На Муромской дороге Шведов Сергей

Если честно, то Балабанов с того самого момента, как Оловянный известил его о высокой миссии, порученной ему, заподозрил, что добром всё это не кончится. Что его и Гонолупенко непременно подставят, правда не знал как, где и по какому поводу. О том, что его могут объявить агентом шейха Мансура, он правда не догадывался. А такое обвинение тянуло минимум лет на пятнадцать, а то и на пожизненное заключение. Конечно, можно было обратиться в суд по правам человека в Страсбурге, но Балабанов сильно сомневался, что в нынешнее, прямо скажем, непростое время, кто-то станет защищать арабского террориста. Надо признать, что Балабанов недооценил Барсукова, а этот сукин сын оказался с воображением и успел буквально за ночь выкопать для своих оппонентов огромную яму, выбраться из которой будет нелегко.

– О вас с Гонолупенко уже и в газетах пишут, – продолжал шептать Оловянный. – Вот полюбуйся.

Балабанов взял смятую газету и полюбовался. Вообще-то Химкину было поручено резидентом юпитерианской разведки лишь слегка приподнять завесу секретности над тайнами операции «Призраки», а именно – засветить Портсигарова, дабы оппоненты заспешили к нему, как мотыльки, но Химкин перевыполнил задание, что, возможно, и зачлось бы ему как достижение, если бы этот субъект точал сапоги, но в данном случае он трудился на ином поприще, где за чрезмерное усердие бьют морду. Журналист успешно засветил не только шоумена, но и своего резидента, и великого шамана Каймановых островов, сразу в двух его ипостасях. Если верить Химкину, то именно шаман готовил террористическую акцию под кодовым названием «Призраки» для потрясения основ мировой цивилизации во время предстоящего на днях визита лидера Великой Потомакской державы. Очень может быть, что Химкина подвело чрезмерное усердие, но, скорее всего, прав был Портсигаров, предупреждавший, что Химкин работает сейчас на все мыслимые разведки мира. – Если у нашего генералитета и были сомнения на ваш счёт, то после этой статьи они рассеялись.

– Ладно, – сказал Балабанов, поднимаясь. – Раз такое дело, я пошёл сдаваться партии Либеральной Свободы за миллион долларов.

– Ты с ума сошёл? – округлил серые глаза Оловянный. – Разумеется. Можешь объявить об этом генералитету.

Шоумены выслушали сообщение Балабанова с олимпийским спокойствием. За долгую тусовочную карьеру с кем они только не общались и в каких только компаниях не бывали: эка, скажите, невидаль, агент арабского шейха. Да среди нашей интеллектуальной и политической элиты каждый второй чей-нибудь агент. Куда больше их заинтересовало предложение милицейского майора, продать его партии Либеральной Свободы за миллион долларов.

– А у них есть этот миллион? – усомнился принимавший участие в совещание генерал Чарльз Хиггинс, он же лейтенант Гонолупенко.

– На этот счёт можешь не сомневаться, – подтвердил Коля. – Это с электоральной базой у них проблемы, а с деньгами полный ажур.

– Риск слишком велик, – покачал головой Портсигаров. – Есть все шансы загреметь в места отдалённые.

– Риск загреметь у них так и так очень велик, – возразил Коля. – Зато появляется возможность материально обеспечить семьи.

– Ну что ж, – сдался Портсигаров. – Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Звони, Коля, либералам.

Пока шоумены проворачивали крайне непростую финансовую операцию по купле-продаже своих хороших знакомых, доблестные сотрудники правоохранительных органов занялись отловом охранника Васи, о котором Гонолупенко весь вчерашний вечер наводил справки.

Охранник Вася, отбарабанив суточную смену в отеле «Интернациональ» и посидев с приятелем за банкой пива в близлежащей забегаловке, уже собирался с чувством хорошо исполнённого долга отправиться на боковую в компании пёстро раскрашенной девицы, но был неожиданно остановлен на шумном Мостовском перекрестке полковником ФАПСИ Барановским и вместе с заскандалившей девицей препровожден в одолженный у Портсигарова солидный «Форд». Скандальную девицу, проверив документы, отпустили, а тихого и задумчивого Васю запихали в салон для допроса, а возможно и экзекуции. Последнее, разумеется, запрещено уголовным кодексом, но, увы, жизнь диктует свои законы, часто далеко отстоящие от прописных истин.

– Ну что, юноша, – сказал Балабанов, усаживаясь за руль, – поздравляю, вы вляпались в большое дерьмо.

– Я ни в чём не виноват, – быстро отозвался Вася и покраснел так, что в этом румянце стыдливости утонули густо усыпающие его лицо конопушки.

– Нам что же, по-вашему, юноша, делать больше нечего, как только отлавливать на улицах Москвы ни в чем не повинных людей. Не усугубляйте свою вину, молодой человек. И без того вами уже несколько часов вынуждены заниматься две самые могущественные спецслужбы мира.

– Но я ведь ничего не знаю. Абсолютно ничего. – Что не мешает вам подрабатывать на организацию, о преступном характере деятельности которой вы, конечно, догадывайтесь.

– Но я же не знал, мне сказали, что это розыгрыш, шутка, стёб. Людей-де мучает ностальгия по ушедшим временам. Сначала меня взяли дружинником в столовую, а потом произвели в сотрудники НКВД.

– И много на вашем счету незаконных арестов? – спросил генерал Хиггинс. – Всю ночь пашем, не покладая рук. До десяти клиентов за выезд собираем, а больше в «Воронок» не помещается.

– И куда вы доставляете этих, как вы изволите выражаться, «клиентов»? – В зависимости от прейскуранта: кого на допрос к следователю, кого сразу в камеру, а если по высшему разряду, то на дачу к товарищу Сталину.

– А ордера на арест у вас есть? – Ордеров нет, есть квитанции. Вот по этим квитанциям мы сортируем клиентов. – И сколько стоит визит к Иосифу Виссарионовичу? – полюбопытствовал Гонолупенко. – Десять тысяч зелёными. Но там всё по высшему разряду. Включая выпивку и ночь с девочкой. У нас есть и постоянные клиенты. Некоторых я уже чуть не по двадцатому разу к следователю возил.

– А заправляет всем Мыскин? – Мыскин, – подтвердил Вася. – Он арендует дачи, камеры, ну и столовые тоже ему принадлежат. Народ валом валит. Я три месяца в столовке проработал. На этот суп смотреть не мог. О рыбных котлетах и говорить нечего, а клиенты летят, как саранча, и жрут, что ни попадя. – По дешевке, что ли? – удивился Балабанов. – Кой по дешёвке, – возмутился Вася. – Тарелка супа – двадцать долларов. А рыбные котлеты – тридцать. Мыскин кухарку тётю Дусю из Урюпинска выписал, так как она готовит, больше никто не может. Тараканы со всего квартала сбегаются. А соседи уже два раза жаловались властям на газовую атаку неизвестных террористов.

– А у вас только по тридцать седьмому году прейскурант? – Мыскин собирается расширять дело. Я уже написал заявление, чтобы меня в опричники перевели. Там, говорят, платить будут больше. Да и работа не в тюряге, а в царских палатах.

– А крышу вам обеспечивает полковник Барсуков? – Он и следователем подрабатывает. В смысле следователем НКВД. Я сам возил к нему нескольких клиентов.

– Тоже по квитанции? – Естественно. С какой стати сапоги даром бить. – Ну а если клиент сопротивляется, требует, скажем, адвоката? – Бывает, что и по шее даём, для пущей достоверности. Люди ведь большие деньги заплатили и хотят, чтобы всё было натурально.

– Страна мазохистов, – засмеялся Балаганов. – Нет, как вам это понравится?! – Ностальгия, – повторил явно малопонятное, но очень нравящееся ему слово Вася. – Я же не знал, что они призраки, думал, самый обычный бизнес. А когда вы Барсукова арестовали, то я до смерти испугался. Вот, думаю, влип. Запросто ведь могли утащить.

– Куда утащить? – не понял Балабанов. – На тот свет, наверное, – пожал плечами Вася. – Я не знаю, откуда призраки приходят.

Вот ведь молодежь пошла, призраков она боится, а НКВД нет! В опричники он заявление подал! Да что же это делается на белом свете, граждане! Балабанова аж затрясло, то ли от смеха, то ли от возмущения. Хотя смеяться вроде было не над чем, а вот что касается возмущения, то для него открывался прямо-таки бескрайний простор. Судя по всему, «призраки» решили не ограничивать себя только сбором денег с добровольных клиентов, и стали использовать удачно найденную форму работы с народом, заскучавшим от демократии, для целей политических

Конопатого Васю выкинули по дороге, настоятельно порекомендовав ему подыскать другое место работы, если он, конечно, не собирается провести остаток дней на нарах. А сами продолжили скорбный путь возможно к славе, а возможно и к небу в крупную клетку.

Гонолупенко связался с шоуменами и установил, что сделка прошла успешно, аванс свободные либералы уже выплатили в размере двухсот тысяч, осталось только угодить им в лапы. Подтверждением тому, что дело действительно движется в нужном направлении, были «Мерседес» и «Хонда», цепкими моськами повисшие у сотрудников милиции на хвосте. Балабанов, разумеется, отрываться от них не собирался, наоборот – присматривал место, где можно было бы сдаться как можно более натурально и красиво.

– Облицовку мне не повредите, – забеспокоился по поводу своей собственности Портсигаров, который сопровождал процессию на Колиной машине, название которой Балабанов никак не мог запомнить из-за её абсолютной неудобоваримости для русского уха.

Задержание состоялось на тихой московской улочке на виду всего лишь у двух десятков прохожих. «Мерседес» подрезал беглецов, а «Хонда» лихо перекрыла им путь к отступлению. Дабы орда, ринувшаяся из обоих машин, не помяла в буйном раже чужую собственность, Балабанов с Гонолупенко её покинули и даже изобразили попытку побега, но тут же были схвачены молодцами из охранной фирмы «Сокол», которых либералы наняли для проведения сложной операции. Боясь схлопотать случайно по морде от настырных сотрудников частной фирмы, доблестные офицеры милиции хранили гордое молчание на всём пути от места задержания до офиса партии.

Встречать их вышел чуть ли не весь политсовет во главе с малоизвестными пока что широкому кругу, но отлично зарекомендовавшими себя в тусовочных кругах деятелями. Некоторых из них Балабанов помнил ещё по стародавним временам, когда, будучи переводчиком звезды каймановской эстрады Стингера, вращался в кругах творческой элиты. Верхушка свободолюбивых либералов пребывала в возбужденном состоянии от предвкушения мировой славы. Сбылась, можно сказать, мечта либерала. Удалось посадить в лужу все силовые министерства и службы разом, захватив с помощью подручных средств и некоторого количества денег двух преступников, которые, если верить телепрограммам и расклеенным по всему городу фотороботам, являлись угрозой цивилизованному миру.

– Это они, это они! – возбуждённо кричал вынырнувший из-за спин членов политсовета помощник депутата Полуэктова, прыщавый юноша Кузякин. – Агенты шейха Мансура. Я их опознал!

Задержанных провели в офис, окружив двойным кольцом из широкоплечих и статных сотрудников фирмы «Сокол» и куда более хлипких, но гораздо более агрессивных и недружелюбно настроенных очкастых либералов. Торжество горячих сторонников Свободы и Глобализации едва не было испорчено вспыхнувшим скандалом, который устроили Коля с Портсигаровым, требовавшие немедленного расчёта. Не то, чтобы либералы отказывались платить, но в вынесенной скандалистам коробке из-под ксерокса было всего лить триста тысяч долларов в дополнение к тем двумстам, которые шоумены уже успели получить за удачную наводку. – Договаривались за миллион, – орал обиженный Портсигаров. – Вы об этом миллионе народу все уши прожужжали, зарабатывая политические дивиденды. – Аферисты, – поддержал товарища по шоу-бизнесу Коля. – Мы вас на весь цивилизованный мир ославим.

– Войдите же в наше положение, – смущённо оправдывался желчный господин в светлом костюме. – Вы же либералы, в конце концов. У нас одна Идея. – Это я либерал?! – взвился Портсигаров, бия себя мощным кулаком в грудь. – Да я в пионерах был пять лет! В гробу я видал вашу Идею! Я жизнью рисковал, Янушевич, понял, жизнью! Три дня ползал по-пластунски по Москве, чтобы выследить вооружённых агентов, а вы мне суёте подачку в жалкие полмиллиона да ещё взываете к моей совести.

– Куда мы катимся! – всплёснул руками Коля. – Либералы, цвет нации, а ведут себя как абсолютно нецивилизованные медведи. Мы же с тобой договорились, Янушевич, ты же мне партбилетом клялся!

– Всё, – рыкнул Портсигаров, – раз такое дело мы забираем одного агента. Да я его лучше коммунистам продам. Пусть по дешёвке, пусть за моральное удовлетворение, но никто не посмеет сказать, что надул Портсигарова на целых полмиллиона.

– Стыдитесь, Портсигаров, вы же орденоносец, – зашумела либеральная общественность. – Нельзя же всё мерить на деньги.

– А не о деньгах речь, – надрывался Портсигаров. – Идеалы втоптаны в грязь. Попрано право личности продавать ближних и дальних за миллион долларов. Вы за это ответите, господа! Я устрою такой скандал, что от вас отвернётся всё цивилизованное человечество во главе с потомакским лидером Жорой.

– Ваш Жора не либерал, – обиженно отозвались из-за спины краснеющего Янукевича. – Он консерватор и ретроград.

– Это наш Жора не либерал!!! – возопил на всю Москву Портсигаров. – Ты слышал, Коля? Это куда мы попали, Это же сборище экстремистов, это скинхеды и антиглобалисты в одном лице. То есть лицо-то не одно, но ты посмотри на эти морды, Коля, это действительно не медведи – это гамадрилы, враги человечества.

Обиженные шоуменами либералы протестующе загудели, кто-то предложил набить скандалистам морду, кто-то назвал их крохоборами. Нехотя подчиняясь отчасти моральному, а отчасти и силовому давлению, Портсигаров с Колей и коробкой из-под ксерокса, заполненной купюрами, вынуждены были покинуть помещение. Их отступление, похожее на бегство, было встречено воплями торжества разгорячённых поборников свободы.

– Прошу прощения, – обратился к Янукевичу Балабанов. – Вы не могли бы уделить мне пять минут? Произошло какое-то недоразумение.

– Здесь виднейшие члены партии, – огрызнулся человек в белом костюме. – У нас нет секретов друг от друга.

– В таком случае давайте пройдём в кабинет, что же мы с вами так и будем митинговать в коридоре.

– В коридоре мы митинговать не будем, – надменно вскинул лысеющую голову Янукевич. – Мы сейчас пригласим журналистов и в торжественной обстановке передадим вас генеральному прокурору. Пусть вся страна видит, кто у нас борется с террористами, а кто всего лишь имитирует борьбу. Вам не уйти от возмездия, господин Балабан.

– Моя фамилия Барановский. Я полковник ФАПСИ. Сопровождаю генерала службы безопасности потомакского лидера, господина Чарльза Хиггинса, который весьма удивлён, что в самом центре Москвы его захватили экстремисты-скинхеды. – Но позвольте, – возмутился Янушевич. – Какие скинхеды? При чём здесь ФАПСИ? – Как при чём? – удивился полковник Барановский. – Вы что забыли – завтра к нам пребывает с визитом лидер одной далеко не второстепенной державы. Мы с господином Хиггинсом, разумеется инкогнито, объезжаем гостиницы, где будут размещены члены потомакской делегации. И вдруг бандитский налёт.

– Ху из пиплз? – подал голос мистер Хиггинс, чем едва не опрокинул на пол добрую половину партии Либеральной Свободы, с замиранием сердца вслушивавшихся в разговор.

– Кузякин, – страшным голосом крикнул побелевший как полотно господин Янукевич.

Прыщавый Кузякин явился на зов без большой охоты и в сильно расстроенных чувствах:

– Но я же собственными глазами их видел в Думе, вот и Кизяковский подтвердит.

Кизяковского Балабанов опознал, он действительно пил водку за соседним столиком, слева от пьющего чай депутата Кандыбы.

– Так я ведь не отрицаю, господа, что мы были в Думе с господином Хиггинсом. Мы действительно встречались и с господином Полуэктовым и с депутатом Жигановским и с депутатом Кандыбой. Вероятно, депутат Кизяковский подтвердит, что сам спикер жал руку господину Хиггинсу и приглашал в кабинет. И мы навестили его в рамках подготовки к визиту.

– Было, – сказал упавшим голосом Кизяковский. – На моих глазах они о чём-то говорили.

– Так что же ты молчал! – истерично взвизгнуло сразу несколько голосов. – Это всё Кузякин, – расстроенно крякнул Кизяковский. – Заладил как попугай: арабский акцент, террористы…

– Мне подполковник Барсуков сказал, что он агент Мансура, – обиженно заблеял прыщавый помощник. – Откуда мне знать. Но если он полковник Барановский, то пусть предъявит документы. И этот Хиггинс тоже.

Крыть претензию помощника похищенного депутата Балабанову было нечем. Кроме разве что милицейским удостоверением на имя майора Балабанова. Господин Янукевич, бравший предъявленные корочки с большой опаской, не мог скрыть удивления.

– А что вы хотите? – возмутился Барановский. – Не могу же я участвовать в операции, абсолютно секретной по своему статусу, под своим настоящим именем. Мы и господина Хиггинса возим по Москве как лейтенанта Гонолупенко, сотрудника министерства внутренних дел.

– Да, но нам-то вы не побоялись представиться настоящими именами? – подозрительно прищурился Янукевич.

– А разве мы находимся в стане врагов? – вскинул бровь Балабанов. – Я полагал, что здесь собрались люди, посвященные в тайны мировой политики. Искренние сторонники нашего сближения с Потомакской державой. Люди, которые не задумываясь кладут свои жизни ради единства всего цивилизованного человечества.

Собравшаяся либеральная публика была польщена характеристикой, прозвучавшей из уст высокопоставленного сотрудника ФАПСИ, однако всех подозрений она не рассеяла. Опять на авансцену вылез помощник депутата Кузякин, который, не смотря на молодость, обладал поразительно въедливым и вздорным характером.

– В прошлый раз он представлялся резидентом юпитерианской разведки, а мулата называл каймановским пресс-атташе.

– У вас, молодой человек, то ли со здоровьем нелады, то ли с чувством юмора, – тяжело вздохнул в ответ на выпад политического недоросля Балабанов. – Это была шутка и не более того. Согласитесь, депутату Думы не совсем ловко принимать в своем кабинете представителей спецслужб, один из которых к тому же хоть и из дружественной нам, но всё же чужеземной державы.

– А зачем вы хотели изъять у него компромат? – К сожалению, господа, я не могу вас посвятить во все подробности проводимой операции, но мы всего лишь пытались предупредить депутата Полуэктова о грозящей ему опасности. Увы, он не внял нашему предупреждению. Что касается вас, господин Кузякин, то по нашим сведениям вы знакомы с неким Будимиром Ковылём.

– Ха-ха-ха, – демонстративно засмеялся настырный Кузякин. – Будимира Ковыля знает вся страна.

– Очень может быть. Но далеко не вся страна знает, что писатель Ковыль является не только агентом барона Унгерна в Бурят-Агинском автономном округе, о чём он честно признается в своём капитальном труде «Сексуальная музыка небесных сфер», но и агентом НКВД, в некотором роде доверенным лицом самого товарища Сталина.

– Но это же бред, – возмутился Кузякин. – Бред сивой кобылы. – Вы совершенно правы, молодой человек, – охотно подтвердил полковник Барановский. – Именно в своей новой книге «Бред сивой кобылы в период течки» Ковыль и рассказывает о своей встрече с вождем. – Но позвольте, – вмешался в разговор нервный субъект с профессорскими залысинами. – Нельзя же так, по-солдафонски, вмешиваться в творческий процесс. Это же полет мысли!

– Этот полёт мысли над кукушкиным гнездом уже привёл к похищению неустановленными лицами сотрудника муниципалитета господина Мансурова и депутата Полуэктова. Вы, разумеется, слышали, господа, о подпольной организации под названием «Призраки»?

Гул недоумения был ответом на вопрос осведомлённого сотрудника ФАПСИ. Послышались даже голоса, что господин то ли Барановский, то ли Балабанов просто морочит людям голову.

– Вы нам ещё о призраке коммунизма расскажите, – съехидничал Кузякин. – Ну а имя Сержа Массальского вам что-нибудь говорит?

О Масальском слышали, разумеется, все, но доброго слова никто из присутствующих о нем не сказал. Кремлевского оракула обозвали ренегатом, авторитаристом и авантюристом. С определениями поборников Свободы по адресу близкого к Каменным палатам стратега Балабанов спорить не стал, но настоятельно рекомендовал господину Янукевичу, во избежание крупного международного скандала, позвонить господину Массальскому и выяснить, знаком ли он с неким майором милиции Балабановым?

– Так вы же Барановский? – опять не удержался от реплики Кузякин. – Помолчите, молодой человек, – настоятельно порекомендовал ему Балабанов. – Вам с вашим куцым политическим опытом трудно оценить истинный масштаб явлений. Здесь есть люди поопытнее вас, которые понимают, что не всякую фамилию в этом мире рекомендуется произносить вслух. А тем более по телефону.

Господин Янукевич бил опытным политиком, сразу сообразившим, что случайно соприкоснулся с одной из величайших кремлёвских тайн. Ибо господин Массальский, что всем хорошо было известно, по мелочам не разменивался

– Только убедительная просьба, господин Янукевич, не затягивайте разговор. И ни в коем случае не упоминайте имени нашего гостя господина Хиггинса. Это может повредить нашим отношениям с Потомакской державой.

Янукевич совету внял, и его разговор с господином Массальским занял не более тридцати секунд. То ли кремлёвский оракул, занятый мировыми проблемами, не счёл возможным уделить больше времени пусть и либеральному, но откровенно маргинальному политику, то ли сам Янукевич, опасаясь обвинений со стороны товарищей по партии в сговоре с политическим противником, не пожелал затягивать контакт, но после заданного вопроса и выслушанного ответа беседа тут же прервалась. К счастью для полковника Барановского, Серж Массальский майора Балабанова не забыл, как не забыл, видимо, и данного ему Генералитетом поручения

– Рад был с вами познакомиться, господин Барановский, – тяжело вздохнул Янукевич, пряча в карман мобильник. – Надеюсь, вы извините нас за причиненные неудобства. Отдельные наши извинения господину Хиггинсу.

– О иес, – охотно откликнулся добродушный мистер Чарльз. – Вери гуд. – А как же деньги? – вскричал опомнившийся депутат Кизяковский. – Мы же за них полмиллиона баксов заплатили!

Этот вопль либеральной души растрогал полковника ФАПСИ почти до слез, но, к сожалению, он ничем не мог помочь потерпевшей от собственного рвения стороне. Конституция, как известно, запрещает офицерам спецслужб вмешиваться в партийные дела, а уж тем более контролировать связи партий с общественностью. – Да какие они общественность, – вскричал неуёмный помощник похищенного депутата. – Они же аферисты.

– А вас, господин Кузякин, я попрошу пройти с нами, – с металлическими нотками в голосе потребовал полковник Барановский, чем поверг присутствующих сначала в смущение, а потом и возмущение.

После разговора Янукевича с Массальским в коридоре стало значительно просторнее. Куда-то испарились доблестные сотрудники охранной фирмы «Сокол», столь лихо задержавшие и, между прочим, без санкции прокурора, арабских террористов в лице двух сотрудников милиции. Потеряв силовую опору, либералы подрастерялись, но отнюдь не ударились в панику. Наоборот, готовы были грудью встать на защиту однопартийца.

– Господин Кузякин привлекается по делу всего лишь как свидетель, – счел нужным дать пояснения Балабанов. – Долг каждого законопослушного гражданина помочь следствию. Я удивлён, господа. Сначала вы захватываете двух представителей спецслужб на улицах Москвы. А потом пытаетесь воспрепятствовать работе представителя власти. Господин Кизяковский подскажите коллегам, как в рамках недавно принятого закона можно охарактеризовать их недостойное поведение. – Экстремизм, – нехотя отозвался депутат.

Звучное слово, да ещё произнесенное коллегой охладило пылкие сердца либералов. Кое-кто в задних рядах ещё пытался хорохориться, но передние ряды, где стояли самые видные деятели из политсовета, оторопело молчали. Лишь нервный господин с профессорскими залысинами зло бросил смущённому депутату:

– Ну, спасибо тебе, Кизяковский, от лица либеральной общественности. Удружил.

Молчание товарищей по партии удручающе подействовало на не закаленного в политических баталиях Кузякина, который понуро побрёл к выходу, лишь слегка подталкиваемый в спину Балабановым.

– Я буду жаловаться, господин Барановский, – нашёл всё-таки силы для протеста Янукевич.

– Вы вольны делать всё, что вам угодно, господа, – великодушно разрешил сотрудник ФАПСИ от дверей. – Но только в рамках закона и никак иначе. Всего хорошего.

Портсигаровский «Форд», к счастью, не был брошен либералами на месте задержания и теперь паинькой стаял у входа в цитадель либерализма, готовый к новым трудам на благо Отечества. Кузякина без особых церемоний втолкнули на заднее сидение. Балабанов пожалел, что там нет Джульбарса, умеющего поворачивать к смирению самые мятежные души. Впрочем, Кузякин пока не собирался поднимать восстание на корабле, сбитый, видимо, с толку уверенными действиями его команды.

– Вы в курсе, господин Кузякин, что чистосердечное признание учитывается судом при вынесении приговора?

Слегка побледневшее лицо помощника депутата указывало на то, что он в курсе, но до сего момента был уверен, что приговор ему не грозит, поскольку ничего выходящего за рамки закона он вроде бы не совершал. И эту свою уверенность он попытался донести до сотрудников спецслужб.

– Приговоры выносятся не только виновным, – объяснил неучу Балабанов. – Но вы правы в одном: не всякое дело доходит до суда. Вы меня понимаете?

– Не совсем, – робко отозвался Кузякин. – Молодость, молодость, – пожурил его Балабанов. – Вы ведь, господин Кузякин, убеждённый либерал, а следовательно готовы пожертвовать жизнью за процветание цивилизованного человечества.

– Э… В некотором роде. Я не понимаю, при чём тут моя жизнь. Я ведь ни в чём не виноват.

– А жертвы и не бывают виноватыми, – пояснил Гонолупенко. – На то они и жертвы. – Я так и знал, – вскричал Кузякин. – Вы не генерал Хиггинс, вы… – Я атташе каймановского посольства, а мистер Балабан резидент юпитерианской разведки, – перебил его Гонолупенко. – Вам же Химкин сказал.

– Полуэктов сказал, что Химкин идиот и провокатор, – задергался Кузякин. – Абсолютно точная характеристика, – подтвердил Балабанов. – Но что это меняет в вашей судьбе, молодой человек? Вы знакомы с Алексеем Мыскиным?

– Нет, то есть да, но какое это имеет отношение к делу? – Очевидное. Вы читали последние статьи Химкина в «Комсомольском агитаторе»? – Химкину всюду чудится чертовщина, он вообще помешан на Апокалипсисе. – Значит, вы не верите в призраков, вздумавших разрушить человеческую цивилизацию? И в летающие тарелки вы тоже не верите?

– Я же не идиот. – Что не помешало вам совместно с подполковником Барсуковым объявить меня посланцем шейха Мансура. Кстати, с чего вы взяли, что у меня арабский акцент? У вас есть знакомые арабы?

– Мне показалось. Я очень испугался, и мне показалось, что похитители говорят с арабским акцентом. Подполковник Барсуков скакал, что Аль Каида хочет помешать встрече двух президентов. И будет теперь шантажировать Кремль изъятым у Полуэктова компроматом.

– Значит, депутата похитили на ваших глазах? – Балабанов резко обернулся, что едва не привело к неприятным последствия. В последний момент майор успел, однако, увернуться от «Жигуленка», не вовремя пошедшего на обгон.

Кузякин сначала покраснел, потом побледнел, похоже, осознал, что неосторожно проговорился. Дабы не угодить в аварию, Балабанов притормозил у обочины, и теперь они с Гонолупенко на пару жгли помощника депутата глазами. Кузякин ёрзал, потел, но никак не хотел признавать своё поражение. Судя по всему, человеком он был самоуверенным и себе на уме, иначе не подался бы в столь молодые годы в политику.

– Тебя не будут судить, Кузякин, по той простой причине, что до суда ты не доживёшь. Слишком уж много знаешь.

– Ничего я не знаю, слышите, ничего. Вам меня не запугать. Я буду жаловаться вашему начальству.

– Наше начальство на Юпитере, – вздохнул Гонолупенко. – Далеко и высоко. Так ты говорить, что был в квартире у Полуэктова, когда того забирали арабские террористы?

– Разумеется был, – ответил за помощника Балабанов. – Ты случайно не состоишь с депутатом в гомосексуальной связи?

– С чего вы взяли, – возмутился до покраснения лица Кузякин. – Он просто боялся. Ему угрожали. Он прятался на квартире моей знакомой.

– И там его прихватили люди говорящие с акцентом? А где были в это время вы, господин Кузякин?

– Сидел в шкафу, – обречённо вздохнул помощник депутата. – Когда они вошли, я спрятался. А что я мог сделать. – Вы рассказывали об этом подполковнику Барсукову?

– Нет, никому не рассказывал. Да меня никто и не спрашивал.

Любопытная ситуация. Выходит, Полуэктова похитили всё-таки не «призраки». Или тот, кто планировал похищение, решил, что люди с арабским акцентом в данном случае будут уместнее, чем гэпэушники конца тридцатых годов? Непонятно другое, зачем Барсукову понадобилось переводить стрелки на Балабанова да ещё в столь абсурдной форме, объявляя его агентом несуществующего шейха. В конце концов, обвинение строилось на слишком зыбких основаниях для того, чтобы выдержать мало-мальски серьёзную проверку. Однако Генералитет, несмотря на очевидную абсурдность обвинений, тем не менее, с охотою пошёл на поводу у родственной фирмы и готовился сплавить далеко не худших своих сотрудников прокуратуре для дознания с последующей возможной передачей дела в суд. За каким дьяволом им понадобились арабские агенты в собственных рядах?

– Вы знаете, где живёт Мыскин? – Был у него несколько раз, – нехотя признался Кузякин. – Но ведь Алекс здесь совершенно не при чём.

Квартира господина Мыскина находилась в весьма престижном доме. Впрочем, квартир у Алекса было, если верить Кузякину, три или четыре. Плюс особняк под Москвой и вилла на Канарах. Небедный, судя по всему, господин. И проникнуть к нему в апартаменты оказалось совсем непросто. Конечно, полковник Барановский и генерал Хиггинс могли бы надавить своим авторитетом на охрану, но в данном случае этот номер не проходил. Если Мыскин тесно связан с подполковником Барсуковым, то, скорее всего, он уже в курсе, кто так изящно надул его в «Интернационале».

– Портсигаров, – сказал в мобильник Балабанов, – двигайте к дому Мыскина и прихватите с собой Ковыля.

Шоумены прибыли через час в приподнятом настроении. Зато Будимир Ковыль являл собой жалкое зрелище. Был он с жуткого похмелья и не совсем адекватно реагировал на окружающую действительность. Известного писателя мучила совесть и раздирали противоречия. С одной стороны он раскаивался, что позволил себя завербовать барону Унгерну, с другой, что стал проводником идей сталинизма в либеральном Отечестве. В заключение он попросил мистера Балабана отправить его на Юпитер, ибо нынешняя политическая атмосфера в России для него невыносима.

– А на Юпитере ты задышишь, – поддержал просьбу старого школьного приятеля Портсигаров.

Сердобольный Коля не поленился и сбегал в ближайший ларёк за пивом. Хлебнув живительного напитка, Будимир Ковыль слегка оклемался и проявил определённый интерес к миру в лице представителей внутренних органов и шоубизнеса. Не признал он только Кузякина, но в этой его забывчивости угадывалась большая доля фальши, а возможно просто страха перед ответственностью за совершённый грех предательства либерального депутата.

– Значит, с господином Кузякиным вы незнакомы? – в лоб спросил у писателя Балабанов.

– Кажется, где-то встречались, – увильнул от прямого ответа Ковыль. – У Мыскина мы встречались, – возмутился Кузякин. – Как раз накануне похищения Полуэктова. Я ему как путному адрес сообщил, а он, гад, с террористами связался. – Клевета, – попробовал встать в позу оскорблённой невинности писатель. – Ни с Мыскиным, ни с Полуэктовым я не знаком, а этого гражданина вижу первый раз в жизни.

Кузякин был до такой степени возмущён наглой ложью известного писателя, что тут же потребовал с того, вернуть долг в пять тысяч рублей, которые Будимир Ковыль занял у него неделю назад.

– У меня свидетели есть, – потрясал кулаком помощник депутата. – Это тебе, аферист, даром не пройдёт.

Сцена, что ни говори, получилась безобразная, и Балабанов её пресёк грозным милицейским рыком. Кузякин и Ковыль его в настоящий момент не интересовали, их роль в развернувшейся вокруг депутата Полуэктова драме была ясна, а волновал сейчас майора господин Мыскин, в логово которого ещё предстояло проникнуть.

– Проще пареной репы, – махнул рукой Портсигаров. – Представимся охране как иностранная делегация, прибывшая на форум «Гостиничный бизнес и пути его развития в зоне вечной мерзлоты», организованный начальником Чукотки.

– А Мыскин знаком с начальником Чукотки? – спросил Балабанов у Кузякина. – Он со всеми знаком, – вздохнул тот.

– Тогда вперёд и с песней, – распорядился Балабанов.

Мыскин занимал чуть не целый этаж дома. Бдительная охрана перехватила иностранную делегацию ещё на лестнице и встала стеной на пути прогресса с извечной нашей фразой: «Не велено пущать». Расклад был явно не в пользу гостей. Великолепной семёрке откормленных и тренированных рыл Балабанов мог противопоставить только четверых бойцов, находящихся к тому же не в лучшей форме. Кузякин и медиум Ковыль были, разумеется, не в счёт. Судя по тому, как вела себя охрана, Мыскин был чем-то сильно напуган и ждал удара от неведомых пока что майору сил.

– Вы в своём уме, – наседал на блондинистого охранника Портсигаров. – Мыскин сам назначил нам встречу. Со мною личный представитель шейха Мансура из Эмиратов и господин Альдо Мордо с Гавайских островов. Речь идёт о проекте в миллиарды долларов. О строительстве оазиса в Эвенкийской тундре. Я буду жаловаться Роме, так и передайте Алексу.

Напор Портсигарова имел успех. Во всяком случае, блондин не выдержал давления, отошел в сторону и о чём-то долго разговаривал с забугорной игрушкой, поднося её к самому рту, видимо в целях конспирации.

Живая стена дрогнула и расступилась, давая дорогу инвесторам из Эмиратов и Гавайских островов. Впрочем, бдительная охрана, окружив делегацию со всех сторон, сопровождала её до самых хозяйских апартаментов.

Господин Мыскин, вышедший навстречу гостям, в сопровождении молодого человека, с тщательно зачёсанными назад волосами и выпученными от вечного удивления глазами, был весьма разочарован открывшемся ему зрелищем. Разочарование настолько явно читалось на его лице, что бдительная охрана не на шутку взволновалась, грозя впасть в экстремизм, с печальными для делегации последствиями.

– Не валяйте дурака, Мыскин, – остерёг гостиничного босса Балабанов. – Вам же хуже будет.

По лицу Мыскина было видно, что ему плохо уже сейчас, кажется, он здорово перетрусил, хотя немедленное мордобитие ему вроде бы не грозило. В конце концов, он очень хорошо знал, что перед ним представители правоохранительных органов, а не банда киллеров.

– Мне Барсуков сказал, что вас вот-вот арестуют, – протянул Мыскин, взмахом руки отпуская охрану.

– Это мы вот-вот арестуем Барсукова, – хмыкнул Портсигаров. – И угораздило же тебя, Алекс, вляпаться в историю.

Балабанов с интересом разглядывал логово друга и делового партнёра благодетеля чукчей и нашёл, что оно хоть и уступает дворцу Кощея Бессмертного по роскоши убранства, но зато превосходит жилище звезды шоу-бизнеса кастрата Фаринелли. Нога Балабанова чуть не по щиколотку утонула в лежащем посреди гостиной ковре, а взгляд прошёлся по висящим по стенам картинам. Господин Мыскин, в отличие от господина Сосновского, был поклонником реалистического искусства, правда специфического направления, представители которого экономят не на деталях человеческого организма, а преимущественно на одежде.

Не дожидаясь приглашения от пребывающего во взвинченном состоянии хозяина, гости чинно расселись в финские кресла. Впрочем, не исключено, что мебель была не финская, но Балабанов уточнять не стал.

– Я попрошу политического убежища, – завибрировал от возмущения Мыскин. – В этой стране честному бизнесмену работать не дадут. Ты должен подтвердить, Боб, в своём госдепе, что я жертва беспредела спецслужб. Меня хотят отправить на нары, и сделают это, будь уверен.

Пучеглазый, которого Мыскин назвал Бобом, растерянно улыбался гостям, смущённо приглаживая и без того тщательно уложенные волосы.

– Не смеши меня, Мыскин, – прервал хозяина Портсигаров. – Где ты найдёшь в России суд, который отправит на нары миллионера. В крайнем случае, дадут пятнадцать лет условно. Отмотаешь срок на Канарах.

Получив отповедь от осведомлённого человека, Мыскин обессиленно упал в кресло и обречённо махнул рукой:

– Только учтите, я ни в чём не виновен, Полуэктова знать не знаю и знать не хочу. С Сосновским никаких дел не имел последние два года. Так и передайте Массальскому – меня на понт не возьмешь.

– Значит, это не ваши люди незаконно арестовали, а точнее похитили депутата Полуэктова?

– Слушайте вы, резидент юпитерианских спецслужб, я же вам русским языком сказал, что занимаюсь честным бизнесом. Вот и мистер Робертсон это подтвердит. – Юпитерианские высшие сферы, которые я в данный момент представляю, интересует, какое отношение вы имеете к призракам, терроризирующим нашу столицу накануне визита лидера Потомакской державы. Вы слышали о призраках, мистер Робертсон?

Пучеглазый развёл растерянно руки-грабли и отрицательно покачал головой: – Я в Москау совсем недавно. Мистер Мыскин мой фрэнд.

По-русски Боб говорил так себе, но каймановским языком владел в совершенстве, поэтому Балабанов понял его без переводчика.

– Ваш фрэнд, господин Робертсон, просверлил дырку в Мироздании и наладил контакт с представителями опричных организаций разных времён, что чревато для неокрепшей российской демократии большими потрясениями.

– Ху из опричник? – Опричник, это что-то вроде вашего цэрэушника, но с чисто русским колоритом, – пояснил Коля.

– Я протестую, – взвизгнул Мыскин. – Никаких дырок я не крутил. Это чистой воды шоу. Диснейленд по-русски.

– Так депутата Полуэктова похитил Микки Маус? – усмехнулся Гонолупенко.

– При чём здесь Микки Маус! – взорвался Мыскин. – Я буду жаловаться на вас в Страсбург. Слышите вы, полковник Барановский. Все знают, что вы агент шейха Мансура. – Мы уже договорились, что я агент юпитерианских спецслужб, господин Алекс. Если вы будете менять правила игры каждые пять минут, то мистер Робертсон может окончательно запутаться. Вы в курсе, Боб, что ваш фрэнд готовил похищение Потомакского лидера?

– Клевета, – Мыскин аж подпрыгнул в кресле. – Так и скажите Массальскому, этот номер у него не пройдёт! Вы же меня, гады, под вышку поведёте.

– Ху из вышка? – глаза мистера Робертсона грозили окончательно вылезти из орбит.

– Вышка – это смертная казнь, – пояснил Коля. – Но с некоторых пор её в России дают условно. То есть убивают, но без приговора.

– Я буду жаловаться в ООН, – завопил Мыскин в истерике. – Это грязная провокация. – Зачем вы похитили Мансурова? – холодно спросил Балабанов. – В ФСБ считают, что вы собрались выпытать у муниципального служащего систему подземных и наземных коммуникаций.

Мыскин, обладавший, видимо, не только изворотливым умом, но и немалыми знаниями в хитросплетениях нынешней как политической, так и экономической жизни, начал потихоньку соображать, что дело его даже хуже, чем он полагал. И эти соображения проступили мелкими капельками пота по побелевшему лицу. – Хотите сказать, что кто-то готовит раскрытие крупномасштабного заговора? – пристально посмотрел Мыскин в глаза Балабанову.

– Об атом тебе следовало давно бы уже догадаться, Алекс, – усмехнулся Балабанов. – А ты не нашёл ничего лучше, как подтолкнуть к электрическому стулу своего фрэнда мистера Боба.

– Ну, гад Барсуков! – с ненавистью выдохнул Мыскин. – Я так и знал, что где-нибудь он меня подставит. – Не водись со спецслужбами, козлёночком станешь, – запоздало посоветовал Портсигаров. – И вообще шире надо смотреть на мир, Алекс, иначе так козлёночком и помрёшь.

Мыскин лихорадочно пытался смотреть на мир шире, его и без того не слишком красивое лицо буквально сморщилось от чрезмерных усилий. Будимир Ковыль не выдержал напряжения свалившихся на него мировых проблем и благополучно уснул. Не исключено правда, что дело было не в мировых проблемах, а в отечественном алкоголе, который ещё не выветрился из его головы. Юноша Кузякин смотрел на Балабанова расширенными от ужаса глазами и наверняка подумывал о том, что поступил опрометчиво, променяв тихую жизнь школьного учителя на бурную и чреватую катаклизмами деятельность политика. Гонолупенко с интересом разглядывал импортную мебель, Коля с не меньшим любопытством – срамного вида картины. А Балабанов раздумывал над тем, за каким дьяволом житель тихой американской провинции Боб Робертсон пустился в сатанинскую пляску на одной шестой части суши, рискуя потерять не только нажитые папой капиталы, но и бессмертную душу. Лет американцу наверняка было уже за тридцать, но в глазах всё ещё таилась любопытство подростка, допущенного во взрослую жизнь, или агента-стажёра, дебютирующего на секретном поприще.

– Идея проекта «Ностальгия» действительно принадлежит мне, – начал признательные показания Мыскин. – Но вы же знаете, что без крыши в нашем деле не обойтись. Знающие люди порекомендовали мне подполковника Барсукова. Все складывалось более чем удачно. Народ валом валил в наши столовки. И уж разумеется это были люди не бедные. Вы понимаете, что значит для человека, всего в этой жизни попробовавшего, который не знает, куда деньги тратить и испытывает от этого сильный дискомфорт, вернуться к истокам. Ощутить, какой гигантский путь им пройден, ну и почувствовать от этого восторг.

– Бутырская тюрьма тоже приводит людей в восторг? – удивился Балабанов. – Представьте себе. Я и сам удивился количеству желающих пощекотать нервы. И уверяю вас, что поначалу всё было без обмана. Человек платил деньги и получал услуги. Но с некоторых пор я стал замечать, что у меня появились конкуренты, действующие под той же маркой, но преследующие цели далёкие от чистой коммерции.

– Были скандалы? – Скандалов не было, но, как известно, слухами земля полнится. Кое-что стало доходить и до моих ушей. Я бросился за разъяснениями к Барсукову, но этот сукин сын заявил, что защищает государственный интерес, и посоветовал мне, во избежание неприятностей, не лезть в чужие дела. Вот тогда я и сообразил, что меня хотят подставить. А тут ещё этот закон об экстремизме…

– А какую роль в ваших делах играл Мансуров? – Он был посредником между мной и властями. Мне не хотелось бы вдаваться в подробности. – Мансуров тоже был любителем острых ощущений?

– Кажется, да..

Вот ведь извращенец, прости господи! Этот паразит получал удовольствие, а майор Балабанов ночей не спал, ломая голову по поводу чудесных звуков на лестнице. Другое дело, что для Семёна Венедиктовича игра в Диснейленд в один прекрасный момент закончилась совсем не так, как он ожидал.

– У вас есть конкуренты? – спросил Балабанов. – Конкуренты, это слишком мягко сказано, – криво усмехнулся Мыскин. – У меня давний спор с одним человеком по поводу изрядного куска собственности. – И вы подозреваете, что этого человека поддерживает Масальский?

– Прямых тому доказательств нет, но после его последнего интервью Первому каналу у меня возникли серьёзные подозрения;

– И что это было за интервью?

– Я записал его на видеокассету на всякий случай, так что можете полюбоваться.

Мыскин вставил кассету в видеомагнитофон, и на экране большого телевизора возникли две физиономии: известного всех стране ведущего бородатого Киселидзе и не менее известного своими нестандартными заявлениями кремлевского оракула Массальского. Господин Киселидзе в свойственной ему вкрадчивой манере пытал политолога по поводу прокатившейся по столице волны хулиганских действий бритой наголо молодёжи и тех сил, что за ними стоят. Господину Киселидзе чудился полномасштабный заговор до жути таинственных и до чрезвычайности могущественных людей, справиться с которыми монет только танковая дивизия. Господин Массальский наличие могущественных сил не отрицал, но усомнился, что в данном случае танковая дивизия способна разрешить возникшую политическую коллизию. Причём сомнения видного политолога сопровождались такими мимическими выкрутасами и на редкость выразительными жестами, что испугался не только нервный и впечатлительный Киселидзе, струхнул и не склонный к истерикам Балабанов. И, в общем-то, страх известного телеаналитика и никому не известного майора был понятен: шутка сказать, вдруг, непонятно откуда появилась неведомая сила, с которой не в силах совладать одетая в бронированную шкуру махина. Господин Киселидзе, как опытный интервьюер поспешил на помощь гостю, который до того витиевато искал определение грозящей Державе и Демократии опасности, что окончательно запутался в паутине своих слов. Именно Киселидзе произнёс слово «призраки». Опытный политолог и кремлёвский стратег на подброшенную известным телеаналитиком приманку не клюнул, а продолжал мимические упражнения, едва не вогнавшие Киселидзе в истерику. Господин Массальский за двадцать минут содержательного разговора так и не подтвердил наличие в России организации с грозным названием «Призраки», наоборот он всячески отрицал её существование, но отрицал столь многозначительно, с такими длинными паузами, что к концу передачи ни у Киселидзе, ни у зрителей, включая Балабанова, не осталось никаких сомнений, что такая организация есть. Более того, её мощь настолько велика, что она не ограничится Российскими просторами и непременно выплеснется на цивилизованное человечество с весьма драматическими последствиями. Ужас господина Киселидзе был неописуем. Он даже настоятельно порекомендовал нашему президенту обратиться за помощью к потомакскому лидеру и его европейским союзникам, неизменно к нам благожелательно настроенным. Господин Массальский выразился в том смысле, что пока за помощью обращаться рано. Причём слово «пока» было произнесено таким тоном, что всем стало ясно: сегодня рано, а завтра будет слишком поздно.

– Учитесь, юноша, – ткнул Портсигаров в бок локтем ошалевшего Кузякина. – Это высший политический пилотаж: успокаивая страну, довести её до состояния психоза. – Так ты считаешь, что подозрения Мыскина в отношении Массальского не беспочвенны? – Да ничего подобного, – запротестовал Портсигаров. – Массальский не того масштаба фигура, чтобы вмешиваться в мелкую грызню по поводу гостиничного бизнеса. Ему нужна была угроза всему цивилизованному человечеству, и с помощью Мыскина он её получил.

Портсигаров забыл сказать, что и сам принял посильное участие в создании этой угрозы, а Балабанов не стал ему об этом напоминать по той простой причине, что и сам не без греха. Впрочем, не исключено, что Химкина подстрекали к публичным высказываниям и иные влиятельные лица силы в лице оппонентов Мыскина, жаждавших подставить конкурента под карающий меч не столько даже российского, сколько международного правосудия. Для этого им следовало всего лишь наметить, пусть даже и пунктиром, связь «призраков» с арабскими террористами. В этот пунктир стараниями подполковника Барсукова и попали сначала депутат Полуэктов с Мансуровым, а потом и майор Балабанов с лейтенантом Гонолупенко. В результате раскрытия столь полномасштабного, можно даже сказать планетарного, заговора, подполковнику Барсукову светили генеральские погоны, а его покровителям и спонсорам из коммерческих сфер доставался изрядный кусок пирога, оттяпанный у создателя российского Диснейленда господина Мыскина.

– Как фамилия вашего конкурента?

Мыскин ответил не сразу, видимо не слишком доверял резиденту юпитерианской разведки, пусть и с погонами майора милиции на плечах. Однако здравый смысл и страх перед замаячившими на горизонте большими неприятностями сделали свое:

– Белявский Борис Семёнович. Весьма влиятельная личность. Вхож в папину семью и вообще сволочь, каких поискать.

Положим, и господин Мыскин не был свят и, надо полагать, тоже был куда-то вхож, иначе не сидел бы в роскошных апартаментах и не трясся бы от страха потерять бесчисленные миллионы, но Балабанов, с присущей сотрудникам нашей милиции деликатностью, не стал заострять внимание на этой стороне проблемы. – А вы, Кузякин, знакомы с Борисом Семёновичем? – повернулся Балабанов к помощнику депутата.

– Откуда, – нервно дёрнулся поборник либеральной свободы. – Белявский один из самых видных наших олигархов, а я всего лишь мелкая сошка.

– Похвальная скромность в человеке, вышедшем на борьбу за Свободу, Равенство и Братство, – вскольз заметил Коля. – Уж чья бы корова мычала, – обиделся Кузякин. – Вы аферисты, вы украли у нашёй партии полмиллиона долларов.

– Это мы украли! – завибрировал Коля. – Да это вы украли у нас полмиллиона. А мы условия договора выполнили буква в букву. Вот ведь люди, ну ни стыда, ни совести.

– А кстати, где деньги? – вспомнил Балабанов. – В банке, разумеется, – пожал плечами Портсигаров. – Мы с Колей решили учредить фонд помощи жертвам виртуальных репрессий. И у господина Мыскина есть все шансы стать как соучредителем фонда, так и его первым клиентом.

Пораскинув умом, Балабанов пришёл к выводу, что идея Портсигарова заслуживает самого горячего одобрения. Он сейчас уже мог подсказать шоуменам фамилии людей, которые вот-вот станут этими самыми жертвами. Взять хотя бы ни в чём не повинного подполковника Оловянного с его двумя детьми. Да и Балабанов с Гонолупенко запросто могли отправиться в результате очередных потрясений на виртуальном уровне в места не столь отдалённые, оставив жён и отпрысков без копейки. А потом, не отдавать же эти полмиллиона партии Либеральной Свободы, находящейся в оппозиции к самому президенту. Чай не обеднеют либералы если малая толика, выброшенных ими на ветер средств достанется пострадавшим в борьбе с нечистой силой сотрудникам правоохранительных органов и их потерявшим кормильцев семьям.

– Одно условие, – сказал Мыскин. – Деньги будут перечислены на счёт фонда не раньше, чем я избавлюсь от реальной опасности угодить за решётку. – Замётано, – сказал Портсигаров. – За дело берётся спецотряд по борьбе с привидениями, и пусть трепещут силы Зла!

У Балабанова были некоторые сомнения по поводу возвращения в собственную квартиру. Если Генералитет уже принял решение по поводу заподозренного в связях с террористами майора, то там его, скорее всего, ждёт засада. Марианну с ребёнком Балабанов ещё рано утром отправил к хорошим знакомым с наказом, не возвращаться домой в течение двух-трех дней. Ведьма с дипломом, надо отдать ей должное, лишних вопросов не задавала, очень может быть, что всё уже вызнала сама у звёзд и кофейной гущи. Майор хотел было навести кое-какие справки у Хулио-Игнасио, но потом передумал. Чего доброго доблестные коллеги вздумают припаять деду участие в сатанинско-террористических мероприятиях. А старый Игнат уже не в том возрасте, чтобы получать удовольствие от игр в российском Диснейленде.

В квартире никого не было, и Балабанов смог без забот провести вечер у телевизора, выискивая на многочисленных каналах приметы надвигающегося шторма. Надо признать, что таких примет было с избытком, и хоть шли они вперемешку с рекламой мыла, пива и прокладок, Балабанов, приобретший за два года опыт общения с виртуальным миром, без всякого труда отделял мух от котлет. Интервью Масальского Киселидзе наделало среди политологов и политических деятелей немало переполоха. Некий глава новообразованной партии под на редкость актуальным названием «Жизнь отдам за президентское дело», фамилии которого Балабанов не расслышал, требовал мер срочных и по возможности жёстких, тем более накануне визита потомакского лидера, когда промедление смерти подобно. На робкий вопрос журналистки-дебютантки, против кого должны приниматься эти жёсткие меры, лидер партии Жизни, человек, видимо, недостаточно искушенный в российской политике, ляпнул что-то сразу и против праворадикального и против леворадикального крыла. И тут же получил по мордасам двумя крылами сразу. Его обвинили в разжигании социальной розни и пригрозили законом об экстремизме. Место неофита тут же занял закалённый в политических баталиях депутат Жигановский, который, мягко пожурив своего неопытного коллегу, добрые пятнадцать минут в граничащих с непристойностью выражениях обличал Запад за скудоумие и призывал потомакского лидера Жору разуть зенки и взглянуть ими, наконец, в глаза правде. Что это за правда, депутат Жигановский умолчал, а у запуганной им журналистки не хватило духу уточнить. Глава партии «Народная свобода» депутат Райский долго и нудно говорил о негативном влиянии сексуальных меньшинств на морально-политический климат в стране и призывал Думу и президента ополчиться против этой напасти. На филиппику Райского против сексуальных меньшинств депутат от партии «Яблони в цвету» господин Сухомлинский со свойственным ему чувством юмора заметил, что в огороде растёт бузина, а в Киеве живет дядька, и пора-де уже пропрезидентским партиям усвоить эту нехитрую истину. За партию «Народная свобода» обиделись депутаты-медведи, которые стали обвинять яблоневого депутата в попытке поссорить нас со стратегическим партнёром в лице Вольной Украины. Итог дискуссии подвёл дёпутат Кандыба, заявивший от лица всего левого электората, что этот номер господа правые у вас не пройдёт, и что фракция левых аграриев вся как один человек встанет на пути закона о приватизации яблоневых садов и овсяных полей, вытоптанных медведями до полного безобразия.

Балабанов, слегка ошалевший от безбрежного политического плюрализма, отправился спать уже в первом часу, но отдохновению предавался недолго. На этот раз проснулся он не от звука шагов, а от деликатного покашливания двигателя внутреннего сгорания под окнами. Балабанов отмобилизовался мгновенно, и встревоженным соколом взлетел с постели. Предчувствия его не обманули: под окнами стоял «Воронок» и кажется даже тот самый, который увёз в ночь Семёна Мансурова. Пака Балабанов натягивал на себя одежду, уверенные шаги зазвучали уже едва ли не у самой его квартиры. Однако стука в дверь Балабанов так и не дождался. Зато кто-то откровенно наглый стал беспардонно ковыряться в замке то ли ключом, то ли отмычкой. Прикинув в уме возможное соотношение сил, Балабанов пришёл к выводу, что самое время спасаться бегством. К сожалению, путь к спасительному лифту пролегал через коридор, где шаркали по линолеуму чьи-то грязноватые подошвы. Недолго думая, Балабанов завернулся в простыню и натянул на себя снятую со стены жутковатую африканскую личину. Личины, к слову, были привезены с Чёрного континента покойным папой Марианны, который по роду профессии был этнографом, и имел отношение к загадочным культам. В любой другой ситуации Балабанов ни за что бы не стал прятаться за личину специфического назначения, но в данном случае у него просто не было выбора. Взломщиков было трое, они почему-то не рискнули включить свет в чужой квартире и сейчас осторожно шарили по стенам электрическими фонариками. Конечно, это могли быть и просто воры, но предчувствие подсказывало Балабанову, что, скорее всего, взломщиков привёл к нему в гости политический интерес.

Луч фонарика задержался на прикрывающей Балабановскую физиономию личине и почему-то задрожал. Похоже, кто-то просто не поверил своим глазам. Балабанов пошевелился. На его движение отреагировали уже все три фонарика. Балабанов взмахнул завёрнутыми в простынь руками, как белый лебедь крылами, и зловеще захохотал. В ответ раздался вопль, потом что-то грохнулось со страшным шумом на пол. Лучики фонариков заметались по стенам, высвечивая висевшие на них личины, которых числом было семь, не считая той, что сейчас украшала Балабанова. Впечатление от происходящего было настолько жуткое, что запаниковал даже сам сибиряк, рванувший в коридор прямо через распростёртое на полу тело, мимоходом угодив в подвернувшуюся ненароком челюсть. В ответ послышались такие вопли, что у отважного сибиряка волосы зашевелились на голове. Кто-то невидимый двинул ему кулаком в спину, буквально выбросив из гостиной. Майор едва успел скользнуть в комнату с чудесным шкафом, как мимо него к выходу из квартиры с воплями протопали взломщики, а потом что-то загремело, загрохотало, но уже на лестнице в подъезде. Не желая больше оставаться в квартире и не рискуя воспользоваться лестницей, где его могли поджидать опомнившиеся неприятели, майор без раздумий открыл дверцы шкафа, предварительно избавившись от простыни и личины. Заветный шкаф принял беглеца как родного, а лифт плавно понёс его вниз, туда, где пролегали доступные лишь избранным почти что сказочные пути дороги.

К сожалению, и на сказочных путях-дорогах с неосторожными путниками случаются неприятности. Балабанов не успел сделать и двух шагов по ковровому покрытию тоннеля, как на него сверху обрушилось нечто и, как в таких случаях говорят поэты, свет померк в его очах.

Очнулся Балабанов в незнакомом помещении, в окружении лиц не то что бы совершенно злодейских, но и не отмеченных печатью доброты и высокого интеллекта. Майор почесал вполне приличных размеров шишку на голове и вслух процитировал классика современной российской литературы Будимира Ковыля.

– Мы очень сожалеем, мистер Балабан, что наше с вами знакомство началось со столь обидного недоразумения.

Говорил некто, прятавшийся на дальнем конце длинного стола и отгороженный от щурившихся Балабановских глаз яркой электрической лампой. Обладатели не отмеченных интеллектом лиц помогли майору подняться и подвели к столу, где он и утвердился на предупредительно подставленном под его задницу стуле. Свет лампы уже не резал Балабанову глаза, и он мог без помех разглядывать сидевшего перед ним господина. Незнакомец был сухощав, почти полностью лыс, а нависающий на тонкую нижнюю губу нос и вовсе придавал ему сходство с хищной птицей, и смотрел он на пленника тоже по-птичьи – боком. Было во всём его облике что-то неуловимо неродное, а потому Балабанов насторожился.

– С кем имею честь? – спросил он сухо. – И на каком основании вы захватили майора российской милиции?

– Боже упаси, мистер Балабан, никто и не собирался вас захватывать, – с мягкой улыбкой отозвался сухощавый незнакомец. – Мы уважаем законы этой страны. Вам на голову упал кирпич, а мои люди вас подобрали, чтобы оказать немедленную помощь. К тому же, по моим сведениям, вы не майор милиции, хотя в кармане у вас действительно лежит удостоверение на имя Балабанова.

– И кто же я, по-вашему? – Вы резидент юпитерианской разведки, готовящий совместно с неким Мыскиным похищение президента Потомакской державы. Вы не против, если наш с вами разговор будет сниматься на видеокамеру?

– Допустим, против. Это что-нибудь изменит? – Разумеется, нёт. В данном случае, я рассчитывал всего лишь на ответный жест вежливости. Вежливость – это самое ценное, что есть в нас землянах, но вам уроженцу другой планеты этого не понять.

– Зато я понял, что имею дело с коллегой. Может, вы назовёте своё имя? – Вы проницательны, господин Барановский. А что касается имени, то зовите меня мистер Джо.

Конечно, о резиденте юпитерианской разведки мистер Джо мог узнать и у Химкина, но журналист ничего не знал о визите Балабанова к Мыскину, и о случившемся там разговоре, когда майор действительно упомянул вскольз о готовящемся похищении президента Жоры.

– Меня вам сдал фрэнд Боб. Вот и верь после этого янки. – Мистер Робертсон патриот, он не мог оставить без внимания инопланетную угрозу старушке Земле. Кстати, вам известно, что отец Робертсона-младшего мистер Робертсон-старший очень влиятельный конгрессмен-демократ от штата Оклахома.

– Рад за него, – сказал Балабанов. – Рад, что он конгрессмен, но сочувствую по поводу сына-дебила.

– Так сразу и дебила, – укоризненно покачал головой мистер Джо. – Боб всего лишь три месяца назад окончил разведывательную школу. Это его дебют на привычном нам с вами поприще, так давайте же подбодрим начинающего коллегу.

– Пусть земля ему будет пухом, – с охотою откликнулся Балабанов.

– Это юпитерианское выражение? – насторожился мистер Джо. – Безусловно, – подтвердил Балабанов. – Означающее что-то вроде-мягкой ему посадки. – Кстати, мистер Балабан, с вами в гостях у Мыскина был мулат, вы не подскажете, на какую разведку он работает?

– Никакой он ни мулат, – возмутился Балабанов. – Это арап Петра Великого. Раньше он жил в Петербурге. Но, как только питерские подались в Москву, он решил от них не отставать.

– А вы не подскажете, какого он года рождения? – Точно сказать не могу, но родился он в конце семнадцатого века. – Завидное долголетие, – покачал головой мистер Джо. – Призрак как-никак. А фантомы, как вам известно, очень долго живут. – А вы сами мистер Балабан, родились на Юпитере?