторического предназначения и культуры, о превосходстве российского (“русского”, “советского”) человека»38. При наличии ряда общих ключевых положений у этого мифа есть несколько хорошо известных вариантов: о Москве как «третьем Риме» (XV—XVI вв.); славянофильско-мессианский («соборный»); большевистский о всемирно-исторической роли СССР. Однако уже почти два столетия существует еще один– гораздо менее влиятельный, однако по-своему весьма примечательный.

В этой работе мы хотели бы рассмотреть судьбу этого варианта «русского мифа», до сих пор, насколько нам известно, не привлекавшего к себе исследовательского внимания.

Речь идет о мифе исторического приоритета русского народа, якобы возникшего в глубокой древности, тогда же создавшего письменность и определявшего судьбы мира. Создателем его был карпаторосс Георгий Гуца, получивший в России известность как Юрий Иванович Венелин (1802—1839),– уроженец северной Венгрии, выходец из русско-румынской семьи, сын священника. Он учился в гимназии в Венгрии, потом в Львовском университете, потом на медицинском факультете Московского университета. Человек талантливый, эрудированный, но дилетант в истории и филологии, чуждый научным традициям и свободный от научных авторитетов, при поддержке М. Погодина он написал и в 1829 г. опубликовал в Москве объемистую монографию «Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам: Историко-критические изыскания». Привлекая обширный исторический, этнографический и лингвистический материал, он, вопреки мнениям того времени, справедливо доказывал, что болгары принадлежат к числу славянских, а не тюркских народов. Однако, прослеживая исторические корни болгарского народа и развивая далее свои построения, он утверждал, что гунны– малоизученный кочевой народ IV—V вв. н.э., создавший мощное царство в Европе,– это болгары. Венелин писал, что примерно в 360 г. гунны-болгары ушли с Волги и далее до конца столетия на территории России вели борьбу с готами, в которой и победили. Россияне же «были их соотичами, сподвижниками их трудов и соучастниками их славы. Век Аттилы [вождя гуннов] есть тот период европейской истории, в которой сродные между собою жители Руси и Волги утвердили надолго свою безопасность со стороны готов и римлян, и влияние на соседей»39.

В дальнейшем изложении уже оказывалось, что «Гунно-Аваро-Хазарская держава собственно была царство русского народа <…> имя Гунны <…> означало и болгар, и малороссов, и великороссов» (с. 195). Заключал свои рассуждения Венелин следующим пассажем: «Мы видим в сей эпохе Россию первостепенною державою, европейскою и азиатскою вместе, и, после разделения Римской империи, первейшею в мире» (с. 199). (В книге «Древние и нынешние словене», вышедшей посмертно, в 1841 г., Венелин и этрусков называл славянами.)

Книга Венелина была замечена и отрецензирована специалистами, однако отзывы были по большей части весьма скептическими. Так, насмешками встретили книгу М.Т. Каченовский и Н.Я. Бичурин40. Н.А. Полевой утверждал, что в книге выразилось «ученое невежество», и писал, что «нельзя читать книги г-на Венелина не смеясь, и смеяться, не досадуя, что в наш век еще осмеливаются выползать на белый свет литературные чудовища такого рода»41. Собственно говоря, положительно о книге отозвались только М.П. Погодин42, по инициативе (и на средства) которого была издана работа Венелина, и приятель Погодина, специалист по древнеримской литературе А.М. Кубарев, особо подчеркивавший, что «во всем сочинении виден истинный патриотизм»43.

Тем не менее Венелин завоевал своей книгой определенное положение в научном мире. В 1830 г. Росийская академия поручила ему совершить с научными целями путешествие по Молдавии, Валахии, Болгарии и Румынии (и оплатила расходы).

Мотивы создания книги Венелина вполне понятны. В России в начале XIX в. (особенно после победы над Наполеоном) наблюдался большой национальный подъем, культурная элита стремилась доказать древность и славные истоки русской нации (с 1818 г. выходила «История» Карамзина), что порождало и такие явления, как подделки А.И. Сулакадзева44. Вполне логично и то, что на периферии исторической науки появилась такая книга, как «Древние и нынешние болгаре», и то, что ее автором был представитель не имеющего в то время своей государственности славянского народа, и то, что посвящена она была другому славянскому народу, тоже не имеющему государственности и борющемуся в то время за освобождение от турецкого ига45.

Книга Венелина не попала в «мейнстрим» исторической науки, но это не значит, что она вообще была забыта.

