Записки средневековой домохозяйки Ковалевская Елена
— Мы будем встречаться украдкой, — тут же заверила его женщина. — Мы будем подавать друг другу тайные знаки… Когда удастся — останемся наедине… Но Хольгрим следит за мной! Я отговорилась, что поехала к модистке. Кларенс… О, мой любимый Кларенс! Время так быстро бежит!.. Я должна идти, но… — тут она приподнялась на цыпочки и без тени брезгливости коснулась его растрескавшихся губ. — Напоследок прошу тебя: возвращайся домой, сделай вид, что все в порядке, что ты решил жить семейной жизнью. Дядя примет тебя. И тогда… Тогда нам даже легче будет встретится! Хольгрим таскает меня за собой везде. Я должна везде с ним ходить. И на приемы, и в оперу… А там мы сможем видеться, хотя бы украдкой! Для меня это будет такое счастье! И…
— Я люблю тебя Вивьен! — Кларенс с силой поцеловал ее.
— Я тоже, — прошептала она отрываясь. — И ради нашей любви, заклинаю!.. А теперь я должна бежать! — и, вырвавшись из его объятий, улизнула за дверь.
Каблучки дробно простучали по скрипучей лестнице, но перед самой входной дверью замерли. Женщина достала из кошелька, что висел на поясе кружевной платок, с брезгливым выражением лица отерла губы и, приняв веселый, а главное довольный вид, выскочила на улицу.
Перед дверями ее ждала карета. Едва она ступила на мостовую, дверца распахнулась, и из нее выглянул полный, невысокого роста мужчина, краснощекий с мясистым, покрытым красными прожилками носом, с остатками седых волос на ушах и затылке.
— Дорогая ну что?! Ты забрала у него письма?
— Конечно милый, — мурлыкнула женщина. — Они у меня все здесь, — и похлопала по боку платья, где едва слышно зашуршало. — Вечером мы сожжем их с тобой в камине, — а после того как она уселась в карету, и та тронулась с места, продолжила: — Наконец-то я свободна Хольгрим! Наконец-то! Этот мерзавец мог шантажировать меня и… Но я заставила его отдать мне их!
— Как это?! — подозрительно вскинулся мужчина.
— Сказала, что если он их не отдаст, я пожалуюсь тебе. И он тут же мне их отдал.
— Отдал?! — скептически переспросил тот.
— А ты сомневаешься?! — и Вивьен полезла под юбки. Она достала из потайного кармана заранее припасенные старые любовные письма, что адресовала когда-то Кларенсу, но предусмотрительно уже давно забрала. — Нашел с чем сравнивать!? Ты — главный советник его величества по торговым делам — Марвел Хольгрим, граф Стоувер! Или он сын разорившегося маркиза, племянник ушедшего с поста канцлера?.. Которого, между прочим, говорят, сняли не просто так, — глаза графа тут же загорелись в предвкушении. — Он никто против тебя. Это естественно, что он отдал их мне.
— О, Вивьен! — протянул польщенный Хольгрим. — Ты свет очей моих! Моя нимфа! Моя обольстительница! — женщина кокетливо хихикнула, и подставила щеку для поцелуя. Однако мужчина проигнорировал призыв, и припал лобзанием к ее белоснежной шейке. — Моя королева!
— О да, мой фавн! — приняла игру та. — Мой неутомимый фавн! — и граф начал торопливо распускать шнуровку на платье.
После разговора, меж нами установилось перемирие. Себастьян видимо понял насколько различаются наши миры, а я решила не напрягать отношения, цепляясь по пустякам. Мои нервы и так были не в порядке, так что расшатывать их, ругаясь с ним было глупо. Пожалуй, даже глупо вдвойне, ведь Себастьян единственный кто относился ко мне нормально, и при этом имел немалый вес в верхах. Так что, увы, как бы мне не хотелось сбросить напряжение скандалом, я старалась это не делать. А нервничала я по двум причинам: встреча с королем и с супругом. В то, что Себастьян сможет меня оградить от него, я не верила.
Я уже почти год жила в этом мире, и худо ли бедно успела узнать его реалии. Так вот, Себастьян лукавил, и у Кларенса была куча возможностей. А нервы из-за встречи с королем… Ну что я могла ему рассказать?! Как построить канализацию во дворце? Или ватерклозет? Похоже, у них все это уже было. По специальности я была сетевиком, и могла предложить только то, в чем хорошо разбиралась. Прочее же…
Прошлое вспоминалось с большой тоской. Если бы кто мне сейчас предложил: сделай что-то и ты вернешься обратно?! Господи, да я бы из кожи вылезла, но постаралась выполнить. Но к чему мечты, если они беспочвенны? Гораздо важнее настоящее. А положение вещей в настоящем было не очень. И от того я была невеселой, и нервы натянуты струной. Я излишне резко реагировала на Себастьяна, вздрагивала, когда он подъезжал ближе, даже когда смотрел в мою сторону, и то напрягалась.
Впрочем, после пары бессонных ночей, проведенных за размышлениями, я поняла, что он действительно мог стать моим единственным защитником. Себастьян отличался невероятной порядочностью и честностью. Если он давал слово, то держал его в любом случае. Надо сказать весьма редкая вещь для дипломата или королевского посланника такого уровня. Поэтому я старалась вести с ним себя сдержано, улыбалась по возможности на его осторожные и невинные шутки, в общем хоть как-то налаживала отношения.
Проведя две недели в пути, мы вернулись в столицу. Я уже подзабыла, как она выглядит, и поэтому с интересом разглядывала заснеженные улицы, дам и кавалеров, спешащих прохожих, экипажи.
Себастьян не заезжая в герцогский особняк направился прямиком к королевскому дворцу, но естественно не к парадному входу, а к одному из множества черных. Оказывается, там нас уже ждал человек в расшитой золотом ливрее, в наброшенном на плечи меховом плаще. И едва Себастьян спешился, он поклонился, и коротко отрапортовал:
— Вас уже давно ждут. Милорд, вас велено проводить, едва вы появитесь во дворце, а с леди его величество желает встретиться завтра.
— Замечательно Фредерик, — довольно улыбнулся Себастьян. — Я попрошу, проследи, чтобы миледи поселили…
— Уже все готово, — перебил его мужчина. — Уже отданы все необходимые распоряжения, в том числе и покои для ее камеристок. Я так понимаю личных слуг всего двое?
— Есть еще лакей, — ответил Себастьян, — супруг одной из камеристок.
— Я распоряжусь, — тут же сориентировался тот. — А теперь прошу, — и, отступив, указал на вход.
Я напряженная, кое-как вылезла из саней, и на подгибающихся от волнения ногах пошла к двери. За мной последовали не менее ошарашенные девушки и Питер. И, похоже, в такое состояние их привело даже не знание, что мы приехали во дворец, и будем здесь жить, а то, что их вот так просто, всего лишь одним словом, сделали личными слугами маркизы. Ведь быть слугой в полуразвалившейся усадьбе и во дворце, далеко не одно и то же.
Меня охватила робость, и было немного страшновато, ведь мы находились в королевском дворце. Версаль, Павловский, Петергоф, Букингемский… В них я могла бы попасть, будучи на экскурсии, а тут?! Я буду жить во дворце?! Ох, ты господи, боже мой!..
Я невольно сдвинулась в сторону, поближе к Себастьяну, словно искала защиты. А он лишь глянув на меня, предложил руку, и я с благодарностью уцепилась в нее. Впрочем, долго находиться 'под защитой' мне не дали, буквально через три коридора, Себастьян снял мою руку со сгиба локтя и, поцеловав, вынужден был отпустить.
— Дальше наши пути расходятся, — вежливо начал он, — но если вам что-нибудь понадобится, найдете Фредерика, и он передаст мне.
Вдруг я поняла, что остаюсь здесь совсем одна. В смысле совсем одна, среди совершенно незнакомых мне людей (девушки не в счет, они здесь никого тоже не знали).
— Прошу, — я осторожно коснулась его руки, — не оставляйте меня! Я… Я… Прошу, не бросайте меня здесь! Я… Я же совсем ничего не знаю! Себастьян, я…
Кажется, он все понял без слов. Пристально посмотрев мне в глаза, он вновь взял мою руку в свои и, поднеся к губам, поцеловал.
— Не волнуйтесь так, все будет замечательно. Хотя если вы желаете, я буду навещать вас, — я благодарно улыбнулась. — А теперь не бойтесь и ступайте. Мне тоже нельзя задерживаться, король ждет, — и с этими словами, направился по коридору, ведущему в противоположную сторону.
Мы же вслед за провожатым вынуждены были свернуть направо.
Мужчина уверенно вел нас куда-то по переходам, через анфиладу комнат, по галерее, с забранными разноцветными витражами окнами. И кругом была роскошь, помпезность и… красота! Все окружающее было настолько прекрасно, что я и представить себе не могла, что во всем этом можно жить. Ну, пусть не жить, но находится каждый день, среди этих картин, ваз, мраморных и золоченых статуй, тесненных золотом панелей, расшитых шелковых шпалер, невероятно скользкого натертого до блеска паркета, резной, обитой шелком и бархатом мебели… Что все вокруг это не музей, не государственные ценности!
Я, стараясь не показывать, что сильно потрясена, рассматривала все украдкой, а девушки и Питер вовсе откровенно крутили головой по сторонам. Фредерик, видимо заметив наш интерес, чуть замедлил шаг и позволил насладиться окружающим великолепием.
Навстречу нам попадались люди: элегантно одетые кавалеры, разряженные в пух и прах дамы. Одни из них делали вид, что не замечают нас, другие, наоборот, с интересом, а порой и чересчур внимательно изучали нас. Кто-то здоровался с Фредериком, кто-то раскланивался, иные вовсе задирали нос, словно проходили мимо чего-то дурно пахнущего.
Спустя наверное четверть часа, по очередному очень длинному коридору со множеством дверей, где нам чаще, чем где-либо стали встречаться придворные, мы наконец-то дошли. Остановившись у одной из дверей, Фредерик подергал за шнурок, что висел сбоку у косяка, и дверь почти сразу же открылась. Перед нами предстала статная дама, возраста около сорока лет, с темном, но богато украшенном платье, с ожерельем из крупных агатов и черного янтаря. На руках у нее были черные митенки, а пальцы унизаны перстнями все с тем же агатом и янтарем.
— Вдовствующая графиня Норис, — представил нам ее Фредерик. Дама сделала едва заметный книксен. — Маркиза Мейнмор, прошу любить и жаловать.
— Миледи, — кивнула мне графиня, — его величество попросили меня, позаботиться о вас, пока вы будете осваиваться при дворе.
— Благодарю вас, — с достоинством ответила я.
А что еще мне оставалось делать? Только не терять лица и чувства собственного достоинства.
Фредерик сдал меня с рук на руки, и поспешно удалился, а графиня принялась показывать мне комнаты. Оказалось, что меня поселили в роскошные апартаменты из трех комнат — одной спальни и двух гостиных, стены в которых были забраны небесно-голубым ситцем, с вытканными на нем белоснежными цветами. Помещения были обставлены резной мебелью из бука, с обивкой из нежно-голубого со светло-золотистыми полосами плотного шелка, на полу лежали узорчатые, так же светлых тонов ковры, а интерьер довершали бело-голубые портьеры на окнах.
Я подошла к окну и отодвинула портьеру: меня поселили на втором этаже, и огромное французское окно из гостиной вело на небольшой балкончик, с которого открывался прекрасный вид на заснеженный парк.
Оглянувшись и посмотрев на графиню, я произнесла:
— Здесь чудесно!
Но она на это лишь сухо кивнула и внимательно оглядела меня.
— Завтра вас представят его величеству. Пусть в приватной обстановке, но… У вас есть достойный наряд?
У меня создалось ощущение, что это со мной уже происходило, словно я оказалась год тому назад, перед пронзительным взором мисс Регер. Но я тут же отогнала это ощущение, и спокойно ответила:
— У меня есть четыре платья. Не знаю, подойдут ли они, но… Меган, покажи.
Девушка, расторопно скинув Агне на подставленные руки свой полушубок, поспешила к сундукам, которые стояли у порога, и начала доставать одно за другим еще ни разу не надеванные шелковые наряды, которыми меня одарил перед отправкой в Адольдаг герцог Коненталь.
Но леди Норис внимательно осмотрела их, и лишь покачала головой.
— Возможно для визита в литературный салон, или в качестве домашних платьев они подошли бы, но… Это же королевский дворец, и здесь все особенное, — и увидев мое смятение, тут же поспешила успокоить: — Не волнуйтесь, его величество уже дал приказание на этот счет. Через час прибудет портной с помощницами, и уже завтра к утру, у вас будет платье для приема, — и чуть помедлив, уточнила: — А фамильные украшения, гарнитуры у вас есть? — я лишь отрицательно качнула головой, и тогда леди Норис, махнула рукой, словно ничего необычного не произошло: — Ну и ничего страшного! Мы вам подберем что-нибудь из готового.
От этих слов, мне стало грустно, и тревожно. Оставалось лишь надеяться, что сейчас Себастьян побеседует с королем, и расскажет ему настоящее положение дел. И что через час не придет портной, а завтра же нас отправят восвояси, то есть в Адольдаг, где буду мирно жить, пока в очередной раз про меня все не забудут, и я смогу получше подготовиться и сбежать.
Однако мои ожидания не оправдались. Уже через час, когда я приняла ванну и, переодевшись, сидела перед большим камином в полстены и собиралась почитать найденную в покоях книжицу, двери распахнулись и в комнату с шумом ввалился настолько полный мужчина, что пуговицы на жилете едва сдерживали напор чрева. Его седые вьющиеся волосы торчали во все стороны, а на носу пуговкой едва держалось золотое пенсне. За ним следовали две женщины и четверо дюжих лакеев с отрезами тканей.
— Миледи! — неожиданно звонко провозгласил толстячок и, подлетев ко мне, протянул руку. — О миледи! — я, осторожно опершись кончиками пальцев, поднялась на ноги, а мужчина, оказавшийся ниже меня ростом, положил мне на ладонь другую руку, поднес к лицу и поцеловал запястье с тыльной стороны.
— Такая грация, такое изящество! — продолжив ворковать, он двумя мясистыми пальцами обхватил кисть. — Вы посмотрите, какая тоненькая?! — обратился он к вошедшим следом, и бесцеремонно продемонстрировал мою руку, словно я была безвольной куклой. Однако тут же смутился и рассыпался в тысяче извинений.
Мужчина был невероятно суетлив, подвижен. Постоянно что-то говорил, делал. Перемещался из одного конца комнаты в другой, так что порой в круговороте ускользал от моего взгляда. Однако все его помощники, вернее помощницы — те самые женщины — не терялись в этом рукотворном хаосе. Они спокойно в отличие от своего патрона… это я обозвала его патроном, а он представился как мистер Патерэн, командовали лакеям сложить ткани, достали из принесенных с собой ридикюлей карандаши, бумагу, тканевые сантиметры — все, что было необходимо для немедленного снятия мерок.
А мистер Патерэн продолжал суетиться, словно бы специально порождая беспорядок, тащил меня то поближе к окну, чтобы внимательнее рассмотреть, то к камину, дескать, надо выяснить, как же я буду смотреться при зажженных свечах и открытом огне. В итоге уже через пять минут я потеряла всякое соображение, и как безвольная кукла выполняла то, что он говорил.
Очнулась лишь тогда, когда одна из женщин подошла ко мне и весьма спокойно попросила разрешения снять мерки. Я послушно замерла. А мистер Патерэн схватив разложенные на кушетке в строгом порядке отрезы и начал их разматывать, прикладывать к себе, словно выбирал их именно для себя, то отставлять на вытянутых руках, а то и вовсе, не замечая разматывающейся ткани, волочил отрез до нужного источника света. И при этом он ни на минуту не замолкал. Что-то бубнил себе под нос, а потом, неожиданно бросив ткань в том месте, где находился, кидался за следующим отрезом.
Откровенно говоря, я уже ничего не понимала. Мне этот толстячок напоминал эпатажного современника не совсем правильной ориентации, ну или на худой конец весьма жеманного типа, который пытался изобразить богемный образ.
Мистер Патерэн точно так же что-то бравурно восклицал, обращался своим помощницам — милочка и сладкая, а к лакеям мой хороший. Однако тут же из его щебетания выяснилось, что одна из девушек его дочь, а вторая не то младшая сестра, не то дальняя родственница. Под конец я вовсе отключилась и перестала слушать, лишь стояла и ждала, когда же окончится все действо.
И неожиданно, когда старшая помощница продиктовала младшей последнюю цифру, толстячок, замахал руками: 'Живенько! Живенько! У нас еще так много дел!', - и так, толком не показав тканей, ни приложив ко мне хотя бы один из них, сгрудил их, размотанные, на послушно подставленные руки лакеев и поспешил вон из комнат.
— И что это было? — удивленно произнесла я, когда дверь захлопнулась и мы остались с Меган и Агной втроем.
— Мистер Порте… Пантер… — попыталась произнести Агна, но Меган неожиданно всплеснула руками и прижала их к горящим щекам.
— Это мистер Патерэн!!! — сказала она с таким значением, словно он был как минимум королем, а максимум… господом богом! — Величайший портной! Да все благородные леди мечтают хотя бы скопировать его творения! Он! Он!… Ох! Его наряды!… - и замолчала, захлебнувшись от восторга.
— Все ясно, похоже мне придется носить непонятное творение безумного гения, аля 'я у мамы дурочка' — сухо сказала я, чтобы хоть как-то остудить девичий восторг.
