Записки средневековой домохозяйки Ковалевская Елена

— Ниче милая! — протянула она, заворачивая мясо в сухие листья лопуха. — Ты или брюху в следующий раз не потакай, или привыкай так платить… Парное мясцо, оно ж деньжищ стоит!.. — и пальцами, перемазанными в животной крови, быстро отсчитала мне горсть пузатых медных монет.

Я уложила покупки в корзину и, кривясь от их веса на бок, принялась выбираться с базара. В глубине души я была горда собой — вот она я — молодец, сама управилась, сама все смогла без помощи Меган и Агны, без которых на самом деле до сих пор и разумного то шага вне усадьбы сделать не могла.

Так задумавшись, и особо не смотря по сторонам, я выбралась с круглой базарной площади и остановилась перед каким-то тупичком. Принявшись оглядываться, я надеялась увидеть ту улицу, которая вывела меня из рабочего квартала сюда, но из-за небольшого роста мне ничего не было видно. Шляпы мужчин, высокие чепцы женщин, не позволяли толком даже разглядеть что там дальше.

Страх робко начал подкрадываться к сердцу, но я тряхнула головой, прогоняя его. Неужели мне — жительнице двадцать первого века пугаться?!.. И я, закусив губу начала двигаться по тротуару вокруг площади. Так или иначе, я увижу нужную мне улицу, узнаю знакомые очертания домов. Конечно, при этом, подходя к каждой улице или переулку, я внимательно оглядывалась, ища известные ориентиры, но пока их, увы, не находила.

Вот на миг я замерла у неприметного переулка, перекинула оттягивающую корзину руку из одной в другую и уже собралась двигаться дальше, как меня сильно толкнули. Едва не потеряв равновесие, я устояла и собралась было возмутиться, как не давая опомниться, меня подхватили под руки и потащили вглубь два каких-то дуболома.

— Как вы смеете! — взвизгнула я, — но один ткнул мне что-то в бок и, обдавая смрадом никогда нечищеных зубов и перегаром, бросил.

— Молчи цыпочка, а то на ленты порежу! И пикнуть не успеешь!

Я тут же дернулась в другую сторону, однако другой бугай щербато ухмыльнулся и весомо подтвердил:

— Он порежет.

И не давая ни секунды опомниться, вновь потащили меня вглубь переулка.

Через десяток другой шагов, я сообразила, что если и дальше буду вести себя как покорная овца, ничего хорошего меня не ждет. И поэтому, упершись со всей силы ногами в мостовую, я попыталась их остановить и тем временем заголосила:

— Помогите! Полиция! Помогите!

Питер говорил, что в этом мире есть стражи, которые присматривают за порядком в городе, что есть в этом мире полицейские, констебли, которые занимаются воришками, ловят преступников, что… Вот их-то я и пыталась позвать, а если не позвать, то хоть как-то напугать дуболомов.

Конечно! У меня сразу же все получилось!

Один из них, мгновенно несильно стукнул мне по голове.

— Рот закрой, а то на язык укорочу.

— Мы тут сами полиция, — добавил второй.

Я завизжала насколько хватало воздуха в легких. Что могут двое мужчин уголовного вида сделать с одинокой девушкой в темной подворотне, я знала еще в своем мире, и в этом никак не горела желанием проверять!

Второй тут же попытался оглушить меня, но я принялась извиваться, не переставая визжать при этом, как будто меня уже резали. Тогда первый, разжав хватку, подцепил меня за отвороты дубленки и хорошенечко стукнул меня спиной о стену ближайшего дома, да так и не выпустил, держа на весу. Я даже носками сапог до земли не доставала!

— Еще раз вякнешь — прирежу! — уже не на шутку разозлившись, сообщил он, дыша мне прямо в лицо. — Поняла?! — и еще раз легонечко пристукнул.

Я лязгнула зубами и от неожиданности прикусила язык.

Тут второй, перестав рыться в корзинке, которую отобрал сразу же, едва меня втолкнули в переулок, поднял на меня свой мутный взгляд.

— Деньги гони.

— К-к-какие? — заикаясь, переспросила я. — Я потратила…

— Монеты давай, — подхватил первый с прежней угрозой в голосе. — Сама не отдашь — вырезать начну! Ну?! — и для пущей важности, чтобы их угрозы как можно лучше дошли, встряхнул меня, так и не поставив на землю.

— Нет у меня… Я все выданные мне деньги потратила! Хозяйка… — попыталась поюлить я.

Тут второй бугай пакостно ухмыльнулся:

— Заливай больше! Никому ты не служишь! Повадки у тебя не те!.. Небось благородная дочурка из дома от папаши с женишком сбежала… Потому деньги гони! Ну?!

И словно в подтверждение своих слов вытащил из рукава устрашающего вида тесак.

Ужас сковал меня так, что даже язык отнялся. Я смогла только что-то нечленораздельно промычать, и то очень-очень тихо.

Приняв мой страх за согласие, первый опустил меня на землю, но рук так и не убрал. Второй же подступив еще ближе, упер мне свой тесак в грудь и чуток подвернул, с удивительной легкостью прокалывая кожу дуленки.

Трясущимися руками я полезла за пазуху, и достала кошелек. Он тут же, словно по волшебству перекочевал к ним. На огрубевшую ладонь выкатился золотой кругляш.

— Ух ты! — выдохнул первый, а второй попросту восхищенно присвистнул.

— Еще у тебя есть? — я в отчаянии замотала головой. — А если потрясти?..

Уже почти не понимая толком от страха, что я делаю, а достала из кармана всю медь, что отсчитала мне торговка и протянула им.

— А еще?! — вновь потребовал второй, выгребая мелочь.

От боязни я невольно заплакала, слезы полились из глаз прозрачными ручейками.

— Тогда может, собой рассчитаешься? — предложил первый и, отведя тесак напарника в сторону, рванул отворот дубленки.

У меня ноги подкосились, я начала обессилено сползать вниз по стене. Но бугай мне этого не позволил. Вздернув меня вверх, он потянулся губами к моей шее.

Не знаю, что придало мне сил, но в последний момент я дернулась, метнувшись в сторону, вырвалась из бандитской хватки и что было моченьки, тут же припустила по переулку. Даже не оглядываясь и боясь, что меня нагонят, я неслась сломя голову до поворота, и лишь когда свернула за угол, поняла, что слышу в след заливистый издевательский свист — так кошек шугают в подворотне. Однако останавливаться не стала, и пока не закололо в боку, я бежала вдоль какой-то улицы, а потом остановилась и обессилено расплакалась.

Не помню, как я добралась до нашей квартиры. Я шла по улицам, шла, и кажется, плакала. Но никто меня не останавливал, лишь косились в мою сторону, а люди одетые побогаче и вовсе переходили на другую сторону улицы, словно не желали идти со мной по одному тротуару. Все случившееся меня сильно потрясло, казалось даже в голове помутилось от произошедшего, а может быть удары об стенку так подействовали. Однако в один момент, я поймала себя, на том, что прохожу мимо знакомой двери. Мне даже пришлось вернуться и несколько секунд посмотреть на нее, прежде чем я поняла, что именно здесь мы живем.

Я принялась судорожно охлопывать себя по бокам в поисках ключа. Благо я не положила его в кошелек как хотела, а сунула в карман, пришитый к дубленке изнутри. Все еще подрагивающими руками, я кое-как вставила его в замочную скважину и, поднажав плечом, с трудом провернула и открыла.

Вернувшись обратно, я первым делом заперлась на ключ и задвинула засов, а потом к столу, да так и застыла посредине кухни.

Нет-нет, но ко мне начал возвращаться разум. В доме пахло кислым тестом (оно так сильно разгулялось, что давно вывалилось из кастрюли), в дымоходе свистело, выдувая последние остатки тепла. Слезы вновь было закапали, но я сердитым жестом утерла их, и от этого окончательно ожила. Сама виновата, сама и расхлебывать буду!

Повесив дубленку на вешалку при входе, я закатала рукава платья, повязала фартук и принялась растапливать печь. Если не сделать этого сейчас, то к вечеру у нас зуб на зуб попадать не будет, а потом дом до ночи не прогреется. Я начала вычищать золу, но задумалась ни о чем и замерла на некоторое время, и если бы последние пара угольков, еще рдевших в печи не треснули, наверное бы, так и сидела, уставившись в никуда. Наконец, перемазавшись в саже, я растопила печь, вымыла руки и принялась за тесто. Оно, слава богу, не успело перекиснуть, однако на вторую выгулку его отправлять было уже нельзя. После, когда печь разгорелась и со стороны духовки пошел жар, я поставила выпечку. Потом принялась за ужин. Его из чего-то нужно было готовить. Только вот из чего? Кроме фасоли-то теперь ничего не было…

В очередной раз, утерев непрошеные слезы, которые так и стремились пролиться из глаз, я принялась соображать, что бы такого сделать.

В дверь постучали. Я вздрогнула и воззрилась на нее как кролик на удава. Постучали вновь, на этот раз сильнее.

— Это я! Меган, — наконец раздалось с той стороны, и я отмерла.

Быстренько утерев все еще влажные после фасоли руки, я поспешила открыть. Но едва я распахнула дверь и девушка увидела меня, как всплеснула руками и быстро затолкала меня обратно. Только закрыв дверь и прижавшись к ней спиной, она спросила:

— Миледи, что случилось?! На вас лица нет…

Эти слова послужили пуском, после которого на свет вырвались слезы, которые я до этого пыталась сдерживать.

Плача навзрыд, не совсем связно, я попыталась рассказать, что же случилось, но лишь некоторое время спустя, когда Меган налила мне полный стакан воды и заставила выпить мелкими глотками, я смогла ей все поведать.

— Меги, я все понимаю, я сама виновата, — пыталась высказать я за нее то, что выражали ее глаза. На самом же деле девушка не произнесла даже слова укоризны, лишь сидела рядом и гладила по вздрагивающей спине. — Меги, дорогая моя, я все знаю! Я дура, что не послушала вас с Агной и Питера… Я… Я виновата во всем что случилось! Только я! Но пойми… Вы работаете, а я сижу дома… Как кукла! Да что же это за жизнь за такая?! — и вновь всхлипнула.

— Не волнуйтесь, не переживайте, — попыталась успокоить меня девушка. — Поплачьте и будет. Деньги им все равно впрок не пойдут. А мы… Мы вас научим, всему. И как за покупками ходить, чтобы не обсчитали, и как торговаться… Вы ж у нас как дитя малое. За вами пока глаз, да глаз нужен. Но вот погодите, пройдет время и у вас все получится. Правда-правда!

Я кивала, соглашаясь. Прекрасно понимала, что девушка права, но, тем не менее, продолжала плакать. Чем больше она пыталась меня приободрить, тем сильнее лились слезы из глаз. Но, наконец, и они иссякли.

В кухне вкусно запахло печевом.

— Вы сидите, — предупредила Меган и, подхватившись, начала доставать из духовки подрумянившиеся караваи и несладкие булки. — Сидите, сидите, — приговаривала она, дуя на обожженные пальцы, но без помощи лопатки, продолжая снимать с листов хлеб. — Вы сегодня перенервничали. Вон какая оказия произошла. Но ничего. Завтра отоспитесь, и все забудется…

Она разговаривала со мной, как с маленькой, и не ждала никакой помощи. Но оно было и правильно — из меня помощник сейчас был, как из бутылки молоток.

Быстро темнело. Меган хлопотала, на кухне, а я рассеяно наблюдала за ней. Мне уже не было так плохо морально, сколько становилось плохо физически. Мне казалось, что я попала под асфальтовый каток, и он переехал меня туда-сюда пару раз. Я прекрасно понимала, что это последствия пережитого стресса, и поэтому всеми силами пыталась остаться внизу, а не пойти в кровать, как того требовал организм. На самом деле я просто боялась оказаться одна. Мне было ужасно страшно сейчас остаться одной. Чего доброго я могла вновь начать плакать.

В дверь снова постучали. Я вздрогнула, словно меня током ударило. Но это всего-навсего оказалась Агна, а за ее спиной стоял Питер. Видимо они встретились по дороге. Меган ничего с порога говорить им не стала, лишь предупредила, чтобы ко мне не кидались, а потом отвела поодиночке наверх и рассказала все.

Питер ничего мне выговаривать, конечно же, не стал, но по его напряженным плечам я поняла, что он осуждает мой поступок. Агна лишь горохом скатилась вниз после беседы с Меган и, подскочив ко мне, просто обняла.

Я начала было плакать, но поймай неожиданно теплый взгляд Питера, лишь всхлипнула, подавив слезы.

— Все нормально, непослушными губами, — проговорила я. — Впредь умнее буду, и стану слушать, что мне говорят…

— Миледи, я вовсе не… — начал оправдываться парень, но в дверь в очередной раз постучали.

— Да что ж это такое?! — не выдержав, всплеснула руками Меган и пошла открывать.

— Не надо, — тут же робко попросила я. — А вдруг… Вдруг там они?.. — и тут же смутившись и поняв, что сказала глупость, высвободилась из объятий Агны, и махнула рукой замершей перед дверью девушке. — Не слушай меня, открывай. Они же не знают, где я живу…

На что Меган лишь пожала плечами и, откинув засов, открыла пришедшим.

Когда я увидела, кто, щурясь от света, шагнул к нам из темноты на порог, мои нервы не выдержали последнего за этот день события и сдали. Я поняла, что самым неожиданным образом проваливаюсь в обморок.

— Мой ангел, думаю, нам придется расстаться.

Женщина в просторном пеньюаре, сидящая у его ног на пуфике, в панике вскинула глаза.

— Почему??? Ты собрался жениться? И…

Но он лишь отрицательно качнул головой и мягко произнес.

— Вовсе нет. Но так будет лучше. И для тебя и для меня, — и, наклонившись, прижал палец к ее губам: — Ш-ш-ш… Мой ангел, тише…

Конечно же, он собирался заводить семью, но потом. Как все аристократы он намеревался однажды жениться на хорошенькой дебютантке, выбрав ее из нескольких претенденток. Она была бы знатного, довольно древнего рода, мила, воспитана, и образована. Она рожала бы ему детей… Но это все было бы потом!

Он распланировал себе жизнь и четко следовал этому плану. Сейчас на первом месте была карьера, еще пяток лет, как минимум, он собирался заниматься делами, потом перевелся бы на гражданскую, а может бы и дворцовую службу. Стал бы ходить в клубы для джентльменов, и только уже тогда!.. А тут… Жена кузена спутала все карты.

Да! Она именно жена! Чужая жена!..

Себастьян терпеть не мог, когда молодые повесы волочились за замужними дамами. Сам он никогда не приветствовал адюльтеры. Дебютантки и девицы на выданье всегда были неприкосновенны, а чужие жены… Если другие себе позволяли подобное, то он никогда. И дело было не в его репутации, не в том, что он секретный агент его величества просто обязан был блюсти честь, или чтобы не замарать фамилию. Вовсе нет, ему просто претило сбивать чужих жен с пути истинного. Однако жить монахом он естественно не желал. Для этого у него была Анжел, его нежная Анжел, которой он снял этот особняк на приличной улице — на Париссон Сквер. И к ней он не скрываясь, как и полагалось мужчине его положения — то есть холостому, не связанному брачными узами, ехал в любой момент, когда бы не вздумалось.

Для Анжел в положении содержанки не было ничего неприличного. Многие холостые аристократы так делали, и это не считалось из ряда вон выходящим. Гораздо непристойнее было ухлестывать за чужой женой.

А Анжел… Анжел была мила, нежна, образована, а главное понятлива. Она никогда ничего не просила, хотя он готов был выполнить ее любое желание (конечно в разумных пределах). Он дарил ей украшения, платья, возил на прогулки, и даже вывозил ее в театр, смело показывая публике, правда если там не присутствовал отец — некоторые правила все же приходилось соблюдать. С другой стороны девушке ничего не оставалось, кроме как быть содержанкой…

Он поморщился… И хоть не он виноват в том, что ей такой нежной, с волной белокурых волос до талии, такой хрупкой… Оба ее запястья он мог обхватить одной ладонью, и оказавшейся в итоге такой страстной… Порой он чувствовал себя виноватым, что сложилось именно так.

Себастьян нашел ее в борделе, куда девушка угодила совсем недавно. Там он, скрывшись под маской, разыскивал одного подлеца, и чтобы скоротать время внизу, пока тот не соизволит выйти, потребовал себе девушку для беседы. Ему предложили Анжел. Оказалось ее уже начали обрабатывать, но она еще не стала продажной, алчной… Не стала той 'дамой', что безраздельно властвовали в подобных заведениях.

Тогда его прежняя содержанка как раз решила выйти замуж и, испросив разрешения, уехала с каким-то купцом в провинцию. Он был свободен.

Увидев подавленный страх, который все еще плескался в глубине голубых глаз, он до этого вовсе ничего не предполагая такого, предложил ей переехать к нему. После беседы девушка согласилась.

Выплатив хозяйке борделя приличную сумму, он перевез Анжел на Париссон Сквер и вот уже четыре года как постоянно приезжал сюда.

И вот теперь!.. Теперь все изменилось. Он полюбил супругу своего кузена. А Анжел, его нежный ангел вызывала сейчас лишь равнодушие и пустоту.

От этой мысли Себастьян стиснул руку в кулак и тут же разжал, поскольку понял, что, задумавшись, дернул сидящую у его ног Анжел за волосы. Та невольно вскрикнула, а на глаза навернулись слезы…

— Прости, — прошептал он, наклоняясь и целуя ее волосы. — Прости, мой ангел…

И тут же некстати перед глазами всплыла картинка, как он около двух месяцев вот так же успокаивал плачущую женщину…

Когда Себастьян собрался уходить и даже взялся за ручку, как вдруг замер перед дверью и, обернувшись, сказал:

— Я не хочу, чтобы ты волновалась, мой ангел. Не беспокоилась о своем будущем. Этот дом я выкупил, и теперь перепишу на тебя. Ты будешь его хозяйкой.

Девушка, стоявшая на последней ступеньке, пошатнулась и чтобы удержать равновесие, двумя руками схватилась за перила, но промолчала. Она прекрасно знала, что Себастьян не любил, когда его прерывали, она все-все знала о нем! Знала, как он улыбается, как он потягивается по утрам. Знала, что он не терпит истерик. Знала… знала… знала… И поэтому молчала и улыбалась, даже сквозь слезы.

— Я положу тебе содержание, и даже если ты пожелаешь потом связать свою судьбу с другим мужчиной, оно останется твоим, — меж тем продолжал он. — Это будут твои деньги, твое состояние. Тысячи в год тебе довольно?

И на этот раз Анжел смолчала, даже не кивнула. Она не совсем понимала, что же такое говорит Себастьян. Она лишь слышала в его словах, что ОН УХОДИТ!..

— И я добавлю тебе в облигациях еще… — рассуждал он дальше, хотя в душе отчего-то чувствовал себя последним мерзавцем. И от того пытался искупить свое поведение деньгами.

Не выдержав больше, он повернул ручку и распахнул дверь, еще задержался пару мгновений, и все же оглянулся напоследок. На нижней ступеньке по-прежнему стояла Анжел — его ангел, улыбалась, посылала ему воздушные поцелуи и при этом безмолвно плакала.

Дни пролетали за днями в хлопотах и делах, и для стороннего наблюдателя казалось, что в жизни маркиза все осталось по-прежнему, но… Но Себастьян-то знал, что на самом деле для него все изменилось раз и навсегда.

Он, на пару недель презрев государственные дела, самым тщательным образом изучал архивы, внимательно перечитывал и добывал новые сведения о появлении и жизни Флоренс Пришедшей. Благо должность, позволяла ему сделать это без особого труда. И чем больше он читал, чем глубже изучал все произошедшее, тем сильнее мрачнел. То, что молодежь его времени считала лишь небольшим развлечением, на самом деле оказалось чрезвычайно серьезным. Чувства, любовь… Именно эти вещи не поддающиеся логическому объяснению, но имеющие такую неограниченную власть над каждым живущим на свете, правили всем. Именно они вершили судьбы мира, менял облик государств, убивали сотни и воскрешали тысячи. И казалось бы люди решающие свою жизнь, выбирающие, оценивающие… С чувствами… С чувствами они порой не могли совладать, как со стихией.

Он вспоминал, прокручивал в голове появление Аннель и так, и эдак. Пытался отыскать хоть какую-нибудь подсказку в текстах, но все было тщетно. Он нигде не встречал ситуацию даже отдалено похожею на ту, в которой они оказались. А в душе боролись противоречивые чувства: любовь с нормами морали, желание собственника-мужчины с невозможностью претендовать на то, что уже давно принадлежит другому. И еще больше его метания усугубляло задание короля.

Его величество Даниэль Второй поручил Себастьяну весьма тайное, специфическое, и оттого еще более серьезное задание. И одним из его пунктов, если можно так выразиться, была появившаяся в парке Аннель.

Чтобы не привлекать внимания шпионов соседних государств ее не представили ко двору, она не беседовала с королем или кем-то из его советников. Если отложить собственные эмоции и заинтересованность в сторону, то все произошедшее с девушкой как нельзя лучше подходило для отвода глаз. Правда отец с приемом чуть все не испортил, однако последствия удалось сгладить — переключив общественное внимание на сестрицу будущего консорта и трех гвардейцев которым было приказано вытворять что угодно, но лишь бы их выходка была как можно ярче и как можно дольше обсуждалась при дворе. Положа руку на сердце и не кривя душой, если бы он действовал только в интересах короны, то девушку следовало точно так же выдать за какого-нибудь, кто отослал бы ее с глаз долой и подальше из столицы в какую-нибудь глушь. И там вдалеке продержать ее год-другой. Пусть копается себе, цветочки разводит. И когда все забудут, кто она и откуда, когда даже самые заядлые сплетники перестанут обмусоливать появление, ее следовало бы доставить к королю. Но, увы, так сделать уже не получится. Во-первых, Соувен еще более активно начал стягивать силы к границе и провокации с его стороны участились, а во-вторых, его шпионы активизировались, и переиграть их можно было лишь действуя на опережение. Поэтому Аннель следовало поскорее доставить в столицу, чтобы она могла побеседовать с нужными людьми. Для отвода глаз Себастьяну требовался повод, и он нашел его еще в усадьбе, заметив страсть Аннель к кулинарным изыскам. Таким нехитрым, и вполне правдоподобным способом, он наделся обосновать ее появление при дворе и поводить еще какое-то время за нос Вивьен и всех прочих шпионов Германа Фоглера — советника по тайным делам его величества Людовика Седьмого, государя Соувена. А самому тем временем подобраться поближе и ухватить эту гадину за… За мягкое место, или во всяком случае укоротить ему руки, а то уж что-то слишком много он знает в последнее время, даже такое что обсуждается тайком в кабинетах королевских министров и канцлеров. Было бы очень интересно знать, каким образом ему удается добыть информацию?

Партия была многоходовая, и если один шаг сулил проигрыш, то в другом случае — выигрыш. А время… А что ж время?! И на нем можно неплохо сыграть!

Единственное что хоть как-то преображало будни, избавляя их от серой безнадежности, так это обещание врачей, что отец обязательно поправится, просто ему нужно дать время для восстановления. К тому же Кларенс в особняке почти не показывался, лишь иногда появлялся почти под утро и, отоспавшись пару-тройку часов, куда-то пропадал вновь. Благо в его отсутствие Себастьян был избавлен от жгучего чувства ревности, замешанной на злости, что вспыхивала в груди каждый раз, когда он видел опухшего с перепоя кузена. А у того появились новые друзья — знатностью пониже и с весьма подпорченной репутацией. Да и весь свой лоск он подрастерял, став больше похожим на шулера-неудачника, пристрастившегося к рюмке, нежели чем на аристократа в двенадцатом колене.

Вивьен, не выдержав постоянных истерик и непредсказуемых перепадов настроения, окончательно указала Кларенсу на дверь. Он, конечно же, пробовал подластиться к ней, чтобы пустила его обратно, однако все попытки не возымели нужного действия. Теперь Соувентская шпионка постоянно находилась в обществе Марвела Хольгрима, графа Стоувер. Посещала светские рауты, балы, оперу…

По правде сказать, то, что Вивьен сменила кузена в качестве любовника на главного советника его величества по торговым делам, тоже не могло не радовать. Все нынешние выходки Кларенса, его запои и дебоши, не шли ни в какое сравнение с делами, которые он проворачивал, когда был с Вивьен.

Наступала студеная пора. Осень давно сдала свои позиции, и конец ноября принадлежал зиме больше, нежели осени, лишь по календарю ей властвовать оставалось еще пара дней.

В последнюю неделю Себастьян чувствовал себя до невозможности отвратительно. Нет, он не заболел, просто на душе было чрезвычайно гадко, будто бы сотня кошек скребли там разом, и ему хотелось как можно скорее куда-нибудь уехать. Однако дела по-прежнему держали его в столице. Он списывал свое состояние на тот злополучный разговор с отцом, на все случившееся, и пытался как-то привести свои мысли и настроение в порядок, сделать подвластными рассудку, но похоже ему это плохо удавалось. Даже в кабинете у его величества, когда Себастьян отчитывался о проделанной работе, тот заметил:

— Что-то друг мой, вы неважно выглядите. Может быть, поделитесь, что гнетет вас?

Просьба короля — равносильна приказу, и волей неволей Себастьян вынужден был ответить, хотя, конечно же, не всю правду.

— Здоровье отца и возмутительное поведение кузена печалят меня, — склонив голову, с тяжелым вздохом ответил он. — Кларенс безответственно, совершенно не заботясь о своей чести и достоинстве, ведет себя. Это подтачивает здоровье отца и…

— Полно, — отмахнулся король. — Я не стану приказывать разбираться с трастовым фондом, и даже запрещу предпринимать что-либо по отношению к вашему кузену. Хотя, на мой взгляд, следовало бы высечь его, как непослушных детей секут розгами. Если бы не советник Соувенского короля, наверное, я бы повелел сделать это, но да ладно… Ты лучше скажи, что с пороховыми домами?

— Граф Пенсери и баронет Теркони сделали почти все. В Глоссеншире, Истерсе и Дорбиле дома готовы к пуску. Остались лишь минимально-необходимые приготовления.

— А чертежи?

— Механики давно разобрались, почему первые образцы не работали, так как нужно. Они уже выпустили пробную партию, которая успешно прошла проверку в пятом гренадерском полку. Офицеры отчитались о невиданной ими доселе мощи и скорострельности данного оружия, о его высокой поражающей способности. И первый и второй… кхгм — образцы, оказались весьма и весьма… впечатляющи. Единственное, что отметили негативного — всех солдат, что будут пользоваться новым оружием, придется переучивать. Их приходится по иному заряжать — с казенной части, прицеливаться, да и многие по привычке, несмотря на малый вес, пытаются образец номер два поставить на сошку… Но думаю это поправимо. Вся наша затея — это необычайный прорыв…

— Который обошелся короне чрезвычайно дорого — одни только плавильни еще при жизни отца нам чего стоили?! — перебил король воодушевившегося собственной речью Себастьяна. — С другой стороны — мы не могли больше затягивать! Теоретически еще наш отец мог все сделать, но тогда бы нас смели объединившиеся Андор, Мулор и Соувен, а мы истощенные промышленной гонкой даже пикнуть бы не смогли. Но сейчас, полвека спустя… Мы даже начинаем радоваться что Андорре, да простит нас господь — затяжная засуха и голодные крестьянские бунты. А в Мулоре железной рукой из-за спины внука правит тетка Гвендолин — чтоб она еще десяток-другой пожила. Так что сейчас самое время. Правда министры еще бы не затевали очередную возню с законодательством и не испортили… Ну да ладно, тогда мы найдем чем их успокоить и занять еще на какое-то время.

Король задумался, а Себастьян застыл молча у камина, не смея нарушать тишину.

— То, что завещала моя бабка — мы освоили, — заговорил государь четверть часа спустя. — Но пройдет несколько лет, и мы потеряем преимущество в вооружении, — и тут же вскинул ладонь, словно прерывая даже не думавшего возражать Себастьяна. — Все равно максимум через месяц-другой, как бы мы не береглись, на стол Соувенского собрата ляжет первый выкраденный образчик. Потом они разберутся, что к чему и… Государству нужен запас знания! Чтобы у нас было в запасе то, до чего наши соседи не додумаются хотя бы еще лет десять.

— Десять? — недоверчиво переспросил Себастьян.

— Ну, хорошо, хорошо, — отмахнулся король. — Пять. Хотя бы пять лет. А мы за это время… Мне нужна жена твоего кузена.

— Вы думаете что она, как и ее величество Флоренс разбирается?…

— Я ничего не думаю по этому поводу. По этому поводу пусть думает наш главный механик и инженер барон Ковали. Недаром же я ему титул пожаловал… Я хочу побеседовать с ней, а после… после с ней пусть общается Ковали. Даже если она не знает о том, что нам требуется в первую очередь, она может знать, а может и уметь многое другое. Вот пусть Ковали и выжимает из нее все.

Желание короля следует рассматривать как приказ, надлежащий безотлагательно выполнить. И Себастьяну ничего не оставалось, как отправляться за Аннель в деревню. Конечно же, ему не очень хотелось выполнять это лично, но вариантов не было. Епископ Тумбони до сих пор не вернулся из Рейвеля. Он как доверенное лицо его величества договаривался с крупными промышленниками. Казна уже без ущерба и заметных дыр в бюджете не могла покрывать такие траты на вооружение. А никого другого посылать не хотелось. Еще неизвестно как отреагирует Аннель на появление посторонних в усадьбе. Он специально встретился с Мартином Истбруком и Натаном Коелем, так они на полном серьезе поведали душещипательный рассказ о своем визите. Они были стопроцентно убеждены, что Аннель была больна чахоткой, и так искренне уверяли Себастьяна в этом, что он поверил бы им, если тогда сам не приехал в усадьбу в августе и не видел вполне здоровую и относительно довольную жизнью девушку. И теперь он опасался, что еще кого-нибудь ранее незнакомого с ней, эта смекалистая девушка сможет обвести вокруг пальца. А в том, что Аннель смекалиста и умна, он убедился давно.

Если быть честным с собой, то ехать не хотелось лишь по одной причине — он боялся, что Аннель влюбится в него так же, как он влюбился в нее. Если бы тогда он знал о легенде, то не сидел бы безвылазно полтора месяца в усадьбе. Он-то сам ладно, его чувства — это только его чувства. А она?! Что ей потом делать со всем этим?

От таких мыслей Себастьян совсем загрустил. Он до последнего момента собирался отправить своего помощника, однако под конец не выдержал и в сопровождении личного камердинера — дюжего малого, не склонного к откровенностям, лакея и пары гвардейцев с которыми он всегда отправлялся в опасные поездки, выехал в Адольдаг.

Зима уже вступила в свои права, и хотя снега было не так много, всего лишь по колено, передвигаться было трудновато. Санный путь укатали лишь на самых крупных трактах, тогда как небольшие обходные дороги по-прежнему были покрыты пушистым белоснежным покрывалом. От этого путь был неспешным, и даже ленивым, словно он — Себастьян подсознательно оттягивал момент встречи. Да и не по всем дорогам, пригодным для верховой езды могли проехать сани. Сейчас они пустые (лишь на козлах сидел лакей) ехали следом за всадниками. Себастьян подозревал, что Аннель вряд ли умеет держаться в седле, и решил не подвергать девушку ненужному риску.

На четвертый день пути, когда они остановились в трактире на ночь, один из гвардейцев подсел поближе к маркизу и осторожно начал.

— Милорд, кажется, третьего дня мы напрасно свернули с тракта. Еще вчера я заметил, что сильно забираем на запад. Этаким делом мы и в Тосмут не попадем, оставив его по левую руку. Сейчас мы с вами Суере — то есть уже западнее… — и, оборвав фразу на полуслове, лишь добавил: — Вы ничего не подумайте, но если нам нужно к усадьбе, то мы совсем не туда направляемся.

Себастьян, а именно он возглавлял кавалькаду, в безмерном удивлении поднял глаза на гвардейца. До него только сейчас дошло, что он вел людей в совершенно другую сторону.

— Черт возьми — Пауль! — выдохнул он. — Ты прав!..

Себастьян никак не мог объяснить свое поведение — вроде ехал себе и ехал, куда собирался. Он был погружен в думы о будущем и не обращал внимания на свои действия, ведь все вроде было как всегда. И тут раз — словно пелена с глаз упала!

Начать с того, что столицу он покинул не по самой удобной дороге, дальше больше… Получалось как в детских сказках — будто бы какой колдун или злой дух голову ему морочил.

— Утром выезжаем на восточную дорогу, и через Тосмут на дорогу в Истерс, — распорядился он, на что гвардеец лишь удовлетворенно кивнул.

Поутру, когда все были уже в седлах, и осталось лишь дать шенкеля коням, как Себастьяна вновь накрыло, и он едва удержал себя, чтобы не отдать дурной приказ — на юго-запад в Стейфоршир. От напряжения и желания сдержать себя, ему даже пришлось прикусить ладонь, затянутую по зимнему времени в теплую кожаную перчатку.

Уже когда они выехали за городскую черту и свернули на большой тракт, все тот же Пауль осадил своего жеребца, и прокричал удаляющемуся маркизу.

— Милорд, так мы все-таки в Крэймер едем?! Так вы сразу скажите…

Себастьян рывком натянул вожжи так, что бедное животное от неожиданности встало на дыбы. Едва не вылетев из седла, мужчина помотал головой из стороны в сторону, словно собака, отряхивающаяся от воды, а потом вовсе наклонился и, схватив горсть снега, утер лицо.

— Милорд, с вами все в порядке? — уточнил Томас — его камердинер. Даже его молчуна — а он мог не говорить неделями — проняло, и он забеспокоился о хозяине.

— Нет, — уже честно ответил Себастьян. — Хотя я и не знаю отчего.

— Милорд, — тут подъехал Пауль. — Мы куда все же направляемся? Вы твердите одно, а сами правите в другое место. Если это тайна, так вы так и скажите. И мы больше спрашивать не будем, а если надо так еще и подтвердим чего…

— Мы. Едем. В Адольдаг! — проговаривая так, чтобы каждую букву было понятно, произнес он. — И нам нужно только туда. И никакой тайны в этом нет.

Пауль пожал плечами.

— Угу, — кивнут он. — Пусть так. Однако и вы творите не совсем то, о чем говорите. И пусть все молчат и лишь я нет… Едва мы выехали из столицы — вы сам не свой. Вас будто бы подменили. Глаза поволокой, словно маковым отваром опоили. Речи рассудительные, а творите, словно вами черт руководит. А порой под нос бурчать себе что-то начинаете. За вами отродясь подобного не водилось, а тут…

Себастьян удивленно посмотрел в лица своих спутников. Те вполне серьезно смотрели на него, подтверждая правдивость слов гвардейца. Молчание затягивалось.

Наконец маркиз не выдержал.

— Раз со мной творится непонятное, вы езжайте первыми, а я за вами следом.

— А если чертовщина не прекратиться? — уточнил Пауль. — Что тогда?

— Тогда поедем в Стейфоршир, — отрезал Себастьян, лишь бы педантичный гвардеец отстал он него. Хотя сам он сильно сомневался, что теперь свернет не туда. Ему нужно было только в Адольдаг.

До самого вечера ничего необычного не происходило. И Себастьян уже начал думать, что временное помутнение рассудка прошло. Что все виноваты эти хлопоты и заботы, тягостные мысли об Аннель. А ведь как бы он не анализировал, как бы не пытался все разложить по полочкам и определить для себя — как же быть, ничего не выходило кроме как — если бы она не была женой Кларенса, то он бы был не против, чтобы она стала его женой. Да — строптивая, да — чрезвычайно своевольная, в отличие от женщин, к которым он привык, но может быть в этом-то и прелесть. Покорная, во всем соглашающаяся жена, в конце-концов, надоест, а ведь ее нельзя сменить как любовницу.

Еще тогда на балу он заметил, насколько она необычна в своем поведении, но рассудительна. Большую часть вечера она провела с отцом и его близким другом — графом Пенсери, и предусмотрительно держась подальше от Кларенса. Ему даже стало жаль ее и, не удержавшись, он пригласил девушку потанцевать. Несмотря на то, что танцевать она еще толком не умела, однако двигалась легко и грациозно. А усадьба?! Во что превратилась она после того, как Аннель все взяла в свои умелые ручки?! А ее слуги? Они ей доверяли безгранично и полностью. Готовы были выполнить любую ее просьбу. А настолько были преданны! Даже на его порой невинные вопросы тщательно подбирали слова для ответа, чтобы не сказать больше чем нужно…

— Да стой ты! — вывел его из раздумья неожиданно сиплый голос Пауля, похоже он сорвал его.

Себастьян обернулся и, обомлев, натянул поводья. Конь остановился, тяжело поводя взмыленными боками. Оказалось, он находился посреди поля, скрытого снегом, и единственным следом, что был на нем, оказался след его жеребца. Пауль на таком же взмыленном коне, доскакал до него. Сплюнув тягучую слюну на снег, он утерся рукавом, и, задыхаясь, спросил:

— Милорд, вы уже пришли в себя?!

— Я… — все что смог произнести Себастьян, а потом лишь судорожно кивнул. Язык отказывался повиноваться ему.

Он помнил как, перестроившись, они поехали по дороге, потом привал, потом вновь путь. Оставалась еще пара часов и должна была показаться деревня, в которой они собирались заночевать, как… Крик Пауля и он уже тут.

Уставший Пауль, а было видно, что этот здоровяк-гвардеец с трудом держится в седле, лишь матернулся на такой ответ и, отобрав у Себастьяна поводья, повел в поводу его жеребца обратно.

Выбирались они с полей больше часа. Пока Пауль не отдышался — он молчал, а когда смог говорить, невзирая на титулованность, начал костерить Себастьяна во все лопатки. А у того если бы волосы не были собраны в хвост, они бы наверное дыбом встали. Оказалось неожиданно, не говоря никому ни слова, он бросил коня в галоп прямо через чистое поле. Поначалу все опешили, потом пустились следом, окликая. Но когда поняли, что все их попытки бесполезны, ехать вслед за ним вызвался один Пауль, а остальные решили возвращаться по дороге обратно. Погоня продолжалась полтора часа. За это время они успели отмахать немалое расстояние. Последние полчаса, Пауль уже не пытался догнать, лишь кричал ему вслед, призывая остановиться, или просто материл по батюшке и по матушке, надеясь, что аристократическая гордость взыграет, и Себастьян развернется, чтобы надавать наглецу по морде.

— А почему обратно-то… — только и смог выдавить он, когда Пауль отвел душу.

— Так вы обратно стрекача и задали! Только не по дороге. Тракт петлю изрядную делает, так вы, похоже, прямками решили срезать. Теперь весь день пути коту под хвост! Как были в Суере, так там и заночуем. То-то удивится трактирщик, когда мы к нему на ночь глядя завалимся!

— Пауль, а куда я путь держал? — осторожно уточнил Себастьян. Он уже всерьез начал опасаться за свое душевное здоровье. Говорят, именно так порой проявляется сумасшествие…

— Да-к уж известно куда — в этот ваш Стейфоршир! Вы ж пару раз обернулись и рявкнули на меня. Уж на что я далеко был, и то расслышал. Вы туда так рветесь, словно от этого жизнь зависит, или какое государственное дело… — и немного смутившись, добавил: — Так может ну его, это имение? Подождет ваша маркиза, никуда не денется. Сидела почти год, так может, посидит еще? Неделей больше, неделей меньше — какая разница. Мне бабка рассказывала — если душа так требует в какое-либо место отправиться, так следует сделать. Говорят, так святая Маргарита до места своего исцеления дошла. Бабка ее очень почитала, и все мне ее житие пересказывала… Так вот у вас очень похоже.

Себастьян дернулся, аж едва с седла не свалился.

— Пауль, я что, так похож на святого?! — выдохнул он.

— Вы-то, конечно же, нет. Я вам так совет давал. Может, все же съездите в этот распроклятущий Стейфоршир? А уже потом в усадьбу?..

В его памяти услужливо всплыли благополучно забытые строки и отчаянный шепот отца: 'Вы будете стремиться быть вместе всей душой. Вы чувствовать друг друга будете на расстоянии'…

От неожиданного прозрения Себастьян вздрогнул так, что едва не рухнул с седла. Это что же выходит?! Его так накрывает оттого, что он всего лишь думает об Аннель?! А еще она не в Адольаге?! От таких мыслей его еще больше затрясло, и он даже не мог сразу сообразить от страха или от ярости. Ведь она нужна его величеству, нужна государству! В конце-концов, она нужна ему! В усадьбе с ней ничего плохого произойти не могло. Там она маркиза и… Господи, куда, а главное, зачем она направилась?

А дальше все было гораздо легче и проще. Едва Себастьян направил кавалькаду в нужном направлении, приступы беспамятства перестали накатывать. Как только он перестал сопротивляться, так все нормализовалось, и лишь по вечерам, легкий червячок беспокойства донимал его, напоминая, что следовало бы двигаться дальше, а не отдыхать, но удерживать себя в рамках было уже нетрудно.

Чем ближе они подъезжали к Стейфорширу, тем меньше становилось его беспокойство, но тем больше в душе разгоралась злость на поступок Аннель. Сколько он не размышлял, но так и не смог понять, зачем она покинула усадьбу. Зачем подвергла себя такому риску? Для чего?..

— Маркиз, мы еще долго перед этой дверью будем стоять? — как всегда желчно поинтересовался Пауль, едва Себастьян задумчиво замер перед ничем не примечательной дверью.

Ни слова не говоря, мужчина постучал. За дверью послышались голоса… Щелкнула задвижка и дверь распахнулась настежь, на пороге как изваяние самой себе замерла камеристка Аннель. Сомнений больше не осталось — она тоже здесь. Осторожно отодвинув девушку с дороги, Себастьян шагнул из темноты. В душе волной поднялся гнев, с порога он едва не начал отповедь, как все слова застряли в горле. Аннель с припухшим от слез лицом, повернулась к нему. Ее глаза в страхе расширились, когда она поняла, кого видит, а потом прерывисто вздохнула и плавно начала оседать вниз.

Все что оставалось Себастьяну — это рвануть вперед и успеть подхватить падающую девушку на руки.

Мне казалось, что на меня кто-то внимательно смотрит, и это словно зуд под кожей вызывало. Мне захотелось узнать, кто это может быть, однако глаза удалось открыть не сразу — голова был тяжелой, а все тело наоборот ватным. Как сквозь туман начали всплывать воспоминания сегодняшнего дня: мой поход на базар, грабители, приехавший…

Вот тут я рывком села и осмотрелась вокруг. Оказалось, что до этого я лежала в кровати у себя в комнате, рядом на постели, чуть склонившись надо мной, сидел никто иной как Себастьян. От моего резкого движения, чтобы не стукнуться носами, мужчина быстро подался назад и попытался придать своему лицу незаинтересованное выражение. Он что, собирался?..

— Наконец-то вы очнулись, — несколько хрипловато констатировал Себастьян, сбивая меня с мысли. В голосе просквозило смущение, словно его поймали на недозволенном. И чтобы исправить положение, тут же, уже гораздо язвительнее добавил: — Думаю, все же не стоило так нервничать при моем появлении.

Но я пропустила его явно саркастическую фразу мимо ушей. На языке вертелся один единственный вопрос.

— Как вы меня нашли?! — мой голос оказался тоже хриплым, поскольку спросила я тихо, едва ли не шепотом.

— Если мне нужно, я могу многое, — уклончиво ответил он. — Лучше скажите, зачем вы сбежали?

— Никто не сбегал! — тут же вскинулась я.

— Да? — мигом завелся Себастьян. Его вздернутая бровь и то, насколько много язвительности он вложил в такое короткое слово, указывали, что он мне не поверил. — А что это тогда, по вашему мнению, было?

— Деловая поездка! — нашлась тут же.

— И только поэтому вы были заплаканы, а когда я появился, вовсе упали в обморок?

— Неудачная сделка!

— Неужели?! — иронии в его тоне прибавилось на порядок. — И позвольте тогда спросить, что же это за сделка была такая?

— Не ваше дело! — все больше распалялась я. — Я… я…

— Вы?.. Вы?.. — поощрительно продолжил он, но тут до меня дошло, что я как идиотка загнала себя в угол, и теперь нужно было как-то выкручиваться, продолжая отрицать очевидное.

— Вообще, какое право вы имеете допрашивать меня?! — лучшая защита, все же нападение. И я пошла в атаку: — Кто вам право такое дал?! И что вы вообще здесь делаете, и что вам от меня нужно?!

Наш разговор, если его можно было так назвать, все так же проходил на полутонах, и мой напор был не настолько грозен, каким должен бы быть, однако тон отчего-то повышать не хотелось, и мы по-прежнему перепирались шепотом.

— Столько вопросов, и ни одного ответа на мой, — покачал головой Себастьян.

Весь его внешний вид говорил, что теперь наш необычный спор его забавляет.

— А я и не собиралась отвечать, поскольку это совершенно не ваше дело! Вы… Вы мне не муж, чтобы я перед вами отчитывалась! — нашла я последний аргумент. — А вот я, — тут я невежливо ткнула ему пальцем в грудь, — поскольку это меня касается, вправе требовать ответа на свои вопросы! И первый из них таков — что вам от меня нужно?

— Вы про 'делаете' забыли, — услужливо напомнил Себастьян, осторожно завладевая моей ладонью.

От возмущения я задохнулась, а он, вмиг скинув свою напускную веселость, продолжил, так и не отпустив моей руки:

— Вас желает видеть его величество, и я прибыл сюда, чтобы доставить вас ко двору. Это сразу ответ на оба ваши вопроса.

— Но я не желаю! — возмущенно начала я, пытаясь вырвать свою руку из такой нежной, но железной хватки. Поняв мои намерения, Себастьян разжал ладонь и покачал головой. Похоже, наш разговор совсем перестал забавлять его.

— Вы не можете что-либо желать или не желать, когда желает король. И если необходимо, чтобы я доставил вас к нему, я это сделаю.

— Зачем? — удивилась я. — Зачем я королю?! Что от меня требуется? И почему я… — и тут меня осенило: — Я не поеду! В столице Кларенс! Я не хочу его видеть! Он опять начнет домогаться… И вообще!..

Но все мое негодование, мужчина отмел в сторону.

— После того, как вы встретитесь с королем, думаю, претензий со стороны Кларенса больше не будет. Вас поселят во дворце и…

Вот тут я взревела белугой, поскольку после таких слов я сделала один единственный вывод.

— Я не буду спать с королем!..

Себастьян опешил, даже поперхнулся, пытаясь что-то сказать, но пока не отдышался, ни слова не произнес. Я же все это время как разъяренная фурия смотрела на него.

— А кто вам сказал, что я?.. — начал он, при этом его лицо приобретало все более и более удивленное выражение, а брови ползли вверх, образовывая две идеальные дуги. — Да если бы у меня хоть мысль подобная закралась… Да… Но… Господи! Да леди Иннес приказала бы меня пристрелить! И была бы в своем праве!