В русской историографии сложилась своего рода венелинская школа, представители которой развивали его идеи и широко использовали его метод лексическо-этимологических сближений. Так, профессор Московского университета, историк права Ф.Л. Морошкин (1804—1857) доказывал, что «кроме нашей Киевской России была Россия Германская в Померании, западной Польше, Пруссии и на берегах Немецкого моря, от устья Эльбы до Рейна, и до северных пределов нынешней Франции, <…> была Россия Моравская <…> Россия Подунайская <…> Россия Адриатическая <…>», а также «Россия Кавказская», «Россия Закавказская» и т.д.46 Книги Морошкина рецензировал и сам опубликовал ряд статей со схожими выводами выпускник Московского университета историк Николай Васильевич Савельев-Ростиславич (1815—1854)47, можно назвать и ряд других авторов48.

В 1854 г. в Москве вышла книга выпускника Архитектурного училища, преподавателя физики и механики Егора Ивановича Классена (1795—1862) «Новые материалы для древнейшей истории славян…». Опираясь на мотивы легенд и народных песен, тексты надгробных надписей, имена и географические названия, он доказывал, что «прародители греков и римлян» были русские, что письменность русских существовала до принятия ими христианства и старше греческой, что троянцы– это славяне, древние персы– тоже славяне, а Эней– «чистопородный славянин»49.

Близкие по типу, хотя и на несколько ином материале, идеи развивал Александр Дмитриевич Чертков (1789—1858). Этот гвардейский офицер, получивший только домашнее образование, известен как нумизмат и археолог (с 1849 г. по 1857 г. он возглавлял Общество истории и древностей российских), создатель уникальной библиотеки, в которой с высокой степенью полноты была собрана отечественная и зарубежная литература по истории России. Однако ему принадлежит и ряд работ, в которых доказывалось, что пеласги (догреческое население материковой Греции), этруски, венеты и фракийцы были предками славянорусов50.

Поэт и драматург барон Е.Ф. Розен в публицистической книге «Отъезжие поля» (1857) рассматривал скифов как предков славян. Он находил у этих «своих первобытных предков, за шесть и за пять веков до Рождества Христова, своего Александра Македонского и своего мудреца Солона» и утверждал, что «скифский элемент выражается наиболее в славянах российских вообще: оттого они из славян одни основали, на вечных началах, самобытное государство, достойное древней славы скифов геродотовых <…>», призывая: «Гордитесь такими первобытными предками!»51

Наконец, в 1858 г. появился труд выпускника Московского училища колонновожатых писателя Александра Фомича Вельтмана (1800—1870) «Аттила и Русь IV и V века», в котором он повторял и развивал выводы Венелина. Опираясь на свидетельства античных историков, лексические сопоставления и т.д., но не избегая и поэтических интуиций (например: «…в древних квидах Эдды пахнет русским духом. В них есть и Змей Горыныч, и старые вещуны, и птицы вещуньи, и даже Царь-девица»52), он, подобно Венелину, утверждал, что Руссия– это царство гуннских князей (с. 118). Согласно Вельтману, Великая Русь того времени «обнимала весь север и недра Европы», с юга же была ограничена Альпами, Балканами и Черным морем; «Византия и Рим откупали уже независимость свою от Руси данью»; существовала даже «Русь Вандальская, занимавшая всю западную и южную часть Испании» (с. 130—131).

Появление книг Розена и Вельтмана (как и переиздание книги Венелина в 1856 г.) понятно– разбитая в Крымской войне Россия нуждалась в подтверждении своего статуса, хотя бы на историческом материале.

Все названные работы (за исключением книг Классена и Розена) формально находились в научном поле; хотя они были созданы непрофессиональными историками, но тем не менее принадлежали весьма эрудированным авторам и, что главное, были посвящены слабо разработанным в исторической науке вопросам: достаточно упомянуть, что исследование Венелина было первым в России оригинальным трудом по славяноведению и что статьи Морошкина и Венелина печатал самый авторитетный и влиятельный журнал «Отечественные записки». Даже позднее появлялись работы, в которых поддерживалась точка зрения, согласно которой гунны были славянами53.

Но постепенно, с институционализацией и профессионализацией исторической науки, соответствующий комплекс идей вытесняется за ее пределы. Из сферы науки он уходит в художественную литературу, где нет столь жестких профессиональных стандартов, как в исторической науке.

В 1878 г. низовой литератор Иван Кузьмич Кондратьев (1849—1904) публикует исторический роман «Гунны», в котором в беллетризованной форме воспроизводит наблюдения и выводы Вельтмана, страницами цитируя и пересказывая его книгу. (В 1896 г. роман был переиздан (с сокращениями) под названием «Бич Божий».) В годы Русско-турецкой войны, когда русское общество с энтузиазмом помогало славянам на Балканах обрести независимость, Кондратьев с упоением повествует о гуннах-славянах, которые воевали с Грецией, Римом, готами и всех победили, и об их вожде Аттиле, «который стремился к объединению своего народа, который первый положил основание славянской общине и перед которым впервые, как перед царем славянским, дрогнула вся Западная Европа <…>»54. Основной пафос книги выражен следующим призывом: «Шире же дорогу народу славянскому!»55

Новый расцвет соответствующего идейного комплекса происходил в 1970—1980-х гг., в совсем ином идейном контексте и ином литературном жанре. Речь идет о так называемой молодогвардейской фантастике, т.е. о книгах, выпущенных издательством «Молодая гвардия».

Отечественная фантастика 1950—1960-х гг.– дитя «оттепели» и «научно-технической революции»– была устремлена вперед, в будущее. Она являлась открыто модернизационным жанром, помогающим адаптироваться к быстро идущим в обществе переменам. Основополагающие ее принципы– вера в социальный прогресс и возможность рационального познания мира, в основе ее лежало естественнонаучное мировоззрение.

Но в 1970—1980-х гг. в советском обществе исчезли всякие надежды на «светлое» будущее. Именно в жанре фантастики было возможно обойти цензуру и «провести» такие взгляды и идеи, которые не были бы допущены к печати в научной, научно-популярной и публицистической форме. Вот почему идеи о славянах– создателях мировой культуры парадоксальным образом были реанимированы именно тут.

Например, в романе В. Щербакова «Чаша бурь» говорилось, что «за две тысячи лет до Парфенона на той же скале возвышался Пеласикон, крепость праславян-пелагов. А до них… до них были тысячелетия хеттов и праславян-русов»56. Кроме того, речь шла о том, что в «Приднестровье во втором тысячелетии до нашей эры говорили примерно на том же языке, что и в Этрурии. Славянские имена богов <…> древнее, чем можно вообразить <…> после Троянской войны праславяне-этруски переселились на Апеннинский полуостров и принесли с собой культуру Триполья»57.

В эти годы в научной фантастике находит свое выражение и другая разновидность того же мифологического комплекса, исходящая из распространенных в научно-популярных публикациях 1970—1980-х гг. представлений о древней индоевропейской (или индоарийской, арийской цивилизации), наследником которой являются славяне.

Часть сторонников этих взглядов представляет (по формулировке исследователя этого «извода» рассматриваемого нами мифа) русских «древнейшим племенем, которое вначале обитало якобы в Арктике, где в те далекие времена существовали едва ли не тропические условия. Именно там русские выработали древнейшую систему ведических знаний и даже, по некоторым версиям, изобрели первую письменность. Затем из-за резкого похолодания им пришлось отправиться на юг, где на своей второй родине (некоторые помещают ее на Южном Урале) они создали высокую цивилизацию. Оттуда их отдельные группы расселялись по всей Евразии, неся местным народам культуру, письменность и ведические знания». Другие представители этой точки зрения помещают «далеких предков славяно-русов гораздо южнее, и они оказываются либо родоначальниками всех древних скотоводческих культур степного пояса Евразии <…> либо исконными обитателями Средиземноморья и создателями древнейшей протогородской цивилизации Малой Азии <…>»58.

Например, В.А. Рыбин в повести «Расскажите мне о Мецаморе» писал о цивилизации ариев на юго-востоке Азии, часть составляющих которую племен (в том числе и «проторусские») переселилась на Армянское нагорье вIII—IV тысячелетии до нашей эры. Говорилось там и о том, что «последний царь Руса правил в шестом веке до нашей эры. Под давлением мидян часть проторусских ушла на юг, часть на север»59. Схожий мотив о связи древних ариев Индии и славян можно найти и в романе С.Н. Плеханова «Заблудившийся всадник» (М., 1989).

В «перестроечные» годы со снятием цензурных запретов соответствующие мотивы получили широкое распространение в «патриотической» фантастике, активно использующей и методы (прежде всего– языковые сближения), и идеи почти двухсотлетней давности, о которых шла речь выше. Здесь идеализируется дохристианское прошлое Руси (как в «Волкодаве» Марии Семеновой), а исторический процесс предстает в форме борьбы двух сил, двух начал– светлого (русского) и темного (чужого, как правило, западного). Акцентируется обычно древность русских (нередко выступающих в качестве наследников арийской цивилизации, представителей северной, нордической расы (см. «Сокровища Валькирии» Сергея Алексеева)).

В концентрированном виде разработанные Венелиным и Вельтманом идеи выразились в творчестве Юрия Петухова, особенно вего романах «Ангел возмездия», «Бунт вурдалаков», «Погружение во мрак», «Вторжение из ада», «Меч Вседержителя» (все– М., 1998), составивших пенталогию «Звездная месть» (первые публикации из этого цикла появились в начале 1990-х).

В центре «Звездной мести» не частные судьбы и локальные события, а судьба Земли, и прежде всего России. Временной охват ее– несколько тысячелетий: от появления на Земле человеческого общества до XXXI века.

Вся история человечества, по Петухову, – это борьба двух сил: «Великого Русского Рода», «Рода одухотворенных», ценящих телесное и духовное здоровье, семью и брак, почитающих родину и родителей, и «бездушных двуногих скотов», «лжепророков, объявивших себя избранниками Божьими, вопящих о правах людских, но алчущих лишь власти, богатств».

Русские, точнее, россы, предводимые волхвами, «породили» тысячи племен, дали им обычаи и веру в Христа. Сказители других народов сохранили память о первых россах– витязях, мудрецах, вождях. Среди «русичей, несших на плечах своих весь род людской и нелюдей двуногих», Петухов называет Индру и Кришну, Афину и Гефеста, Одина и Тора, Олега и Рюрика. Даже на знаменах древних хеттов видит он двуглавого российского орла.

Главным героем «Звездной мести» является космодесантник Иван (фамилии у него нет, поскольку герой репрезентирует весь русский народ), наделенный необычайной физической силой, выносливостью и самообладанием. Высшая ценность для него– Родина, Россия, защищая которую он готов пожертвовать всем, вплоть до жизни. Иван вступает в борьбу с внутренними врагами и пришельцами, после ряда схваток гибнет, воскресает, беседует с Господом и, «уполномоченный» им, возвращается на Землю.

Возможности героя не беспредельны (хотя в романе можно найти элементы чуда, но в целом Петухов исходит из незыблемости законов природы). Однако они очень велики: Иван беспрепятственно перемещается в пространстве (в том числе и на другие планеты) и во времени. Следует отметить, что своих целей он достигает не на основе хитроумного плана, изобретения или духовного подвига, нравственной чистоты, святости, а путем прямого физического действия, схватки.

Хотя герой поклоняется православным святыням, но воплощенное в «Звездной мести» мировоззрение– не христианское, а языческо-магическое. Достаточно упомянуть ключевое для романа представление, что человек (а не Бог) может направлять и изменять по своей воле ход истории: Иван отправляется в решающий момент прошлого и своими действиями там вносит изменения в настоящее. Другое дело, что для оправдания и обоснования своих поступков Петухов ссылается на поддержку Рода и на божественную санкцию.

Социальный идеал его– в прошлом, а не в будущем; отношение к другим (людям, народам)– страх и подозрение, тут царствуют национализм и ксенофобия. Перед нами– чистой воды мировоззренческий традиционализм, являющийся реакцией на быстрые социальные и культурные перемены.

Но Петухов соединяет консервативное традиционалистское мировоззрение и явно модернизационный жанр научной фантастики. При этом, хотя у Петухова сверхактивный и уверенный в себе герой, его книги демонстрируют больное сознание нашего современника, испытывающего шок после краха советской империи, всего боящегося и пытающегося преодолеть свою фрустрацию– в мечтах и фантазиях.

К концу 1990-х амбиции Ю. Петухова и его единомышленников выросли, а научные и культурные стандарты и нормы стали слабее. В результате стало возможным без проблем выражать свои взгляды напрямую, без прикрывающей литературной (фантастической) оболочки.

В конце 1990-х гг. была выпущена серия книг, излагающих «фундаментальное открытие в антропо– и этногенезе человечества, сделанное известным историком и этнологом Ю.Д. Петуховым»60, суть которого заключается в том, что «мы, русы, принадлежим к наидревнейшему этносу Земли– к пранароду праотцов, мы породили большую часть народов планеты, наш древнейший язык стал основой всех индоевропейских и части семитских языков»61.

Ю. Петухов далеко не одинок. Схожих взглядов о древности и могуществе славян придерживаются П.В. Тулаев (Венеты: предки славян. М., 2000), Ю.А. Шилов (Прародина Ариев. Киев, 1995; Пути Ариев. Киев, 1996; Прародина Руси. М., 1999), В.М. Демин (От Ариев к русичам. М., 2001), В.Н. Демин (Гиперборея: Исторические корни русского народа. М., 2000), А. Абрашкин (Древние росы: Пути миграции // Гибель России. М., 1999. С. 86—120), С.Г. Антоненко (Русь Арийская: Непривычная правда. М., 1994), А.И. Журавлев (Кто мы, русские, и когда возникли? (К истории отечества). М., 1997) и многие другие. Например, А.В. Трехлебов утверждает, что «целая плеяда историков России, о которых ее недруги всячески стараются умалчивать, как то: М.В Ломоносов, А.Д. Чертков, Е.И. Классен, Ф. Воланский, А. Вельтман, М.А. Максимович, Ю.И. Венелин, Ю.П. Миролюбов, Ф.Л. Морошкин, С.П. Микуцкий, О. Бодянский, В. Малышев, В. Старостин, В. Вилинбахов, А.П. Жуковская, Катанчич, Шаффарик, Савельев, Надеждин, Святной, Боричевский, Александров, Лукашевич и многие другие, опираясь на письменные свидетельства и данные археологических исследований, провели серьезный анализ славянского этногенеза и доказали, что племена, которых греческие, римские и западные историки окрестили скифами, сарматами, венетами, этрусками, пеласгами, лелегами, антами, гетами, вендами, ругами, рутенами, русинами, склавинами, ставанами, роксоланами и многими иными прозвищами– все без исключения были славянами», «Античная Эллада была, мягко говоря, интеллектуальным нахлебником славян, но, называя их скифами и варварами, тщательно это скрывала», «славяне были образованнее и скандинавских народов»62. Точно так же и Л. Рыжков утверждает, что «славянская культура положила фундамент всей европейской цивилизации»63.

Итак, мы проследили судьбу одной мифологемы, возникшей в 1820—1860-х гг. и распространявшейся тогда в околонаучной исторической литературе, во второй половине XX в. бытовавшей в научной фантастике, а сейчас вновь попавшей в околонаучную историческую литературу.

Уже отмечалось, что «русский миф» призван «служить механизмом психологической защиты и компенсации»64, поскольку позволяет преодолеть в воображении экономическое и интеллектуальное отставание от западных стран, обозначить «преимущества» русского образа жизни.

Для большинства населения сейчас более приемлемым является вариант «русского мифа», опирающийся на концепты «русской идеи», «соборности», «особого пути» России, определяемого спецификой православия, и т.п. Но существуют в обществе и более радикально настроенные группы, прежде всего в молодежной среде, склонные к предельному упрощению сложных социальных проблем, однозначным решениям, плохо знающие историю. Это радикальное меньшинство считает и православие чуждым России, занесенным из-за рубежа и разлагающим исконно русские ценности. В этой среде распространены различные неоязыческие движения65, и именно их сторонники придерживаются рассмотренного варианта «русского мифа». Для них характерен тоталитаристский утопизм, представление, что можно силой заставить всех жить одинаково, причем группа людей (или даже один человек) может определять это за других. Представители подобного мировоззрения– люди с достаточно высоким образовательным цензом (средняя школа, техникум, нередко технический вуз), у которых старые советские взгляды сменила национальная идея в ее радикально-патриотическом изводе,– полагают, что все социальные и политические проблемы можно решить насилием. Они не против капитализма, но за «национальный» и «социальный» его характер.

Появление и усиление влияния подобного комплекса идей не удивительны. Определяющую роль в настроениях современного российского общества и особенно в идеологических программах, предлагаемых интеллектуальной элитой, играет неотрадиционализм. Он, по формулировке Л.Д. Гудкова, «включает в себя: 1) идею “возрождения” России (тоска по империи, мечтания о прежней роли супердержавы в мире), 2) антизападничество и изоляционизм, а соответственно– восстановление образа врага, 3) упрощение и консервацию сниженных представлений о человеке и социальной действительности»66.

Языческий русский миф доводит перечисленные характеристики до предела. Ему присущи следующие черты:

– расизм (представление, что человечество испокон веков состоит из рас, навсегда определяющих физические и духовные черты их представителей, их образ мысли, их ценности),

– представление, что история всегда являет собой арену борьбы рас и народов и что у народа всегда есть враги,

– вера в то, что славяне (=русские) принадлежат к числу самых древних на Земле народов,

– идея, что в древности славяне создали самое могущественное государство,

– представление, что культура славян повлияла на все другие,

– ориентация на язычество (иногда она выступает не вполне явно, а иногда делается попытка совместить язычество с христианством под маркой «русского православия»).

Именно в молодежной среде находят для себя почву представления, выработанные столетие, а то и два назад в рамках (хотя и на границах) научной сферы, быстро извлеченные из научного контекста, гипостазированные и использованные для чисто идеологических иполитических целей.

Распространению этих взглядов способствовал идеологический «люфт» в перестроечные годы, приведший не только к падению жестко нормативных трактовок отечественного прошлого, но и к снижению авторитета исторической науки.

Сама историческая наука, в свою очередь, впала в эти годы в жесточайший кризис, она находится сейчас в состоянии разброда, потери ориентиров. Профессиональные стандарты утрачены, профессиональное общественное мнение в среде ученых-историков отсутствует (его выразители– научные журналы– влачат жалкое существование, рецензируют мало, с большим опозданием и редко нелицеприятно), и в результате охарактеризованные в статье книги оказываются на полках книжных магазинов и библиотек рядом с научными изданиями и у многих читателей вызывают такое же доверие.

В первой половине XIX в. история как наука только возникала, границы ее и научные стандарты еще не установились, позднее, с институционализацией исторической науки эта идея была вытеснена за ее пределы и существовала в рамках массовой художественной литературы, а теперь историческая наука в России вновь депрофессионализируется, границы опять стираются (напомним о широчайшем распространении и высокой популярности книг А.Т. Фоменко и его последователей), и эта идея (как и многие другие) вновь входит в круг исторического знания67.

2003 г.

ПУШКИН КАК БУЛГАРИН

К вопросу о политических взглядах и журналистской

деятельности Ф.В. Булгарина и А.С. Пушкина68

Идеологические и социально-политические взгляды Николаевской эпохи, особенно второй половины 1820-х – первой половины 1830-х годов, изучены очень слабо. Если по первой четверти XIX века в последние десятилетия появился ряд содержательных работ69, то по указанному периоду поставить рядом почти нечего. Во многом это понятно: тяжелая травма, нанесенная русскому общественному сознанию как восстанием декабристов, так и его разгромом, привела к уходу со сцены целого ряда идейных течений, а другие либо еще не народились (как славянофилы и западники), либо не имели возможности выразиться публично. И спектр идейных течений стал существенно уже, и доступ к печати стал еще более затруднен. Но при этом правительство приняло весьма либеральный цензурный устав (1828), провело ряд мероприятий по кодификации законодательства, совершенствованию судопроизводства, осуществило реформу управления государственными крестьянами, существенно облегчившую их положение, обсуждало вопрос об освобождении крестьян и т.д. Проанализировав законодательную деятельность той эпохи, И.В. Ружицкая пришла к выводу, что «в годы правления Николая I были не только приняты законы, давшие возможность в следующее царствование в короткие сроки составить проекты реформ, но были подготовлены и люди, эти реформы осуществившие»70. Историк либерализма также отмечал, что «при Николае I некоторые конкретные элементы либерального правосознания упрочились», «…это была эпоха, в которой незаметным образом один строй сменялся другим, а именно крепостной строй – строем гражданским»71.

В то же врмя восстание декабристов продемонстрировало, что время переворотов, совершаемых узким кругом дворян-заговорщиков, прошло и что изменения могут быть осуществлены только при опоре на более широкие слои, причем изменения эти должны осуществляться мирным путем, поскольку в стране, в которой большая часть населения представлена крепостными, существует угроза перерастания революции в кровавый бунт (кроме того, у всех еще был в памяти террор Французской революции). Вставала задача обеспечить поддержку реформ населением либо, напротив (у противников реформ), оттолкнуть его от них. В связи с ростом уровня грамотности и образования (а в этой сфере правительство вело довольно интенсивную деятельность: открывались новые высшие и средние учебные заведения; проводилась работа по подготовке педагогических кадров; создавались и издавались учебные пособия и т.д.) возникла довольно значительная потенциальная аудитория (достигавшая, по нашей оценке, нескольких десятков тысяч человек), которую интересовали эти вопросы и которая хотела бы обсуждать их.

Однако возможностей для печатного и публичного устного обсуждения политических проблем в стране почти не было (если не считать светских салонов и дружеских кружков, поскольку в клубах, научных и литературных обществах политические и идеологические вопросы не затрагивались). Американский историк А. Мартин справедливо отмечает, что «российские подданные могли участвовать в практическом управлении страной путем чиновной, военной или придворной службы, но в этой среде приходилось действовать в идейных рамках существующей системы, не обсуждая идеологические или даже государственные вопросы принципиального характера. С другой стороны, они могли поднимать такие принципиальные вопросы через литературу или журналистику, но там обсуждались – уже хотя бы по одним цензурным соображениям – главным образом отвлеченные, теоретические, далекие от злободневной политики темы»72.

В этой связи следует рассмотреть вопрос о наличии общественного мнения в ту эпоху. О существовании общественного мнения можно говорить только тогда, когда мнение выражается и обсуждается публично, то есть когда сформировались соответствующие институциональные каналы, прежде всего пресса. Поэтому применительно, скажем, к обсуждению художественной литературы или исторических трудов можно говорить о наличии общественного мнения в Николаевскую эпоху: в стране существовал ряд частных литературных изданий, и рецензии на книги, нередко противоположные по оценкам и интерпретациям, появлялись во многих из них. Однако внутриполитические вопросы, и не только такие ключевые, как судьба крепостного права, ограничение власти императора и т.п., но и сугубо частные, мелкие обсуждать в прессе запрещалось. В значительной степени это касалось и внешнеполитических вопросов. Более того, в течение долгого времени даже не позволялось печатать отзывы на спектакли в императорских театрах (а других театров в столицах не было), и только в 1828 году после долгой и упорной борьбы Ф.В. Булгарин добился такого права73. Т.В. Андреева утверждает: «Несмотря на то что в николаевскую эпоху не было публичных форм его [общественного мнения] выражения, негласные и опосредованные – продолжают существовать. Наиболее распространенными из них были всеподданнейшие письма с приложенными записками, перлюстрация и отчеты III отделения»74. Можно согласиться с тем, что указанные каналы были для властей источником сведений о настроениях и мнениях подданных, но рассматривать их в качестве форм выражения общественного мнения некорректно, поскольку эти сведения и оценки не становились публичными и не обсуждались. Точно так же неверно, на наш взгляд, рассматривать в качестве форм существования общественного мнения слухи и «народную молву», как это делает В.Я. Гросул75. Тот факт, что об общественном мнении можно говорить только тогда, когда мнение доступно публике, прекрасно осознавали люди той эпохи, о которой идет речь. Вот, например, что писал в 1828 году И.В. Киреевский: «Мнение каждого, если оно составлено по совести и основано на чистом убеждении, имеет право на всеобщее внимание. Скажу более: в наше время каждый мыслящий человек не только может, но еще и обязан выражать свой образ мыслей перед лицом публики, если, впрочем, не препятствуют тому посторонние обстоятельства, ибо только общим содействием может у нас составиться то, чего давно желают все люди благомыслящие, чего до сих пор, однако же, мы еще не имеем и что, быв результатом, служит вместе и условием народной образованности, а следовательно, и народного благосостояния: я говорю об общем мнении»76. Однако «посторонние обстоятельства» в этот период как раз и препятствовали выражению мнений перед публикой, поэтому справедливо будет считать, что общественное мнение существовало тогда лишь в зародышевой, весьма редуцированной форме. На Западе общественное мнение (как форма обсуждения политических и социальных проблем и достижения консенсуса, главным образом в прессе) в большей или меньшей степени, но учитывалось властью при принятии решений, а попытки контролировать прессу и направлять ее хотя и делались, но в полной мере осуществить их никогда не удавалось: всегда существовали издания, представлявшие разные точки зрения, в том числе и оппозиционные. В России же в Николаевскую эпоху была сделана попытка, во многом удавшаяся, сформировать квазиобщественное мнение – за счет монополии государства на печать, с одной стороны, и имитации общественного мнения в периодике, в «Северной пчеле» Н. Греча и Ф. Булгарина, с другой. Правительство создало специальное учреждение – III отделение, основными задачами которого были сбор сведений о направлении умов и о слухах и «толках», а также контроль за ними с помощью прессы. И тем не менее, при отсутствии других возможностей, многие идеологи стали делать попытки получить доступ к прессе, прежде всего к газетам.

Представители наиболее радикальных крыльев идеологического спектра – «ультраконсерваторы» и «революционеры» – не предпринимали подобных попыток, причем причины были разными. Для ряда «консерваторов» (например, для А.С. Шишкова) неприемлемо было само обращение к публике, к широким слоям населения. Они полагали, что политика – дело автократа, а подданные должны без рассуждений исполнять его волю. «Революционеры» же прекрасно понимали, что их взгляды нецензурны и что необходимо, напротив, всячески скрывать их от властей. Все прочие идеологи стремились вступить в союз с правительством, доказав ему, что нужно следовать предлагаемым ими путем, и получить возможность выпускать периодическое издание (желательно – газету) с политическим отделом.

Здесь стоит пояснить, что понималось тогда под политическим отделом. Речь шла о возможности печатать сведения о политических событиях за рубежом, главным образом в форме переводов из зарубежных газет. Монополия же на политические суждения и оценки принадлежала власти, поэтому внутренние события и государственные акты вообще не подлежали обсуждению частными лицами. Политические отделы (в такой форме) имелись в принадлежавших государственным ведомствам газетах («Санкт-Петебургские ведомости», «Московские ведомости», «Русский инвалид» и др.) и некоторых частных журналах («Сын Отечества», «Вестник Европы»).

Единственная частная газета с политическим отделом «Северная пчела» была официозом: во-первых, газете «сообщались» от правительственных инстанций материалы политического содержания, которые издатели беспрекословно печатали; во-вторых, нередко такие материалы им заказывались (с последующей апробацией III отделением и непосредственно царем), в-третьих, если такие материалы создавались издателями по собственному почину, они также проходили апробацию в III отделении. Таким образом, в определенной степени газета имитировала общественное мнение, выражая на самом деле точку зрения правительства. Но только в определенной степени.

В самодержавном государстве, где, казалось бы, политика была полностью исключена из публичной сферы, политическим становилось почти любое высказывание: и отзыв на постановку в императорском театре, и оценка действий полицейского, и даже рецензия на новый роман. В таком контексте деятельность журналиста, высказывающего личное мнение, неизбежно способствовала расширению сферы публичного и сужению, пусть в весьма небольшой степени, власти автократа.

В свете сказанного особое значение приобретает изучение взглядов и стратегии (в отношениях с правительством) тех журналистов Николаевской эпохи, которые претендовали на роль идеологов. Мне представляется интересным рассмотреть под этим углом зрения Булгарина и Пушкина. Эти ключевые фигуры русской литературы 1820—1830-х годов уже не раз становились предметом сопоставления. Однако на первый план обычно выходили их личные отношения и литературные взаимовлияния и взаимоотталкивания77, а итоговым выводом становилось, как правило, заключение об антагонистичности их позиций. Но для более адекватного понимания содержания и форм их журналистской деятельности стоит от этих отношений абстрагироваться, сопоставив их социально-политические взгляды в более широком идеологическом и политическом контексте и выделив то, что у них было общего.

Выбирая провокативное название для статьи, я не имел, разумеется, в виду, что Пушкин во всем походил на Булгарина. Пушкин – прежде всего поэт, сыгравший роль национального поэта, и в этом его основное значение для русской культуры. Но среди различных его занятий была и журналистика, где он вступал на поприще, на котором с успехом подвизался Булгарин, и пытался конкурировать с ним. И касательно этой сферы имеющиеся в научной литературе характеристики соотношения деятельности и взглядов Пушкина и Булгарина весьма абстрактны, неточны, а зачастую неверны.

Страницы: 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Данное учебно-методическое пособие написано в соответствии с ФГОС ВПО, рабочими программами по дисци...
Блистающий Пояс вокруг планеты Йеллоустон состоит из десяти тысяч анклавов, обитаемых космических ст...
Эта история началась весело и легко, напоминая порыв майского ветерка, но только никто не думал, что...
Через тридцать лет после того, как рухнула цивилизация, потомки выживших пытаются сохранить то немно...
Несмотря на старания Марка, Борланда и Виктора помешать планам заговорщиков, в Москве возникла Новая...
Три поколения одной семьи – три женских характера. Бабушка, мать и дочь пытаются изменить свою жизнь...