Операция «Смоленский капкан», или Пропавший обоз НКВД Костенко Александр

Смоленская область, август 1941

Прошло около двух часов, как Пустовалов с тремя бойцами ушёл в сторону Сокольников. Перегрузка ящиков с ценностями давно была завершена, два пустых грузовика надёжно замаскировали, загнав машины на дно заброшенного карьера и обрушив на них огромный пласт песка. Гудков опять в который раз посмотрел на часы: «Как медленно течёт время!» На душе было муторно и тревожно. Хорошо ещё, что ночь выдалась такая пасмурная и тёмная, на чёрном небе — ни звёздочки. Около четырёх часов утра Гудков незаметно для себя задремал, привалившись спиной к огромной сосне, и не сразу проснулся, когда сквозь беспокойный сон услышал голос старшего инкассатора:

— Товарищ майор, проснитесь!

Поднявшись и тряхнув головой, отгоняя последние остатки сна, Гудков сразу услышал звуки далёкого боя и посмотрел вверх. Над Сокольниками уже разлилось зарево пожара, окрасившего небо над тёмной стеной леса в малиновый цвет.

— Иван Тимофеевич, — продолжая прислушиваться, Гудков надел фуражку и застегнул верхнюю пуговицу на кителе, — собирайте людей. Через десять минут выступаем. Вперёд вышлите разведку на трофейном мотоцикле.

— Есть, — козырнул старший инкассатор и растворился в предрассветном тумане.

Расчёт Гудкова полностью оправдался. Успешно миновав опасный участок, колонна без особого труда форсировала вброд безымянную речушку и углубилась в лес. Только когда позади осталось около десяти километров лесной дороги, Гудков позволил себе перевести дух и отдал команду остановиться. Следовало разведать подступы к находившейся в трёх километрах впереди деревне Смирновке, а кроме того, дождаться группу Пустовалова. Разведка вернулась быстро. Оказалось, что немцев в этом населённом пункте нет. Путь был свободен. Немного тревожило отсутствие капитана Пустовалова, однако, Гудков всё же принял решение следовать дальше. Миновав деревню, колонна упорно продолжала двигаться вперёд. Около трёх часов пополудни далеко впереди, где скрылся за поворотом лесной дороги мотоцикл разведки, раздался взрыв и послышалась беспорядочная стрельба. Первая машина, в которой ехал Гудков, резко затормозила. Майор выскочил из грузовика. Стрельба впереди постепенно стихала, и вскоре уже сквозь характерную трескотню немецких автоматов нельзя было различить ни одного винтовочного выстрела. Потом раздался взрыв гранаты и наступила тишина. Дело явно принимало скверный оборот.

— Сидоров, быстро сдай метров сто назад и сворачивай в лес, на заросшую просеку, там увидишь, — Гудков хлопнул по плечу водителя полуторки. — Иван Тимофеевич, бери трёх бойцов и ко мне!

— Значит, так. Немедленно и тщательнейшим образом маскируем следы колёс на съезде с дороги и отходим в лес. Двигаемся цепью. Задача — прикрываем колонну. Всё ясно?

— Так точно, — старший инкассатор вытащил наган из кобуры и повернулся к бойцам. — За мной!

Вскоре и без того узкая и заросшая молодняком просека закончилась. Головная машина упёрлась капотом в огромную вековую сосну, неизвестно каким образом выросшую посреди лесной дороги. Впрочем, у подножия этого исполина дорога и заканчивалась.

— Приехали, — сплюнул с досады Гудков, — стоп.

— Ну, и что делать будем, майор? — старший инкассатор устало опустился на подножку машины.

— Занимай оборону, Иван Тимофеевич, дай команду бойцам окопаться, — Гудков жадно затянулся папиросой, — а я пройду вперёд, осмотрюсь вокруг.

— Добро.

Пройдя по бору около километра, Гудков вышел на небольшую поляну, сплошняком заросшую малиной. Ягодный кустарник рос густо, намертво переплетённые меж собой ветви местами достигали двухметровой высоты. Несколько кривых одичавших яблонь безнадёжно тянули вверх почти голые корявые ветви, пытаясь пробиться к солнечному свету сквозь мощные кроны корабельных сосен. По всему было видно, что в давние времена здесь жили люди. С трудом пробираясь через заросли, Гудков внимательно смотрел по сторонам. Наконец, он увидел то, что искал. Край сплошь покрытого мхом фундамента, сложенного в незапамятные времена из больших гранитных блоков. Забравшись на каменное сооружение, майор почти сразу увидел небольшой провал в земле, чернеющий среди кустов. Встав на колени, Гудков стал расширять ход, разгребая руками почву, пока под толстым слоем прелой листвы, перемешанной с глиной, не показались первые каменные ступени, ведущие вниз. Решение возникло мгновенно. Стремительно поднявшись на ноги, майор бегом бросился обратно.

Совещание с Иваном Тимофеевичем заняло не больше минуты. Из-за безвыходности сложившегося положения было решено сделать «захоронку» с ценностями в обнаруженном погребе. Тщательно всё замаскировать, потом вернуться к Сокольникам, ввязаться в бой с немцами и, бросив пустые машины, уводить неприятеля назад, в сторону Гусевки. В ходе боя разделиться на две группы и, попытавшись оторваться от врага, лесами пробираться в сторону фронта. Определившись с составом групп и наметив по карте маршруты отхода, они приступили к разгрузке автомашин.

«…Частный боевой приказ

заместителя командующего войсками Резервного фронта командующему войсками 24-й армии на подготовку к отражению наступающего противника (3 августа 1941 г.)

Вручить немедленно

Командарму 24

ШТАБ РЕЗЕРВНОГО ФРОНТА. ГЖАТСК. 3.8.41 18.00

20 и 16 армии из района Смоленска поспешно отступают в восточном направлении. Противник принимает все меры для того, чтобы на плечах отступающих войск ворваться в нашу оборонительную полосу.

ПРИКАЗЫВАЮ:

Не допустить прорыва противника в систему обороны дивизий 24 армии; для этого необходимо:

1) Пропустив основную массу отходящих наших сил на каждом отдельном направлении, задержать продвижение противника заградительным артиллерийским огнём.

2) Привести в состояние готовности для немедленного действия все участки минирования для взрыва мостов и дорог, а при появлении противника немедленно произвести взрывы на определённых направлениях.

3) Заминировать все участки, предусмотренные планом минирования, в последний момент при непосредственной угрозе наступления противника.

4) В 6–8 км от переднего края вести разведку небольшими пешими партиями (от отделения до взвода)».

Смоленская область, август 1941

Гудков лежал в густых зарослях папоротника и, крепко стиснув зубы, пытался сдержать стон. Ранение в ногу было неопасным, сквозным, но очень болезненным. Кость, к счастью, была не задета, так, по крайней мере, после поверхностного осмотра заявила Леночка, сейчас занятая перевязкой раненой ноги майора.

— Ну, потерпите ещё немного, — ласково приговаривала она, быстро и умело наложив жгут и зубами разрывая уже третий по счёту индивидуальный пакет.

Прошло всего несколько часов, как бойцы сложили ящики в подземелье, а майор со старшим инкассатором тщательно замаскировали вход и, отойдя в сторону от бойцов, занявших оборону, сожгли все сопроводительные документы, включая оба экземпляра описи груза. Потом, разделившись на две группы по пять человек, они заняли позицию на окраине Сокольников. Сначала всё шло точно по задуманному плану. Они успешно навязали немцам бой и начали отходить, уводя наседающих немцев всё дальше от спрятанных ценностей. Гудков видел, как старший инкассатор, установив пулемёт «Максим» в кузове полуторки, отстреливался от преследовавших его фашистов. Дождавшись, пока полуторка с первой группой и преследовавшими их немцами на пяти мотоциклах с колясками и бронетранспортёре скрылась из виду, группа Гудкова ворвалась в деревню и, забросав гранатами несколько немецких танков, стала отходить на юго-восток. Немцы быстро опомнились, и Гудков, потеряв трёх бойцов, лишь с большим трудом смог оторваться от преследования. В результате из его группы уцелели только он и медсестра, спасённая Пустоваловым в Гусевке и колдовавшая сейчас над его раной. Несмотря на тяжёлое положение, план в целом удался. Теперь необходимо было обдумать ситуацию и принять меры к переходу линии фронта. Примерно определив своё местонахождение, Гудков принял решение двигаться строго на восток. Однако было ясно, что с таким ранением далеко не уйдёшь. Майор тяжело вздохнул, вытащил пистолет и, выщелкнув магазин, пересчитал патроны. Всего пять штук. Негусто. Но ничего, бог даст, этим добром ещё разживёмся.

— Ну, красавица, — Гудков ласково посмотрел на Лену, — найди мне крепкую палку и пойдём потихоньку.

— Конечно, товарищ майор, — Лена помогла Гудкову подняться и, подставив плечо, крепко обхватила командира за талию.

Москва, Лубянка, август 1999

— Товарищ генерал, из иностранцев, прибывших в Россию за последние три месяца, заслуживают внимания всего несколько человек. Наиболее перспективная для нас фигура, по заключению аналитиков, — некто Отто Валенберг, 1917 года рождения, немец, прибыл из Ганновера. В нашей стране уже второй раз. Первый раз он посещал СССР, как вы уже поняли, в мае 1974 года. Цель поездки, как и в прошлый раз, — туризм. Остановился в гостинице «Пекин», в разговоре с гидом выразил желание посетить Смоленск. Вместе с ним в Москву прилетели: Ганс Фишер, 1969 года рождения и Гюнтер Браун, 1967 года рождения. Заслуживает особого внимания тот факт, что оба они, по нашим данным, — бывшие сотрудники службы военной контрразведки ФРГ, так называемой МАД. В общем, судя по всему, те ещё перцы. Вот их фото, — я положила на стол перед генералом несколько цветных снимков. — Прилетели в Москву ещё 29 июля, в аэропорту Домодедово сразу взяли напрокат машину. Так что теоретически они вполне могли тридцатого июля, когда был застрелен господин Шварц, быть в Смоленске. Сейчас за ними установлено круглосуточное наблюдение, дистанционная «прослушка» и прочие прелести жизни. Изучаются записи камер видеонаблюдения, установленных на Минском шоссе, послан запрос на арендованную ими автомашину в ГИБДД, — закончив доклад, я села.

— Дай бог, чтобы вы не ошиблись, — Тарасов опять взялся за свои любимые очки. — Ну, теперь это забота служб наружного наблюдения. Надеюсь, в гостиничном номере «жучки» не стали устанавливать?

— Обижаете, товарищ генерал, мы же всё понимаем. Они же «спецы» из контрразведки. К чему сразу расстраивать людей? — Суходольский почесал гладко выбритый подбородок и хитро мне подмигнул.

Тарасов подозрительно покосился на Мишку и продолжил:

— Всё понятно. Службу наружного наблюдения вы нагрузили работой, а что сами думаете делать?

— Прокатимся по наиболее вероятному маршруту смоленской колонны, я тут набросала на досуге примерную схемку. Осторожненько опросим жителей окрестных деревень, должен же кто-то ещё остаться в живых и помнить те лихие годы.

— Добро. Продумайте свою «легенду» и выдвигайтесь. С местными органами МВД старайтесь никоим образом не пересекаться. В общем, действуйте полностью автономно. Если вдруг появится какая-либо новая информация, я вам незамедлительно дам знать. Все свободны.

Когда за сотрудниками закрылась дверь, Тарасов сел за стол, достал из ящика стола фляжку и плеснул себе полстакана коньяка. Выпил залпом, крякнул от удовольствия и нажал кнопку в столешнице.

— Полковника Саботажа ко мне, срочно!

— Разрешите? — на пороге появился первый заместитель Тарасова. Невысокого роста, с полным, почти круглым и, на первый взгляд, наивным лицом, получив утвердительный ответ, одёрнул мешковато сидевший на нём китель, бочком протиснулся в кабинет и осторожно присел на краешек стула. Ни дать ни взять — бухгалтер занюханного колхоза. Но в управлении хорошо знали, что за его абсолютно безобиднейшей, для непосвящённых, внешностью скрывается непревзойдённый мастер рукопашного боя, способный в одиночку перебить с десяток американских «зелёных беретов», причём, как говорится, — «без шума и пыли». Были, знаете ли, прецеденты, ещё во времена Карибского кризиса.

— Вот что, полковник, завтра с утра снимай наружное наблюдение с немецких гостей. «Прослушку» пока оставим, мало ли что, но топтунов наших убирай, и пускай те не приближаются к немцам даже на «пушечный выстрел». Иначе, чует моё сердце, спугнём этих прохвостов, помнишь, как англичан тогда, в восьмидесятом? То-то. По ним сейчас плотно работает группа Суходольского. Я думаю, они сами справятся, тем более что игра не сегодня так завтра переместится в район смоленского лесного массива. А там другие правила игры, сам знаешь. В общем, группу Суходольского пока в известность не ставить. Я так понимаю, «фрицы» сами на них выйдут…

Смоленская область, август 1941

Иван Тимофеевич с трудом повернулся на бок. Адская боль в правом боку, куда угодила фашистская пуля, казалось, пронзила его насквозь. И всё же, превозмогая себя, он нашёл силы и посмотрел на улицу. Сквозь щели в дощатом сарае, куда его бросили немцы, отчётливо были видны: кусочек пыльной улицы, край какого-то деревенского дома и старая яблоня, сплошь усыпанная крупными зелёными яблоками. «Антоновка, — отрешённо подумал старший инкассатор, — ещё не успела созреть». Рядом послышался шум подъехавшей автомашины, хлопнула дверца. Скрипнув несмазанными петлями, распахнулась дверь в сарай. Старший инкассатор зажмурился от яркого солнечного света, хлынувшего внутрь.

— Ну, здравствуй, краснопёрый, не узнаёшь?

Иван Тимофеевич, с трудом разлепив заплывшие глаза, посмотрел на вошедшего. Перед ним стоял, заслоняя весь дверной проём и тяжело опершись на резной деревянный посох, толстый эсесовец с капитанскими знаками различия. Присмотревшись, инкассатор не поверил своим глазам. В этом среднего роста, заплывшем жиром седом старике сейчас лишь с большим трудом, но всё же можно было узнать щеголеватого штабс-капитана царской армии, с которым Иван Тимофеевич вместе служил под началом прославленного генерала Баратова в Персии. Потом, правда, судьба-злодейка развела друзей по разные стороны баррикад. И сразу всплыла в памяти их последняя встреча. Тогда в далёком 1919 году Иван Тимофеевич — красноармеец пулемётной роты — неожиданно столкнулся со своим бывшим другом во время жестокого боя с деникинцами за станицу Богатую под Астраханью.

— Ну, что молчишь? Постарел? Ты тоже весь седой как лунь, сразу и не признать. А я смотрю твои документы и всё гадаю. Думаю, неужели ты. Даже рана от твоей шашки на плече снова заныла. Столько лет не давала о себе знать, а тут вдруг разболелась. Что, думал: утонул штабс-капитан в Каспийском море?

— Не такая уж ты важная персона, Вольдемар, чтобы столько лет думать о тебе. Сколько я вас «золотопогонников» на том обрыве положил? Были чинами и повыше, — ответил старший инкассатор сквозь зубы. — А ты что же, теперь под фашистов лёг?

— Я, мил человек, если помнишь — немец, и эту вашу советскую власть душил и душить буду. Вот так-то. А ну-ка, вытащите его на солнышко, хочу поближе посмотреть на дружка своего бывшего, от которого я чуть было смерть лютую не принял, — Шварц повернулся к солдатам и махнул рукой.

Двое ринулись в темноту сарая, и, грубо схватив Ивана Тимофеевича под руки, поволокли к выходу, и бросили к стволу старой яблони. Боль в боку стала настолько сильной, что глаза раненого заволокла кровавая пелена. Сквозь шум в голове до него снова долетел скрипучий голос Шварца:

— Да было времечко. Помнишь, Персию, октябрь 1915-го? Экспедиционный корпус генерала Баратова? Мы ведь с тобой в разведку вместе столько раз ходили. Забыл небось, как по Георгиевскому кресту, да по 25 рублей за взятого «языка» получили. Подумать только! Целое состояние, как тогда нам казалось. Только потом ты к красным переметнулся, предал царя и Отечество. И друга своего бывшего чуть не зарубил на том обрыве.

— Так уж вышло, Вольдемар. Назад теперь ничего не вернуть, — Иван Тимофеевич устало закрыл глаза.

— А я ведь, тогда в 1919-м, несмотря на страшную рану от твоей шашки, по берегу моря до Баку добрался. И, кстати, знаешь, с кем там поручкался? С самим Лаврентием Берией, наркомом вашим. Правда, фамилия тогда у него другая была. Дай бог памяти — Лакербая, кажется. Там в Азербайджане, мы с ним на англичан вместе работали. Должник он мой теперь на веки вечные. Много он тогда соратников Сталина вашего англичанам выдал. Как расставались, со слезами и соплями просил меня не выдавать большевикам его тайну.

— А ты что же? — тихо спросил Иван Тимофеевич.

— А я молчу, только тебе и рассказал секрет этот. Не чужой ты мне всё ж человек. Ты, правда, тоже у большевиков, видать, большой шишкой стал. Гляди-ка: старший инкассатор Смоленского отдела Главювелирторга. Поди много золотишка через твои руки прошло?

— Золотишка-то много, только не моего, а народного, — каждое слово давалось ему с большим трудом.

— Не смеши меня, Иван, откуда у русского народа золото? Всё это наше, кровное, большевиками у нас с тобой отнятое. Впрочем, хватит о прошлом. У меня к тебе всего один вопрос. Вот этот предмет тебе знаком? — Шварц наклонился к Ивану совсем близко, развернул кусок ткани и показал лежащий на ней продолговатый предмет.

Солнечные блики, отражаясь от золотой поверхности предмета, запрыгали у старшего инкассатора перед глазами. По спине ручьями потёк пот. На протянутом инкассатору куске ткани лежал слиток золота из Смоленского банка.

— Нет, — только и смог он выдавить из себя.

— Странно, такие огромные ценности вывозятся из банка, а старший инкассатор ни сном ни духом? А с чего бы это ты тогда из полуторки «тачанку» с пулемётом смастерил, как в старые добрые времена, да не к линии фронта пробивался, а вовсе даже, наоборот, — на запад? Молчишь? Ну ничего, сейчас я тебя разговорю, — Шварц повернулся к солдатам. — Приведите ко мне его девку.

С трудом разлепив глаза, инкассатор вдруг увидел собственную дочь. Бандиты крепко держали её за руки. Спутанные белокурые волосы полностью закрывали лицо девушки, голова бессильно свесилась в сторону. Порванный сарафан бесстыдно открывал девичью грудь со следами кровоподтёков, по обнажённым стройным босым ногам тоненькой струйкой сбегала на землю кровь, смешиваясь с серой пылью на дороге.

— Извини, — ухмыльнулся Шварц, — я смотрю, мои казаки уже успели позабавиться немного. Вообще-то, — бандит, играя маузером, подошёл к девушке и, подняв её лицо за подбородок, стволом пистолета убрал волосы, — я их понимаю, уж больно хороша, чертовка. Но теперь, сам понимаешь, жизнь дочери в твоих руках. Показываешь мне место, где вы спрятали золото, и я отпускаю вас обоих на все четыре стороны. Надеюсь, ты не допустишь, чтобы твою дочь мои орлы «по кругу» пустили? Думаю, долго она этого развлечения не выдержит. Ну, как тебе моё предложение?

Инкассатор поднял глаза. Посмотрел внимательно на дочь, как бы запоминая навсегда, собрал последние силы и бросился на Шварца. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как три тяжёлые пули из белогвардейского маузера разорвали ему грудь, и он, споткнувшись на бегу, упал на пыльную дорогу, к ногам своей дочери. Сквозь пелену, застилающую глаза, Иван Тимофеевич успел угасающим взглядом умирающего различить лицо человека в немецкой фуражке с высокой тульeй, склонившегося над ним. Это был капитан Пустовалов…

Смоленская область, август 1999

Поиски в Смоленской области мы решили, не мудрствуя лукаво, начать с места обнаружения нами золотого слитка. После тщательного и вдумчивого изучения карты местности быстро стало понятно, что наиболее приоритетным в плане самого пристального нашего внимания должно стать следующее направление: берег реки Вопь, где в далёком сорок первом проходила переправа 152 стрелковой дивизии, далее на район деревень Гусевка — Сокольники. Однако саму деревню Сокольники рассматривать как промежуточный, либо тем паче конечный пункт движения колонны не приходилось. По архивным данным, в августе 1941 года в этом населённом пункте практически постоянно стояли регулярные части танковой армии Гудериана, а, точнее, — ремонтные мастерские. Таким образом, вероятность того, что колонна каким-то мистическим образом проскочила мимо этого, под завязку забитого немцами, населённого пункта, равнялась практически нулю. Что касается Гусевки, то она была почти целиком сожжена наступающими немецкими частями, и именно в силу географических особенностей этой местности колонна её обойти никак не могла. Ибо на карте было чётко видно, что дорога, ведущая на Гусевку, с обеих сторон была плотно зажата непроходимыми болотами. Таким образом, у колонны после переправы через Вопь был только один путь — на Гусевку, а вот дальше, на протяжении примерно пятнадцати километров до Сокольников, возможны были варианты. Правда, посидев минут десять, задумчиво глядя на карту и покусывая карандаш, я поняла, что и этих вариантов, как говорится: «с гулькин нос». Скорее всего, колонна затерялась где-то между этими деревнями. Правда, имели место и сразу образовавшиеся на нашем пути трудности. Так, например, деревня Гусевка, недвусмысленно упомянутая в рапорте капитана Васюка и чётко обозначенная на «двухкилометровке» Генерального штаба Красной Армии, составленной ещё в 1946 году, таинственным образом отсутствовала на карте Генерального штаба Советской Армии 1985 года. И, хотя такие неувязки случаются сплошь и рядом. По причине небывалой скорости вымирания наших деревень, обычно населённые пункты всё же оставляют на своем месте. Просто на полотне карты добавляют обозначение «нежил», что трактуется всеми, даже отдалённо сведущими в картографии индивидуумами, «как нежилой населённый пункт». По счастью, карта 1946 года у нас всё же имелась, и придерживаться мы решили всё-таки её. Прибыв на место, мы невольно залюбовались раскинувшимися вокруг пейзажами. Неширокая речка Вопь своими песчаными берегами, негусто поросшими молодыми сосенками и берёзками, навевала сюжеты старинных русских сказок и баллад.

Место, наиболее удобное для переправы, мы нашли сразу, в силу того, что хотя деревня Гусевка с географических просторов нашей необъятной Родины давно исчезла, но дорога-то к ней осталась! По счастью, на местности присутствовал также и зачем-то восстановленный после войны мост, героически уничтоженный перед самым носом наступающих немцев капитаном Васюком. Вот с него, я имею в виду мост, а не Васюка, мы и решили начать. Загнав в ближайшие кусты орешника наш «Лендровер», мы расчехлили хитроумную поисковую аппаратуру и приступили к делу.

Чего только нам не попалось за неполных три часа поиска! Пара насквозь проржавевших винтовок системы Мосина — а попросту говоря — «трёхлинеек» без лож, несколько ручных гранат РГД без запалов, с ребристыми рубашками и без, немецкие и советские каски, ржавые пулемётные ленты, сапёрные лопатки, бесчисленное количество гильз всевозможных калибров, ржавые советские четырёхгранные штыки, затворы от винтовок, россыпи позеленевших от времени патронов, мятые немецкие противогазные бачки и даже орден «Красной Звезды» с облупившейся эмалью, но чётко читающимся номером. Однако основную трудность для поиска представляли осколки мин и снарядов, которыми, казалось, был до отказа нашпигован каждый сантиметр земли в радиусе более километра вокруг моста. Первый день поиска уже клонился к закату, а ничего, хотя бы косвенно указывающего на факт прохождения здесь именно нашей колонны, мы так и не нашли.

Перекусив тушёнкой с гречневой кашей и с наслаждением выкурив по сигарете, мы слегка приуныли.

— А что это ты на меня так смотришь? — насторожился Мишка, поймав мой задумчивый взгляд, блуждающий от моего напарника до безмятежной глади реки и обратно. — Уж не хочешь ли ты сказать…

— Хочу, Мишаня, ещё как хочу! Ты же сам всё понимаешь. На берегу ничего, представляющего для нас интерес, нет. Это очевидно. И видит Бог, я старалась как могла, — в доказательство этому я бесстыдно задрала юбку и продемонстрировала Мишке свои исцарапанные коленки. — Хотя подожди, запроси Москву, пусть по номеру ордена «Красной Звезды» определят хозяина. Чем чёрт не шутит. Надежды мало, но всё же, — посоветовала я, энергично отмахиваясь от уже порядком надоевших нам комаров.

Суходольский явно нехотя поплёлся к «Лендроверу» звонить генералу, а я, едва он скрылся в кустах, не в силах более терпеть зуд от комариных укусов, бросилась к реке, срывая с себя одежду, и нагишом прыгнула в воду. С наслаждением поплавав минут десять, я заметила долговязую Мишкину фигуру, грустно маячившую на берегу.

— Отвернись, — коротко бросила я ему и, уже выбираясь на берег, натягивая юбку прямо на мокрое тело и слушая Мишкин доклад, поняла, что с орденом тоже ничего не срослось. К сожалению, принадлежала данная находка некоему младшему лейтенанту Горохову А.В. И, хотя ветеран, по счастью, был, как оказалось, ещё жив и здоров, службу в августе 1941 года он проходил в 152 стрелковой дивизии, в составе которой и был ранен при переправе через реку Вопь. А следовательно, к разыскиваемой нами колонне отношения иметь не мог.

— Ну, мой милый друг, я окунулась, теперь очередь за тобой. Так что давай, без лишних слов доставай акваланг, до темноты как раз успеешь проверить акваторию, — ехидно похлопала я его по плечу.

— Ну что за денёк? Слушай, а если и на дне ничего нет? Если этот Васюк с перепугу всё перепутал? Тогда что?

— Видишь ли, Михаил, всё дело как раз и заключается в том, что капитан Васюк, даже при всём своём желании напутать ничего не мог. Он давал показания в 1944 году, и не где-нибудь, а в СМЕРШе. А там напутать было просто невозможно. Можешь мне поверить на слово. Я знаю, что говорю. Мне дед рассказывал, как в этой милой «конторе» умели расспрашивать. В общем, я прошу тебя просто тупо проверить русло реки в районе моста, и если, к несчастью, там тоже ничего не обнаружится… Я говорю — к несчастью, потому как тогда придётся устанавливать всех тех несознательных жителей несуществующей ныне деревни, которые, охваченные жаждой личной наживы, наверняка давно сдали несчастные останки наших грузовиков в металлолом. А этот прискорбный факт мог иметь место очень давно, и как следствие этого, установить алчных расхитителей социалистической собственности будет практически невозможно. Но устанавливать их всё равно придётся, и не кому-нибудь, а именно нам. И, кроме того, как ты понимаешь, в кратчайшие сроки. Уж поверь мне на слово, это будет та ещё песня. А генерал, пока мы не принесём ему ответы на абсолютно все вопросы, да ещё на блюдечке с голубой каёмочкой, как говаривал всем известный Остап Бендер, с нас всё равно не слезет. Я ясно выражаю свои мысли? Так что, если перспективы тебе понятны, то поскорее облачайся в свой костюм ихтиандра и ныряй до посинения. И пожалуйста, очень тебя прошу, найди мне эти проклятые грузовики.

Глядя на грозного майора ФСБ Суходольского, который, надев левую штанину гидрокостюма, прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в правую, я, как ни старалась, не смогла сдержать улыбки. Наконец, Мишка облачился полностью и, злобно зыркнув на меня через маску, исчез под водой.

Искомые обломки грузовиков, причём обоих, он нашёл сразу. Правда, не прямо под мостом, как ожидалось, а несколько правее. То ли их на несколько метров отбросило взрывом, то ли оттащили чуть в сторону, когда восстанавливали мост. А, может, новый мост просто построили несколькими метрами левее. Впрочем, это не имело уже абсолютно никакого значения. По подводным снимкам, сделанным Суходольским и в авральном порядке по спутниковому каналу связи отправленным в Москву генералу, эксперты в течение нескольких часов определили, что покоящиеся на дне реки Вопь покорёженные обломки принадлежат грузовым автомашинам, именуемым в простонародье «полуторками». Кроме того, по характерным повреждениям наши эксперты пришли к однозначному выводу, что данные автомашины:

«…первоначально представленные Вами на экспертизу фотографии механизмов и агрегатов идентифицированы как фрагменты двух автомашин ГАЗ АА, которые, несомненно, имели огневой контакт со стрелковым оружием, а впоследствии были разрушены с использованием взрывчатого вещества — вероятнее всего, тротила…»

Это была маленькая, но всё же победа. Кроме того, мы решили, так сказать, «наудачу» проверить металлодетектором противоположный берег реки и возле одной из опор моста, среди бесчисленной россыпи ржавых гильз от «трёхлинейки», совершенно неожиданно отыскали слегка потемневший от времени серебряный кругляшок — полтинник 1924 года выпуска. Конечно, это могли быть так называемые солдатские потери, но… Всё это, вместе взятое, было уже не просто теоретическим предположением, основанным на логике и карте местности. Это были уже настоящие полновесные факты, подтверждающие, что мы на верном пути. Глядя на по-детски счастливое лицо своего напарника, я всё отчётливее начинала понимать, что до окончательного завершения дела нам ещё очень далеко. Но я даже не предполагала тогда насколько.

Проскочив по просёлочной дороге ещё несколько километров, мы въехали в Гусевку. Вернее, самой деревни уже давно не было и в помине. А те несколько покосившихся и почерневших от времени, крытых полусгнившей дранкой бревенчатых строений непонятного назначения с провалившимися крышами назвать можно было, скорее, развалинами какого-то затерянного в лесах хутора, нежели деревней. Сильно разросшаяся бузина и непроходимые дебри малины в человеческий рост вплотную обступили еле угадывающуюся среди исполинских листьев подорожника дорогу. Поверх всего этого буйства дикой природы то там то сям виднелись наполовину разрушенные печальные остовы печных труб, покрытые толстым слоем жирной сажи, а одичавшие яблони грустно покачивались между ними на ветру, издавая при этом поистине кладбищенские стоны. Вот такая жуткая картинка встретила нас на втором этапе нашего трудного пути. Мы в растерянности остановились посреди дороги, не представляя даже примерно с чего начать. Пришлось начать по старинке, как говаривали ещё наши предки, — «от печки».

При ближайшем изучении окрестностей стало понятно, что не так давно эта старая деревня стала объектом варварского разграбления со стороны так называемых чёрных копателей. Немногие, чудом уцелевшие под натиском времени стены, зияли свежeпробитыми дырами, с торчащими во все стороны кусками дранки. Из печей были выворочены изрядные фрагменты кладки, фундаменты везде грубо разворочены. Кое-где, правда, сохранились небольшие элементы дивной красоты печных изразцов явно старинной, ещё дореволюционной работы. Повсюду в бесчисленном количестве были разбросаны старые чугунки с облупившейся эмалью и без, груды битого стекла блестели в зарослях крапивы точно копи царя Соломона. Вволю набродившись посреди всего этого строительного мусора и уже не чуя под собой ног, мы, наконец, выбрались на обочину дороги и в полном отчаянии завалились в траву.

— Найти в этом хаосе что-либо определённое можно только чудом, — вздохнул Суходольский и в сердцах пнул изрядный ком земли, случайно подвернувшийся ему под ногу. Ком подлетел в воздух, мягко шлёпнулся на дорогу и покатился под уклон, оставляя за собой дорожку из каких-то блестящих предметов. Мы подскочили, как ужаленные и бросились следом. На песке, отливая на солнце серебром, как ни в чём ни бывало мирно лежали три монеты.

— Вот тебе и чудо, — приговаривала я, с усердием стирая глину с серебряных рублёвых монет 1924 года выпуска.

— Суходольский, свяжись с генералом. Доложи обстановку. Заодно узнай, как там себя ведут наши немцы. Не собираются ли на экскурсию в Смоленск.

Но не успел Мишка взять из машины спутниковый телефон, как раздался зуммер вызова.

Несколько минут мой напарник слушал с вытянутым, как, во всяком случае, показалось мне, лицом. Потом буркнул что-то вроде «есть», точнее, я не расслышала, занятая заменой аккумуляторов в металлодетекторе, и отключился.

— Наташка, есть новости. Наши немцы сегодня примерно в 16.00 внезапно оторвались от наружного наблюдения. На данный момент их местонахождение неизвестно и устанавливается. Кроме того, пришёл ответ на наш запрос в ГИБДД. Так вот: автоматизированная система видеонаблюдения ГИБДД «РАПИРА», расположенная на Минском шоссе в трёх километрах от Дорогобужской развязки, зафиксировала машину наших гостей дважды, в 09.23 и в 12.15 часов тридцатого июля сего года.

— Значит, так. Насколько я помню, в Дорогобужском управлении внутренних дел мы были где-то в районе тринадцати часов. Помнишь, их начальства на месте не оказалось? Их ещё всех дёрнули на какой-то выезд. Поэтому мы с тобой прибыли к особняку Шварца не раньше четырнадцати. А по заключению экспертизы, смерть господина Шварца наступила между десятью и одиннадцатью часами дня. Получается, что камера зафиксировала машину немцев примерно за полчаса до того, как произошло убийство. Значит, визит ему нанесли всё-таки они. Непонятно только, что они делали в доме покойника ещё около часа. От развязки с камерой до дома Шварца езды всего минут пятнадцать, от силы двадцать. А признаков тщательного обыска на месте не было. Значит, убитому задали ему всего один или два вопроса, быстро получили ответ, и, скорее всего, забрав что-то, убрали как ненужного свидетеля, и убрались восвояси.

— Да, жидковат внучок оказался супротив своего деда. Следов побоев или пыток на теле обнаружено не было. Значит, всё, что знал, выложил сразу и добровольно, не кочевряжился, — поморщился Суходольский, презрительно скривив губы.

— Ну, тут выводы делать пока ещё рано, мы ведь многого не знаем. Вполне возможно, встреча эта была оговорена заранее и передача немцам того, зачем они прибыли, могла быть, например, инспирирована волей самого деда Шварца. Может, они записку какую от него притаранили или другой какой памятный знак, перстенёк там любимого дедушки или что-либо в этом роде.

— А убивать-то его тогда зачем? — пожал плечами Суходольский.

— А вот этого мы пока с тобой не знаем, но выясним обязательно. Вообще-то, и здесь вариантов, как ты понимаешь тоже может быть масса. Я лично склоняюсь к мнению, что, для того, чтобы добраться до сокровищ, им недоставало совсем немного. Какого-то последнего штриха, понимаешь, завершающего фрагмента мозаики. И тот факт, что Шварц младший им стал больше не нужен, красноречиво свидетельствует — своё они получили. А раз так, то на их месте я быстренько обрубила бы все хвосты, включая, кстати, и нашу «наружку», и аллюром помчалась к заветному тайнику с золотом. Это, милый мой, азбука. Хотя всё могло быть и гораздо прозаичнее. Например, долю Шварц попросил слишком большую, они не согласились, а он пригрозил заложить всю их честную компанию кому следует, то бишь нам. А им это, как ты догадываешься, совсем не понравилось. Но, повторюсь, чует моё сердце, что они по привычке зачистили хвосты, и всего делов. Кстати, это обычная методика работы немецких диверсионных групп ещё со времён Второй мировой. Ладно, как я понимаю, наши гости заграничные скоро сюда пожалуют. Вот мы их на развалинах этой самой, как бы несуществующей Гусевки и встретим. Мимо нас они точно не проедут. Как говорилось в известном кинофильме? Правильно — «место встречи изменить нельзя».

Смоленская область, август 1941

— Стой, кто идёт? — окрик раздался внезапно и настолько близко, что Гудков невольно вздрогнул, а Леночка от неожиданности даже вскрикнула.

— Свои, — майор поднял глаза и с облегчением увидел перед собой двух лейтенантов в заляпанном глиной с головы до ног обмундировании. На настороженных лицах — многодневная щетина. Автоматы, правда, немецкие, но это, скорее, плюс, нежели минус: потому как, вероятнее всего, добыты в бою. И самую малость расслабившись, повторил:

— Мы-то свои, а вот вы кто такие будете?

— Вы, товарищ майор, сначала свои документы покажите, а потом уже вопросы задавать будете, — нервно выкрикнул один из лейтенантов, длинный как жердь, одни глаза горят на исхудалом лице, да кадык на давно небритой тощей шее прыгает вверх-вниз.

— Начальник НКВД Смоленска, майор Гудков Сергей Владимирович, — спокойно представился Гудков. — А документы? Это можно, — майор посильнее опёрся на хрупкое Леночкино плечо и полез во внутренний карман кителя. И тотчас почувствовал, как напряглись лейтенанты. Медленно достал пачку бумаг, протянул ближайшему:

— Кто же вас так напугал, ребятки? Неужели немцы? Или от природы пугливые такие? Хотя нет. Вижу, автоматы при вас немецкие. Значит, орлы, в бою взяли? Ну, мои документы в порядке? Теперь вы расскажите, кто такие будете? Куда направляетесь?

Тот, что постарше, закончил смотреть документы Гудкова, улыбнулся, как-то по-детски вздохнул с облегчением и, спохватившись, вернул документы, встал по стойке «смирно» и, кинув ладонь к фуражке, неожиданно громко, чётко поставленным командным голосом коротко доложил:

— Командир взвода 152 стрелковой дивизии лейтенант Ерошин. А это мой заместитель Донкин, — кивнул он на стоящего рядом нервного лейтенанта.

— Ну и где ваш личный состав, товарищи командиры? — Гудков тяжело опустился на траву и привалился спиной к шершавому стволу берёзы. — Откуда и куда путь держите?

— На Днепре мы оборону держали. Трое суток немцы нас крупным калибром и миномётами выковыривали, а потом танки переправили и давай утюжить. Мы слышим — с правого фланга тишина стоит, слева к вечеру тоже всё стихло. Послали связного, а он вернулся, говорит: нет дивизии. Ушла в неизвестном направлении, — скороговоркой, то и дело глотая слова и ежесекундно вытирая от пота шею, доложил Донкин. — Ну мы и решили…

— Тоже драпануть? — закончил с усмешкой Гудков.

— Ну зачем вы так, товарищ майор, у нас из всего взвода к тому времени пять человек осталось. Еле вырвались. Пока сюда вышли, ещё троих потеряли, — растерянно вставил Ерошин.

— Где потеряли? — нахмурился Гудков.

Ребята нехотя расступились, и майор сразу увидел три песочных холмика, неумело обложенных дёрном. Рядом всё ещё валялись перемазанные в земле две сапёрные лопатки.

— Вот что, братцы, я вам скажу. Из окружения нам с вами ещё топать и топать. Где наши войска, врать не буду, не знаю. Так что выходить будем строго на восток, другого пути всё равно нет. Так, братцы?

— Так-то оно так, товарищ майор, только далеко ли вы с такой раной уйдёте? В деревню вас надо в какую ближайшую, а то, неровен час, гангрена начнётся.

— Сколько километров смогу пройти, все мои, а в деревни соваться нам сейчас никак нельзя. Кругом немцы. Вы лучше носилки половчее соорудите, а то вон девка совсем с ног валится, столько километров меня, кабана такого, считай, на себе тащила.

— Это мы, товарищ майор, мигом организуем. Вот подхарчиться бы чем, а то трое суток ничего не ели, — Ерошин вопросительно посмотрел на Леночку.

— Сейчас, ребятки, я вас чем-нибудь накормлю, правда, у нас самих не богато, но совсем голодными не оставлю, — улыбнувшись, сразу засуетилась девушка, расстёгивая медицинскую сумку.

— Ну вот и славно, сейчас перекусим и двинемся, — рассмеялся Гудков. — А пока, лейтенант Ерошин, сдайте документы погибших бойцов.

Приняв из рук лейтенанта внушительную пачку бумаг, перевязанную бечёвкой, Гудков, не глядя, сунул её в планшетку.

— После разберёмся.

Смоленская область, август 1999

Уже второй день мы с Суходольским, расположившись на живописном пригорке на самом виду у дороги и установив яркую туристическую палатку, загорали на солнышке, усиленно изображая молодожёнов. В промежутках между игрой в бадминтон или шахматы, по очереди бегали купаться на маленькую речушку поблизости. Наш напичканный шпионской аппаратурой «Лендровер» мы загнали внутрь более или менее сохранившегося сенного сарая на окраине деревни, а на самом виду, прямо у палатки, поставили легкомысленный «Ланцер Х» лимонного цвета с символом «Плейбоя» на капоте. Туристический пейзаж завершали закопчённый складной мангал с живописно наваленной возле него кучей пустых пивных банок, целый мешок которых мы предусмотрительно захватили с собой из столицы, да пара пластиковых стульев ядовитого зелёного цвета.

Поздно вечером, часов в одиннадцать, когда я уже собиралась отойти ко сну, так как до четырёх утра очередь дежурить была Суходольского, он отправился в «Лендровер» проверить, нет ли какой новой информации. Оказалось, что по спутниковому каналу нам сообщили следующее:

«…Особо важно. Конфиденциально. Личность гражданина Германии, прибывшего 29.07.1999 из Ганновера в Москву (аэропорт Домодедово) по документам Отто Валенберга путём негласной дактилоскопии установлена. Это Алекс Шторм, 1918 года рождения, немец по национальности, находится в розыске с 1943 года, разыскивается Интерполом как нацистский преступник, обвиняемый в ряде военных преступлений на территории бывшего Советского Союза, в частности в Белоруссии, а также Польши и ряда других стран. По данным Интерпола, являлся активным членом так называемой зондеркоманды Вольдемара Шварца. Причастен к массовым расстрелам мирных граждан, пыткам и другим преступлениям против человечности. Несмотря на преклонный возраст, при задержании чрезвычайно опасен. В молодости в совершенстве владел приёмами рукопашного боя. Постоянно носит трость слоновой кости чёрного цвета с массивным бронзовым набалдашником и с вмонтированным в тело трости самострелом на пять патронов калибра 9 мм. Умён. В совершенстве владеет десятью или, по другим данным, двенадцатью языками. Легко входит в доверие. Часто при первом контакте представляется учёным секретарём или профессором Сорбонского университета. Охотно и на высоком информативном уровне поддерживает любой разговор, хорошо владеет гипнозом. Владеет глубокими знаниями в различных областях науки и техники. Особенно образован в области медицины и физиологии человека»…

— А всё-таки я была права! — совсем не к месту рассмеялась я и показала Суходольскому язык. — Вот он, второй фигурант с Котельнической набережной! Прямо на блюдечке!

— Не понимаю, чему ты так радуешься? — надулся Мишка. — Тына самом деле, всерьёз считаешь, что этого Алекса так легко спеленать? Полиции сильнейших стран мира не могут его взять уже больше пятидесяти лет, а ты всё на что-то надеешься?

— Телёнок ты, Суходольский, они потому и не могли его арестовать, что просчитать им его было не по силам. А я его вычислила, понимаешь? И генерал это понял сразу. Ты что же, думаешь, наши службы наружного наблюдения просто так его упустили из виду? Нет, Мишенька, что бы ты ни говорил, а такое головотяпство в нашей конторе возможно только по прямому и письменному приказу Тарасова.

— Ты что несёшь? Как он мог нас так подставить? И с кем, по его мнению, я должен осуществлять задержание этого монстра? С тобой, что ли? Да ты без году неделя в отделе, и в оперативных делах, извини, пока сущий младенец! Нет, я немедленно запрошу связь с генералом и спрошу его прямо: как он себе всё это представляет. Они немцев, значит, прошляпили, а отдуваться нам с тобой. А, точнее, — мне.

— Сомневаюсь, что тебе сейчас удастся с ним поговорить. Подсадным уткам связь не положена, тем более спутниковая. Так что, хочешь ты этого или нет, а просчитала его я и брать его за жабры тоже буду я. Так что он — мой! Всё, я отправляюсь спать. Разговор окончен. А ты, пожалуйста, постарайся не проспать. Держись меня, дурачок, и прыгнешь мимо подполковника, сразу в полкаши.

— Совсем рехнулась баба, — только и сумел пробурчать Суходольский, отвернувшись к костру.

Смоленская область, август 1941

В землянке командира партизанского отряда было, несмотря на тёплую погоду, натоплено, поэтому сырости почти не ощущалось. Однако Гудкова бил такой сильный озноб, что даже стакан ядрёной самогонки, спешно принесённый по настоянию комиссара отряда Рыбникова, не унял дрожь во всём теле. Они попали в распоряжение особого партизанского отряда «Дед» случайно, наткнувшись возле железнодорожного полотна на возвращавшихся с задания подрывников Ивана и Матвея. Они и привели малочисленный отряд Гудкова в расположение партизан.

После пятиминутного разговора с комиссаром отряда, бывшим вторым секретарём Смоленского горкома партии Рыбниковым, хорошо знавшим Гудкова ещё до войны, их не стали долго мурыжить вопросами, а просто зачислили в штат отряда и поставили на довольствие. Гудкова же после осмотра врача хотели уложить в имевшийся при отряде небольшой госпиталь, но майор настоятельно попросил сначала обеспечить ему срочную связь с Большой землёй.

— Да пойми ты, Сергей Владимирович, связь будет только послезавтра. Ждём самолёт с Большой земли. Он должен доставить новую рацию и батареи. Наш передатчик вчера во время миномётного обстрела разбило. Ну что я тебе как маленькому всё объясняю. Ложись, отдохни, выспись, наконец. Потерпит твой доклад до завтрашнего вечера. Всё равно пока ничего сделать нельзя. Уж мне-то, своему старому другу, ты поверить можешь?

— Тебе, Степаныч, могу, но информация действительно очень срочная… — еле слышно пробормотал майор и через секунду ровно задышал во сне, уронив голову на стол.

Самолёт не прилетел ни на следующий день, ни на второй и даже ни на третий. Немцы с помощью самолётов-разведчиков, так называемых рам, как между собой прозвали их партизаны, постоянно проводили разведку с воздуха, а потом усиленно бомбили тщательно подготовленные партизанами посадочные площадки, выложенные для приёма самолётов и грузов кострами. Немецкие зенитки круглосуточно контролировали воздушное пространство над партизанским краем, сводя на нет самые отчаянные попытки Большой земли снабдить партизан всем необходимым. Положение отряда с каждым днём становилось хуже и хуже. Уже ощутимо не хватало боеприпасов, продуктов, медикаментов, а дефицит взрывчатки стал просто катастрофическим. Кроме того, немцы практически каждый день предпринимали против партизан карательные операции, местами довольно успешные, а сочувствующие партизанам деревни выжигались дотла. Вскоре в отряде стало известно, что такая небывалая активность немцев обусловлена прибытием в Дорогобуж карательной зондеркоманды под командованием некоего Вольдемара Шварца.

— Будем посылать связного в город, — решил на утреннем совещании командир отряда по прозвищу Дед, — другого выхода я просто не вижу. Городское подполье, конечно, собрало нам, что смогло, но, главное, — появится возможность выйти на связь с Москвой, сообщить новые координаты для отправки нам грузов. Кроме того, как вы знаете, в отряде есть несколько тяжелораненых товарищей, им остро необходимы медикаменты. Решено: в город пойдёт, — командир сделал паузу, как бы обдумывая последнюю кандидатуру, — Елена Веретенникова, она сама вызвалась и я лично не возражаю. Тем более что она — местная.

Собирали Леночку в город всем отрядом. Тоненькая, гибкая как тростинка, одетая к тому же в лёгкий сарафанчик и цветную косынку, из-под которой торчали в разные стороны косички с простыми белыми лентами, Леночка из молодой красивой девушки волшебным образом превратилась в прелестного подростка.

Вечером того же дня она условным сигналом постучалась в дверь дома на Садовой улице, где жила проверенная подпольщица Валентина Павловна, фельдшер городской больницы.

— Ну, здравствуй, красавица, — обрадовалась девушке Валентина, — сейчас соберу на стол. Перекусим и займёмся нашими делами.

За столом Валентина подробно расспросила об отряде, там у неё, как оказалось, воевали два сына, поведала обстановку в городе. Особенно ругалась на толстяка Шварца.

— Никого не жалеет, — сетовала она, — совсем житья от его бандитов не стало. Тебе, красавица, тоже нежелательно днём без надобности в город выходить. Ты девка видная хоть и не дашь тебе больше пятнадцати, а всё одно — попадёшься шварцовским бандитам, заберут к себе в отряд. Они, милочка, никем, даже детьми, не гнушаются. Так что будь очень осторожна. И, знаешь, что? Пожалуй, к связному я сама схожу, а ты пока дома посиди, а то, неровен час, ещё попадёшься им на глаза.

Собралась Валентина буквально за минуту. Накинула платок и, остановившись уже у дверей, сказала:

— Сиди тихо, ко мне вроде гости не захаживают, но если кто зайдёт, тверди, что ты племянница моя с Вязьмы, одна без родителей осталась, вот и добралась к тётке. Всё же я при больнице, со мной тебе сытнее будет. Приехала, если что, сегодня, а в комендатуру отметиться завтра с утра собираешься, хочешь при больнице нянечкой пристроиться. Всё поняла? Да не бойся ты никого, это я так, на всякий случай. Скоро вернусь, думаю, часа за два обернусь. Только сиди тихо, как мышка. Стемнеет, свечу не зажигай. Поняла? Я быстро, — и неслышно притворила за собой дверь.

Леночка присела на кровать, в самый дальний уголок, и, обхватив колени руками, задремала. Разбудил её громкий стук в дверь. Со сна Леночка подумала, что вернулась Валентина, за окнами было совсем темно, и только отперев дверь, поняла, как ошиблась. В горницу неожиданно ввалились двое пьяных мужиков в форме с какими-то странными нашивками на рукавах, девушка таких ещё не видела.

— Валентина! — c порога заорали они. — Cпирт давай! Потом в полутьме разглядели девушку и, гадко ухмыльнувшись, переглянулись.

— А это ещё что за красавица?

— Племянница я, Валентины родной сестры дочка, — девушка попятилась вглубь комнаты, мгновенно почувствовав опасность.

— Что-то не слышал я, чтобы у нашей Валюхи сеструха была, — захохотал один, маленького роста, весь какой-то плешивый, с гнилыми зубами. По-хозяйски прошёл в комнату, зажёг свечу.

— Не, я что-то такое припоминаю… — засомневался второй, крупный, как боров, с маленькими поросячьими глазками на обрюзгшем от беспробудного пьянства лице.

— Из Вязьмы я приехала, — еле слышно пролепетала Леночка, продолжая пятиться назад. В голове билась одна мысль: легенде нужно соответствовать полностью, иначе подведёшь боевых товарищей.

— С Вязьмы, это хорошо, я там в техникуме учился, — вставил первый. — А Валюха где?

— Сейчас подойдёт, к соседке она вышла, — не зная, как себя вести, девушка присела на краешек кровати.

— Точно к соседке или, может, к соседу? — хохотнул боров. — Если к Митричу, то это надолго, — бандит хитро подмигнул Леночке, — дело-то молодое, — и опять противно заржал.

— Ладно, у нас с собой немного самогонки есть, — потёр руки плешивый. — Накрывай, племянница, на стол, у тебя Валюху дожидаться будем. Шварц приказал спирт принести, да без него не возвращаться.

Леночка захлопотала у стола, собирая бандитам нехитрую закуску. Пока она бегала от печки в комнату, где стоял стол, и обратно, боров несколько раз пытался ухватить Лену за коленки. Каждый раз она уворачивалась и мечтала только об одном: поскорее бы вернулась Валентина и этот кошмар закончился. Тем временем бандиты с грохотом поставили винтовки в сенях и расселись за столом.

— Садись, выпей с нами, — приказал плешивый.

— Я не пью, — тихо, но твёрдо ответила девушка.

— Может, ты и ещё чего-нибудь не делаешь? — заржал боров, наливая по второму стакану.

— А чего ты её спрашиваешь? — вдруг разозлился плешивый, давай разложим девку на двоих и проверим.

— И то, верно, — охотно согласился второй.

Леночка с ужасом увидела, как оба бандита поднялись из-за стола и пьяной походкой направились к ней.

— Ты не бойся, мы аккуратно, а то дёргаться начнёшь, себе же больнее сделаешь, — приближаясь, приговаривал боров и вдруг как рявкнул:

— Иди сюда, я за тобой по всей хате бегать не буду!

Леночка замерла на месте. Боров подошёл совсем близко, в лицо девушке ударил тошнотворный запах перегара. Девушка невольно поморщилась.

— А, тебе запах мой не нравиться! Ну тогда давай по-другому, — огромной ручищей он схватил девушку за плечо, развернул к себе спиной и буквально швырнул грудью на стол. На пол посыпались бутылки и тарелки. Леночка попыталась вырваться, когда почувствовала, как бандит задирает подол её сарафана, но силы были слишком неравны. Его липкие руки стали подниматься всё выше, с нечеловеческой силой раздвигая ей ноги. Девушка рванулась последний раз что было сил и потеряла сознание.

Очнулась она оттого, что телега, на которой её везли, несколько раз попала колесом в какую-то канаву и её сильно подбросило на дороге. Леночка открыла глаза и увидела прямо перед собой огромные звёзды. Тёплый ветерок ласково трепал ей волосы и ворошил пахучее сено, на котором она лежала. Ей вдруг стало так хорошо и спокойно, как в детстве, когда отец брал её с собой на сенокос.

— Вроде очнулась, — услышала вдруг она знакомый голос, и ужас снова охватил её. Мелькнувшая вдруг в голове страшная мысль заставила её резко опустить руку между ног и она заплакала от стыда и бессилия. Рука сразу стала мокрой и липкой.