Операция «Смоленский капкан», или Пропавший обоз НКВД Костенко Александр
— Моя фамилия Мороз, судмедэксперт, — коротко и сухо представился тот.
— Интересная фамилия, — улыбнулась я и тут же заметила, как едва уловимая тень пробежала по лицу эксперта.
— Что же вы нашли в ней такого интересного? Фамилия как фамилия. К тому же довольно распространённая, — дедуля уже явно нервничал и торопливо засунул едва подрагивающие руки в карманы полушубка.
— Ну как же, Омулев — есть, Мороз — тоже есть. Только Лаптева не хватает. Или он сейчас подойдёт? — опять пошутила я и улыбнулась. Омулев, видимо, оценив мою шутку — тоже. А вот мой новый знакомый только усмехнулся через силу, поспешно отведя глаза в сторону.
— Может, вы как-нибудь прокомментируете случившееся? — поинтересовалась я, а сама подумала: «Неужели он так нервничает из-за сгоревшего здания морга? Или по какой-то причине боится ФСБ? Странно, все работающие в Тикси специалисты периодически и в обязательном порядке проходят всевозможные проверки. В том числе и наши — фээсбэшные. Город-то закрытый».
— Пока, милая девушка, я не в курсе всех подробностей. Сам только вернулся, — было видно, что судмедэксперт уже взял себя в руки и заметно успокоился.
— И всё же, где нам можно спокойно переговорить? У меня к вам есть несколько вопросов.
— Ну, поскольку мой кабинет, как вы сами успели убедиться, сгорел дотла, — с долей горькой иронии произнёс он, — давайте попросимся на постой к главврачу больницы. Я думаю, он не откажет нам в любезности и выделит угол для моего допроса.
— Ну зачем вы сразу так, — я сделала паузу и внимательно посмотрела на собеседника. С каждой минутой он мне нравился всё меньше и меньше.
— Извините, я не представился. Василий Иванович, к вашим услугам. Запомнить легко, я полный тёзка Чапаева.
— Так вот, Василий Иванович, я вовсе не собираюсь вас допрашивать. Во всяком случае, пока. А хочу просто прояснить некоторые вопросы, связанные отнюдь не с пожаром во вверенном вам учреждении, с этим, я уверена, с успехом разберутся оперативные службы. Меня же интересует труп, поступивший к вам в пятницу с пограничной заставы.
— И на том спасибо, — в голосе Мороза явно послышалось облегчение. — A что конкретно вас интересует? Дело в том, что вскрытие мы сделать не успели…
— Я так и поняла, очередь к вам на приём, наверное, большая, покойники за год вперёд записываются, — я почувствовала, как во мне начинает закипать злость. — Hу, а без вскрытия, навскидку, что можете сказать? Поймите, дело очень серьёзное. И если моё расследование зайдёт в тупик, Москве всё равно нужен будет, как бы это поделикатнее выразиться, «козёл отпущения», что ли. Hу, вы меня понимаете? А лучше вашей кандидатуры им не найти. Я говорю с вами так откровенно только потому, что вы лично, как человек, мне глубоко симпатичны. — Правильно, товарищ капитан? — Омулев, выслушавший мой монолог, открыв рот, в знак согласия быстро закивал головой. А судмедэксперт прямо на глазах побледнел как полотно, похоже, до него, наконец, стало доходить, что вляпался он не на шутку.
— Ну вот, а теперь мы все вместе отправимся в кабинет к вашему главврачу, — я мягко взяла эксперта под руку, — где выпьем крепкого горячего чайку, и вы поделитесь вашими впечатлениями о странном покойнике.
— Ну что ж, извольте, — Мороз сделал приглашающий жест рукой в сторону видневшегося вдалеке здания городской больницы.
— Видите ли, милая девушка, — начал рассказ судмедэксперт, едва мы «удобно» расположились в кабинете главврача на скрипучих стульях с намалёванными на них белой краской корявыми инвентарными номерами, — как я уже говорил, вскрытие не проводилось. Но моей вины в этом нет. Всё было согласовано с Медуправлением пограничных войск. Я так понимаю, ждали вашего прибытия. А я что? Мне дали указание, я его выполнил. И если бы не этот пожар, то сегодня после обеда результаты вскрытия и гистологического исследования трупа были бы у вас на руках, но, как видите, вмешалось само провидение.
— Хорошо, о провидении и тому подобных явлениях мы обязательно поговорим позже, — осадила я его, — сейчас меня больше интересует ваше мнение как специалиста: что могло послужить причиной смерти? Вы же, насколько я понимаю, труп видели?
— Да, я осмотрел его, но поверхностно, не вдаваясь в детали. Я же не знал, что в силу непреодолимых обстоятельств вскрытие будет невозможным. А навскидку… — судмедэксперт задумался, видимо, тщательно подбирая слова, — не берусь судить о времени смерти, потому как выглядел труп довольно свежо. А учитывая нацистскую форму, в которую он был одет, сам нахожусь в некоторой растерянности. Но тем не менее кое-что скажу вам вполне определённо. Даже с некоторой степенью ручательства за свои слова. Дело в том, что у этого покойника были все признаки так называемой кессонной болезни, или как говорят подводники, «кессонки». Синюшность и одутловатость лица, ну и прочие мелочи, вам как не специалисту неинтересные. Скажу одно — этот человек подвергся серьёзным перегрузкам, я имею в виду запредельное давление. Понимаете?
— Не совсем, — честно призналась я.
— Милая девушка, я долгое время служил врачом на дизельной подводной лодке и смею вас заверить: данные симптомы вижу сразу без всякого вскрытия. Судя по его внешнему виду, возможны только два варианта. Если коротко, буквально в нескольких словах, то версия первая: этот человек очень быстро, в нарушение всех правил, всплыл на поверхность моря с большой глубины. Видите ли, при слишком быстром подъёме человека с глубины газ, которым насыщены кровь и мягкие ткани тела, начинают из них выделяться. Пузырьки газа попадают в кровь, вызывая закупорку сосудов. А, вообще, каждый подводник знает, что кессонная болезнь не возникает при резком поднятии с глубины до 9 метров. Пребывание же на глубине, например, 30 метров в течение часа требует при подъёме одной двухминутной остановки на глубине 6 метров и 24-минутной — на глубине 3 метров. Такие паузы в подъёме позволяют растворённому газу проникать через ткань к кровеносным сосудам, по которым он вместе с кровью поступает в лёгкие, а оттуда в окружающую среду, так и не образовав пузырьков. Так что, если бы у нас была возможность сделать вскрытие, то уверяю, в его крови мы нашли бы просто запредельное количество азота. И версия вторая, более прозаическая: этот человек мог умереть от банального ларингоспазма, т. е. проще говоря от удушья. Температура воды в этих широтах очень низкая, и на фоне переохлаждения произошёл спазм дыхательных путей, и как следствие этого наступила смерть. Покойник определённо служил на подводной лодке, я, правда, не очень разбираюсь в нацистских знаках различия, однако, с уверенностью повторюсь: этот человек всплыл с большой глубины, по каким причинам он не проводил декомпрессионные мероприятия, мне, естественно, неизвестно. Скорее всего, в силу отсутствия у него какой-либо дыхательной аппаратуры. Я не очень силен в немецких средствах защиты, но думаю все подводные лодки времён второй мировой должны были быть оснащены индивидуальными спасательными аппаратами. Тем более что именно немцы первыми разработали подобные устройства, если я ничего не путаю, — они назывались «драгерами», хотя я могу и ошибаться. У нас на дизельной подводной лодке такие устройства были и назывались — ИПА. Что обозначает — изолирующий подводный аппарат.
— Совершенно верно, на плоту никаких дыхательных аппаратов обнаружено не было, — подтвердил Омулев.
— Это как раз ни о чём ещё не говорит. Своё спасательное оборудование он мог утопить сразу после всплытия на поверхность. Дело в том, что если при подъёме на поверхность он всё-таки пользовался дыхательным аппаратом, то нужно учитывать, что он дышал воздухом, сжатым до давления, равного давлению воды на данной определённой глубине. Однако оборотная сторона, как всегда, присутствует и в этом случае. В сжатом воздухе значительно увеличивается концентрация газов, его составляющих. При этом, например, азот превращается в опасный наркотик, вызывающий так называемое глубинное опьянение, очень похожее на наркотическое. Так что, если вам необходимо установить точную причину смерти, то ищите на дне дыхательный аппарат. Тем более, если вы посмотрите карту глубин моря Лаптевых, то убедитесь, что в прибрежных районах глубина, как правило, не превышает и пятидесяти метров. Так вот, для опытного ныряльщика поиски будут не очень затруднительны. Хотя, если честно, вы что же всерьёз допускаете, что спустя столько лет после войны где-то в море Лаптевых продолжает блуждать фашистская подводная лодка? По-моему, это просто абсурд! Согласен, внешний вид трупа кого угодно сбил бы с толку… Но я без результатов вскрытия и гистологических исследований о времени смерти судить не берусь. Боюсь повториться, но, вполне возможно, что свеженьким он выглядел только на первый взгляд. А на самом деле… Мясо в морозильнике тоже выглядит неплохо, а между тем заморожено оно могло быть неизвестно сколько лет назад.
— Согласна, — задумалась я и сразу вспомнила, как старшина нашей заставы, ругаясь, на чём свет стоит, притащил мне на питомник на корм собакам огромную свиную тушу, на которой ясно читался чернильный штамп — 1965 г.
— Тогда как объяснить появление такого красивого покойника в пограничной зоне? — в лоб поинтересовалась я.
— Чья-то неуместная шутка, розыгрыш, не более того, — развёл руками врач.
— А вот мы и поищем шутника. Вы же сами понимаете, что мы не можем оставить без внимания это, прямо скажем, чрезвычайное происшествие, — я повернулась к начальнику заставы. — Hа каком расстоянии от берега был обнаружен плот?
— Наталья Александровна, я вам уже докладывал, плот прибило к берегу.
— Василий Иванович, вас не затруднит подробнейшим образом изложить на бумаге всё, что вы нам сейчас так доходчиво и профессионально растолковали?
— Хорошо, как скажете, чем могу, — охотно согласился Мороз и даже, как мне показалось, вздохнул с облегчением, — но боюсь, что в итоге вы придёте к выводу, что искомый вами шутник — не что иное, как вечная мерзлота и многолетние паковые льды.
— Возможно, вы и правы. В любом случае большое спасибо, вы очень нам помогли.
Попрощавшись с судмедэкспертом, мы быстро вышли из больницы и почти бегом устремились к вертолёту. Не понимая, куда я так вдруг заторопилась, Омулев еле поспевал следом.
Пока мы летели на заставу, я не проронила ни слова. Мне необходимо было сосредоточиться и хорошенько обдумать всю сложившуюся ситуацию. Зато едва мы оказались в канцелярии, в моей голове уже созрел целый список вопросов, ответы на которые мог дать мне только Омулев.
— Ну, Дима, наливай, — сказала я, едва мы вошли в канцелярию, и пока капитан возился с бутылкой, я задала первый вопрос:
— А скажи мне, друг мой ситный, на вашей заставе есть прожекторная станция, а попросту говоря — ПРС? Или такой вид наряда в боевом расчёте вашей заставы отсутствует?
Капитан удивлённо посмотрел на меня и, отставив в сторону бутылку, утвердительно кивнул головой:
— Естественно, мы каждую ночь выставляем этот вид наряда и ведём наблюдение за акваторией моря.
— И радиолокационная станция у вас, я так понимаю, тоже есть? — задала я очередной вопрос, сразу вспомнив увиденную мной огромную тарелку локатора, возвышавшуюся над заставой, на соседней сопке, и направленную в сторону моря.
— Наташа, я не понимаю, к чему эти вопросы. Ты ведь не хуже меня знаешь, что РЛС тоже есть, и наряды несут там службу круглосуточно.
— Тогда как могло получиться, что ни ПРС, ни РЛС не зафиксировали надводную цель, приближающуюся к вашей заставе со стороны открытого моря? Я так понимаю, что плот этот плыл спокойно и совершенно открыто. И уж тем более, он меньше всего заботился о скрытности передвижения. Кстати, примерно на каком удалении от берега находятся паковые льды?
— Километрах в ста пятидесяти, — растерянно сказал начальник заставы.
— Ну и? — негромко спросила я.
— Ты хочешь сказать, что плот с покойником преодолел значительное расстояние, возможно, даже в сто пятьдесят километров, так и оставшийся незамеченным для пограничных нарядов и береговой охраны, пока не причалил к нашему берегу в нескольких километрах от заставы? Но это же полный бред! — пожал плечами капитан.
— А ты думаешь, что немецкая подводная лодка подошла вплотную к нашему берегу? Как бы то ни было, я хочу услышать вразумительное объяснение данного феномена, — потихоньку начала я выходить из себя.
— Постой! Ты что, это сейчас вполне серьёзно сказала насчёт фашистской подводной лодки? Вы что там, все сбрендили в своей Москве? Это же невозможно.
— Полегче на поворотах, капитан! — повысила я голос. — Если это невозможно, объясни мне, дуре, откуда покойник, — стояла я на своём.
— Да откуда угодно! Вмёрз в лёд ещё в своём сорок третьем, а потом так и путешествовал в паковых льдах всё это время. А сейчас кусок льда откололся и растаял, оказавшись близко к берегу. Вот и вся разгадка!
— Ну, Дима, мы так с тобой никогда не договоримся. По-моему, мы начали по второму кругу. Ты говоришь, вмёрз в лёд? Хорошо, пусть так. Но ты же сам только что сказал, что расстояние от берега до полосы, где начинаются паковые льды…
— Километров сто, сто пятьдесят ближе к полюсу, — неохотно повторил Омулев.
— Тогда опять тот же вопрос: где были все твои службы наблюдения и наряды? Почему ни твои орлы, ни катера береговой охраны ФСБ не засекли цель? И, заметь, довольно крупную?
— Даже если допустить невероятное, что мои наряды пропустили такую большую цель, то служба береговой охраны ФСБ не могла её не засечь. Пограничные катера постоянно патрулируют акваторию на расстоянии тридцати-пятидесяти километров от берега, практически, в открытом море. Их суда оснащены самыми современными средствами слежения и обнаружения.
— Пусть так, но факт остаётся фактом. Предположим, ты прав и плот освободился из ледяного плена и попал на чистую воду в ста пятидесяти километрах от берега. В этом случае, поскольку он был неуправляем, то блуждал по морю в полной зависимости от направления ветра, течений и тому подобных природных факторов. Если исходить из этой предпосылки, то он мог так плавать и год, и два, и, вообще, целую вечность, причём всё это происходило прямо под носом у ваших доблестных пограннарядов. И это ещё нам очень повезло, что какой-нибудь даже незначительный шторм не утопил его. Ведь так?
— Ну, не знаю, — начальник заставы растерянно почесал макушку.
— А я знаю! Знаю пока только одно: плот благополучно причалил к вашему берегу, и ни одна из служб наблюдения его не зафиксировала. И я хочу знать — почему? А, знаешь, пригласи-ка ко мне сержанта Посевкина. И Книгу службы — мне на стол…
— Сержант Посевкин, — я открыла толстую книгу службы в алом коленкоровом переплёте с золотым тиснением, — здесь указано, что последние два месяца, а интересуют нас именно они, поскольку в этот период начал сходить снежный покров, вы ходили дозором 68 раз, и это, не считая выездов по сработкам сигнализационной системы. Следовательно, сержант, я предлагаю вам обратиться к элементарной логике. Плот с покойником никак не мог появиться на участке вашей заставы раньше, чем началось таяние снега. Соответственно, лёд у побережья вскрылся, Лена тоже «пошла», а это значит, что найденный вами только позавчера плот торчит в этих чёртовых завалах плавника уже как минимум месяц?
— Никак нет, товарищ…
— Обращайтесь ко мне — товарищ майор.
— Товарищ майор, если бы он, в смысле плот, появился там раньше, то Хасан…
— Не стройте из себя цацу! — рявкнув, прервала я его. — Cама служила инструктором службы собак и потому прекрасно представляю, как всё это выглядит, так сказать, на местах.
— Товарищ майор, — голос сержанта дрогнул, и он бросил тоскливый взгляд на настенный календарь, — ещё 17-го не было там никакого плота. Точно.
— Почему вы так уверены? — спросила я с вызовом.
— В тот день мы с напарником, ефрейтором Лопехо, останавливались на перекур именно на том самом месте. Я хорошо запомнил, потому что в этот день мы задержались там дольше обычного.
— Почему? — спросила я.
— Мы поспорили. Видите ли, мне давно не писала невеста, и вот Лопехо высказал предположение…
— Понятно, — прервала я его, — то есть вы были заняты спором, эмоции кипели. Ясно. А где всё это время, пока вы выясняли отношения, была собака?
— Я и хотел вам доложить. Хасан постоянно крутился рядом, все валуны облазил и вёл себя абсолютно спокойно, словом, как обычно. А уж он не пропустил бы такой объект.
— Вы уверены? (Глупый вопрос: сама на месте сержанта с пеной у рта утверждала бы то же самое).
— На сто процентов.
— Как же в таком случае могло получиться, что плот находился в акватории заставы самое малое трое суток? По крайней мере, как утверждают эксперты, давность трупа именно такая. — Гнула я свою линию.
— Давность трупа? — искренне удивился Посевкин. — A вы его видели?
— Конечно, — на всякий случай соврала я.
— В таком случае вас ничего в его облике не удивило? Да это же просто чья-то глупая шутка! — усмехнулся сержант.
— Посевкин, не наглей, здесь вопросы задаёт товарищ майор, — приструнил его начальник.
— Ну, товарищ капитан, не было там плота!
— Ладно, сержант, свободны. Пока, — отпустила я его, не удержавшись напоследок от милицейского штампа.
На селекторной установке, молчавшей до сей поры на столе начальника заставы вдруг раздался зуммер и Омулев проворно схватил трубку и, нажав кнопку, стал внимательно слушать, изредка кидая на меня многозначительные взгляды. Потом положил трубку и воззрился на меня.
— Ну? — не выдержала я. — Что там опять стряслось?
— Звонил Мороз. Говорит, если всё же предположить, что наш покойник всплыл с подводной лодки сравнительно недавно, то нужно искать аварийный буй. Он вспомнил, что при возникновении внештатных ситуаций на подводной лодке автоматически, либо вручную выбрасывается буй, связанный с лодкой буйрепом, вместе с ним выбрасывается спасательный плот, который автоматически надувается при всплытии на поверхность. Буй же оснащён сигнальными лампочками и КВ и УКВ радиопередатчиками, которые включаются автоматически при всплытии буя и передают сигнал бедствия каждые две минуты в течение тpёx секунд. Правда, аккумулятор, по крайней мере, на наших, советских лодках рассчитан только на 72 часа непрерывной работы.
— Ваши радиолокационные станции последнее время фиксировали какие-либо подобные сигналы? — сразу поинтересовалась я.
— Сигналов не было, это точно, — капитан на мгновение задумался, потом хлопнул рукой себя по лбу, — но буй был!
— В каком смысле был? — насторожилась я.
— Понимаешь, совсем я со всей этой кутерьмой запамятовал. Выловили мы недавно какой-то буй, дня за два до обнаружения плота с покойником. Я дал команду его в гараж бросить, так сказать, до выяснения.
— Что же ты молчал, обормот!
— Я же тебе говорил там, на аэродроме, когда встречал. Но ты, наверно, пропустила мимо ушей.
Пограничная застава, побережье моря Лаптевых, сентябрь 1999
«…Главное Управление, генералу Тарасову. Прошу операцию в Эстонии (район Ристна) свернуть. Срочно выяснить возможность немедленного направления в район порта Тикси быстроходного научного гидрографического судна, оснащённого барокамерой, современными гидролокаторами, дальномерами и эхолотами, подробными картами глубин акватории моря Лаптевых. Необходимо наличие на судне легководолазного снаряжения. Прошу также при оперативной необходимости согласовать с береговой охраной ФСБ выделение для проведения операции двух современных быстроходных морских катеров, полностью укомплектованных командами, подготовленными к глубоководным погружениям. Также сообщите, какими данными о нахождении немецких субмарин в этом районе в период ВОВ располагает Военно-морской архив. В первую очередь необходимы точные координаты мест, где когда-либо в период ВОВ фиксировалось обнаружение немецких подлодок и самолётов. Ростова».
Омулев прочитал мою телефонограмму в Москву и покачал головой:
— У тебя что, действительно есть такие полномочия?
— Капитан, ты даже не догадываешься, какие мне даны полномочия. Если нужно будет, я тут всё переверну, так что скажи дежурному, пусть срочно отправляет, — сказала я, усмехнувшись.
Решение попросить у генерала столь массированную поддержку, пришло мне в голову сразу, как только Омулев с помощью двух пограничников выволок из самого дальнего угла гаража большой алюминиевый предмет, представляющий собой усечённую в верхней части сферу, на которой отлично сохранился рисунок — круг с расходившимися в разные стороны ломаными линиями — рунами. Вне всяких сомнений, это было изображение чёрного солнца! Внимательно присмотревшись, я обнаружила и едва заметную на слегка позеленевшей поверхности буя маркировку — U-3547! Каким образом аварийный буй с разыскиваемой нами в Балтийском море подводной лодки оказался в буквальном смысле слова на другом конце земли, было совершенно непонятно. Но, очевидно, было другое: сам по себе, морем, этот буй никак не мог приплыть в море Лаптевых. А это значило, что мы на верном пути и искомая субмарина где-то рядом.
«…Главное Управление пограничных войск. Ст. оперуполномоченному майору Ростовой. Научно-исследовательское судно «Академик Виноградов», находящееся в настоящий момент в районе порта Диксон, выдвигается в ваше полное распоряжение. С береговой охраной ФСБ вопрос решён. Взаимодействовать в случае необходимости будете с капитан-лейтенантом Лисовским. Дополнительно сегодня в 15.00 из Москвы в ваше распоряжение вылетела команда опытных водолазов-аквалангистов с полным комплектом необходимого снаряжения. Старший группы — подполковник Егор Волочий. Встречайте…»
Прочитав телефонограмму, я подняла её над головой и, взвизгнув, закружилась по дежурке в темпе вальса, чем повергла в полное изумление всех находившихся рядом. Потом поцеловала полученное сообщение и, схватив, ничего непонимающего капитана Омулева за руку, буквально затащила его в канцелярию и захлопнула за собой дверь. Толкнув начальника заставы на стул, который жалобно скрипнул, но, по счастью, не развалился, я, больше не в силах сдерживать эмоции, завопила:
— Егор вернулся!
…Накинув на плечи тяжёлый полушубок, я задолго до прибытия вертолёта, на котором должен был прилететь Егор, уже торчала на вертолётной площадке. Уворачиваясь от порывов шквального ветра, я бродила среди мелких валунов и пыталась сосредоточиться. Но ничего не получалось. В голову лезли, помимо моей воли, разные воспоминания. Вот мы с Егором сидим в ресторане в Керчи, оплывшие свечи бросают причудливые тени на стены, играет рубиновым светом вино в бокалах… Память услужливо возвращала меня то на бандитскую яхту, мерно покачивающуюся на волнах, где я стояла не в силах сдержать слёзы, сжимая в руках пулемёт, то снова видела спокойную гладь Чёрного моря, как мне казалось тогда, навсегда поглотившую моего Егора, то большую холодную луну на тёмном южном небе. Снова возвращала мыслями в ту далёкую и прекрасную золотую осень, в милую моему сердцу деревню Острожное, где я неожиданно вновь обрела своего любимого Егора… Интересно, каким он стал? Слишком долго мы не виделись. А, правда, сколько? Кажется, целую вечность. Он улетел в командировку в сентябре 1995-го. Надо же, прошло ровно четыре года! Слёзы опять стали наворачиваться на глаза, когда сквозь завывание ветра сначала неясно, а потом всё явственней послышался рокот вертолётных лопастей. И не было для меня в тот момент на свете звуков прекрасней…
…В ожидании гидрографического судна мы провели с Егором два чудесных дня в уютном коттеджике Омулева. Сам он, благородно уступив нам свою жилплощадь, временно переселился к своему заму по боевой подготовке. Две ночи мы буквально не могли насытиться друг другом, а с рассветом, позавтракав, Егор засыпал, а я сидела рядом, смотрела на его, загорелое почти до черноты сильное тело, гладила его иссушенные палящим солнцем Пакистана мощные руки и, плакала. Плакала от счастья…
…«Главное Управление пограничных войск. Ст. оперуполномоченному майору Ростовой. По последним данным, разыскиваемая нами подлодка «Чёрное солнце», бортовой номер в архивах отсутствует, входила в состав так называемого Конвоя фюрера. По архивным данным, в ночь на 7 мая 1945 года она вышла из германского порта Киль для выполнения особо важного задания Дёница. На борту находилось шеcть металлических ящиков. Дальнейшая судьба субмарины неизвестна.
Также по Вашему запросу в дополнение к уже полученной вами информации сообщаю:
1. В сентябре 1943 года в нескольких милях от полярной станции «Полюс» морем были выброшены три немецкие торпеды. Боеприпасы были закреплены на металлических рамах, оснащённых специальными поплавками.
2. Осенью 1944 года на Земле Александры была обнаружена большая нацистская морская база с вместительными и хорошо замаскированными топливными и продовольственными складами, ремонтные мастерские, казармы для личного состава, а также два подскальных пирса для стоянки и ремонта гитлеровских субмарин.
3. В 1954 году довольно далеко от береговой черты, среди завалов плавника пограничниками была обнаружена корабельная моторная лодка с опознавательными знаками Кригсмарине и пустыми топливными баками.
4. В начале 1955 годa на Земле Александры геологами обнаружены, закрытые решётками вентиляционные отверстия, уходящие в глубь скальной породы.
5. В октябре 1965 года на песчаной отмели, среди завалов плавника пограничниками была обнаружена гитлеровская субмарина. Все бортовые отверстия на ней были заварены.
6. В сентябре 1963 года местными дайверами была обнаружена секретная нацистская база, представляющая собой двухсотметровый бетонный причал высотой в 5 метров, с расположенными через каждые 10 метров швартовыми кнехтами. База была оборудована на острове в большой пещере, где был также обнаружен склад горюче-смазочных материалов. Также от моря вглубь пещеры вела узкоколейная железная дорога.
7. В том же 1963 году местными жителями на берегу залива была обнаружена 200-литровая бочка с соляркой, маркированная свастикой.
Следует также принять во внимание, что после окончания Второй мировой войны нацисты часто взрывали входы в подводные бункера, не выводя из них подводные лодки (например, в Гамбурге, в немецком морском бункере FINK II, предназначенном для укрытия субмарин).
По полученным фотоснимкам из портфеля, обнаруженного при трупе, точной информации пока нет. Но по предварительным данным, присланные вами документы представляют собой промеры глубин и частично — морские лоции Кригсмарине, которые ориентированы исключительно на восточное побережье Антарктиды, в связи с чем прямого отношения к проводимой вами операции в арктических районах моря Лаптевых, по-видимому, не имеют. Тарасов».
Борт гидрографического судна «Академик Виноградов», сентябрь 1999
В пять часов утра сторожевой катер береговой охраны ФСБ доставил нас на гидрографическое судно «Академик Виноградов», прибывшее вчера вечером и стоящее на рейде порта Тикси. Ветер немного стих, снег прекратился, и видимость значительно улучшилась. Предполагалось, что «Академик Виноградов» пройдёт от устья Лены, вдоль побережья, мимо Хатанги к островам Северной Земли и далее, при необходимости, в Карское море до островов Новой Земли. Однако все мы искренне надеялись, что столь длительный переход не понадобится. На судне был установлен так называемый МЛЭ — современнейший многолучевой эхолот с компьютерной системой обработки данных, поэтому вероятность обнаружения на дне моря такого крупного объекта, как подводная лодка, была очень высока. Кроме того, нам предстояло обследовать непосредственно береговую линию материка и островов. Для этой цели предполагалось использовать гидрографический катер с малой осадкой, позволяющей подойти на максимально близкое расстояние к берегу.
— Борис Александрович, — обратилась я к капитану судна, — взгляните, пожалуйста, на эти снимки. Как вы думаете, что на них? — с этими словами я протянула ему папку с фотографиями манускриптов из портфеля немца.
Капитан не спеша протянул руку, взял документы и осторожно разложил картинки на стекле штурманского стола. Закончив, он неторопливо раскурил закопчённую дочерна резную трубку и стал задумчиво смотреть на изображения. Этот в меру полный мужчина, с умными и внимательными глазами на широком загорелом лице, закрытом до половины пышной бородой, всем своим видом соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть старый морской полярный волк. Через несколько минут, пригладив начавшие седеть на висках тёмные волосы, он, наконец, повернулся ко мне и удивлённо произнёс:
— Насколько я понимаю, — он взял один из снимкoв, — здесь везде изображена Антарктида. А мы, милая моя, находимся в Арктике. Вы улавливаете разницу?
— Это понятно. Извините, я, вероятно просто некорректно поставила вопрос. Что именно изображено на карте Антарктиды?
— Что изображено на самой карте, судить не берусь, это, скорее, по части вашего ведомства. К тому же немецкому, сожалею, — не обучен. Но вот в нижней части — определённо — карта прохождения морских глубин. Обычно каждая подводная лодка снабжается подобными картами конкретного района при получении боевого задания, — ровно произнёс капитан и оглянулся назад, где на приставном столике в углу включился факс. На командирском мостикe, тишину которого нарушали лишь приглушённые звуки, издаваемые навигационным оборудованием, ясно послышался шелест выползающих один за другим из факсимильного аппарата листов. Старший помощник подошёл к аппарату и, взяв в руки большую стопку листов, протянул мне:
— Это для вас, — пробормотал он, удивлённо подняв брови.
Я буквально выхватила из его рук пачку документов и, ни слова не говоря, выскочила из помещения. Смотрелось это со стороны, конечно, не совсем вежливо, но мне, честно говоря, было наплевать. Даже Егор, как я успела заметить, недовольно зыркнул в мою сторону. Скатившись по лестнице на нижнюю палубу, я рывком открыла дверь в кубрик и, усевшись за маленький столик, зажгла лампу.
«…Ростова, сразу перехожу к делу. Я, конечно, считаю, приведённые ниже сведения полным вымыслом, но, по настоянию Суходольского, отправляю тебе всё, что он накопал. Ты уж там сама отдели, как говорится, «зёрна от плевел». Я уже дал задание нашим аналитикам разобраться со всем этим, но в целях экономии времени пока отправляю весь материал, как есть.
На представленных, выполненных от руки рисунках, вероятно, изображено так называемое легендарное подземное царство Агарта. Относительно данных манускриптов специалисты в этой области расходятся во мнениях. Одни считают, что данные манускрипты привёз с собой, вернувшись из экспедиции с Тибета, Эрнст Шеффер (штурмбанфюрер СС, один из руководителей «Анaнербе»). Суходольскому удалось раскопать в архивах НКВД несколько интересных трофейных документов «Ананербе», связанных с данными рисунками. Это различные карты-лоции для подводных лодок, следуя которым якобы возможно было попасть через подлёдные области Антарктиды во внутреннюю полость Земли. Ими, вероятно, как мы и предполагали, пользовались субмарины из так называемого Конвоя фюрера. По другим сведениям, эти схемы привезла с Тибета экспедиция ОГПУ, и это косвенно подтверждается материалами допроса сотрудника ОГПУ Якова Блюмкина. В 1926 году он являлся представителем ОГПУ в Улан-Баторе, одновременно выполняя функции резидента на сопредельных территориях Тибета, Монголии и некоторых районах Китая. Вероятно, разыскиваемая нами подводная лодка после посещения акватории моря Лаптевых и выполнения некоего секретного задания должна была после дозаправки вернуться тем же путём в Киль и далее проследовать на секретную базу нацистов в Антарктиде. Обнаружение сигнального буя у побережья моря Лаптевых с большой достоверностью означает, что искомая подлодка потерпела крушение, либо по причине других обстоятельств непреодолимой силы не имела возможности продолжать движение по заданному маршруту. Теперь, возвращаясь к рисункам. Всё дело в том, что на них, правда, схематично и весьма приблизительно обозначены входы во внутреннюю полость Земли также и через арктические подлёдные области…»
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала я и тут же вспомнила: «Блюмкин! Точно, вот гдe я видела картинку, похожую на найденные в портфеле немца! В квартире на Котельнической набережной. А фамилия мужа Веретенниковой — Блюмкин!» В мгновение ока многое для меня встало, наконец, на свои места.
— Наталья, — в кубрик протиснулся Егор, — поднимайся на мостик, там мореманы на эхолоте что-то увидели.
Поднявшись на мостик, я вопросительно глянула на капитана:
— Борис Александрович, есть что-нибудь?
— Вот посмотрите сюда, — капитан, чуть отодвинувшись, указал на монитор эхолота. — Видите на дне большое затемнение эллипсовидной формы? Возможно, это как раз то, что вы ищете. Что будем делать? — капитан посмотрел сначала на Егора, а потом перевёл взгляд на меня.
— Какая глубина? Температура воды? — поинтересовалась я.
— Глубина небольшая, всего 22 метра, — капитан сверился с приборами, — здесь мелководье, максимальная глубина не превышает 50 метров, а температура воды 6 градусов по Цельсию со знаком плюс, — и, наклонившись к селектору, приказал:
— Стоп машины, малый назад, выбросить буй.
— Егор, можно погрузиться с вами? — спросила я. — Глубина небольшая, а внутрь, если что, я не пойду. Так что хлопот со мной у вас не будет.
— Если тебе интересно, то почему бы и нет, — пожал плечами Егор. — Tолько захвати камеру, поснимаешь там для отчёта, ладно? — и обняв меня, слегка отодвинул в сторону.
Мимо нас матросы пронесли какую-то небольшую железную штуковину с заушинами, за которой тянулся спусковой конец. Вскоре раздался всплеск, и пеньковый канат, закреплённый на чугунной болванке, стал, змеясь по палубе, быстро уходить за борт.
…На глубине первых десяти метров я почувствовала небольшую боль в ушах и привычным движением продула нос и продолжила спуск. Гидрокостюм всё плотнее обжимал тело. Я бросила взгляд на глубиномер — пятнадцать метров. Стало значительно светлее, ровное песчаное дно великолепно отражало солнечные лучи. Егор бесшумно двигался чуть левее. Сначала я увидела на жёлтом фоне дна хвостовое оперение. Мелькнула мысль о затонувшем самолёте, но, приблизившись, я поняла: под нами слегка покрытая ржавчиной и чуть занесённая песком, окружённая россыпью тёмной гальки и небольших валунов, нечётко выступая из зеленоватого сумрака, лежала на ровном киле огромная (а на глубине все предметы кажутся несколько больше) гитлеровская субмарина. Она притаилась на песке, словно большая хищная рыбина, поджидающая свою жертву много лет среди ледяного безмолвия Арктики. На её характерной формы бочкообразной рубке, окружённой чуть провисшими леерами, торчала вверх небольшая пушка. Егор знаком показал нам, что можно спуститься ниже. Видимость не превышала и пяти метров. Подойдя вплотную к морской хищнице, я сразу увидела обрывки маскировочной сети, местами сохранившейся на огромном и абсолютно целом, без единого повреждения, рыжем от коррозии корпусе. Мы медленно осмотрели субмарину со всех сторон и подплыли к корме. Егор провёл рукой в перчатках по выпуклым крышкам кормовых торпедных аппаратов, и я сразу увидела широкий сварной шов по всему диаметру. Сделав несколько снимков, я ещё раз проплыла над рубкой и вернулась к Егору, который дал команду на всплытие.
Забравшись на откидную площадку, удобно расположенную на корме гидрографического судна, мы с удовольствием скинули кислородные баллоны и тяжёлые пояса со свинцовыми кубиками груза, после чего расслабленно опустились на палубу.
— Встречаемся в кают-компании, — поднявшись и бросив взгляд на часы, приказал Егор, — давайте в темпе. Я думаю, двадцати минут вам достаточно, чтобы привести себя в порядок?
Это уже относилось ко мне. Я кивнула и побрела в кубрик. Спустившись и открыв дверь, я первым делом расстегнула силиконовый ремешок и сняла с руки глубиномер, компас и часы — «всё в одном флаконе», скинула утеплённые резиновые сапожки и с наслаждением стянула неприятно холодный гидрокостюм. Оставшись в одном шерстяном водолазном белье, я прошла в душевую кабину и врубила на полную мощность горячую воду. Скинув приятно покалывающие замёрзшее тело шерстяные кальсоны и рубаху, переступила порожек поддона и встала под упругие струи обжигающей воды. Постепенно я согрелась и, поборов в себе огромное желание поплескаться ещё, с сожалением вылезла из ванной.
Через десять минут я поднялась наверх, где в уютной кают-компании уже собралась вся команда.
— Ну, что будем делать? — поинтересовался Егор. — Лодка абсолютно целая, лежит на грунте на ровном киле, все отверстия заварены экипажем. К тому же по всему корпусу сохранились остатки маскировочной сети. Ясно, что субмарина законсервирована экипажем и оставлена им до лучших времён.
— При этом признаки минирования полностью отсутствуют, — продолжил прилетевший с Егором и нырявший с нами молоденький старший лейтенант с красивой фамилией Белосветов.
— Мне тоже думается, что это не та подлодка, — взяла я на себя смелость высказаться, — поскольку, если бы на этом судне был наш груз, немцы ни при каких обстоятельствах не оставили бы его просто так, да ещё на мелководье. Странно, что до сих пор её никто не обнаружил.
— Да, прямо скажем, лодочка лежит на самом виду. Это говорит о том, что экипаж рассчитывал вернуться в самом скором времени. Ладно, пойду, доложу Тарасову, пускай он сам принимает окончательное решение. В принципе, мин там нет, так что для очистки совести можно было бы и вскрыть эту консервную банку. Благо, оборудования навалом, — поднялся Егор и, махнув рукой, направился на капитанский мостик.
— Подожди, я с тобой, — подскочила я, — мне тоже Тарасов нужен, на пару cлов.
Пока Егор по спутниковому телефону докладывал обстановку, я стояла, прижавшись лбом к холодному выпуклому стеклу капитанского мостика, и смотрела на серое унылое море, по которому до самого горизонта были разбросаны белоснежные плавучие льдины, напоминающие облака на тёмном, начинающем хмуриться небе.
— Наташка, — позвал меня Егор, — ты будешь разговаривать с генералом?
Я взяла массивную трубку:
— Товарищ генерал, это Ростова. Я здесь вспомнила очень важную деталь. Отправьте кого-нибудь из наших сотрудников на Котельническую набережную, там в квартире Веретенниковой, слева от входа в гостиную, в серой рамке на стене висит картина. Пускай сделают копию. И срочно отдайте её экспертам. Мне кажется, что Блюмкин оставил нам важное послание.
— Ты какого Блюмкина имеешь в виду? Мужа Веретенниковой или того самого?
— Того самого. Который Яков. — ответила я.
— Я не ослышался? Ростова, ну ты, я смотрю, жить не можешь без мистики и призраков. Сначала Суходольский мне всю плешь проел, а теперь и ты туда же? Этого же чекиста расстреляли ещё… — генерал сделал паузу, — дай бог памяти, 3 ноября 1929 года, — снова поразил меня своей информированностью Тарасов. — Хорошо, я отправлю сотрудника. Что-нибудь ещё?
— Да. Запросите все данные на судмедэксперта Мороза Василия Ивановича, год рождения не знаю. Думаю, ему лет семьдесят — семьдесят пять. Работает в горбольнице Тикси.
— Это ещё зачем? — недовольство в голосе начальника росло.
— Отрабатываем его причастность к пожару в морге, — не моргнув глазом, соврала я.
— Если что путное будет, дам знать, — уже совсем сварливо закончил генерал и отключился.
— Ну, что поведало тебе руководство? — спросила я строго, увернувшись от любимого, попытавшегося обнять меня за талию.
— Пока ничего. Ищем дальше. Вскрытие этой субмарины, — Егор показал большим пальцем вниз, — шеф считает пока бесперспективным. Приказал только нанести на карту координаты лодки и двигаться дальше.
— Да ты только посмотри вокруг, — широко обвела я рукой унылую панораму за бортом судна, — какая ширь, а просторы? Да тут без точной информации можно болтаться по волнам до второго пришествия.
— А ты что предлагаешь? — пожал плечами Егор. — Кстати, пока мы были на глубине, локатор зафиксировал неизвестную надводную цель в трёх милях западнее нашего судна. Капитан говорит, что создаётся полное впечатление, что вокруг нас курсирует неизвестное судно малого водоизмещения. Судя по скорости перемещения, это, скорее всего, быстроходный катер средних размеров.
— Может, это катер береговой охраны ФСБ? — пожала я плечами.
— Не думаю. Так что на всякий случай держим «ушки на макушке».
Новости из Москвы поступили неожиданно быстро. Из телефонного разговора с генералом, состоявшегося ночью, стало ясно следующее: на пыльной и почти выцветшей картине, десятки лет, провисевшей на стене в квартире Веретенниковой на Котельнической набережной, определённо была схематично изображена карта Арктики. Причём мнение экспертов отличалось редким единодушием. В районе Мыса Неупокоева, на острове Большевик, в южной части Северной Земли, были нанесены некие неизвестные ранее объекты, расположенные на 300 метров ниже уровня моря. Также учёных мужей немало удивило то, что на схеме подробно отражалась система рек и озёр, которые открыты на этом острове сравнительно недавно, в начале семидесятых. А между тем на обороте картинки ясно читалась дата: «Тибет, 1929 г.». После проведения компьютерной обработки изображения с наложением на современную карту, получены точные координаты этих объектов. Кроме того, Тарасов сообщал, что на дактилоскопической карте, снятой с самой картины и рамы, помимо прочих, идентифицирован отпечаток большого пальца правой руки того самого Блюмкина — старшего уполномоченного иностранного отдела О.Г.П.У., капитана госбезопасности, расстрелянного 3 ноября 1929 года. А посему, приказ генерала был однозначен: нам предписывалось немедленно выдвигаться в район Северной Земли.
Через три дня пути на горизонте, наконец, появился остров Большевик, входящий в состав архипелага Северная Земля. Вскоре, зайдя в пролив Вилькицкого, мы подошли к мысу Неупокоева — конечной точке нашего маршрута. Егор попросил капитана встать на рейде точно напротив мыса. Нашим взорам предстала сильно изрезанная, с большим количеством укромных бухт береговая линия. Высота обрывистых берегов местами достигала метров тридцати, а то и поболее, далее простиралась пологая равнина, повсеместно занятая россыпями валунов и гальки, местами поросших мхами и лишайниками. У горизонта, насколько хватало глаз, были видны холмистые долины, переходящие в платообразные возвышенности, вершины которых скрывались под белоснежными ледниковыми куполами. В небе носились, как авторитетно поведал нам капитан, серебристые чайки, с высоты птичьего полёта с интересом разглядывающие непрошеных гостей. Теперь следовало неторопливо и вдумчиво изучить обстановку. Однако едва мы встали на рейде, как снова последовал гневный звонок из Москвы:
— Чем вы там заняты? — грозно поинтересовался Тарасов.
— Вышли в заданный квадрат и встали на рейде, товарищ генерал, можно сказать, только бросили якорь, — спокойно доложил Егор.
— Слушайте меня очень внимательно, подполковник. Служба спутникового слежения докладывает, что на законсервированной полярной станции, расположенной на мысе Неупокоева как раз напротив вас, фиксируется постоянное движение, кроме того, в нескольких километрах от «Академика Виноградова» непрерывно курсирует неизвестное судно. Я дал команду береговой охране проверить надводную цель, а вот с полярной станцией придётся разбираться вам самим.
— Катер уже засекли наши локаторы, а насчёт станции… Не знаю, возможно, там белые медведи бродят? — пошутил с ходу Егор — Здесь они встречаются гораздо чаще, чем люди.
— Кончайте острить! На острове Большевик, по нашим данным, действующих полярных станций в настоящее время нет. Поэтому я прошу вас посмотреть на месте, в чём там всё-таки дело. Срочно выяснить и доложить. Вы меня поняли? — непререкаемым тоном приказал генерал.
— Есть, товарищ генерал, разберёмся и доложим. В кратчайшие сроки. Только непонятно, почему этим вопросом не может заняться береговая охрана ФСБ? У нас и так дел по горло.
— Подполковник! — повысил голос генерал. — Hе заставляйте меня вам дважды, как сопливому лейтенанту, ставить задачу. У меня всё. Отбой.
…С верхней палубы мне было отлично видно, как катер с Егором и Белосветским отвалил от «Академика Виноградова» и взял курс на берег. Я перевела окуляры отличного цейссовского бинокля, любезно выданного мне капитаном, чуть левее и вверх. На крутом обрывистом склоне возвышался над морем большой деревянный крест с табличкой. Что на ней было начертано, как я ни старалась, прочесть не смогла. Опустив бинокль ниже, я на несколько секунд остановила взгляд на огромном, явно старинном, ржавом якоре, лежащем у подножия креста. Дальше виднелись жилые и рабочие блоки полярной станции, которые были разбросаны достаточно далеко друг от друга по прибрежной равнине. На всех дверях в пределах видимости висели большие замки, а окна на совесть заколочены толстыми досками. На совершенно открытом пространстве вокруг сооружений станции не было заметно ни единой души. На первый взгляд, территория полярной станции казалась абсолютно безлюдной. Я снова перевела бинокль на катер. Он уже был довольно далеко, обходя справа полярную станцию и высокий изрезанный волнами и льдами берег мыса, держа курс на небольшую бухточку с песчаной отмелью. Вот, наконец, он ткнулся носом в прибрежный песок, и мои друзья, выскочив из катера, вытянули его на берег. Постояв немного, видимо, определяя порядок дальнейших действий, Егор с Белосветским бегом направились в сторону станции и через несколько минут скрылись из виду в небольшой балочке, неглубоким шрамом протянувшейся по равнине.
Зябко поёжившись, и ещё раз внимательно осмотрев обширную территорию законсервированной полярной станции, и окончательно убедившись в отсутствии на ней каких-либо живых существ, я опустила бинокль и отправилась на мостик. Честно говоря, со вчерашнего дня у меня сильно разболелась рана на плече. Скорее всего, я застудила руку во время нашего последнего погружения к фашистской субмарине. Вода была просто ледяная, это чувствовалось даже через шерстяное бельё и утеплённые гидрокостюмы. При Егоре, дабы он не уложил меня в приказном порядке в судовой лазарет, я молча терпела боли, перебиваясь анальгетиками. Теперь же, воспользовавшись благоприятным моментом, пока Егор на судне отсутствовал, я, испросив из вежливости разрешения у капитана, отправилась к судовому врачу. Спустившись по трапу в медкабинет, я постучалась в дверь и, услышав:
— Войдите, — решительно зашла внутрь, сразу попав в царство голубого света бактерицидных ламп и неистребимого запаха карболки.
Доктор был как две капли воды похож на капитана судна. Я даже вначале опешила и несколько секунд откровенно разглядывала этого средних лет высокого бородатого мужчину в толстом свитере и накинутом на плечи белом халате. Судовой врач просто чудом умещался на малюсеньком табурете, приставленном к такому же крохотному почти игрушечному письменному столику.
— Чем обязан визиту столь прекрасной незнакомки? — широко улыбнулся доктор и, приподнявшись, коротко представился. — Борис Теплов, судовой врач.
— Здравствуйте, доктор. Наташа, — протянула я ему ладошку, которую он сразу сграбастал своей огромной лапой и, осторожно пожав, тут же отпустил, указав мне на круглый стульчик напротив.
— Итак, я весь во внимании, — улыбнулся Борис.
— Доктор, десять дней назад я получила небольшую травму и вот теперь второй день мучаюсь. Ноет, дёргает, в общем, болит, — я без лишних слов скинула куртку и водолазку, выставив под свет настольной лампы больное плечо.
Доктор открыл ящик стола, достал к моему удивлению очки и водрузил их на нос, отчего в мгновение ока приобрёл такое поразительное сходство с мультяшным Айболитом, что я невольно улыбнулась.
— Ну-ка, посмотрим, что у нас тут, — доктор снял повязку с моего плеча и, надев медицинские перчатки, стал осторожно осматривать рану.
Я, не удержавшись, из чисто профессионального интереса всё-таки в своё время окончила Второй мединститут, скосила глаза. Рана почти совсем затянулась, но по краям виднелась ярко выраженная гиперемия, с небольшими очагами нагноения в центре.
— Ну-с, барышня, — доктор закончил осмотр и уселся за стол, — ничего страшного я пока не вижу, сейчас наложим повязочку с одной чудодейственной мазью, и дня через два, я думаю, всё пройдёт.
Закончив с перевязкой, доктор ещё раз осмотрел своё творение и, видимо, оставшись весьма довольным своей работой, произнёс:
— Одевайтесь, — и, отвернувшись к раковине, стал снимать перчатки. Вот тут-то я и услышала то, что меньше всего ожидала, а именно: где-то наверху дробно и достаточно громко простучала автоматная очередь.
Доктор от неожиданности выронил из рук полотенце и удивлённо посмотрел на меня:
— Вы слышали?
— Слышала, — коротко бросила я, поспешно стягивая с себя камуфлированную форму и оставшись только в чёрной водолазке и белых трусиках, запихнула свои куртку и брюки под белоснежный медицинский шкафчик, притулившийся в углу кабинета. — Борис, у вас не найдётся для меня белого халата? — быстро спросила я, прекрасно понимая, что сейчас на счету каждая секунда, и старательно навинчивая глушитель на табельный «Макаров». Закончив, я дослала патрон в патронник и, не ставя пистолет на предохранитель, отправила его под шкаф, следом за своим обмундированием. Последней под шкафом исчезла «сбруя» — наплечная кобура скрытого ношения с двумя запасными магазинами.
— Конечно, найдётся. Посмотрите, вон там на вешалке, — на растерянном лице доктора, который во все глаза смотрел на мои манипуляции, проступили красные пятна.
Я бросилась к вешалке и, быстро надев белый халат, стала застёгивать пуговицы:
— Борис, что бы ни случилось там, наверху, я — ваша медсестра. Всё понятно?
Едва я закончила говорить, как дверь в кабинет распахнулась и на пороге нарисовался пренеприятнейший субъект в камуфлированном комбинезоне с автоматом «Калашникова» в руках.
…Всю команду судна поспешно согнали в кают-кoмпанию и тщательно обыскали. Нападавших, по моим наблюдениям, пока было трое. Ещё троих я, вообще, не видела, ибо они, как вскоре выяснилось, находились на мостике вместе с капитаном. Поскольку его в нашей некогда уютной кают-кoмпании не наблюдалось. Но те трое, что находились постоянно рядом с нами, своими чёткими и быстрыми действиями невольно внушали уважение. «Профессионалы, едрить их через колено», — в сердцах подумала я.
Сидя на мягком плюшевом диване в самом тёмном углу кают-компании, я быстро раскладывала в уме ситуацию. Егор с Евгением — на острове, связь у них есть, но только с кораблём. Две маломощные коротковолновые рации сродни любительским, позаимствованные у гидрографов, радиус действия которых не более двух километров. Мощные средства связи, с помощью которых можно было бы вызвать береговую охрану ФСБ, установлены на капитанском мостике и, вероятно, уже находятся в руках террористов.
— Нет, Ростова, — размышляла я, — с бандитами тебе, даже с учётом того, что в медицинском кабинете под шкафом лежит твой табельный «ПМ», определённо не справиться. На Егора, надо признать тоже надежды мало. Разве что они слышали выстрелы и с наступлением темноты попробуют пробраться на судно. Но… На катере к «Академику Виноградову» незаметно подойти невозможно даже ночью, звук мотора бандиты услышат издалека, а вёсла на судёнышке моих друзей предусмотрены не были. Конечно, если Егор слышал выстрелы, я была уверена, он найдёт способ добраться до корабля. Хотя как? Если только вплавь? — От этой мысли я даже поёжилась — температура воды в этих широтах долго находиться в море не позволяет. Поскольку у них нет с собой никакого специального снаряжения. Даже простых гидрокостюмов. Они вышли налегке, так как никаких погружений при проверке станции не предвиделось. Так что пока остаётся только ждать.
В томительном ожидании прошло несколько часов. Вдруг корпус корабля задрожал и послышался характерный шум судовых дизельных установок.
Следом, судя по громкому металлическому скрежету, выбрали якорь, и через несколько минут корабль начал движение. Я поменяла своё местоположение на диване, стараясь делать это как можно более осторожно, чтобы не привлечь внимание охранника. Теперь я могла, пусть краем глаза, но всё же видеть часть иллюминатора. Правда, за стеклом наблюдалась пока только бескрайняя морская даль с кусочком серого неба.
Постепенно начинало смеркаться. Мы шли, обогнув мыс, по моим подсчётам уже около трёх часов. Наконец, корабль остановился, смолк рокот двигателей и лязг отдаваемого якоря. В кают-компанию ввели капитана судна. Борис Александрович выглядел совершенно разбитым. Он тяжело дышал и всё время держал руку на области сердца. Я резко встала и, подойдя к капитану, проверила пульс. Потом посмотрела на охранявшего нас террориста:
— Капитану необходима срочная медицинская помощь. Свяжитесь с мостиком, кто там у вас главный? Нам нужно пройти с больным в корабельный медпункт.
Громила в камуфляже слушал меня очень внимательно, но я сразу поняла по выражению его глаз, что он меня не понимает. И только тут до меня дошло, что за всё время эти типы, захватившие корабль, не проронили ни слова! Они всё делали абсолютно молча.
— Борис Александрович, где мы находимся? — шёпотом спросила я капитана, едва он тяжело опустился рядом.
— Мы прошли проливом Шокальского и в данный момент находимся в бухте восточнее мыса Песчаный, — прошептал в ответ капитан.
— Борис Александрович, — снова обратилась я к капитану, — они спрашивали вас о чём-либо там, на мостике? Ну, вообще, они говорили между собой, или с вами?
— А, знаете, нет, — удивлённо пробормотал капитан, — они и вправду ведут себя странно, словно немые. Изъясняются исключительно жестами, да и то редкими, скупыми. Такое впечатление, что они и без слов прекрасно понимают друг друга, — промямлил он испуганно и посмотрел на охранника. Правда, один из них, наверное, старший, пожилой высокий блондин с длинными волосами, спросил меня про компрессор, — капитан опять оглянулся на охранника.
— Борис Александрович, — шёпотом продолжила я, — говорите спокойно, он нас не понимает. Я думаю, что он просто не знает русского.
— Похоже. Зато их главарь очень даже неплохо говорит по-русски. Правда, с небольшим акцентом, — капитан заговорил ещё тише, — я так думаю, он из Прибалтики.
— О чём ещё они вас спрашивали? Поймите, это очень важно.
Читать бесплатно другие книги:
