На Муромской дороге Шведов Сергей
Кабинет Тамерланыча взяли штурмом, отодвинув в сторону секретаршу. Пока Балабанов отключал связь, Гонолупенко с Портсигаровым уже крутили руки хозяину кабинета.
– Попался, вражина, – зловеще прошипел Коля. – Под трибунал пойдёшь.
– Под какой ещё трибунал? – возмутился Голышенко, посвёркивая маленькими глазками на непрошенных посетителей.
– Революционный вестимо, – пояснил Портсигаров. – Матросы уже взяли телеграф, спец. войска штурмуют Белый дом.
– Переворот! – ахнул Тамерланыч. – Вы за это ответите! – Это перед кем же я буду отвечать, если народ на моей стороне? – Перед цивилизованным человечеством, – истерично взвизгнул Голышенко. – Во видал, – показал ему кулак Балабанов, для пущей убедительности поднося его к самому носу агента цивилизантов. – Аргумент революции и её правовая база. – Пособники тоталитаризма, – зло процедил либерал.
– Я комиссар Временного правительства, – сделал громкое заявление Портсигаров. – Мы пособники авторитаризма и попрошу нас с тоталитаристами не путать. – Ваши требования? – обрел, наконец, необходимее равновесиё Тамерланыч. – Назови имена заговорщиков, – вошёл в роль следователя Портсигаров.
– Не было заговора. Была политическая борьба. – Ты мне зубы не заговаривай, – возмутился Портсигаров. – А атташе-кейс из американского посольства? Родиной торгуешь, паразит.
– Попрошу не оскорблять. – Оскорблять не будем, – пообещал Коля. – Будем бить. Ты наши методы знаешь, Юрий
Тамерланович: с врагами революции, как с врагами революции. Короче: списки заговорщиков на стол. Пса Джульбарса на ковёр. И смотри у меня, без фокусов. Иначе в силу революционной необходимости шлёпнем тебя и без трибуналов.
К некоторому удивлению Балабанова, Тамерланыч в переворот поверил. И от этой своей глупой доверчивости даже покрылся холодным потом. Нельзя сказать, что он совсем растекся по столу, но обмяк, это точно.
– А ведь мы догадывались, – глухо сказал он. – И вот, опоздали.
– Догадывались, – зловеще захохотал Коля. – Да вас Аристарх открытым текстом предупреждал о заговоре генералов. А Химкин все уши прожужжал о юпитерианском нашествии.
– Как о нашествии? – ахнул Голышенко. – Речь ведь шла о питерских?! – Питерские на тарелках не летают, – пояснил неучу Балабанов. – Два часа назад юпитерианский десант высадился на Красной площади и на берегах Потомака. Карта твоих хозяев бита, Голышенко.
– Какой кошмар, – схватился за голову Тамерланыч. – А мы ведь Химкина за идиота держали.
– Фидоренко, по-твоему, тоже идиот? – возмутился Портсигаров. – А он ведь говорил – ждём Инструктора. Сосновский давно уже на сторону юпитерских переметнулся. Налимов икру мечет у летающих тарелок. И только ты, Тамерланыч, вздумал разыгрывать из себя идиота-героя. Как хочешь, но я тебя не узнаю. Твой опыт, научные заслуги вполне могут быть востребованы не только нижегородскими, но и юпитерскими.
– Это что, предложение о сотрудничестве? – В будущем, при правильном поведении, я не исключаю и этого, – кивнул головой Портсигаров. – Ну а пока что я предлагаю тебе жизнь в обмен на информацию и пса Джульбарса.
– А при чём здесь собака? – Собака – это наше знамя, – пояснил Коля. – Символ авторитарной революции. Потом мы её переделаем в медведя.
– Как переделаете? – Откормим с помощью Инструктора. Всё-таки собака, как символ державности, смотрится не очень. Пойдут намёки на полицейскую сущность режима. А медведь совсем другое дело.
– Ладно, – процедил сквозь зубы Голышенко. – Пишите расписку.
Портсигаров просить себя не заставил, и пока Тамерланыч с помощью Гонолупенко и Балабанова потрошил свой сейф, шоумен набросал на бумажке текст мандата, где гарантировал опальному либералу не только жизнь, но и сохранение имущества. Печать для мандата он одолжил у того же Голышенко, заявив при этом, что всё имущество экономического института переходит в собственность народа. После чего «комиссар временного правительства» размашисто расписался на документе.
Мандат Тамерланычу, однако, отдали только после того, как он связался с подручными и велел привести в кабинет Джульбарса на украденной Химкиным у Стингера цепи.
Собаку привёл рассеянный охранник, которого Балабанов с Гонолупенко, продемонстрировав профессиональную сноровку, скрутили ещё в дверях, не дав ему рта раскрыть. Перепуганная секретарша хлопала испуганно глазами, Тамерланыч тяжело сопел,
Джульбарс прямо-таки взвыл от радости, увидев знакомые лица. Гавкать он не мог по причине надетого на пасть намордника. – Вот оно, ваше понимание свободы, – указал на пса Коля. – Но на всех у твоих потомакских хозяев, намордников не хватит.
– Йес, – сказал Гонолупенко. – Пора гоу хоу отсюдова.
Прихватив пса Джульбарса и забыв секретные документы, отважная четвёрка поспешно ретировалась из кабинета отечественного столпа либерализма. Тамерланыч не нашёл ничего лучше, как прошипеть вслед гостям гадкое слово «ренегаты». Гости, опьянённые успехом, на слова хозяина не обиделись, для перебранки задерживаться не стали, а торжественно протестовали по коридору.
Попадавшаяся навстречу почтенная публика вела себя пристойно, а с Джульбарсом, освобождённым от намордника, даже почтительно. Травмированный пленением кобель почтительности либералов не верил и рыкал в их сторону со всей злостью ущемлённого милицейского самолюбия. До укусов дело, правда, не дошло. Балабанов, гуманист и по природе и по роду профессии, удержал Джульбарса от кровавой расправы над коварными либералами.
– Закон есть закон, – сказал он сочувственно кобелю. – Отольются ещё им наши слёзы.
Видимо, Тамерланыч слегка очухался от пережитого потрясения, а возможно охранник объяснил струхнувшему начальнику, что грозовыми событиями в городе и не пахнет, а равнодушные к революции матросы по-прежнему несут свою службу на кораблях. И вообще: «Аврора» в Москва-реку пока что не заходила. За спиной поспешавших шоуменов раздался вой сирены. И откуда-то из глубины здания послышался вопль Тамерланыча «держите грабителей», вызвавший жуткую нервозность в набитом людьми здании. Портсигаров внёс свою лепту в набирающую силу истерию. С криками «караул» и «пожар» он бросился к гидранту и открыл воду. Мощная струя сшибла какого-то рассеянно-элегантного господина, к счастью иностранца, который завопил на чистейшем английском нечто грубое и возможно даже непечатное. К сожалению, переводчика с английского под рукой у шоуменов не оказалось, и они гурьбой бросились вниз по лестнице. А сверху им вслед неслись вопли уже не только по-английски, но и по-нижегородски:
– Держите грабителей!
По нижегородски кричали Киндер с Кучерявым, бесновавшиеся где-то вверху под струями бившей из гидранта воды.
– Прямо гибель `"Титаника", – сказал, обернувшись, Коля. – Жаль, видеокамеру не захватили.
– Время, – одёрнул шоуменов Балабанов. – Налимов уже заждался на боевом посту.
Балабанов как в воду глядел. Налимов действительно дрых у решётки, преграждавшей путь из подземного лабиринта в Каменные палаты. Вот ведь кадры подобрались вокруг Папы, ну никакой ответственности перед старушкой Историей. Балабанов, как человек дисциплинированный, подошёл к решётке и негромко произнёс оговоренный пароль:
– Привет из Сибири.
На Налимова эти невинные, в общем-то, слова произвели прямо-таки ошеломляющее впечатление. Глаза его не только открылись, но буквально едва не вылезли из орбит. Руки мелко затряслись и взлетели к потолку.
– Всех сдам, начальник, – завизжал он вместо оговоренного отзыва. – Всё возмещу государству. Век воли не видать.
– Тихо, – рявкнул на него Балабанов. – Сними замок.
Налимов подчинился как сомнамбула. Своего недавнего собеседника он признал только через пять минут, да и то с помощью Портсигарова, слегка пощекотавшего ему рёбра и прошептавшего на ухо:
– Тебе привет от Сосновского.
Налимов, наконец, окончательно проснулся и вздохнул с облегчением: – Господи, как вы меня напугали.
– То-то, я смотрю, вцепился в решётку, едва оторвали, – хмыкнул Коля. – С такими нервами, брат, тебе место в психушке, а не в Каменных палатах.
– Да уж скорее бы всё закончилось, – дёрнулся Налимов. – Которую ночь во сне наручники вижу. Пропади она пропадом такая работа.
– А Сам-то как? – осторожно спросил Балабанов. – Папе-то что, – вздохнул Налимов. – Он ведь жизни не знает. Сидит себе, перебирает бумажки и воображает, что кругом тишь да гладь да божья благодать. А тут хоть топись. Волокушин сказал, что если дело так и дальше пойдёт, то не миновать нам революции и лесоповала. А Сосновский его поддержал. Вот тут меня и заколотило. Шутка сказать – живого царя от власти отстранить. Я как нашу историю прочитал, так всё во мне оборвалось: царевича Дмитрия зарезали, Петра Третьегo канделябрами забили, Павла Первого задушили шарфом. Вот как власть-то в России меняется. А эти в одну дуду – надо искать преемника, иначе всем хана. Верите, месяц у Марианны в задней комнате отсиживался, дверного скрипа боялся. Но ведь всё равно нашли, даже когда мёртвым прикинулся. За шиворот ухватили и опять швырнули в политику. – Всё о кей, – похлопал Коля по плечу нервного Налимова. – Король умер, да здравствует король. – Как умер? – ахнул Налимов. – А мне Сосновский сказал, что всё обойдётся без крови.
– И правильно сказал, – утешил Налимова Портсигаров. – Мы же не мясники и не гвардии преображенцы.
– Самого подготовили к визиту шаманова посланца? – строго спросил Балабанов, которому надоели причитания интеллигентного сотрудника администрации. – Марианна полдня Папе про звёзды рассказывала и настоятельно рекомендовала послушать заезжего ясновидца.
– Добро, – сухо сказал Балабанов. – Иди, проверь, всё ли чисто. А мы за тобой следом. – Только я попрошу без крови, ради Бога. У меня же потом кровавые мальчики в глазах будут всю оставшуюся жизнь. – Идите, Налимов, – рявкнул Балабанов. – Что вы дёргаетесь как институтка перед брачной ночью.
На Налимова командирский окрик подействовал незамедлительно – приказ он отправился выполнять чуть ли не бегом. Капитан посмотрел ему вслед и покачал головой:
– Шизофреник ещё почище Химкина.
Гонолупенко, лишнего слова не говоря, стал отстёгивать цепь с ошейника Джульбарса. Милицейский пес вел себя дисциплинированно, зато заегозил, заволновался шоумен Коля, который в этой невинной процедуре углядел невесть что.
– Я не смогу, не смогу, – замахал он руками. – Ну ладно бы – гвардейскими шарфами, а то – собачьей цепью, нас же потомки проклянут. Сволочь, Сосновский! Мы так не договаривались, мужики.
– Смирно, – рявкнул на него Гонолупенко на чистейшем русском языке. – Интеллигенция, мать вашу. Сгною в тайных подвалах ГПУ.
Коля до того поразился преображению Гонолупенко из заезжей знаменитости в родную и до боли памятную власть, что застыл истуканом, вытянув руки по швам.
– Останешься с Джульбарсом, – распорядился в сторону Коли Балабанов, – и на мои слова «всё в воле астрала, господин президент» скомандуешь Джульбарсу – «вой!». – Я извиняюсь, гражданин начальник, а если псина не выполнит команду?
– Тогда вой сам. И погромче, понял? – Так точно, – по-военному чётко отозвался Коля.
Оставив Джульбарса на попечение взволнованного шоумена, за угол отправились втроём. Полного доверия к Налимову у Балабанова не было. Запросто мог сдать охране, просто по слабости нервов. Да ещё и наплести с три короба по поводу злоумышленников, тайком пробравшихся в Каменные палаты. Источавший до сих пор оптимизм Портсигаров подобрался и построжал лицом. Наверняка воображал себя графом Орловым и думал о канделябре.
– Сюда, – послышался голос Налимова.
Балабанов первым решительно шагнул на этот голос и едва не столкнулся с взвизгнувшим от ужаса неврастеником. Капитан уже собрался выругаться, но тут его взгляд упал на стоящую за спиной интеллигента мрачновато – лысоватую личность. Личность тоже нервничала, но в отличие от эмоционального Налимова на визг не переходила.
– Волокушин, – представился мрачноватый. – Балабанов, – чётко отрекомендовался капитан. – По специальному заданию Инструктора.
– Я в курсе, – кивнул Волокушин. – Следуйте за мной.
Волокушин вывел гостей из подземелья наверх и повёл переходами, от вида которых у сибиряка даже дух перехватило. Истраченного на отделку стен, дверных ручек и прочих прибамбасов золота вполне хватило бы на то, чтобы родной Балабановский колхоз, да что там колхоз, весь район вышел в передовики не только во всероссийском, но, пожалуй, и в мировом масштабе. И пока Балабанов размышлял, благородно ли с его стороны будет стырить золотую ручку от двери и обменять её потом на комбайн или горюче-смазочные материалы, Волокушин ввел гостей в огромный кабинет, где сидел опухший старик и подслеповато щурился на горевший в камине огонь. Балабанов не сразу сообразил, что перед ним Отец Российской Демократии. А сообразил он только тогда, когда старик обернулся и спросил у вытянувшегося в струнку Волокушина:
– Чта?
Налимов за спиной Балабанова икнул, Портсигаров кхекнул, сам капитан растерянно сморгнул, и только сержант Гонолупенко, выступив вперёд, ответил на приветствие первого лица:
– Хаудуюду, мистер президент. – Здравия желаем, ваше высокопревосходительство, – вспомнил о своих обязанностях переводчика Балабанов.
– А этот негр вроде как чаю попросил? – недоумённо развёл руками хозяин Каменных палат. – Вот ведь иностранец, понимаешь, чай он к нам пришёл дуть. – Это каймановский язык такой забавный, – поспешил на помощь «переводчику» Портсигаров.
– Понавыдумывали языков, понимаешь, – обиделся хозяин. – Никс фирштейн чай, – поправился Гонолупенко. – Исключительно рашн водка. – Соображает, – прицокнул языком отец демократии. – Ну, садись к столу, как там тебя…
– Стингер, – подсказал Балабанов.
– А ты зачем, понимаешь, всё время в чужой разговор встреваешь? Смотри какой прыткий.
– Это переводчик, – вежливо прокашлялся Волокушин. – Ну, тогда и ты садись, – кивнул хозяин. – А третий кто? – Портсигаров, – щёлкнул каблуками шоумен. – Представитель российской интеллигенции.
– Этого добра у нас хватает, – добродушно кивнул головой Папа. – Звание, что ли, пришёл просить?
– Никак нет, – мгновенно нашёлся Портсигаров. – Орден «За заслуги». – Первой степени небось? – Третьей, – без смущения поправил его Портсигаров. – Мы своё место знаем. – Люблю, понимаешь, скромных, – восхитился Папа и, обернувшись к Волокушину, властно распорядился: – Дай, и сейчас же, а то знаю я тебя, заволокитишь. И этому дай, – кивнул он на Балабанова. – Люблю, понимаешь, языкастых.
– А иностранцу как же? – подсказал Портсигаров, примеривая орден. – Обидится ещё, раззвонит, что обошли?
– Дай, пусть знают нашу доброту.
Волокушин обиженно засопел, но прыткий Портсигаров уже запустил руку в коробку и выудил оттуда лишний орденок.
– Четвёртый-то кому? – зашипел на него жадный Волокушин. – Подарок каймановскому шаману, – не моргнув глазом, соврал Портсигаров.
Хозяин на протесты Волокушина только рукой махнул, а шоумен сунул орден в карман пиджака. Стингер, добрая душа, получив высокую награду, в долгу не остался и повесил на грудь Самому Джульбарсову цепь.
– Презент, – сказал он на чистейшем каймановском языке. – От шамана. – Чта? – не понял чужого речения Папа.
– Он говорит, что всё в воле астрала, господин президент.
В ответ на эти громко произнесённые Балабановым слава под полом кабинета громко завыла собака. Капитану даже показалось, что завыли дуэтом две собаки, и он не сразу сообразил, откуда взялась вторая.
– Чта? – вздрогнул хозяин от берущего за душу воя. – Астрал вери гуд, – пояснил Гонолупенко. – Элита гоу хоу. – Чта?
– Стингер говорит, что это местные духи распоясались, – пояснил Балабанов. – И советует вам спасаться.
– Куда спасаться, понимаешь? – Кому – на пенсию, а кому – в отставку. – Сказанул, понимаешь. А с бумагами кто работать будет, вон их сколько накопилось.
– Всё в воле астрала, господин президент, – развёл руками Балабанов. – Какой астрал, понимаешь, – возмутился Папа в ответ на новый вой, донёсшийся из-под пола. – Развели псарню в Каменных палатах.
– Я извиняюсь, – прокашлялся Волокушин. – Мы проверяли, даже кинологов привлекали, но ничего не обнаружили.
– К покойнику воет, – сказал Портсигаров, вслушиваясь в собачью музыку. – Ты что несёшь, понимаешь?! Лишу всех орденов и званий, интеллигент. – Народное поверье, – обиделся Портсигаров. – Если собачий вой невесть откуда раздаётся, то это либо к покойнику, либо к смене власти. – Поверье, понимаешь!
– Астрологи тоже пророчат, – вновь вмешался Волокушин. – Марианна и все прочие твердят в один голос – быть беде. Вот мы и пригласили эксперта с Каймановых островов, специализирующегося по нечистой силе, чтобы он выдал окончательное заключение. – Это негр, что ли, эксперт, понимаешь? – Самый лучший в мире, – подтвердил Портсигаров. – Он и Биллу отставку напророчил и Гельмуту и иным прочим.
– Сбылись пророчества? – Сбылись, – вздохнул Балабанов. – Одни ушли по доброй воле на пенсию, а другие, особо упорные, – в мир иной. Всё в воле астрала, господин президент.
И вновь в ответ на эти слова раздался за душу берущий вой. Артистично выли Джульбарс с Колей, ничего не скажешь. Таким воем не только хозяина, но и всех его присных можно было выжить из Каменных палат.
– Звёзды не благоприятствуют, – пискнул из своего угла Налимов. – Заладил, понимаешь, звёзды, звёзды! – пыхнул в его сторону гневом Папа. – Уволю всех к чёрту.
– Никс фирштейн, – возразил Гонолупенко. – Астрал касаем только гранд персон, а на шушеру ему тьфу и растереть.
– Астрал влияет только на людей великих, – начал переводить Балабанов, – а на… – Про шушеру я понял, – махнул в его сторону рукой Папа. – И правильно: на кой хрен астралу какой-то там Налимов.
То ли Коля недослышал, то ли Джульбарс разохотился, но на произнесенное хозяином слово «астрал» отклик был просто душераздирающим.
– Нечисти много развелось, – сказал негромко Балабанов. – По столице не пройти, не проехать. А теперь они и до Кремля добрались.
– Какая такая нечисть, понимаешь? – Собачка ведь не только у нас воет, – пояснил Волокушин, – но и в иных местах. К сожалению, есть уже прискорбные последствия.
– Какие могут быть последствия без моего указу, понимаёшь? – Так ведь нечистая сила, – развёл руками Портсигаров. – У неё своё начальство. А народ волнуется, генералитет нервничает, вплоть до заговора. Массы ждут Владимира Красно Солнышко то ли с Питера, то ли с Юпитера, с целью наведения порядка.
– С какого такого Питера, понимаешь?! Ты что тут несёшь! – Чаяния народа у нас почему-то всегда с Питером связаны, – сделал скорбную мину Волокушин. – И были прецеденты, когда действительно приходил в Москву питерский, садился в Каменных палатах, и именем он был Владимир.
– Не дай Бог, – прошептал побелевшими губами Налимов.
Папа призадумался. И, между прочим, было о чём. Балабанов его очень даже хорошо понимал. Потому как народные традиции вот так просто указом не спишешь в архив.
– А был ещё один Владимир, – вспомнил Балабанов. – Правда не Питерский, а Новгородский, и сел он не в Москве, а в Киеве, но тоже шухер был до самого неба. – Это что же, – ахнул Папа, – Кучму, значит, сняли? А почему мне не доложили? – Того снятого киевского князя не Кучмой звали, а Ярополком, – уточнил начитанный Налимов. – Это тысячу лет назад было.
– Так что ты мне голову морочишь, понимаешь?
– Я это к тому, что народные чаяния с именем «'Владимир» связаны, – пояснил Балабанов
– Иес, – поддержал капитана Гонолупенко. – Владимир – вери гуд. – Дался им этот Владимир, – обиделся на народ Папа. – Чем им, скажите, Борис не по нраву?
– Кто ж его знает, этот народ, – вздохнул Налимов. – Но в прошлый раз, значит, как этот самый Борис не того, то его, значит, того.
– Того, не того, – взъярился хозяин. – Куда девали прежнего Бориса? – Кажется, отравили, – припомнил Портсигаров. – Времена были смутные. Самозванец пришёл в Кремль и всем, кто Борису верно служил, голову снял. Такая вот вышла похабная история.
Налимов зарыдал от воспоминаний о будущем. Сам, глядя на него, поморщился, но гнев умерил.
– Я ведь это к тому, – осторожно заметил Портсигаров, – что Борис, учитывая фатальные ошибки прошлого, мог бы Самозванца и сам назначить. И тогда это уже будет не Самозванец, а назначенец и Преемник.
– Иес, – сказал Гонолупенко. – Патриа энд Либертад. – Чего? – не понял распоясавшегося Стингера «переводчик» Балабанов. – Державность и либерализм, – пришёл ему на помощь Волокушин.
– Ты мне по простому давай, – обратился Сам к посланцу каймановского шамана. – А то, понимаешь, «партия». Какая такая партия? Либералы твои сроду её не создадут. Грызутся, понимаешь, друг с другом без продыху. Кабы не я, так от их либертад только рожки да ножки остались. – Я тут набросал портрет преемника, – подытожил дискуссию с калькулятором в руках Волокушин. – Питерский, именем Владимир, патриот и либерал. – Невысокого роста, – добавил Балабанов, – сухощав, лоб широкий, выпуклый. – Скромен, в питии воздержан, – добавил отсебятину Портсигаров. – Иес, – возликовал Гонолупенко. – Вылитый портрет. Шаман сказал бы «вери гуд». – Шаман, – проворчал Папа. – Мы тут, понимаешь, тоже не лаптем щи хлебаем. И без астрала кое-что кумекаем. Пиши, Волокушин, указ о Самозванце. Утрём нос прежнему Борису.
– Может, мы Самозванца Преемником назовём? – осторожно поправил Папу Волокушин. – Так стилистически лучше будет звучать.
– Вот дал Господь бояр, – тяжко вздохнул Сам. – Налим на налиме. С красного крыльца некого сбросить. Хоть самому, понимаешь, в народ прыгай. Ладно, пиши «преемник».
Бумагу Папа подмахнул не глядя и отвернулся к полыхающему в камине огню Балабанов даже насторожился – уж не задумался ли Сам о делах государственных, но раздавшийся вдруг громкий храп опроверг его подозрения. Аудиенция закончилась полной победой сил обновления.
Выводил Налимов каймановскую делегацию той же дорогой, что и вводил. А Волокушин на прощанье сунул Балабанову солидный конверт под большой казённой печатью. Капитан спрятал конверт в карман, подальше от глаз шоуменов. Не приходилось сомневаться, что в этом послании содержаться указания о дальнейшей деятельности от Инструктора.
Джульбарс встретил заговорщиков радостным лаем, Коля – нервным подёргиванием правого глаза, которое можно было счесть и подмигиванием, если бы не посиневшие губы на побелевшем лице.
– Держи, – царским жестом бросил ему орден «За заслуги» Портсигаров. – Носи с честью, заслужил.
– Это от нового? – испуганно спросил Коля. – Пока от старого, – пояснил сияющий Налимов. – Слава Богу, всё свершилось в русле новых веяний.
– А Джульбарсу? – взыграла в Коле чувство справедливости. – Мы ведь вместе выли?
Портсигаров достал из кармана медаль и повесил на грудь слегка занервничавшего милицейского кобеля:
– Всё, что смог, – извиняясь перед псом, развёл руками Портсигаров. – Волокушин, жадюга, зажал орден. Дал только медаль «За спасение утопающих». Собаке, мол, большего по статусу не положено. Как я его не убеждал, что Джульбарс у нас не собака, а оборотень, упёрся и ни в какую. Представь-де в человеческом обличье, тогда и рассмотрим.
– Бюрократы, – с негодованием выдохнул в сторону Налимова Коля. – Сами-то орденами не ограничатся.
Однако негодование шоумена пролилось в пустоту, поскольку расторопного Налимова уже и след простыл.
Из подземелья выбрались без приключений. А в квартире Марианны Балабанова ждал сюрприз в лице Хулио-Игнасио.
– Радость у нас, – сказал дед Игнат. – Хуанито нашёлся. – Как нашёлся? – ахнул Балабанов. – Где?
– Где ты его, значит, искал, там он, значит, и нашёлся, – пожал плечами дед. – Марианна сказала, что через девять месяцев оформлять будем.
– Одной бутылкой мы не обойдемся, – сказал Гонолупенко, потирая руки. – Это уж как пить дать, – дуэтом поддержали его шоумены.
Прихватив Гонолупенко, Балабанов отправился за напитками и, выйдя во двор, распечатал заветный конверт.
– Майору Балабанову и лейтенанту Гонолупенко, – прочёл из-за его плеча теперь уже бывший сержант, – выношу благодарность за проделанную работу. Приказываю: в течение ближайших месяцев взять под контроль виртуальный мир.
– Ну что ж, – сказал майор Балабанов. – Приказ есть приказ, лейтенант Гонолупенко: шоу продолжается. Вперёд и с песней.
Наша служба и опасна, и трудна,
И на первый взгляд как-будто не видна…
Часть 2 Бойцы виртуального фронта
Майор Балабанов проснулся от звуков четких уверенных шагов по ступенькам лестницы. Марианна безмятежно спала рядом и если и способна была подхватиться среди ночи, то только от крика маленького Вовки, сопевшего в своей кроватке. Балабанова же звучащие по ночам шаги почему-то сильно тревожили.
Он даже не стал смотреть на часы, поскольку точно знал, что сейчас полвторого ночи. Именно в это время он уже почти месяц неизменно просыпался, разбуженный пугающими звуками. Почему звуки шагов бросали его в холодный пот, Балабанов и сам не мог объяснить. Вроде бы ничего устрашающего в них не было. Звуки возникали в районе второго этажа и затихали где-то в районе седьмого после продолжительного и уверенного стука в дверь. Раза три Балабанов пытался прихватить неведомых людей, но, увы, стоило ему только выглянуть в дверь, как звуки немедленно стихали, а лестница смотрелась пустынно, как Земля в первый день творения. Балабанов попробовал было проконсультироваться у Хулио-Игнасио, кто из соседей, живущих на седьмом этаже, болтается по ночам по подъезду, мешая спать занятым людям, но старик многозначительно закатил глаза и понёс совершеннейшую ахинею. Хулио-Игнасио, как успел заметить Балабанов за почти два года проживания под крышей этого дома, вообще был склонен к мистицизму. Что, впрочем, и не удивительно, когда имеешь в соседках настоящую ведьму и живёшь в доме, где творились, творятся и, видимо, ещё будут твориться совершенно непотребные вещи, именуемые отечественной историей. По словам, Хулио-Игнасио дом был построен на том самом месте, где сатрапы Петра Великого пытали несчастных стрельцов перед тем, как утром отправить их на плаху. Здесь же царь Иоан Грозный казнил лютой смертью купца Калашникова за то, что тот набил морду его любимому опричнику Кирибеевичу. Здесь же, по слухам, лишили зрения князя Василия, которого впоследствии сердобольные москвичи прозвали Тёмным, намекая тем самым на сиё скорбное обстоятельство. Были в репертуаре Хулио-Игнасио и ещё несколько подобного же сорта душераздирающих историй, связанных с местом, где его угораздило родиться и прожить целую жизнь. Но особенно «повезло» дому в суровые времена разгула исторического материализма, когда заселявшая странный дом элита буквально не спала ночей, вслушиваясь в шум на лестнице, подобный тому, который тревожил воображение Балабанова. Конечно, ныне бывший сановный дом растерял всех своих высокопоставленных постояльцев, но, тем не менее, и по словам того же Хулио-Игнасио, и по наблюдениям Балабанова, не утратил мистической связи с центрами власти.
Если верить деду Игнату, дом населяли привидения, причём в совершенно запредельных количествах. Здесь были и опричники Ивана Грозного, и заплечных дел мастера Петра Великого, и доблестные сотрудники НКВД, курируемые товарищем Берия. Именно последние, по мнению деда Игната, и тревожили ночной покой майора Балабанова. Старик, после выпитой бутылки водки, под большим секретом, сообщил соседу, что собственными глазами видел князь-кесаря Рамодановского, который в компании с Малютой Скуратовым и Лаврентием Берия, гужевался с непотребного вида девками на чердаке. И было это якобы накануне известных Балабанову событий в Каменных палатах, потрясших не только Москву, но и всю Россию. События, как известно, сопровождались из ряда вон выходящими происшествиями и знамениями вроде прилёта инопланетян с далёкого Юпитера и появления на улицах столицы пса-оборотня, которого всё знающий аналитик Фидоренко на всю страну ославил как мага и чародея, главного шамана далёких и загадочных Каймановых островов. Знавший о происходящих в те поры чудесах несколько больше деда Игната майор Балабанов выразительно покрутил пальцем у виска, намекая, что не худо бы пожившему и повидавшему мир человеку более реалистично смотреть на политику, а уж тем более на аналитические изыски впавшего ныне в немилость властей златоуста Фидоренко.
Хулио-Игнасио в ответ на невежливые намёки Балабанова многозначительно улыбался и подмигивал собутыльнику хмельным глазом. И черт бы с ним, с этим выжившим из ума старым Хулио, если бы не шаги, которые с каждой новой ночью звучали всё уверенней.
Смирив гордыню и спрятав в карман свойственный каждому сибиряку скепсис по поводу московских штучек, Балабанов обратился за разъяснениями к Марианне. Ведьма с дипломом отнеслась к делу с большой ответственностью и в два счёта по положению звёзд и кофейной гуще определила, что Россию ждут суровые времена, а главное грядут перемены. По поводу суровых времён Балабанов не огорчился, по той простой причине, что иных времён в родимом Отечестве, попросту не бывает, и уж кому как ни звёздам это знать, но вот что касается перемен, то проживший последние два года в относительном спокойствии майор встревожился не на шутку.
Лейтенант Гонолупенко, которого Балабанов встретил по утру в родном Управлении, выслушал сбивчивую речь майора с большим вниманием и вскинул к потолку правую бровь. Что сей жест потомка африканских шаманов мог означать Балабанов выяснить не успел, поскольку его тут же вызвали к руководителю отдела подполковнику Оловянному.
Оловянный был сух и деловит. Серые под цвет фамилии и пуговицам на мундире глаза его строго смотрели на пребывающего в недоумении майора. Однако Балабанов, успевший за два года изучить своего начальника, с первого взгляда определил, что подполковник чем-то сильно встревожен, возможно, даже напуган. По мнению сибиряка, Оловянный умом не блистал, но зато обладал незаурядным нюхом и умением держать нос по ветру, а потому к тридцати с небольшим годам успел сделать вполне пристойную карьеру и, по слухам, был одним из самых приближённых к новому министру людей.
Оловянный с порога огорошил Балабанова известной всей России фразой: – Есть мнение, товарищ майор.
Чьё это мнение Балабанов даже спрашивать не стал, ибо так уж издавна в нашем Отечестве повелось, что это самое мнение вправе высказывать глава государства, премьер-министр ну и глава президентской администрации. Все остальные говорят глупости, по поводу которых можно лишь снисходительно улыбнуться.
– Вам, майор Балабанов, доверена высокая миссия. Доверена сами знаете кем.
Балабанов не знал, но уточнить не рискнул, по той простой причине, что раз подполковник Оловянный не назвал ни должностей, ни фамилий, то это, разумеется, неспроста. А значит, миссия, скорее всего, будет секретной, от которой в случае провала все вышестоящие лица немедленно отрекутся, как это и положено нашими обычаями, а все неприятности свалятся снежным комом, а то и ледяной глыбой на стрелочника, роль которого, похоже, отводилась Балабанову.
Обычно подполковник Оловянный страдал затруднениями речи только с похмелья, но ныне он был, что называется, ни в одном глазу, а следовательно, только сильнейшие душевные переживания могли негативно отразиться на его красноречии. Кто-то чрезвычайно властный и могущественный настолько сильно накрутил хвоста подполковнику, что тот до сих пор пребывал в состоянии близком к истерическому и сомнамбулическому одновременно. Он то начинал энергично размахивать руками, то впадал в прострацию, и изнывающему от любопытства Балабанову приходилось долго ждать продолжения рвущейся на полуслове фразы. – Общее руководство операции возложено на меня.
Балабанову показалось, что после этой фразы подполковник умер, или, как выражался один знакомый майору телебосс, впал в суггестию от многополярности окружающего мира, но нет, не прошло и пяти минут, как Оловянный ожил, задёргал длинным носом и зашевелил тонкими синими губами.
– Вам, Балабанов, следует восстановить связи с шоубизнесом и совместно с лейтенантом Гонолупенко обеспечить всё необходимое для успешного проведения операции под кодовым названием «Ответный визит».
– Так вроде всех олигархов мы уже того… – осторожно напомнил Оловянному Балабанов. – В том смысле, что они сами всё осознали и ушли кто в Лондон, а кто ещё далее. – Вот именно! – вскинул руку к потолку Оловянный. – Сами! Никто их, заметьте, не принуждал. Мы как-никак цивилизованная страна.
– Вне всякого сомнения, – поддакнул начальнику Балабанов.
– Сомнений не должно быть не только здесь, но и там!
Балабанов посмотрел на потолок, в который утыкался перст подполковника, и в оторопи почесал затылок. Не хотелось верить, что в нашей цивилизованности сомневаются высокие чины Управления, чьи кабинеты были расположены над головой Оловянного. Правда, не исключено, что подполковник указывал на потолок в переносном смысле, имея в виду как раз лиц обладающих правом на мнение. Но это было какое-то совершенно абсурдное предположение, обидное донельзя для власть предержащих. Уж они-то в первую голову должны бы знать, что управляют цивилизованной страной. Ещё выше был Господь Бог, который имел право не только на мнение, но и на сомнение, но Балабанов, конечно, не того калибра работник, чтобы проводить разъяснительную и оперативную работу в небесных сферах. Словом – миссия невыполнима.
Видимо, подполковник Оловянный и сам сообразил, что ставит перед подчинённым нереальные планы, а потому, изящно крутанув в воздухё рукой, указал перстом на окно. Балабанов вздохнул с облегчением. За окном бушевала в самая обычная, по утреннему нахрапистая, московская толпа, которой доказать величайшую степень её цивилизованности да ещё по высочайшему указанию, особого труда не составляло. Балабанов уже прикидывал в уме, сколько омоновцев потребуется для этой операции и надо ли привлекать внутренние войска, как Оловянный изрек ещё одну окончательно запутавшую дело фразу.
– Я имею в виду Запад.
У Балабанова внутри всё оборвалось. Ему поручили миссию, которую вот уже в течении более чем десяти лет благополучно заваливало наше доблестное министерство иностранных дел вкупе с ордой правозащитников-либералов, депутатов-обновленцев, экономистов-реформаторов и прочей высокооплачиваемой шушерой. – И чтобы никто не пикнул, – теперь палец Оловянного, которым, безусловно, управляла куда более значительная рука, уже не указывал, а грозил. – Но протесты и свободное изъявление чувств должны присутствовать. Непременно. Мы демократическая и цивилизованная страна. Вы меня поняли, майор Балабанов?
– Так точно, понял, товарищ подполковник, – громко и чётко отозвался сибиряк.
Хотя, если честно, не понял он ни черта. Но не станешь же говорить об этом находящемуся на грани нервного припадка начальнику, который, если судить по круглым от страха глазам, сказал даже больше, чем это было дозволено генералитетом.
Лейтенант Гонолупенко, выслушав Балабановский пересказ только что состоявшегося разговора, вскинул теперь уже не правую, а левую бровь. Став лейтенантом, внук шамана слегка прибавил в солидности, в смысле пуза, но в остальном за два года изменился столь мало, что, в принципе, и сейчас был годен на роль заезжей знаменитости мистера Стингера.
– Стингер в данной ситуации не пройдёт, – задумчиво теребил мочку уха лейтенант. – Жору на мякине не проведёшь, он свою попсу в лицо знает.
– Какой Жора? – удивился Балабанов. – Ну ты даешь, майор, – усмехнулся Гонолупенко. – Потомакский президент. Он к нам на днях приезжает. Вся пресса в мыле, а он, видите ли, один не в курсе.
Ну, положим, Балабанов был в курсе, поскольку смотрел по телевизору не только сериалы про питерских ментов, но и новости. Непонятно только, при чём тут офицеры милиции Гонолупенко и Балабанов, и зачем понадобилось опять внедрять их в шоубизнес. Тем более что они там изрядно наследили и даже подмочили себе репутацию в глазах свободолюбивой общественности. Нельзя сказать, что по их вине пали два столпа отечественного телевидения, но руку к их низвержению они приложили, это точно. Хотя, разумеется, об этом не рекомендовалось говорить вслух. Ибо, как совершенно правильно заметил подполковник Оловянный, живём мы в цивилизованной стране, где всё вершится волею народа и в рамках строгих законов и уложений.
– Звони Портсигарову, – посоветовал Гонолупенко Балабанову. – Шоумен наверняка в курсе кремлёвских планов. Это наш генералитет вечно конспирируется от своих сотрудников, боясь сболтнуть лишнее.
Встреча с деятелями шоубизнеса состоялась на в Балабановской квартире, за обильно накрытым столом, ибо по иному заманить избалованных звёзд эфира на свиданку с милицией не представлялось возможным. Балабанов, вбухавший в выпивку и закуску чуть не половину месячного жалования, пребывал в минорном настроении. Гонолупенко показывал Вовке козу и строил ражи, чем довёл дитя сначала до смеха, а потом до слёз. Слёзы, впрочем, тут же испарились, поскольку Портсигаров заявился в гости со смешным монстром в руках и презентовал его Балабановскому отпрыску, который вместо того, чтобы завопить от ужаса при виде чудовищно уродливой игрушки, заверещал от восторга.
Портсигаров был надменен и груб, верный признак того, что финансы у него опять поют романсы. Коля наоборот являл собой джентльмена, преуспевающего на избранном поприще, самодовольного и благожелательно настроенного к окружающему миру.
Дабы слегка развлечь гостей перед серьёзным разговором, Балабанов передал им в собственном изложении пару тройку исторических анекдотов, услышанных от деда Игната,
– Эк, удивил! – хмыкнул Коля. – Про этот дом, брат, и не такое рассказывают. Сам-то небось по ночам вздрагиваешь?
Балабанов от заданного в лоб вопроса смутился, что не ускользнуло от настроенного на весёлый лад Коли.
– Колись, мент, – сказал хмелеющий Портсигаров. – Не зря же ты нас к себе пригласил. Только учти, в переворотах я больше не участвую: дело хлопотное и неблагодарное.
– Орден же тебе дали, – осудил Портсигарова за жлобство Коля. – Войди же в положение нищей российской казны. Вокруг неё и без того народу толчется – палкой не провернёшь, а тут ещё ты со своими претензиями.
– Сосновского нет, – закручинился Портсигаров. – Эх, пропадёт человек ни за грош в своём зачуханном Лондоне. А какое шоу сорвалось!
– Огребли-то мы немало, – напомнил рассеянному другу Коля. – Вот и Гонолупенко не даст соврать.
– А расходы, – возмутился Портсигаров. – Всё же на мне было. Коронацию, можно сказать, на мои средства провели.
– Положим и олигархи не подкачали, – заметил вскольз Коля. – Но в одном ты прав: власть наша преданных и умных людей не ценит. А посему пусть впредь обходится без нас.
– А патриотизм, – напомнил вдохновившийся после третьей рюмки Балабанов. – За державу вам не обидно, интеллигенты? А потом, о перевороте сейчас и речи нет. Задача перед нами поставлена, в общем-то, плёвая: без сучка и задоринки ввести в Россию в состав цивилизованного человечества, не ударив в грязь лицом перед высоким гостем.
Каля хмыкнул, Портсигаров захохотал. На лицах обоих шоуменов скепсис был написан самыми яркими красками. Сам Балабанов весьма смутно представлял, что нам в цивилизованном мире делать. Но как раз мнение майора милиции никого из власть предержащих не интересовало, а приказы у нас обсуждать не принято, даже если от этих приказов за версту несёт абсурдом.
– Нет, если брать аспект не политический, а художественный, то в поставленной задаче есть рациональное зерно, – задумчиво проговорил Коля.
Фраза была слишком замысловатой для милицейского ума, а потому Балабанов шоумена не понял, о чём не постеснялся поведать вслух:
– Пыль надо в глаза пустить Жоре, – перевёл Гонолупенко речь Коли с языка интеллигентского на простонародный. – Причём так пустить, чтобы мир ахнул. Задачка, конечно, не для средних умов и не для средних талантов. Придётся Масальскому с Аристовым подсуетиться.
– Я тебя умоляю, – всплеснул руками Портсигаров. – Что твой Масальский может, кроме как пудрить мозги пенсионерам державной идеей. А самое большое, на что способен Эдик Аристов, так это показать, как Вова поит Жору пивом и рассказывает ему байки про осетров. Тут гений нужен! Тут нужна игра на грани мирового катаклизма.
– Ой, не надо, – засомневался Балабанов. – Привлекут ещё, чего доброго, за экстремизм.
Но Портсигарова уже понесло, возможно, от выпитой водки, а возможно его вдохновил масштаб поставленной задачи, а скорее то и другое вместе.
– Может быть, организуем нашествие инопланетян? – неуверенно предложил Коля. – И совместное его отразим?
– Портсигаров не повторяется, – гордо отмахнулся шоумен. – Глобальная демонстрация антиглобалистов, – робко подсказал Балабанов. – Я тебя умоляю, майор, не лезь со своими милицейскими экспромтами. Мы Россия как никак, а не зачуханная Европа, чтобы пугать Жору хулиганствующими молодчиками.
– Зато, какая была картинка, – запротестовал обиженный за мундир Балабанов. – Одних полицейских было десять тысяч. Весь мир с замиранием сердца следил – прорвутся или не прорвутся, набьют морду или не набьют.
– Может цыганский табор покажем в стиле а ля Михалков? – предложил Коля. – К нам приехал наш любимый, Георгий Георгиевич дорогой.
– А за цыганами выпустим дрессированных медведей во главе с министрами дел чрезвычайных и дел внутренних, – саркастически хмыкнул Портсигаров. – Вся Европа захлебнется от восторга на нас глядючи. Я тебя не узнаю, Коля. Идеи на уровне Киселидзе.
– Державную мощь надо явить, – солидно сказал Гонолупенко. – чтобы Жора не слишком возносился.
– Где ты её возьмёшь, эту мощь, – вздохнул Коля. – Боеголовок осталось – слёзы. – Трясти боеголовками – это моветон, достойный какой-нибудь Верхней Вольты, а не нашего демократизированного Отечества. Да и кого ныне боеголовкой напугаешь? А уж с Жорой на эту тему и вовсе шутить опасно. По слухам, он человек с весьма скромным чувством юмора.
Только после четвертой рюмки Балабанов оценил по настоящему масштаб поставленной перед ним задачи и из состояния экспрессивного передёл в состояние депрессивное. Уж если Портсигаров пасует, то что же, спрашивается, требовать от скромного майора Балабанова, для которого вся мировая политика – тёмный лес. Стыдно признаться, но Балабанов до сих пор не мог уяснить, чем народ цивилизованный отличается от народа нецивилизованного. Может водки пьют меньше? Или политическая элита на лапу меньше берёт? Ну чем, скажите, их слон и осёл цивилизованнее нашего медведя?
– Надо брать интеллектом, – подсказал Коля. – Гражданский форум провести. – А где мы столько граждан наберём? – усомнился Гонолупенко. – У нас же либо народные массы, либо тусовочники. Может этого Жору сначала того, а потом того. Первое того спишем на террористов, а второе – на наши доблестные службы, проявившие расторопность.
– Скандал будет международный, – поморщился Коля. – Принимающая сторона должна обеспечить безопасность. Первое «того» до такой степени дискредитирует наши спецслужбы, что вторым «того» их репутацию в мире уже не спасешь. – Террористы не годятся, – согласился с Колей Портсигаров. – А потом, было всё это и не один раз. Ни Жору, ни его электорат бородами не удивишь. Хороши союзники по антитеррористической коалиции, проспали вылазку в собственном доме. – Уж чья бы корова мычала, а их бы помолчала, – обиделся на отповедь Гонолупенко.
Балабанов уже пожалел, что купил столько водки. Судьбу Отечества надо обсуждать если и не совсем на трезвую голову, то, во всяком случае, вокруг одной бутылки, ибо бутылка вторая неизбежно рассеивает внимание и порождает массу ненужных фантазий там, где требуется холодный расчёт.
– Именно расчёт, – охотно подтвердил Портсигаров. – Без мистики нам не обойтись. – Опять запускаем в оперативную разработку Джульбарса? – насторожился Балабанов.
– Шаман пойдёт только для затравки, а дальше будет Апокалипсис – тотальное противостояние Добра и Зла.
– А устоим? – усомнился Балабанов. – С Аль Каидой не можем справиться всем цивилизованным человечеством, а тут шутка сказать, вся Сатанинская рать.
– Ой, темнота, – покачал головой Портсигаров. – Глубинка. Что нужно для крепкого и нерушимого союза двух не шибко расположенных друг к другу стран?
– Общий враг, – быстро подсказал Гонолупенко. – Вот! – возликовал от чужой понятливости Портсигаров. – Людей объединяет не любовь, Балабанов, а страх. Если есть ось зла, то полюбишь и козла.
– Не лишено, – сказал Коля. – Так ведь у нас нет связи с Низом, – забеспокоился Балабанов. – То есть туда – милости просим, а оттуда пока никто не приходил. И, может быть, к счастью.
– Ох уж эти мне провинциалы, – покачал головой Портсигаров. – Да ещё в милицейских мундирах. Современным миром, майор, правит не факт, а видимость. Факты же признаются за реальность только тогда, когда они эту видимость подтверждают. Вот это и есть цивилизованный подход к мировым проблемам. – Правильно, – сказал Коля. – Дайте мне видимость, а факты её подтверждающие я вам подберу. Пальчики оближите.
Балабанов облизал собственные запачканные майонезом пальцы, но никакой видимости в смысле глюков не узрел. Находился он всё в той же комнате, оклеенной финскими обоями, где кроме него присутствовали ещё трое сильно захмелевших мужиков, однако захмелевших всё-таки не до такой степени, чтобы их присутствие можно было считать просто видимостью. То ли Балабанов много выпил, то ли наоборот выпил явно недостаточно, в любом случае полёт Портсигаровской мысли оказался недоступным для его ума. Оставалось надеяться, что сон освежающе подействует на Балабанова, и он сумеет связно объяснить подполковнику Оловянному, что возложенная на него миссия никак не может быть выполнена. В конце концов, майора в милицейской школе учили работе с уликами, а не с видимостями. Садится же на колёса или на иглу сибиряк категорически отказывался даже ради интересов горячо любимого Отечества, поскольку у него на руках жена и ребёнок. И должно же, наконец, начальство войти в положение добросовестного работника.
– Химкина надо подключить, – сказал Портсигаров. – Его обработку в нужном направлении я беру на себя.
Коля и Гонолупенко закивали головами, а Балабанов, увлечённый собственными мыслями, похоже, упустил из разговора, продолжающегося за столом, нечто весьма важное, возможно даже судьбоносное, чреватое потрясениями для цивилизованного человечества, даже и не подозревающего, что его судьба решается в эту минуту в скромной московской квартире.
Гром грянул через два дня, когда отошедший после пьянки с шоуменами Балабанов явился в кабинет подполковника Оловянного с докладом о текущих и малозначительных делах.
Лицо подполковника было бледным до синевы, а в руках его прыгала газета, причём прыгала с такой интенсивностью, что Балабанов с большим трудом разобрал её название. Разумеется, это был «Комсомольский агитатор» и уж наверняка со статьей шизанутого Химкина. Майор смутно припомнил состоявшийся два дня назад пьяный разговор с шоуменами и внутренне приготовился к самому худшему. – Это что такое? – голосом умирающего лебедя спросил подполковник Оловянный. – По всей видимости, газета, – высказал своё мнение Балабанов.
Подполковник Оловянный рыкнул раненным львом, но не удержался на взятой низкой ноте и перешёл на визг побитой дворняги. Из сбивчивой речи травмированного журналюгам начальника Балабанов уяснил, что Химкин в этот раз превзошёл сам себя и выплеснул на ошарашенного обывателя бред Хулио-Игнасио, о котором майор неосторожно по пьяному делу поведал Портсигарову. Хорошо ещё, что журналист-шизофреник не упомянул имени Балабанова, и можно было всё списать на дикое недоразумение.
Читать бесплатно другие книги:
