Медовый месяц в улье Сэйерс Дороти
– С ярд? – переспросил Питер. – Должна быть длиннее.
– Нет, – возразил мистер Паффет. – Веревка – нет, ну четыре фута[310], не больше. Там еще был добрый кусок черной рыболовной лески, футов двадцать, может – но вы-то веревку ищете.
– Я ошибся, – сказал Питер. – Надо было, конечно, сказать “леска”. Естественно, леска. И черная. Какая же еще. Она у вас с собой?
– А! – воскликнул мистер Паффет. – Если вам леску надо, так бы и сказали. Подальше положишь…
– Спасибо, – перебил Питер, мигом выхватив моток черной лески из неповоротливых пальцев трубочиста. – Да. Это она. Выдержит двадцатифунтового лосося. Спорю, у нее грузила на обоих концах. Так я и думал.
Он продел конец лески сквозь кольцо на венчике горшка, сложил вместе оба конца с грузилами и вручил Бантеру, который безмолвно взял их, залез на стремянку и зацепил двойную леску за крюк на потолке.
– О! – сказала Гарриет. – Я поняла. Питер, какой ужас!
– Натяните, – скомандовал Питер, не обратив на нее внимания. – Смотрите не запутайте леску.
Бантер натянул леску, слегка крякнув, когда она врезалась ему в пальцы. Горшок, снизу поддерживаемый Питером, крутнулся, дернулся, пошел вверх, так что его было уже не достать, и поднялся по широкой дуге на конце железной цепи.
– Все в порядке, – сказал Питер. – Кактус не вы падет. Он там намертво сидит, вы же знаете. Натяги вайте ровно.
Он подобрал свободный конец лески, свисавший с крюка. Теперь горшок лежал на боку, горизонтально под балками, а кактус выступал из него по бокам. В полумраке он походил на рака-отшельника, силящегося выползти из раковины.
Викарий, задрав голову, отважился предостеречь:
– Умоляю, будьте осторожны, дружище. Если эта штука выскользнет и опустится, она легко может убить кого-нибудь.
– Очень легко, – сказал Питер. – Я тоже так подумал. – Он вернулся к радиоприемнику, держа в руке натянутую двойную леску.
– По весу приближается к четырнадцати фунтам[311], – заметил Бантер.
– Это чувствуется, – мрачно отозвался Питер. – Как же вы с Кирком не заметили, что он столько весит, когда его осматривали? Его чем-то утяжелили – похоже, свинцовой дробью. Все было спланировано заранее.
– Так вот как женщина могла проломить череп высокого мужчины, – сказала Гарриет. – Женщина с сильными руками.
– Или кто угодно, кого в тот момент не было в доме, – сказал Питер. – У кого было железное алиби. Господь создал силу, падре, а человек создал орудие.
Он подтянул концы лески к приемнику – длины как раз хватило. Затем поднял крышку, просунул под нее леску и опустил крышку заново. Пружинная защелка выдержала вес, грузила зацепились за кромку, хотя, как заметила Гарриет, под тяжестью горшка радиоприемник с одного края слегка оторвался от пола. Но дальше он подняться не мог, потому что его ножки уперлись в край деревянного дивана, над которым тонкая черная леска протянулась, почти невидимая, к крюку в балке.
Резкий стук в окно заставил всех вздрогнуть. Снаружи Кирк и Селлон взволнованно махали руками. Питер быстро подошел к окну и открыл решетку, а Бантер, спустившись со стремянки, сложил ее и отодвинул к стене.
– Да? – сказал Питер.
– Милорд, – торопливо заговорил Селлон, – милорд, я вам не лгал. Из окна видно часы. Мистер Кирк только что сказал мне…
– Верно, – подтвердил Кирк. – Половина первого, ясно как день… Ого! – добавил он, приглядевшись. – Они сняли кактус.
– Нет, не сняли, – отозвался Питер. – Кактус по-прежнему на месте. Вы лучше заходите. Входная дверь заперта. Возьмите ключи и заприте за собой… Все в порядке, – добавил он Кирку на ухо, – но не шумите там – возможно, придется кого-то арестовать.
Оба полицейских исчезли в мгновение ока. Мистер Паффет, задумчиво чесавший в затылке, обратился к Питеру:
– Что-то несуразное у вас получилось, м’лорд. Вы точно уверены, что оно не сорвется? – И, словно в качестве меры предосторожности, он нахлобучил котелок.
– Если только кто-нибудь не откроет приемник, чтобы послушать граммофонную вакханалию в 12:30… Ради бога, падре, не трогайте крышку!
Викарий, подошедший было к приемнику, при звуках повелительного голоса виновато отпрянул.
– Я только хотел поближе взглянуть на веревочку, – объяснил он. – Ее ведь совершенно не видно на фоне стены. Удивительно. Это, видимо, потому, что она такая черная и такая тонкая.
– В этом и есть смысл лески. Простите за крик, но держитесь подальше, вдруг оборвется. Вы понимаете, что из всех нас под угрозой только вы?
Викарий удалился в угол, чтобы обдумать это. Дверь распахнулась, и миссис Раддл, незваная и нежеланная, громко объявила:
– Пылиция пришла!
– Вот те раз! – сказал мистер Паффет. Он попытался выставить ее, но миссис Раддл твердо вознамерилась выяснить, что здесь так долго обсуждают. Она решительно встала у двери, уперев руки в боки.
Кирк перевел свой бычий взгляд с Питера на потолок, где обнаружил поразительное явление: кактус, парящий в воздухе словно Гудини, без видимой поддержки.
– Да, – сказал Питер. – Вот он где. Но не трогайте приемник, или я не ручаюсь за последствия. Полагаю, именно там кактус находился в 21:05 в позапрошлую среду, поэтому Селлону и удалось увидеть часы. Это называется реконструкцией преступления.
– Преступления? – переспросил Кирк.
– Вам нужен был тупой предмет, которым можно ударить высокого мужчину сзади и сверху. Вот он. Им можно проломить череп быку – если правильно приложить силу, вот так, например.
Кирк снова посмотрел на горшок.
– Гмм… – произнес он медленно. – Мило… но хорошо бы иметь доказательства. Когда я осматривал горшок, на нем не было ни крови, ни волос.
– Конечно не было! – выкрикнула Гарриет. – Его протерли.
– Когда и как? – спросил Питер, резко повернувшись к ней.
– Не раньше минувшей среды. Позавчера. Ты только что нам напомнил. В среду утром прямо на наших глазах – мы все сидели и наблюдали. Это Как, Питер, это Как!
– Да, – подтвердил он, улыбаясь в ответ на ее возбуждение. – Это Как. Теперь мы знаем Как – значит, знаем и Кто.
– Слава богу, наконец мы что-то знаем, – сказала Гарриет. В данный момент ее мало волновало и Как, и Кто. Она торжествовала, увидев гордую посадку головы Питера, который улыбался ей, слегка покачиваясь с пятки на носок. Работа закончена – и, в конце концов, поражения не было. А значит, не будет больше жутких снов о скованных и сломленных людях, бредущих по пустыне среди колючих кактусов в поисках чего-то забытого.
Но викарий, не будучи женой Питера, воспринял все иначе.
– Вы утверждаете, – потрясенно произнес он, – что когда Фрэнк Крачли полил кактус и вытер гор шок… Но это ужасное умозаключение! Фрэнк Крачли поет у меня в хоре!
Кирк, казалось, был доволен.
– Крачли? А это уже кое-что. У него был зуб из-за сорока фунтов… Он решил рассчитаться со стариком и жениться на наследнице… Двух зайцев одним тупым предметом, а?
– На наследнице?! – воскликнул викарий, снова остолбенев. – Но он женится на Полли Мэйсон – сегодня приходил насчет оглашения брака.
– Это очень печальная история, мистер Гудакр, – сказала Гарриет. – Он был тайно помолвлен с мисс Твиттертон, но он… тссс!
– Вы думаете, они были заодно? – начал Кирк, а затем внезапно осознал, что мисс Твиттертон находится с ними в комнате.
– Я нигде не могу найти вашу авторучку, – серьезным извиняющимся голосом сказала мисс Твиттертон. – Надеюсь, что… – Тут она уловила странное напряжение в атмосфере и заметила, что Джо Селлон с открытым ртом смотрит туда, куда все остальные смотреть избегают. – Боже правый! Какая необычайная вещь! Как же дядин кактус туда забрался?
Она ринулась прямо к радиоприемнику. Питер поймал ее и оттащил.
– Это вряд ли, – загадочно бросил он Кирку через плечо, отводя мисс Твиттертон к тому месту, где, окаменев от изумления, стоял викарий.
– Так, давайте по порядку, – сказал Кирк. – Как именно, по-вашему, он это обделал?
– Если этот капкан был расставлен в вечер убийства, к 18:20, когда ушел Крачли (тут мисс Твиттертон сдавленно пискнула), то, когда Ноукс пришел, как всегда, в половине десятого, чтобы включить радио и послушать новости…
– А он пришел, – вставила миссис Раддл, – точно, как часы…
– Почему тогда…
Гарриет пришло в голову возражение, и, что бы Питер о ней ни подумал, она должна была его высказать.
– Но, Питер, неужели кто-нибудь даже при свете свечей мог подойти к радиоприемнику, не заметив, что над ним нет кактуса?
– Я думаю… – начал Питер.
Тут резко распахнулась дверь, ударив миссис Раддл по локтю, и вошел Крачли. В одной руке он нес торшер, а зашел, судя по всему, чтобы захватить что-то по дороге на улицу, к фургону, потому что он крикнул кому-то невидимому за спиной:
– Ладно, я возьму и потом закрою!
Он успел поравняться с радиоприемником, когда Питер спохватился:
– Что вы хотите, Крачли?
Его тон заставил Крачли обернуться.
– Ключ от радио, милорд, – быстро сказал он и, все еще глядя на Питера, поднял крышку.
На миллионную долю секунды мир замер. Затем тяжелый горшок обрушился, как цеп, сверкнув на солнце. Он скользнул в дюйме над головой Крачли, побелевшего от ужаса, и разбил на тысячу звенящих кусочков стеклянную колбу лампы.
Тогда и только тогда Гарриет поняла, что все закричали, и она в том числе. Потом на несколько секунд воцарилась тишина, а над головами, сверкая, раскачивался по дуге большой маятник.
– Не подходите, падре, – предостерег Питер. Его голос прорвал напряженную тишину. Крачли повернулся к нему со зверским лицом.
– Черт! Проклятый хитрый черт! Как ты узнал? Чтоб ты сдох – как ты узнал, что это я? Я тебе горло перегрызу!
Он бросился вперед. Гарриет увидела, что Питер приготовился драться, но Кирк и Селлон поймали Крачли в прыжке, когда тот выскочил из-под смертоносных качелей. Он вырывался, задыхаясь и рыча по-звериному:
– Пустите, чтоб вас! Я до него доберусь! Расставил на меня капкан, да? Да, я его убил. Старый козел меня надул. И ты тоже, Эгги Твиттертон, чтоб тебе пусто было! У меня отобрали мое! Я его убил – и ни за грош!
Бантер тихо поднялся, поймал раскачивающийся горшок и остановил его. Кирк произносил:
– Фрэнк Крачли, вы арестованы…
Остальные слова потонули в бешеных воплях арестованного. Гарриет отошла подальше и встала у окна. Питер не двигался. Он предоставил Бантеру и Паффету помогать полицейским. Но даже при их содействии те не сразу сумели выволочь Крачли из комнаты.
– Боже мой! – сказал мистер Гудакр. – Это отвратительно! – Он подобрал свои стихарь и накидку.
– Держите его! – взвизгнула мисс Твиттертон, когда борющиеся прокатились мимо нее. – Какой ужас! Не пускайте его! Подумать только – я ведь думала, что мы близки! – Ее личико исказилось от ярости. Она побежала вслед за ними, потрясая сжатыми кулаками и потешно выкрикивая: – Зверь! Животное! Как ты мог убить бедного дядю!
Викарий обернулся к Гарриет:
– Простите меня, леди Питер. Долг велит мне быть с этим несчастным молодым человеком.
Она кивнула, и он вышел из комнаты вслед за остальными. Миссис Раддл, не дойдя до двери, увидела свисавшую с горшка леску и остановилась во внезапном озарении.
– Ишь ты! – торжествующе воскликнула она. – Экая странная штука. Она точно так висела, когда в среду утром я пришла прибраться перед трубочи стом. Отцепила да на пол бросила.
Она оглянулась в ожидании похвалы, но Гарриет была уже не в силах что-либо комментировать, а Питер так и стоял неподвижно. Постепенно миссис Раддл осознала, что момент для аплодисментов прошел, и удалилась. Затем от группы в дверях отделился Селлон и вернулся в комнату. Его шлем сидел набекрень, а мундир был разорван у ворота.
– Милорд, я прямо не знаю, как вас благодарить. Теперь я оправдан.
– Все в порядке, Селлон. Этого достаточно. А теперь ступайте, будьте другом.
Селлон вышел. Повисла пауза.
– Питер, – сказала Гарриет.
Он огляделся кругом и увидел в окно, как волокут в четыре руки все еще сопротивляющегося Крачли.
– Иди сюда, возьми меня за руку, – попросил он. – Эта часть работы всегда меня угнетает.
Эпиталамий
I. Лондон: публичное покаяние
Булава:
- Тебя, братец, недаром зовут
- милосердным человеком, соседушка.
Кизил:
Уильям Шекспир “Много шума из ничего”
- Верно, я по своей воле и собаки бы
- не повесил, а тем более человека[312].
Превосходные детективные романы, которыми мисс Гарриет Вэйн неизменно радует сердца любителей убийств (см. рецензии на задних обложках), обыкновенно заканчиваются на высокой ноте. Мистер Роберт Темплтон – знаменитый, хоть и эксцентричный сыщик – в последней главе эффектно разоблачает убийцу и быстро удаляется со сцены под гром аплодисментов. Занудную работу по подготовке дела к суду он оставляет другим.
В реальной жизни, как выяснилось, все происходит иначе. Знаменитый сыщик, наспех затолкав в себя хлеба с сыром (да и то он едва смог съесть – настолько был погружен в мысли), провел остаток дня в полицейском участке, давая нескончаемые показания. Показания дали и жена сыщика, и его слуга, а потом всех троих бесцеремонно выставили, пока показания давали трубочист, уборщица и викарий, после чего полиция была готова, если все пойдет хорошо, посвятить ночь записи показаний арестованного. Еще одним приятным сюрпризом стал запрет сыщику покидать страну и вообще куда-либо уезжать, не предупредив заранее полицию, поскольку следующим этапом должна была стать серия повесток в суд. Вернувшись из полиции, семейство сыщика обнаружило в доме двух констеблей, которые фотографировали, измеряли и собирались изъять радиоприемник, латунную цепь, крюк и кактус в качестве вещественных доказательств A, B, C и D. Эти предметы составляли теперь всю обстановку дома, не считая личных вещей хозяина: Джордж и Билл закончили работу и отбыли на своем фургоне. Их с трудом удалось убедить не забирать приемник, но на этот раз закон все же восторжествовал. В конце концов полиция ушла и оставила хозяев вдвоем.
Гарриет оглядела пустую гостиную, как ни странно, почти ничего не чувствуя. Сесть было не на что, кроме подоконника, и она уселась на него. Наверху Бантер запирал сундуки и чемоданы. Питер бесцельно мерил шагами комнату.
– Поеду в Лондон, – вдруг сказал он, вскользь посмотрев на Гарриет. – Не знаю, захочешь ли ты со мной.
Это было некстати, потому что по его голосу было непонятно, хочет он, чтобы она поехала, или нет. Она спросила:
– Ты останешься там на ночь?
– Вряд ли, но мне надо повидать Импи Биггса. Так вот в чем загвоздка. Сэр Импи Биггс был ее адвокатом, когда ее саму судили, и Питер не был уверен, как она отреагирует на упоминание его имени.
– Его хотят пригласить обвинителем?
– Нет, я хочу, чтобы он был защитником. Естественно. Что за глупый вопрос.
– Крачли, конечно, нужен адвокат, – продолжал Питер, – хотя сейчас он не в состоянии что-либо обсуждать. Но его уговорили согласиться на адвоката. Я на этого адвоката посмотрел и предложил привезти Бигги. Крачли не надо знать, что мы имеем к этому отношение. Может быть, он и спрашивать не станет.
– С сэром Импи нужно встретиться сегодня?
– Лучше бы сегодня. Я ему позвонил из Броксфорда. Он в парламенте, но может повидать меня, если я зайду после прений по какому-то биллю, в которых он участвует. Боюсь, для тебя это будет слишком поздно.
– Ну, – сказала Гарриет, твердо решившая быть благоразумной во что бы то ни стало, – я лучше поеду с тобой. Потом мы можем переночевать в гостинице, если хочешь, или в доме твоей мамы, если там есть слуги, а если ты предпочтешь остаться в своем клубе, то я всегда могу позвонить подруге или взять свою машину и поехать в Денвер вперед тебя.
– Находчивая женщина! Тогда поедем в город, а там посмотрим, как пойдет.
Кажется, ее готовность приспосабливаться его успокоила. Он вышел наружу и занялся машиной. Со второго этажа спустился взволнованный Бантер:
– Миледи, как вы хотите распорядиться тяжелым багажом?
– Я не знаю, Бантер. Во Вдовий дом мы его, конечно, взять не можем, а если везти в Лондон, то там его негде оставить, разве что в новом доме, а мы туда, наверное, еще не скоро переедем. И тут я его оставлять не хочу, за ним некому присматривать, раз нас здесь какое-то время не будет. Даже если его светлости – то есть нам – придется покупать какую-то мебель.
– Совершенно верно, миледи.
– Вы, наверное, не знаете, что, скорее всего, решил бы его светлость?
– Нет, миледи, с сожалением должен сказать, что не знаю.
В течение двадцати лет без малого все планы, о которых знал Бантер, включали в себя квартиру на Пикадилли, и он в кои-то веки растерялся.
– Вот что, – сказала Гарриет. – Пойдите к викарию и от моего имени спросите миссис Гудакр, нельзя ли нам на несколько дней оставить багаж у нее, пока мы не решим, как быть. Тогда она сможет отослать его за наш счет. Придумайте какое-нибудь объяснение, почему я не пришла сама. Или найдите лист бумаги, я напишу записку. Мне лучше быть здесь, вдруг я понадоблюсь его светлости.
– Прекрасно вас понимаю, миледи. С позволения сказать, думаю, что это великолепное решение.
Уезжать, не сказав Гудакрам au revoir[313], было, наверное, очень нехорошо. Но помимо того, что могло понадобиться или не понадобиться Питеру, Гарриет пугала мысль о расспросах миссис Гудакр и стенаниях мистера Гудакра. Бантер, вернувшись с сердечной запиской и согласием супруги викария, доложил, что мисс Твиттертон сейчас тоже у священника. Гарриет возблагодарила небеса за то, что отделалась от визита.
Миссис Раддл, казалось, исчезла (на самом деле она и Берт с шиком пили чай в обществе миссис Ходжес и еще парочки соседей, охочих до новостей с пылу с жару). Только мистер Паффет задержался, чтобы с ними попрощаться. Он не навязывался, но, когда машина выехала в переулок, внезапно выскочил из-за соседских ворот, за которыми, похоже, мирно покуривал.
– Хотел только удачи вам пожелать, м’лорд и м’леди, и надеюсь, мы вас здесь скоро опять увидим. Правда, вам тут не так уютно было, как вы надеялись, но ежели вы из-за этого невзлюбите наш Пэгглхэм, то не мне одному будет жалко. А ежели пожелаете трубы как следует починить или другую какую работу – дымоходы чистить, приколотить чего, – только скажите, а я уж с радостью сделаю.
Гарриет от всей души его поблагодарила.
– Есть одно дело, – сказал Питер. – В Лопсли на старом кладбище стоят солнечные часы, сделанные из нашей трубы. Я напишу сквайру и предложу ему новые часы взамен. Могу я сказать ему, что вы заедете за старыми и проследите, чтобы трубу вернули на место?
– Будет сделано, пожалуйста, – ответил мистер Паффет.
– И если вы узнаете, куда попали остальные трубы, дайте мне знать.
Мистер Паффет с готовностью обещал сообщить. Они пожали ему руку и уехали, а он стоял в переулке, жизнерадостно размахивая котелком, пока машина не повернула за угол.
Около четырех миль они проехали в молчании. Затем Питер сказал:
– Я знаю одного архитектора, который неплохо справится с расширением ванной. Зовут его Типпс. Он простой парень, но хорошо чувствует исторические здания. Он перестраивал церковь в денверском поместье, а подружились мы с ним лет тринадцать назад, когда ему не повезло найти у себя в ванной труп[314]. Черкну ему пару строк.
– Кажется, он то, что надо… Значит, ты не невзлюбил Толбойз, как выражается Паффет? Я боялась, что ты захочешь от него избавиться.
– Пока я жив, – ответил он, – туда не ступит нога никакого хозяина, кроме нас с тобой.
На этом она успокоилась и больше ничего не стала говорить. В Лондон они приехали к ужину.
Сэр Импи Биггс вырвался со своих прений около полуночи. Он радостно и дружески поздоровался с Гарриет, а уж Питера приветствовал как старого друга, почти родственника, поздравив затем обоих, как полагается, с законным браком.
Хотя больше эту тему не обсуждали, как-то само собой стало понятно, что о ночевке Гарриет у подруги или отъезде в поместье в одиночку речи не идет. После ужина Питер просто сказал: “Ехать пока смысла нет”. Они завернули в кинотеатр и посмотрели “Микки-Мауса” и учебный фильм о тяжелой металлургии.
– Так-так, – сказал сэр Импи. – Стало быть, вы хотите, чтобы я взялся кого-то защищать. Видимо, речь о той истории в Хартфордшире.
– Да. И предупреждаю заранее – шансов у защиты мало.
– Не важно. Нам и раньше доводилось вести совершенно безнадежные дела. Если вы за нас, то мы, уверен, сможем дать славный бой.
– Я не за вас, Бигги. Я свидетель обвинения. Королевский адвокат[315] свистнул.
– Только этого не хватало. Тогда зачем вы нанимаете адвоката обвиняемому? Откупаетесь от совести?
– Более или менее. Дело это вообще довольно гнилое, и нам бы хотелось сделать для парня все возможное и так далее. Мы явились туда прямо из-под венца, как с картинки, а потом началась эта свистопляска, и местные бобби ничего не могли понять. И мы вмешались, не снимая шелковых перчаток, и уличили бедолагу, у которого ни гроша за душой и который не сделал нам ничего плохого, только сад окучивал – в общем, мы хотим, чтобы вы его защищали.
– Вы бы лучше начали сначала.
Питер начал сначала и дошел до конца, прерываемый только въедливыми вопросами старого адвоката. Времени на это ушло много.
– Ну, Питер, и прелестную же свинью вы мне подкладываете. Включая признание вины подсудимым.
– Он сказал это не под присягой. Потрясение – нервы – я его запугал нечестным трюком с кактусом.
– А если он повторил это в полиции?
– Вынудили, засыпав вопросами. Не станете же вы волноваться из-за такой мелочи.
– Но есть цепь, крюк и свинец в горшке.
– Кто сказал, что их туда поместил Крачли? Может, старина Ноукс так развлекался.
– Но он полил кактус и протер горшок.
– Пустяки! По поводу метаболизма кактусов мы имеем только частное мнение викария.
– А от мотива вы тоже можете избавиться?
– На одном мотиве нельзя построить обвинение.
– Можно – по мнению девяти присяжных из десяти.
– Ну хорошо. Мотив был еще у нескольких человек.
– Например, у этой вашей Твиттертон. Мне намекнуть, что она могла это сделать?
– Если вы полагаете, что ей хватило бы мозгов сообразить, что маятник обязательно пройдет строго под точкой подвеса.
– Гм. Кстати. Предположим, что вы не приехали. Что тогда сделал бы убийца? Как вы думаете, что произошло бы?
– Если убийца – Крачли?
– Мм, да. Он, должно быть, ожидал, что первый человек, который войдет в дом, найдет тело на полу гостиной.
– Я это продумал. Если б все шло как обычно, этим человеком стала бы мисс Твиттертон, у нее был ключ. Крачли ею помыкал как хотел. Помните, они ведь встречались по вечерам на кладбище Грейт-Пэгфорда. Ему ничего не стоило бы узнать, собирается ли она навестить дядю на неделе. Если бы она сообщила о таком намерении, он бы принял меры – отпросился бы на часок в гараже по личному делу и повстречал бы мисс Твиттертон по дороге к дому. Если бы миссис Раддл додумалась рассказать мисс Твиттертон, что старый Ноукс исчез, все было бы еще проще. Она бы первым делом посоветовалась с дорогим Фрэнком, который все знает. А еще лучше – все произошло бы почти так, как и произошло: миссис Раддл приняла все как должное и ничего никому не сказала. Тогда Крачли пришел бы в Толбойз, как обычно, в среду утром, обнаружил (к своему удивлению), что не может попасть в дом, взял ключ у мисс Твиттертон и сам бы нашел тело. В любом случае он оказался бы на месте преступления первым – с мисс Твиттертон или без нее. Если бы он был один – очень хорошо. Если нет – отправил бы ее на велосипеде за полицией, а сам бы в это время убрал леску, протер горшок, вытащил другую цепь из дымохода и в целом придал бы комнате невинный вид. Уж не знаю, почему он засунул цепь в трубу с самого начала, но, возможно, Ноукс застал его врасплох, когда он ее заменил, и ему пришлось быстро от нее избавляться. Вероятно, он решил, что там ее никто не найдет, и не стал суетиться.
– А если бы Ноукс зашел в гостиную между 18:20 и девятью часами?
– Тут он рисковал. Но старый Ноукс был “точен как часы”. Он ужинал в 19:30. Солнце село в 18:38, а комната темная и с низкими окнами. После семи часов туда можно было зайти в любой момент – скорее всего, он ничего бы не заметил. Но вы обыграйте это как хотите.
– Должно быть, утро после вашего прибытия было для него не из приятных, – сказал сэр Импи. – Если, конечно, обвинение справедливо. Странно, что он не пытался убрать цепь после того, как преступление открылось.
– Пытался, – возразила Гарриет. – Он приходил три раза, когда в доме были грузчики, и весьма недвусмысленно пытался выставить меня из комнаты, чтобы я осмотрела какие-то консервы. Один раз я вышла и встретила его в коридоре на полпути к гостиной.
– А! – сказал сэр Импи. – И вы готовы подтвердить это под присягой. Вы двое почти не оставляете мне шансов. Если бы вам, Питер, было на меня не наплевать, вы женились бы на женщине поглупее.
– Боюсь, в этом отношении я эгоист. Но вы ведь возьметесь, Бигги, и сделаете что можете?
– Да – чтобы сделать вам приятное. Подвергнуть вас перекрестному допросу будет одно удовольствие. Если придумаете какие-нибудь неудобные для себя вопросы – дайте знать. А теперь уходите. Я старый стал, мне пора в постель.
– Ну вот и все, – сказал Питер. Они стояли на тротуаре, слегка дрожа от холода. Было почти три часа ночи, ветер обжигал. – Что теперь? Ищем гостиницу?
(Какой тут правильный ответ? Вид у него был одновременно усталый и беспокойный – в таком состоянии почти любой ответ будет неправильным.) Она решила рискнуть:
– Далеко ли до поместья Денверов?
– Чуть больше девяноста миль, скажем, девяносто пять. Хочешь поехать прямо сейчас? Можем взять машину, к половине четвертого уже выедем из Лондона. Обещаю не гнать, ты сможешь поспать в дороге.
Чудесным образом ответ оказался правильным. Она сказала:
– Да, поедем.
Они поймали такси. Питер назвал адрес гаража, где оставил машину, и они покатили по безмолвным улицам.
– Где Бантер?
– Поехал поездом, чтобы сообщить, что мы можем немного припоздниться.
– А твоя мама не будет против?
– Нет. Она меня сорок пять лет знает.
II. Denver Ducis[316]: сила и слава[317]
– А мораль отсюда такова, —
сказала Герцогиня…[318]
Льюис Кэрролл “Алиса в Стране чудес”
И снова Большой северный тракт, миля за милей, через Хатфилд, Стивенидж, Балдок, Бигглсуэйд, на северо-восток до границы Хартфордшира. Той же дорогой они ехали четыре дня назад, а сзади сидел Бантер, а под ногами у него лежали две с половиной дюжины портвейна, завернутые в одеяло. Гарриет почувствовала, что засыпает. Однажды Питер дотронулся до ее руки со словами: “Вот поворот на Пэгфорд”. Хантингдон, Чаттерис, Марч – еще севернее и восточнее, и ветер с горького северного моря все резче дует по широкой равнине, и впереди в холодном небе встает серый отсвет, возвещающий зарю.
– Где мы сейчас?
– Въезжаем в Даунхэм-Маркет. Только что проехали Денвер – настоящий Денвер. До поместья Денвера еще около пятнадцати миль.
Машина проскочила сквозь город и повернула прямо на восток.
– Сколько времени?
– Начало седьмого. Я старался ехать в среднем тридцать пять.
Теперь Топь была у них за спиной, и местность становилась более лесистой. Когда взошло солнце, они скользнули в крошечную деревушку с церковью, и часы на башне пробили четверть.
– Denver Ducis, – сказал Питер. – Он медленно пустил машину по узкой улице. По освещенным окнам было видно, в каких домах мужчины и женщины поднимаются на раннюю работу. Из одних ворот вышел мужчина, пригляделся к машине и дотронулся до шляпы. Питер ответил на приветствие. Теперь они уже выехали из деревни и мчались вдоль низкой стены, над которой нависали высокие лесные деревья.
– Вдовий дом с другой стороны, – сказал Питер. – Быстрее ехать через парк.
Они въехали в высокие ворота. В рассветных сумерках виднелись сидящие на столбах каменные звери с гербовыми щитами в лапах. При звуках клаксона из сторожки у ворот выбежал мужчина в рубашке, и ворота закрылись.
– С добрым утром, Дженкинс, – сказал Питер, остановив машину. – Простите, что бужу вас так рано.
– Не извиняйтесь, милорд. – Сторож обернулся и крикнул через плечо: – Мать! Тут его светлость!
Он был немолод и говорил с фамильярностью старого слуги.
– Мы вас ждали в любой момент, и чем раньше, тем для нас лучше. Это ведь наша новая ее светлость?
– В точку, Дженкинс.
Кутаясь в шаль и приседая, из сторожки вышла женщина. Гарриет пожала руки обоим.
– Разве так, милорд, надо вводить невесту в дом? – с упреком спросил Дженкинс. – Мы во вторник в вашу честь в колокола звонили, а к приезду собирались вас встретить как положено.
– Я знаю, знаю, – сказал Питер. – Но я ведь с детства ничего не мог сделать как положено. Кстати о детях: как мальчики?
– Мальчики хоть куда, спасибо, милорд. Билл на той неделе получил сержантские нашивки.
– Удачи ему, – с чувством произнес Питер. Он выжал сцепление, и они двинулись по широкой буковой аллее.
– От ваших ворот до дверей, кажется, миля?
– Около того.