Записки средневековой домохозяйки Ковалевская Елена
Поэтому, даже не переодеваясь с дороги, Себастьян поспешил к отцу.
— Где ты был? — это первое, что он услышал, входя в отцовскую спальню. — Ты отписал мне из Клаймора, что скоро будешь, и пропал. От тебя ни вестей, ни…
— В канцелярии знали, где я, — ответил он.
— В этой твоей тайной канцелярии, где ты второе лицо тайного советника никто и слова без разрешения не скажет… Даже не подумает! — насколько позволяли силы герцог приподнялся на постели. Себастьян поспешил к отцу и, поправив под спиной подушку, помог устроиться повыше. А Герцог отдышавшись, продолжил выговаривать: — Я все-таки твой отец и имею право знать, где ты пропадал!.. Ты знаешь, что Аннель при смерти?!
— То есть как это при смерти?! — отшатнулся Себастьян. У него аж горло перехватило от известия.
— Мартин Истбрук и Натан Коель ездили к ней в конце июля. Она слегла! От нее только тень осталась! А теперь, наверное, уже и все…
Но Себастьян облегченно выдохнул:
— Они что-то путают. Я уезжал от нее две недели тому назад, так она была живее всех живых, даже мальчишек по двору веником гоняла!..
Герцог пристально посмотрел на сына, но увидел, что тот абсолютно честен с ним.
— Да, возможно путают, — облегченно выдохнул он, просветлев лицом, хотя продлилось это недолго — на его лицо тут же набежала тень.
— Тогда почему ты не привез ее в столицу?! Я же сказал тебе, что ее обязательно нужно было доставить…
Но Себастьян мигом догадавшись, куда отец клонит, поднял на него тяжелый взгляд. Ему сразу же сообщили о фонде Верингофов, едва переступил порог кабинета.
— Почему ты мне не сказал, что Кларенс причастен к растратам в фонде? Не сказал, что пропали векселя на предъявителя? Тебе же первому должны были про это доложить.
Герцог задохнулся от негодования, и Себастьян протянул стакан с водой, чтобы его немного отпустило.
— Не смей мне указывать… — прохрипел герцог, когда вновь смог говорить: — Ты мой сын, и знай свое место…
— Сейчас я должен говорить с тобой не как сын, а как второе лицо советника тайной канцелярии как раз и занимающейся такими щекотливыми делами…
Но Герцог скривился:
— Окстись… Кларенс твой брат. Родная кровь. Я должен был защитить его.
— То есть ты, собирался защитить его от королевского прокурора, пытаясь приворожить его женой и выслать из столицы?
— Вот именно, — ворчливо заметил герцог. — Кларенс не знает всей правды о повенчанных душами. Так или иначе, но хотя бы на время, у них что-то могло получиться.
Но мужчина предпочел не услышать слов отца, уж слишком сильно они задевали его.
— Когда произошла растрата в фонде? — сухо уточнил он.
— Как раз перед его свадьбой с Аннель, — пояснил герцог. — Поэтому-то я и разыграл все это представление с приемом и публичным объявлением о медовом месяце в Валиацце и прочих глупостях. Я надеялся, что он погонится за новой юбкой, и я смогу его выслать куда подальше. А сам бы постарался во всем обвинить эту ненормальную Вивьен. Хоть прямых доказательств на нее нет, но она там тоже поучаствовала.
— Вивьен оставь в покое, — отрезал Себастьян. — Эта леди тебе не по зубам. Ей занимаются мои люди. И кража из фонда, если это ее рук дело наименьшее из зол… — Себастьян вздохнул. Только недавно выяснилось, КТО ИМЕННО является шпионом Соувена, и естественно на кого именно этот шпион работает. — Отец, отец… если бы ты сообщил мне с самого начала, все бы пошло по-другому! — и, рубанув рукой воздух, устало опустился в кресло. — Поэтому Вивьен даже не трогай! Даже не смотри в ее сторону. На нее как на наживку мы ловим рыбку покрупнее.
— Но Аннель все равно нужно привезти в город! — продолжил настаивать его светлость.
— Зачем?! — удивился сын. — Ты же сам дал добро на расследование.
— Дать-то дал, но все еще не оставляю надежды, что король сжалится над моими сединами и не станет судить поспешно. А Кларенс тем временем с молодой женой окажется далеко за пределами столицы. И если еще Аннель вопреки легенде удастся забеременеть, то…
— Нет! — рявкнул Себастьян, больше не в силах слушать отца.
— Вот еще глупости ты говоришь! — отмахнулся герцог, игнорируя возмущение сына. — Да ей можно сказать повезло, что дурень Кларенс поверил, будто бы она его судьба! И она тоже должна радоваться. А то была бы женой какого-нибудь бродяги и сидела бы в продуваемой всеми ветрами коморке с орущим дитем на руках! А так хотя бы маркиза… — его светлость поерзал, устраиваясь на подушках поудобнее, и продолжил наставительным тоном. — Вы же считаете себя умными, старших не слушаете… Думаете, что знаете, как вам своей жизнью управлять, а на самом деле без подсказки стариков трем свиньям корму разлить не сможете!… - Себастьян не стал перебивать отца, чувствуя, что сейчас он услышит что-то важное. — Знали бы все досконально, так толпы молодых девиц и парней на выданье не болтались бы каждое полнолуние по парку, желая обрести счастье. Только желать то вы все желаете, а о последствиях не задумываетесь. Не думаете, что коли судьбу призываете, то потом ни с кем другим кроме призванного судьба-то не сложится, и отпрысков кроме как от того человека не будет. Ну да ладно… Ведь как написано в легенде? 'Семь друзей несходных цветом, статью и душой, и один, — он выделили это слово особо, — должен загадать желание'? Так почему вы считаете, что один из них?! Ох, дети, дети… Один — это сторонний человек, не связанный узами дружбы с этими семью. Так что Аннель повезло, что она попалась Кларенсу. Или Кларенсу повезло… тут как посмотреть. Порода то у Мейнморов гнилая насквозь, а так авось, Аннель встретит свою судьбу в столице, наставит рогов Кларенсу и понесет. Она девушка умная, болтать о таком не должна, а племяннику деваться некуда будет, все равно дите его признают. Заодно Терца, мамаша его к такому событию раскошелится…
— То есть выходит, что Аннель, судьба другого человека? — ошарашено уточнил Себастьян.
— Тебя это никоим образом не должно волновать, — отрезал герцог. — Она по своей воле стала маркизой, вот пусть теперь и пьет чашу несчастья до дна с человеком, не предназначенным ей. Тебе-то, какое дело, как ее жизнь дальше сложится?.. Главное сейчас честь рода Мейнмор и нашего, а вот народится ли кто у Кларенса с Аннель или нет… По мне лучше нет. Все равно титул дальше семьи не уйдет. А Аннель… Раз решила погнаться за богатством, так пусть теперь и расхлебывает все беды, что на нее в последствии свалятся.
— Но она не соглашалась, — возразил Себастьян, возмутившись отцовскому цинизму. — Ее бессознательную силой привезли в храм. Кажется, даже опоили и силой заставили…
— Ты так говоришь, словно там был, — отмахнулся от его слов тот. — Больше слушай чужие россказни! В жизни не поверю, что она не знала за кого замуж выходит, и что перед этим не подумала! Да любая девица потом, чтобы обелить себя и не такое поведает. Как поняла, какой муженек достался, когда он ей по суслам за неосторожное слово съездил, сразу на попятную пошла.
— Я там был и видел все собственными глазами, — возразил Себастьян. — В этот вечер я лично присматривал за принцем. Мы тогда еще только начали разбираться, кем является на самом деле его сестра… — тут он осекся, поняв, что сказал лишнее и перевел взгляд на отца.
Тот с посеревшими губами, ни жив, ни мертв, лежал в постели и, кажется, даже не дышал.
Себастьян спешно вскочил и, выглянув в коридор, потребовал:
— Доктора! Срочно пошлите кого-нибудь за доктором!
Но, уже вернувшись услышал слабое от герцога:
— Нет… Никого звать не надо…
— Отец, молчи. Тебе нельзя…
— Не зови… — настойчиво прохрипел его светлость. Себастьяну ничего не оставалось, как выполнить волю отца. — И дверь закрой, — последовала новая просьба.
— Но может…
— Там капли на столе, налей и дай мне. Отпустит, — так же тихо продолжил распоряжаться герцог.
Маркиз выполнил все как велено, и подал отцу стакан. Его светлость выпил, и постепенно на его лицо стали возвращаться краски.
— Теперь закрой дверь, — вновь довольно слабым голосом, но уже более требовательно, приказал герцог. — Никто не должен слышать, что я собираюсь спросить у тебя. И сядь поближе.
Себастьян передвинул стул, на котором сидел, поближе к изголовью и даже наклонился вперед, чтобы лучше было слышно.
— Отец, я не думаю, — попытался было возразить он, но герцог оборвал.
— Слушай и молчи!.. Нет, сначала ответь мне на несколько вопросов. — Себастьян кивнул — если хочет, то пускай задает. — В тот вечер в парке, когда появилась Аннель, ты следил за принцем? — утвердительно спросил он.
— Да.
— Ты один следил за принцем? — продолжил допытываться его светлость.
— Естественно нет.
— Хорошо, — облегченно выдохнул герцог, немного расслабившись, но тут Себастьян продолжил.
— За парком приглядывали люди, но вовнутрь они не входили. Мы оцепили его, а внутри были я и… Ну, в общем еще один.
Его светлость, проявив неожиданную для больного силу, вцепился сыну в руку.
— Он был далеко от кавалькады?! Или близко?! Ну же!!! — в страшном нетерпении уточнил он.
Себастьян пожал плечами. Странные, если даже не сказать страстные вопросы отца настораживали и нехорошо холодили в груди.
— Я был в одном конце парка, а… он, в общем, был в противоположном, — осторожно ответил он.
— Ты… ты видел, как появилась Аннель? — сбивчиво уточнил герцог, но, не давая ответить, тут же высказал предположение: — Или ты уже увидел ее сразу с Кларенсом?!
— Видел, — односложно произнес он. Себастьян старался отвечать отцу так, чтобы как можно меньше волновать его. — Я видел, как она шла по аллее, а потом ее окружили всадники.
— О Господи!.. — едва слышно простонал его светлость, будто все силы разом оставили его.
Себастьян бросился было к дверям, но герцог замахал рукой.
— Не ходи, не ходи… — прошелестел он тихо, — лучше иди сюда, нам надо закончить разговор.
Себастьян нехотя повиновался.
— Достань там, в бюро…Книга. Достань книгу… — продолжал тихо приказывать герцог.
Себастьян нехотя открыл бюро и вытащил небольшую, переплетенную в кожу, книжицу, заполненную корявым, похожим на детский подчерк.
— Там, где закладка, прочти… Внимательно прочти… — продолжил настаивать отец. И когда сын открыл на нужной странице, еще тише выдохнул: — Не думал, что все обернется так…
Себастьян, осторожно посматривая на отца, не стало ли тому хуже, заскользил глазами по строчкам.
— Но… но это же всем известная история Флоренс Пришедшей, бабки нашего короля?! — с удивлением протянул он. — Я не совсем понимаю…
— А ты читай, внимательно читай! — неожиданно для сына прикрикнул герцог. — Эта не та версия, что рассказывают влюбленным юнцам! Это то, что на самом деле происходит с теми, кто готов призвать свою судьбу!
Все в хрониках писали, какой мы были красивой парой, как красиво любили, как дополняли друг друга. Но хронисты, как всегда, врут. Мы не были красивой парой, мы были посмешищем, нелепыми уродцами при дворе, немощный король и королева гренадерского роста, которая таскала его на руках. Короля уже мало кто помнит, разве что по парадным портретам, где его изображали преувеличено мужественным и красивым, а меня стройной и миловидной… Так пусть все сторонние так и запомнят, а я же хочу чтобы мои потомки помнили какой на самом деле была Флоренс Пришедшая, как меня здесь назвали или как там — Флоренс из Оклахомы.
Его Величество Даниэль Первый, родился весьма слабым и болезненным ребенком. Но поскольку у короля Филиппа Четвертого он был единственным наследником мужского пола (восемь дочерей наследницами считать не хотелось), его выхаживали всем двором и всем двором оберегали в дальнейшем. Однако не уберегли. В шесть лет мальчик упал с пони и повредил спину, вследствие чего его здоровье еще сильнее пошатнулось, а потом лейб-медики заметили, что ребенок как-то неправильно растет. Уже к девяти годам у несчастного сформировался горб, что отнюдь не добавило ему особой популярности при дворе и среди подданных. Однако Даниэль был ребенком сообразительным и, несмотря на увечье, часами изучал науки, постигал методы управления государством, и уже к девятнадцати годам стал опорой и помощником своему венценосному отцу.
Его сестры — принцессы были розданы замуж за принцев и курфюрстов соседствующих стран, и его величество король Филипп счел, что обеспечил спокойное правление своему сыну, однако все вышло не совсем так.
Со временем вожжи натянутые сильной и уверенной королевской рукой начали ослабевать — Филипп Четвертый постарел, его влияние на сопредельные государства ослабло, а сын сколько бы он не помогал отцу из-за собственной непопулярности не то что в сопредельных государствах, но даже и у собственного народа, так и не смог восстановить это равновесие. И когда король внезапно в один из дней отбыл в мир иной, то наспех коронованный принц понял, что будет не в состоянии долго удерживать власть в своих руках, если за его спиной не будет стоять опора — человек, которому он сможет довериться всей душой без остатка.
Король Даниэль начал подыскивать себе супругу. Однако начало происходить нечто странное — неожиданно принцессы ранее стремившиеся заключить союз — начали воротить нос, другие наоборот преувеличенно навязываться в супруги. И после череды покушений и заговора раскрытого его советниками (тогда много голов полетело даже из ближнего окружения монарха) выяснилось, что государи добрососедских стран, где у власти находились его же родные сестры, ждут не дождутся, чтобы при помощи своих супруг если не присоединить государство одно к другому, то, как минимум, занять чужой трон, раз свой чрезвычайно расшатался.
Среди венценосных особ нет родственных связей и чувств — родство забывается, едва чадо вышло из-под опеки родителя и отбыло в чужую страну. А чужое наоборот — сразу же становится своим.
Так случилось и здесь. Даниэль понял, что, женившись на одной из принцесс, он ничего не приобретет — ни поддержки, ни понимания: в лучшем случае лишь затаенную насмешу, а в худшем яд в бокал или подушку на лицо среди ночи.
Заставив копаться своих библиотекарей в королевских архивах, он нашел то, что передавалось как сказка, как старинная легенда, то на что решались самые отчаянные сорви головы или молодые дуралеи. Он отыскал точное описание, как вызвать судьбу из другого мира. Долго изучая текст, сравнивая потом его со старыми хрониками, король наконец-то решился.
Собрав семь друзей несходных цветом, статью и душой, в лунную ночь он отправился в старый парк и…
Она появилась потная, грязная, в насквозь пропыленных одеждах. На лице у нее была повязана странная косынка, закрывающая рот и нос, и оставляющая открытыми лишь глаза, на голове — шляпа с большими полями, рубашка в потных разводах, распахнутый жилет, штаны и тяжелые сапоги с загнутыми носами на ногах. Поначалу он даже с ужасом подумал, что это мужчина, если бы не могучая грудь стремящаяся вырваться на свободу из-под рубашки. И самое удивительное было то, что она была большой. Очень большой!
Она шла, удивлено оглядываясь по сторонам, рассматривая все вокруг. И дойдя до группы всадников, остановилась, стянула с лица косынку и в совершенно невоспитанной манере смачно сплюнула себе под ноги.
— Адово пекло! — странно перекатывая слова, словно у нее был полный рот каши, недовольно рявкнула она. — Какого черта здесь происходит?! И кто вы, черт бы вас побрал, такие?!
Такой была Флоренс пришедшая по воле короля Даниэля в этот мир.
Я всегда была крупной девочкой. Мать с трудом разродилась мной, и повитуха все удивлялась, как такая большая я, смогла появиться на свет. Впрочем, ничего удивительного в моем размере не было — отец погонщик скота Билли из Эдмонта тоже был не малых размеров, его даже прозвище соответствующее дали медведь Билли. Году эдак в тысяча восемьсот девяностом отец решил получить участок земли и стать обладателем ранчо. Мы — я, отец, мать, четверо моих братьев и трое сестер, даже стали участниками Земельных Гонок. Мы вырвали себе участок, где братья с отцом и построили дом. Я же уже в четырнадцать лет могла в драке уделать соседских парнишек, а в пятнадцать и вовсе предпочла не топтаться в доме с матерью и сестрами, а помогать отцу.
Если вы читаете данный текст не на СамИздате, значит, его выложили на данном сайте без разрешения автора. Если вы купили данный текст, то знайте — это черновик — и его можно бесплатно прочесть на странице автора на СамИздате. Любое копирование текстов со страницы без разрешения автора запрещено.
Ранчо разрасталось, требовались рабочие руки, невзирая на то женские они или мужские, главное чтобы лассо могли кидать, и молодого бычка удерживать.
Так что только имя, данное мне матерью, было нежное, во всем же остальном — я была под-стать мужчине.
Двор был в шоке, подданные были в ужасе, что такую девицу его величество намерен взять в супруги и сделать ее королевой. Однако король не слушал чужого мнения, напрочь игнорировал тревожные шепотки советников, а все больше времени проводил с 'посланной судьбой'. Девушка, тоже поначалу косо смотревшая в сторону горбатого и слабого короля, постепенно увлеклась им, пообтесалась немного, усвоила хорошие манеры, начала говорить правильно, не перемежая слов руганью. Они все больше времени начали проводить вдвоем, больше гулять, общаться. И когда окружающие поняли, что намерения короля на самом деле серьезны, и все дело идет к свадьбе — на его величество было совершено очередное покушение, причем его же министрами.
Ночью, когда двор затих, и лишь ночные лакеи да гвардейцы уже задремали на своих постах, заговорщики осторожно прошли в королевские покои. Стражи у королевских дверей не проронили ни звука — их давно уже купили, а лакеи услужливо распахнули створки…
Король не спал. Вернее он уже должен был бы спать, но задержался. Его задержала Флоренс. Она все никак не могла уразуметь, как же вычислить дробь (естественно никто не знал, что будущая королева безграмотна и ее только начал учить его величество письму и счету), и попросила Даниэля еще раз объяснить ей. Мужчина уже взмок, терпеливо объясняя девушке одно и то же. Она украдкой давно утирала пот со лба, а мясистые натруженные с детства, не чуждые тяжелой работе пальцы уже подрагивали, сильнее, чем нужно сжимая перо. Некрасивые кляксы одна за другой усаживались на бумагу, а она, прикусив губу, все пыталась понять, почему же одна третья больше, нежели чем две седьмых. Ведь семь же больше чем три, и два больше чем один. Так почему?!
Даниэль еще сильнее скособочившись, нависал над девушкой, рисовал ей круги, отрезал сектора, объяснял на примере яблочного пирога, а сам тем временем украдкой прикасался к темным шелковистым волосам, к плечам, пышущим жизнью и весной. И сам не замечал, что усердная ученица, невольно начала откидываться назад, чтобы быть ближе.
Молодые люди совсем не обратили внимания, как тихо распахнулась дверь и как насупленные мужчины в сопровождении четверых дюжих солдат вошли внутрь. Но когда на бряцание оружия король вскинулся и понял все мгновенно, то Флоренс не сразу сообразила, что происходит.
Министры, увидев нареченных вместе, скривились и даже, не утруждая себя объяснением, отдали приказ.
— Обоих!..
— Беги, — только и успел прошептать Даниэль на ухо Флоренс, как дальше события начали разворачиваться совершенно неожиданным образом.
Оттолкнув от себя короля, девушка вскочила и невероятно могучим движением швырнула стул, на котором сидела в выдвинувшихся на них солдат. Потом быстро выхватила что-то из кошеля, который висел на поясе, и направила на заговорщиков. Жутко загрохотало, словно выстелили подряд несколько мушкетов, а мужчины один за другим стали валиться на пол. Но гремело не долго. Всего лишь четыре раза дернулись руки у девушки, четверо упали на пол, но один из министров и солдат остались живы и невредимы. А больше шума от странного предмета не было, он лишь сухо щелкал. Победно ухмыльнулся министр, отдавая приказ солдату.
— Добей или тебя вздернут! — в голосе его слышалось ликование, ведь он понял, что девице угрожать ему больше нечем.
Солдат уже двинулся к королю, намереваясь обойти девушку, как…
Флоренс и дальше не стала теряться. Не раз, участвуя в потасовках, когда ковбои с соседних ранчо пытались угнать их скот, она метким броском чернильницы в голову отправила в нокаут наглого министра, а потом бросилась на так ничего и не понявшего солдата.
Возня на полу продлилась недолго. И, несмотря на то, что девушку сковывало платье, правда тут же пошедшее по швам, она просто задушила в своих медвежьих объятьях последнего из заговорщиков.
На шум уже торопились слуги, лакеи и охрана, но каково же было их удивление, когда они увидели невредимого короля, потирающего ушибленное плечо, шестерых мужчин на полу, одного из которых мертвой хваткой сжимала невеста короля.
Этот случай стал поворотным моментом, еще больше укрепив чувства молодых людей друг к другу. Они, уже больше не скрываясь, показывали их. Пошли разговоры о свадьбе, портные уже начали шить невесте платье, как тут разразилась новая трагедия. Нареченная короля пропала — в одно утро ее не оказалось в спальне. Уже к вечеру обыскав весь дворец и его предместья, опросив слуг, выяснили — девушку увезли в неизвестном направлении.
Противники начали довольно потирать руки — все — король ее никогда не найдет. Те, кто не желал свадьбы короля на иномирянке постарались на славу. Государи соседних государств возликовали — король рискнул связать себя с пришлой и теперь проиграл — так или иначе, но страна достанется им на растерзание.
А Даниэль поседел. За день молодой король на половину стал седым. Не взирая на больную спину, он приказал снарядить отряд и, возглавив его лично, отправился на поиски.
История умалчивает, чем руководствовался король, к чему прислушивался, но он, как собака, взявшая след, по прямой нити тянул всех в одном направлении. Иногда резко его менял, но все с той же уверенностью продвигался вперед. И пару недель спустя, когда лишь силой воли и веревками он мог удерживать себя в седле, подъехал с отрядом к заброшенному выселку.
— Обыскать! — хрипло приказал он, и принялся развязывать путы, что помогали держаться ему на лошади.
Гвардейцы из отряда уже начали прочесывать местность. Тут же послышался звон клинков, одинокий выстрел. Король лихорадочно заторопился. Сердце звало его в заброшенный дом, только туда ему нужно было. Не взирая на опасность, не смотря на то, что мог в любую секунду погибнуть сам, он рвался лишь туда.
Верный капрал, что неотлучно был при монархе, первым рванул туда, куда стремился король.
Когда его величество на нетвердых ногах добрался до распахнутой двери, его взору предстала картина — один мертвый похититель, истекающий кровью, но весьма довольный капрал, и измученная, осунувшаяся, с синяками на лице Флоренс, которая даже связанная продолжала удерживать второго похитителя, попросту навалившись всей своей массой.
Королевскую свадьбу сыграли вскорости. А после же с благословения церкви Флоренс помазали на трон, дав ей имя — королева Флоренс Пришедшая. Венценосная пара жила счастливо, через год у них родился ребенок, будущий наследник трона — Филипп Пятый, а еще через два девочка — принцесса Гвендолин. Супруги старались не расставаться, и с трепетом и нежностью, несмотря на свою непохожесть, любили друг друга всю жизнь. Даже пятнадцать лет спустя после их брака, когда король заболел, и после ему отказали ноги, к тому времени ставшая не только еще больше, но еще и сильней — Флоренс стала лично переносить короля на кровать, никому не доверив ухода за ним, Она даже как смогла, продлевала ему жизнь, лично проверяла все микстуры и пилюли, которыми пичкали короля лейб-медики. А попутно железной рукой, а то и вовремя вспоминавшимся крепким словцом, вправляла мозги не в меру распоясавшимся министрам и канцлерам.
Даниэль умер, когда сыну исполнилось семнадцать. Юный король вынужден был взойти на трон раньше срока. Однако мать оказывала ему всестороннюю поддержку. Стоя за троном, она, теперь навсегда облаченная в траур, скорбящая по умершей любви, когда было необходимо, стальной волей сдерживала наглецов и подхалимов, которые пытались затуманить разум юному монарху.
Филипп Пятый правил мудро, и Флоренс всегда, как могла поддерживала сына. А когда у него родился наследник — нынешний король — Даниэль Второй — названный в честь деда — она шестидесятипятилетняя вдовствующая королева взялась за воспитание внука.
С ним она проводила все свои дни, до самой кончины. К старости она еще больше погрузнела, раздалась, но душа осталась такой же доброй и любящей.
'Семь друзей несходных цветом, статью и душой, а один должен загадать желание. Тогда будет призван суженый тебе судьбой из другого мира. И вспыхнет меж 'призванными' великая любовь, и повенчаются они душами', - так гласит легенда. А история короля и королевы, таких непохожих, пусть станет вам наукой. Легенда о призванных судьбой, повенчанных судьбой — не есть красивая сказка, а поучение. Ведь если ты решился на призыв, то знай — кто бы ни пришел, какой бы ни пришел — он и будет именно тем, кто тебе сужден. Красивый иль уродец, хромой или горбатый, статный или сутулый, искренний или подхалим, плохой или хороший, добрый, а может быть горегорький пьяница — такова судьба. А она у каждого своя. Не всем на свете жить счастливо с красавцами или красавицами, а возможно придется и горя хлебнуть. Ведь это судьба. Ее порой злым роком кличут.
Единственное, что у 'признанных' будет не отнять так это любовь, великую всепоглощающую любовь, какими бы они оба ни были. Но у этой любви есть и обратная сторона — не устраивает тебя призванный, и ты будешь готов отказаться от него или от нее, то знай, после у тебя судьбы не будет. Никакой. Ни с кем кроме 'призванного' ты уже не будешь счастлив, ни с кем не сложится будущее, а лишь беды повалятся, одна за другой.
Так что будь осторожен решивший позвать ЕЕ: судьба она порой счастливая — легкая как пух, а порой — тяжелая как камни. Подумай. Хорошенько подумай, готов ли ты вынести все тяготы?! Может проще прожить так, не ведая, не зная, но вполне хорошо и свободно?! Размышляй решившийся, хорошо размышляй, прежде чем сделать свой шаг.
Так говорит вам она — Флоренс из Оклахомы, рассказывает то, о чем просил написать ее любимый… до сих пор нежно любимый, но уже покойный супруг.
Отложив фолиант Себастьян долго молчал, осмысливая прочитанное. Несмотря на то, что он по долгу своей службы постоянно занимался с чрезвычайно секретными документами, выходило, что всей правды он не знал.
— И получается, что судьба это… — осторожно начал он, когда тишина стала совсем невыносимой, но замолчал.
За окном уже стемнело, и холодный ноябрьский ветер стучался в окно.
— Судьба — это не только счастье, — хрипло закончил за него отец. — Порой судьбой может стать пьяница, с которым ты проведешь остаток жизни, будешь любить его или ее до безумия, и ничего с этим поделать не сможешь. А может твоя 'судьба' проткнет тебя вилами и ты, умирая, будешь продолжать любить его или ее…
— Или как у Флоренс и Даниэля… — тихо возразил Себастьян.
— Может быть и так, — согласился герцог. — Только судьба будет на всю жизнь и одна, и другой не будет.
— Я считал, что королевская бабка только в старости такая стала…
— Если бы не ее мощь, то короля бы… То нашего государства не было бы. Половины бы точно.
— Его величество отважился и…
Но его светлость перебил сына.
— Но сейчас мы говорим не о делах минувших дней, а о тебе. О чем ты думал, когда появилась Аннель?.. — и тут же остановил: — Только вспомни. Хорошенечко вспомни! Может еще есть надежда?! Может?..
— Да не помню я! — не сдержался Себастьян, сердце билось в груди как сумасшедшее, а руки подрагивали. В таком волнении мужчина себя не помнил отроду. — К тому времени я уже замерз как собака и хотел только одного — согреться. Я думал, что эти… эти оболтусы просто покататься поехали! Мне донесли, что там у кого-то из друзей состоится встреча с информатором, передающим бумаги государственной важности на сторону. Вот я и вынужден был околачиваться неподалеку! Карди сидел у ворот, а я как привязанный вынужден был ползать за ними по сугробам. А когда я, подслушав, узнал, зачем они пожаловали?!.. Да я со злости чуть на стену не полез! И мне хотелось только одного — в тепло, домой! И чтобы эти безмозглые тупицы, вершители судеб — чтоб их разорвало!.. остались с носом! Чтобы не досталась им тихая, спокойная, настоящая!… Спасительница от одиночества, как окрестил ее Арман! Вот что я хотел! Но что я при этом думал?.. То уж извини, отец — не помню!
— Вот это ты и думал, — выдохнул герцог. — Об этом ты так страстно и мечтал… Только досталась тихая, спокойная… и как ты сказал настоящая не тебе, а твоему кузену… Не думал я что эта напасть коснется нас, моего рода… моего сына… моего наследника…
Себастьян скрипнул зубами.
— Отец, не хочешь ли ты сказать, — осторожно начал он, хотя в душе уже все давно кричало, что это правда.
— Ты только что прочел, записки сделанные лично рукой ее величества Флоренс Пришедшей, историю ее жизни и саму легенду. И до сих пор не понял?… — поднял на него свои усталые глаза герцог. — Ты всегда был умным, сынок, а теперь неожиданно поглупел. Ты же должен был понять, что Аннель твоя судьба, суженая судьбой.
— Но она жена Кларенса! — все же не сдержавшись, выкрикнул он.
— В том то и дело, — криво усмехнулся отец. — Меж тобой и твоей судьбой теперь стоит Кларенс, и всегда будет стоять. До самой смерти кого-то из вас троих.
— Но…
— Что но?! — едва не вскричал герцог, но надсадно закашлялся. — Что но?! — уже тише повторил он, когда Себастьян в очередной раз помог ему напиться. — Ты понимаешь, что кроме как с ней у тебя не будет наследников. Не будет детей, понимаешь?! Продолжателей рода Коненталь не будет…Ни с одной любой другой женщиной, как бы ты не старался. Будут происходить неудачи — женщины и дети будут гибнуть при родах, жены оступаться и сбрасывать плод. Дети погибать в младенчестве. Это судьба понимаешь?! Судьба! А в твоем случае рок! Ты понимаешь это?!
— Отец успокойся, — уже стараясь не обращать внимания на горькие слова, попытался унять герцога Себастьян. Он не мог допустить, чтобы от волнения отцу стало еще хуже.
Но тот не сдаваясь, вцепился в камзол сына и тянул его на себя, не переставая повторять при этом.
— Ради тебя сын, ради твоего счастья я пойду на все! Поверь мне! Я все сделаю, чтобы ты был счастлив, чтобы у тебя были дети!..
— Отец мы не можем!.. Давай поговорим об этом попозже! — принялся умолять его Себастьян, но герцог не сдавался.
