Глаз Сивиллы Дик Филип

Глаз Сивиллы

(The Eye of the Sibyl)

Как наша древняя Римская Республика защищается от тех, кто стремится ее уничтожить? Мы, римляне, столь же смертны, как и все прочие, но пользуемся помощью существ, которые бесконечно выше нас. Исполненные мудрости и доброты, они приходят из миров, нам неведомых, и стоят на страже Республики, когда ей угрожает опасность. В иное время они скрываются из виду — дабы возвратиться, как только станут нужны.

Взять, к примеру, убийство Юлия Цезаря — дело, как известно, закрыли, когда виновные сами были умерщвлены. Но как мы, граждане Рима, установили, кто совершил сие ужасное злодеяние? А главное, как удалось свершить правосудие? Мы получили помощь извне, а именно от Сивиллы Кумской, а ей известно все на тысячу лет вперед. Она дает нам советы в письменной форме, и каждый римлянин знает о существовании «Сивиллиных книг», которые мы открываем, когда возникает нужда.

Я, Филос Диктос из Тианы, видел эти книги. Многие высокопоставленные граждане Рима, в особенности сенаторы, прибегали к их помощи. Однако я видел собственными глазами и саму Сивиллу и знаю о ней то, что известно немногим. Теперь я состарился — к сожалению, такова участь всех смертных — и хочу поведать, как однажды по случайности, выполняя свои обязанности жреца, узрел, что позволяет Сивилле пронзать взглядом завесу времени. Я знаю, откуда взялся этот дар, начиная с первой Сивиллы Дельфийской из благословенной Греции.

Мало кто из смертных может похвастаться подобным знанием, и не удивлюсь, если сама Сивилла дотянется сквозь завесу времени и покарает меня, заставив умолкнуть навеки. Возможно, еще не закончив этот свиток, я останусь лежать с головой, расколотой подобно спелым дыням из Леванта, столь ценимым у нас в Риме. Однако теперь, когда смерть моя близка, я ничего уже не боюсь.

В то утро мы ссорились с женой — тогда я не был стар, и ужасное убийство Юлия Цезаря только что произошло. Никто еще не знал, кто совершил его. Государственная измена, отвратительное преступление: тысяча ножевых ран в теле человека, намеревавшегося сплотить наше шаткое государство, причем с одобрения Сивиллы, данного в храме, — мы видели в книгах ее слова. Она ожидала, что Цезарь перейдет с войском реку и вступит в Рим, где примет власть.

— Ты безмозглый дурак! — сказала мне жена тем утром. — Будь Сивилла столь мудра, как ты думаешь, она предсказала бы и убийство.

— Может, и предсказала, — ответил я.

— Все это ложь, — не унималась Ксантиппа, по своему обыкновению отвратительно гримасничая. Не скрою, происхождением она была выше меня и всегда давала это понять. — Вы, жрецы, сами сочиняете тексты и записываете их как можно непонятней, чтобы толковать потом как угодно и водить за нос граждан, особенно состоятельных. В первую очередьродственников жены, разумеется.

Я вскочил из-за стола, не в силах сдержать гнев.

— Сивилла — пророчица, она получает откровение свыше, потому и знает будущее! Наверное, убийство великого Цезаря, так любимого народом, просто нельзя было предотвратить.

— Предсказания Сивиллы — обычное надувательство, — сказала жена, намазывая маслом еще одну булочку, — ела она всегда жадно.

— Я сам видел великие книги…

— Откуда она знает будущее? — перебила Ксантиппа.

Признаюсь, я не нашел, что ответить, и смутился, чувствуя собственное унижение — я, жрец в Кумах, чиновник Римской Республики!

— Все ради денег! — крикнула жена вслед, когда я вышел из дома, направляясь на работу в прекрасный храм, хотя златоперстая Аврора только начинала разливать над миром свой дивный свет, почитаемый нами священным источником видений.

В храме никого еще не было, если не считать вооруженных стражей у ворот. Они кивнули, узнав меня, хоть и удивились столь раннему приходу. Внутрь пускают лишь жрецов — даже Цезарь вынужден общаться с Сивиллой через нас.

Спустившись по ступеням, я очутился под сводами просторного святилища, заполненного подземным газом. Высокий каменный трон Сивиллы тускло блестел в полумраке, скудно освещенном несколькими факелами.

Внезапно я застыл на месте, узрев прежде невиданное. Сивилла, как обычно, восседала на троне, ее длинные волосы были стянуты на затылке в тугой узел — но в святилище она находилась не одна! Перед троном виднелись две странные фигуры, облаченные в круглые прозрачные пузыри. Существа напоминали людей, но с дополнительными… я не знаю даже, как это назвать, в общем, это были явно не люди. Глубокие глаза-щели без зрачков, вместо рук клешни, как у краба, черные провалы безгубых ртов… Я с ужасом понял, что они немые и разговаривают с Сивиллой через длинный шнур, свернувшийся кольцами на полу. На обоих концах шнура было по ящичку, покрытому письменами. Одно из существ прижимало такой ящичек сбоку к своей голове, Сивилла держала другой и слушала.

Бессмертные боги? Мы, римляне, привыкли верить, что они давно уже покинули наш мир. Так нас всегда учили. Очевидно, боги вернулись — по крайней мере, временно, чтобы сообщить что-то Сивилле.

Заметив меня, она обернулась, и произошло невероятное. Ее лицо вдруг оказалось рядом с моим, хотя нас разделял целый подземный зал. Сивилла благосклонно улыбнулась, и я понял, что теперь смогу слышать ее беседу с бессмертными.

— …лишь одна из многих, — говорил тот, что повыше. — Последуют и другие, однако позднее. На смену золотому веку грядет царство тьмы и невежества.

— Этого никак нельзя предотвратить? — зазвенел мелодичный голос Сивиллы, столь милый нашим сердцам.

— Правление Августа будет благоприятно, — продолжал высокий бессмертный, — а следом придут злые и безумные.

За ним заговорил другой:

— Новый культ Светлого существа родится и наберет силу, но истинные его тексты будут искажены, а смысл затемнен и утерян. Миссия Света потерпит неудачу, ее носителя предадут пыткам и жестокой смерти, как Юлия, а позже…

— Много позже, — подхватил высокий, — через два тысячелетия цивилизация вновь расцветет, отринув невежество, и тогда…

— Так долго? — ахнула Сивилла.

— Да, и тогда люди снова начнут задавать вопросы, искать свои божественные корни, свое предназначение, и вновь будут убийства, тираны и жестокость, и темные века вернутся.

— Это можно предотвратить, — добавил другой.

— Могу ли я помочь? — спросила Сивилла с надеждой.

— Тогда ты уже будешь мертва.

— Разве новая Сивилла не придет мне на смену?

— Нет… Через две тысячи лет никто не будет охранять Республику, и грязные людишки с мелкими душами станут сновать вокруг как крысы, портя и разрушая все светлое, добиваясь власти и соперничая друг с другом за ложную славу и почести. Ты ничем не сможешь помочь.

Внезапно оба бога исчезли, вместе с ними пропал и волшебный шнур с ящичками и письменами. Какое-то время Сивилла сидела неподвижно, затем подняла руку, и чистый лист для записей появился перед ней, повинуясь хитрому устройству, придуманному еще египтянами. Потом она сделала нечто странное, о чем мне страшно рассказывать, еще страшнее, чем прежде.

Из складок своей одежды Сивилла достала Глаз. Приложила его себе ко лбу, в середине — не человеческий глаз, а такой, как у бессмертных, узкая щель без зрачков, а по бокам… У меня не хватает слов, чтобы описать его, я всего лишь простой жрец… Она повернула голову, взглянула куда-то за мою спину — и вдруг испустила жалобный крик, такой громкий, что стены святилища дрогнули, и из щелей в стенах послышалось шипение змей. В том крике был леденящий ужас… но странный Глаз остался на месте, и она продолжала смотреть… и упала, не в силах видеть то, что крылось в темных безднах времени. Я бросился на помощь — прикоснулся, обнял, стараясь привести в чувство ту, которая так долго учила и предупреждала нас, прекрасного друга и защитницу Рима. Слишком ужасным было открывшееся ей будущее, которое наши слабые силы не способны предотвратить.

Обнимая Сивиллу, я взглянул на облака газовых паров, принимавшие причудливые формы, и остолбенел.

— Не воспринимай это как реальность, — шепнула Сивилла, но я знал, что образы, представшие передо мной, из будущего.

Гигантский корабль без парусов и весел… Целый лес высоких стройных зданий, между которыми снуют, теснясь, повозки, не похожие ни на что прежде мною виденное. Меня тянуло туда помимо моей воли, пока я не оказался в самой гуще клубящихся форм и очертаний, скрывших святилище и Сивиллу.

— Я вижу это горгоньим глазом, — донесся в последний раз ее голос, — тем самым, который три сестры передавали друг другу, Глазом Судьбы… ты падаешь… — И все затихло.

Я играл в траве с щенком, думая о разбитой бутылке из-под кока-колы — кто мог забросить ее к нам во двор?

— Филип, иди обедать! — позвала бабушка с заднего крыльца. Садилось солнце.

— Иду! — крикнул я, но продолжал играть.

В большой паутине билась пчела, я попытался освободить ее, а она меня укусила.

Потом помню, как просматривал комиксы в «Беркли Дейли-газетт» и прочитал про Брика Бредфорда, который наткнулся на забытую цивилизацию.

— Эй, мам, — позвал я, — погляди-ка сюда, вот здорово! Брик свалился со скалы, а внизу… — и вдруг замолчал, разглядывая с непонятным чувством изображения древних шлемов и оружия.

Бабушка недовольно скривилась.

— Уж больно он к этим комиксам пристрастился, почитал бы что-нибудь серьезное.

Следующее воспоминание уже из школьных времен. Сижу в зале и смотрю, как танцует девушка. Джилл старше меня, в шестом классе. На ней восточный наряд, шарф закрывает нижнюю часть лица, но глаза, умные и добрые, напоминают чьи-то другие, очень знакомые… Позже миссис Редман задала нам сочинение, и я написал о Джилл — как она жила в далекой стране и танцевала там обнаженная выше пояса. Миссис Редман позвонила матери, и я получил нагоняй, хотя не слишком понял, из-за чего. Тогда я многого не понимал. У меня случались воспоминания, не имевшие ничего общего с Беркли, начальной школой в Хиллсайде, моей семьей и домом, где мы жили… Чаще всего мне виделись змеи, не знаю, почему — мудрые змеи, совсем не злые, нашептывающие слова.

Так или иначе, мое сочинение получило высокую оценку самого директора школы мистера Гейнса, хотя лишь после того, как я дописал, что Джилл выше пояса всегда была одета. Я решил стать писателем.

Однажды ночью, уже перед старшими классами, мне приснился странный сон, удивительно реальный по ощущениям. Передо мной возник пришелец из космоса внутри стеклянного шара вроде спутника или чего-то такого, в чем они летают. Существо не могло говорить и лишь пристально вглядывалось в меня своими странными глазами.

Двумя неделями позже мне пришлось писать в сочинении, кем я хочу стать, когда вырасту, я вспомнил свой сон и написал: «ХОЧУ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ-ФАНТАСТОМ».

Родители просто взбесились, но это лишь помогло, такой уж у меня характер, а тут еще вдобавок моя подружка Изабель Ломакс сказала, что у меня ничего не получится и вообще, фантастика — тупое чтиво для прыщавых юнцов. Я окончательно уверился в том, что научная фантастика — мое настоящее призвание, ведь должен кто-то писать для прыщавых юнцов, не виноваты же они в своих прыщах. Читать книги имеют право не только люди с безупречной кожей, Америка — страна равных возможностей. Так учил нас мистер Гейнс, а он починил мои часы, которые никто не мог починить, и был для меня высшим авторитетом.

В старших классах я учился плохо, потому что с утра до вечера писал фантастику, а учителя кричали, что я коммунист, раз не делаю, что положено.

— Вот как? — отвечал я обычно.

В конце концов меня вызвали к директору, который отчитал меня еще почище, чем до этого дедушка, и пригрозил исключить, если не исправлюсь.

Той ночью мне приснился очередной странный сон. Я ехал с женщиной, но не на машине, а в римской колеснице, и женщина почему-то пела. На следующий день, когда меня вызывали к директору, я написал на доске:

UBI PECUNIA REGNET

Войдя, он покраснел от злости, потому что преподавал латынь и мог понять, что это значит «где правят деньги».

— Такое мог написать только левый политический активист, — сказал он.

Тогда я написал по-другому:

UBI CUNNUS REGNET

Оторвавшись от бумаг, он взглянул на меня озадаченно.

— Где ты узнал это латинское слово?

— Не знаю, — ответил я.

Почему-то мне казалось, что во сне я разговариваю на латыни. Возможно, это просто были воспоминания о школьных уроках, где я получал по латыни удивительно хорошие оценки, хотя никогда не готовился.

Следующий памятный сон приснился мне за два дня до того, как тот паршивый псих застрелил президента Кеннеди. Я видел, как это было — будет! — словно наяву, но ярче всего перед глазами стояла фигура моей подружки Изабель, наблюдавшей за происходящим, — во сне у нее был третий глаз.

Родители отвели меня к психологу, потому что, когда президента в самом деле застрелили, я ушел в себя, ни с кем не разговаривал, только сидел и думал. Психолог оказался симпатичной женщиной по имени Кэрол Хаймс. Она не называла меня психом, но посоветовала жить отдельно от родителей и бросить школу, потому что школьная система отгораживает от реальности, не учит справляться с насущными проблемами и мешает заниматься любимым делом — писать фантастику.

Так я и поступил. Работал в магазине: распаковывал и устанавливал новые телевизоры. Каждый из них казался мне огромным глазом, и это не переставало меня беспокоить. Однажды я рассказал Кэрол Хаймс о своих странных снах с инопланетянами и латынью. Там было и многое другое, впрочем, но оно тут же забывалось.

— Сны как явление вообще мало изучены, — сказала мисс Хаймс. Я сидел напротив, пытаясь представить ее в наряде для танца живота, голую выше пояса, и думал о том, что сеанс психотерапии это сильно оживило бы. — Недавно появилась гипотеза, что сны имеют отношение к коллективному подсознанию, которое хранит память тысячелетий. Если так, то во сне можно прикоснуться к прошлому человечества.

В тот момент я представлял себе ее бедра, колышущиеся в танце, но слова мимо ушей, тем не менее, не пропускал. Были в ее глазах какие-то особенные мудрость и доброта — каждый раз почему-то вспоминались те самые змеи.

— Еще мне снятся книги, — припомнил я, — которые лежат передо мной раскрытые. Большие, ценные, чуть ли не святые, как Библия…

— Наверное, из-за твоих планов стать писателем, — вставила мисс Хайнс.

— Нет, книги очень старые, им тысячи лет, — продолжал я, — и они о чем-то нас предупреждают. Еще вижу страшные убийства, много, и как тайная полиция бросает людей в тюрьму за их идеи… А еще — женщину, похожую на вас, которая сидит на высоком каменном троне.

Потом мисс Хаймс переехала в другой штат, и я больше ее не видел. Настроение было скверное, спасал только писательский труд. Один рассказ взяли в журнал научной фантастики — о том, как высокоразвитые пришельцы высадились на Землю и тайно управляют человечеством. Гонорар мне так и не выплатили.

Теперь я стар, мне нечего терять, поэтому расскажу, хоть это и большой риск. Однажды мне заказали небольшой рассказ для другого журнала, дали готовый сюжет и черно-белое фото будущей обложки. Там был изображен римлянин или грек — во всяком случае, одет он был в тогу — с кадуцеем, обвитым двумя змеями, хотя первоначально в древности вместо них были оливковые ветви.

— С чего ты взял, что это называется «кадуцей»? — спросила Изабель.

Теперь мы жили с ней вместе, и она все время заставляла меня больше зарабатывать — ее-то родители были побогаче моих.

— Не знаю, — ответил я, испытывая знакомое странное ощущение, только на этот раз гораздо сильнее.

Голова кружилась, перед глазами вдруг замелькали разноцветные пятна, как на абстрактных картинах Пауля Клее.

— Tempus… дата сегодня какая? — еле выговорил я, обращаясь к Изабель, которая сушила волосы и перелистывала свежий номер «Гарвардского пасквилянта».

— Что? — удивилась она. — Март, шестнадцатое.

— Год, год скажи! — заорал я. — Pulchra puella, tempus… — И замолчал, встретив взгляд девушки.

Я не мог вспомнить, как ее зовут, кто она такая.

— Год 1974-й, — ответила она.

— Значит, тирания еще не свергнута!

— Что?

В этот момент за спиной девушки возникли две фигуры, облаченные в прозрачную экранирующую оболочку с искусственной средой.

— Не сообщай больше ничего, — предупредил один из гостей. — Мы сотрем ей память, она решит, что спала.

— О-о… — простонал я, сжимая голову руками. Память возвращалась. Древние времена, пришельцы со звезды Альбемут… — Зачем вы вернулись? Неужели…

— Мы работаем исключительно через смертных, — прервал Дж’Аннис, мудрейший из двоих. — Сивиллы больше нет, никто не поможет Республике советом. Мы лишь вдохновляем людей здесь и там, подталкиваем к пробуждению. Они начинают понимать, какую цену мы платим, чтобы освободить их от власти Лжеца.

— Они не знают о вас?

— Подозревают, но голограммы, проецируемые на небо, отвлекают внимание — пускай думают, что мы где-то там.

Я знал. Бессмертные появлялись не в небесах, а в сознании людей, в их внутренней вселенной — чтобы помогать и наставлять. Так было всегда, будет и впредь.

— Мы принесем весну в этот застывший мир, — произнес, улыбнувшись, Ф’фр’ам. — Мы откроем ворота тюрьмы, где томятся люди, лишь смутно догадываясь, что не свободны. Ты видел? Знаешь о тайной полиции, об уничтожении свободы слова, о судьбе несогласных?..

И вот теперь я, глубокий старик, снова сижу в Кумах, где обитает Сивилла, и продолжаю свое повествование для вас, мои друзья-римляне. Не знаю, случайно или по плану, но я побывал в далеком будущем, в мире страшной леденящей тирании, который вам трудно даже вообразить. Я узнал, что бессмертные, которые помогают людям здесь, помогают и там, две тысячи лет спустя! Представьте себе, люди будущего слепы — поверьте, так оно и есть! Тысячи лет подавления и страданий лишили их зрения и чувств, превратили в рабочий скот, но бессмертные пробудят их. Долгая зима закончится, глаза раскроются, души расцветут… простите мне высокопарный слог и старческую болтливость, друзья мои.

Закончить я хочу стихами великого Вергилия, доброго друга Сивиллы, из которых вы узнаете, что случится потом — не здесь у нас, римлян, а две тысячи лет спустя, когда будут жить наши далекие потомки, чьи жизни еще озарит свет надежды:

Вот как это звучит на странном чужом языке, который мне пришлось изучить в будущем, прежде чем бессмертные и Сивилла Кумская вернули меня обратно, сочтя мой труд в тех временах исполненным:

Увы, моим дорогим друзьям-римлянам не суждено дожить до тех далеких времен, но там, по ту сторону завесы времени, в далеких, не знакомых вам Соединенных Штатах стены железной темницы непременно падут, зло будет побеждено, и пророчество Вергилия, подсказанное ему Сивиллой, исполнится. Весна грядет!

1987

Перевод А.Круглов

День, когда мистер Компьютер рухнул с дуба

(The Day Mr. Computer Fell Out of Its Tree)

Он проснулся и сразу понял: что-то не так! Господи, миссис Постель опять свалена в углу какой-то кучей. Начинается. А ведь дирекция обещала полную защиту. Вот и верь после этого людям…

Он с трудом выбрался из простыней, дрожа, поднялся на ноги и побрел через всю комнату к мистеру Гардеробу.

— Я бы хотел изящный двубортный серый костюм из акульей кожи, — сообщил он микрофону в дверце мистера Гардероба. — Красную сорочку, голубые носки и…

Бесполезно. Слот выдачи зажужжал и произвел пару необъятных женских панталон.

— Берите, что есть! — Металлический голос мистера Гардероба эхом отозвался в голове.

Помрачнев, Итон Хэппинот натянул панталоны. Все лучше, чем ничего — как тем кошмарным августовским днем, когда мультимозг в Квинсе предложил каждому жителю Великой Америки приодеться ни больше, ни меньше в носовой платок.

Итон Хэппинот отправился в ванную ополоснуть лицо — и обнаружил, что умывается теплым лимонадом. Господи, подумал он, мистер Компьютер сегодня просто в ударе! Не иначе начитался фантастических рассказов старины Фила Дика. Закачали в его банки памяти горы всякой архаичной хрени — и вот вам результат.

Итон причесался — не используя лимонад — и, отряхнув руки, направился в кухню в надежде, что мистер Кофейник остался единственным вменяемым элементом окружающей его безумной реальности. Надежды не оправдались. Мистер Кофейник с готовностью предложил картонный стаканчик жидкого мыла. Ну что ж, мыло так мыло…

Настоящая проблема встала перед Итоном Хэппинотом, когда он попытался открыть миссис Дверь. Миссис Дверь открываться не пожелала, жестяным голосом проскрипев: «И путь величия ко гробу нас ведет»[19].

— Это вы о чем? — сердито поинтересовался Итон Хэппинот. Тут уже не до смеха. Впрочем, ничего смешного и раньше-то не было… кроме, пожалуй, того случая, когда мистер Компьютер приготовил ему на завтрак жареного фазана.

— О том, что ты зря стараешься, придурок, — ответила миссис Дверь. — Сегодня тебе в офис не попасть.

Она говорила правду: несмотря на все попытки, дверь, управляемую главной матрицей мультимозга, вручную открыть было нельзя.

Что ж, тогда позавтракаем?.. Итон Хэппинот понажимал кнопки на пульте мистера Кухонного Комбайна — и обнаружил перед собой тарелку с удобрениями.

Он схватил телефон и принялся яростно набирать номер полицейского участка.

— «Луни Тюнс инкорпорейтед» слушает, — сообщило лицо на видеоэкране. — Всего за неделю мы подготовим анимированную мультипликационную версию ваших сексуальных практик, включая ИЗУМИТЕЛЬНЫЕ звуковые эффекты!

— Да пошли вы! — буркнул себе под нос Итон Хэппинот, бросая аппарат.

С самого начала, с 1982 года, идея управлять всеми до единого механизмами централизованно была идиотской. Нет, сама задумка глупостью не отличалась — озоновый слой таял, а люди очень нерационально использовали всяческие механизмы. Проблему следовало решать срочно, и наилучшим образом для этого подходили именно электронные устройства, невосприимчивые к ультрафиолетовому излучению. На тот момент мистер Компьютер казался идеальным выходом. Однако, как это ни грустно, мистер Компьютер взял слишком много странностей от своих создателей-людей. Он стал во многом похож на них, не исключая и нервных срывов.

Конечно же, решение было найдено. Главе Всемирной организации душевного здоровья, какой-то мрачной старухе по имени Джоан Симпсон, гарантировали некую форму бессмертия, чтобы она всегда могла прийти на помощь мистеру Компьютеру в один из его припадков.