Меган тут же выпала из восторженного транса и возмутилась.
— Как вы можете такое говорить?! Да он! Да он!.. Вы просто пока не понимаете, как вам повезло!
— Угу, — хмыкнула я себе под нос. — Если бы!..
А уже буквально ночью, когда я собиралась ложиться спать, прибежал взмыленный обувщик, спешно снял мерки, и лишь уточнив: 'Леди предпочитает высокий каблук или?', - а в ответ получив: 'Невысокий и устойчивый', - спешно снял мерки для туфелек и убежал.
Себастьян спешил к его величеству. На протяжении всего пути, он отчаянно ломал голову, прикидывая, стоит или нет нарушать слово. С одной стороны он никак не мог не доложить королю о знаниях, вернее о незнаниях Аннель о вещах в ее мире, с другой стороны он же дал слово, и теперь оно связывало его сильнее всяких пут. До разговора с его величеством оставались считанные минуты, а он так и не решил, как поступить.
Так погруженный в размышления, он почти не обратил внимания, как поспешно секретарь доложил королю о его приходе, насколько быстро распахнулись двери, и с каким любопытством и нетерпением король поднял на него свой взор.
— Ваше величество, — Себастьян склонился в поклоне, и не выпрямился до тех пор, пока не получит монаршего соизволения.
— Полно, полно, — замахал руками король, откладывая документы, которые он изучал, в папку. — Ты приехал? Привез?
— Да, ваше величество, — послушно ответил Себастьян.
Однако король лишь обозначив лукавую усмешку уголками губ, вопросительно уточнил:
— Но?
— Но? — не понял Себастьян.
— Ваш вид маркиз, как бы вы не старались утаить, все же выражает, что далее меня ждет нечто неутешительное. И я желаю знать что именно.
— Вы как всегда проницательны ваше величество, — вздохнул Себастьян. Король был отличным физиономистом и по малейшим жестам и едва заметной мимике считывал все, что стремился скрыть собеседник. — Я буду вынужден огорчить вас — маркиза ничего не знает об интересующем нас образце… — и тут же поспешил поправиться. — Вернее я неточно выразился. Маркиза узнала револьвер, сразу же пояснила мне его назначение, но поспешила уверить, что не знает, как его изготавливают. И… Выяснилось, что она из времени позже того, из которого появилась ваша венценосная родственница примерно на сто двадцать лет. С ее слов мир сильно изменился, достиг небывалого прогресса, однако лишь избранные люди знают все особенности…
— Себастьян, Себастьян, — покачал головой король, внезапно переходя на дружескую манеру общения. — Неужели ты думаешь, что эта юная девочка нужна мне только из-за оружия, которым мы можем победить нашего противника в случае войны? Главное прогресс. Прогресс для нашего государства. Быть впереди всех, и не только в оружии, но и в прочих науках и торговле… Главное знания. Раз уж нам так повезло, что из старого парка к нам изредка приходят из того мира, то мы должны использовать это. Ты сказал на сто двадцать лет?
— Приблизительно, но может быть и больше…
— Представь себе, сколько она всего может знать?!
— Но… — попытался было возразить Себастьян, помня о данном слове, но король лишь отмахнулся, заставляя его замолчать.
— Твоя подопечная сама не ведает, о своих познаниях. Поверь мне. Бабка воспитывала меня, и уж я-то знаю… — он в воспоминании откинулся на кресле и с затаенной грустью произнес: — Она не раз повторяла: 'Мы сами не знаем, сколько всего знаем'… И она была права. Будучи женщиной… Хотя этого тебе знать не надо…
Себастьян невольно кашлянул, а король, встрепенувшись, внимательно посмотрел на него.
— Что, отец показал том, изъятый им из королевской библиотеки? — маркиз в неверии поднял взор на своего сюзерена. — Знаю, знаю, что он… Пусть и дальше у вас хранится. Так вот, бабка, будучи женщиной малограмотной, немало пользы принесла нам. Она указала направления по которым мы смогли ориентироваться и с гораздо большей пользой создавать… Не мне тебе говорить, что все построенные нашим отцом и мной фабрики и заводы имеют двоякое назначение?! Там где выпускают ткани, могут при малом изменении выпускать и корабельные канаты… А пули??? Половину мы льем привычные для дульнозарядного оружия, а другие для… Так что не говори мне что твоя милая маркиза ни в чем не разбирается. Разбирается, только сама не догадывается об этом.
— Я восхищен вашей дальновидностью, — только и осталось произнести Себастьяну. Оказалось, что ему не пришлось нарушать данного слова. Король догадался обо всем сам. Но как же быть с теми телефи… телефо… То есть те предметы, которые нужно запустить в небо, чтобы они заработали? — Но возможно их техника так далеко ушла от нашей, что…
— Не беда! — вновь отмахнулся король. — На это у нас есть Ковали и его люди. Главное не КАК, главное ЧТО надо изобрести, а прочее… До чего не додумаемся мы, додумаются наши дети, а может и внуки. Вон сколько бились над порохом, чтобы он не дымил? В моей юности еще придумать не могли. И вот, наконец-то вышло! Так что не беспокойся, маркиза в наших надежных руках…
— Спасибо, ваше величество, — искренне поблагодарил Себастьян. — Я безмерно рад!
И он понял, что сказал истинную правду. От души у него отлегло, словно камень спал.
— А что у нее там с супругом? Они ведь повенчанные душами, долго то в разлуке находится не смогут… Не знаю уж как ты уговорил отослать ее подальше, но… Он наверное уже совсем извелся? Помню, как бабка мне о встрече с дедом рассказывала!.. Все потом плакала… Так что скажешь, приглашать маркиза или пусть чуточку еще в разлуке побудут? Так, поди, он рваться начнет, или маркиза чего доброго? Ну что молчишь?
Пока король произносил все это, Себастьяна прошиб холодный пот. Он не хотел, чтобы кто-нибудь кроме отца знал, кто на самом деле является парой Аннель, но представить ее рядом с Кларенсом?! Его душа в узел заворачивалась, и в груди все сжималось!
Себастьян пытался взять себя в руки и сохранить невозмутимость, но король внезапно подался вперед, чуть прищурился и, встав из-за стола, подошел вплотную.
— Друг мой, да на тебе лица нет! — воскликнул он, несколько секунд спустя. — Ну-ка! А ну-ка рассказывай!
Приказ — есть приказ. И Себастьян нехотя, выдавливая из себя слово за словом, вынужден был поведать, в какую передрягу он и Аннель угодили.
— Дела, — покачал головой король, когда маркиз закончил свой невеселый рассказ. — Замужем за другим… Церковью венчаны… Плохо, — и поразмышляв, выдал окончательный вердикт. — Тут и я тебе помочь не могу, разве только приказать не допускать нелюбимого супруга до маркизы. Хотя… — его величество на миг задумался, а после уточнил: — Вижу, что тебе невыносима даже мысль, чтоб с ней рядом другой был?
Себастьян лишь покрепче стиснул зубы, но вынужден был признать, что это правда.
— Ну что ж! — король пристукнул ладонями по подлокотнику кресла, в которое уселся, когда Себастьян начал свое повествование. — Выход есть, но не самый лучший. Раз вы обречены не быть вмести людскими законами и даже божьими, то придется тебе ее отпустить, но… — тут его величество заострил его внимание. — Но не раньше чем через год, полтора. Нам столько всего нужно узнать…
Однако Себастьян, похоже, его уже не слышал.
— Как отпустить? — не совсем понимая, о чем ведет речь сюзерен, переспросил он.
— А так! — с притвердом повторил король. — Это мало где сказано, но когда единые душами не могут быть вместе, то призвавший может отпустить свою половинку.
Себастьян застыл, не веря своим ушам, а его величество продолжал рассказывать тайное.
— Ты уже счастлив не будешь, зато тот, кого отпускают, еще может обрести семью, а главное детей.
— И что для этого надо? — неожиданно хрипло спросил маркиз.
Руки его задрожали, а сердце, казалось, стучало как сумасшедшее где-то в горле.
— Просто привести половинку в парк всей душой пожелать ей счастья и сказать 'Я тебя отпускаю'.
— И все?
— И все, — развел руками король. — А ты что хотел ритуалов и грома с молниями??? Поговаривают что даже семь друзей необязательно… У каждого своя половинка с этом мире ходит, и только у редких в том… Ну не буду же я из-за этого толпы людей по ночам в полнолуние через парк прогонять?! Да и ни к чему оно это все… Знание оно же разное бывает, а ну как поведает…
Когда Себастьян покидал королевский кабинет, его душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он успокоился, имея уверение короля, что кузена к Аннель не допустят, с другой стороны… Его величество взял с него обещание, что маркиз в течение года и словом не обмолвится девушке, что та может вернуться домой. В том были интересы короны. А Себастьян взял на себя, наверное, самую тяжелую ношу, которая у него была когда-либо — хранить молчание, видя, как любимый человек несчастен и постоянно мечтает вернуться обратно.
Утром я позволила некоторое время понежиться в постели. Зимнее солнце неспешно поднималось из-за горизонта, осторожно заливая заснеженные аллеи дворцового парка жемчужно-серым. Небо, отражая в себе перламутр просторов, так же не спешило становиться пронзительно голубым и до головокружения высоким, каким оно обычно бывает в зимний день, когда морозец игриво пощипывает щечки придворных кокеток и серебрит усы инеем от дыхания бравых кавалеров.
Лишь сладко потянувшись и с большущим удовольствием на миг, нырнув с головой под одеяло напоследок, я позволила себе подняться с постели. Сегодня был ужасно ответственный день, от которого в дальнейшем зависела моя жизнь.
Поздно позавтракав, я устроилась перед камином с книгой дожидаться, когда принесут наряд, в котором я должна буду предстать перед королем.
Часам к двум двери распахнулись, и в гостиную с шумом ворвался мистер Патерэн, а следом за ним несколько дам, две из которых мне уже были знакомы, и четверо лакеев со свертками и огромными коробками в руках.
— Это сюда! — принялся командовать мистер Патерэн. — Да, да душечка! Вот сюда к окну! Мне нужен свет солнца, искрящийся на снегу! — и уже через секунду кричал: — Нет! Нет! Не туда! Я же объяснял! Это ни в коем случае нельзя складывать таким образом! Да! Да! Только по отдельности, но ни в коем случае не одно на другое! Вы же все помнете!
Я вновь потерялась в этой суете, и пришла в себя лишь, когда одна из дам, усадила меня на стул к окну и принялась сооружать на голове прическу невероятной сложности. Лишь спустя час, что показался мне вечностью, меня освободили, чтобы передать в руки гению портняжного искусства.
А он сотворил платье в нехарактерном для этого времени года сочетании золотисто-рыжего цвета осенней листвы и зелени бутылочного стекла. Тонкий шелк и плотная тафта, газ и густое золотистое шитье по нему, и полное отсутствие кружева. Все это красиво, невесомо и одновременно осязаемо… Однако я была абсолютно неуверенна, что это могло бы мне пойти. Решив не разочаровывать мистера Патерэна, я поохала, поахала, в душе, уже махнув рукой на предстоящую примерку — все равно буду похожа на мышь, завернутую в яркую оберточную бумагу.
Меня шустренько утянули в корсет так, что я даже дышать начала через раз, напялили кучу юбок, а потом так же, оперативно не зацепив прически, упаковали в принесенное платье. И я наконец-то посмотрелась в зеркало.
Ну… В принципе нечего, не мышь конечно… Но… Моль в пачке… Вот точное сравнение. Сложная прическа на голове, закрытые золотым шитьем плечи смотрящиеся несоразмерно большими, узкая талия, пышная юбка… Возможно здесь так принято, и считается красивым…
Я уже собиралась смолчать и даже вымученно улыбнулась, когда мистер Петерэн издал негодующий вопль, похожий больше на боевой кличь мартовского кота, когда те гоняют соперников по крыше. Чем собственно лишь подтвердил сомнения.
— О боже! Нет! Что вы наделали! Что я вас спрашиваю! Да обрушатся небеса на ваши глупые головы! Вы же видите что это не тот типаж! Видите?! — и, схватив стул, стоящий у стены с грозным видом потащил в мою сторону.
Установив стул рядом, он взгромоздился на него и, с трудом балансируя на довольно высоких каблуках, запустил обе руки мне в прическу, пребольно дергая за волосы. Гребни и заколки полетели во все стороны, часовой труд парикмахерши был уничтожен в мгновение ока.
Оставив меня растрепанной, он с важным видом слез со стула и отошел на десяток шагов, чтобы внимательно рассмотреть получившееся.
— Не тот типаж! — недовольно махнул он рукой после небольшой паузы. — Не пойму, что не так! — и крепко задумался, застыв в эффектной позе Раденовского мыслителя. Иногда он шептал: — Лицо уроженок Алисона… Хотя нет скулы у тех помягче… Хотя опять таки и подбородок у тех поквадратней… Нет… Не то… Эдендорф?… нет… Все не то… Иной мир… Иной типаж…
Я же только грустно вздохнула, неловко обозначила жест, пожатия плечами — в корсете не повольничаешь, потом неловко склонилась и, подобрав один из гребней, пошла к зеркалу. Нужно было что-то делать, как-то исправлять. Я уже поняла, что никакого феерического явления королевской чете не получится, осталось лишь создать более или менее приличный вид.
Однако увиденное в зеркале неожиданно приятно удивило. Распущенные волосы, не стянутые больше в нечто прилизанное, компенсировали обильное шитье на плечах. Золото и зелень благодаря остаткам загара и как оказалось выгоревшим за лето волосам были к лицу.
'А если?!', - подумалось мне, ведь особо терять уже было нечего… И я принялась за дело сама. Первым делом, избавившись от самой пышной нижней юбки и совершенно не нужного корсажа, я подтянула на плечи золотое шитье, так что оно из оторочки по плечам накрыло их легкой вуалью до самой шеи. Охлопала рукава, убрав излишнюю пышность, и ослабила манжеты, чтобы они закрыли руку длиной в две трети, а не крепились над локтем. Волосы расчесала, а пышную копну подхватила и завела назад, закрепив парой больших гребней. Вот теперь это смотрелось вполне нормально, хоть и не так, как хотелось бы, но… Но на безрыбье, как говорится и рак рыба.
Однако, увидев мои старанья, мистер Патерэн мячиком подскочил с пуфика, на котором размышлял и, издав восторженный вопль, согнал всех в комнату.
Захлебываясь от переполнявших его чувств он начал:
— Вот! Сморите! Смотрите!!! Так! Именно так! Какое чувство натуры, какое!.. Да именно так!.. — и подскочив ко мне, принялся что-то поправлять. Однако при этом продолжал выкрикивать довольно бессмысленные фразы: — А вот сюда?!.. И вот тут! А если?.. Ну что же вы все стоите?! Живо! Живо!
Все тут же завертелось в мгновение ока. Его подчиненные, как-то понимая неопределенные восклицания, принялись прямо на мне перешивать платье. Меня, предварительно обув в новехонькие, несколько тесноватые туфельки нежно-оранжевого цвета и изукрашенные яшмовыми пуговицами в бронзовой оправе, водрузили на невысокую деревянную скамеечку и начали на ходу подрезать, погибать и что-то приметывать.
В итоге через полчаса сумасшедшего переделывания платья, меня вновь вытряхнули из платья и утащили дошивать его в гостиную, а я осталась скучать в своей комнате в нижнем белье.
Наряд дошили через пару часов. Я успела даже перекусить, прежде чем меня вновь начали упаковывать в него. Теперь платье смотрелось на мне совершенно иначе: зеленая, цвета бутылочного стекла тафта, переливавшаяся на ярком свету золотистыми искрами, служила верхом — словно футляром, из-под которого выглядывала золотисто-оранжевая основа так же переливающаяся перламутром в свете дня. Золотистое шитье по плечам еще больше усиливало это сходство. Оно, резными краями касаясь основания шеи, делало платье похожим на цветок, сердцевиной которого была я.
Мистер Патерэн все же был мастером, даже гением своего дела. Из моих скромных попыток придать себе хоть какое-то изящество, он в итоге сотворил шедевр.
Осталось лишь собрать волосы в прическу и… Но выяснилось что времени до приема осталось чрезвычайно мало, и создать на моей голове что-либо приличное не представлялось возможным. И тогда мистер Патерэн распорядился небрежно подколоть волнистые локоны гребнями, украшенными янтарем, а несколько прядок у лица завили упругими спиральками. Последним штрихом стали большие длинные серьги, с желтым янтарем и ожерелье из таких же отполированных плоских солнечных камней.
— Леди осень! — провозгласил мистер Патерэн, когда все было завершено.
Все дружно зааплодировали. И было непонятно, кому рукоплещут мне или гению моды.
Я посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна. Выглядела я необычайно хорошо, даже лицо, покрытое трудовым, или как его еще называют рабским загаром от работы в саду, хоть и побелевшее за холодное время года, словно светилось изнутри, и смуглость придавала мне определенный шарм. Правда…
— Меган, подай сумку, — скомандовала я и девушка, метнувшись к шкафу, принесла мне оную.
Я запустила руку в косметичку, чтобы нанести заключительные штрихи, потому как мне не хватало именно макияжа.
Конечно, за год коричневая тушь и гигиеническая помада испортились, ведь в усадьбе мне не для кого было краситься, да и забыла я как-то про них, а вот маленькая коробочка с тенями и коричневый карандаш для глаз должны быть в нормальном состоянии.
По жизни я предпочитала не делать макияж. За компьютером от постоянного напряжения начинали слезиться глаза и, порой не задумываясь, могла потереть их. А в последние два года краситься стало вовсе не за чем, однако минимальный набор косметики я носила в сумочке.
В общем, я рискнула еще немного поколдовать над собой и под внимательными взорами присутствующих приступила. Мистер Патерэн подошел едва ли не вплотную и встал за спиной, подглядывая через зеркало, что же я делаю.
Смущенно улыбнувшись, я аккуратно подвела уголки глаз, и поправила карандашом брови, а кисточкой нанесла бежевые, с перламутровым отливом тени на веки. С краю, в уголках чуть растушевала коричневые и зеленоватые краски, с сожалением отметив, что при постоянном использовании надолго теней мне не хватит. А потом поверх их еще раз подновила подводку в самом уголке. Вроде бы на лице ничего не изменилось, однако мистер Патерэн, едва я закончила, аккуратно взял меня за подбородок и повернул к окну.
— Браво! Чудо… Чудесно! Нет… нет… Божественно! Вдохновенно! Глаза… какими выразительными стали глаза… О да! — и теперь уже он начал хлопать.
Я невольно зарделась. Но ликование тут же пришлось прервать — в комнату зашел лакей и предупредил, что до приема у его величества осталось полчаса.
Мне сунули в руки веер, а мистер Патерэн, не слушая ни каких возражений, решил лично сопроводить меня до королевских апартаментов. Взяв меня за руку, он с гордым видом создателя бессмертного произведения, вывел из покоев и продолжил шествие по коридору.
Встречавшиеся на пути придворные расступались и замирали у стен, внимательно рассматривая меня. Еще бы! С такой помпой и напыщенностью, а главное с кортежем из сторонних наблюдателей и помощников портного, даже проход обыкновенной болонки стал бы событием! А тут целая попаданка!..
Уже подходя к королевским покоям (я определила это по повышенной плотности придворных на квадратный метр коридора и обилию лакеев у дверей) мы повстречали Себастьяна. Тот куда-то отчаянно торопился.
— Милорд! — поспешила окликнуть я его.
Маркиз на мгновение сбился с шага, обернулся и замер.
— Аннель?! — удивленный донельзя наконец вымолвил он, после продолжительной паузы.
Я вымученно улыбнулась, и мужчина направился ко мне, чтобы запечатлеть на руке поцелуй. Но едва он склонился, я поспешила прошептать:
— Прошу, избавьте меня от… от всего этого представления… Прошу!
— Миледи, вы божественно прекрасны! — громко сказал он для всех, и для меня гораздо тише добавил: — Паретэрн устроил показ очередного шедевра?
— Да…
— Я провожу вас! — вновь громко продолжил Себастьян и, забрав мою другую руку из ставших в мгновения ока цепкими пальчиков портного, положил ее на сгиб своего локтя и немедленно повлек за собой.
Галерея, через которую меня повел Себатьян, оказалась довольно длинной. Я даже начала беспокоится, а не опоздаю ли к королю, но мужчина был совершенно безмятежен, разве что, бросал на меня пристальные взгляды.
Наконец я не выдержала:
— Что во мне не так? — осторожно прошептала я.
— Все так, — так же едва слышно ответил мне Себастьян. — Но вы настолько обворожительны, что я не в силах поверить, что рядом со мной не ангел, сошедший с небес, или грация с полотен Алисонских мастеров прошлых веков.
— Тогда может быть вас ущипнуть, чтобы вы мне поверили?
Но Себастьян лишь улыбнулся. Тогда я насколько хватило сил, сжала его.
— Так верите? Верите, что я все та же, что селянка, что встретила вас первый раз у усадьбы на обочине дороги?!
— Что у вас не отнять, так это невероятного упрямства, — возразил мужчина. — Другая бы млела от комплементов, что вам наговорили сегодня, да купалась в лучах неожиданно свалившейся на нее популярности. А вы же, чтобы доказать невероятный пустяк склонны вспоминать самые сложные, можно даже сказать не совсем приятные моменты из своей жизни. Я несколько теряюсь от вашего поведения, — и вдруг, остановившись перед одной из дверей, на миг крепко прижал мою ладонь к своей руке, и произнес: — Мы пришли Аннель. Только об одном прошу вас — не вспоминайте какие-нибудь гадости, когда его величество решит сделать вам комплемент.
И отняв руку, поднес мою ладонь к губам и осторожно поцеловал.
— Вам пора.
Тут же одна из створок двери распахнулась, и невероятно напыщенный лакей в расшитой позументом ливрее торжественно провозгласил.
— Миледи Мейнмор, его величество Дериан Второй ожидают вас!
Себастьян подтолкнул меня, и я вынуждена была сделать шаг вперед.
В просторном зале, ярко освещенном, несмотря на близость вечера, находилось несколько человек. Не рискнув осматриваться, я почти в слепую сделала три положенных шага от двери, и замерла в глубоком реверансе.
— Поднимите к нам свое личико дитя, — раздалось повелительное, и лишь тогда я позволила оторвать взгляд от узорчатого ковра, лежащего на полу.
Перед камином, размером едва ли не во всю стену, в шикарных, весьма похожих на троны креслах сидело трое. Два человека стояли чуть сбоку от кресел, а в отдалении у стены расположился еще один за пюпитром. Все окружающие были разодеты в пух и прах: наряды расшиты каменьями и жемчугами, пальцы унизаны перстнями, даже в ушах у мужчин прозрачными алмазными каплями поблескивали серьги. Разве что стоявший за пюпитром оказался облечен в весьма скромные одежды. В центральном кресле сидел наиболее старший из всей троицы мужчина, и я поняла, что, скорее всего, именно он король.
— Действительно необычное лицо, — словно соглашаясь с ранее не слышимым высказыванием, произнесла дама, стоявшая ближе всего к креслам.
Я с легкостью определила, что ей было хорошо за сорок, но выглядела она чрезвычайно хорошо для этого возраста.
— Но она не похожа на нашу бабку, — полуутвердительно произнес мужчина в центральном кресле, и я получила подтверждение — вот он государь.
Находится в полусогнутом состоянии, когда к тому же колени и ступни находятся в весьма неустойчивом положении, становилось все труднее. Еще немного и я могу шлепнуться этим необычным личиком прямо в ковер. Но на мое счастье буквально тут же было сказано:
— Подойдите ближе.
Я с затаенным облегчением распрямилась и еще сделала три шага по направлению к креслам. Леди Норис не один час провела со мной в наставлениях как правильно подходить, что отвечать, как двигаться… да едва ли не тому, как следует дышать перед королем, тоже научила.
Не поднимая прямого взгляда на сидящих, я постаралась рассмотреть, что же меня окружает. Обстановка оказалась богатой, можно даже сказать чрезвычайно богатой. Обтянутые шелком стеновые панели, позолоченная лепнина, парчовые портьеры и вуаль на окнах. Ковер во всю комнату, и кругом резная, опять-таки позолоченная мебель. Если особняк герцога Коненталя казался мне великолепным, то сейчас это слово приобрело новый смысл.
Тут сидящая по правую руку от короля девушка в ярко-алом наряде, который своим цветом, так выгодно подчеркивал ее уложенные в сложнейшую прическу блестящие темно-каштановые волосы, наклонилась к королю и, спрятавшись за веером начала что-то тихо говорить. Я же, как изваяние была вынуждена смиренно стоять, опустив глаза долу и не шевелиться.
Для себя я поняла, что девушка никто иная как единственная дочь ее величества — принцесса Маргарет. Следовательно, сидящий слева от короля ее супруг…
Я осторожно перевела взгляд, на миг мазнув по лицу сидящего и… И едва не упала от удивления и одновременно испуга. В кресле сидел никто иной, как один из семерки моего муженька. Тот смешливый, с ярко-рыжими вихрами, с россыпью конопушек на носу и щеках, с удивительно голубыми глазами. Казалось, даже сейчас в них таился смех, словно еще немного, и он вновь засмеется звонко и заразительно. Неужели он, будучи мужем наследной принцессы принимал участие в столь… столь низком действе?! Неужели он не знал, как решил обойтись со мной Кларенс?!
Его величество вновь обратил на меня внимание, а я наконец-то смогла разглядеть, как же выглядит сам король. В общем-то, ничего необычного, уже седой, несколько полноватый мужчина, с правильным овалом лица и прямым носом. Разве что румянец на подернутых морщинками щеках говорил о крепком здоровье, да полноватые и красные губы, намекали, что его величество все еще пылал страстью к… к жизни. Его пронзительные карие глаза из-под кустистых бровей смотрели на меня внимательно.
— Можете приблизиться еще, — произнес он, и когда я незамедлительно сделала очередные три шага, продолжил: — А теперь поведайте нам о себе.
Я еще раз, как положено, присела в реверансе, но уже не в таком низком, как первый, и осторожно подбирая слова начала рассказывать, кто я и откуда, из какого времени, не забыв при этом сообщить, что разница меж моим временем и бабкой нынешнего монарха составляет более ста двадцати лет.
Конечно, рассказ получился довольно скомканным и поверхностным. Но как много можно рассказать людям незнакомым со многими привычными для меня вещами за какие-то полчаса? Однако я была рада, что время первой аудиенции было ограничено. Стоять на протяжении более чем получаса, не шевелясь в тяжелом платье, в еще неразношенных туфельках — удовольствие сомнительное. Однако на приеме у короля всем особам некоролевской крови полагалось находиться на ногах, а об удобстве посетителей никто позаботиться не соизволил. Вот теперь я на своей шкуре испытала, что чувствовали караульные у мавзолея. Правда мне хоть говорить пришлось, или это наоборот делало задачу еще труднее? В горле давно пересохло. Еще немного и я чего доброго подкашливать начну…
— А чем вы занимались в своем мире? — неожиданно уточнила у меня дама стоявшая ближе всего к креслам. Я уже поняла, что это была та самая леди Иннес — постоянная фаворитка короля.
— Работала в строительстве…
— Где?! — явно не ожидая подобного ответа, едва не воскликнула та.
— Работала в строительстве, — безропотно повторила я, сначала не совсем поняв, что же ее так удивило, а потом, примерив каждое слово по отдельности, да еще на женщину здешнего мира, поспешила пояснить: — Я чертила на бумаге и поясняла, как именно нужно делать. Я проектировала. Но сама на стройке не работала.
Леди Иннес посмотрела на меня с нескрываемым любопытством. Правда оно было несколько иного свойства, словно рассматривала чрезвычайно экзотическую зверушку, которою не знаешь то ли погладить и умилиться, а может и испугаться.
— Вы были проектантом? — уточнил король.
В основном он направлял весь разговор, а прочие члены королевской семьи и приближенные лишь изредка вставляли реплики.
— Да ваше величество, — я сделала короткий реверанс, где-то в подсознании отмечая, что уже не прочь даже таким варварским способом размять ноги.
— Чудесно, — едва ли не промурлыкал король. — Тогда завтра после обеда мы ждем вас, и побеседуем уже предметней.
И едва отзвучало последнее слово, я расслышала, как дверь распахнулась, в комнату ступил кто-то из придворных. Для меня это послужило командой, и я как учила леди Норис начала кланяться и, пятясь, отступать к дверям. Оставалось надеяться, что задним фасадом я не впечатаюсь в двери или еще куда. А то вот конфуз будет!
Но все обошлось, когда я оказалась в галерее, и за мной закрылась дверь в королевские апартаменты, то облегченно вздохнула и первым же делом скинула с измученных ног туфельки и, оставшись в одних шелковых чулках, не сдерживая стон полный блаженства, опустилась на полную стопу.
Вот это кайф, когда горящим натруженным ступням холодный паркетный пол приносит такое долгожданное облегчение!
Когда я оказалась способна воспринимать окружающее, то заметила замерших возле дверей лакеев. Они, скосив полные любопытства глаза, с трудом удерживали положенное каменное выражение на лицах.