Блики, силуэты, тени Вавикин Виталий

7

Когда Б.С.-младший подбирал ключ, чтобы открыть камеру Г.Ч., руки у него дрожали так сильно, что он с трудом мог попасть ключом в замочную скважину. Нет, он не боялся людей, не боялся трудностей, но… то, с чем он столкнулся сейчас, не было человеком или трудностью. Это было… Было…

— Скажи мне, что у тебя есть ответы касательно того, что здесь происходит, — сказал он Г.Ч.

Дверь камеры жалобно скрипнула.

— Почему ты решил меня выпустить? — спросил Г.Ч., словно это мог оказаться розыгрыш.

— Ты знаешь или нет, что здесь происходит? — спросил Б.С.-младший сквозь зубы.

— Я знаю лишь то, что видел.

— Я тоже видел… Что-то видел… — Б.С.-младший невольно передернул плечами, вспоминая своего начальника.

— С.К. еще не поймали? — спросил Г.Ч.

— Кажется, нет.

— А что будет с нами? Теперь мы тоже должны бежать?

— От кого?

— От чужаков.

— Почему мы должны от них бежать? Нас целый город, а их не больше дюжины.

— А как же остальные полицейские? К тому же дружинники В.Р. могут поддержать чужаков.

Они вышли в коридор.

— Ты думаешь, В.Р. встанет на их сторону? — спросил Б.С.-младший.

— Они дали ему власть. Ты давно его видел в последний раз?

— Да, но… — Б.С.-младший замялся, остановился возле двери в кабинет своего начальника.

— Что ты делаешь? — зашипел Г.Ч., когда он открыл дверь. — Хочешь, чтобы нас поймали? — он замолчал, уставившись на сдувшегося чужака. Его оболочка лежала на полу, путаясь в груде оставшийся от него одежды, над которой зависло черное облако.

— То же самое случилось и с редактором? — спросил Б.С.-младший.

Г.Ч. кивнул.

— А это облако?

— Если открыть окно, то, думаю, увидишь, как оно просочится в землю.

— Чертовщина какая-то, — Б.С.-младший снова передернул плечами и, стараясь держаться подальше от облака, подошел к окну.

Свежесть и звуки ночи ворвались в пропахший бетоном и краской кабинет. Почувствовав свободу, черное облако устремилось к окну, едва не задев по дороге Б.С.-младшего, который успел уклониться лишь в последний момент. Оказавшись на улице, облако потянулось сначала в небо, затем упало на землю, растаяло. Высунувшись из окна, Б.С.-младший наблюдал за облаком, пока оно не исчезло под рыхлой землей запущенной клумбы с цветами.

— Чертовщина какая-то, — снова сказал Б.С.-младший, но на этот раз сдержав суеверный страх.

Он отвернулся от окна и уставился на останки чужака на полу, у которого он забрал жизнь. Вернее, он лишь захлопнул дверь, попав ему по лицу, но умер чужак именно из-за этого. Хотя нет, не умер — сдулся. Просто сдулся.

— Нужно забрать его, — решил Б.С.-младший, взял из-под стола урну, вытряхнул мусор и брезгливо запихнул в нее кожу своего бывшего нового начальника. — Покажем ее В.Р. Это будет проще, чем просить его поверить нам на слово. — Он поднял с пола крышку и закрыл урну.

8

Фонари на улицах не горели. Высокие деревья, заполонившие город, шелестели листвой. В их кронах ухали полуночные птицы. Большинство жителей города спали, но то тут, то там раздавались голоса, во многих окнах горел свет.

— Это что? — спросила жена В.Р., уставившись на алюминиевую урну в руках Б.С.-младшего.

Женщина уже спала, когда они постучали в дверь, и теперь стояла на пороге в длинной ночной рубашке, отказываясь разбудить мужа, говоря, что завтра у него трудный день, ответственная работа и вообще в последнее время от друзей одни проблемы. Потом она увидела алюминиевую урну и недоверчиво уставилась на Б.С.-младшего.

— Это что?

— Урна, — сказал Б.С.-младший.

— Я понимаю, что урна, — сказала жена В.Р. — Что внутри?

— Ничего.

— Если ничего, то на кой черт ты ее с собой носишь? Мусор собираешь? Распоряжение нового начальника?

— Вообще-то в урне и лежит его новый начальник, — подал голос Г.Ч., увидел, как растерянно уставилась на него жена В.Р., и попросил Б.С.-младшего показать кожу.

В темноте было сложно что-то разглядеть, но Б.С.-младший, пусть и брезгливо, но все же держал в руках кожу так, чтобы можно было видеть контур человека, его сдувшееся лицо.

— Твою мать, — тихо сказала жена В.Р.

— Это не человек, — поспешил объяснить Г.Ч.

Она кивнула, но взгляд ее, казалось, приклеился к сдувшемуся лицу. Даже когда Б.С.-младший убрал кожу обратно в алюминиевую урну, женщина продолжила смотреть так, словно могла видеть загипнотизировавшее ее лицо сквозь тонкие алюминиевые стенки.

— Мы должны показать это твоему мужу, — напомнил ей Б.С.-младший.

Она кивнула, отошла в сторону, позволяя им войти в дом. Они прошли в спальню, включили свет. В.Р. проснулся, прищурился, ослепленный ярким светом, увидел бывших друзей, увидел урну. Затем Б.С.-младший, решив, что лучше будет сначала показать, а потом уже что-то объяснять, достал из урны кожу нового начальника. Вернее, оболочку, но и этого хватило, чтобы В.Р. вскочил с кровати.

9

Аресты начались ранним утром и закончились ближе к обеду. Одиннадцать чужаков были определены в свободные камеры. Весь город, казалось, затаился, притих, настороженно ожидая, что будет дальше. Город, прочитавший о чужаках в утреннем выпуске газеты «Просветы», редактором который был временно назначен Г.Ч. По поводу выхода статьи споров было больше, чем по поводу арестов. Говорить жителям города о том, что происходит, или нет? И если говорить, то как много.

— Думаю, нужно рассказать все как есть, — сказал Г.Ч.

Десять чашек кофе спустя В.Р. и Б.С.-младший согласились с ним. Номер газеты было решено сделать бесплатным. Типография работала до позднего утра. В.Р. отозвал волонтеров с поисков К.С. и очистки водоемов, отправив треть из них разносить газеты. Оставшиеся, возглавляемые Б.С.-младшим, должны были провести аресты и охладить пыл полицейских и тех жителей, что решат выступить на стороне чужаков. Впрочем, В.Р., который должен был занять место арестованного мэра города, считал, что недовольства предстоящая операция не вызовет.

— В противном случае у нас есть что им показать, — сказал он, указывая на алюминиевую урну, в которой лежала кожа бывшего нового начальника полиции города.

Предложение временно назначить В.Р. мэром выдвинул Г.Ч. еще ночью, когда они с Б.С. шли к другу и не знали, каким будет утро.

— Чужаки дали ему власть, — сказал Г.Ч. — Мы предложим ему еще больше власти. Думаю, только так мы сможем получить поддержку его дружинников.

Б.С.-младший какое-то время молчал, затем нехотя согласился.

— И если план не даст сбоев, то скажи об этом С.К. Пусть возвращается, — добавил он.

— Если бы я знал, где он, то сказал бы.

— Мы на одной стороне. Можешь больше ничего не скрывать.

— А я и не скрываю. Просто С.К. не знал, на чьей я стороне. Кажется, в тот момент он верил, что мое лицо тоже можно составить из лиц знаменитостей, как это он сделал с каждым из чужаков… — Г.Ч. замолчал, вспоминая коллаж президента.

— Нужно обязательно найти С.К., — сказал Б.С.-младший, тоже думая о президенте. — Не знаю, какая в действительности связь этих чужаков с его коллажами, но она определенно есть. Определенно…

10

С.К. бежал. Он не знал, как далеко забрался в лес, но останавливаться не собирался. Нет. Он не хотел сбежать от закона. Лишь бы убраться подальше от этих странных существ, лица которых собраны из дюжин лиц знаменитостей. Губы, подбородки, лбы, волосы, уши — все сливалось, вращалось перед глазами безумным хороводом. Где-то высоко, пробиваясь лучами сквозь густые кроны деревьев, висело жаркое полуденное солнце. Охотничий домик остался далеко позади, где С.К. надеялся отсидеться, обдумать случившееся. Но потом он услышал голоса волонтеров В.Р., получивших задание задержать его. Услышал и побежал. Утром, по холодной росе. Он не оборачивался, не останавливался. Воображение нарисовало десятки людей, у которых вместо лиц коллажи. И все они преследуют его. Нет. Как бы ни горели легкие, он не может остановиться. Бежать! Бежать! Бежать!

Что-то ударило С.К. с такой силой, что мир вспыхнул перед глазами. Ударило не сзади, ударило в лицо, словно К.С. налетел на кирпичную стену. Но перед ним ничего не было. Он лежал на спине и смотрел, как его собственная кровь из разбитого носа и рта стекает по невидимой преграде. Пара выбитых зубов лежала на траве. С.К. тряхнул головой, пытаясь прогнать застлавшую глаза пелену. Шатаясь, он поднялся на ноги, подошел к невидимой преграде.

— Что за черт? — С.К. не замечал, что из носа у него течет кровь, не замечал выбитых зубов — стоял, прижавшись руками к преграде, и проверял ее на прочность.

Крепкая, словно камень, и высокая. С.К. так и не смог выяснить, как высоко она уходит в небо. С.К. шел вдоль преграды до вечера, но она, огибая дугой город, казалось, была создана специально, чтобы не позволить ему сбежать. Или не только ему? Им всем? Удивления не было. После того, что С.К. видел в кабинете нового редактора, он уже ничему не удивлялся. Вот только почему здесь появилась преграда? Почему не выпускает никого из города? Ведь еще пару дней назад он проезжал здесь…

С.К. стоял на краю дороги и вглядывался в даль — он мог видеть, как дорога, извиваясь, ползет, разрезая лес, к другому городу, но не мог пройти по ней. Никто не мог. Оставалось лишь набраться смелости, вернуться в город и утолить свое любопытство.

11

Блокада — странная, сверхъестественная. Она началась спустя два часа после ареста чужаков. Нечто незримое укрыло город. Невозможно было ни попасть в него, ни выбраться. В остальном ничего не изменилось. Внешний мир, казалось, и не знал о случившемся.

— У меня снаружи осталась сестра, — шепеляво сказал С.К., до сих пор не привыкнув говорить с парой выбитых о барьер передних зубов. — Она звонит мне каждую неделю. И когда я не отвечу ей… — он замолчал, увидев улыбку на лице Б.С.-младшего.

— У меня тоже сестра извне, — сказал Г.Ч.

— А у меня родители, — В.Р. хмурился, сдвигая к переносице кустистые брови, изредка поглядывая на Б.С.-младшего. — Думаешь, они смогут запугать их? Заставить забыть о нас?

— Или просто обманут. Если они делают этих тварей, которые сдуваются, как воздушные шарики, то что их остановит сделать наши копии?

— Всего города?

В.Р. увидел, как друг пожал плечами, и выругался.

— И что мы имеем? — снова подал голос С.К. — Мы не можем выбраться, не можем позвонить никому извне. А воздух?

— Что? — В.Р. хмуро уставился на него.

— Мне интересно, пропускает ли этот барьер воздух?

12

Кислородное голодание началось три недели спустя. Жители изолированного от остального мира города разошлись по домам, правда, перед этим, узнав о барьере, едва не устроили второй переворот. Они хотели вступить в переговоры с внешним миром, требовали освободить чужаков. Б.С.-младший не спорил. Да и не было смысла спорить, когда несколько сотен напуганных людей окружали участок. Если не выполнить их требование, то они просто сорвут двери с петель и возьмут то, что им нужно, силой.

Б.С.-младший открыл камеры и велел чужакам убираться ко всем чертям. Но чужаки были такими же пленниками в этом городе, как и остальные жители. Окруженные вначале раболепной толпой, они дошли до границ барьера. Дальше идти было некуда. Толпа ждала какое-то время, затем послышались первые возгласы негодования.

Никакой связи с внешним миром. Никаких переговоров. Словно кто-то невидимый, незримый, нереальный, как эти чужаки, уже вынес смертный приговор городу.

— Думаю, как только люди поймут, что переговоров не будет, они сначала убьют чужаков, а потом возьмутся за нас, — сказал Б.С.-младший, позвонив в редакцию «Просветов».

— И что ты предлагаешь? — спросил Г.Ч. — Бежать? Но бежать некуда. Барьер окружает город со всех сторон. Улететь не получится, да нам и не на чем улетать.

— На окраине города есть старое здание библиотеки, — сказал Б.С.-младший. — Не получится ни сжечь его, ни проникнуть внутрь, если мы блокируем единственную дверь…

13

Бунт вспыхнул и захлебнулся, ограничившись несколькими выбитыми витринами да парой перевернутых автомобилей. Около сотни особенно агрессивных горожан несколько дней продолжали осаду старой библиотеки, надеясь, что следом за убийством чужаков удастся пустить кровь и тем, кто устроил первый переворот.

Иногда Б.С.-младший подходил к окну и наблюдал за разгневанными горожанами. С каждым новым днем их становилось все меньше и меньше, как и пригодного для дыхания воздуха.

— Интересно, что будет, когда все мы умрем? — спросил С.К., подсаживаясь за стол к Г.Ч., который потратил последние дни, чтобы сделать наброски последней статьи, но, накатав почти два десятка страниц, понял, что это скорее получается рассказ, чем статья. Его первый в жизни рассказ.

— Думаю, когда нас не станет, они снимут блокаду и заселят город чужаками, — сказал Г.Ч., отрываясь от своей писанины. — Может быть, они будут похожи на нас.

— Хотел бы я знать, кто за всем этим стоит, — сказал Б.С.-младший.

— Зачем? — спросил В.Р.

Б.С. младший долго думал, пытаясь подобрать нужные слова, затем раздраженно пожал плечами, выглянул в окно. Два десятка самых стойких горожан, разбив палатки, продолжали осаду библиотеки, несмотря на то, что от кислородного голодания уже кружилась голова. Б.С.-младший подумал, что если воспользоваться своим оружием и действовать быстро, то можно будет пристрелить их всех. Эта мысль пришлась ему по душе, но он откладывал ее, тешил и вынашивал еще несколько дней, наблюдая, как Г.Ч. продолжает работать над своим первым в жизни рассказом, и судя по стопке исписанных мелким почерком листов, рассказ давно замахнулся на то, чтобы стать первой и последней книгой Г.Ч.

— Ну как успехи? — спросил Б.С.-младший к концу второй недели осады.

— Думаю, успею завершить раньше, чем закончится воздух, — сказал Г.Ч.

— Хорошо, — сказал Б.С.-младший.

Он скрылся за стеллажами книг, проверил оружие и начал разбирать забаррикадированную дверь. К.С. и В.Р. услышали шум грохочущей мебели, но не сказали другу ни слова. Г.Ч., казалось, и не заметил этого.

Б.С.-младший вышел на улицу, держа табельное оружие в правой руке. Устранение баррикады отняло последние силы, и теперь, задыхаясь, жадно хватая ртом непригодный для дыхания застоявшийся воздух, он надеялся лишь на то, что у него хватит сил покончить с теми, кто продолжает осаду, но палатки оказались пусты. Никто больше не желал им смерти.

Б.С.-младший заскрипел зубами и расстрелял в воздух обойму. Оставшиеся в библиотеке друзья слышали выстрелы, но сил было слишком мало, чтобы выйти и посмотреть.

— На улице никого нет, — сказал Б.С.-младший, вернувшись в читальный зал. — Все ушли. Мы можем идти домой.

С.К. встретился с ним взглядом и кивнул. Б.С.-младший кивнул в ответ, прижался спиной к стене и осел на холодный каменный пол старого здания. Все тело вспотело. По лбу катились крупные капли пота. Б.С.-младший подумал, что было бы неплохо сейчас попить, но сил, чтобы подняться, не было. Он закрыл глаза, продолжая жадно хватать ртом воздух. Какое-то время грудь его вздрагивала, затем замерла.

— Кажется, он умер, — тихо и безразлично сказал С.К.

В.Р. и Г.Ч. подняли головы, смотрели какое-то время на прижавшегося к стене старого друга, затем потеряли интерес. В абсолютной тишине читального зала было слышно, как неприлично громко скрипит грифель карандаша в руках Г.Ч.

В.Р. наблюдал за ним до позднего вечера, затем вдруг понял, что темнота вокруг — это не сумерки, темнота у него голове. Мир вздрогнул несколько раз и замер, словно кто-то нажал на паузу. Застыл даже скрип карандаша. «А это не так уж и страшно», — подумал В.Р., затем замерли и его мысли. Он затих и повалился на бок. Его тело сползло с дивана и застыло на полу. С.К. открыл глаза, смотрел какое-то время на бездыханное тело В.Р., затем уставился на Г.Ч..

— На кой черт ты все это пишешь? — спросил он последнего друга.

Г.Ч. поднял на него глаза, пожал плечами.

— Я всегда знал, что ты странный, — рассмеялся С.К. — Мы все, наверное, были странными.

Его смех стал громче, отняв последние силы, последние шансы цепляться за эту жизнь. Г.Ч. слышал, как затих его друг, но не стал отрываться от последних страниц…

Потом наступило утро. Утро в мертвом городе.

История двадцать восьмая. Варианты

Джим хорошо запомнил тот день, когда он впервые увидел свою сестру из параллельного мира. Ему снилось, что он снова стал ребенком. И еще он понимал, что спит — знал это точно так же, как и то, что его зовут Джим. Но он понимал и то, что это не просто сон. Слишком здесь все было настоящим. Он различал цвета, чувствовал запахи. Он шел по вытоптанной тропинке, как и когда-то давно, будучи мальчишкой. Это была та самая тропинка, по которой Джим ходил в школу. Долгие годы, каждый божий день. Он шел по ней не в силах понять: то ли он ее любит, потому что привык, то ли ненавидит.

Сейчас Джим подумал, что она ему безразлична. Она просто должна была быть, и никуда от этого не деться. Можно лишь идти по ней, слушая, как под ногами потрескивают сухие ветки, опавшие с деревьев. Идти в ненавистную католическую школу. Джим мало кому рассказывал о том, что родом из маленького городка, и уж тем более о том, что учился в церковной школе. Он до сих пор не мог понять выбор его родителей. Хотя, может, в нем они хотели видеть того ангелочка, которым никогда не смогли бы стать они?

В памяти Джима четко запечатлелись образы и запахи тех лет. Пахло углем. Когда-то в подвале этой школы-церкви была котельная, в память о которой остались две груды угля с правой стороны тропинки, немного не доходя до входа в главное помещение. Никто не обращал на них внимания, и уж тем более никто не собирался их убирать. И еще недалеко от куч угля находились два больших заброшенных здания — слева и справа от тропинки. Они были не такими большими, как сама школа. Джим не знал, что здесь раньше было. Кто-то, может быть, и знал, но дела до этого никому не было. Все проходили мимо, не замечая их. Эти два старых здания из красного кирпича смогли бы привлечь внимание людей, только если бы в один прекрасный день просто взяли и исчезли. Люди бы посмотрели и сказали: «Чего-то здесь не хватает. Ах да! Здесь же стояли два здания!» И все бы стали говорить об этом пару дней, а потом снова забыли, вернувшись к привычному сонному течению жизни маленького города.

Джим остановился, почувствовав, как что-то из реального мира прорывается в его сон. Что-то тяжелое, громоздкое, которое может принадлежать лишь взрослому, а не ребенку. И это нечто окружает его, сгущается, давит, словно опускается само небо. Джим запрокинул голову. Невозможно было определить, какое сейчас время суток. Может быть, был поздний вечер или же раннее утро. Холодный ветер приносил озноб, заставляя запахнуть плотнее куртку. Джим почувствовал резкий запах угля, увидел два старых заброшенных здания. То ли от старости, то ли от недостатка освещения их красный кирпич превратился в безликий серый. Вообще все вокруг стало серого цвета.

«Наверное, тучи», — подумал Джим, затем вспомнил о школе, заторопился.

Два здания по обе стороны тропинки, словно работники таможенной службы, воззрились на проходящего мимо них человека пустыми глазницами оконных проемов с выбитыми стеклами, где оставались старинные чугунные решетки. Джим почувствовал легкий озноб, словно кто-то за ним действительно наблюдает. Мурашки одна за другой пробежали по его спине. Здания уже остались позади, когда он все же остановился и, подняв голову, посмотрел на них. То, что было слева, подобно циклопу смотрело на него своим единственным глазом-окном. А может быть, не оно? Не здание? Джим внимательно пригляделся к окну. Озноб заставил его передернуть плечами, и озноб этот был вызван не холодом. За окном кто-то стоял.

Липкие мурашки снова пробежали по спине. Одна, другая. Школа, здание позади, груды угля — все перестало существовать. Только окно и тропинка, по которой можно убежать. Но бежать некуда. Что-то белое за окном приковывает к себе взгляд, мысли. Вернее, не что-то — кто-то. Маленькая девочка в праздничном белом платье с пышным кружевным подолом. Девочке было лет пять-шесть, не больше. Она просто стояла и молча смотрела на Джима из-за старой чугунной решетки грустными синими глазами. Перестало существовать все, кроме этой девочки и расстояния между ними.

Он не сразу понял, что видит ее довольно хорошо, словно она стоит совсем рядом. Или же так оно и было? Джим вздрогнул и моргнул глазами. Одно мгновение, за которое веки опустились и снова поднялись. Один миг полной темноты. Когда Джим открыл глаза, девочка стояла прямо перед ним. От неожиданности он дернулся назад, обо что-то споткнулся и полетел в бездну, разверзшуюся за его спиной, — в реальность.

Джим проснулся. Простыни были мокрыми и липкими от пота. «Дурной сон, — сказал себе Джим. — Просто дурной сон, который забудется». Но сон не забылся. Наоборот. Сон ожил и начал проникать в реальность. Джим видел маленькую девочку днем, когда ехал в такси на работу, видел вечером за ужином, перед телевизором.

— Может быть, у вас была в детстве младшая сестра, отошедшая в мир иной, и вы вините в этом себя? — предположил психолог, к которому обратился Джим, решив, что сходит с ума.

Сестра действительно была. Джим вспомнил об этом сразу, как только услышал предположение психолога. Сестра, которая умерла, когда Джиму было одиннадцать. Но почему он не помнил о ней? Или же сон, проникший в реальность, продолжает играть с ним в свои странные игры? Но что тогда все это значит? Потусторонний мир? Параллельная реальность?

Несколько раз Джим пытался заговорить со своей мертвой сестрой, являвшейся ему, но каждый раз что-то заставляло его отказаться от этой затеи, словно неосторожное слово может все испортить. Молчание стало правилом в этих сливающихся параллельных мирах.

Иногда Джим ловил себя на мысли, что не узнает улицы своего родного города. Иногда он не узнавал свою квартиру — менялась мебель, появлялись другие комнаты, коридоры, двери. И люди вокруг него тоже становились другими, менялись, подстраиваясь под мир, принадлежавший его мертвой сестре. Или же не мертвой?

Может, в другой реальности умер он, а сестра продолжила существование? Жизнь вычеркнула его взамен сестры, даровав сложному уравнению гармонию. И скоро уравнение будет закончено. Мир Джима изменился, и кажется, от прежнего мира остался лишь он сам — тот, кто скоро перестанет существовать, позволив прийти в этот мир мертвой сестре. Но почему он должен уступать ей свое место? Разве он виноват, что она умерла? Нет. Сто раз нет. Так почему она хочет стереть его?

— Оставь меня в покое! — собирался сказать ей Джим, когда они снова встретятся, но в новом мире было сложно найти сестру.

Джим изучал новый город, находил новые парки, кинотеатры, кафетерии. Люди, которых он никогда не знал, здоровались с ним. Море, которого никогда не было, раскинулось через улицу от его нового дома, сменившего крошечную квартиру в многоэтажке. Джим открывал окно и слышал шелест волн, крик чаек. Он выходил из дома и чувствовал босыми ступнями теплый песок пляжа. Крики плещущихся в теплой воде детей перекрывали суету дня. Джим не знал уже, куда ему идти, что делать. Он мог просто стоять и слушать, как звонкий детский смех разносится по пляжу другого мира.

Высоко в небе висел ярко-желтый диск солнца, разрезая чистейшую синеву неба. Его лучи отражались от морских волн миллионами бликов и солнечных зайчиков. Один из таких зайчиков настырно слепил Джиму глаза, словно какой-то ребенок, играя с зеркалом, специально делал это. Джим огляделся. Маленькая девочка захихикала, увидев, что к ней наконец-то проявили интерес. Она спрятала зеркало и снова принялась возводить башни замка из песка. Джим подошел ближе. Девочка задрала голову и, приложив козырьком руку, чтобы не слепило солнце, посмотрела на него снизу вверх.

— Почему ты делаешь со мной все это? — спросил мертвую сестру Джим.

— Ты действительно хочешь знать? — хихикнула она. — Действительно хочешь заговорить и нарушить правило?

Джим кивнул, затем увидел своих молодых родителей, которые шли к сестре. Они не узнавали его. Да он, наверное, и не существовал для них в этом мире!

Но не замечали они и его сестру — стояли рядом и разговаривали, кокетливо заглядывая друг другу в глаза. Это продолжалось несколько минут, затем родители попрощались и разошлись. Родители, которые вели себя не как муж и жена, а как посторонние люди, знакомые лишь мельком.

— Что все это значит? — спросил Джим сестру.

— А ты еще не понял? — улыбнулась она. — Ты и я — мы лишь варианты того, что могло быть. Блики, силуэты, тени настоящей реальности, в которой ни тебя, ни меня нет. — Девочка начала пульсировать, таять, как, впрочем, таял и весь мир вокруг. — Они никогда не были вместе. Могли быть, но не были. Встретились и разошлись. Растаяли. Как растаем сейчас и мы с тобой.

Джим увидел, как его собственные руки становятся прозрачными. Мир растекался, избавляясь от налета несуществующих образов и вариантов. Реальность избавлялась от ненужных вероятностей. И вместе с реальностью приходила необъяснимая немота. Такое состояние обычно бывает после сильнейшего стресса, когда все остальное начинает казаться незначительным. Вы не задумываетесь, насколько глупо выглядели, тревожась о том или о другом, вас просто перестает это интересовать. Все усилия и старания кажутся такими напрасными. Вы смотрите еще немного мутными глазами на голубое небо над головой и не знаете, радоваться его чистоте или нет. Затем немота уходит и вы снова становитесь самим собой, вспоминая об этом состоянии как о нереальном сне, который вам снился когда-то очень давно, а может, и не вам. Но это в том случае, если вы все еще здесь. Если вам все еще есть место в этой жизни…

История двадцать девятая. Яркая нить в высокой траве