Префект Рейнольдс Аластер
– Возможно, – признала Талия.
– В Доме Обюссонов высокопоставленных чиновников нет. Управляет анклавом коллективная воля. Благодаря демократической анархии политическая власть разделена между всеми гражданами. Вы спросили, кто мы, и я представлюсь первым. Жюль Келлибо, ландшафтный архитектор, недавно занимался перепланировкой ботанических садов в квартале, примыкающем к зеленому театру в Валлотоне, поселении между пятым и шестым окном. – Келлибо показал на полную женщину, говорившую первой.
– А я вообще никто, – гордо, чуть ли не с вызовом заявила та. Недавняя нервозность исчезла бесследно. – О Жюле у нас некоторые слышали, а меня знать никто не знает. Я Пола Тори. Держу бабочек. Ни красивыми, ни редкими их не назовешь.
– Здравствуйте! – сказала Талия.
Пола Тори подтолкнула создателя совы.
– Ну, давай! Ты же спишь и видишь, как бы ей представиться.
– Я Бродерик Катбертсон. Мастерю механических животных. У меня такое…
– …хобби, – с улыбкой досказала Талия. – Вы уже объяснили.
– В Доме Обюссонов есть субкультура роботов-строителей. Настоящих роботов-строителей. Исключительно докэлвинистских. Иначе это обман.
– Да, понимаю.
– Мэриэл Редон, – представилась хрупкая девушка, неуверенно поднимая руку. – Я делаю деревянную мебель.
– Сайрус Парнасс, – назвался еще один мужчина, тучный, краснолицый, картавящий, эдакий крестьянин из Средневековья. – Я хранитель Музея кибернетики.
– Я думала, Музей кибернетики в Доме Силвестов.
– Наш не такой большой, не пафосно-примитивный, но мы его любим.
Один за другим представились остальные встречающие. Словно повинуясь коллективному решению, принятому незаметно для Талии, все снова посмотрели на Жюля Келлибо.
– Мы здесь оказались неожиданно для себя, – объяснил тот. – Когда пришло известие, что к нам летит префект «Доспехов», центр голосования перетасовал имена восьмисот граждан и выбрал двенадцать. Нет, получилось чуть сложнее. Наши кандидатуры представили на суд избирателей, чтобы те решили, годимся ли мы. Большинство проголосовало за нас. Лишь один кандидат набрал слишком много голосов против, и центр его не пропустил. Видимо, какой-то ловелас – нажил себе врагов и упустил единственный шанс прославиться.
– Тоже мне слава, – буркнул хранитель музея Парнасс. – Через пару часов девушка отсюда улетит, а мы вернемся в заслуженную безвестность. Надеюсь, обойдемся без неприятных сюрпризов. Если собираетесь наложить блокировку, то нас не предупреждали.
– О таком не предупреждают, – сухо проговорила Талия, которой не понравилось ворчание Парнасса. – Впрочем, это не блокировка, а текущее обновление программ центра голосования. Гордитесь вы участием в церемонии или нет, я за встречу благодарна. – Талия подняла цилиндр: здесь, при половинной гравитации, он такой легкий! – Пусть кто-нибудь проводит меня к центру, хотя, если это несложно, я могу найти его сама. Желающим не возбраняется присутствовать при установке программ.
– Сразу пройдете к центру голосования? – спросил Жюль Келлибо. – Или сперва выпьете чаю, подкрепитесь, погуляете по садам?
– Нетрудно догадаться, чьи это сады, – хихикнул кто-то.
Талия подняла руку: спокойно!
– Спасибо за предложение, но мое начальство не обрадуется, если я задержусь.
– К центру мы доберемся минут за двадцать, – пообещал Жюль Келлибо. – Он сразу за второй полосой окон. Его и отсюда видать.
– Неужели?
Талия думала, что центр расположен под поверхностью земли, словно имплантат под кожей.
– Позвольте, я покажу. Новое место очень элегантно, хотя это, конечно, на мой вкус.
– На вкус и цвет товарищей нет, – чуть слышно буркнул Парнасс.
Талию подвели к окну. Последние два километра траектория движения лифта изгибалась вниз, навстречу основному цилиндру. Ландшафтный архитектор Келлибо встал рядом с Талией и показал на середину цилиндра.
– Видите первую и вторую полосу окон? – шепотом спросил он. – Теперь внимательно смотрим на белый мост, пересекающий вторую полосу неподалеку от почковидного озера. Провожаем взглядом линию моста до кольца строений вокруг высокого ствола, оно в паре километров.
– Вижу, – кивнула Талия.
Ствол находился прямо перед ней и соответствовал местной вертикали настолько, что совпадение исключалось, особенно если учесть трехсотшестидесятиградусную кривизну анклава. Вероятно, ради центра голосования ее и привезли вниз на этом лифте.
– Ничего вам не напоминает? – спросил Келлибо.
– Не знаю. Разве что молоко, капающее в молоко. Кольцо стволов с шаром наверху у каждого, а в центре еще один высокий…
– Так и есть, – кивнул Парнасс. – Идеальное изображение физического момента. Там изначально был Музей кибернетики. Потом Комитет по гражданскому проектированию решил, что для центра голосования необходим огромный ствол с шаром наверху. Разумеется, чистота исходного замысла была нарушена. Как ни старайся, и центрального ствола с шаром, и кольца стволов одной струей не создашь.
– Зачем потребовалось перемещать центр голосования?
– Так ведь не требовалось! – ответил Парнасс, не дав другим и рта открыть. – Центр чудесно работал на старом месте, никому не видный и не слышный. Но Комитет по гражданскому проектированию решил, что нужно воспеть нашу приверженность истинным демархистским принципам и сделать центр голосования видимым с любой точки анклава.
– Большинству новшество понравилось, – заметил Келлибо с натянутой улыбкой.
– Ты так говоришь, потому что ради нового ствола уничтожили старый сад, – заявил Парнасс, явно не собиравшийся уступать. – Тот, который разбил твой конкурент. Если бы ты работал в музее, то рассуждал бы совершенно иначе.
Талия прочистила горло: самым разумным казалось сохранить нейтралитет. Перемещение центра голосования – случай исключительный, но «Доспехи» наверняка были уведомлены. Если бы нашлись технические противопоказания, центр остался бы нетронутым.
– Не знаю, кто прав, но мне нужно подойти к самому центру, – проговорила она.
– Добираться туда недолго. – Келлибо развернулся и показал на открытые дверцы лифта. – Помочь вам с инструментами? На поверхности анклава они потяжелеют.
– Я сама, – отозвалась Талия.
Чудо-Птица раскрыла металлический клюв, разразилась хриплой трелью и порхнула к лифту.
Глава 12
Вопреки результатам сканирования, Дрейфус, затаив дыхание, ждал атаки. Датчики корвета исследовали обстрелянную поверхность астероида и активного оружия не обнаружили, однако префект полагал, что пушки зарыты на другом полушарии. Те же сканы показали вероятное место входа – шлюз, ведущий к подповерхностной выемке, – но не дали четкого ответа относительно глубины и протяженности тоннелей. Сейчас буквально пара метров пустоты отделяла надфюзеляжный шлюз корвета от входа в тоннели.
– Я могу пойти один, – предложил Дрейфус, готовый шагнуть в скафандростену. – Обоим туда необязательно.
– Не желаю сторожить корвет, пока вы там развлекаетесь, – возразил Спарвер.
– Ладно, – кивнул Дрейфус. – Договоримся так: если на астероиде с одним из нас что-то случится – неважно, кто пострадает, ты или я, – другой поскорее выбирается отсюда и считает своим долгом предупредить «Доспехи». Что бы здесь ни творилось, это важнее жизни одного префекта.
– Задача ясна, – отозвался Спарвер. – До встречи на другой стороне.
Дрейфус прошел сквозь серую толщу. Как всегда, было немного щекотно, пока материя стены образовывала скафандр вокруг его тела. Он обернулся и увидел Спарвера: скафандр гиперсвиньи слился с внешней поверхностью стены и пробился наружу. На миг скафандр расплылся, потом снова стал четким.
Префекты осмотрели скафандры, убедились, что способны переговариваться, и повернулись к шлюзу, ведущему в скалу. Дрейфуса не удивляло ничего, кроме самого существования шлюза. Стандартный, построенный из инертного вещества, он был спрятан у опоры одной из пушек. Тоннель вглубь астероида пробурили, когда еще пушки не стреляли.
Переходить на ручное управление не было резона: шлюз исправно снабжался энергией и действовал. Внешняя дверь легко открылась, приглашая Дрейфуса со Спарвером в воздухообменный отсек.
– С другой стороны давление, – проговорил Спарвер, показывая на стандартный датчик на противоположной двери. – Вряд ли внутри кто-то есть, хотя не исключено, так что распахивать эту дверь настежь нельзя.
Дрейфусу и так забот хватало, но со Спарвером он согласился. Прежде чем двинуться дальше, наружную дверь нужно заблокировать.
– Закрой наружную дверь, – велел он.
Когда шлюз повысил давление, скафандр Тома попробовал воздух и сообщил, что он холодный, но в принципе пригоден для дыхания. Дрейфус надеялся, что дышать им не потребуется.
– Будь начеку, Спарв, мы идем дальше.
Прежде чем отдалиться от внутренней двери, Дрейфус подождал и убедился, что она заблокировалась. Стандартные правила пользования шлюзами требуют защищаться от вакуума, – если никто не входит и не выходит, наружную и внутреннюю дверь следует держать закрытыми.
– Ни черта не вижу! – посетовал Том, зная, что у Спарвера зрение не лучше. – Включаю нашлемный фонарь. Через пару секунд узнаем, стоило ли.
– Жду не дождусь.
Фонарь осветил складское помещение для инструментов и запчастей. Дрейфус рассмотрел горнопроходческий комбайн, запчасти для шлюза и пару поношенных скафандров докэлвинистской модели.
– Как по-вашему, давно здесь валяется эта рухлядь? – поинтересовался Спарвер, включив свой фонарь.
– Может, десять лет, может, двести, – ответил Дрейфус. – Трудно определить.
– На законсервированном объекте давление не поддерживают. Пустая трата воздуха и энергии.
– Согласен. Видишь здесь что-нибудь похожее на передатчик?
– Увы, нет. – Спарвер качнул головой, и его фонарь осветил дальнюю стену. – Зато, если не ошибаюсь, там дверь. Нет желания глянуть, что за ней?
– Не сказал бы, что у нас уйма других вариантов.
Дрейфус оттолкнулся от стены и поплыл к дальней двери, Спарвер следом. Рано или поздно гравитация астероида притянет к полу, только ждать Дрейфус не мог. За дверью начинался узкий тоннель с перилами и гибкими поручнями. Когда сопротивление воздуха стало мешать, Дрейфус схватился за поручень и потащил себя дальше. Тоннель звал вперед, точнее, вглубь, в самое сердце астероида. «Может, тоннель здесь с незапамятных времен, – думал Том. – Может, его прорыли угонщики, а потом кто-то случайно нашел и решил использовать». Впрочем, горнопроходческое оборудование, которое они видели, не напоминало убогие допотопные инструменты угонщиков. Об этом размышлял Том, когда впереди замаячил конец тоннеля.
– Я останавливаюсь. Прикрой сзади.
Дрейфус дополз до конца, развернулся на сто восемьдесят градусов и опустил ноги на пол тоннеля. При минимальной гравитации астероида верх и низ особого значения не имели, но инстинкт вынуждал ориентироваться.
Том озирался, поджидая Спарвера. Они добрались до пересечения с другим тоннелем, который шел перпендикулярно первому и плавно изгибался, – в свете нашлемных фонарей особо не рассмотришь. К ржаво-коричневым стенам, обложенным сегментированными панелями, крепились трубы и толстые пучки проводов. То и дело панели прерывались устройством, таким же ржавым и допотопным, как и весь тоннель.
– Слишком мало видно, даже карту не составишь, – посетовал Дрейфус. – Какие выводы?
– Если честно, никаких.
– Судя по кривизне, тоннель может быть кольцом, проходящим через центр астероида. Нужно выяснить, зачем оно здесь.
– А если заблудимся?
С помощью скафандра Дрейфус начертил блестящий крест на стене.
– Не заблудимся. Если тоннель кольцевой, мы поймем, что уже были здесь, даже если инерционные компасы выйдут из строя.
– Тогда я совершенно спокоен.
– Отлично. Смотри, может, найдешь чем послать сигнал «Доспехам».
Дрейфус двинулся вдоль ржавых стен тоннеля. В свете фонаря Спарвера его тень отважно ползла впереди. Том сверился с инерционной картой, которую скафандр вывел чуть ниже основного визора.
– У вас есть предположения относительно того, зачем семье Нервал-Лермонтовых это место? – спросил гиперсвинья. – Лично мне дело уже кажется серьезнее обычного соперничества анклавов.
– Дело и впрямь серьезнее. Мне вот интересно, не замешаны ли тут Силвесты.
– Можно заглянуть к ним, когда закончим здесь.
– Многого не добьемся. Во главе семьи сейчас опекуны бета-уровня. Кэлвин Силвест погиб, его сын за пределами системы. По моим последним данным, в ближайшие десять-пятнадцать лет возвращаться он не намерен.
– Тем не менее участие Силвестов вы не исключаете.
– Я всей душой за совпадения, Спарв, и согласен, что у Силвестов длинные руки. Но с тех пор как в расследовании нарисовались Восемьдесят, чудится мне, что случайностей тут нет.
– По-вашему, Нервал-Лермонтовы еще не вымерли? – после паузы спросил Спарвер.
– Сюда недавно заглядывали. В давно заброшенных местах особое ощущение, а здесь у меня такого не возникает.
– А я надеялся, что его нет только у меня, – проговорил Спарвер.
– Тем больше причин исследовать тоннель, – решительно заявил Дрейфус.
По правде, в тоннель его совершенно не тянуло. Нежелание Спарвера тоже чувствовалось. Вернуться бы на корвет и ждать подкрепления, когда бы оно ни прибыло.
Пройдя метров двести по изгибающемуся тоннелю, Спарвер остановился у висящего на стене устройства. Для Дрейфуса оно не отличалось от уймы других ржавых устройств, мимо которых они прошли, но Спарвер уделил этому узлу особое внимание.
– Что-то полезное? – спросил Дрейфус.
Спарвер отодвинул панель, обнажив плату с пазами и тактильными рычагами.
– Это пульт врезки, – пояснил он. – Гарантий нет, но, если он подсоединен к внутренней сети, я доберусь до передатчика и, возможно, установлю двухстороннюю связь с «Доспехами».
– Сколько времени это займет?
Скафандр гиперсвиньи создал стандартный набор инструментов. Спарвер порылся в нем и вытащил блестящую прядь кабеля с универсальным переходником из супервещества на конце.
– Через пару минут станет ясно, – сказал он. – Если ничего не получится, двинемся дальше.
– Сделай, что можешь. Я вернусь минут через пять-десять.
Спарвер аж глаза вытаращил:
– Нужно держаться вместе.
– Я просто гляну, что там дальше. Будем на связи.
Дрейфус оставил Спарвера колдовать над пультом, возиться с адаптерами и бобинами разноцветного кабеля, оптоволоконного и электрического. Он не сомневался: если существует способ связаться с «Доспехами», Спарвер его разыщет. Только ждать Том не мог. Вполне вероятно, где-то в глубине астероида некий злоумышленник уничтожает улики или готовит побег на спрятанном корабле или в капсуле.
Когда Дрейфус обернулся, Спарвер уже исчез за поворотом тоннеля.
– Как дела? – спросил он через межскафандровый коммуникатор.
– Идут понемногу. Задача вполне решаема. Протоколы древние, но с такими я уже сталкивался.
– Отлично. Будь на связи. Я иду дальше.
Дрейфус пробрался сквозь узкое место, прижимая локти к груди, чтобы не удариться о выступ. Он снова обернулся, однако на сей раз не увидел и слабого отблеска нашлемного фонаря Спарвера. Казалось, их разделяют километры, а не сотни метров, как было на самом деле.
Внезапно раздался звон, громкий, металлический, словно ударили в колокол. У Дрейфуса засосало под ложечкой. Что случилось, он понял прежде, чем его сознание обработало информацию. В узком месте тоннеля выросла металлическая стена. Перегородка, часть системы шлюза, отсекла его от Спарвера.
Том повернулся к перегородке, ощупал ее края, надеясь найти щиток ручного управления. Бесполезно! Перегородку заблокировала автоматическая система.
– Спарвер!
– Слышу вас, но слабо, – прерывистым металлическим голосом ответил гиперсвинья. – Что случилось?
– Я в капкане, – смущенно проговорил Дрейфус. – Перегородка упала и не хочет подниматься.
– Никуда не уходите. Попробую поднять ее со своей стороны.
– С этим повременим. Раз составили план, нужно его выполнить, даже если мне придется сидеть здесь, пока не подоспеет помощь. В крайнем случае вскрою перегородку хлыстом-ищейкой, если, конечно, она не содержит активного супервещества. Пока двинусь вкруговую – может, подойду к тебе с другой стороны.
– Только больше не попадайте в капканы.
– Постараюсь.
– И берегите воздух, – мягко посоветовал Спарвер. – Скафандры этого типа для рециркуляции не приспособлены. Шеф, у вас двадцать шесть часов.
– Это на двадцать четыре часа больше, чем я планирую здесь провести.
– Просто нужно ко всему подготовиться. Я-то вернусь на корвет, а вам, возможно, не удастся.
– Согласен, – отозвался Дрейфус.
Скафандр по-прежнему убеждал, что воздух в тоннеле пригоден для дыхания. Много ли Дрейфус потеряет, если поверит? Ровным счетом ничего. Том снял шлем. Скафандр был создан монолитным, но на знакомые детали разделился легко.
Дрейфус наполнил легкие холодным воздухом. Организм мгновенно к нему приспособился, и Том решил, что газовая смесь вполне нормальная, небольшой спертости он ожидал.
– Спарв, я дышу местным воздухом. Вреда пока нет.
– Чудесно. Мне осталось внушить этой системе, что я законный пользователь. Тогда выйдем на горячую линию «Доспехов». Пока я связываюсь с домом, межскафандровый коммуникатор отключу. Для такой операции его нужно переформатировать.
– Делай все, что требуется.
Дрейфус прижимал шлем к поясу, пока между ними не образовалось крепление-зубец. Метров через сто тоннель раздвоился: основная часть, по которой шел Том, бежала вперед, но теперь появилась еще одна, направлявшаяся перпендикулярно ей к центру астероида.
– Спарвер, план немного меняется. Пока я не расходую воздух скафандра, хочу исследовать ответвление, которое только что увидел. По-моему, оно уходит глубже основного тоннеля и ведет к тому, что скрыто на астероиде.
– Будьте осторожны.
– Само собой.
Ответвление оказалось намного короче основного тоннеля, по которому префекты спустились от поверхности. Метров через тридцать впереди замаячила стена. Раздираемый осторожностью и любопытством, Дрейфус пробирался вперед, пока не попал в полукруглый зал с тяжелыми стеклянными фацетами. Нашлемный фонарь высвечивал сборные и сварные перегородки между ними. В окна стучался мрак непрогляднее тоннельного, словно раскурочили самое сердце астероида.
«Пустая, совершенно пустая оболочка», – сказал себе изумленный и растерянный Дрейфус.
Полукруглый зал был не просто смотровой площадкой. Один из фацетов оказался не стеклянным, а из полированного серебра, рядом с ним обнаружилась простая панель управления с древними тактильными переключателями. Дрейфус приблизился к панели и изучил ее.
Грубые переключатели предназначались для оператора в скафандре с толстыми перчатками. Большинство сопровождались надписями старомодным каназианским шрифтом. В сокращениях Дрейфус не разобрался, но заметил переключатель, маркированный стилизованным солнцем.
Дрейфус потянулся к переключателю, который поначалу не двигался. «Заело», – с досадой подумал префект. Тут переключатель громко лязгнул и повернулся. Сквозь бронестекло хлынул свет.
Том понял, что ошибся. Выдолбленный астероид Нервал-Лермонтовых не пустовал.
В нем прятали корабль.
– Я нашел кое-что интересное, – сказал Том Спарверу.
– Не пойму одного: за счет чего вы живете, – сказала Талия, когда поезд перевез всю компанию через первую полосу окон Дома Обюссонов. – Не обижайтесь, но я переговорила почти с каждым из вас и сильно озадачена. Вы представительная часть общества, раз выбраны в группу встречающих, но никто из вас не занимается работой, востребованной за пределами Дома Обюссонов. Одна разводит бабочек, другой разбивает сады, третий забавы ради мастерит механических животных.
– Хобби законом не запрещены, – напомнила Пола Тори, дородная любительница бабочек.
– Согласна целиком и полностью. Только хобби не оплатят содержания анклава шестидесяти километров длиной.
– На нижнем полюсе у нас производственный комплекс, – сообщил Келлибо. – Раньше там строили корабли. Изящные, с мономолекулярными корпусами из рубина и изумруда. На полную мощность комплекс не работает уже несколько десятилетий, хотя мелкие анклавы порой заказывают нам узлы и запчасти. В плане эффективности и экономии нам далеко до крупных предприятий Глаза Марко, хотя мы ничего не поднимаем из гравитационного колодца и не платим Блистающему Поясу ввозную пошлину. Это решает наши финансовые проблемы.
– Часть решает, а часть нет, верно? – спросила Талия.
– Мы голосуем, – проговорила Тори.
– Все голосуют, – парировала Талия. – Все, кроме служащих «Доспехов».
– Не все голосуют так, как мы. Тут принципиальная разница. В нашем анклаве восемьсот тысяч жителей, и каждый относится к своему избирательному праву очень и очень серьезно.
– Но ведь еда на тарелках от этого не появится.
– Появится, если голосовать часто и с умом. – Тори пристально смотрела на Талию, а поезд мчался мимо строений, обтекаемой формой и пастельным окрасом напоминающих зефир. – Полагаю, вы, префект «Доспехов», достаточно хорошо знакомы с практикой оценки голосов.
– Если не ошибаюсь, она допускается при определенных обстоятельствах.
– Если не ошибаетесь? – удивленно переспросила Тори. – Разве в таких вопросах вам не полагается быть экспертом?
– Спросите меня о софте или о защите системы голосования – и я займу вас на несколько часов, а обработка голосов – другая тема. Она вне моей компетенции. – Цилиндр с инструментами Талия придерживала коленями, накрыв сложенными замком пальцами. – Расскажите, как голоса обрабатываются в Доме Обюссонов.
– Общеизвестно, что центр голосования фиксирует каждый голос, поданный в любом уголке Блистающего Пояса, – проговорила Тори. – Это как минимум миллион ежесекундных записей за двести лет. Мало кто знает, что порой система обращается к старым записям и изучает сценарии, которые привели к тому или иному результату. Допустим, на Поясе состоялось важное голосование, касающееся каждого. Допустим, существовала угроза и в ответ на нее предлагался комплекс мер от упреждающего удара до полного бездействия. Допустим, большинство населения проголосовало определенным образом. А теперь допустим, голосование вылилось в конкретные действия, в итоге оказавшиеся ошибочными. Центр способен выявлять подобные демократические ошибки. Еще на основе имеющихся данных он может выяснить, кто голосовал иначе. Другим словами, кто принял верное решение, притом что большинство ошиблось.
Талия кивнула: в свое время она об этом читала, но потом эту информацию заслонила более насущная.
– Центр выявляет проголосовавших правильно и всем их будущим голосам придает особую ценность.
– В теории именно так, а на практике куда сложнее. Система постоянно следит за проницательными избирателями и корректирует их ценность. Если они продолжают голосовать мудро, их ценность сохраняется, а то и возрастает. Если же налицо неблагоразумная тенденция, ценность понижается до стандартного значения.
– Почему бы попросту не лишать неблагоразумных избирательного права?
– Это уже не демократия, – ответила Тори. – Шанс исправиться должен быть у каждого.
– Как это влияет на Дом Обюссонов?
– Наши граждане имеют высокую избирательную ценность, куда выше средней по Блистающему Поясу. Это не каприз статистики, а результат кропотливого труда. У меня индекс ценности одна целая девять десятых, то есть каждый мой голос фактически равен двум. Я как два избирателя, голосующих синхронно. Одна целая девять десятых – индекс высокий, но пятьдесят четыре жителя Дома Обюссонов имеют индекс под три. Их проницательность система оценила как сверхъестественную. Для большинства будущее – пересеченная местность, окутанная дымкой меняющихся возможностей. Тройки видят широкий проспект, залитый неоновыми огнями. Есть среди нас и так называемый Четверка, – с благоговением продолжала Тори. – Мы считаем Четверку своим, потому что, по данным системы, он гражданин Дома Обюссонов. Он другим не открывается – наверное, боится, что побьют камнями. Его мудрость как дар и проклятие Кассандры. Тем не менее у него четыре голоса на стомиллионное население. Капля в море.
– Расскажите, как вы предсказываете события, – попросила Талия.
– Это дается ценой тяжелого и кропотливого труда. Каждый из нас относится к своим обязанностям очень серьезно. В Доме Обюссонов иначе нельзя. Жить у нас могут лишь имеющие избирательную ценность выше одной целой двадцати пяти сотых. Значит, каждому приходится тщательно обдумывать предметы голосования. Не только со своей позиции, не только с позиции нашего анклава, но и ради блага всего Блистающего Пояса. Это, конечно же, окупается. Так мы и зарабатываем – торгуем своей исключительной проницательностью. Поскольку наши голоса исключительно эффективны, мы крайне привлекательны для лоббистов из других поселений. При голосовании по второстепенным вопросам нам платят за то, чтобы мы поддержали их, ведь блок голосов от Обюссонов может стать решающим. Вот что нас кормит.
– Политические взятки?
– Вовсе нет. Лоббисты покупают наше внимание и готовность слушать. Мы не гарантируем, что проголосуем, как хотят они. Если слепо погонимся за деньгами, наши совокупные индексы мгновенно рухнут и мы станем никому не интересны.
– В общем, тут палка о двух концах, – вмешался Келлибо. – С одной стороны, нужно помочь лоббистам, с другой – сохранить определенную независимость. Вот главный парадокс нашего существования. Но этот парадокс позволяет мне заниматься садами, а Поле – бабочками.
Тори подалась вперед:
– С тех пор как мы сели в поезд, я уже заключила две сделки с лоббистами. Третья на мази. Вопросы мелкие, по таким граждане голосуют чисто интуитивно.
– Я и не заметила.
– Неудивительно. Для большинства моих сограждан дело настолько привычное, что происходит машинально, как моргание. Однако к каждому предмету голосования мы относимся как к последнему в жизни. – Очевидно, на лице Талии отразилось неодобрение, потому что Тори придвинулась еще ближе и взволнованно зачастила: – Префект, все описанное мной абсолютно законно, иначе «Доспехи» наложили бы запрет.
– Понимаю, что законно. Но я даже вообразить не могла, что такой заработок укоренился и станет основой существования анклава.
– Вас это огорчает?
– Нет, – честно ответила Талия. – Раз системой дозволено, то и меня устраивает. Просто лишний раз убеждаюсь, что Блистающий Пояс богат сюрпризами.
– Это самое неоднородное и сложное общество в истории человечества, – проговорила Тори. – Оно запрограммировано удивлять.
Пришвартованный в недрах астероида Нервал-Лермонтовых, озаренный ярко-голубым светом корабль парил перед Дрейфусом. На фоне смоляной пещерной мглы он казался иссиня-черным. Том не столько видел сам корабль, сколько подмечал разницу между темным корпусом и темным же фоном каменного чрева. Настоящая оптическая иллюзия, мираж, выпадающий за пределы когнитивного восприятия.
Впрочем, Дрейфус отлично понимал, что перед ним самый настоящий звездолет, хотя размером чуть меньше стандартного субсветовика, с обтекаемым конусовидным фюзеляжем и двумя вынесенными назад сложными гондолами двигателей. Вспомнился горящий обломок «Аккомпанемента теней», сорванные двигатели которого стали добычей других ультра. Но едва память дорисовала «Аккомпанемент», Дрейфус понял, что перед ним не корабль ультранавтов.
Том улыбнулся самому себе. То, что границы расследования расширяются, он почувствовал, едва стала очевидной связь с Восьмьюдесятью. Но такого поворота событий не предвещало ничто.
– Шеф, говорите со мной. Я еще на связи.
– Здесь корабль сочленителей. Мирно стоит в середке астероида.
Спарвер ответил не сразу, и Дрейфус представил, как его помощник перебирает в уме вероятные последствия такой находки.
– Пожалуйста, напомните, как с нашим делом связаны сочленители.
– Это мне очень хотелось бы выяснить.
– Каким же образом корабль попал на место нынешней стоянки?
– Понятия не имею. Шлюзовых ворот в пещере нет, достаточно широкого тоннеля тоже. Такое ощущение, что субсветовик спрятали, замуровали в камень.
– По-вашему, корабль сочленителей укрыт здесь намеренно?
Дрейфус снова провел рукой по контрольной панели.
– Вряд ли. За исключением корабля, ничто в пещере на сочленителей не указывает. Больше похоже, что тут потрудился кто-то другой.
– Кто-то захватил и спрятал корабль сочленителей? Неслабо.
– Согласен, – отозвался Дрейфус.
– Следующий вопрос: зачем это похитителю? Чего он добивался?
Дрейфус пригляделся к фацету из полированного серебра и сообразил, что это не матовая оконная панель, а герметичная дверь. Освещение подземного зала позволяло рассмотреть ребристую трубу стыковочного коннектора, которая тянулась от дверной панели навстречу темному как ночь корпусу корабля.
– Чтобы выяснить, нужно попасть на корабль.
– Шеф, по-моему, мысль неудачная.
Дрейфус снова повернулся к панели управления. «Беги отсюда!» – кричала интуиция, а нутро полицейского гнало на корабль: надо проверить, что там, ради какого секрета стоило убивать?
Рука Тома опустилась на переключатель, обозначенный буквой «X», универсальным символом привода шлюза. Серебряная панель отошла в сторону плавно и беззвучно. Корабль явно разгадал его намерения – вдоль коннектора появилась подсветка. Золотая полоса, изгибаясь, исчезала в стыковочном люке.
Теперь Том мог беспрепятственно попасть на корабль.
– Спарв, я иду на борт. Как только свяжешься с «Доспехами», сообщи мне.
Пока Талия разговаривала с сопровождающими из Дома Обюссонов, поезд пересек еще одну полосу окон, протянувшуюся через небольшой промежуток космического пространства и звезд, большинство из которых были другими анклавами. Поезд сбавлял скорость – он почти достиг цели. Вот он пронесся по изящному мостику над несколькими изящными лужайками и спустился на землю.
По обеим сторонам виднелись конические башни Музея кибернетики, каждая метров сто высотой, увенчана гладким серо-голубым шаром с одним из символов священной истории обработки информации. Талия заметила амперсанд – некогда символ примитивной формы абстракции. Еще песочные часы, оставшиеся символом активного вычислительного процесса. Еще надкушенное яблоко – дань памяти Алану Тьюрингу, логику и криптографу, символ его самоубийства (по крайней мере, так учили Талию).
Поезд нырнул в тоннель и плавно остановился на площади под стволом центра голосования. У поездов на соседних платформах сновали пассажиры, но благодаря сервороботам и стеклянным барьерам часть станции оказалась в распоряжении Талии и ее сопровождающих. Эскалаторы везли их навстречу тусклому дневному свету. Главную башню окружали декоративные сады и приливные водоемы. Неподалеку ярко-голубой серворобот усердно выстригал павлина из живой изгороди. Рука с инструментом двигалась молниеносно: трехмерную фигуру он создавал по памяти.
Талия запрокинула голову, чтобы оглядеть высоченную башню. Башня поднималась от плавно сужающейся опоры на высоту пятьсот-шестьсот метров и вытягивалась в шейку, которая, судя по виду, едва удерживала главный шар, куда крупнее остальных. По экватору этого шара располагались круглые окошки, в большинстве темные. Геометрические узоры, мелькавшие на поверхности шара, Талия приняла за непостоянные параметры избирательной структуры и потока абстракции.
Талия и сопровождавшие прошагали в темное фойе. Башня оказалась полой, скошенные внутрь стены были покрыты фресками – портретами великих мыслителей эры докэлвинистской кибернетики. В центре полый ствол пронзала толстая колонна, прикрепленная к стенам изящными арками. Талия решила, что это основной инфоканал, по нему потоки абстракции и данные по голосованиям поступают на самый верх, в центр. Местные жители привязаны к абстракции куда меньше, чем граждане Нью-Сиэтл-Такомы, но их избирательская активность гарантирует плотность инфопотока. Талия представила, как он несется по каналу, словно вода под давлением, как ищет плохо затянутый винт или негерметичный клапан. Рядом с колонной, буквально в паре метров, виднелась труба поуже – шахта лифта, обвитая лестницей. За ее виражами лучше не следить – голова закружится. Инфоканал, шахта и лестница убегали через верхушку башни к шару.
Читать бесплатно другие книги:
