Смешная девчонка Хорнби Ник

– Нет – и все, – отрезал Билл, и, похоже, окончательно.

– Ну, спасибо, друг, – сказал ему Тони, когда они вышли на улицу. Его душила злость.

– Ты и в самом деле согласен писать сериал «Просто Барбара»? – спросил Билл.

– Я согласен писать что угодно. Я писатель. Это мой хлеб.

– «Просто Барбара», – жалобно проскулил Билл.

– Так любое название можно испохабить. «Полчаса с Хэнкоком». «Оглянись во гневе». «Евангелие от Матфея». Это же персонаж. Одна-единственная женщина.

– Одна-единственная женщина, которая не может того и не может этого, потому что мы за несколько лет исследовали каждый закоулок ее личности вдоль и поперек пятнадцать раз. И ты хочешь положить на это всю свою жизнь? – разошелся Билл. – Честно? Тебе не хочется попробовать что-нибудь другое, свежее, интересное?

– Хочется, но…

– Стоп, – оборвал его Билл. – Для писателя никаких «но» не существует. А кому нравится «но», пусть в кучеры идет.

– Браво, браво. Только вся моя жизнь определяется этими «но».

– Значит, ты неправильно живешь.

– Хорошо, давай я буду жить по-другому, если ты настаиваешь.

Это был обманный ход. Тони не собирался ничего менять. Его «но» составляли Джун и маленький Роджер, и они его устраивали.

– Это все эта чертова книга, так ведь? – догадался Тони.

Она еще не вышла в свет, но уже повлияла на жизнь Билла. «Браун энд Браун» заключили с ним договор на второй роман, а редакторы литературной периодики заказывали ему рецензии, статьи – что угодно, лишь бы он у них напечатался.

– Еще бы, – сказал Билл, – конечно она, что ж еще. Она показала, что мне по плечу нечто новое. Я не обязан больше развлекать бабулек из глухомани.

– Теперь и ты попал в эту кодлу, – бросил Тони.

– В какую еще «кодлу»?

– К Вернону Уитфилду и прочим. По-твоему, кто написал книгу, тот и умный.

– Фу ты ну ты, – процедил Билл. – Распалился. Где был твой бунтарский дух, когда ты сочинял «Новую ванную»?

Они дошли до метро.

– Может, выпьем? – предложил Билл.

– Я должен отпустить Джун, – сказал Тони. – Сегодня моя очередь с ребенком сидеть. А завтра с утра буду думать, как мне их прокормить.

Обшарив карманы в поисках мелочи, Билл вроде бы что-то вспомнил.

– «…Отдадим должное авторам: они смело высветили проблему и предложили решения, которые, как ни печально, пригодятся многим парам», – процитировал он, помолчав.

– Сейчас вспомню, – сказал Тони. – А, да, рецензия из «Таймс». Авторы – это мы с тобой.

– Точно. Какая ирония судьбы, да?

– Почему?

– Мы с тобой предложили рецепты мирного расставания. А сами собачимся.

– Свят-свят, горшки летят, – сказал Тони.

Нетривиальная романтическая история Тони не содержала в себе расставаний с девушками или юношами. Он ни от кого не уходил, его тоже не бросали. Но ему не составило труда вообразить, как это бывает: вдруг начинает сосать под ложечкой, остро чувствуются время, место, температура; накатывает жуткое осознание, что уже все, что нет возможности начать заново, передумать самому или уломать другого.

– Ты идешь? – спросил Билл.

– Хочу газету купить, – сказал Тони.

– Я тебя подожду.

– Да нет, не стоит.

Ему невмоготу было еще и в метро продолжать натянутые разговоры ни о чем со своим старинным другом, когда вокруг рушился мир.

На следующий день Тони опять заглянул к Деннису.

– Извини за вчерашнее, – сказал он. – Ты же знаешь, что это за перец.

– Надеюсь, ты пришел сказать, что он одумался.

– К сожалению, нет, – сказал Тони.

– Ну и дела… – протянул Деннис.

Слабая, нерешительная часть натуры Тони – писательская часть, как он называл ее про себя, – обиделась на такую реакцию.

– Я пришел спросить, не дашь ли ты мне шанс попробовать свои силы в одиночку, – признался он.

– Вот оно что, – сказал Деннис. – Ага. Понятно.

– На ближайшее время у каждого из нас намечены свои планы. У Билла выходит книга, он хочет сразу же взяться за следующую, и…

Тони стало жарко. Уклончивость Денниса его убивала. Он-то ожидал мгновенной благодарности, хотя Деннис даже не знал, какой вклад вносил в совместную работу каждый из сценаристов. Тони и сам этого точно не знал. В их тандеме Билл всегда выступал умным, но вот вопрос: его ум шел им на пользу или во вред? Кстати, так ли уж верно, что Билл играл у них роль мозгового центра? Возможно, их роли по ходу дела сформировались сами по себе. Билл, правда, больше читал. А Тони, пусть и не столь начитанный, подолгу смотрел телевизор вместе с Джун. Это что-нибудь да значило: такое пристальное внимание к выбранному способу передачи информации, такое твердое убеждение, что в ситкоме можно выразить все, что угодно, – знай придумывай коронные реплики, выстраивай характеры да говори таким языком, какой понятен бабулькам из глухомани.

– С ума сойти, – сказал Деннис. – Новость дня.

Но работу так и не предложил.

– Могу при необходимости найти ему замену. – Это вырвалось у Тони само собой, почти без его участия. – Если ты считаешь, что я, так сказать, лучше раскрываюсь в соавторстве.

– Что ж, – задумался Деннис, – наверное, так будет правильно.

Тони больно кольнуло унижение. Второй укол нанесла уязвленная гордость. А третий, наверное, – предательство.

– Вообще говоря, я бы лучше в одиночку попробовал, – сказал Тони.

– Ты ведь сам предложил подыскать соавтора, – указал ему Деннис. – Вот только что.

– Я не сразу понял, что ты сомневаешься в моих способностях.

– Нет-нет, – сказал Деннис. – Не в этом дело.

– А в чем же?

– Мы с Софи считаем, что в проекте должна быть задействована женщина.

– Вот как, – помрачнел Тони. – Женщина. Ну, это не про меня.

– Да, стать женщиной тебе не светит, но сработаться-то с какой-нибудь сможешь?

– Ты уже выбрал подходящую кандидатуру? Таких немного. Мне, во всяком случае, не встречались.

– У Софи есть кое-кто на примете. Некая Диана.

– И что она написала?

– Для радио и телевидения, по-моему, ничего. Она работает в журнале и не чает как вырваться. Но пара сценариев у нее готова – я читал. Совершенно непохоже на твои, но мне кажется, из нее выйдет толк.

У Тони в голове пронеслось: я устарел, закоснел, потерял бессменного соавтора, да еще слишком придавлен тревогой, чтобы обучать тех, кто ни бельмеса не смыслит в сценарном деле. Но – но! – эти мысли он оставил при себе.

Одетая по последней моде, хорошенькая, улыбчивая, Диана по-щенячьи смотрела ему в рот.

Встретились они в офисе, где Билл больше не показывался – сочинять книги можно и дома. В глазах Дианы их офис, должно быть, выглядел центром преуспевающей сценарной корпорации: восседающая за письменным столом Хейзел, несколько телефонов, диваны, проигрыватель… Билл даже приобрел кофе-машину итальянского производства – точно такой же марки, как в баре «Италия» в Сохо. Сейчас и сам Тони вдруг заметил, что вся обстановка смотрится как результат в высшей степени успешного труда солидных людей.

Диана робко огляделась.

– Мне придется войти в долю? – спросила она.

– Только когда твое имя начнет по четвергам появляться в титрах.

– А такое когда-нибудь произойдет? – усомнилась Диана.

– Уж ты постарайся, – сказал Тони. – Мне одному аренда тоже не по карману.

Все утро Тони разъяснял ей, что к чему. Деннис хотел максимального размежевания «Просто Барбары» с «Барбарой (и Джимом)»; он хотел отойти от прежнего формата и расширить актерский состав; он хотел, чтобы и в текстах, и в местах натурных съемок отражался «свингующий Лондон»{77} и чтобы Барбара не сидела в четырех стенах – он хотел юности, веселья и шика. От Тони все это было весьма далеко, зато Диана досконально знала, куда девушки ходят за покупками, где пьют кофе, обедают, танцуют, знакомятся с парнями. Если бы Деннис, уступив просьбе Тони, дал ему возможность поработать в одиночку, такой сценарист был бы уволен где-то на середине первой страницы.

Но зато у Тони был бесценный опыт. Он знал, что такое бюджет, структура, хронометраж, а потому мог объяснить Диане, почему нельзя снимать ту или иную сцену в одном, в другом и уж тем более в третьем месте. Он знал Барбару как облупленную и мог объяснить, почему она никогда не сделала бы того и не сказала этого. А главное – он знал, что такое уход за ребенком, и мог доходчиво растолковать, почему Барбара практически связана по рукам и ногам. Иными словами, весь его опыт блокировал появление «Просто Барбары». По всей видимости, Билл оказался прав. Идея не лезла ни в какие ворота.

– А зачем вообще этот ребенок? – спросила Диана.

– Так ведь он уже есть – куда мы его денем?

– Нет, я не то хочу сказать… Разве нельзя о нем просто забыть?

– Добрые подданные британской короны ничего не забывают. Но…

А ведь в этом что-то было. Тони ощутил знакомое пощипывание азарта.

– Продолжай. Но?..

– Но что, если это будет совсем не Барбара? – отважился Тони.

– А кто же еще, если называется «Просто Барбара»?

– Ну, кто-нибудь… Нам, конечно, придется изменить название. «Просто Кто-Нибудь». Скажем, «Просто Софи», а? Ни тебе развода, ни Джима, ни младенца Тимоти. Просто девушка, которая строит свою жизнь в большом городе. И спокойно бегает на свидания по вечерам.

– А разве так можно?

– Мы же сценаристы, – сказал Тони. – Нам все можно.

Хотя бы это он усвоил.

Выход в свет книги Билла отмечался в Сохо, в верхнем зале одного из тех пабов, куда Тони по разным причинам никогда не совался. На эту вечеринку он пришел вместе с Джун; поднявшись по лестнице, они забились в угол и стали наблюдать за происходящим. Книгу, похоже, ждал оглушительный успех – точнее, самый большой успех, какого только можно ожидать, если половина лондонских книжных магазинов отказывались брать ее на реализацию, а газеты не печатали рецензий. К примеру, редактор отдела культуры и искусства «Дейли экспресс» позвонил Майклу Брауну и предупредил, что его газета намерена бойкотировать не только эту книгу, но и любые другие произведения, которые Браун соберется издавать в будущем. Зато в «Нью стейтсмен» Билла назвали «крупным талантом, неукротимым и беззастенчивым», и даже «Спектейтор» признал, что «люди широких взглядов найдут в этом романе много достоинств». Тони чувствовал, что роман этот ему близок – и в то же время чужд; а еще он стыдился, что отнимал у Билла драгоценное время протечками унитаза и всякой дребеденью. Это все равно как усадить Артура Миллера сочинять рекламу собачьего корма.

– Какие ощущения? – спросила Джун.

– Я доволен, – ответил Тони, глядя, как Билла целует в губы молодой человек, у которого, если Тони не изменяло зрение, были жирно подведены глаза, а шею – этого не увидел бы разве что слепой – обвивало боа из перьев.

– Честно?

– Да. Конечно.

– Многие не прощают друзьям успехов.

– Я не из таких.

– Вот и молодец, – сказала Джун. – Тебя, кстати, это не смущает?

– Что значит «это»?

Джун обвела жестом присутствующих в зале мужчин.

– Вряд ли кому-нибудь из этих парней пришлось сегодня звонить теще, чтобы та посидела с ребенком.

– Нет, не смущает.

– Честно?

– Да. Абсолютно. Я не про тещу и не про ребенка. Извини, если я когда-то создал у тебя превратное впечатление, что меня это смущает.

– Кажется, во мне шевельнулась совесть.

– Из-за чего?

– По моей милости жизнь обходит тебя стороной.

– Я писатель. Жизнь и должна обходить меня стороной, а мое дело – сидеть и наблюдать.

– Значит, ты бы предпочел сидеть там, где интереснее?

– Какая ж это жизнь?

В зал вплыла совершенно лысая женщина в восточном халате; отыскав в толпе Билла, она тоже поцеловала его в губы. Тони так и не решил, доказывает эта сцена или опровергает сделанное им заявление.

Наконец очередь дошла до Тони и Джун; они сердечно пожали Биллу руку. Пару раз Тони встречался с бывшим соавтором в кафе, сетовал на Диану и на пробуксовку нового сериала. Билл вежливо сочувствовал, но особого участия не проявлял: его теперь влекли другие сферы. Он дописывал вторую книгу и уже получил заказ на пьесу для театра «Ройал-корт».

Каждого из супругов Билл чмокнул в щеку. Напустив на себя богемный вид, Тони пытался скрыть смущение, однако ни на миг не забывал, что явился сюда в костюме, при галстуке и с женой.

– У нас в Пиннере, в «Союзе матерей», все упадут, когда я расскажу о таком приключении, – сказала Джун.

– Она не состоит в «Союзе матерей», – зачем-то ввернул Тони.

Джун с Биллом рассмеялись, но не вместе с ним, а над ним.

– И на елку влезть, и не ободраться… – только и успел сказать Билл: Майкл Браун уже тащил его знакомиться с кем-то из гостей.

Обводя взглядом зал, Тони выхватил из толпы темнокожую красавицу в роскошной переливающейся тунике серебристого цвета и эффектно повязанном шарфе. Почему среди его знакомых не было ни одной темнокожей женщины? И почему никто из его окружения не умел так экстравагантно повязывать голову шарфом?

Успеху Билла, решил Тони, он не завидовал. А только радовался. Это же здорово. И не переживал, что жизнь проходит мимо. На самом деле ему хотелось только одного: войти хоть в какую-нибудь дверь, не важно где, – и почувствовать себя своим. Через много лет до Тони дошло, что писатель всегда обречен на неприкаянность. Потому-то неприкаянные часто становятся писателями. Но сейчас ему было не по себе оттого, что даже тут, среди маргиналов, он оказался чужим.

– Достало, – ни с того ни с сего выпалил он на обратном пути в Пиннер.

– Что?

Заметив тревожный взгляд жены, он сжал ей руку.

– Да так. Извини. Работа. Диана. Вся эта мутотень. Безнадега. Работаю в соавторстве с девчонкой, для которой нет важнее проблемы, чем высота каблуков для дискотеки.

– Из этого и надо извлечь юмор!

– Уже извлекли. Этот юмор она хочет растянуть на полчаса прайм-тайма.

– А ты скажи «нет», – вскинулась Джун. – Кто у вас старший сценарист – ты или она?

– Уже сказал, – отозвался Тони. – Но взамен ничего придумать не могу. Модные журналы, юные девицы со своими дружками – здесь я пас.

– Поверни это в другую плоскость.

– В какую? Заклеймить позором расистские настроения в Великобритании? – Не в силах выкинуть из головы темнокожую красавицу, Тони закипал от досады. – С каких это пор Билл водится с цветными дамочками?

– По-моему, она прелестна!

– Да, но где он ее подцепил?

– А я тебе расскажу, – оживилась Джун.

– Ты и в самом деле знаешь?

– Могу предположить.

– Ну попробуй.

– Увидел на какой-нибудь тусовке яркую девушку, подошел и сказал: «Привет! Меня зовут Билл».

– И как попадают на такие тусовки?

– Ты серьезно? – удивилась Джун.

– Разумеется.

– А где, по-твоему, мы с тобой побывали?

– Ты имеешь в виду сегодня?

– Да-да, сегодня.

Тони собрался было доказать, что сегодня не в счет, но не нашел ни единого веского аргумента.

Деннис предупредил Софи, Тони и Диану, что на сей раз намерен спланировать работу по-другому. Бибиси до сих пор держалась за «Дом комедии» и приветствовала получасовые юморески, которые жаждали дорасти до полновесных сериалов, но Деннис считал, что нужно стремиться к большему. Софи превратилась в бренд, стала всенародно любимой телезвездой, и ему не хотелось, чтобы она (как, впрочем, и остальная компания) разбрасывалась на мелкие подработки. Он собирался авансом оплатить двенадцать сценариев, совместными усилиями довести их до ума, а потом небрежным движением бросить все папки на стол Тому Слоуну. Если же Слоун заартачится, пусть даст постраничные объяснения – где что не так. Про себя, впрочем, Деннис допускал иное развитие событий, пи котором Слоун, не читая, с ходу забракует весь материал, а ему останется лишь извиняться за беспокойство; но одно то, что у Денниса возникли такие фантазии, уже доказывало степень его решимости и энтузиазма.

Он знал, что выбрал самой длинный, самый извилистый из всех доступных ему путей, но в данном случае промедление было средством достижения цели. Петлять по этой дороге он собирался на пару с Софи. В пути всегда находится повод вместе выпить кофе, пообедать, а то и поужинать. Пускай график выпусков «Дома комедии» предполагал тесные контакты на протяжении всей рабочей недели, но если не разжечь дополнительный интерес, то Софи могла с головой уйти в карьеру, где для него явно не будет места, а он бы этого не вынес. Тише едешь – дальше будешь, частенько напоминал он Тони и Диане. Но Софи он никогда такого не говорил. У него и так возникали сложности с саморекламой, и уподобляться черепахе было бы уж совсем лишним.

Тони с Дианой работали ни шатко ни валко; недели тянулись медленно. Бибиси перебросила Денниса на постановку двух других комедий, но душа у него не лежала ни к одной. Первая, «Наследство не по средствам», повествовала о титулованных, но обнищавших супругах, которые, лишившись своего родового поместья, надумали открыть пансионат на берегу моря. Деннис Прайс и Филлис Кальверт{78} решительно отвергли этот материал, и теперь Деннис избегал телефонных звонков от сценариста, все еще полагавшего, что лорда Альфреда должен сыграть не кто иной, как Лоренс Оливье. Но что действительно вызывало у Денниса нервную дрожь, так это вторая пьеса, «Прыщи и пострелы»{79}, – скетч «Дома комедии», в основе которого лежали нешуточные интриги деревенского праздника. Кое-кому на Бибиси в «Прыщах и пострелах» виделся потенциал огромного масштаба, но для себя Деннис уже решил: если начальство задумает сделать из этого сериал, он тотчас же соберет манатки и укатит в Норфолк выращивать призовые овощи.

Работа застопорилась, и он волновался, как бы Софи не начала поглядывать в сторону других сценариев, других продюсеров и других потенциальных мужей. Но когда он уже стал всерьез задумываться о приземистых, толстых интеллектуалках из круга знакомых его матушки, Софи сама сделала три значительных шага ему навстречу.

Первым стало приглашение в театр: Софи получила в подарок два билета на премьеру мюзикла «Волосы» в театре «Шефтсбери»{80} и хотела найти себе компанию.

– На какое число? – спросил Деннис.

Его не особо волновало число: даже погрязни он по уши в делах (которых сейчас у него не было вовсе), Деннис отменил бы все, что угодно. Но поскольку Софи звонила по телефону, ей было невдомек, что он даже не протянул руку за своим – пустым – ежедневником.

– На сегодня, – сказала Софи.

– Хм, – протянул Деннис. – Значит, кто-то тебя подвел.

Если бы черепахи обладали даром речи, подумал он, у них был бы точно такой же голос: угрюмый, старческий.

– Ничего подобного, – ответила Софи. – Но я так и знала, что ты это скажешь.

Деннис вздрогнул. Его черепашьи повадки не остались незамеченными.

– Билеты мне предложили только что, – продолжала Софи. – Буквально минуту назад. Ты первый, кому я звоню. До вчерашних событий ни у кого не было уверенности, что премьера состоится.

– Постой-постой, ты о чем?

– Я специально сказала «до вчерашних событий» – думала, ты что-нибудь знаешь. А я, честно говоря, толком не поняла, что там произошло.

Зато Деннис хорошо знал, что произошло: накануне был принят Акт об отмене театральной цензуры. Теперь в любом театре Уэст-Энда народ Британии мог лицезреть (при желании, конечно) соски и лобки.

– Я знала, что ты сразу объяснишь, – сказала Софи. – Не зря же я тебя люблю.

Это был второй важный шаг, который последовал так стремительно, что едва не наступил на пятки первому. Деннис даже замешкался с ответом. Он понимал, что Софи не подразумевала ничего серьезного и произнесла эту фразу лишь потому, что ему быстро удалось откопать в пыльных закоулках своего некогда светлого кембриджского ума обрывочные сведения о государственном законодательстве. Догадайся он записать, а потом аккуратно смонтировать этот разговор, можно было бы целыми днями слушать, как Софи Строу признается ему в любви.

– Ха-ха! – в конце концов сказал он вслух, но его смешок, видимо, сбил Софи с толку, и Деннис продолжил: – Попытка не пытка.

Эта пословица оказалась так же неуместна, как и смех, поскольку в их разговоре ничто не наводило на мысль о первом или втором иносказании.

– Там будет обнаженка, – предупредила Софи.

– Знаю, – ответил Деннис.

– Мы согласны на обнаженку? – спросила она.

Если бы такой вопрос позволил себе кто-нибудь из сценаристов, Деннис приказал бы вышвырнуть мерзавца за порог и расстрелять. Но в данном случае он понимал: это выражение – не дешевая бравада. Напротив, оно было на вес золота: тонкое, очаровательное, правдивое. Когда прекрасная женщина в одной фразе объединяет согласие и наготу, по силе воздействия это превосходит даже великие образцы лирической поэзии.

– Если ты согласна, то я – тем более.

Как ни странно, на хиппи-мюзикл «Волосы» пришла типичная премьерная публика: элегантные мужчины с неврастеничными на вид женами. Деннис вздохнул от облегчения, смешанного с разочарованием. Он бы охотно рассказал своей матушке, как оказался в обществе длинноволосых мужчин с оголенной грудью и волооких женщин с оголенной грудью, но мужчины в большинстве своем будто бы явились прямиком из Сити, а их жены словно приехали на поезде 17:20 из Годалминга{81}. У мужчин в глазах играл огонь, какой вряд ли увидишь у зрителей, готовых высидеть трехчасовой спектакль «Вишневый сад»; еще до того, как поднялся занавес, по залу прокатился удовлетворенный гул. Но Деннис – вот оно, облегчение, – вовсе не чувствовал себя белой вороной. Он бы даже рискнул предположить, что вид у него, в отличие от многих, молодежный и попсовый: в последнюю минуту, поддавшись ветру перемен, он надел рубашку апаш и полосатый блейзер. Софи, ослепительная в своем канареечно-желтом мини-платье и белых сапожках, тут же оказалась в кольце фоторепортеров. Ей хотелось, чтобы Деннис тоже попал в кадр, и это можно было бы расценить как очередной позитивный сдвиг в их отношениях, если бы фоторепортеры, все как один, не опустили камеры, когда Деннис вознамерился встать рядом.

Их места были у прохода, в пятнадцатом ряду, прямо в центре зала, и Деннис очень скоро пожалел, что их не посадили в задний ряд бельэтажа. По залу в поисках досягаемых мишеней для цветов и поцелуев рыскали участники спектакля. К Софи, не только досягаемой, но и знаменитой и привлекательной, раз за разом подскакивали опасно красивые молодые люди, чьи поцелуи оказались более наглым воплощением новой эры мира, любви и понимания, чем готов был принять Деннис.

– Эй, полегче там, – обратился он к третьему молодчику, который определенно собирался подогреть нетерпение Софи, засунув язык ей в рот.

Молодчик ускакал, позабавившись старомодным предупреждением, но его тут же сменила девица, которая перегнулась через Софи, чтобы воткнуть Деннису в волосы подсолнух. Потом наконец-то погасили свет, представление началось, и, несмотря на новые набеги, Денис и Софи сумели избежать дальнейших неприятностей, опуская глаза в пол.

И к удивлению Денниса, спектакль ему необычайно понравился. Временами действие становилось сумбурным, но были в нем и непредсказуемость, и веселость, и восхитительная музыкальность; молодые, задорные актеры буквально электризовали публику. Деннис смотрел то на сцену, то на зрителей и видел, по сути, одинаковое наслаждение и тут и там. Исключение составляла лишь одна кислая физиономия: через несколько мест от Денниса, в том же ряду, сидел Вернон Уитфилд, который уже придумывал злобную, начисто лишенную чувства юмора и предельно ханжескую рецензию, вскоре напечатанную журналом «Лисенер». В этой рецензии, конечно, не упоминалось, в каком восторгебыли все остальные зрители.

Обнаженка возникла только в одном месте, непосредственно перед антрактом, и Деннис постарался отнестись к ней легко, но не сумел. Каким же надо быть идиотом, чтобы для первого свидания выбрать театр, где ставят «Волосы»? Далеко не ребенок – продюсер развлекательных передач, курильщик трубки, любитель пива, – с какой стати он возомнил, что ему будет комфортно сидеть рядом с самой прекрасной девушкой, моложе его на несколько лет, и видеть, как она разглядывает обнаженные тела актеров и певцов? Секунды тянулись, как часы, и Деннис от тоски начал высматривать актеров, чьи причиндалы объективно совпадали бы по размеру – пусть приблизительно – с его собственными; таких оказалось двое, причем отнюдь не на первых ролях. Они мельтешили на заднем плане – вероятно, чтобы не разочаровывать и не смешить публику. Во время второго действия Софи пыталась перехватить взгляд Денниса, будто хотела разрядить некоторое напряжение, но тот не сводил глаз со сцены. Впоследствии Софи подшучивала над ним за преувеличенное внимание к женским формам, и Деннис кривился, словно и впрямь был пойман с поличным. Лучше так, проносилось у него в голове, чем признаваться, что от волнения и робости он пропустил парад ягодиц и бюстов.

Финал мюзикла получился бурным: зрители ринулись на сцену, смешались с актерским составом и пустились в пляс. Софи выдернул из кресла все тот же любитель французских поцелуев. Она попыталась увлечь за собой Денниса, однако тот сделал вид, что не заметил, но, когда Софи умчалась вслед за этим шутом, Деннис сообразил, что первое свидание грозит стать последним – чего доброго она прямо со сцены рванет на вечеринку, дискотеку, а то и в чью-нибудь холостяцкую квартиру, и виной всему будет его робость, нерасторопность и застенчивость. Поэтому он догнал ее, взял за руку, и они вместе поднялись на сцену.

В сравнении с остальными Деннис был не худшим танцором – на эту роль мог претендовать тучный человек в полосатом костюме, но для верности Деннис прятался за этим толстяком, для которого, как видно, уже наступила Эра Водолея{82}: он дергался из стороны в сторону, будто и не думал впредь возвращаться на работу в свой торговый банк. Руки-ноги вскидывались как попало, независимо от туловища, а голос громко подтягивал музыкальному номеру, только без слов. Деннис понимал, что такого ему не переплюнуть, и это был тот редкий случай, когда недооценка своих способностей оказалась ключом к успеху.

Софи выталкивали на авансцену, чтобы зрителям было лучше видно, но она сумела увернуться, протиснулась к Деннису и, взяв его за руку, прокричала в ухо:

– Ну и ну! С ума сойти!

– Спасибо, что позвала меня с собой. Я присмотрю что-нибудь стоящее и тоже тебя приглашу.

– Замечательно.

Он продолжал двигаться под музыку, чтобы Софи видела, как ему нравится тусоваться на сцене. К его удивлению, ему это действительно понравилось, да к тому же он просто хотел быть рядом с ней, а стеснительность уже отступила. Вообще-то, рядом с Софи он понимал, что стеснительность – не такое уж страшное чудовище, как ему казалось раньше. Наутро, возможно, он сочтет, что выставил себя форменным ослом, но, с другой стороны, бывают животные и похуже. В Лондоне ослы встречаются на каждом шагу. И никого – ну, почти никого – это не колышет. Деннис давно прилагал усилия к тому, чтобы не выглядеть ослом, но результатов пока не добился.

Очередная положительная перемена в отношениях Денниса и Софи произошла как следствие двух предыдущих – они провели ночь вместе. То есть Деннис заснул у Софи под боком и наутро проснулся рядом с ней. По своей значимости эта перемена определенно превосходила все остальные; и если бы между вечером и утром что-нибудь произошло, то Деннис описал бы эту перемену как величайшую из всех перемен за всю историю человечества. Но ничего не произошло, а повинны в этом были все те же причины, по которым срываются все великие перемены: малодушие, неумелость, путаница в мыслях и просто дурость.

Накануне они, в приподнятом настроении выйдя из театра, отправились на какую-то вечеринку – Софи туда пригласил кто-то из плясавших на сцене. Софи толком не поняла, от кого поступило приглашение и кто устраивал вечеринку, но этот кто-то арендовал целиком бар «У Сибиллы» на Пиккадилли, за углом от театра. На входе стояла очередь, а у стойки была жуткая толчея; вокруг танцпола располагались люминесцентные светильники, умело направленные вверх, отчего все девушки в мини-юбках предоставляли бесплатное зрелище счастливчикам, потягивающим коктейли за низкими столиками. Деннис тотчас развернулся бы и ушел, но не хотел выглядеть занудой и терпел, покуда Софи, скорчив гримасу, не указала большим пальцем в сторону выхода.

– Отвези меня домой – я организую нам с тобой яичницу и что-нибудь выпить, – сказала Софи, после чего они, поймав такси, отправились на Кенсингтон-Черчстрит.

Деннис, конечно, не рассчитывал оказаться в постели с Софи. И даже – хотя она начала его целовать, едва переступив порог квартиры, – не осмеливался предположить, к чему это приведет.

Так страстно он в последний раз целовался пару лет назад с Эдит. (Однако те поцелуи были страстными далеко не всегда, да и вообще с Эдит редко удавалось развеять скуку.)

Но с тех пор мир, похоже, изменился до неузнаваемости: откровенность нынче мало могла удивить. Не далее как этим вечером в театре они смотрели мюзикл, который его матушка описала бы как «массовый стриптиз», а ведь в годы юности Денниса такой беспредел никогда не выпустили бы на престижную сцену.

Как изменилась за это время мораль, как поменялись женщины? Деннис плохо представлял себе ответы. Возможно, все вечера теперь заканчиваются вот так: женщина в порыве страсти бросается на мужчину, едва переступив порог. Хотя такое поведение не шокировало его после всех лет, проведенных рядом с Софи, он, прежде чем поцеловать ее в ответ, все же немного помедлил, желая убедиться, что правильно истолковал ее намерения. Ведь порыв страсти может столь же внезапно пройти: тогда она как ни в чем не бывало предложит повесить его пальто в шкаф, и больше никто из них не вспомнит эту сцену. Возможно, под влиянием обнаженки страсть вспыхивает всегда.

Слегка отстранившись, Софи посмотрела на Денниса.

– Черт возьми, – прошептал он.

– Извини, – произнесла Софи.

– Пожалуйста, не извиняйся.

– Точно?

– Точно.

– Яичница на завтрак тебя устроит?

– Да, вполне. Почему бы и нет? Конечно. Я… мне заехать с утра?

Он был почти уверен, что правильно разгадал ее намек, но «почти» было для него недостаточно. Деннис всегда ожидал худшего. Любую двусмысленную ситуацию он предпочитал трактовать самым незамысловатым, бескомпромиссным и однозначным способом. Это, вероятно, обрекало его на пожизненное одиночество.

– Неужели тебе пора идти? – расстроилась Софи.

– Нет-нет, что ты.

– Я в кои-то веки попыталась тебя совратить, а ты все испортил.

– Меня впервые пытаются совратить яичницей.

Она засмеялась и снова его поцеловала. Что ж, на этот раз обошлось. Но пару часов спустя он уже пожалел, что не решился уйти и вернуться утром.

В самом деле, как было не влюбиться в Денниса? Он обладал массой достоинств: добрый, отзывчивый, с чувством юмора (Софи он часто смешил, хотя и не всегда намеренно) и вдобавок неженатый. С каждой новой встречей он казался ей все более привлекательным. Кроме того, Деннис был умен, даже не столько в плане эрудиции, сколько – что более важно – в плане проницательности: он умел распознавать людей и понимал, чего от них ожидать. Софи дорого бы дала, чтобы у нее самой такая прозорливость обнаруживалась не только в процессе доработки сценария, а постоянно. Деннис и не пытался скрыть от нее восторг и завороженность. Долгое время Софи ощущала его знаки внимания, но они ей не надоедали: напротив, она только радовалась. Такое внимание придавало ей уверенности, помогало чувствовать себя талантливой и красивой, и она старалась соответствовать, как могла. Ее неуверенность в себе напоминала бурлящую воду. Стоило появится крошечной трещинке, как она просачивалась внутрь и затопляла все отсеки. Девочка, решившая, что достойна большего, нежели быть королевой красоты, давно исчезла, равно как и девушка, не сыгравшая ни одной роли, но явившаяся на прослушивание в надежде получить работу.

Последние четыре года принесли ей известность и деньги, а также сомнения. Обладала ли она талантом? Или, может, просто вытянула счастливый билет? Не попадись она в свое время на глаза Биллу и Тони, Клайву и Деннису, достигла бы она того же результата или по-прежнему продавала бы парфюм женатым мужчинам с бегающими маслеными глазками? Или к этому времени на нее бы уже перестали реагировать? Софи повсюду видела женщин моложе, красивее, милее, совсем еще юных, в отличие от нее самой, и они, должно быть, не понимали, почему умные и талантливые сценаристы называли в ее честь свои пьесы. Привязанность Денниса стала для нее точкой опоры и, как Полярная звезда, освещала ей путь.

Софи внимательно наблюдала за ним, ожидая, что по мере завершения съемок «Барбары (и Джима)» его чувства начнут угасать, но и после съемок Деннис не изменился; и даже наоборот, еще настойчивее показывал, как она ему дорога. Наверно, существуют женщины, способные месяц за месяцем отказывать настойчивым ухажерам, но если и так, Софи не обладала подобной твердостью. Она встретила нужного человека в нужное время, встретила мужчину, который дарил ей счастье и позволял забыть об одиночестве; если это не любовь, тогда что же?