Блики, силуэты, тени Вавикин Виталий
— Наверное, мне лучше уйти от вас, — донесся откуда-то издалека голос Палмера. Артем поднял голову, посмотрел на него. — Я не хотел убивать твоего друга. Извини.
Опираясь на лопату, чужак заковылял прочь. Или же не чужак. Артем вспомнил оставшуюся Светлану. Вспомнил о предстоящих родах.
— Подожди! — крикнул он Палмеру, догнал его. — Куда ты пойдешь. Здесь вокруг мины!
— Но ведь как-то я сюда пришел.
— Повезло. — Артем осмотрел его раны, сказал, что нужно сделать перевязку, отвел Палмера в свой дом, неуклюже наложил несколько швов, вернулся на кладбище, похоронил Андрея.
— А где мой муж? — спросила Светлана, когда он забирал из ее дома тело Лены.
Он не ответил. Закоченевшая рука Лены зацепилась за дверной проем.
— Подожди, помогу, — сказала Светлана, вышла следом за Артемом на улицу.
Он опустил тело Лены в гроб, положил его на старую тележку, с которой они еще вчера ездили за дровами.
— Пойду с тобой, — сказала Светлана.
Артем встретился с ней взглядом и не смог отказать.
До кладбища они шли молча. Потом молчали, когда Артем копал могилу. Светлана взяла у него сигарету. Хотела спросить о муже, но так и не смогла. Все было каким-то холодным, как начинавшаяся зима. Холод в воздухе, холод в сердце. Словно не осталось совсем никаких чувств.
— Андрея убил чужак, да? — тихо спросила Светлана. — Убил так же, как убил Лену?
— Нет.
— Нет? — Светлана заглянула последнему другу в глаза и, неожиданно даже для себя, кивнула. Они вернулись в дом. Она достала спрятанную Андреем бутылку водки, поставила на стол. — Вот. Он ждал, когда родится ребенок, но сейчас… — Светлана заплакала, отвернулась. Артем налил себе.
— Ты будешь?
— Нет, но ты пей. — Она разогрела ужин, поставила тарелку на стол, отошла к окну и долго смотрела, как Артем ест. — И не стесняйся. Если хочешь, то у меня есть еще.
— Я уже сыт. — Он выкурил сигарету, выпил еще, заснул.
Светлана сняла ему ботинки, укрыла одеялом, долго сидела у окна, наблюдая оттуда, как спит Артем, затем тоже легла.
Ей приснилась темная комната без дверей и окон. Лишь где-то высоко вверху горела крохотная лампа. Светлана смотрела на нее и больше всего боялась, что когда-нибудь эта лампа погаснет и она останется в кромешной тьме. Ее тихий плач разбудил Артема. Он подошел к ее кровати, взял за руку. Светлана улыбнулась сквозь сон.
— Все будет хорошо, — сказал Артем, погладил по голове, дождался, когда она снова крепко заснет, и только после этого ушел.
Ночь была звездной и темной. Лишь изредка блестел, словно проплешины, снег. Артем шел домой медленно, неспешно. Длинная улица терялась в темноте и казалась бесконечной. Он еще был пьян, но холод быстро трезвил мысли, оживлял воспоминания. Андрей, Лена, родные, соседи…
— Я думал, ты больше не придешь, — сказал Палмер.
— Почему? — Артем закрыл входную дверь, снял теплую куртку. — Это ведь мой дом. Верно?
— Здесь много домов. — Чужак лежал на диване, закинув на спинку длинные ноги. Свет не горел. Лишь трещали дрова в печи.
— Если хочешь уйти, то уходи. — Артем поставил на печь чайник.
— А ты хочешь, чтобы я ушел?
— Я не знаю. Наверное, нет. Нас и так здесь трое осталось.
— А жена Андрея? Она знает о том, что случилось с мужем?
— Думаю, будет лучше, если ты постараешься держаться от нее подальше какое-то время.
— А как же роды?
— Не знаю. — Артем заварил себе чай, предложил Палмеру.
— Сейчас бы водки.
— Хочешь напиться и обо всем забыть? Не получится.
— Хочу раны промыть, а то гноиться начинают.
— А… — Артем выкурил сигарету, лег в кровать, но так и не смог заснуть.
Лишь ближе к утру ненадолго задремал, услышал далекие взрывы и тут же проснулся, подошел к окну, долго прислушивался, снова лег, снова поднялся, бросил в остывшую печь дров, оделся, поплелся к Светлане, чтобы разжечь печь в ее доме.
Он вошел в ее дом осторожно, стараясь не разбудить ее. Она услышала шаги, открыла глаза, увидела его в блеклых лучах рассвета, вздрогнула, тихо заплакала. Артем попытался обнять ее, успокоить. Она отстранилась, повернулась к стене, закрыла глаза и лежала так до позднего вечера, пока Артем силой не заставил ее поесть.
— Если хочешь, то я теперь могу жить у тебя, — сказал он. Она посмотрела на него как-то отрешенно, качнула головой. — Тогда я буду готовить тебе дрова и следить за домом.
— Кур надо покормить.
— Покормлю.
Артем попытался взять ее за руку, но она отстранилась, подошла к окну, сказала, что хочет побыть одна.
Артем ушел, долго бродил по безлюдным улицам, надеясь найти в разрушенных домах еду или водку, вернулся злой и с пустыми руками.
— Я могу уйти, если ты хочешь, — сказал Палмер.
Раны на лице и теле воспалились, и у него был жар. Артем смерил его тяжелым взглядом, но ничего не сказал, разделся, лег спать. Заснул почти сразу, снова услышал далекие взрывы, проснулся и уже не сомкнул глаз до утра.
— Я сама могу топить печь, — сказала Светлана, когда он пришел.
— Тогда я буду оставлять дрова на пороге, — сказал Артем.
Она кивнула, дождалась, когда он уйдет, закрыла дверь.
В последующие несколько дней она не выходила из дома. Лишь забирала дрова, оставленные на крыльце. Артем дал ей время, чтобы успокоиться, — выждал чуть больше недели, затем осторожно постучал в закрытую дверь. Никто не открыл ему. Он постучал в окно. Светлана увидела его, впустила в дом, велела разуться на пороге, напоила чаем. Вокруг все буквально блестело чистотой, в которой Артем начинал чувствовать себя грязным и неуместным.
— Можно я еще как-нибудь зайду? — спросил он, оставляя пакеты с найденными в брошенных домах продуктами.
Светлана улыбнулась, но так и не ответила. Больше недели она не выходила из дома, затем Артем увидел вывешенное на веревках постельное белье. Простыни застыли на морозе. Светлана снимала их, неловко ломая и складывая в корзину. Артем предложил помощь. Она не отказалась, но и в дом не пригласила. Они снова стали чужими, как и до войны. Просто соседи.
Лишь когда в конце зимы настало время рожать, Светлана пришла к нему и попросила помощи. Она тяжело дышала, по лицу катились крупные капли пота, застывавшие ледышками на воротнике теплой куртки.
— Я сейчас позову Палмера! — сказал Артем.
— Не надо Палмера! — Светлана схватила его за руку. — Мы сами. Хорошо?
— Хорошо, — неохотно согласился он, но, когда оделся и вышел на улицу, Светлана уже вернулась в свой дом.
Она лежала на кровати и тихо стонала. Утреннее солнце светило в заиндевелые окна.
— Что мне делать? — спросил Артем.
— Пока просто посиди со мной, — попросила она.
Он кивнул, подвинул к кровати стул.
— Я приготовила обед, так что ты потом сходи на кухню и поешь, — сказала Светлана.
— Ты думаешь, все будет так долго?
— Я не знаю. — Она встретилась с ним взглядом и улыбнулась. Артем улыбнулся в ответ.
Ближе к вечеру он осторожно предложил Светлане позвать Палмера. Она отказалась. Кричала всю ночь, утром смолкла, задремала на четверть часа, снова начала кричать, затем снова стихла.
Артем оделся, выбежал на улицу, привел Палмера. Чужак находился со Светланой до полуночи, затем укрыл ее простыней, вышел, вымыл руки и молча пошел домой.
— Какого черта? — Артем заглянул в комнату, замер, не веря, что все закончилось. — Но ты ведь врач! — закричал он Палмеру, догоняя его на улице.
Холодный ветер гонял над сугробами снег. Артем был не одет, но не замечал этого.
— Ты заболеешь, — сказал Палмер.
— К черту! — Артем схватил его за руку. — Почему она умерла?
— Ты привел меня слишком поздно.
— Но ты же врач.
— Верно. Врач, а не Бог. Ты просил от меня невозможного.
— Ты врешь! Ты врешь! — Артем хотел его ударить, но тело замерзло так сильно, что сил хватило только расплакаться, упасть на колени, сжаться, забыться.
Палмер поднял его на руки и отнес в дом, укрыл одеялами, напоил водкой и долго сидел рядом, пока Артем не уснул.
Печка в доме Светланы погасла, в комнаты пробрался холод.
Артем и Палмер дождались ранней весны и только тогда похоронили ее. Земля была промерзшей, но им некуда было торопиться.
— Не хочу больше оставаться здесь, — сказал Артем, когда теплое солнце растопило снег на полях.
Они дождались конца апреля, собрали вещи, провизию.
— Думаешь, здесь действительно остались мины? — спросил Артема Палмер, когда они оказались в поле.
— Надеюсь, что нет. Но если наступишь, то не двигайся. Они не взрываются, пока не поднимешь ногу. — Он обернулся, бросив последний взгляд на далекую окраину города, рассказал о выжившем после войны соседе, подорвавшемся на одной из мин в этом поле, вспомнил друзей, которых похоронил в эту зиму, сник.
— Все еще винишь меня в их смерти? — спросил Палмер.
— Нет, — сказал Артем, услышал щелчок сработавшего детонатора мины, замер.
— Это у меня, — сказал Палмер.
— Не двигайся!
— Да я уже понял. — Палмер нервно улыбнулся. Артем встал на колени, осмотрел мину под ногой чужака. — Ты ведь поможешь мне?
— Конечно. — Артем отошел в сторону, снова вспомнил всех, кого похоронил в эту зиму. Вспомнил даже свою собаку, издохшую в начале весны. — Ты только никуда не уходи. — Он развернулся и осторожно пошел по оставшимся следам назад в город.
Добрался до окраины поля, за которой была родная, знакомая земля, снял рюкзак и долго стоял неподвижно, дожидаясь взрыва…
История вторая. Маленькая, никем не замеченная смерть
Это был маленький город, крохотный. Но город недалекого будущего: светлого и спокойного. В этом городе жило пять тысяч человек, было две школы и консервный завод, дававший работу большей части населения. Рядом с городом находились три озера, где постоянно можно было увидеть рыбацкие лодки. Каждую среду из города, грохоча, выезжали колонны грузовиков, прицепы которых ломились от продукции местного завода. Одним из водителей был Джеф Райкер.
Заработанных денег хватало на то, чтобы следить за фамильным домом, заботиться о своих престарелых родителях и кормить семью, в которой было уже трое детей. Еще у Джефа Райкера была сестра. Ее звали Гвен, и она готовилась к тому, чтобы выйти замуж за местного учителя Брайна Гутье. Они выбирали себе новый дом и планировали, как назовут своих детей, когда их крохотный город содрогнулся от землетрясения.
Половина домов оказалась разрушенной. У одной из школ обвалился фасад. На озерах поднялись волны, выбросив на берег полугодовой улов рыбы, а на заводе сравнялось с землей здание столовой. Но самым страшным разрушениям подверглись мосты и дороги.
Колонны грузовиков не могли больше покидать завод, чтобы доставлять продукцию в большие города. И если местные жители смогли восстановить свои жилища после трагедии, то с дорогами и мостами дело обстояло намного хуже. В казне города не хватало денег, чтобы заново отстроить их, а другие города не считали подобные затраты необходимыми. Они нашли себе новых поставщиков рыбных продуктов, забыв о бывшем партнере. Местный завод приостановил свою деятельность на неопределенный срок. Жители остались без работы. Спасало лишь земледелие и озера, обеспечивающие город рыбой.
Именно в этот нелегкий год Брайн Гутье и Гвен Райкер поженились. Весной у них родился ребенок. Брат Гвен всю зиму не имел работы, и Брайн Гутье, работа которого в школе пока оставалась востребованной, обеспечивал свою семью и семью своей жены.
Лишь ближе к лету строительная корпорация, носящая название «Viae publicae», что в переводе с латинского означало «Общественные дороги», взялась за строительство серии платных автомагистралей. Одна из таких магистралей протянулась до покинутого и заброшенного всеми крохотного города, жители которого уже забыли о том, что такое цивилизация и счастливая, беззаботная жизнь.
Завод снова открылся. Люди снова получили рабочие места. Рыбацкий бизнес пошел в гору. Жители стали поговаривать о том, чтобы построить новую школу взамен пострадавшей во время землетрясения, но…
Но цена за проезд по платным магистралям оказалась такой высокой, что о прежних прибылях не могло быть и речи. Больше — сеть этих дорог так плотно оплела город, что не осталось ни одного бесплатного шоссе, ведущего в мегаполисы. И если в прошлом, когда дороги были разрушены, город бедствовал, но знал, что может отправиться по разбитым, но бесплатным дорогам в большой город за медикаментами или дефицитным товаром, то сейчас такие поездки стали слишком дороги. Единственным спасением были водители грузовиков, которые могли привезти заказанный товар из большого города во время своих рейсов… И так было в следующие пятнадцать лет. А цены на платные дороги все росли и росли.
Корпорация «Viae publicae» заполонила своими магистралями почти весь мир. Никто не запрещал людям покидать родные города, но проезд по дорогам стал непомерно высоким, чтобы путешествия были возможны. И несмотря на то, что на проезд грузовиков действовали всевозможные скидки, для частного легкового транспорта плата только росла и росла. Некоторые жители стали шептаться, что скоро из родных городов будет невозможно не только уехать, но и просто уйти — дороги стали платными даже для пешеходов.
И пусть жизнь в маленьком рыбацком городе наладилась, но находилось все больше и больше людей, мечтавших перебраться в мегаполис. Мечтали о подобном даже те, кто никогда прежде не намеревался покинуть родной город, словно невозможность переезда лишь раззадорила их.
Первыми уехала семья Бронсов. Они продали свое имущество, променяв безбедную жизнь на суету и трудности новой жизни в новом городе, который был ничуть не лучше, чем тот, где они жили, но недосягаемость делала его настолько привлекательным, что они готовы были рискнуть всем ради своего желания перемен. Искусственных перемен, стимулируемых трудностями и недостижимостью.
В последующие десять лет из города уехали почти три тысячи человек. Добыча рыбы снизилась, и, соответственно, снизилась производительность единственного завода, поддерживающего жизнь города. И без того невысокие в последние годы зарплаты стали еще меньше. Вместо строительства новой школы закрыли ту, что пострадала от землетрясения, а оставшуюся сократили на половину. Когда Джеф Райкер покидал город, увозя свою семью, во многих классах единственной школы насчитывалось лишь по несколько учеников.
Спустя еще пять лет из квалифицированных учителей в городе остался только Брайн Гутье. У него было трое детей, и единственным способом дать им достойное образование было продать в родном городе все, что есть, и переехать туда, где его дети смогут продолжить обучение. Таким образом, единственная школа родного города лишилась своего последнего преподавателя. Не было смысла растить в нем детей. Не было смысла оставаться, держась за свои дома.
Последние молодые жители покинули город. Остались лишь старики да безнадежные пьяницы. Консервный завод закрылся, потому что некому стало на нем работать. Культивируемые десятилетиями поля заросли. Заброшенные дома покосились. И пусть в местных озерах оставалось много рыбы, некому стало ее ловить. Город умер, превратился в прах.
И когда спустя двадцать лет дети Брайна Гутье пожелали вернуться в родной город, возвращаться было уже некуда. На месте города росли деревья, а в центре зарождалось новое озеро, с такой чистой водой, что можно было увидеть рыб, плавающих на дне. Природа поглотила город.
— Нет, не природа, — сказал сын Брайна Гутье сестре, стоя на конечной станции платного шоссе, которая еще носила название их несуществующего ныне города. — Природа здесь ни при чем. Его поглотила цивилизация. Наша цивилизация…
История третья. Простые суждения
Они не были убийцами, но и не хотели превращаться в жертв — именно такое заявление будет сделано на суде Клифом Снодграсом и Марджори Райс. Процесс продлится чуть больше месяца и закончится оправдательным приговором. Убийцы выйдут на свободу. На их счету будут четыре доказанных жертвы — все жители Верхнего Мичигана. Их дома находились на территории парка округа Перкинс, недалеко от озера Индепенденс. Одинокие дома, разбросанные на протяжении Дамп-роуд. Почему они свернули на эту дорогу, Клиф Снодграс, который был за рулем «Тойоты», так и не сможет объяснить.
— Сначала мы хотели остановиться в мотеле «Биг Бэй», — скажет Марджори Райс. — Но там не оказалось свободных мест. Дальше по дороге находился еще один крохотный отель, но и там нам сказали, что все номера заняты…
Был вечер первой пятницы августа 2010 года. Две пары — Клиф Снодграс с Марджори Райс и Джордж Камингс с Кей Томпсон — свернули с главной дороги, оставляя за спиной озеро, ради которого они приехали сюда из Техаса.
— Кажется, Джордж Камингс сказал, что можно будет попробовать остановиться у кого-нибудь в доме, — вспомнит Клиф Снодграс. Также он сможет вспомнить время, когда они увидят дом Винсента Руа, — семнадцать минут после полуночи. — Я посмотрел тогда на часы. Мы уже проехали перед этим несколько домов, но там нигде не горел свет. Вряд ли бы нас кто-то впустил на ночь, если бы мы разбудили их. А в доме Руа свет был во всех окнах.
Итак, ночь, вдоль дороги деревья, большой дом, из окон которого льется яркий свет. Клиф Снодграс останавливается возле крыльца. Он и его девушка Марджори Райс выходят из машины. Рядом с их «Тойотой» стоит старый пикап Винсента Руа. Позже Клиф Снодграс вспомнит, что в замке зажигания пикапа заметил ключи. В конце ночи это спасет ему и его девушке жизнь. Но в тот момент они еще не знают об этом. Обвинитель сосредоточит на этом особое внимание, делая акцент на том, что ночью практически невозможно увидеть ключи в замке зажигания.
— Мне просто было интересно, и я заглянул в салон пикапа, — скажет Клиф Снодграс.
Именно интересом он объяснит и то, что после того, как им не откроют дверь, он не уедет, а попытается открыть дверь. Не заперто. Они войдут в дом. Никого. Адвокат объяснит подобное поведение молодостью и усталостью. Дом окажется пуст. Джордж Камингс выйдет на задний двор. Он найдет Винсента Руа и его семью в гараже за домом.
Позже, когда обвинения с Клифа Снодграса и Марджори Райс будут сняты, криминалисты обнаружат новые факты, благодаря которым восстановят случившееся. Убийцей будет назван Винсент Руа.
Он выведет свою жену и двоих детей в гараж и там застрелит их из охотничьего двуствольного ружья «Мэрлин» модели «778». Причины подобного поступка так и не удастся установить, но друзья и соседи подтвердят, что ссоры в семье Руа были частым явлением. Так же будет зарегистрирован местный звонок из дома Руа в мотель «Биг Бэй». Брат жены Винсента Руа — Патрик Вебер — подтвердит разговор с сестрой. Биатрис Руа будет говорить сбивчиво. Она не назовет имя своего мужа, но несколько раз повторит, что ее и детей хотят убить.
— Голос у нее был тихий, словно она боится, что ее услышат, — скажет на суде Патрик Вебер. — Я слышал, как она кричит. Слышал грохот. Наверное, кто-то вошел в комнату, и она не успела повесить трубку… Не знаю… Я почему-то вспомнил семью Джо Мочератто, убитую меньше года назад бродягой, которого так и не нашли. Знаете, эта история пугала весь наш город… А когда я увидел ту машину у дома сестры… Те мальчишки не понравились мне, еще когда хотели остановиться в нашем отеле. Дерзкие, наглые… А потом я увидел их в сарае за домом. Увидел свою сестру и ее детей. Увидел ее мужа. Они были мертвы, а эти мальчишки… Они просто стояли там и смотрели… Мне казалось, что я сойду с ума…
Удар, который Патрик Вебер нанесет Джорджу Камингсу, вызовет внутричерепное кровотечение и окажется смертельным. Это случится после того, как Патрик Вебер отправит друга Клода Патерсона в город за шерифом.
— Этот мальчишка говорил, что они невиновны и ничего не сделали, — скажет на суде Патрик Вебер. — Он приближался ко мне, подняв руки, но я видел кровь на его пальцах. Поэтому я его и ударил… Да, я знаю, что криминалисты не нашли крови на руках этого мальчишки, но… Но тогда мне казалось, что я действительно ее видел…
— Не знаю, почему я схватила то ружье, — скажет на суде Марджори Райс. — Следом за Джорджем Вебер набросился на Клифа, и я думала… Я смотрела, как бьется в агонии на полу Джордж и думала, что этот мужчина убьет нас всех… Клянусь, я не знала, заряжено ружье или нет. Не знала, как им пользоваться. Но когда… Когда Вебер повалил Клифа на землю и начал избивать его ногами… Я кричала ему, чтобы он остановился, умоляла. А потом… Не знаю, как это случилось. Ружье в моих руках просто выстрелило…
Дробь попадет Патрику Веберу в бедро. Он выползет из сарая, встретит шерифа и соседей.
— Шериф Патерсон был жестким, решительным человеком, — скажет позже Патрик Вебер. — Когда он увидел меня, увидел Винсента Руа и его семью в сарае, увидел ту девчонку с ружьем… Он не сомневался.
— Когда он выстрел в меня, мне показалось, что я умерла, — скажет Марджори Райс. — Клянусь, как только я увидела шерифа, то сразу хотела положить ружье… Я не целилась в него…
Пуля пролетит мимо Марджори Райс, раздробив череп ее подруге Кей Томпсон. Позже шерифа найдут с проломленным черепом, но никто не сможет с точностью восстановить детали этой смерти.
— Он подошел к Марджори и начал бить ее в лицо рукоятью пистолета, — скажет Клиф Снодграс. — Я просто оттолкнул его. Иначе он убил бы ее. Просто оттолкнул…
Когда Марджори Райс и Клиф Снодграс выйдут из сарая, приехавшие с шерифом местные жители набросятся на них.
— Если бы Клиф не взял оружие шерифа, то они забили бы нас до смерти, — скажет на суде Марджори Райс.
Защищаясь, Клиф Снодграс выстрелит трижды. На суде он будет клясться, что стрелял в воздух, но одна из пуль заберет жизнь Клода Патерсона, а другая пробьет легкое старику Генри Гурхайму, который скончается в больнице спустя две недели.
— Клиф и Марджори лежали на земле, — скажет в их защиту адвокат. — Со всех сторон сыпались удары. Они имели право бороться за свою жизнь…
— Я не знал, причинил я кому-то вред или нет, — скажет Клиф Снодграс. — Главным было добраться до машины и убраться подальше от этого безумия.
Но ни он, ни Марджори Райс не смогут объяснить, почему вместо того, чтобы вернуться, они отправились по Дамп-роуд дальше, в глубь заповедника.
— Мы просто ехали вперед, пока не закончилась дорога, — скажет Марджори Райс. — Какое-то время Клиф еще продолжал ехать, но потом нам пришлось бросить машину…
Более трех дней местные жители будут преследовать Марджори Райс и Клифа Снодграса. Джефри Бойлд — местный кинолог-любитель — привезет собак, которые смогут взять след. На этих собак Клиф Снодграс потратит оставшиеся в револьвере шерифа патроны. Один из преследователей — Лари Брантон — исчезнет, и его тело найдут только две недели спустя. По заключению экспертов, он сломает себе шею в результате неудачного падения, но в дни погони жители обвинят в его смерти своих жертв: Клифа Снодграса и Марджори Райс, которым лишь чудом удастся добраться до города Лаэнс, расположенного на берегу одноименного залива.
Их поместят в госпиталь округа Барага, а после того, как услышат рассказанную ими историю, возьмут под охрану. Но после, на суде, никто из правоохранительных органов так и не сможет с уверенностью сказать, защищали они подростков от преследовавших их людей или же пытались защитить себя от этих подростков.
Ответственные за это лица возьмут паузу до окончания суда и впоследствии займут позицию выигравшей стороны. Заключительная речь судьи будет на редкость короткой и прозрачной. Клифа Снодграса и Марджори Райс освободят из-под стражи в зале суда, час спустя Патрику Веберу будет предъявлено обвинение в непреднамеренном убийстве Джорджа Камингса (его приговорят к пяти годам с возможностью досрочного освобождения через три). Для справки, тот же прокурор для Марджори Райс и Клифа Снодграса требовал максимально возможную меру наказания и даже после того, как подростки будут оправданы, продолжал настаивать на несовершенстве судебной системы.
— Я не верю, что мой брат мог убить свою семью, — заявит газетчикам Доменик Руа. — Вы отпустили убийц. Вы отпустили этих малолетних недоносков…
Два месяца спустя он придет в полицейский участок Техаса и признается в двойном убийстве Клифа Снодграса и Марджори Райс. Его признают невменяемым на момент совершения преступления и приговорят к двадцати годам с возможностью досрочного освобождения через семь…
История четвертая. Старые, как мир, двери
Череда снов. Джоанна Стюарт не любила делиться ими. Особенно со своим мужем. Кларк Стюарт был хорошим психологом. Многие из его бывших пациентов буквально боготворили его и спустя не один год после окончания лечения присылали благодарственные письма. Но жить с психологом и быть его пациентом — это были разные вещи. Джоанна ненавидела психоанализ. Ненавидела рассказывать о себе, о своих странных снах. Особенно мужу. Сначала это было как-то ненавязчиво — за обеденным столом на кухне собственного дома, в ресторане, на приеме, во время прогулки… Но потом психоанализ проник, наполнил собой всю жизнь.
— Тебе снова снились странные сны? — спрашивал Кларк, едва Джоанна успевала открыть утром глаза.
— Нет, — говорила она.
— Не ври мне. Я вижу. Это написано на твоем лице…
И так каждый день.
Больше всего раздражало Джоанну, что Кларк был прав. Сны действительно приходили довольно часто. Сны, появившиеся после того, как рабочие нашли на заднем дворе закопанное тело мужчины. Джоанна хорошо помнила тот день, потому что, по сути, она и нашла то тело — вышла во двор, чтобы посмотреть, как продвигается работа.
Экскаватор уехал, оставив уродливый котлован, который вскоре должен был превратиться в бассейн, но, глядя на разрытую землю, грязь и царивший хаос, Джоанна не могла представить себе конечный результат. Рабочие кружили вокруг котлована, улыбались ей, что-то измеряли, записывали. Перед тем как уехать, трактор раздавил клумбу с цветами, за которыми ухаживали Джоанна, и теперь она старалась сосредоточиться на бассейне, чтобы подавить злость. Не помогали и сигареты — чем больше она их курила, тем сильнее становились злость и раздражения. Но что это там с края котлована? Джоанна подошла чуть ближе. Рука человека. Джоанна не испугалась. Скорее наоборот — ее разобрало любопытство. Мужчина. Белый. Плоть начала разлагаться. Но…
— Его закопали здесь не более года назад, — сказал детектив Джамил Харт, получив отчеты криминалистов.
Он пришел через три дня после находки Джоанны. Джоанна могла поклясться, что в день находки его не было у них в доме. Невысокий, с темной кожей и большими, пытливыми глазами. Джоанне нравились его руки. Руки скульптора. Во время беседы она не могла заставить себя не смотреть на них. Снова и снова. Джамил Харт спрашивал ее и Кларка о том, когда они купили дом, какие работы проводили за последний год, а Джоанна все смотрела и смотрела на его руки. Не кисти, не плечи, не пальцы, а руки целиком.
Джамил Харт достал из папки фотографии найденного Джоанной мужчины. Снимки были сделаны еще при жизни. Он показывал их Кларку и Джоанне, спрашивал, не знают ли они этого мужчину.
— Его звали Келтон Банди, — сказал Джамил Харт, вглядываясь Джоанне в глаза. Она улыбнулась и пожала плечами. — У вас ведь был там цветник? На месте, где сейчас строят бассейн. — Харт смотрел Джоанне в глаза. — Что ж, выходит, что вы растили розы буквально на человеческих костях.
— Думаю, я смогу это пережить, — сказала Джоанна.
Но в эту же ночь появились те странные сны, где она видела свой собственный дом. Видела ограду. Она стоит за воротами. По серому небу плывут бесцветные тучи. Серый забор. Серые стены. Весь мир какой-то обесцвеченный, словно из него выкачали все краски, кроме белого и черного, да и те блеклые и нечеткие, растворяющиеся в полутонах. Джоанна понимает это, когда видит, что сама одета в белое платье. По-настоящему белое. Этот цвет кажется неуместным в сером мире. Даже вороны, кружащие вокруг башен старого дома, не черные, а какие-то смазанные, нечеткие, грязные. И еще башня дома, которой нет в реальности. Джоанна знает, что нет. Она любит свой дом, гордится им, знает его вдоль и поперек. Но башни этой нет.
Роман. Бурный и пылкий. Джоанна сама не особенно понимала, как оказалась в постели Джамила Харта. Эти отношения поглотили ее, заполнили, очаровали. Сны — и те, казалось, отступили. Нет, Джоанна не любила Джамила Харта. Он не был умен, не был красив. В нем не было изящности. Он уступал ее мужу во всем. Даже любовником Кларк был более искусным, нежели Джамил Харт, но…
— И как долго ты спишь с ним? — спросил Кларк на третий месяц отношений Джоанны с Хартом. Она выдержала взгляд супруга и пожала плечами. — Ты хочешь развестись со мной?
— Нет.
— Тогда тебе придется порвать с ним.
— Почему? — Джоанна отвернулась. — Разве у тебя нет других женщин?
— Но ты не знаешь о них.
— Я не смогу порвать с ним. — Джоанна достала сигарету.
— Мы еще вернемся к этому разговору, — пообещал Кларк.
В эту ночь они спали в разных кроватях. Вернее, Джоанна решила, что будет спать в комнате для гостей.
Утром Кларк молчал.
— Ты обижаешься на меня? — спросила за завтраком Джоанна.
— Нет.
— Мне приходится прощать тебя чаще.
— Я же сказал, что не обижаюсь. — Кларк натянуто улыбнулся.
Он ушел на работу, вернувшись поздним вечером, отказался от ужина, велел Джоанне одеться и сказал, что будет ждать в машине.
— Хочешь вывести меня за город и убить? — пошутила Джоанна, когда они выехали за ворота их дома. Кларк улыбнулся, но не ответил.
Они колесили по ночным улицам Нового Орлеана: медленно, неспешно.
— Мы кого-то ищем? — спросила Джоанна.
— Не мы. — Кларк улыбнулся и долго говорил, давая психологический портрет Джамила Харта.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Джоанна.
— Он лечится у одного моего знакомого.
— Ты знаешь, что если я расскажу об этом Джамилу, то твой знакомый мозгоправ лишится лицензии?
— Ты не расскажешь. — Кларк примирительно улыбнулся. Джоанна не ответила.
Она молчала, пока они не вернулись домой. Потом долго лежала в кровати и думала о том, что рассказал Кларк. Коп, который встречается только с проститутками. На сеансах психоанализа он признается, что образы этих женщин сливаются у него в одно лицо, в один символ. Когда-то у него была девушка. Он убедил себя, что был влюблен в нее, хотя на самом деле ему просто нравилась идея, что он может любить кого-то. Любить так же, как он любит свою мать, образ которой до сих пор оказывает на него влияние — идеальная женщина, с которой он сравнивает остальных.
Джоанна включила свет, закурила, понимая, что все равно не сможет заснуть. Нет, ее не волновали психические расстройства Джамила Харта — она не собиралась за него замуж, но вот все те венерические заболевания, которыми он переболел за последние годы, пугали и заставляли нервно кусать губы.
Знакомый врач Кларка сделал все анализы анонимно и заверил Джоанну, что ничего страшного не обнаружил.
— А все остальное можно легко вылечить. — Он подмигнул, и Джоанна поняла, что покраснела.
В этот момент она ненавидела Джамила Харта сильнее всех на свете.
Теперь вернуться домой, забыться. Все в прошлом. Все хорошо. Но… Не прошло и месяца, как Джоанна поняла, что скучает. Вернее, чувство было, как если бы она бросала курить — пока она курит, она понимает, что сигареты убивают ее и ненавидит их, мечтает бросить, но как только бросила, страхи и злость уходят. Она думает лишь об одной затяжке, лишь об одной сигарете. Джамил Харт стал для нее этой сигаретой.
— Ты должен заставить меня забыть его, — сказала Джоанна мужу.
— Я думал, ты уже забыла.
— К черту! — Джоанна чувствовала злость, раздражение. — Загипнотизируй меня и заставь забыть о нем. Я знаю, ты делал это с некоторыми пациентами.
— Заведи лучше собаку, — посоветовал Кларк.
Джоанна закипела. Они поругались и почти месяц спали в разных комнатах. Тогда-то и вернулись обесцвеченные сны, где Джоанна стоит в белоснежном платье возле ворот своего дома и несуществующая башня привлекает к себе все ее внимание. Башня, вокруг которой летают обесцвеченные вороны.
Джоанна пробиралась к ней постепенно. Каждый раз, каждый сон начиная сначала, но двери открывались, вели в извивающиеся коридоры. Кривые лестницы поднимались все выше и выше. Комната в башне ждала ее. Сон очаровывал, подменял воспоминания. Оказываясь в этом обесцвеченном мире, Джоанна понимала, что все ее воспоминания могут оказаться вымыслом, обманом. И только в башне ее ждет истина. Когда она просыпалась утром, то все это не имело значения, потому что воспоминания, которые были у нее во сне, действительно не принадлежали ей. Но как только начиналась ночь, все повторялось снова и снова. Это раздражало еще больше, чем прежде раздражали воспоминания о Джамиле Харте.
Психотерапевт, с которым познакомил Джоанну Кларк, говорил, что дом, скорее всего, ассоциируется у Джоанны с ее разумом, ее жизнью, а комнаты, куда она заходит, с ее воспоминаниями и переживаниями, через которые она должна пройти, чтобы понять, что для нее действительно ценно.
— Почему же тогда дверь в эту чертову башню похожа на ту, что Кларк привез из Аккры, когда мы год назад ездили в Ганну? — спросила Джоанна, выкуривая сигарету за сигаретой.
— Во время этой поездки что-то случилось? — спросил мозгоправ.
— Нет, но поездка удалась.
— Значит, она вам понравилась.
— Хорошее воспоминание.
— Может быть, вы хотите все вернуть? Чувствуете свою вину? — он еще что-то говорил, но Джоанна уже не слушала его. Она мечтала лишь об одном — снова заснуть и добраться до этой двери, открыть ее, узнать, что там скрыто.
Вернувшись домой, Джоанна долго разглядывала старую дверь догонов, которую привез из Ганны Кларк. Она помнила торговца в Аккре, продавшего им эту дверь. Ему было около сорока, и он был похож на чопорного англичанина, когда убеждал Кларка, что дверь не подделка. После, уже в Новом Орлеане, эксперт, которого пригласил Кларк, сказал, что его обманули. Дверь отправилась в гараж, и никто не вспоминал о ней. Сейчас, глядя на выброшенную дверь, Джоанна думала, что когда-нибудь Кларк так же отправит в гараж и ее. В гараж или на свалку.
Обесцвеченный сон. Кривые лестницы. Вогнутые стены. Покосившиеся стены. В тишине лишь слышно, как скрипят под ногами старые половицы да за окнами кричат серые вороны обесцвеченного хитрого сна, изменявшего коридоры, чтобы Джоанна не смогла добраться до комнаты в башне. Но Джоанна настырна. Даже когда старая дверь догонов, подлинность которой во сне не ставится под вопрос, не открывается, Джоанна не оставляет попыток пробраться в желанную комнату. Она уже победила часть своего сна. Теперь она изучила этот странный изменяющийся дом и он не может обмануть ее. Она без труда может добраться до двери. Но дверь закрыта. День за днем. Неделя за неделей. Джоанна может лишь смотреть в замочную скважину. Она видит блики людей в масках. Танцы. Кто они? Почему они поселились в ее доме? Кричать, просить, плакать…
Снова и снова, пробудившись, Джоанна отправляется в гараж, чтобы изучить купленную в Аккре дверь. Но у двери нет замочной скважины, нет замка. Джоанна думала об этом несколько дней, затем решила вызвать мастера, чтобы вставил в дверь замок. Теперь у нее был ключ, который Джоанна держала в руке перед тем, как заснуть. Сложнее оказалось вспомнить об этом ключе, когда окажешься во сне. Джоанне это удалось лишь несколько дней спустя. Дом испугался, попытался запутать ее, сбить с пути, но она давно изучила его лабиринты и головоломки. Комната в башне ждала ее. Джоанна нервничала. Руки дрожали. Она с трудом смогла вставить ключ в замочную скважину. Старый механизм заскрипел. Дверь открылась. Но за дверью не было комнаты. За дверью был целый мир, который она видела в Ганне.
Вымирающее племя догонов. Танец в масках. Тощие сухие деревья. Под ногами нагретая солнцем земля. Деревня. Дети. Французская речь. Хижина кузнеца, который делает деги — священные статуэтки. Кузнец показывает Джоанне статуэтку — женщина, держащая в руках полную грудь. Рядом с хижиной кузнеца стоят резные гробы, отображающие жизнь и привилегии людей, для которых они предназначаются. Кузнец говорит, что в каждой статуэтке живет дух Яма. Говорит на французском, но Джоанна понимает его. Кузнец молод и красив. Его лицо кажется Джоанне знакомым. Как и лица детей возле хижины.
— Кто вы? — спрашивает Джоанна, но сон кончается, возвращает ее в реальность.
Кларк узнал о том, что Джоанна купила билет на самолет до Ганны, уже после того, как она покинула Новый Орлеан. Прямых рейсов не было, и ей пришлось из «Луи Армстронга» отправиться в Вашингтон и уже оттуда в Аккру. Из аэропорта «Котока» она взяла такси на рынок, где Кларк купил дверь догонов. Джоанна не знала, что она ищет, просто верила, чувствовала, что должна быть здесь.
Перелеты отняли много сил, но Джоанна не собиралась останавливаться, отдыхать. Лишь ближе к вечеру, потратив на бессмысленные поиски большую часть дня, она была вынуждена отправиться в отель. Таксист отвез ее в гостиницу «Холидэй». Джоанна сняла стандартный номер для курящих, заплатив за две недели вперед. Она приняла душ и уснула почти сразу. Ей снова приснился бесцветный дом, оставшийся в Новом Орлеане, и несуществующая башня, в которую Джоан нашла дорогу, как бы сильно ни кривились лестницы и ни выгибались стены. Люди в масках кивали ей, узнавая. Джоанна шла к кузнецу. Он встретил ее улыбкой, достал завернутое в тряпку большое зеркало в деревянной оправе и протянул Джоанне.
— Зачем? — не поняла она. Затем увидела свое отражение. Но на поверхности зеркала была не она. Кто-то другой.
Джоанна проснулась в поту. Долго лежала, тяжело дыша, вспоминая свой прошлый визит в Аккру. Тогда они были здесь с Кларком, но… Джоанна вспоминала мужчину, который обознался и долго уверял Кларка и Джоанну, что знаком с женщиной, похожей на нее. Тогда Джоанна рассмеялась и сочла все это случайной нелепостью, сейчас, после странного сна, она начинала думать, что тот мужчина мог оказаться прав. Что если она действительно другая женщина, не та, которой считает себя? Джоанна попыталась рассмеяться над подобными мыслями, но не смогла.
Что если Кларк просто что-то внушил ей, как внушал своим пациентам, что они не алкоголики или что не имеют других зависимостей и проблем? Ведь она видит странные сны, где ее знает красавец кузнец и его дети. Они словно ждут ее. Ждет эта семья. Джоанна разнервничалась.
Читать бесплатно другие книги:
