На Муромской дороге Шведов Сергей

– Так что случилось с Химкиным? – Химкина взяли в кафе, где мы ему назначили встречу, – доложил Портсигаров, проникающийся серьёзностью ситуации. – Из чего я, между прочим, делаю вывод, что за нами не только следят, но и подслушивают наши с Колей разговоры.

После этого сообщения и без того нерадостное настроение Балабанова испортилось окончательно. Не приходилось сомневаться, что за них взялись всерьёз люди, располагающие большими возможностями. Прослушивание телефонных разговоров да ещё без санкции прокурора, это вам не шутка. По словам Портсигарова, Химкина спрятали в одном из московских отелей, а именно в известном Балабанову по приключениям двухгодичной давности «Интернационале».

– А почему его не отвезли на конспиративную квартиру? – удивился майор. – Ты ещё скажи – сразу на Лубянку, – засмеялся Портсигаров. – Такие операции, товарищ мент, никогда не проводятся официально. Химкина сначала попытаются подкупить, потом запугать, а в конце концов завербуют. Не думаю, что видный журналист будет сильно сопротивляться. Я очень удивлюсь, если в нынешней ситуации Химкин не окажется агентом всех ведущих разведок мира.

– Везёт журналюгам, – вздохнул Коля. – А тут ходишь не завербованным, как последняя сволочь. – Как это не завербованным, – возмутился Балабанов. – Да я уже генералитету доложил, что заслал вас в стан призраков. Подполковник Оловянный утрясает сейчас наверху финансовые проблемы. А благословил операцию сам Серж Массальский. – О брат, – с уважением протянул Портсигаров, – вознесло тебя, однако. Дело, выходит, серьёзнее, чем я полагал.

«Форд» лихо подрулил к парадному крыльцу «Интернационаля». Перед тем как кинуться на штурм вражеской цитадели, Портсигаров быстренько проинструктировал соратников:

– Значит так: для охраны отеля Гонолупенко сотрудник администрации потомакского лидера в чине генерала, Балабанов представляет нашу аналогичную службу. Ну и, наконец, я буду высокопоставленным сотрудником МИДа, сопровождающим высокого гостя.

– А я? – спросил Коля. – Ты будешь проводником служебной собаки. – В генеральском звании, – попробовал поторговаться Коля. – Отставить, товарищ сержант, – прикрикнул на него Портсигаров.

– А зачем Джульбарса тащить в отель?

– Я тебя умоляю, Коля, – возмутился Портсигаров. – Кто ныне селит высоких гостей в номера, не обнюхав их предварительно на предмет наличия взрывчатки. А заодно Джульбарс вынюхает нам Химкина, я на всякий случай прихватил в редакции его куртку.

Куртка была довольно поношенной и местами грязноватой, а посему Джульбарс обнюхивал её брезгливо. Но тут уж ничего не поделаешь – служба. Коля, хоть и разжалованный из генералов в сержанты, был, тем не менее, чрезвычайно горд выпавшей на его долю честью работать с самой что ни на есть настоящей служебно-розыскной собакой, награждённой к тому же медалью «За спасение утопающего Отечества».

Однако службе безопасности отеля появление черной собаки на территории, вверенной их заботам, почему-то не понравилось, и она не замедлила прорасти двумя деревянными идолами по бокам от озабоченных проблемами людей. На нервический вскрик какой-то зарубежной дамы, испугавшейся дружелюбно улыбнувшегося ей милицейского кобеля, примчался управляющий отелем, с истерическими претензиями к гостям. – Сидоров, сотрудник МИДа, – холодно отреагировал на его истерику шоумен. – Вам разве не звонили из управления делами президента?

– В некотором роде я не в курсе, – засмущался сбитый отпором заведующий. – Сейчас выясню.

– Не надо выяснять, – раздражённо одёрнул его Портсигаров. – Позвольте представить вам генерала Чарльза Хиггинса, высокопоставленного сотрудника службы безопасности сами понимаете какой страны. А это полковник Барановский из ФАПСИ.

Ни Джульбарса, ни Колю Портсигаров заведующему не представил, чем чрезвычайно огорчил обоих: Коля обиженно засопел, чёрный пёс показал великолепныё клыки, заставив нервно дёрнуться конопатого охранника, продолжавшего стыть столбом в двух шагах от высоких гостей.

– Хэллоу, – сказал генерал Хиггинс. – Вочезнонэйм?

Балабанов па привычке приготовившийся было переводить с каймановского, прикусил язык, во-первых, переводить ему по статусу не полагалось, особенно в присутствии знатока иностранных дел и языков Портсигарова, а во-вторых, он понятия не имел, что сие слово означает.

– Алекс Мыскин, – назвал себя заведующий. – Можно просто Алекс.

Ничего особенного этот худой и вертлявый просто Алекс собой не представлял. Можно сказать, типичный выходец из сословия советских завсегдатаев вещевых рынков, волею судеб вознесенных ныне в головокружительные выси, под крыши приватизированных небоскрёбов, где они смотрятся столь же уместно, как плохо выдрессированные обезьяны в кабинах современных авиалайнеров.

– Иес, – важно кивнул головой просто Чарльз. – Ваш отель, как это по-русски, очень бьючифул.

– Прекрасный отель, – перевёл Портсигаров. – Генералу понравилось. Возможно, здесь разместится значительная часть потомакской делегации.

– Это честь для нас, – расплылся в ослепительной улыбке Алекс. – Уверяю вас, вы не пожалеете, мистер Хиггинс. У нас первоклассная кухня. И великолепное обслуживание.

– Надо проверить отель на предмет террористов, – по топорному вмешался в великосветский разговор полковник Барановский и кивнул головой на пса, изнывающего в служебном рвении.

– Увы, – царственно развёл руки Портсигаров, словно бы извиняясь за чужую бестактность. – Международное положение вам хорошо известно.

– У нас прекрасная служба безопасности, – понимающе кивнул головой господин Мыскин. – Но, разумеется, мы не в претензии. Миша с Васей вас проводят. – Хватит одного Васи, – отмахнулся от услужливого заведующего полковник ФАПСИ. – Не надо привлекать к вам излишнего внимания.

– Сэнкью вери матч, – поблагодарил мистера Алекса мистер Чарльз. – Да, – резко обернулся к господину Мыскину Балабанов. – Не надо афишировать наш визит. Вы меня понимаете?

– Безусловно, – молитвенно сложил руки на груди просто Алекс. – Конфиденциальность я гарантирую.

Что ему гарантирует господин Мыскин, майор Балабанов не понял, да это было не важно. Главное, чтобы этот сукин сын не поднял шум раньше времени и не взбаламутил похитителей журналиста Химкина. Отель «Интернациональ» насчитывал немыслимое количество этажей и для того, чтобы обойти их все времени требовалось вагон и маленькая тележка. Дабы ускорить процесс, Балабанов счёл возможным опросить охранника Васю, который вконец сомлел от соседства высокопоставленных лиц. Весьма представительная внешность охранника мало соответствовала внутреннему содержанию. Балабанову пришлось затратить массу усилий и использовать весь свой розыскной опыт, чтобы через десять минут наконец выяснить, что человек, похожий на Химкина действительно приехал в отель в сопровождении трёх лиц и поселился в районе восьмого, а возможно девятого этажа. Услужливый Вася готов был уточнить информацию у соответствующих лиц, но Балабанов его остановил.

– Не надо ничего уточнять. Проводите нас на восьмой этаж. Это наши коллеги, присланные для предварительного осмотра местности. Мы сами установим с ними контакт.

Ничего не понявший Вася, тем не менее, кивнул головой и повёл гостей не к роскошному лифту с постояльцами отеля, а к весьма скромному, которым пользовалась обслуга. Входящий в роль ищейки Джульбарс обнюхал тесноватую кабину, но ничего примечательного не обнаружил. К сожалению, ничего не обнаружил он и на восьмом этаже, хотя вроде бы обнюхал все двери.

– Может это куртка не Химкина? – раздраженно спросил Балабанов у Портсигарова. – Скорее это наш Джульбарс нюх потерял, – тяжело вздохнул шоумен.

– Нюх у собаки на высочайшем уровне, – обиделся за своего подопечного «сержант» Коля. – Просто охранник ошибся.

Вася смущенно откашлялся: – Я же сказал – предположительно на восьмом. – Так ведите на девятый, милейший, – с металлом в голосе приказал «полковник ФАПСИ». – Вы, надеюсь, понимаете, в какое неловкое положение ставите нас перед зарубежным гостем, и что подумают о нас на Потомаке.

– Так точно понимаю, – вытянул руки по швам исполнительный Вася.

– Тогда вперёд, – приказал Балабанов. – И помните, в случае промашки Родина вам не простит.

Теперь след искал не только Джульбарс, но и проникшийся, наконец, ответственностью Вася. Совместными усилиями, обнюхав подол платья проходившей мимо горничной, оба с уверенностью указали на дверь ближайшего номера. Причём Вася некультурно ткнул в дверь пальцем, а Джульбарс деликатно гавкнул.

– Вы не подскажете, на чьё имя снят этот номер? – вежливо спросил Портсигаров у горничной, перепуганной домогательствами охранника. – Какой-то нефтяник из Сибири, – нехотя ответила горничная. – Представительный такой, правда жмот. Подмигивал, подмигивал, а авансировал всего доллар.

– Ну, это не сибиряк, – заявил Балабанов. – Если ограничивался только подмигиванием.

– И не нефтяник, – констатировал Коля. – Если дал на чай только доллар. – С ним два амбала и еще какой-то задохлик, видимо секретарь, – продолжала сдавать скупых клиентов мстительная горничная. – Спасибо, девушка, – поблагодарил сотрудницу отеля Портсигаров. – Ваша помощь для нас бесценна.

Горничная, стрельнув глазами навылет в благородно склонившегося перед ней шоумена, удалилась, вдохновенно виляя бёдрами. Балабанов приступил к решающей фазе операции по спасению Химкина, то есть попытался плечом открыть дверь. Дверь, однако, не поддалась, чем поставила присутствующих в неловкое положение – Будем ломать? – спросил Коля. – У меня отмычка есть, – выступил вперёд услужливый охранник. – Действуйте, юноша, – кивнул головой Балабанов. – Видимо наши товарищи просто уснули, сморенные усталостью после трудов праведных на благо Отечества.

Дверь распахнулась беззвучно, и Балабанов первым ворвался в помещение. Разумеется, номер не был президентским, но сибиряка размеры и обстановка шикарных апартаментов поразили даже больше, чем фигура уныло сидевшего в кресле Химкина. Всё-таки, надо честно признать, ведомство, похитившее журналиста, было побогаче Балабановского, ибо снять номер «люкс» пусть и не в самой первосортной гостинице стоит наверняка немалых денег. Впрочем, не исключено, что у вставшего навстречу гостям господина с физиономией и повадками бульдога, были богатые спонсоры.

При виде возникшего на пороге резидента юпитерианской разведки мистера Балабана, журналист Химкин испуганно взвизгнул и метнулся в угол. А охранявшие его амбалы начали лихорадочно шарить подмышками, словно пытались щекоткой вызвать у себя приступ веселого и незлобивого смеха. Заметив, что ни у Балабанова, ни у сопровождающих его лиц в руках нет оружия, представительный господин махнул рукой в сторону подручных, призывая их к спокойствию.

– Вот и отлично, товарищ майор, – сказал липовый нефтяник и липовый сибиряк. – Рад, что именно мне удалось вас задержать и препроводить в прокуратуру. – А с кем, собственно, имею честь? – вежливо полюбопытствовал Балабанов, присаживаясь в кресло, которое только что покинул перепуганный до икоты Химкин.

К сожалению, стульев на всех не хватило, и Коле с Джульбарсом пришлось встать у стенки, тогда как услужливого Васю и вовсе выставили из номера. – Подполковник Иванов, – соврал, не моргнув глазом, представительный.

То есть подполковником он вполне мог быть, но вот Ивановым – вряд ли. Впрочем, Балабанов не собирался спорить с липовым Ивановым, липовым сибиряком и липовым нефтяником по столь пустяковому поводу, как фамилия.

– Значит, ваше ведомство всё-таки ведёт просушку, – ласково улыбнулся Балабанов. – А как же примат закона над произволом?

– Это делалось в интересах господина Полуэктова. – А прокурор в курсе?

– При чём здесь прокурор? – поморщился «нефтяник». – Ваша вина установлена. Журналист Химкин подтвердит в суде, что вы угрожали Полуэктову, вымогая у него компромат.

– Вы очень самоуверенны, господин Иванов, – вежливо улыбнулся собеседнику Портсигаров. – Не называю вас подполковником только потому, что вас, скорее всего, уже разжаловали в рядовые. За похищение известного журналиста.

– Не смешите меня, господин шоумен. На вас, кстати, мы тоже собрали обширный материал. А Химкина никто не похищал, он приехал сюда добровольно.

По лицу господина Химкина было видно, что он хоть и не собирается оспаривать заявление представителя спецслужб, но испытывает робкое сомнение в своём праве не только на свободу передвижения, но и на свободу слова. Не дождавшись поддержки со стороны журналиста, бульдог перешёл в атаку:

– Вас будут судить, майор Балабанов, вы замарали честь мундира, и не думаю, что вас спасут высокие покровители, какие бы посты они не занимали.

– У вас неверные сведения, рядовой Иванов. Я не майор и не Балабанов.

На этот раз липовый сибиряк смеялся минут пять. К начальнику присоединились и два амбала, для которых, похоже, щекотание подмышкой было любимейшим занятием и не всегда безуспешным, если судить по идиотскому похихикиванию. – Химкин нам много чего рассказал интересного, господин резидент юпитерианской разведки. – По-вашему Химкин идиот? – полюбопытствовал Балабанов. – В этом у меня нет никаких сомнений.

– Ну и какая будет цена показаниям идиота в суде? – Слушайте, майор, не морочьте мне голову, – рассердился Иванов. – Повторяю вам, бывший подполковник, что я не майор, а офицер ФАПСИ полковник Барановский, выполняющий ответственное задние в рамках операции под кодовым названием «Ответный визит». Вот и мистер Чарльз Хиггинс вам подтвердит. – Иес, – сказал Гонолупенко. – Колонел Барановский вери гуд.

– Наглая ложь! – голос «нефтяника» впервые за время разговора дрогнул. – Этот мулат никто иной, как лейтенант Гонолупенко. У меня сведения на вас из самых надёжных источников, майор Балабанов.

– Очень жаль, господин Иванов, что ваш источник забыл вам сообщить, что лейтенант Гонолупенко уже неделю как в отпуске, а под его именем на время операции задействован наш коллега, господин Хиггинс. Мне право неловко перед господином генералом за ваше глупое упрямство. Вы разве не слышали ничего об экстремистской организации «Призраки»? – Ну, допустим, – нехотя отозвался «бульдог». – Но какое всё это имеет отношение к похищению депутата Полуэктова?

– Самое прямое, – вмешался в разговор Портсигаров. – Сначала воруют видного депутата, потом видного журналиста.

– Вот именно, – строго глянул в сторону смущённых амбалов «полковник Барановский». – Причём оба, и депутат, и журналист, обладают ценнейшей информацией о загадочной организации. Создается впечатление, что кто-то заметает следы. Вы на кого работаете, господин Иванов? Или вы не Иванов?

– Он призрак, – сделал вывод стоящий у стены в героический позе со скрещенными на груди руками Коля, а Джульбарс в подтверждение его слов испустил душераздирающий вой, заставив вздрогнуть и побледнеть подручных «нефтяника».

– Собака и та реагирует, – вскольз заметил Портсигаров.

Подручные лже-Иванова подозрительно косились, то на чёрного пса, то на своего начальника, и на лицах обоих было написано сомнение. Разжалованный Портсигаровым подполковник не мог не заметить падения своего авторитета в глазах подчинённых. – Скорее уж это я могу вас считать призраком, господин Барановский-Балабанов, или как вас там. – Логично, – кивнул головой Портсигаров. – Нелогично другое: почему призраком может быть некий Балабанов и не может быть некий Иванов? Ведь это именно вы похитили журналиста, милейший, и если бы не наше здесь появление, то судьба господина Химкина была бы незавидной.

Липовый нефтяник раздражённо выругался, спор показался ему совершенно идиотским, что отчасти было верно. К сожалению, он совершил крупную ошибку, ввязавшись в него, и оказался в неловком положении человека, которому приходится доказывать, что он это он, а не кто либо другой. Положение привычное для рядовых граждан, по рассеянности забывающих документы дома, но совершенно нетерпимое для сотрудника специальных органов.

– Я подполковник Барсуков, – решился, наконец, на отчаянный шаг господин лже-Иванов. – Попрошу и вас, господа, предъявить документы.

Балабанов охотно взял чужое удостоверение и собственными глазами убедился, что лицо на документе отдалённо напоминает лицо стоящего перед ним гражданина, но ровным счётом ничего не доказывает. В конце концов, если нефтяник Иванов может быть призраком, то почему им не может быть подполковник Барсуков.

– Но вы-то, между прочим, тоже не майор Балабанов, – возмутился вконец замороченный Барсуков, возвращая оппоненту милицейское удостоверение. – Вы полковник Барановский.

– Правильно, – согласился Портсигаров. – Но в отличие от вас, милейший, товарищ полковник сразу и честно назвал коллегам своё настоящее имя, дабы избежать недоразумений. Так же поступил и генерал Хиггинс. А вот вы, липовый наш, финтили

до того самого момента, пока не запахло жаренным, и специально обученная собака не заподозрила в вас оборотня, засланного нечистой силой в ряды доблестных сотрудников спецслужб. Как эксперт, привлечённый к делу по просьбе главы администрации президента, я вынужден констатировать: улики, собранные против господина, именующего себя Ивановым-Барсуковым, весьма и весьма серьёзны.

– Я выполнял приказ, – огрызнулся Барсуков.

– Чей приказ? – мягко полюбопытствовал Балабанов. – Назовите мне имя своего начальника.

– С какой стати я буду называть имя генерала какому-то авантюристу!

– Имя его начальника Вельзевул, – произнёс загробным голосом Коля, а Джульбарс подтвердил его слова продолжительным воем.

Первым не выдержал напряжения Химкин: побледнев как покойник, он распластался на ковре прямо у ног растерявшихся амбалов. И журналиста можно было понять, редкий человек сохранит самообладание в шаге от преисподней.

– А может, они все трое призраки? – предположил Коля.

Подельники господина Барсукова-Иванова ошалело переглянулись. Потом выразили робкий протест, ссылаясь на подтверждающие их личность документы. – Старший лейтенант Забродин и лейтенант Василенко, – вслух прочитал полковник Барановский. – Здесь все в порядке, да и собака на них не реагирует.

Последнее было абсолютной правдой. Джульбарс подошедший чуть ли не вплотную к вышеозначенным лицам, только добродушно вилял хвостом да косил на струхнувших амбалов плутоватым глазом. – Итак, господин Никто, у вас есть единственная возможность доказать свой статус человека – это вывести нас на депутата Полуэктова, явив его живым и здоровым, – резюмировал Балабанов.

– Не на того напали, – выругался Барсуков. – Дырку от бублика вы у меня получите, а не депутата Полуэктова.

– Ну что же, – сокрушенно покачал головой Балабанов, – иных доказательств причастности господина Никто к сатанинской рати, пожалуй, не требуется. Товарищи офицеры, – обернулся он к Василенко и Забродину, – приказываю вам доставить неопознанного субъекта на Лубянку и доложить генералу, что задержан он по приказу полковника ФАПСИ Барановского, как причастный к похищению депутата Полуэктова и журналиста Химкина, а также за порочащие его связи с Низом, в частности с небезызвестным Вельзевулом. Выполняйте.

– Есть, – дуэтом ответили амбалы. – Идиоты, – взвизгнул бульдог побитой собачонкой. – Он же вам лапшу на уши вешает. Я не призрак. – На Лубянке разберутся, – холодно осадил скандалиста Портсигаров. – Всего вам хорошего, рядовой Иванов.

Подполковник Барсуков, а может быть действительно уже не подполковник, видимо сообразил, что продолжение спора в столь невыгодных для него условиях совершенно бессмысленно и только усугубит провальную ситуацию, в которой он оказался. Не устраивать же драку с собственными подчинёнными на потеху торжествующим врагам. – Мы с тобой ещё встретимся, Балабанов, – процедил, уходя, сквозь зубы разоблачённый агент Низа.

Майор собрался было ему достойно ответить, но тут за дверью послышался шум, отвлекший его внимание. Если судить по звуку, то упало нечто весьма тяжелое, но в то же время не железное, хотя не исключено, что деревянное. Первыми выскочившие в коридор Коля с Джульбарсом наткнулись на тело охранника Васи. Беглый осмотр, проведённый Балабановым, показал, что Вася стал, скорее всего, жертвой собственного любопытства, ибо подслушанный разговор произвёл на молодого человека очень большое впечатление, закончившееся тривиальным обмороком. И Васю, в общем-то, можно понять: не каждый же день у нас разоблачают призраков, связанных с потусторонним миром.

Васю довольно быстро привели в чувство и сдали с рук на руки всё той же вовремя подвернувшейся горничной, после чего, прихватив оклемавшегося Химкина, в быстром темпе покинули отель «Интернациональ», забыв попрощаться с любезным господином Мыскиным.

– Я разочарован вами, агент Химкин, – сказал, садясь в машину, Балабанов. – Вы едва не стали тенью в царстве мёртвых, доверившись безответственному субъекту. – Я тут совершенно не при чём, – попробовал оправдаться журналист. – У них была запись нашего разговора в Думе с депутатом Полуэктовым. А я только подтвердил, что мы это действительно мы.

– И совершенно напрасно это сделали, – ворчливо заметил Балабанов. – Вы Химкин там действительно были, но нас с Гонолупенко там не было. Нашим обличьем воспользовались призраки. Вы меня поняли?

Если судить по лицу Химкина, то в эту минуту он вообще ничего не способен был понять, а потому Балабанов решил отложить разговор до более подходящего случая.

– Ах чёрт, я же опаздываю, – спохватился Портсигаров и увеличил и без того немалую скорость до запредельной.

– Куда опаздываешь? – удивился Балабанов, оборачиваясь назад, где в хвост Портсигаровскому «Форду» уже подстраивались доблестные сотрудники ГИБДД.

– На пресс-конференцию Будимира Ковыля, – крякнул раздраженно шоумен. – А вам, менты, придётся отмазывать меня от гаишников.

– Надо бы тебе мигалку выхлопотать, – сказал Балабанов. – Всё-таки и ты теперь секретный агент не только МВД, но и Кремля, и надо, чтобы об этом знало, как можно больше народу.

– Это Химкину карты в руки, – посоветовал Коля. – Он в два счёта на всю страну раззвонит.

Портсигаров затормозил так резко, что Балабанов едва не соприкоснулся с лобовым стеклом «Форда». И пока ошалевший майор приходил в себя, сотрясая воздух непарламентскими выражениями, шоумен уже вылетел из машины и метнулся очумевшей борзой в распахнутые предупредительно двери знакомого Балабанову здания. Сибиряк без труда припомнил, что именно здесь состоялся его московский дебют в роли переводчика звезды Каймановской эстрады мистера Стингера. Сегодня здесь тоже кучковалась изрядная толпа, но по какому поводу она собралась, и кто такой этот Будимир Ковыль, ещё предстояло выяснить.

Минут пять у Балабанова ушло на разбирательство с гаишниками, которые прямо таки вибрировали от возмущения по поводу нахального «Форда» с обычными номерами, который, однако, вел себя на дороге так, словно вез важное лицо. Претензия Балабанова на сановное величие было отвергнуто с порога, попытка воззвать к милицейской солидарности тоже не нашла отклика в разгорячённых сердцах, пришлось в который уже раз являть миру генерала Чарльза Хиггинса, манеры и осанка которого произвели на сотрудников ГИБДД столь сильное впечатление, что они немедленно ретировались, убоявшись международного скандала.

Чтобы не стоять истуканами на крыльце, решили почтить своим присутствием пресс-конференцию неведомого Ковыля, что оказалось, однако, совсем непростым делом. Зал был забит приглашенными под завязку, и без пропусков в помещение уже не пускали. К счастью, Коля был опознан устроителями как близкое по духу лицо, и вместе с известным шоуменом в зал просочились не только Балабанов с Гонолупенко, но и Джульбарс. Балабанов, не успевший пообедать, непрочь был перекусить за чужой счёт, но, увы, программа мероприятия ничего подобного не предусматривала. Вместо пищи телесной устроители предлагали страждущим исключительно пищу духовную.

Из путаных объяснений Коли и Химкина выяснилось, что Будимир Ковыль в младенческие годы то ли был похищен буддийскими монахами, то ли сам к ним ушёл. А путанными объяснения были потому, что никто доподлинно биографии знаменитого писателя не знал, а слухи из его окружения исходили противоречивые.

Так или иначе, но достоверно было известно, что Будимир Ковыль был допущен в Шамбалу и пробыл там несколько лет. Что такое Шамбала никто тоже объяснить не смог, но произносилось это слово с таким придыханием и закатыванием глаз к самому потолку, что создавалось впечатление, будто Будимир Ковыль живым возносился на небо. И в общем, как вскоре выяснилось, в своих предположениях Балабанов был прав – Шамбала, это не то, чтобы самый Верх, но где-то рядом. Почему Ковыля выперли из Шамбалы, не знал никто, но предположения строились самые разные, и в большинстве своем эти предположения были крайне нелестные для популярного писателя и медиума. Короче говоря, если Будимир Ковыль и был ангелом, то ангелом явно падшим. Балабанов не утерпел и понукаемый любопытным Гонолупенко купил капитальный труд Ковыля под названием «Сексуальная музыка небесных сфер» аж за сто двадцать рубликов

Первая же страница потрясла майора обилием матерщины до такой степени, что он немедленно захлопнул книгу, ибо посчитал верхом неприличия читать её вслух даже в очень раскованной и просвещенной компании.

– Видал я таких медиумов и не только среди небесных сфер, – солидарно с Балабановым вздохнул Гонолупенко.

Продвинутый Коля выразил возмущение тупостью погрязших в буднях средних милицейских чинов, не способных оценить полёт воображения истинного интеллектуала. Службист Балабанов возразил возмущённому интеллигенту, что полёт писателя Ковыля он оценил бы сроком в пятнадцать суток, а в случае рецидивов впаял бы ещё год исправительных работ с конфискаций капитальных трудов. – Теперь я понимаю, почему тебе являются привидения специфического рода, – обиделся на опричника Коля.

Будимир Ковыль был, наконец, явлен заскучавшей публике. И, надо сказать, своим внешним видом особенного впечатления на собравшихся не произвёл. Фоторепортёры, правда, защелкали фотоаппаратами, но это уж скорее по долгу службы, ибо снимать-то, в общем, было нечего. Будимир Ковыль оказался бритым наголо худым человеком небольшого роста, облачённым в грязно-жёлтую хламиду, расписанную непонятными Балабанову знаками:

Разочарован был не только Балабанов, из задних рядов, где собралась невесть как попавшая на мероприятие молодёжь, начали уже подсвистывать. Майор в данном случае был абсолютно с молодежью солидарен. Собрали людей, ни выпивки тебе, ни закуски, а без них мат, это ни что иное, как злостное хулиганство. – Эстет, – бросил в сторону недовольно бурчащего Балабанова Коля.

Слово было хоть и малопонятным, но вряд ли оскорбительным, а потому Балабанов решил пропустить его мимо ушей. Тем более что Будимир Ковыль заговорил неожиданно басовитым и громким голосом. К счастью, в устной речи он обходился без нецензурных выражений, в противном случае Балабанову волей неволей пришлось бы исполнять служебный долг и определять медиума в тюремные сферы на пятнадцать суток.

По мнению Балабанова, Ковыль порол ахинею, во всяком случае, за первые десять минут его речи майор не уловил ничего, что хотя бы отдалённо напоминало законченную мысль. К пятнадцатой минуте Балабанов всё-таки усвоил, что речь идёт о страданиях кобылы, разумеется сексуальных, в которую вселилась странствующая по миру душа Будимира Ковыля. Почему душа вселилась именно в Кобылу, а не в жеребца, Балабанов не понял, а Будимир Ковыль не объяснил, поскольку для писателя это был уже пройденный этап в творчестве, и он говорил о нём без большого подъёма. Зато, перейдя к творческим планам, Ковыль оживился, а вместе с ним оживился и Балабанов, поскольку в словах медиума зазвучали знакомые мотивы. Оказывается, медиум собирался ни много, ни мало, как погрузиться в век шестнадцатый, чтобы на своей шкуре испытать все прелести опричнины, в сексуальном, разумеется, плане, чтобы потом поделиться впечатлениями с читателями.

– А как он собирается попасть в шестнадцатый век? – спросил заинтересованный Балабанов у Коли.

– Полёт воображения, – пожал плечами шоумен.

Однако ответ интеллектуала майора милиции не удовлетворил, ему как раз показалось, что медиум говорил о поездке в шестнадцатый век вполне предметно, как иные прочие рассуждают о поездке к морю или к любимой тёще на блины. Балабанов даже вслух выразил надежду, что посланец Шамбалы знает координаты вокзала, с которого отправляются поезда в прошлое, а возможно и в будущее. Обиженный Коля назвал эту надежду идиотской и даже обвинил Балабанова в том, что тот хочет надеть оковы совкового реализма на парящую в экзистенциализме либеральную душу.

Пресс-конференция Ковыля тем временем закончилась и закончилась конфузом. Разочарованы были все: и профессиональные охотники за скандалами, в смысле журналисты, и дилетантствующая публика, которая ждала то ли раздачи слонов, то ли хождения по проволоке, то ли просто парения над столом, словом чего-то из ряда вон выходящего, а получила даже более чем ничего. Если бы пригласительные билеты были платными, то публика непременно бы потребовала деньги обратно, к счастью, устроители подобный оборот событий предусмотрели, и недовольство обманутых граждан обернулось пшиком. То бишь свистом, ропотом и матерными ругательствами.

Ехидный Коля не преминул указать сотрудникам милиции на хулиганские действия толпы, однако Гонолупенко в ответ заявил, что цитирование современных классиков у нас законом не возбраняется, тем более на вечерах, посвящённых их творчеству. Зал стремительно пустел, освобождаясь от обывателей, недовольных несостоявшимся зрелищем, зато появился Портсигаров, который прямо-таки клокотал от ярости. – Кретины! – прорычал он. – Провалить такое мероприятие! Чтобы я хотя бы ещё раз связался с этим засушенным кришнаитом. Что он вообще понимает в Шамбале и заветах великого Рабаматахатраурпы.

– А кто он такой, этот Рабамата? – полюбопытствовал Гонолупенко.

– Какая разница, – огрызнулся не на шутку разъярённый Портсигаров. – Чтобы он провалился в Тартар, этот Будимир Ковыль! Я убил на него кучу времени, пригласил нужных людей, созвал море журналистов, а этот страдающий манией величий придурок всё отменил за пять минут до начала представления. Его, видите ли, будут слушать и так. Он-де пророк Камасутры Вдохновения. Боже, избавь нас от идиотов, а всё остальное мы сделаем сами.

– А что он действительно был в детстве похищен буддистами? – полюбопытствовал Балабанов.

– Я тебя умоляю, провинциал, – всплеснул руками Портсигаров. – Нельзя же понимать всё так буквально. В детстве этот сукин сын сидел со мной за одной партой и списывал сочинения из моей тетради. Это я придумал ему биографию. Я вывел его на вершину интеллектуализма. И вот она человеческая благодарность. В тот самый момент, когда наступила пора сбора урожая радужных купюр, этот кретин свихнулся. Прибабахнутым, положим, он был всегда, но есть же и пределы сумасшествия для порядочных людей.

Монолог Портсигарова прервал какой-то потасканного вида гражданин, который зашипел ему что-то испуганно в правое ухо.

– Соблазнённых девственниц гони в шею, блудницам выдай по сто рублей, а буддийским монахам – кукиш с маслом.

– Так ведь побьют, – охнул нервный и потасканный. – Эти бритоголовые шуток не понимают.

– А зачем ты мне скинхедов привел? Я тебе кого заказывал? – взревел Портсигаров. – Я тебе буддистов заказывал?

– Ну не было там буддистов, – всплеснул руками замученный неврастеник. – Да и какая разница: и те бритые, и эти.

– С кем приходится работать, – вскинул руки к небесам Портсигаров. – Ладно, выдай скинхедам по литру пива, и чтобы я их здесь больше не видел.

Из последующего обмена мнениями между шоуменом и его подручным Балабанов заключил, что зрелище действительно намечалось грандиозное, с участием многих персон из богемных и около богемных кругов. Но тогда тем более странно, что Будимир Ковыль, отнюдь не новичок в литературном бизнесе, если верить Портсигарову, вдруг, ни с того, ни с сего, отказался от столь мощной рекламной акции, сулившей если не всемирную, то всемосковскую славу.

– Хочешь сказать, что на него кто-то повлиял? – покосился в сторону Балабанова Портсигаров.

– Во всяком случае, меня заинтересовали его планы путешествий в прошлое нашей замечательной страны, и я непрочь составить ему компанию.

Коля выразительно покрутил пальцем у виска, намекая на то, что с ума у нас сходят не только творческие личности, но и сотрудники правоохранительных органов. Однако Портсигаров отнёсся к делу куда серьёзнее:

– Вообще-то Сенька человек со странностями, но не до такой же степени, чтобы свихнуться на примитивной машине времени в стиле Герберта Уэллса. – Какой ещё Сенька? – не сразу врубился Балабанов. – По-твоему, наш Ковыль Будимиром родился, что ли, – усмехнулся Портсигаров. – По паспорту он всего-навсего Семён Васильевич Ковалёв, с соответствующей биографией, то бишь учился в литинституте, был оттуда изгнан за пьянку и склонность к нетрадиционному сексу. Лет десять болтался по желтым газетенкам, пока я его не подобрал и не вывел в люди. Уйму денег, между прочим, в этого негодяя вбухал. На раскрутке «Сексуальной музыки небесных сфер» едва язву желудка не нажил. Не говоря уже о моральной травме, полученной при штудировании этого капитального труда.

– Мата там могло быть и поменьше, – вскольз заметил Гонолупенко. – Мат там самое ценное, – отмахнулся Портсигаров. – Всё остальное на уровне горячечного бреда.

– Так познакомь меня с титаном мысли, – попросил Балабанов.

Будимир Ковыль на встречу согласился, но только после того, как Портсигаров без всяких дипломатических выкрутасов пообещал набить ему морду. Балабанов, стоявший у дверей гримерки великого писателя, очень хорошо слышал разговор, а потому сделал из услышанного вывод, что Будимир ещё не ушёл окончательно в Астрал и вполне способен трезво оценить угрозу, исходящую от оппонента.

– Мистер Балабан, – представился сибиряк, допущенный, наконец, к великому писателю. – Резидент юпитерианской разведки.

– Не понял, – растерянно пробасил Будимир Ковыль, которого угрозами вынудили к встрече всего лишь с поклонником его творчества.

– Это ничего, – махнул рукой Балабанов. – Позвольте представить вам мистера Джульбарса, великого шамана Каймановых островов, сразу в двух его обличьях, собачьем и человечьем.

– Хэллоу, – поприветствовал Ковыля Гонолупенко, тогда как чёрный пёс вежливо гавкнул.

– А как этот шаман умудрился раздвоиться? – растерянно произнёс Будимир. – Шизофрения, – пояснил Балабанов, присаживаясь на стул напротив писателя расслабленно лежащего в кресле. – Материализация образов под воздействием астрала, потерявшего опору во вселенной. С медиумами это бывает. Сколь мне известно, вы ведь тоже имеете склонность к переселению душ и, подчиняясь законам кармы, способны перемещаться во времени и пространстве. Вы, кстати, бывали на Юпитере?

– Нет, – сказал Ковыль и испуганно покосился на Портсигарова, стывшего в задумчивой позе. – Я по Земле специализируюсь.

– Зря, – мягко пожурил его Балабанов. – Юпитер – место паломничества всех медиумов, колдунов, знахарей и пиарщиков Вселенной. Будете пролетать мимо – милости прошу к нашему шалашу. Вы, кстати, знакомы с Магадишмозароастропутрой? – Не совсем. То есть слышал кое-что, но лично видеть не довелось. – Так приезжайте, я вас познакомлю.

Будимир Ковыль, похоже, уже не сомневался, что мстительный Портсигаров привёл к нему опасных сумасшедших и принялся лихорадочно искать выход из создавшегося положения, пытаясь подмигиванием привлечь внимание трёх остолопов в таких же, как и на нём, жёлтых хламидах. Эти явно не блещущие интеллектом молодые люди выполняли при любимце астрала и кумире широких читательских масс роли то ли охранников, то ли учеников. Увы, нерадивые ученики на знаки гуру не обратили внимания, целиком захваченные изучением шамана с далёких островов сразу в двух ипостасях. – У меня к вам просьба, – улыбнулся Балабанов струхнувшему медиуму. – По моим сведениям, вы хорошо знакомы со Скуратовым.

– С прокурором?

– Нет. Я имею в виду, собственно говоря, Малюту Скуратова, сподвижника царя Иоанна Васильевича. Я, видите ли, в свободное от основных дел время подрабатываю в министерстве внутренних дел, и у меня к нему возникли кое-какие вопросы.

– Но позвольте, – растерянно произнес Будимир Ковыль. – Речь шла всего лишь о кармическом опыте, и я не совсем уверен, что его удастся повторить. – Насколько я знаю, первый раз вы путешествовали не очень далеко – в конец тридцатых годов минувшего столетия. Кстати, фамилия Мансуров вам ничего не говорит?

– А при чём здесь Мансуров? – Семён Венедиктович большой поклонник вашего творчества. Он мне буквально все уши про вас прожужжал.

– Ну, не знаю, – пожал плечами Ковыль. – Я его видел раза два-три у Мыскина, но никакой склонности к астральным мирам он не выказывал.

– Вы имеете в виду Алексея Мыскина, заведующего отелем «Интернациональ»? – насторожился Балабанов.

– Кажется да, – поморщился Будимир Ковыль. – Но какое отношение всё это имеет к нашему разговору? – Никакого, – охотно подтвердил Балабанов. – Просто приятно, что у нас с вами оказалось так много общих знакомых. Итак: ваше путешествие началось с «Воронка» и двух полуинтеллигентного вида молодых людей в форме офицеров ГПУ. – Я бы назвал это перемещением.

– Хорошо, – согласился с поправкой Балабанов. – Вас переместили в Бутырскую тюрьму. Кстати, вы сознались в сотрудничестве с английской разведкой?

– Да ничего подобного, – возмутился Будимир Ковыль. – Я работал на барона Унгерна в Бурят-Агинском автономном округе.

– Эк тебя угораздило, – прицокнул языком Портсигаров, с интересом слушавший диалог поклонников астрала. – Это же верная вышка.

– Кстати, почему вас не расстреляли? – вскинул бровь Балабанов. – Мне удалось с помощью астрала переместиться в нате время, – завилял глазами Ковыль.

– Не пудрите мне мозги, гражданин Ковалёв, – рыкнул на завравшегося писателя Балабанов. – От ГПУ ещё никто не убегал. Вы слили им информацию на всех ваших знакомых.

– А что я мог, – нервно дёрнулся Сеня. – Сначала я думал, что всё это мура, но когда меня к товарищу Сталину отвезли, то я понял, что всё это очень и очень серьёзно. Я избран астралом для высокой миссии.

– И что тебе сказал товарищ Сталин? – спросил заинтересованный Гонолупенко, забывший на время свою роль каймановского шамана.

– Сказал, что Родина меня не забудет. – В каком смыслё?

– Во всех смыслах, – вздохнул Будимир Ковыль. – И ГПУ тоже. – А домой ты как вернулся? – спросил Балабанов.

– Те же самые ребята привезли меня на «Воронке».

В общем, нечто подобное Балабанов и предполагал – дыма без огня, как известно, не бывает. И если по городу ползут слухи о призраках, то наверняка ползут

они неспроста. В таких делах главное не захлебнуться в мистике и, отделив

мух от котлет, установить, что является плодом разгорячённого творческого воображения, а что вполне конкретными делами нечистых на руку людей. Смущало Балабанова только одно обстоятельство: не та вроде бы фигура Будимир Ковыль, чтобы морочить ему голову столь сложным способом.

– Вы с депутатом Полуэктовым знакомы? – вежливо спросил ерзающего в кресле медиума Балабанов.

– Первый раз слышу, – нервно дёрнулся Ковыль. – Мы, конечно, не опричники и не гэпэушники, – ласково улыбнулся ему Балабанов. – Но и у нас на Юпитере есть заплечных дел мастера. Мне что, вызвать летающую тарелку и доставить вас прямёхонько им в лапы?

– Шутите? – криво усмехнулся Семён Ковалёв. – Джульбарс, – подал короткую команду Балабанов.

Шаман Каймановых островов не стал рычать на перетрусившего писателя и уж тем более не стал его кусать, он просто подошел к креслу, положил мощные лапы на подрагивающие колени медиума и заглянул тому в глаза. Улыбка при этом у чёрного пса была воистину сатанинская. Если до сего момента у Будимира Ковыля и были сомнения по поводу шаманова статуса представленного ему пса, то в эту секунду они испарились безвозвратно. Милицейский пёс Джульбарс умел производить впечатление на интеллигентных людей.

– Я знаком с его помощниками, – прошептал побелевшими губами Ковалёв. – Уберите, пожалуйста, шамана.

– Он сам уйдёт, как только выдавит всю ложь из вашей порочной души, гражданин Ковалёв. Адрес Полуэктова вы узнали у помощника?

– Да. – И кому его передали? – Резиденту советской разведки товарищу Барсукову.

Видимо, Сеня Ковалёв действительно сказал всё, что знал, поскольку Великий шаман Каймановых островов благосклонно гавкнул прямо ему в физиономию и важно вернулся на своё место. А Балабанов пожалел, что не встретился с писателем хотя бы двумя-тремя часами раньше. Ведь, можно сказать, в руках держал этого самого резидента. С другой стороны, можно ли считать врагом резидента Державы, правопреемницей которой является нынешняя Российская Федерация?

В любом случае, этот агент Сталина служит в нынешнем ФСБ, в чём Балабанов мог лично убедиться из предъявленного ему документа. Конечно, корочки могли быть фальшивыми. Но вряд ли фальшивыми были лейтенанты, истинность которых подтверждали не только документы, но и такой авторитет по части призраков и прочих проявлений астрального мира, как мистер Джульбарс в собачьем обличье. – Что тебе известно о Мыскине? – спросил Балабанов, когда отважная пятёрка охотников за привидениями вместе со спасённым Химкиным вновь утвердилась под крышей забугорного «Форда».

– Ничего, – пожал плечами Портсигаров. – Но то, что Химкина прятали именно в его отеле, уже о многом говорит.

С этим утверждением Балабанов спорить не собирался. Дело было конечно не в Химкине, дело было в посланце лондонского изгнанника господине Полуэктове. Именно его похитили с помощью призраков в лице сотрудников из ГПУ-НКВД.

И в этой связи очень интересным выглядело поведение подслушивавшего у дверей охранника Васи. С чего бы это здоровый молодой мужик вдруг хлопнулся в обморок, словно барышня, узнавшая о своей нечаянной беременности?

– Агент Химкин, какого рожна вам вздумалось писать о призраках? – Так Портсигаров просил, от вашего имени, – обиженно надул губы журналист. – Допустим, – согласился Балабанов. – Но я всегда считал, что газетчики в работе должны опираться не на фантазии своих знакомых, а исключительно на факты. – Где ты таких журналистов видел? – засмеялся с заднего сиденья Коля.

– У меня были факты, – запальчиво возразил Балабанову и Коле сотрудник известной газеты. – О дырах в Мироздании мне Философ рассказал. Ему на бутылку не хватало, вот он и продал мне информацию.

– Адрес Философа? – Не знаю я, где он живёт. Но место, где он постоянно пасётся, показать могу. – В каком смысле пасётся, он что, травоядный?

– Пьющий он, а не травоядный, – вздохнул Химкин. – Трётся он у кафе и ресторанчиков, где добрые люди всегда готовы отстегнуть червонец попавшему в беду интеллигентному человеку.

– Он что, действительно философ? – Четыре класса образования и длиннющий коридор в несколько сроков, проведённых в местах отдалённых. Классный когда-то был аферист, но спился.

– Хороши у наших журналистов информаторы, – покачал головой Гонолупенко. – Можно подумать, что у милиции лучше, – хмыкнул Коля.

В словах шоумена была, конечно, своя сермяжная правда. Сам Балабанов тоже не брезговал черпать истину из источников сомнительной свежести, однако настораживало то, что мнение людей социально и психически здоровых никого в нашей стране, видимо, не интересует, вся политика строится на основе информации, полученной от аферистов как с тюремным стажем, так и без оного, но вхожих в наши высшие сферы, из которых, если верить Гонолупенко, явственно несёт серой.

Философ оказался на трудовом посту, то бишь за столиком у кафе с романтическим названием «Парус». Балабанов, ожидавший увидеть вконец опустившегося бомжа был приятно удивлён, обнаружив человека средних лет, представительной и даже типично интеллигентской внешности, в очках, светлой рубашке и в синих поношенных джинсах. Несколько выпадали из ансамбля шлёпанцы на босу ногу, казённого образца. В таких большей частью ходят пациенты психиатрических лечебниц. Пожалуй, только похмельная дрожь конечностей выдавала в философе человека, склонного не только к рассуждениям на отвлечённые и непонятные обывателю темы, но и иным радостям жизни. Если бы этот тип заговорил бы сейчас об интервенции субвенций в сферы подверженные эрозии коррупции, Балабанов бы не очень удивился. К счастью, Философ принадлежал к иному течению любомудров, склонному к опрощению, а посему он всего лишь попросил Балабанова не загораживать солнце. Просьба эта была выражена на языке современных классиков, поклонников и последователей великого Рабаматахатраурпы.

Предъявленное милицейское удостоверение подействовало на Философа отрезвляюще, он мгновенно спустился из высоких небесных сфер на грешную землю.

– А что я в натуре сделал, гражданин начальник, Козёл сам виноват, не надо было свистеть соловьём фраеру в уши.

– Не о Козле речь, – сходу оборвал спившегося афериста Балабанов. – О дырке в Мироздании.

– Так бы сразу и сказали, – с облегчением вздохнул Философ. – А я ведь сразу смекнул, что дело нечисто. Ты прикинь, гражданин начальник, это же диверсия на уровне гражданского мышления с последующим его возвращением в лоно привычных схем, образов и трудовых отношений. Я сразу в натуре понял, что копают под основы.

– Ближе к факту, – потребовал Балабанов. – Так факта не было, а был слом сознания от трудностей земного бытия. Я, гражданин начальник, не спорю, что выпил, но не больше чем всегда. Успел даже протрезветь, а потому и захотелось добавить. А приличный человек, если ему захотелось выпить, ныне идёт в кафе или ресторан, либо пасётся около. Не прежние времена, правильно, чтобы у пивного киоска в очереди париться. Район, правда, для меня новый, я там прежде никогда не бывал, но тем больше шансов встретить сочувствие к человеку, потерявшему основу под ногами в результате качки на попавшем в шторм корабле. Меня, главное, название удивило: «Столовая номер семнадцать от треста столовых номер три». Ну, думаю, хозяева – за пятнадцать лет реформ вывеску не сменили! Однако зашёл на свою голову, хотя кошки сразу же заскребли на душе. Запах, в натуре, как в заводской столовой. Я на том заводе полтора месяца отпахал, но на всю жизнь запомнил. Сразу с порога мне бац кумачом по глазам: «Партия – наш рулевой». А у нас ведь «медведи» сейчас рулят. Ну, думаю, нет проблем – пусть себе. Столики мне показались подозрительными, сейчас таких не делают. А над теми столиками в красивой такой рамочке золотая надпись: «Вас обслуживает бригада коммунистического труда». А далее уже на простом листе бумаге чёрным по белому: «У нас самообслуживание» А за прилавком тетёха в три обхвата в грязном халате, который белым назвать можно только условно. И эта тетёха прямо в лицо мне орёт: «Куда прёшь, интеллигентская морда, очки надел, а читать не научился». А народ кругом, нет чтобы защитить товарища по социальной прослойке, ржёт как известные представители мира фауны. Тут меня обида взяла: за что, кричу, боролись, зачем великую криминальную революцию делали, чтобы, значит, каждая кухарка-пролетарка человеку, семь лет отмотавшему на зоне, в морду плевала.

– Я бы плюнул, – сказал Балабанов.

– Чего? – не понял Философ.

– Продолжайте, гражданин.

– А чего продолжать-то: подходит ко мне комса с красными повязками, на которых золотом написано «Дружинник», берёт под белы ручки и через чёрный ход, мимо мусорных баков выводит на улицу. Я, естественно, возмущаюсь, а они мне прямо в лицо « Вали отсюда, контра, а то в ГПУ сдадим». Тут меня прямо холодный пот прошиб. Даром, что поддатый, а сразу сообразил, что к чему. И, значит, дворами, переулками короткими перебежками из провала выбрался.

– Из какого провала? – Из дырки в Мироздании. Тоже ведь не первый год лаптем щи хлебаем. Кумекаем кое-что.

– А больше ты в ту столовую не ходил? – Да что я псих, что ли, гражданин начальник. Мне в нашем времени комфортнее и уютнее, пусть пролетарии туда ходят. Я тот район за три версты обхожу, у меня расхождения с диалектическим материализмом, как на платформе сознания, так и на платформе бытия.

– Тогда заходи к нам в Управление.

– Зачем? – удивился Философ.

– Я тебе годик оформлю.

– Да за что? Что я такого сделал, гражданин начальник? – За разжигание социальной розни и дискредитацию интеллигентского сословия. Ныне это называется «экстремизм». Так что следи за базаром, Философ.

По всему выходило, что спившийся аферист не врал. Уж больно подробно он всё описывал. Дружинники, это, конечно, не сотрудники НКВД в галифе и гимнастёрках, да и эпоха, описанная Философом, вроде бы не совсем та, но предчувствие подсказывало Балабанову, что напал он на верный след, который выведет его на похитителей как Мансурова, так и Полуэктова.

В эту ночь Балабанов спал спокойно, правда, он привычно проснулся в полвторого ночи, но никаких звуков, как ни прислушивался, со стороны лестницы не уловил. То ли призраки успокоились, изъяв из мира живых гражданина Мансурова, то ли их насторожила кипучая деятельность Балабанова на антисатанинском фронте.

Подполковник Оловянный встретил Балабанова со спокойствием человека, всё

уже потерявшего и более того, смирившегося с потерями. «Комсомольский агитатор» лежал на столе скомканным. Газету, видимо, пытались порвать, но во время сообразили, что сей труд столь же бессмысленен, как попытка остановить снежную лавину в растревоженных эхом горах.

– Майор, Балабанов, – начал слабым голосом Оловянный, – мне звонили из ФСБ. Вы преступник, майор, и даже более того – вы оборотень в мундире. – И что же в этом сообщении для вас стало новостью? – ласково спросил Балабанов, присаживаясь напротив парализованного начальника.

– Я вас арестую, – неожиданно воспрял духом Оловянный и даже почти воспарил над столом, как известная птица Феникс над кучкой пепла.

– У вас есть санкция прокурора? – деловито спросил Балабанов. – Об этом позаботится ФСБ`

– Улита едет, когда-то будет, – успокоил начальника Балабанов. – Вам звонил Барсуков?

– Допустим. Но и без Барсукова у нас вагон улик против вас. За поимку гражданина Балабанова партия Либеральной Свободы миллион долларов предлагает. Вы понимаете, миллион!

– Я стою дороже. Не говоря уже о ценной информации, которой я владею – она практически бесценна. Вы знаете, что подполковник Барсуков копает против нашего министра?

– Не говорите ерунды, гражданин Балабанов. Я знаю, подполковника Барсукова десять лет.

– Пойми, Оловянный, сдавая нас с Гонолупенко, ты тем самым подписываешь отставку не только министру, но и всей коллегии.

– Но и ты меня пойми, Балабанов, я не могу тебя прикрывать до бесконечности. Этот Кузякин, помощник Полуэктова, чёрт-те в чём тебя обвиняет. По его словам выходит, что ты агент шейха Мансура, засланный к нам для террористических акций. Решение о вашем с Гонолупенко аресте вот-вот будет принято. Сейчас между генералитетами, нашим и фсбшным, идёт торг, кем тебя считать, просто затесавшимся в органы случайным авантюристом или агентом шейха Мансура, на чём настаивают Кузякин и Барсуков. А меня уволят из органов, генерал мне об этом уже намекнул. Да что там намекнул, сказал открытым текстом – гнать, мол, надо таких как ты, Оловянный, из органов поганой метлой. А у меня двое детей. И пятнадцать лет беспорочной службы за плечами.