— Нет, Себастьян, я не допущу! Ты должен быть с Аннель!
— Ты на что меня толкаешь отец?! — не выдержав страстного монолога родителя, выпалил Себастьян. — Ты предлагаешь мне соблазнить чужую жену?! Супругу кузена?!
— Да хоть бы и так! — вторил ему герцог. — Ты не сможешь устоять… Вы оба не сможете устоять! Ты читал, но так ничего и не понял… Любовь меж призванными судьбой разгорается постепенно, исподволь. Потом вы не сможете жить друг без друга, дышать не сможете… Вы будете стремиться быть вместе всей душой. Вы чувствовать друг друга будете на расстоянии! Неужели ты не читал, как Даниэль отыскал Флоренс?! Так же и ты… Вот скажи мне, скажи, что ты сейчас чувствуешь к Аннель? Просто ответь… Даже самому себе…
Но тут в комнату постучали, и Себастьян с облегчением выдохнул и, освободившись от рук отца, поспешил отворить дверь спальни. На пороге стоял доктор Мюррей. Указав на отца и объяснив, что у того вновь начался приступ, он неохотно покинул комнату, оставив отца на попечение мистера Мюррея и личного отцовского камердинера.
То, что рассказал отец, перевернуло его мир с ног на голову. До сих пор, он старался не отдавать себе отчета в том, что делает, считая, что поступает низко. Влюбиться в жену собственного брата, что может быть хуже?! А теперь, после разговора он с ужасом осознал, что все это было предопределено в тот самый роковой день.
В голове разом возникла куча вопросов, десяток противоречивых эмоций рвались из груди… И в одну секунду хотелось думать, что его вспыхнувшие в усадьбе чувства к Аннель, которые он пытался скрывать не только от нее, но и от себя, это наваждение, в котором, как оказывается, он был неволен. А уже в следующую, он понимал, что какими бы эти чувства не были, наведенными, предопределенными судьбой — они есть и от них невозможно будет избавиться. Достаточно было вспомнить тот момент, когда он увидел, как капитан Эйрли целует девушку, норовя увлечь в спальню. Как тогда потемнело в глазах: он готов был разорвать соперника на месте, и лишь с великим трудом сдержался.
В первый раз в жизни он не знал что делать: бороться до конца, поправ законы морали и общества, или смириться, видя любимого человека с другим? Да ладно бы с тем, кто так же безответно любил бы ее. Так нет же, с тем, кто беззастенчиво издевался над невинной, не способной ничего противопоставить в ответ женщиной… И все то казалось сумасшествием, сводящим с ума абсурдом.
Когда Себастьян покинул отцовскую комнату, то не увидел, как захлопотал над герцогом доктор, капающий ему новые капли. Не видел, как отец, разом постарев на добрый десяток лет, откинулся на подушки и, глотая горькое лекарство, решал все для себя. Что ради сына герцог готов был на все: взойти на эшафот, лишь бы сын… был счастлив. А Кларенс. Ох, Кларенс, Кларенс — непутевый племянник. Теперь еще одной его герцогской задачей будет сделать так, чтобы Кларенс не коснулся Аннель даже пальцем.
Часть 4. Снова в столицу
Едва Себастьян покинул усадьбу, зарядили дожди. Хмурое осеннее небо казалось настолько низким, что чудилось, будто бы чернильные облака царапают макушки самых высоких деревьев. Я рассказала своим домочадцам, что собираюсь предпринять. Мое заявление, что я хочу сбежать от Мейнморов и Коненталей, вызвало бурю обсуждений. И если молодежь в лице Меган и Агны поддерживала меня, то старшее поколение скептически качало головой. Они осуждали меня, повторяя одно — Господь завещал терпеть.
А у меня на этот счет было совершенно другое мнение. Терпеть я не хотела, быть игрушкой в чужих руках тоже, и не собиралась сидеть и ждать, когда же меня привезут к ненавистному супругу. В итоге, после бурных дебатов я решила, что в сопровождении Меган и Питера отправляюсь в неизвестность, а все остальные останутся в поместье ждать от меня известий, чтобы после, когда мы хотя бы немного устроимся — последовать за нами.
На самом деле, я, конечно же, сомневалась, что Порриманы сорвутся из Адольдага. Они и так сильно рисковали, отправляясь в сюда, а теперь, когда не понятно смогу ли я раздобыть крышу над головой… У них было трое детей — трое сорванцов и это все решало. А вот молодежь!.. Они не были обременены отпрысками и могли решиться на авантюру, тем более что я заранее раздала им рекомендательные письма на открытую дату и они бы, даже если наша авантюра не увенчается успехом, неплохо устроились после.
Но едва мы приняли решение, возмутилась Агна — она не желала бросать меня, и готова была служить кем угодно, лишь бы быть подле. В итоге было решено взять ее как камеристку и компаньонку.
Но все наши планы испортила погода. Дожди лили, не переставая, уже третью неделю. И если бы еще в первые две, мы, загрузив повозку, на пони выехали бы из усадьбы, то на третью рисковали увязнуть на дороге по ступицы. Уже давно все было собрано, а дождливая пелена затянула все холмы и словно цепная собака сторожила нас в Адольдаге, не давая и шагу ступить за пределы.
Начало ноября встретило нас ясными утрами, и я воспрянула духом. Еще капельку, еще чуть-чуть и можно будет тронуться в путь. По ночам уже ударял морозец, и землю прихватывало ледком.
И вот ранним утром, пока земля была схвачена морозцем, и жидковатая грязь почти не расползалась под колесами и копытами пони, мы тронулись в путь. Пони катил тележку, наполненную самым необходимым, чтобы выжить в первое время, а мы вчетвером шли рядом с ней пешком, дружно перемешивая дорожную грязь, так и норовившую налипнуть на длинные подолы юбок.
Проводником у нас стал Питер: во-первых, как единственный мужчина среди трех женщин, а во-вторых — и это самое главное — как единственный из нас повидавший разные города. В юности ему пришлось постранствовать полтора года, и он более или менее знал, куда можно поехать.
На ночь остановились в небольшой деревушке в трактирчике (несмотря на то, что Адольдаг считался весьма глухим местом, в полудне пути верхом или дне пешком находился большой тракт, и все деревеньки стояще вдоль него как раз и кормились за счет дороги). Чтобы не оставлять явных следов, я представилась вдовой отставного секунд-лейтенанта сухопутных войск его величества, и сняла одну комнату на всех. Мы еще не знали, куда направимся, и пока лишь планировали добраться до Тосмута, где проведем несколько дней, а потом двинемся по торговому тракту куда-нибудь еще.
Отдохнув в Тосмуте и восстановив силы, мы решили двигаться дальше, но уже теперь на запад. Мы закладывали петли позаковыристее, и в населенные пункты входили то вчетвером, то парами, каждый раз, представляясь по-разному. То Питер был разорившимся лавочником вынужденным таскать на себе двух родственниц — сестру жены и свою тетку, то Агна была смущенной девушкой, которую из жалости не бросили слуги разорившегося родителя. Потом я стала дочерью помершего священника, на место которого прислали нового из епископата, а меня попросили вон… Мы изощрялись, насколько позволяла фантазия и возможность, чтобы окружающие поверили в нашу легенду.
И вот в итоге, три недели спустя, как вышли из Адольдага, мы добрались до крупного торгового города — Стейфоршира, славившегося своими рынками, на которых возможно было купить почти все. И вот в этом шумном, суетном и многолюдном месте мы и решили переждать пару месяцев, чтобы, продав пони и обзаведясь дополнительными деньгами, на них сесть в дилижанс, и отправится сначала на восток в один из крупных портов. Там за грошовые деньги сплавиться на баржах с углежогами южнее, а потом из портового города, еще раз поменяв пару маршрутов в крупных городах, осесть на побережье в тихом местечке.
В Стейфоршире в рабочем квартале, где жили работяги и начинающие подниматься по социальной лестнице эмигранты, на Питера мы сняли небольшую узкую как чулок квартирку с кухней на первом этаже, в которой помещались только длинный стол и печь, и с двумя продуваемыми ветрами спальнями на втором. Пони продали уже на следующий день, чтобы внести арендную плату на месяц вперед. Питер через день устроился на работу, а Агна и Меган подались в горничные к торговцу средней руки (рекомендации я им обеспечила), а вот я осталась на хозяйстве. Конечно, я тоже сперва порывалась пойти работать, но как выяснилось, что ничего не могу делать так, чтобы не выдать себя через пару же часов. Чуждость и отличие в поведении выдавали меня с головой сразу же. И если мои действия, пока я была маркизой и хозяйкой усадьбы считались чудачеством и так не бросались в глаза, то когда пыталась выдать себя за стоящую на ступени более низшего класса, чем аристократия — становилось понятно сразу, что я не та, за кого себя выдаю. Прежде всего — это была свобода в движениях, свобода во взгляде, не тот наклон головы, не так хожу, не так держу руки, даже не так дышу. То, что неосознанно считывалось людьми, живущими в этом мире, воспитанными в реалии этого мира, выдавало меня с головой.
Поэтому мне ничего не оставалось, как заняться домашним хозяйством да рукоделием, и поджидать всех с работы уже с горячей едой.
— О Боже! Как я устала! — простонала Меган, прогибаясь в спине.
Девушка вернулась сегодня позже остальных. Питер уже начал беспокоиться, и порывался было пойти ее искать, но тут его жена пришла сама.
— Миссис О'Коган — эта глупая гусыня — ничего кроме общества таких же вульгарных подруг не видела, а мнит себя королевой! Узнала, что я у миледи в камеристках была и давай на меня лишнюю работу навешивать. Нет, чтобы денег прибавить?! Так жалко! А помогать ее тупой камеристке, делая за нее всю работу — так это пожалуйста! То ей не так, и это не эдак!..
Но тут Питер подошел и прервал возмущенные словоизлияния супруги, обняв и прижав ее к себе. Меган тут же затихла, довольно уткнувшись носом в кафтан мужа.
А я почувствовала себя виноватой. Все работают, деньги приносят, а я одна дома прохлаждаюсь, даже на базар за продуктами не хожу. Питер отсоветовал мне это делать, мотивируя тем, что могу заблудиться, что обвесят или обсчитают. Я пока не стала его разубеждать, но… Сколько себя знала в городах я не плутала никогда. Это в лесу — едва опушка скрывалась из виду — я теряла направление, а вот в городе, даже среди одинаковых домов в спальных микрорайонах — никогда.
— Давайте все к столу! — чтобы заглушить чувство вины начала я суетиться.
На стол тут же выставила горячее — картошку тушеную со шкварками, еще теплый хлеб, горшочек с лечо (я захвалила несколько штук из усадьбы), сыр, нарезанное тонкими полосками соленое сало. Еда была хоть и немудреной, но сытной.
Меган подскочила мне помогать, но я тут же усадила ее на место.
— Нечего! Ты весь день крутилась, а я дома была. Забудь на время — кто есть кто.
Однако пока я не накрыла на стол и не взяла в руки ложку, никто не приступил к еде — все ждали меня как хозяйку.
Разговор потек неспешно, каждый рассказывал, что произошло за день, делился новостями. В итоге засиделись мы до позднего вечера. Мне даже пришлось на всех прикрикнуть и начать разгонять спать. А когда со стола все было убрано, посуда перемыта, мы с Агной стали укладываться. Я расстилала постель, а девушка, заплетя свои длинные волосы в косу, переодевалась в ночнушку.
— Миледи, если вам что-то из покупок необходимо — вы мне скажите, — вдруг предложила она. — Я завтра для господского дома на базар пойду, заодно и нам могу прикупить немного. Масла там или еще чего… Вы обязательно скажите. Мне вменили в обязанность каждый день за свежими продуктами ходить, так я и для нас могу.
— Ничего не надо, — махнула я рукой, и тут же заторопила ее. — А ну марш в кровать, а то простудишься еще! С ума сошла — на полу босой стоять!
Девушка юркнула под одеяло, а я, скинув шаль, потушила лампу и последовала за ней. Спать вдвоем на одной кровати было гораздо теплее.
Я проснулась от стука двери. За окном было еще темно, небосвод даже не начал сереть. Протянув руку, я убедилась, что Агны уже не было рядом. В такую темень — а все уже ушли на работу… Грустно вздохнув, я, повернувшись на бок, устроилась поудобнее. Подремлю еще пару часиков и за дела, тем более что запланировано их у меня предостаточно. Сегодня я собиралась сделать пробную вылазку на рынок за продуктами. А то не дело это — живем уже в городе больше недели, а я так за порог и не ногой — точно страдающая агорафобией. Не порядок…
Когда рассвело, и по дому уже можно было передвигаться без свечки. Я встала, и занялась первоочередными делами — помыла посуду, оставленную после завтрака домочадцами, замесила тесто на хлеб, промыла замоченную на ночь фасоль, вновь сменив воду, прибралась немного. А потом, когда время стало приближаться к полудню, оделась потеплей и отправилась на базар.
Едва я вышла из рабочего квартала, который в дневное время словно вымирал, и оказалась на рыночной площади, меня оглушил гам и многоголосица. Кто-то кричал, кого-то окликал, зазывалы надрывались, стараясь перещеголять друг друга, покупатели торговались. После пустых улиц квартала сутолока казалась невероятной. Пока я замерла, прижавшись к стене дома и стараясь унять неожиданно подкатившее волнение, меня несколько раз успели задеть и даже один раз толкнуть, еще сильнее прижимая к стенке.
Я никогда не боялась толпы: была в Москве, отличающейся ее особой плотностью в центре, не нервничала в переполненном метро, когда все единой лавиной спешат вниз и вверх, но здесь… Все было по другому, толпа была чужеродна, не такая, к какой я привыкла у себя.
Там, дома, все спешили, у одних была цель добраться куда-то как можно скорее, у других преодолеть людской поток. В общем, была какая-то единая направленность, стремление. А здесь?!
Нет, конечно же, здесь у людей тоже было стремление, они тоже спешили, но спешили по иному! Только сейчас, одиноко стоя у стены какого-то дома, я окончательно поняла, что попала в другой мир. Вернее понимать-то я это понимала и раньше, но не ощущала полностью. Я словно бы играла в какую-то затянувшуюся игру, с устоявшимися правилами, которые нарушать не следовало. Будто в кино, когда актеры рядятся в старинные платья, включается камера, и вроде верится что это на самом деле, а по факту остается ощущение, что еще немного и невидимый режиссер крикнет 'Стоп!'. И вот только теперь, когда была одна, без верных слуг под боком, я поняла, что это ЧУЖОЙ мир. Титул маркизы, окружение, словно невидимые стены отгораживали меня от полного осознания, а сейчас они исчезли и я оказалась в 'здесь и сейчас'.
На миг мне нестерпимо захотелось вернуться обратно в снятую квартирку и запереться — спрятаться от мира, от его инакости, но я поборола это желание. Бойся не бойся, а жить надо.
И задавив последнюю предательскую мысль, что если бы оказалась изначально в таком вот положении, то сломалась бы и не выжила, я отлипла от стены и шагнула на мостовую.
Поначалу люди задевали меня, но потом я приноровилась и влилась в толпу. Кого-то огибала, где-то притормаживала, а потом наоборот ускорялась, чтобы быстрее проскочить, пока, наконец, не вышла к рядам. Первое впечатление от них, вернее ощущение — это вонь: запах свежих продуктов, смешивался с тяжелым духом подпорченных вчерашних, от чего они становились нестерпимыми. И все это торговцы пытались сунуть чуть ли не под нос, лишь бы сбыть товар с рук. Я стала ходить по рядам, оглядывая выложенное. Мне сильно хотелось сделать рубленых котлет, или потушить рагу, а может быть бигус. Для этого пришлось бы конечно раскошелиться, но… Как говорят, охота пуще неволи! И я решилась.
Присмотрев неплохую говяжью лопатку и свиные ребрышки, я рискнула поторговаться. Однако торговка почувствовала интерес, то ли еще как-то поняв, что мне нужно именно это, наотрез отказалась снижать цену, бойко возразив, что такое мясо достойно только королевских особ, а не простолюдинки. Я недовольно поджала губы — на такую сумму я не рассчитывала. Поэтому пришлось отойти. Я поприценялась еще в нескольких местах, однако ассортимент не удовлетворил: то мясо оказывалось с душком, то заветренное, а то и вовсе норовили подсунуть в мякоти здоровенную костомажину — то коленный сустав или позвоночник. Правда попутно я все же купила капусты, моркови, лука — в общем все, что требовалось для готовки. Оставалось мясо. Я все же решилась пойти к то самой торговке и попытаться еще раз сбить цену. Но та, едва увидела меня, указала на меня пальцем и выкрикнула:
— Даже не думай! Не буду я деньгу терять! Давай, давай раскошеливайся! — и зашевелила пальцами, словно монеты перебирала.
Кто-то из окружающих хмыкнул, стоящие рядом с торговкой ее сотоварки разухмылялись. Видимо поняли, что я все же буду брать. И хотя все это мне ужасно не понравилось, я все же решилась.
Увы, к тому моменту медь уже была потрачена, в кошельке оставалась пара серебряных монет и одна золотая, которую я прихватила на всякий случай. И тут к своему ужасу я поняла, что не знаю, сколько в серебре будет та сумма медью, которую торговка назвала за мясо! Питер не раз объяснял мне, но я так до конца и не запомнила, а нужно было что-то срочно предпринимать. И вот я замерла перед прилавком, мучительно пытаясь вспомнить и подсчитать — сколько же это будет…
Приняв мою нерешительность за скаредность, торговка нахмурилась:
— Милочка, так ты берешь или нет? Не стой! Прилавок не загораживай! Или… — тут ее видимо осенило. — А может, у тебя и вовсе таких денег нет? Может ты воровка?
Я не на шутку испугалась.
— Все у меня есть! — поспешно ответила я и полезла за пазуху, чтобы достать кошель с деньгами.
Торговка тем временем недоверчиво глядела на мои действия. Однако когда в ладошке у меня заблестел серебряный кругляш, радостно заулыбалась.
— Только этого мало милая! — весело сообщила мне она.
Я уже хотела потянуться за второй монетой, но тут же остановилась.
— Разве? — хитро прищурилась я. — По-моему это вы еще мне сдачу должны дать!
— Тебе сдачу?! — взвилась бабища. — Да ты мне еще восемь медных и два гроша отдать обязана! Ах ты, хапуга! Я да тебе по такой ничтожной цене продать должна?! Да я!…
Видимо все же что-то выдавало меня, что-то подсказывало в моем поведении, что мне можно грозить всеми карами и вытрясти лишние деньги. Я уж подумала было отступиться, но в последний момент с тяжелый вздохом запустила руку за второй монетой.
Торговка сразу же успокоилась.
Читать бесплатно другие книги:
